Текст книги "Повести и рассказы"

Автор книги: Владимир Мильчаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 37 страниц)

– Ты все же сообщил нам об этом дне на две недели раньше, чем это нашел нужным сделать твой вождь. Работа лаборатории «А» – не просто особая государственная тайна «Фарбениндустри». А чьи капиталы вложены в «Фарбениндустри»? Да и не только «Фарбениндустри». Много ли ты найдешь во всей Германии крупных предприятий, в которые не были бы вложены американские деньги? Я приехал не убеждать тебя. Ты выполнишь мой приказ и приказ своего начальника. В сущности – это одно и то же. Дело в том, что вы здесь слишком долго возитесь. Пока вы добьетесь результатов, русские выбросят вас из фатерланда.

– Ну, ну, – запротестовал генерал, поднимаясь с места.

– Не крутись, – махнул рукой Брук. – Это вполне возможно. Русских ничем не осилишь, кроме той дьявольской штуки, над которой вы сейчас мудрите. Но вы ведете дело черепашьими темпами. Деловые круги, которые я представляю, хотят быть уверенными, что вы справитесь со своей задачей раньше, чем сюда придут русские. А то ведь русские могут войти во вкус и вышвырнуть вместе с вами и нас, и не только из Германии, а из всей Европы. Вообще-то мы здорово просчитались. Вы оказались не так сильны, а русские не так слабы, как мы ожидали, и этого сейчас не поправишь. Скоро в игру вступим мы.

– Откроете фронт против русских? – оживился генерал.

– Мы не сумасшедшие, – поморщился Брук. – Даже ваша бомба не заставит их повернуть обратно, но может на какое-то время приостановить их движение. И это уже будет хорошо. Следующий этап начнете снова вы, но уже под нашим руководством. Понял?

Генерал мрачно кивнул головою.

– Я должен знать все о работе лаборатории «А», – настойчиво проговорил Брук. – Все до деталей.

– Лаборатория «А» войдет в строй через несколько дней, – промямлил генерал. – Она не так давно взлетела на воздух.

– Знаю, – кивнул Брук. – Опыт был удачен. Вы на правильном пути. А кто сейчас продолжил работу?

– Фрейлин Лотта Шуппе.

– Шуппе, – задумчиво протянул Брук. – Слыхал, говорят, способный физик. А кстати, ты не знаешь, где сейчас Грета Верк?

– Кто она такая?

– Не знаешь, значит… жаль. Ну, вот что. Ты отмени сейчас прием и покажи мне свое «королевство». Охрана должна увидеть меня рядом с тобой. Пусть привыкают…

Резко зазвонил телефон. Генерал снял трубку.

– Слушаю! Да! Радисты? Откуда? А!.. Как их фамилии? Сержант Гиберт и рядовой Брунер? Проинструктируйте и давайте допуск. Не забудьте предупредить, герр Фишер, что мы расстреливаем без суда!

Генерал повесил трубку. С минуту он сидел, опершись о стол острыми локотками, и все еще со страхом смотрел на неожиданного гостя из-за океана. Затем, тяжело вздохнув, покорно проговорил:

– Сейчас мы пойдем по секторам «Б» и «С». В лабораторию «А» мы поедем дня через три-четыре. Там пока еще нечего смотреть.

Глава 14
Воспоминания тетушки Клары

Зигфрид Бунке проснулся раньше, чем затрещал будильник. Луч солнца, пробравшись сквозь маленькую дырочку в шторе, несколько минут просидел ослепительно белым зайчиком на стене около капитанского изголовья. Со стены он перепрыгнул на подушку, а уж с подушки осторожно перелез на плотно зажмуренные глаза капитана.

Зигфрид Бунке поморщился, сердито мотнул головой и открыл глаза. Назвав сквозь зубы назойливый солнечный зайчик грязной свиньей, он повернулся на спину, закинул руки за голову и потянулся.

«Однако моя раненая нога заживает удивительно быстро», – подумал, усмехаясь, капитан. Он почувствовал большое желание одним рывком вскочить, распахнуть широко окна, повозиться минут десять с большими чугунными гантелями, а затем подставить разбуженное тело под бодрящие струйки душа.

Но ничего этого капитан не сделал.

