Текст книги "Янтарная сакма"

Автор книги: Владимир Дегтярев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

За толмача выступил тонкий и сухой архангельский мужик, слегка хромоватый. Толковал он добротно, сразу за князем, будто эхом служил у Ивана Третьего.

– Немцы! – рявкнул великий князь. – Нонешнее дело... – он показал на кровящие головы, – есть наказ будущим заморским купцам и капитанам, возжелавшим посетить Русскую землю. Наказ простой: пришёл – плати, ушёл – плати, купил – плати. Тяготного ничего в тех платежах вашим купцам нет. А чтобы купцы лучше считали, с этого дня я оставляю здесь моих людей числом в сотню. Половина имеет пищали с огненным боем...

Староста рыбарей подсунулся сзади под плечо великого князя:

– Сотню людей, великий князь, обустроить же надобно. Избы жилые нужны, изба мыльная, изба столовая, изба сторожевая, изба счётная, подьяческая...

Иван Третий обернулся к старосте:

– Мудёр же ты, мужик! Раз имеешь такое правильное рассуждение, станешь здеся пока заместо воеводы. И с его правами. А избы... Ты правду баешь, зима катит. Но мне татары докладали, что по Двине сюда движутся плоты, сотня плотов отменного строевого леса. Вот из чего будешь избы ставить! Уразумел? Давай! Бери людей и шилом гони за плотами!

Тяжёлый, плотный капитан с большого английского корабля выступил вперёд и что-то зло проговорил. Толмач тут же перевёл англицкие глотательные звуки на чистую русскую речь:

– Говорит, что это его плоты плывут по Двине. Его купец их купил, он их хозяин. Хозяин двух тысяч брёвен!

– Надёжа Черемис! – крикнул, услышав перевод, конюший Шуйский.

– Погоди орать, – остановил любимчика великий князь. – Сам разберусь.

– Что ты! – испугался Шуйский. – Глянь, какая у него шея толстая. Два раза саблей махнуть придётся, чтобы этот вор голову уронил наземь. А тебе, великий княже, два раза махать сабелькой невместно!

– Годи, сказал! Разбор пойдёт в ином разряде. Слышь, англ! Сколько твоим купцом было уплачено за лес?

Англ ответил без раздумий.

– Не врёт, великий княже, что покойный его купец уплатил по три шиллинга за десяток брёвен, – шепнул толмач. – Только, по совести говоря, у нас не меньше двух шиллингов стоит каждое бревно. Лес-то в плотах – мачтовый! Одна лесина в десять сажень[54]54
  10 саженей = 21,3 метра. В одном фунте стерлингов – 20 шиллингов, 240 пенсов. Один английский фунт – 440 граммов серебра, один тогдашний русский рубль – 180 граммов серебра.


[Закрыть] длиной! Англ волокёт его к себе не дом строить, а корабли. И у них там такой лес идёт по пять шиллингов за бревно!

– Да, золото, а не лес. Я твой лес перекупаю, англ! Даю дороже – по три шиллинга за бревно! Плачу не серебром, плачу золотом!

– В тех плотах две тысячи строевых брёвен! – разошёлся считать толмач. – Это будет...

Шуйский подсказал сзади, тихо:

– На венгерские деньги выйдет самая малость – всего сто десять золотых дублонов за тот лес! По англицкому счёту. Даже выйдет с переплатой, великий княже!

Иван Третий отвязал от седельной сумы два кожаных кошля, подкинул их на руке.

– Ну, тут станет сто золотых. Полагаю, что хватит. Возьми расчёт англ!

Шуйский подскочил, переял у князя деньги, поднёс английскому навигатору. Делать нечего. Тот куснул несколько монет, потряс в руке. Тяжеленные монеты, золотые. Капитан сунул кошли в широкие карманы кителя, повернулся и пошёл к своей шлюпке.

– Теперь у меня слово к остальным корабельщикам. Я, великий князь Московский, государь всея Руси и володетель сих земель, забираю весь здешний товар под себя. На три года вперёд! Плачу золотом! Если давали честную цену за товар, что лежит сейчас в пузах ваших кораблей – плывите с миром. Если воровали, опрастывайте корабли. Старшинка! Считай!

Старшина рыбарей с опаской глянул на воеводу Сумарокова.

– Чего на него пялишься? Мёртвых не видал?

– Так он это, великий княже, он ещё... того... шевелится.