Напротив, поохивая и постанывая, он сел на постели, минут десять, скрипя зубами, массировал раненую ногу, затем, одевшись, проковылял к окну и поднял штору.

За окном сияло солнечное весеннее утро. На деревьях перед домом радостно гомонили птицы, перепархивая с ветки на ветку. С улицы доносились звонкие голоса ребятишек, о чем-то оживленно переговаривались женщины.

Капитан взял со стула, стоявшего рядом с кроватью, пачку сигарет и закурил.

Комната, в которой Кольбе поселил Зигфрида Бунке, была обставлена с обычной для жилищ мелких немецких буржуа добротной аккуратностью. Широкая кровать с двумя перинами, тяжелый, хотя и не очень большой, дубовый стол с массивными ножками и доской в три пальца толщины и под стать ему приземистые, тоже дубовые стулья. У противоположной от кровати стены стоял большой, обитый, с потрескавшейся кожей диван. В углу за занавеской стыдливо прятался умывальник. На стенах в изобилии развешаны пестрые олеографии, изображавшие толстых, краснощеких и голубоглазых фрау и фрейлин, то возлежащих в томной позе на цветах, то везомых лебедями в огромной раковине. В том и другом случае фрау и фрейлин окружала целая толпа упитанных, как поросята, ребятишек. Должно быть, для того, чтобы зрители не усмотрели в наличии такого количества детей намека на что-нибудь греховное, художник каждому ребенку приделал на спину по парочке миниатюрных крылышек. Над кроватью и диваном висели дешевые коврики машинной работы с буколическими рисунками ланей, пасущихся у лесного ручья.

Видимо, когда строился дом, эта комната предназначалась старшему, может быть, женатому сыну хозяина, так как она имела, кроме двери, ведущей в общую столовую, еще и отдельный ход во двор. Это более всего устраивало Зигфрида Бунке.

Едва лишь капитан закончил свой туалет, как за дверью, выходящей в столовую, послышалось осторожное покашливание.

– Прошу вас, фрау Нидермайер! – пригласил капитан.

В комнату вкатилась маленькая, круглая, как горошина, старушка.

– Доброе утро, господин капитан! Хорошо ли вы отдохнули? Нога не беспокоит? Вчера вы, кажется, возвратились поздненько? – затараторила она, присев в кокетливом реверансе.

– Доброе утро, фрау Нидермайер, – кивнул капитан. – Вчера я немного задержался со своими друзьями. Надеюсь, это вас не обеспокоило?

– Что вы, что вы! – всплеснула руками старушка. – Какое же беспокойство? У вас прекрасный денщик, господин капитан. Такой расторопный, такой услужливый. И как заботится о вас. Вчера вечером я ему говорю: «Ложитесь, Франц! Я сама открою дверь господину капитану». Но он ни за что не согласился. «Я, – говорит, – должен дождаться моего капитана. Вдруг я ему зачем-нибудь понадоблюсь». Так предан вам этот славный Франц.

Разговаривая, хлопотливая старушка в то же время успела застелить кровать постояльца, смахнуть со стола в пепельницу воображаемый мусор и широко распахнуть окно.

– Ну, Франц воюет вместе со мной уже четвертый год, – снисходительно кивнул Бунке. – Ничего, малый неплохой. Изучил мой характер.

– Вас ожидает кофе, господин капитан, – снова присела в реверансе хозяйка. – Прошу в столовую.

В столовой, прибранной с той же педантичностью, был сервирован завтрак на два прибора. Усадив капитана, фрау Нидермайер и сама присела к столу, сетуя на трудности военного времени, на невозможность достать многое из того, чем она хотела бы угостить своего жильца.

– Я тридцать лет прослужила у господ Шуппе, и они не могли нахвалиться на мою стряпню. Фрау Шуппе всегда говорила: «Я надеюсь на мою Клару, как на самое себя». А это много значит. Фрау Шуппе была замечательная хозяйка.

– Шуппе! Фрау Шуппе! – задумчиво проговорил капитан, отпивая кофе. – Где-то я слышал эту фамилию.