– На Москве замрёт навечно. Ты говори, что надо.

– А чего говорить? Скажу правду. У своих, у данов, или шведов, эти гады берут тюлений жир в три раза дороже, чем у нас. А уж про канаты и про лён я и не говорю, княже. Такого товара нигде нет, а они, вишь ты, орут, что у них единственных есть деньги. И нам за товар дают столько, сколько похотят. И правда тут ихняя. Кому мы свой товар продадим, окромя как не им? Ведь деньги-то нам нужны! Брату твоему, Юрию, подать нести в удел надо? Надо! Да нам прикупить чего – вроде ножей, пил, топоров... Иглы нам нужны особые, рыбацкую одёжу из рыбьей кожи шить. Такие иглы мастерят только шведы! Полный разор нам! Наших денег-то нет!

– Будут, – коротко бросил Иван Третий, прищурившись. Он глядел мимо старосты на манёвры большого англицкого корабля.

Корабль повертелся, стал боком к селу. От борта поднялись вверх щиты, обнажив четыре пушечных люка.

– Кереметь твою маму! – крикнул в сторону корабля великий князь. Повернулся к Шуйскому: – Выкидывай на волю вымпел «К битве»!

Над толпой тотчас заполоскался чёрный и страшный русский златотканый стяг с косыми прорезями. Татары махом ринулись на конях прямо в море, навстречу англицким ядрам. Архангельцы сталкивали в воду свои баркасы. Шуйский орал:

– Резать только англа!

Английский корабль дал залп из четырёх пушек. Ядра просвистели над головами людей, окружавших великого князя, взбили землю возле поморских бань.

Иван Третий тронул толмача за плечо:

– Остальным капитанам скажи, что их я не трону. Пусть выгрузят товар или мне за него доплатят. И плывут себе с миром. А этот англицкий скотина не уйдёт!

Почти полтысячи татар и русских, бросая верёвочные удавки и железные кошки, зацепили за такелаж англицкий корабль. Полезли на палубу... Русские резались с англами молча, татары дико выли. Шуйский бегал по берегу с оголённой саблей, орал:

– Княжье золото хватайте, золото хватайте! – Потом прокричал исключительно для великого князя: – Остервенели наши напрочь!

В воду полетел порубленный на куски морской стяг англов, потом плюхнулись оба якоря. Связанного капитана поморы пронесли по воде и кинули под ноги великого князя. На брюхо капитана осторожно положили два кошля с золотом.

– Пущай здесь полежит, – сказал великий князь, забирая денежные кошли. – Дел у меня много. Управлюсь со своими делами, управлюсь и с ним.

Капитан англицкой шхуны вроде заматерился по-русски, но кто же поймёт кота, решившего полаяться?

Великий князь пошёл в избу к старшине, подтолкнув и толмача. За ним потянулись совсем ошалелые капитаны пяти оставшихся на рейде кораблей.

Народу в избе набилось достаточно. Великий князь крикнул Шуйского – тащить казну. На деревянный стол старосты из шести кожаных мешков Иван Третий высыпал триста золотых венгерских дублонов.

– Вот! Старшина! Архангельцы! Это плата за ваши товары на три года вперёд. Пишите роспись, чего я на эти деньги у вас наперёд как бы купил да по какой цене. Кто из других стран придёт, велю продавать им дороже, чем мне! То, что возьмёте сверх моих денег, то ваш прибыток. Довольны вы, люди?

В избе весело, но неуверенно зашумели.

– Добывайте в море, обычным порядком всё, что добудется и везите товар мне, на Москву. Везите к зиме моржовый жир, рыбу треску, оленьи шкуры... Чего нам ещё надобно, Шуйский?

– Что эти немаканы сюда привозят... Толмач! Толкуй им, живо! Иглы нам на Москве тоже нужны, оружие огненного боя, рейтарские нагрудные доспехи, порох, кузнечные наковальни, железо полосами! Всё нам надо! Всё пусть везут сюда, а вы покупайте и нам перепродадите на Москве.

– А дорога-то к вам, на Мосокаву, больно страшна. Лихие ушкуйные люди шалят на дороге-то, – вмешался староста рыбарей.

Иван Третий кивнул, согласился, что да, дорога пока страшна. Но голосом вот что сообщил:

– Я тракт от Архангельска до Вологды велю взять под татарскую охрану. Будете спокойно гонять обозы. Татар, знамо дело, прокормите олениной. Им что олень, что тюлень, было бы мясо!

– А от Вологды до Мосокавы как? – не унимался староста.

– От Вологды и заяц без моего пригляда по дороге не проскочит. Там охранные заставы уже поставлены, под рейтарской стражей пойдёте...

Тут Шуйский загорелся мыслию:

– А может, великий государь, половину рыбных припасов да оленину, пусть сразу везут к вятичам? На город Хлынов? По Западной Двине точно на Хлынов и выйдут. А?

Иван Васильевич нахмурился. Шуйский дело говорил. Да как бы не проговорился! По зиме вятичи с северной стороны встанут под Казанью, как тайно договорено. Съестной припас по зиме для войска, вестимо, лучше пушек.

– Варнаварец! – шумнул Иван Васильевич ближнего особого дьяка. – Понял смысл?

К столу протиснулся здоровый рыжебородый дьяк Варнаварец, человек сербских кровей.

– Проводников на Вятку дадим, – стал говорить Варнаварец поморскому люду. – Но надо бы успеть до первого снега. Сделаете?

– Ат-тара бас![55]55
  В лучшем виде (поморск.).


[Закрыть] – выкрикнул поморский старшинка и тут же отвернулся, резнул сам себя по затылку: что-то сообразил.

Иван Третий кивнул головой Варнаварцу. Тот утянулся обратно в угол комнаты. А то так можно и впрямь проговориться, что ждёт нонешной зимой Казань.

– Без хлеба присели нынче вятские люди, – сообщил полную ложь Иван Васильевич. – Просили оказать поможение...

– Окажем, великий княже! – засуетился старшинка. – Только вот...

Иван Васильевич тут же достал из кармана мешочек с золотыми монетами.

– Там золотых – двадцать штук. Хватит? За рыбу, оленину, ну и назад чтобы доехать – коней себе прикупить.

Народ поморский зашумел. Старшинка сказал, давя в себе слезу:

– Вот ведь! А? Вот как государевы дела делаются! Хватит нам этого золота, великий государь!

Здоровенный помор, молодой, но до бровей бородатый, с удовольствием на лице бухнулся на колени перед великим князем:

– Благослови, великий князь, возить на Москву жемчуг!

– Чего? – расшеперил глаза Иван Третий. – Откуда здесь жемчуг?

– Да полно его по нашим рекам, – пояснил хромый толмач. – Вот, гляди... – он вытащил из кармана горсть крупного, речного жемчуга, сияющего под свечами, запалёнными в избе ради великого князя.

Великий князь с немалым удивлением катнул по столу жемчужины. Они покатились с тихим шумом – так шумит только жемчуг.

Шуйский подлез под левую руку князя. Ему толмач пересыпал жемчуг, сказал:

– Наш поморский подарок великому князю...

– Отменный жемчуг, великий князь, – покачал тяжёлые сияющие шарики конюший Шуйский. – Арабы взвоют, если мы его протолкнём в Ганзу...

– Покупай, – велел великий князь. – Поморы! Шуйский будет покупать ваш жемчуг! Мне пока он не надобен. Мне чего понасущнее надо! Русь такими шариками не защитить. А вот рыбой да железом, это по мне!

К столу протолкался здоровенный швед с рыжей до красноты бородой:

– Мы, капитаны, великий князь, все доплатим тебе. Не вели опустошать наши трюмы.

– Не велю, – согласился Иван Третий.

Швед потоптался, спросил уже не басом, а тихохонько:

– Разреши забрать с собой англицкого капитана. Он там, на песке, замёрзнет.

– Не разрешаю. Это добыча вон того боярина Шуйского.

Шуйский, выпучил глаза, грозно сообщил шведу:

– Год стану держать англа на своём подворье, в Москве. Кормить, поить. Кто приедет выкупить, тому отдам. А цена ему – двести рублей серебром или... или восемьдесят венгерских дукатов золотом.

– Кораблю как без капитана? Подожди, сейчас соберём тебе рубли, выкупим...

Тут вмешался великий князь. Он выдернул свой кинжал из ножен и воткнул в деревянный стол. Шуйский немедля пал на колени. За ним стали грохаться об пол остальные люди поморского края. Иноземные капитаны помедлили и тоже встали на колени.