– Боже мой! – воскликнула старушка, всплеснув руками. – Как же вы могли ее не слышать! Господин Шуппе – очень богатый человек. Ему принадлежит прекрасное имение, почти такое же, как имение Бломбергов и даже рядом с ним, а кроме этого, еще два больших завода в Зегере… Вернее, принадлежали.

– Почему принадлежали? – удивился капитан.

Фрау Клара нагнулась почти к самому уху Бунке:

– Зегер разбомбили. Уже недели две, как разбомбили. Я еле живая оттуда выбралась.

– Значит, вы до последнего времени жили в Зегере?

– Да, там у меня был домик. Его подарили мне за многолетнюю службу господа Шуппе. А этот домик, где мы сейчас, достался мне по наследству от Луизы, моей сестры-покойницы. А Луизе его подарили господа Верки. Ну, покойница, как увидела, что у Верка все пропало, что хозяином заводов стал господин Шуппе, а господину Верку пришлось бежать за границу, так и свалилась: сердце разорвалось.

Бунке, с момента, как прозвучало имя Шуппе, с интересом слушавший болтовню старушки, подстегнул ее вопросом:

– А эта ваша сестра была совладелицей Верка? И много у нее пропало?

– Ну, и скажете же вы, господин капитан, – опять всплеснув руками, залилась смехом старушка. – Моя Луиза – заводчица! Да она в семье Верков няней служила. Дочку вырастила, Грету. У господина Шуппе было двое – сын и дочь. Сын господина Шуппе, его Генрихом зовут, сейчас летчиками командует. Сам господин Геринг его ценит. Дочка господина Шуппе, фрейлин Лотта, ученой стала, от самого фюрера награду получила. А у Верков только одна дочка Грета, такая же, как и фрейлин Лотта, красавица и такая же ученая.

Зигфрид Бунке слушал, не прерывая хозяйку, и фрау Нидермайер, польщенная вниманием капитана, тараторила:

– Господину Верк с дочерью, как еврею, бежать пришлось. Говорят, они сейчас в Америке. Ну, а господин Шуппе теперь в очень большом почете. На своих заводах танки делал. А дочка его, фрейлин Лотта, такая красавица, такая красавица… – фрау Нидермайер прищурила глаза, сделала губы бантиком и, прижав ладони к щекам, покачала головой, изображая, какая красавица Лотта Шуппе. – Ведь вы, господин капитан, холостой человек, герой, верный офицер нашего обожаемого фюрера, вот вам бы жениться на дочке господина Шуппе. Только жаль, у фрейлин Лотты есть уже жених. Фрейлин Лотта – невеста господина Отто фон Бломберга, очень богатого, очень знатного человека. Еще прошлой осенью они приезжали охотиться сюда. У господина фон Бломберга в Грюнманбурге свой заповедник был. Огромный заповедник, оленей и всяких диких зверей полно. Фрейлин Лотта, такая добрая, не забыла меня, старушку: после охоты прислала мне половину косули.

Капитан Бунке оказался заядлым охотником. Все, что касалось охоты, его очень интересовало. Он даже рассказал фрау Нидермайер, какие прекрасные леса в России и сколько в этих лесах всякой дичи.

Фрау Нидермайер охотно согласилась с капитаном, что завоевание таких богатых земель принесет Германии большую пользу, но очень расхваливала и заповедник господина фон Бломберга.

– Поверите ли, господин капитан, олени в этом заповеднике были совсем как ручные. Людей совершенно не боялись. Просто жаль было на них охотиться.

– А сейчас их, наверно, всех уже перестреляли? – осведомился капитан.

– Ну, что вы! Прошлую же осень господин фон Бломберг перевел оленей в другое имение, а в Грюнманбурге теперь какой-то лагерь. Туда новое шоссе провели и никого не пускают, – понизив голос, сообщила старушка и снова вернулась к восхвалению красоты и высоких душевных качеств Лотты Шуппе.

– А знаете, что я вам скажу, господин капитан? – но без игривости в голосе вдруг сказала фрау Нидермайер. – Ведь обе девчурки – и Грета и Лотта – сестры.

– Как сестры? – вежливо удивился Бунке.

– Да, да, сестры, об этом здесь все знают. И сам господин Шуппе об этом догадывался. Ведь обе девочки похожи друг на друга, как две капли воды. Не различишь, которая Лотта, а которая Грета. Но что он мог сделать? Господин Верк был его компаньон и хороший инженер. Без него заводы не могли бы работать. Он был и моложе, и красивее господина Шуппе и очень образованный человек. А господин Шуппе, тот все время занимался политикой, депутатом рейхстага был. Ему некогда было возиться с заводами. Господин Шуппе и господин Верк даже породнились. Вначале господин Шуппе, а затем и господин Верк женились на дочках имперского советники господина Гольда. Господин Гольд имел здесь огромное имение. Он его разделил пополам и дал в приданое своим дочерям. Госпожа Шуппе и госпожа Верк каждое лето приезжали в свои имения…

– Постойте, постойте, фрау Нидермайер, – перебил болтовню старушки капитан. – Выходит, Грета и Лотта – по отцу родные сестры. Значит, они обе еврейки!

Фрау Нидермайер, хихикнув, замахала руками.

– И ничего подобного. Мы-то, маленькие люди, все видим и многое знаем, но молчим. На еврейке был женат брат господина Верка, мы его звали старший Верк, так тот уже давно в Америку уехал, а молодой господин Верк – такой же еврей, как мы с вами. «Превращение в еврея» ему устроил господин Шуппе в отместку за жену, когда при нашем обожаемом фюрере в большие люди вышел.

– А-а-а! – расхохотался Бунке. – Ловко обстряпал дельце. Молодец! А как же заводы? Ведь Шуппе, вы говорите, ничего не понимает в технике.

– Заводы работали на нашу славную армию. Господин Шуппе нанял таких специалистов, которые понимают дело даже не хуже самого господина Верка. Но теперь оба завода прикончили. Камешка на камешке не оставили. Как есть все разбомбили.

– Здорово, – одобрил Бунке, и, заметив удивленный взгляд хозяйки, объяснил: – Компаньона по шапке, заводы себе и прибылью ни с кем не делись. Делец этот старый Шуппе!.. Благодарю вас, фрау Нидермайер, у вас чудесный кофе, и вы очень приятная собеседница.

– Ну, что вы, господин капитан, – расцвела от похвалы старушка, – ведь это не настоящий кофе, а суррогат. Мы давно уже не видели настоящего кофе, а все из-за этих проклятых англичан и янки.

– Нет, действительно, кофе чудесный. Вы великая мастерица готовить, фрау Нидермайер.

– Зовите меня просто тетушка Клара, – умилилась старушка. – Ведь вы сверстник моего племянника, этого негодного сорванца Макса. Я так довольна, что мой Макс подружился с вами, и я имею такого приятного квартиранта.

– И я очень благодарен Максу, – рассыпался в любезностях Бунке. – За те пять дней, которые я у вас прожил, я отдохнул лучше, чем в санатории. Благодарю вас, фрау Клара.

В дверь из комнаты капитана осторожно постучали.

– Сейчас, Франц, – отозвался Бунке. – Я сейчас приду.

Капитан встал из-за стола и, еще раз поблагодарив фрау Нидермайер за вкусный завтрак, вышел.

– Что тебе, Франц? – спросил Бунке денщика, входя в свою комнату.

– Ваш мундир готов, мой капитан, – ответил Франц.

– Хорошо, Франц! – одобрил Бунке. – Еще что?

– Господин капитан, вам пора делать массаж. Я приготовил горячую воду.

– Давай!

Капитан Бунке снял сапог с раненой ноги и опустил ее в таз с горячей водой, принесенной денщиком. Франц начал осторожно мять и растирать ногу офицера. Бунке кряхтел, стонал, иногда вскрикивал и выпаливал крепкие ругательства. А денщик шепотом сообщил капитану:

– В лесочке около шоссе, ведущего на восток, обнаружены два солдатских трупа. Вороны выдали, кружиться начали. Трупы были неглубоко закопаны.

– Ну, и что же? – шепотом спросил Бунке.

– По документам, это трупы старшего сержанта Рихтера и рядового Ганса Гунке.

Видимо, боль в ноге стала совсем нестерпимой, потому что Бунке застонал особенно сильно.

– Куда отвезли тела? – спросил он, справившись с острой болью.