– Корабель теперя мой! – заорал Иван Третий. – Он на меня напал с пушками, а это есть война. Корабль я взял в полон! Капитана Шуйский взял в полон! Всё теперь наше! За капитана платите Шуйскому, так и быть. А мне за корабль пятьсот фунтов стерлингов готовы уплатить? Нет? Тогда корабль – мой!

– Оно так. Оно есть справедливо, государь. – Швед поднялся с колен, держа в руке упавшую на пол золотую монету. – За капитана дадим плату, за корабль – нет. Бери его. Он твой. – Швед осторожно покосился на жуткий персидский кинжал и аккуратно положил золотые монеты на самый край стола.

Иван Третий самолично сгрёб монеты в кучу. Но кинжал так и оставил торчать в столе. Золото, великий князь сие знал с детства, людишек околдовывает. Кто золото хоть раз увидит, тот на серебро плеваться станет. Иноземцы увидели мешки с золотом. И кинжал рядом с Божьим металлом. Этого Ивану Третьему пока достаточно.

Его самого золото не трогало. Ему спокойно жить мешала земля. Чужая земля. Под другими володетелями. Но та, которая просто мечтала стать русской.

* * *

Вечером, когда иноземные корабли потерялись в серой мути Белого моря, князя Юрия Васильевича, приехавшего с повинной, позвали в Старостину избу, где остановился ночевать великий князь.

В сенях Юрия встретил княжеский дьяк Варнаварец. Он высоко, к самому лицу князя Юрия поднёс плошку с горящим тюленьим жиром. Глухо сказал:

– У великого князя с тобой станется не разговор – подлинный допрос. Говори по чести и по совести. Жить тогда будешь! – И уже в голос добавил: – Проходи сюда, Юрий свет Васильевич! Дверь в горенку вот она, тута!

Удельный князь Юрий Васильевич никак не мог смочить язык слюной, чтобы ответить наглому подьячему. Пока гонял сухой язык, на улице раздался конский топот и тяжёлое тело коня тупо грохнулось на землю, захрипело. В сени ввалился рослый детина в красном кафтане и в красной шапке с пером сокола по правому обрезу.

– Обожди, гонец, тут... – засуетился Варнаварец.

– Я тебе обожду! Война! Третьего коня загнал, – шумнул гонец. Он стукнул кулаком в дверь избы и, не дождавшись разрешения, вошёл.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Поутру первыми ушли от Архангельска сибирские татары. Ушли полной Ордой в сторону Великого Новгорода. За ними туда же понеслись двадцать гонцов великого князя, у каждого на шапке торчало по два сокольих пера. Спешный, спешный гон! Два гонца, но уже с тремя «соколами» на шапках, да каждый при трёх запасных конях, удерживали разгорячённых коней у Старостиной избы.

Государев подьячий Варнаварец протянул великому князю два толстых листа бумаги. Иван Третий, нахмурившись, пробежал исписанные листы, хмыкнул при виде отпечатка детского пальчика, положил листы на спину пригнувшемуся Шуйскому, на каждом написал своей рукой: «Великий государь всея Руси руку приложил». Отдал листы гонцам.

Те понукнули застоявшихся коней, в галоп пошли по широкой улице села, подбадривая себя взвизгами.

– У кого такой маленький пальчик? – спросил великий князь, не оглядываясь.

Варнаварец тихо ответил:

– Детей в Архангельском много...

– Молодец. Князя Юрия шумни ко мне.

– Здесь я, великий государь. – Удельный князь Юрий Васильевич поклонился старшему брату малым уставом.

– Помнишь наш писаный договор? Про то, что станешь ты мне, великому князю Московскому, везде и во всём помогать и повиноваться. А?

– Как же! Помню.

– Ну-ну. Собирай своё войско и двигай за мной.

– А куда?

– На Новгород. На Великий Новгород пойдём, удельный князь Юрий Васильевич. На город моей земли, который меня продать и предать задумал. И воевать меня задумал. Давай торопись, я повелел «поход»...

* * *

Большой воевода Иван Юрьевич Патрикеев при гонце прочёл указ государя всея Руси Дмитрия Ивановича немедля двигать большой полк на Великий Новгород. К сердцу подступила одышка. Руку великого князя Московского Ивана внизу листа он узнал. А пальчик... пальчик мог кто угодно приложить.