– В мертвецкую госпиталя, – ответил денщик, усиленно массируя ногу. – Их уже сфотографировали и сняли оттиски с пальцев.

– Откуда узнал?

– Дружок у меня завелся в комендатуре, – усмехнулся Франц, – сержант Кибиц. Ждут какого-то майора Попеля из гестапо. Приедет сегодня вечером.

– Посмотреть тела сможешь? – спросил Бунке в коротком перерыве между стонами и чертыханием.

– Пробовал уже. Пока не вышло.

– Попытайся еще. Не настойчиво, но попытайся, – шепотом сказал Бунке, а затем громко, раздраженным голосом приказал: – Ну, хватит, Франц. Не могу больше терпеть. Дьявольская нога совсем измучила.

Глава 15
Ищейки насторожились

Презрительно пробегая мимо небольших станций и полустанков, раздраженно сипя перед семафорами крупных станций, скорый поезд мчался к Берлину.

Окна вагонов были наглухо затемнены, и лишь служебные огни на паровозе тускло просвечивали сквозь толстые темно-синие стекла.

Давным-давно отошла в область преданий хвастливая фраза рейхсминистра Геринга о том, что на Берлин не упадет ни одна вражеская бомба. Сейчас не только берлинцы, а и вообще все немцы могли вспоминать эту фразу лишь с горечью, но произносить вслух не решался никто. За такие крамольные воспоминания гестапо не миловало.

Где уж тут вспоминать, о чем спьяна хвастал Геринг два-три года назад, коль не только над Берлином, а и над всей Германией вражеские самолеты паслись целыми табунами.

Особенно страшна была советская авиация. Верноподданные бесноватого фюрера на собственном опыте убедились, что советских летчиков можно ждать в любое время суток, причем ночью они бомбят точно, как при дневном свете, а днем налетают дерзко и неожиданно, как под покровом ночной темноты.

Пассажиры скорого поезда спали – благодатный сон хоть на время избавлял от гнетущего страха смерти. Одни удобно расположились в мягких креслах, другие, те, кто ехал в переполненных жестких вагонах, прикорнули, кто как сумел. До рассвета было еще более часа, до Берлина значительно больше. Бодрствовали только проводники да расчеты зенитных пулеметов, сопровождавшие поезд.

В четвертом купе офицерского спального вагона было так же темно, как и во всех соседних. Однако если бы кто-нибудь мог заглянуть сквозь плотно задвинутую дверь внутрь, тот увидел бы, что пассажир этого купе не спит.

Закинув руки за голову, он лежал, укрытый по грудь одеялом, и сосредоточенно вглядывался в потолок купе, в голубоватую ночную лампочку, словно ждал от нее ответа на какой-то вопрос. В купе он был один – редкая привилегия в военное время, особенно для лица не высокопоставленного. А знаки различия, что белели на кителе, висящем у дверей, говорили, что пассажир купе был всего лишь майор, правда, майор гестапо.

Начальник отделения одного из самых грозных отделов гестапо майор Попель возвращался из командировки в Берлин, в главную квартиру. Майор Попель сделал все возможное, чтобы, как обычно, блестяще выполнить поставленную перед ним задачу. Фашистскому режиму майор Попель достался в наследство от бюрократического аппарата догитлеровской республиканской Германии. В той Германии Попель был ревностным служакой, верным членом католической партии и превосходным криминалистом. С приходом к власти Гитлера Попель после краткого раздумия вступил в национал-социалистическую партию. Новые хозяева Германии быстро поняли, что в лице этого молчаливого и суховатого полицейского чиновника они приобрели очень толкового слугу. И звезда Попеля засияла с новой силой. Его служебная карьера до сих пор была безупречна и блестяща. Сейчас он слыл одним из лучших специалистов гестапо. О его работе одобрительно отзывался сам Гиммлер. И все же сегодня, наедине с самим собой, майор Попель признавался, что ему страшно будет отвечать на те вопросы, которые поставит перед ним начальник отдела полковник фон Гейм.

Причины непонятного взрыва на аэродроме Ромитэн не стали яснее даже после долгих расследований. В представлении майора Попеля обстоятельства дела были таковы.

Один из самолетов 71-й эскадрильи бомбардировщиков дальнего действия вылетал в русский тыл, чтобы вывезти оттуда группу диверсантов, выполнявших задание главного командования. Первая половина рейса прошла благополучно: подобрав диверсантов, самолет пошел на аэродром в район Котбуса. Об этом радировал командир воздушного корабля обер-лейтенант Генрих Клемм. Но дальше началось непонятное. Самолет Клемма не пришел на аэродром под Котбусом. Уже перед рассветом он приземлился на аэродроме Ромитэн, лежавшем в другом конце Германии, очень далеко от Котбуса. При посадке произошел взрыв, от которого сдетонировал бомбовый запас готовых к вылету тяжелых бомбардировщиков, и погибло восемь боевых машин. Расследовавший это дело майор Попель убедился, что в момент взрыва в машине находился только экипаж самолета. А куда же делась вывезенная группа диверсантов?! Командир машины обер-лейтенант Генрих Клемм был убит, вероятно, еще до взрыва ударом ножа. Кто его убил? Свои? Это исключается. Экипаж был сформирован из самых надежных летчиков, проверенных на боевых делах. Кто же убил Клемма?

Самолет, очевидно, привел летчик Эрве. Но почему он сделал посадку не там, где положено? Сел впритирку около боевых, готовых к вылету машин. Что у него, головы не было, что ли? Можно подумать, будто Эрве знал, что его самолет минирован, и сознательно хотел вызвать детонацию бомбового запаса боевых машин. Но зачем это понадобилось Эрве? Это же прямая диверсия. Может быть, его подкупили? Чепуха!.. Ведь он и сам погиб при взрыве. Может быть, месть?.. Озлобление?.. Но тогда… Да уж Эрве ли привел эту сумасшедшую машину? Ведь от Эрве, по существу, ничего не осталось!

Чем больше майор Попель вдумывался, тем сильнее убеждался, что взрыв могли устроить только те, кого обер-лейтенант Клемм взял на борт своей машины в русском тылу. Ну, а куда они делись потом? Где самолет Клемма делал посадку, прежде чем приземлиться в Ромитэне?

Погода в ночь полета по всей Германии стояла ясная, и заблудиться, случайно сбившись с курса, было невозможно. И сам Клемм и его второй пилот Эрве были опытными летчиками, мастерами ночных полетов. Все наблюдатели в окружности Ромитэна говорят, что самолет шел уверенно по курсу, и так же уверенно он сделал посадку на аэродроме. Значит, летчик прекрасно ориентировался. Но почему же к аэродрому самолет подошел не с юго-востока, как ему полагалось, если он случайно миновал Котбус, а с северо-запада? Он прошел почти тем же курсом, каким через четверть часа прошли советские бомбардировщики, бомбившие автостраду. Нет ли тут какой-либо связи?

Майор Попель раздраженно поднялся, сел в постели и, взяв со столика массивный серебряный портсигар, закурил. Он уже не раз и не два продумывал все вероятные причины происшествия, имевшего своим конечным результатом исчезновение диверсионной группы, гибель самолета Клемма со всем экипажем и взрыв восьми тяжелых бомбардировщиков.

Майор был опытным работником гестапо, имевшим то, что одни называют интуицией сыщика, а другие – нюхом ищейки. Термины зависели от того, кто определял таланты майора: его сослуживцы или его жертвы. В глубине души майор чувствовал, что произошел провал. Он догадывался, что это дело навсегда останется для него уравнением со многими неизвестными, что более могучая и талантливая сила перепутала все расчеты немецкой военной разведки, уничтожила диверсионную группу и дерзко использовала немецкий военный самолет в своих собственных интересах.

Догадываясь об этом, майор Попель даже самому себе не хотел признаться в провале и тщетно ломал голову, перетасовывая факты в разных комбинациях, в тщетной попытке найти другое правдоподобное решение. Однако факты упрямо приводили майора к выводу, что самолет обер-лейтенанта Клемма привез из советского тыла не фашистских диверсантов, а русских разведчиков, и высадил их где-то в глубине Германии. Но где? Ответить на этот вопрос могли бы пилоты загадочного самолета, но и Клемм, и Эрве мертвы, а мертвые ничего не скажут даже на допросах в гестапо.