Вестей к нему из Москвы от Еленки молдаванской о походе на Новгород из Москвы не доносили. Выходит так, будто малолетний Дмитрий своим именным указом велел брать на брань Великий Новгород, а великий князь и государь всея Руси Иван Васильевич с этим согласился. Но он, великий государь, тут как бы и ни при чём.

– А кто пальчик... пальчик кто приложил?

– Великий государь Дмитрий Иванович приложил. Наследник, – ответил гонец. А рожа у самого – замоскворецкая, сытая, наглая.

– Чего врёшь? – сорвал горло на крик Иван Юрьевич. – Кому ты врёшь? Ты же от Архангельска сюда пришёл!

– Я не от Архангельска сюда пришёл, – нагло ответил гонец. – Я от великого государя Ивана Васильевича пришёл!

Иван Юрьевич оглянулся. Трое тысяцких большого полка стояли в пяти шагах от них. Лица строгие, тихие.

– Чего? – рявкнул на тысяцких Патрикеев. – Чего... делать-то?

Тысяцкие развернули коней, поехали прочь по пыльной улице городка Порхова. Тысяцкие не решают что делать, им команда нужна, не более того. Иван Юрьевич крикнул им вслед:

– Разводите заставы! Выступайте на Великий Новгород!

Тысяцкие понукнули коней, взяли в галоп...

* * *

Данило Щеня, недавно назначенный воеводой засадного полка, стоявшего в двух переходах от Великого Новгорода, ходил по стёртому ковру шатра, ругался про себя. Просто так он без дела стоять не любил, а дело затягивалось.

По-над речкой Болховкой, на которой стоял засадный полк, послышался топот коней, потом ругань с караулом. Московский говорок и новгородскую брань различить было легко. О, дело приехало!

– Пропустить! – проорал через полог шатра Данило Щеня.

В шатёр, продолжая ругаться, вошли новгородские люди. Оружия при них не имелось. В первом вошедшем Данило Щеня узнал старого знакомца, купца Великого Новгорода Ваньку Коробова.

– Здрав будь, боярин! – Ванька снял шапку, двое других смиренно поклонились в пояс.

– Здорово, Иван, сын Петров, – Данило Щеня крепко пожал пятерню Коробова. – Зачем пожаловал в мой стан?

– Дак тут, это... поздравить тебя, боярин Данило. – Ванька вдруг затоптался, заоглядывался. – С повышением в разрядном чине хотим поздравить.

– Поздравляй, Ваня! – с полной радостью в голосе ответил Данило Щеня.

– Отобрали наши поздравления, – прогукал низким голосом старший возрастом новгородец. – Тюки поотобрали.

– Военный стан, – развёл руками боярин Данило Щеня. – Но тюки вернут. Сейчас мы тут сами... – Он свистнул.

Здоровые парни из обслуги тут же принесли малый бочонок с монастырской водкой, разные заедки. Данило отмахнул челядинцам уходить, сам разлил водку в чары:

– Ну, по единой!

Выпили. Заели копчёной рыбкой – день был постный, пятница – похрумкали солёными грибами. Ванька Коробов наклонился к Даниле:

– Наши посадники послали меня к тебе как старого знакомца. Желают знать, почто великий государь идёт к Великому Новгороду с большой силой?

Данило Щеня налил по второй чаре, хотя пить ему никак нельзя было, с утра ждал гонца от Ивана Васильевича, а сейчас уже обед. Где гонец, естива амбара? Тут не до гостей...

– О том, что творит великий государь всея Руси, он мне не докладывает. Так что... Чего хошь проси, только не ответ на свой вопрос. Выпили по второй?

Ванька Коробов выпил, не закусывая. Его явно побивала нутряная дрожь.

У недалёкого брода через реку Болховку заорали, засвистели. В шатёр просунулся караульный:

– Гонец к тебе, воевода, от государя нашего, Ивана Васильевича.

– Наконец-то! Давай сюда!

Гонец о трёх «соколах» на шапке ввалился в шатёр. Воевода Данило Щеня уже успел плеснуть в чашу крепкой водки, сунул чашу гонцу в руки. Гонец с чувством выпил, ухватил кус жареной осетрины, мазанной хреном, а другой рукой тянул к Даниле узкий кожаный мешок с грамотой.

Данило грамоту взял, перекрестился, махом развернул, быстро пробежал глазами.

– Эк! Эй, караул!

В шатёр вошли двое караульных да ещё пяток их затоптался снаружи.