Раздраженно придавив в пепельнице недокуренную сигарету, майор оделся и вышел в коридор. В окна вагона заглядывало весеннее солнечное утро. Хмуро обозрев пробегавшие за окном пригороды Берлина, майор не спеша вышел на площадку вагона.

Ровно в одиннадцать часов утра майор Попель открыл дверь кабинета начальника отдела полковника фон Гейма. Полковник был расстроен. Буркнув что-то в ответ на приветствие майора, он кивнул головой на стоящее около стола кресло и углубился в чтение бумаги, которую держал в руках.

– Извольте видеть, – сердито рявкнул полковник, дочитав бумагу до конца. – Один из этих болванов убит еще под Мадридом, другого уже два года как зарезали в бухарестском кабаке, а четыре дня назад их еще раз ухитрились угробить в Борнбурге.

Майор, не зная, о ком идет речь, выжидательно молчал, всем своим видом выражая сочувствие начальству.

– Ну, что вы привезли нам, милейший Попель? – несколько спокойнее заговорил фон Гейм, обращаясь к майору. – Установили причину взрыва в Ромитэне?

– Самолет обер-лейтенанта Клемма взорвался от мин советского образца. Мины находились под обоими моторами.

Фон Гейм нахмурился.

– Советского образца, – повторил он. – Как же эта прелесть туда попала? Где вывезенные люди?

– В машине в момент приземления и взрыва находился только экипаж. Вернее, в живых был только один летчик. Командира корабля обер-лейтенанта Генриха Клемма еще в воздухе убили финским ножом, штурмана застрелили. Самолет мог привести только летчик Адольф Эрве, но и тот погиб при взрыве.

Полковник подскочил.

– Что же это получается? – закричал он. – Вы несете чушь, майор Попель! Я своими глазами читал радиограмму Клемма. Он сообщал, что благополучно подобрал наших людей. Куда же они девались? Докладывайте!

Майор Попель говорил, стараясь не смотреть в лицо разъяренного начальника. Свой доклад майор закончил выводом, к которому он пришел уже давно и который еще в вагоне пытался заменить чем-нибудь, более оптимистическим, хотя и менее достоверным.

Фон Гейм слушал доклад, глядя на майора злыми, остановившимися глазами. Он сидел, навалившись грудью на край стола, широко раздвинув локти, вертя в руках серебряный нож для разрезания бумаги. К концу доклада ножик был свернут в спираль. Отбросив в сторону испорченную безделушку, полковник хриплым от злости голосом прошептал:

– Значит, мы сами привезли в свой тыл русских разведчиков? – И вдруг, забыв, что в этом нет вины майора, заорал: – Проморгали, сопля вы на ножках! Не в гестапо вам работать, а прачкой в борделе! Как я доложу об этом деле министру? Как? Я вас спрашиваю, как?!

Майор молчал с убитым видом. Он давно убедился на опыте, что в минуты начальственной ярости надо быть ниже травы и тише воды.

– Где высадились советские разведчики? – несколько стихая, спросил фон Гейм.

– Неизвестно, господин полковник, – виновато ответил майор. – Все данные говорят, что их высадили где-то северо-восточнее Ромитэна.

– Но где именно? – снова заревел фон Гейм.

– Пока не установлено, господин полковник. Надо выждать какое-то время, собрать факты…

– Собрать факты! – грохотал фон Гейм. – Факты говорят о том, что русские сунули нам под хвост целую кучу горячих углей. Вот о чем говорят факты. А я об этих фактах должен докладывать господину Гиммлеру. Как я могу доложить ему, что сами перебрасываем русских в свой тыл?! – Горестно воздел он руки.

– Докладывать придется не вам, господин полковник, а полковнику Шлиппенбаху, – выразительно глядя на фон Гейма, подсказал Попель. – Разведка – это по его отделу.

Озаренный догадкой, фон Гейм, не опуская рук, радостно уставился на Попеля и вдруг, разразившись громким хохотом, звонко шлепнул себя ладонями по ляжкам.

– Ха-ха-ха!.. А ведь вы, ей богу, правы, Попель! – сквозь хохот выкрикнул он. – Взрыв в Ромитэне – это наше дело, а кого привез Клемм – дело Шлиппенбаха. Значит, пузатая тупица Шлиппенбах вместо разведки в русском тылу занялся перевозом русских разведчиков в наш тыл. Ха-ха-ха!..

– Совершенно верно! Вы правы, господин полковник, – довольный, что гроза миновала, вторил майор Попель восторженным выкрикам начальства.

– Вот что, милейший Попель, – кончив хохотать и понизив голос, заговорил фон Гейм. – Данные обследования аэродрома Ромитэн и ваши выводы сегодня донесите рапортом на мое имя. Фамилии Шлиппенбаха не называйте, а просто факты и выводы, факты и выводы. Ясно?

– Так точно. Абсолютно ясно. Будет исполнено, господин полковник, – угодливо осклабился майор Попель.

На несколько мгновений в кабинете установилась тишина. Тяжело отдуваясь, полковник достал из ящика стола карту и против надписи «Ромитэн» поставил дату, когда произошел взрыв.

Фон Гейм не подозревал, что всего два дня тому назад над такой же точно картой склонился генерал, руководящий советской разведкой. Но карту фон Гейма всю испестрили многочисленные отметки, сделанные цветными карандашами. Против надписи «Борнбург» стояло несколько таких отметок. Проходившую южнее Борнбурга автостраду перечеркивала длинная жирная черта, поверх которой стояла дата бомбежки.

Несколько минут фон Гейм сосредоточенно рассматривал карту.

– Похоже, что самолет Клемма летел курсом от Борнбурга на Ромитэн, – наконец, заговорил он почти спокойно. – Советскую разведку, видимо, начинает интересовать этот городишко.

– Прошу извинить, господин полковник, но я уже восемь суток не видел оперативных сводок. Не в курсе, так сказать.

– Вы уже знаете, что Макса Бехера эти идиоты в Борнбурге поторопились расстрелять. Выжать из него ничего не сумели. А сменщики Бехера – абсолютно благонамеренные ослы. Впрочем, их уже тоже нет. Содержание шифровки нам до сих пор неясно. Установлено только, что она адресована советскому командованию.

Майор, почтительно склонившись в кресле, внимательно слушал полковника. Фон Гейм, постучав тупым концом карандаша по карте против надписи «Борнбург», продолжал:

– В районе Борнбурга появилась неизвестная радиостанция. Работает на позывных «Россия». Было семь передач. Переданы короткие сообщения «Россия-3» и больше ничего. Прошлую ночь передали большое сообщение. Оно записано, но дешифровке не поддается. Черт знает, на какие хитрости пускаются наши противники. Английские и американские шифры очень хитроумны, но все же их можно распутать, а русские…

– Да, у русских какая-то особая и очень сложная система шифров, – согласился майор Попель.

Полковник искоса кинул на него недовольный взгляд, но, сдержав нарастающее раздражение, продолжал:

– Позавчера в лесу под Борнбургом обнаружены два трупа. Пролежали в земле дней пять-шесть. Один из них – сержант Рихтер, второй – рядовой Гунке. Но дело в том, – снова взрываясь, ударил кулаком по карте фон Гейм, – что оба эти мерзавца были убиты уже давно и даже не в Германии. За каким дьяволом их двойники появились в Борнбурге? Что их там интересовало?

– Их интересовал не Борнбург, господин полковник, – почтительно проговорил Попель. – Их интересовал Грюнманбург. Ведь он там совсем рядом.

– Вы думаете, что я совсем круглый идиот! – заорал фон Гейм. – Ясно, что не Борнбург – эта дыра с пивнушками – интересует наших противников!..

Тираду фон Гейма оборвал резкий телефонный звонок. Фон Гейм схватил трубку.

– Ну, что там еще? – крикнул он в телефон. – Новые данные? Так что ж вы мне их не доставили немедленно! Давайте быстрее!

Бросив трубку на рычажок аппарата, полковник сердито взглянул на Попеля:

– Работай вот с такими ослами. В одиннадцать часов прибыло сообщение из Борнбурга, а я его до сих пор не имею. Что я доложу по этому делу господину министру? Я вас спрашиваю, майор Попель! Что?