– Вот этих, новгородских, отведите в обоз да отдайте им ихние тюки. И чтобы – сторожить! Этого, Ваньку Коробова, я пока при себе оставлю.

– Ну, в ворота твои чтобы твоё хозяйство не влазило! – ругнулся старый новгородец. – Ну, Ваня ты Ваня! Говорил я тебе!

Данило Щеня подождал, пока новгородских уведут подалее, сунул гонцу серебряную полтину и штоф с недопитой водкой, проводил его до выхода. Повернулся к Ваньке Коробову:

– Ванька, ты меня прости, но попал ты в недобрый час на мой стан.

Купец Коробов затопал ногой по стёртому ковру шатра, молчал. Данило Щеня шёпотом помянул купцову мать, но громко свистнул. Шатровый полог откинулся, вошли без спросу оба тысяцких засадного полка:

– Чего изволишь, боярин?

– Выводите полк махом. Как уговорено. Обозы пока пусть здесь ждут, назавтра тронутся. Пушки держите на задах похода, при снарядах. Да крикните моим холопам, пусть шатёр снимут. Я сейчас догоню головной дозор.

Тысяцкие выбежали, на ходу крича команды полкового строя.

– Некогда, Ванька, некогда балакать. Сейчас вот, возьми княжий знак. – Данило Щеня оборвал от левого плеча лоскут кожи с наплавленным на него серебряным атакующим соколом. – Возьми знак и гони через наши заставы. Там будут Татарове, так то наши татарове. Кто спросит – покажешь им знак.

Ванька Коробов вроде что-то сообразил:

– Да как же это, Данило? Война?

– Хуже, Ваня, хуже, чем война. Ты, ежели жить хочешь и семью сохранить, и нажитое тобой, так вот что сделай. Ты приволоки мне на поход жида Схарию. Знаешь такого?

– Слышал... Но он говорят, покрестился...

– Приволокёшь мне сюда на поход жида Схария, – жёстко повторил Данило Щеня, – тогда будешь жить на Москве при животах своих и при торговле своей. Именем великого государя это говорю. Жид Схария сейчас укрылся в старом монастыре, у Нево-реки. Вымани его, приволоки мне, тогда всё тебе будет. Давай!

– А мои товарищи, они как?

– Пусть выкуп за них готовят! Война, етива Матрёна!

Ванька Коробов, новгородский купец, выскочил из шатра московского воеводы, лицом красен, глазами бел. Боярская охрана услышала из обдираемого шатра воеводы:

– Коней ему дайте, новгородцу, он по моему делу спешит!

Старший охраны глянул на атакующего сокола в руке новгородца, хмыкнул, указал в сторону коновязи:

– Ехай, мил друг! Твоё дело правое!

* * *

Господин Великий Новгород, узнав от купца Ваньки Коробова, что москвичи точно идут на город войной, ударил в вечевой колокол. На вече постановили, что надо слать гонцов во Псков за подмогой, потом за подмогой к шведам, стоящим гарнизоном на Балтике, в устье реки Нево. И, конечно, кликать ополчение.

– Марфа-посадница, – прокричали бирючи[56]56
  Бирюч – глашатай, объявляющий по улицам и площадям новости и указы власти.


[Закрыть] на вечевом сходе, – затворилась в домовой церкви, начала молитвенное бдение за Господина Великого Новгорода! От Марфы в сторону Литвы и неметичины посланы гонцы велеть поторапливаться с военной силой, как оговорено. Кто-то из толпы кинул в бирючей навозной лепёшкой...

Из домовой церкви до едальной палаты – двенадцать шагов по крытым сеням. Сделав те шаги после тихого, заунывного звона колоколов, Марфа велела принести заедков и белого вина. Той злой водки, которую неумеренно любил её покойный муж, Исаак Борецкий.

– Ушёл Схария, укрылся? – спросила Марфа холопа Рунгарда, пленённого ещё её живым мужем.

– Так, госпожа, укрылся. В торговой фактории. На Нево-реке.

– Ну, присядь со мной, выпей. Одной пить – чёрта тешить.

Рунгард с поклоном принял серебряный стакан с водкой, махом, по-русски, опустошил.

Марфа прожевала кусок жареной оленины, закинув в рот разом и горсть клюквы:

– Не стучи костями, холоп! Пока москвичи развернут полки, здесь будут уже немцы и шведы. Король литвинский Александр сообщил, что три полка стоят в трёх дневных переходах от Новгорода. Отобьём москвичей и тут же от них по земле отрежемся. И прирежемся хоть к Литве, хоть к шведам.

Холоп Рунгард выпил ещё следом за Марфой. И стал клониться набок. От притворства. Он знал от немецких купцов, своих земляков, что литвины и немцы полки к Новгороду не пошлют и что татары Данияровские ходят на войну не по дням, а по часам. Три часа – и вот они здесь. А стоят те татары уже второй день между Новгородом и Псковом. Пять тысяч сабель да столько же копий. Им разницы нет кого резать. Хоть псковских, хоть литвинских...

* * *

Ополчение собралось на следующий день – четырнадцать тысяч крепких мужиков со своим оружием. Собственного войска у Великого Новгорода было две тысячи, и оно село в городе на стены. Туда же вытащили три десятка разнолитых пушек, зелья для них хватало.

Оба посадника Великого Новгорода да епископ Новгородский Феофилакт по тому же утру благословили ополчение, потом проехали вокруг города на телегах с иконою Божьей Матери. Посередине пути они малость задержались: полтысячи вольных охотников встали перед верховниками Великого Новгорода на колени. Просили считать ихнюю ватагу в ратном деле и дать пару пушек да огненного зелья на сто шведских аркебуз. Посадские распорядись зелья дать, а в пушках отказали.

Объехавши город, Великий Новгород затворили.

* * *

Иван Васильевич, государь всея Руси, великий князь Московский, встал боевым станом на Старой Руссе. Три тысячи его войска да две тысячи татар взяли городок в плотное кольцо.

Татарами же были махом разбиты два кабака – вино и пиво вылили в канавы.

Свирепость московских показалась жителям страшной и невиданной. Трое самых зажиточных горожан, что бежали в ночь с семьями в сторону Литвы, были пойманы, обобраны и на месте поимки порублены саблями и стар, и млад.

На восьмой день от начала новгородской осады со стороны Великого Новгорода через Старую Руссу потянулись обозы с ранеными московскими ратниками, пошли своим ходом пленённые новгородцы, поволоклись обозные колымаги с награбленным добром.

Иван Васильевич, по обычаю, разбил огромный шатёр на холме позади города. К тому шатру спешили гонцы из полков от Новгорода. Со стороны Москвы подходили и подъезжали ратные люди и купцовый люд. Купцы московские скупали у великого князя добро, добытое в Новгороде. Иван Васильевич не торговался, отдавал добро за половину цены.

Он как раз вертел в руке древнюю монету, вырученную за награбленное, хмыкал. Тихо вошёл подьячий Варнаварец:

– Последние вести, великий государь!

– Годи! Монета, подскажи мне, чья? Сам не разберу.

Варнаварец, родом из византийских земель, с Чёрных гор, бегунец от великого султана, взял тяжёлую серебряную плитку округлой формы:

– Огня бы мне, оттиск слепой больно.

Челядинец великого князя запалил толстую свечу, поднёс.

– Ой, май карагай! Чума меня забери! – удивился Варнаварец, разглядев письмена. – Наша это монета, великий государь! Ас Сур Бани Баала Лонга! Вавилонское письмо, знак Быка! Не чекан это – литьё! Писано, что здесь шестьдесят мин серебром! В те времена три сотни боевых верблюдов стоили столько!

– Ну, купчина, ну Копейкин! – восхитился великий князь. – Выйдешь от меня, вели у этого купчины все древние монеты отобрать, заменить монетами моего чекана, вес на вес. А старые монеты спрячем. Поглубже. Потомкам на диво. Ну, а теперь – говори!

– Двое суток полк Данило Щени держал новгородское ополчение. Да, поболее чем пять тысяч лучников да шесть тысяч копейщиков и топорников ринулись было через реку Волховец на полк Данилы! Выкосили новгородцы почти весь засадный полк. Рванулись в твою сторону, да тут вот наши татары... Если бы не татарский внезапный рейд по задкам того ополчения... Нету теперь у новгородцев ополчения. Ничего у них нет! А Данило Щеня с тремя ранами едет сам к тебе, великий государь.

– Так. Отчего выкосили засадный полк – сам знаю. – Иван Васильевич зло затопал по деревянным плахам шатра, ковров на полу он не любил: насекомых брезговал.

– Конечно, знаешь, великий государь. Большой полк боярина Патрикеева подошёл к Даниле с опозданием на день да на ночь.

– Так. Патрикеев, лис старый, он где?

– Едет к тебе. Весь болен и ослаб.

– Ко мне не допускать, сунуть его в подвал Троицкого монастыря!

– Туда бы не надобно, великий государь. Там ты уже законопатил Ряполовского боярина да Бельского, сына Иуды.

– Некогда выбирать. Сидеть им всё равно недолго. Ещё?

– Жида Схарию взял на побеге к шведам новгородский купец Ванька Коробов. Ждут в твоём обозе.

– Чего это за новгородский купчик к нам перекинулся, а?

– А земляки они с Данилой Щеней, оба родом из Торжковского погоста. Данило его и подговорил жида взять. Иначе ушёл бы, собака!

– Так. Купчинке новгородскому ждать меня на Москве. Пусть там ему и дом, и прочее найдут. Семью он вывез?

– Нет, государь, семью купчинки новгородцы порезали. Узнали, что он переялся на твою сторону.

– Возмещу потерю! Город сгорел?

– До трети улиц сгорело, а так – ничего.

– Хорошо воевали, ловко! Теперь пиши на отдельном листе: «Жида Схарию определить на подворье боярина Шуйского». Шуйский уже изготовился его принять... Пиши далее, что поить, кормить, содержать с-с-скотину Схария, как бы заморского врача или там... мастера по металлу. Без обид. В ласковости и неге. Записал?

– Сейчас...

– Пиши, что расход на содержание жида Шуйский станет делать сам, потом подавать расходную бумагу на имя великого государя Дмитрия Иоанновича... Пиши, пиши... Так. Потом будет ему сделан возврат из казны потраченных средств. Но не менее как сто рублей в день...

Варнаварец поднял недоумённое лицо на великого князя, но тут же опустил лик к письму, понял, зачем пишет неуёмную бумагу.

– Написал? Теперь ставь подпись: Дмитрий Иоаннович, государь всея Руси руку приложил... Ну, детский пальчик, обмакнуть в чернила, ты сам найдёшь.

Варнаварец кивнул. Пальчик всегда найдётся. А как же государь?

– Давай подпишу сразу эту бумагу и пустой лист. На пустой лист перенесёшь, что сейчас написал, пальчик приложишь и пусть та бумага за подписью волчонка Дмитрия очутится в Литве или в Польше...

На писаном и на пустом листе Иван Васильевич в самом низу мелко, как бы подобострастно, подписал: «Согласен. Иван Третий».

Варнаварец хмыкнул:

– Могу, великий государь, перетолкнуть эту бумагу хоть папе римскому.

– Не надо. Тогда враньё почуют. Пусть ляхи слёзы умиления льют по жиду, им бы так жить... Я потом с ним самолично, со Схарием... Шуйскому накажи, чтобы жид через месяц был здоров, весел и ждал меня с радостию великой.

Варнаварец покачал головой. Да уж, иметь дело с Иваном Третьим – всё равно что целоваться с кабаном.

Иван Третий косо глянул на безмерный обоз, тянувшийся из новгородских пределов в сторону Москвы, спросил:

– Шведы – что? Литвины – как? Как псковские?

– Шведы покрутились пять дней возле берега, отошли прочь. Литвинам некогда, крымские татары осадили Киев, грабят весь юг Польской земли. А псковские молодцом стояли, своего слова не порушили. Они новгородских гонцов приняли, напоили, накормили и отправили назад. Сослались на «Договор», что у них с тобой подписан.

– У меня и с Великим Новгородом «Договор» был. Ну-ну... Теперь снова пиши! Четыре сотни семей известных, новгородских, пусть перевозят к нам, на Москву. А четыре сотни московских семей пусть заселяются в Новгород... Скота много отбили у новгородцев?

– Ой, много, великий государь! Не считано. Режут наши ихний скот, ставят сабельный удар на быках да коровах. Спорят, кто телёнка на копьё поднимет... Поелику гнать скот некому, пастухов в твоём войске нет, а татары скота себе не хотят. Им скот с собой – куда? Им серебро да шаболье надобно...

– Вели скот больше не резать, пусть бросают в поле. Москвичи, что пойдут на житьё в Новгород, тот скот себе приберут...

За пологом свистнули долгим переливом. В шатёр просунулся старшинка личной охраны: