Текст книги "Повести и рассказы"

Автор книги: Владимир Мильчаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 37 страниц)

Глава 30
Русские в Грюнманбурге

В восемь часов вечера Бунке в сопровождении Франца вошел в помещение гестапо. В приемной перед дверью начальника Борнбургского отделения сидел дежурный гестаповец. Увидев капитана, он вскочил и в самой вежливой форме передал Бунке извинения майора Попеля, который задержался, но прибудет с минуты на минуту.

– Господин майор болен, но не хочет считаться с этим, – прочувствованным тоном сообщил дежурный. – Просто чудо, что он остался жив после вчерашнего прискорбного случая. Ведь господин майор лично вел солдат на штурм холма и был в самом опасном месте.

Выразив свое сочувствие и удивление, капитан Бунке уселся ожидать майора. Франц скромно встал у стены. Чувствовалось, что вчерашний «прискорбный случай» дорого обошелся гестапо. Давно наступило время вечерней работы, а в здании царила тишина: взрыв на холме, очевидно, основательно уменьшил силы Борнбургского отделения гестапо.

Время шло с «минуты на минуту», но только в половине девятого Бунке вошел в кабинет майора.

Попель выглядел очень неважно. Глаза ввалились и покраснели, в движениях чувствовалась скованность. Майор с трудом поворачивал шеей. Бунке определил: «Скованные движения и шея – это от легкой контузии, а глаза ввалились и покраснели от нагоняя сверху».

– Я вас снова побеспокоил, дорогой капитан, для того, чтобы оформить ваши показания об убийстве лейтенанта Гольда, – сколько мог любезно улыбнулся Попель. – Мы напали на след убийцы, и ваши показания имеют огромную ценность.

– Если мои показания помогут опознать убийцу моего друга Фрица Гольда, то я всецело в вашем распоряжении, господин майор, – заверил Попеля капитан Бунке. – Я рассказал вам все, что успел заметить в тот печальный вечер, и готов подтвердить это своей подписью.

– Хорошо, хорошо. Я думаю, мы сделаем так, – майор открыл ящик стола и, покопавшись в нем, вытащил лист бумаги, на котором было записано десятка полтора вопросов. На глаза майору попался запечатанный пакет. Майор на секунду задумался, припоминая, что это за пакет. «Фотографии радистов, направленных в Грюнманбург», – вспомнил он и, вынув пакет из ящика, положил его перед собою на стол.

– Я думаю, мы сделаем так, – повторил майор. – Вот на этом листе записан ряд интересующих нас вопросов. Я дам вам бланк протокола допроса, вы сами заполните соответствующие графы, а затем дадите подробные ответы на поставленные вопросы. Не возражаете взять на себя этот труд?

– Пожалуйста, – с готовностью согласился Бунке.

Попель усадил его за отдельный столик, где уже лежали подготовленный бланк и стопа чистой бумаги.

Просматривая перечень вопросов, Бунке убедился, что майор положил немало труда на их составление. Если он утвердительно ответит на все вопросы Попеля, то ни у кого не возникнет сомнения, что убийца лейтенанта Гольда – штандартенфюрер СС Брук. Ведь он, Бунке, единственный человек, видевший убийцу.

Майор, устроив капитана Бунке, вызвал дежурного:

– Там сидит денщик господина капитана. Пусть его допросит Цехауер.

Несколько минут Попель просматривал очередную почту, накопившуюся за день, затем на глаза ему снова попался пакет, только что вынутый из ящика стола.

Неторопливо распечатав конверт, майор со скучающим видом начал читать сопроводительную бумагу. Отбросив ее, он так же неторопливо развернул снимки. Но при взгляде на присланные фотографии майор окаменел. Широко открытыми глазами он долго смотрел на фотокарточки; на лбу гестаповца крупными каплями выступил холодный пот. Трижды изменилось выражение глаз майора: в них отразилась растерянность, затем удивление и наконец откровенный страх. Налившееся было кровью лицо гестаповца начало белеть. Обычная выдержка полностью изменила ему.

– Цехауера ко мне! – наверное, впервые с начала своей работы в гестапо заорал он во все горло, забыв вызвать дежурного. Но, должно быть, рев Попеля был слышен далеко за пределами кабинета, потому что не прошло и полминуты, как Цехауер пулей влетел в кабинет.

– Господин майор… – начал он, испуганно глядя на разъяренного Попеля.

– Баба! – взорвался майор, не стесняясь присутствия капитана Бунке. – Старая супоросная свинья! Куда вы здесь смотрели?! Кто сейчас радистами в Грюнманбурге?

– Сержант Гуго Гиберт и рядовой Брунер, – доложил Цехауер. – Оба направлены к нам…

– Молчать! Старый дурак! – бушевал Попель. – Гиберт и Брунер похоронены вами, идиот безмозглый, под видом сержанта Рихтера и рядового Гунке! Так кто у вас сейчас в Грюнманбурге, я вас спрашиваю?

Видя, что Цехауер ничего не понимает, Попель швырнул ему фотографии и сопроводительную бумагу:

– Читайте!

Майор не слышал, как хрустнула ручка в пальцах капитана Бунке. Ему не было видно, как склонившийся над бумагой капитан крепко прикусил нижнюю губу и на минуту зажмурил глаза. Майору было не до капитана Бунке.

– Возьмите людей, – сверля трясущегося Цехауера свирепым взглядом, приказал Попель. – Поезжайте в Грюнманбург и привезите обоих радистов. Людей возьмите побольше…

– Кого же взять? – запнулся Цехауер. – После вчерашнего…

– Что? Что?.. – голосом, не предвещавшим ничего приятного для Цехауера, переспросил Попель. – Что вы там бормочете про вчерашний ваш провал?

– Я… – побелевшие губы Цехауера бились мелкой дрожью. – Я хотел только сказать… Многие наши люди еще в госпитале… Три группы находятся на пеленгации. Одна оперативная группа по вашему приказанию…

– Знаю, – перебил Попель. – Группа скоро вернется. Оставьте часовых и дежурного, а остальных забирайте.

– А как же вы? – Цехауер поднял на Попеля испуганные глаза.

– Что я? Я дома! Часовые на постах, оперативная группа должна вернуться с минуты на минуту, – и, наклонившись, шепотом закончил: – Возьмите подсменных из караулов и всех шоферов. Действуйте.

Цехауер кинулся выполнять приказание.

Капитан Бунке слышал, как по коридору торопливо пробежали созванные Цехауером гестаповцы, как прогудел под окном мотор удалявшейся машины. В помещении гестапо установилась полная тишина. За спиной капитана, как запаленный бегун, тяжело дышал Попель. Он посматривал на склонившегося над бумагами капитана, и злость, еще не полностью вылитая на Цехауера, снова закипела в его груди. «О чем думает этот слишком уж хладнокровный капитан? – покосился на Бунке майор Попель. – Даже не оглянулся, когда я тут Цехауера гонял. – Попель поморщился, сожалея, что свидетелем этой дикой сцены был посторонний человек. – Не пишет. Обдумывает. Точные формулировки ищет, чтобы не наговорить чего-нибудь лишнего».

Попель ошибался. Капитан глядел на лежащий перед ним лист невидящим взглядом. Мозг его напряженно искал и не находил выхода: «Что делать? Убить Попеля и по телефону отменить приказ? Но Цехауер сразу заподозрит неладное. Дождаться, когда их приведут сюда и отбить здесь?.. Риск большой. У нас только пистолеты и ножи. И все же другого выхода нет. Надо начать и кончить все здесь, в кабинете Попеля».

– Над чем задумались, капитан? – раздался за спиной голос Попеля. – Сложный вопрос попался?

– Никак нет, господин майор, – спокойно ответил капитан. – Просто восстанавливаю в памяти, как все происходило.

– Да, да, – благосклонно улыбнулся Попель. – Важно восстановить все, как было. Особенно детали. В деталях будьте особенно точны. Одежда преступника, как он произносит слова. В общем, поточнее.

– Постараюсь, господин майор.

В кабинете воцарилась тишина, нарушаемая только скрипом пера да шелестом откладываемых капитаном исписанных листов. Время от времени капитан настороженно прислушивался, не возвращается ли машина, уехавшая в Грюнманбург за радистами, кидал тревожный взгляд на стрелку часов, неуклонно подходящую к одиннадцати, и, вздохнув, снова принимался писать.

Попель тоже делал вид, что погружен в работу. Перед ним лежало одно из текущих «дел», расследуемых гестапо. Однако за целый час майор не прочел ни одной страницы. Тупо уставившись в исписанный мелким почерком гестаповского следователя лист дела, он пытался предугадать, какое влияние на его судьбу окажет факт проникновения в Грюнманбург русских разведчиков. В том, что это именно русские разведчики, Попель ни капельки не сомневался. Как к этому факту отнесутся в главной квартире гестапо? Что скажет и, главное, что сделает с ним, майором Попелем, фон Гейм? Чем больше майор вдумывался в создавшееся положение, тем больше мрачнело его лицо. «Хорошего, во всяком случае, ждать не приходится» – подвел безрадостный итог майор Попель.

Звонок телефона оборвал нить его размышлений. Звонили из Грюнманбурга. Майор обрадованно крикнул в трубку:

– Скоро вы там кончите возиться? Где Цехауер?! – и вдруг подскочил на стуле: – Что? Убит?! Сколько их? Один? А где второй? Ослы!.. Кто это говорит? Какой лейтенант Кольбе? А где генерал Лютце? Ладно, докладывайте по порядку.

Несколько минут майор слушал молча. До капитана доносились отдельные слова человека, кричавшего в трубку телефона там, в Грюнманбурге: «… приказ не выполнен… Цехауер… у первой двери… снова пытались… убиты… придется таранить…»

– Сейчас приеду сам, – свирепо пообещал майор, когда докладывающий замолчал. – Советую к моему приезду все закончить, иначе…

Бросив трубку на рычажок аппарата, Попель раздраженно нажал кнопку звонка. Дежурный, поспешно войдя в кабинет, вытянулся у порога.

– Машину, – коротко бросил майор и, увидев, что дежурный растерянно затоптался у дверей, рявкнул: – Вы что, оглохли? Я заказал машину.

– Разрешите доложить, господин майор, – виновато проговорил дежурный, – машина в готовности, но вашего шофера взял с собой господин Цехауер. Он рассчитывал скоро вернуться…

– Дурак, – убежденно констатировал Попель, словно не он отдавал Цехауеру приказание взять с собой всех шоферов. – Но ведь я в таком состоянии не могу сам вести машину.

– Разрешите предложить вам свои услуги, – повернулся к майору капитан Бунке. – Я всецело в вашем распоряжении в качестве боевой единицы, – улыбаясь, поднялся со стула капитан. – Мой денщик Франц – первоклассный шофер. Показания мною уже закончены.

– Да-а, пожалуй, так будет лучше, – еще колеблясь, проговорил Попель. Но открытая улыбка капитана и готовность, с какою он предложил свои услуги, победили сомнения майора. Глядя на крупную фигуру капитана, Попель вспомнил, как смело кинулся Бунке за убийцей лейтенанта, вспомнил, что, кроме капитана, ему не с кем ехать в Грюнманбург двенадцать километров по ночной дороге, – и, хмуро улыбаясь, согласился: – Благодарю вас, капитан. О вашей готовности помочь мне я доложу рейхсминистру. Она не останется без вознаграждения. Поехали.

Через десять минут черная приземистая машина Попеля вылетела из ворот гестапо и, взяв с места недозволенную скорость, помчалась по улицам притихшего городка к Грюнманбургскому шоссе. За рулем сидел Франц – денщик капитана Бунке. Рядом с ним, прижавшись к дверце, нетерпеливо ерзал майор Попель, глядя в ночную темноту колючими злыми глазами. Бунке расположился на заднем сиденье.

С минуту в машине все молчали. Первым заговорил капитан:

– Внимание, Франц, подходим к третьему километру. Включай свет.

Выхваченная из темноты огневым столбом фар, на обочине шоссе на секунду возникла фигура высокого коренастого мужчины. Человек отскочил в сторону, в заросли.

– Что за дьявол! – удивился майор Попель. – Откуда здесь пешеход в такое время? Ведь уже скоро полночь.

Ему никто не ответил. Только Бунке еще раз напомнил своему денщику:

– Франц, внимание. Третий километр.

Глава 31
Русские не сдаются

Последние дни фон Лютце был в отвратительном настроении. Все словно сговорились доставлять генералу как можно больше неприятностей. Пленных все еще не доставили. Дальнейшие исследования препарата ЦМ остановились, а начальство на все запросы отвечало требованием ускорить пуск в эксплуатацию «фабрики брикет».

Поэтому, когда Грета попросила выдать ей контрольные записи опытов, генерал вначале ответил сердитым отказом. Но сообщение, что лаборатория через день вступит, в строй, обрадовало фон Лютце, и он согласился, вопреки инструкции, выдать на двадцать четыре часа контрольные записи. Весь конец дня и вечер генерал предвкушал, как он в субботу донесет в Берлин, что «фабрика брикет» наконец-то заработала. Начальство, конечно, весьма благосклонно воспримет это сообщение. Генерал не сомневался, что в ближайшее время прочтет свою фамилию в списке лиц, награжденных фюрером за особые заслуги перед «Великой Германией».

Радужные мысли фон Лютце были развеяны грохотом взрыва на холме, за развалинами пивного завода. Генерал прекрасно понимал, что в Борнбурге и его окрестностях неприятельскую разведку, тем более русскую разведку, может интересовать только «вверенный ему, генералу Лютце, объект».

«О чем могли радировать эти разведчики, кроме как о Грюнманбурге, – размышлял фон Лютце. – Теперь неприятностей не оберешься».

Под словом «неприятности» генерал понимал всякие проверки, инспекционные выезды или вызовы для личного доклада вышестоящему начальству.

Других неприятностей фон Лютце не ждал. По его мнению, он был в полной безопасности в подземельях Грюнманбурга. Генерал и до этого старался как можно реже подниматься на поверхность, а теперь решил полностью отказаться от личного общения с наземным миром.

Приняв это решение, фон Лютце повеселел. Пусть там, наверху, происходит что угодно. Гестапо обязано обезвредить все тайные козни врагов, а Грюнманбург, кроме того, охраняется чуть не батальоном отборных эсэсовцев. Сюда-то уж неприятельские разведчики пробраться не сумеют. А зенитки, раскинутые вокруг Грюнманбурга, обеспечат безопасность с воздуха.

День прошел, как обычно. С утра генерал выслушал доклады заведующих секторами, обошел помещения подземного города и, не утерпев, сам поднялся на радиостанцию, чтобы сообщить в Берлин, что восстановление «фабрики брикет» будет закончено в ближайшие часы.

После этого генерал собрался отбыть в свои апартаменты, тем более, что рабочий день уже кончился. Фон Лютце проверял, заперты ли сейф и ящики стола, когда в кабинет вошел Брук. Генерал утром уже видел своего американского родича и сейчас с тайным удовольствием отметил, что состояние Брука не улучшилось. Глядя на разукрашенную синяками и ссадинами физиономию штандартенфюрера, фон Лютце елейным тоном сказал:

– Почему ты не лежишь, дорогой мой? Нельзя так небрежно относиться к здоровью. Тебе надо сейчас как можно больше лежать, лежать и лежать.

Покосившись на генерала, американец сердито проворчал:

– Ты еще посоветуй мне полечиться у своих врачей из сектора «С» препаратом «Цеэм». Дурака ищешь?

Генерал оскорбленно замахал руками:

– Как ты можешь говорить такие слова?! Разве я…

Брук, морщась, усаживался в кресло.

– Когда же, наконец, у тебя заработает лаборатория «А»? – бесцеремонно прервал он генерала.

– Завтра, – подчеркнуто безразличным тоном ответил фон Лютце.

– Завтра? Ты это серьезно?

– Завтра ровно в двенадцать часов дня я рапортую, что «фабрика брикет» вошла в строй действующих предприятий, – на высоких нотах пропищал генерал.

– Завтра – это хорошо. Поздравляю тебя, – Брук поморщился от приступа острой боли в плече. – Да, кстати, – встрепенулся он, когда боль несколько ослабла. – Я еще не видел записей опытов, которые велись до взрыва. Фрейлин Шуппе тогда, помнишь, сказала, что второй экземпляр хранится у тебя. Я хочу его посмотреть.

– Посмотреть? – удивился генерал. – А что ты в них поймешь? Ведь в физике атомного ядра…

– Я ничего не понимаю. Ты это хотел сказать? – прервал Брук генерала. – Не смущайся. Не пойму я – поймут другие. Мне эти записи нужны всего на один вечер. Но записи должны быть все полностью, – безапелляционно закончил Брук. – Понял?

Генерал молчал, съежившись в своем кресле. Он проклинал взрыв на холме за то, что он не был чуточку сильнее, не растер в порошок этого краснорожего верзилу. Генерал с радостью приказал бы своим эсэсовцам выкинуть американского кузена с территории Грюнманбурга. Приказал бы… но при одном воспоминании о том, что в кармане Брука лежит еще не одна афишка, на которой напечатано «Осведомитель № 6976 – секретный», генерала кидало в дрожь.

Фон Лютце трусливо отвел глаза в сторону:

– У меня нет сейчас контрольных записей, – негромко ответил он. – Они в лаборатории.

– Контрольные записи в лаборатории? Что ты чепуху городишь!.. – недоверчиво рассмеялся Брук.

– Я говорю серьезно, – задетый бесцеремонностью собеседника, повысил голос генерал. – Фрейлин Шуппе нашла в записях ошибки и сейчас переносит исправления из рабочего в контрольный экземпляр. Но она должна была вернуть записи к восемнадцати часам, – уже раздражаясь, потянулся за трубкой телефона генерал. – Я сейчас позвоню ей…

– Подожди, не звони, – остановил его Брук. – Я сам съезжу к фрейлин Шуппе. Так будет гораздо лучше. Позвоню ей тоже сам.

– Этого делать нельзя, – решительно запротестовал генерал. – Вначале записи должны быть возвращены в мой сейф, а потом…

Но договориться им не удалось. В кабинет проскользнул адъютант и что-то прошептал на ухо фон Лютце. Генерал встревожился:

– Боже мой! Что там еще случилось? Проси! – приказал он лейтенанту.

В кабинет вошел Цехауер.

– Хайль Гитлер! – рявкнул он от порога, высоко подняв правую руку.

Генерал и штандартенфюрер ответили на приветствие. Поблагодарив генерала, предложившего ему кресло, Цехауер покосился на Брука.

– Можете говорить свободно, – разрешил генерал. – Штандартенфюрер – доверенное лицо господина рейхсминистра.

Брук важно кивнул головой, подтверждая слова генерала.

– Господин генерал, – с извиняющейся улыбкой на лице заговорил Цехауер, – случилась неприятнейшая вещь. В аппарат возглавляемого вами учреждения проникли неприятельские разведчики, по всей вероятности, русские.

Генерал, испуганно пискнув, скорчился в уголке кресла. Брук подозрительным взглядом обшарил тонувшие в полутьме углы кабинета.

– Да, господин генерал, к сожалению, это, видимо, русские, – повторил Цехауер, наслаждаясь произведенным впечатлением. – К счастью, мы вовремя установили это. Русские не успели принести нам никакого вреда.

– Но кто же они? – истерически взвизгнул генерал. – Что вы тянете? Говорите!..

– Они ваши радисты, – скорбно развел руками Цехауер. – Сержант Гуго Гиберт и рядовой Петер Брунер.

– Радисты! – ошеломленно проговорил фон Лютце. – Но ведь их направили к нам из…

– Так точно, – подтвердил Цехауер. – Но по дороге их перехватила иностранная разведка. Тела Гиберта и Брунера обнаружены нами в лесу под Борнбургом, а к вам по их документам прибыли разведчики врага.

– Так что же вы до сих пор хлопали ушами? – завизжал от ярости генерал. – Ведь они у нас работают больше недели. Они ознакомлены с шифрами и кодами! Я часто бывал в радиостанции один. Ведь они могли и меня убить. Вы понимаете?

– И я каждый день один бывал в радиостанции, – шипел Брук. – Это возмутительно! Я доложу об этом господину рейхсминистру.

– Господа, пока они здесь, ничего страшного не произошло, – юлил Цехауер. – Все узнанные ими секреты умрут вместе с ними. Господин генерал, я вас прошу, позвоните на радиостанцию. Пусть оба радиста прибудут сюда.

– Да вы с ума сошли! – вскочил генерал. – Они тут бог знает что натворить могут!

– Никак нет, – уверял Цехауер. – Они сюда не дойдут. По всем коридорам стоят мои и ваши люди. Их схватят, едва лишь они выйдут из радиостанции.

– Так что же вы сами не поднимаетесь к ним наверх?! – крикнул Брук, вставая и отходя к столу генерала.

– Двери в верхний коридор заперты изнутри, – оправдывался Цехауер. – Ломать – займет много времени, а главное – они догадаются и тогда действительно натворят чего-нибудь.

Генерал нерешительно поднял трубку.

– Дайте радиостанцию, – буркнул он в телефон. – Радиостанция? Рядовой Брунер? Что вы сейчас делаете? Ведете прием? А где… этот… как его…

– Сержант Гиберт, – шепотом подсказал Цехауер. – Да, да, где этот сержант Гиберт? Куда ушел? Кто ему позволил? Я?! Ну, ладно. Сейчас же явитесь ко мне в кабинет. Отключите аппаратуру и заприте радиостанцию. Что значит не можете? Ведете прием? Хорошо. Как только закончите прием, бегом ко мне. Торопитесь…

Повесив трубку, генерал растерянно посмотрел на Цехауера.

– Говорит, что ведет прием шифровки из Берлина, – сообщил он.

– Врет, наверное, – усомнился Цехауер.

– Конечно, врет, – уверенно заговорил Брук. – Надо приказать прервать прием и немедленно явиться.

– Сразу нельзя. Надо подождать минут десять, – посоветовал Цехауер.

Медленно текли десять минут ожидания. Все три собеседника сидели молча, время от времени поглядывая на часы. Наконец Брук не выдержал:

– Звоните, генерал! Хватит с него и восьми минут.

Генерал приказал соединить себя с радиостанцией.

Радист очень долго не отвечал. Брук и Цехауер с нетерпеливым ожиданием глядели на застывшее лицо фон Лютце. Но вот в мертвой тишине кабинета раздался слабый голос из трубки:

– Дежурный радист рядовой Брунер слушает.

– Прием закончили? – раздраженно закричал генерал. – Нет еще? Хватит валять дурака! Немедленно бросайте все и ко мне. Повторите приказание!

В трубке что-то коротко пророкотало, и генерал, изумленно хлопая глазами, опустил ее на вилку аппарата.

– Ну что, что он ответил? – торопил генерала Брук.

Фон Лютце взглянул на эсэсовца остановившимися от изумления глазами и шепотом ответил:

– Он посмел послать… меня… Меня… генерала фон Лютце!

Цехауер, покачав головой, встал и не спеша вышел из кабинета.

– Да-а-а! – протянул Брук. – Этому молодчику сейчас хватит тут работы, да и тебе тоже. Ну, а я пока съезжу в лабораторию. У меня после вчерашнего пропала охота ввязываться в такие дела. Пока, кузен. Я торопиться не буду. Вернусь часикам к двенадцати. – И Брук вышел из кабинета, оставив генерала в полной растерянности.

В помещении радиостанции было тихо. Радист – высокий, могучего телосложения, краснощекий молодой человек лет двадцати трех-двадцати четырех, вытащив из укромного уголка небольшой ящик, бережно вынимал из него темно-зеленые пачки и укладывал их на столике за аппаратами. Осторожность, с какой радист брал в руки пачки, говорила о том, что в ящике лежит вещество, которое нельзя ни ронять на пол, ни даже резко встряхнуть, кладя на стол. Прежде чем взяться за это опасное дело, радист запер двери, ведущие из радиостанции в верхний коридор и из верхнего коридора – в общий. Уверенный, что никто не может помешать ему, радист работал не спеша, то напевая, то насвистывая мелодию популярной лирической песенки.

Освободив ящик, радист отнес его в отдаленный угол комнаты, взглянул на часы, довольно улыбнулся и запел на мотив той же лирической песенки:

 
Осталось, осталось всего полчаса лишь
Всего полчаса, и наступит назначенный срок.
 

Он сел перед аппаратом и занялся настройкой на какую-то нужную ему волну.

Зазвонил телефон.

Не поднимаясь с места, радист протянул руку к соседнему столику и снял трубку.

– Дежурный радист Петер Брунер слушает! – доложил он, беспечно облокотившись на край стола.

Но первые же услышанные им слова встревожили радиста. Он нахмурился.

– Сержанта Гиберта нет. Он отпущен до двадцати трех тридцати…. По вашему разрешению, господин генерал… Не могу отлучиться… Веду срочный прием, работаю с Берлином. Слушаюсь.

Повесив трубку, радист с минуту сидел в мрачной растерянности.

– Значит, накрыли, – сказал он с горькой усмешкой. – А жаль! Генералу, видать, кое-что стало известно. Он хочет выманить меня отсюда. Не выйдет. – После недолгого раздумья, взглянув на часы, радист заговорил, словно отдавая себе приказ: – До двадцати четырех необходимо продержаться во что бы то ни стало. – После короткой паузы он решительно ответил сам себе: – Есть, продержаться во что бы то ни стало, – и вскочил на ноги.

Выйдя из комнаты, радист быстро подошел к двери, ведущей в главный коридор, проверил, крепко ли она заперта. Он затянул до отказа винт запора и прошел было обратно в помещение станции, но вдруг остановился и начал рассматривать дорожку, застилавшую пол верхнего коридора. Усмехнувшись, радист сбегал в аппаратную, взял несколько пачек, перед этим вынутых из ящика, и аккуратно уложил их на пол, тщательно прикрыв дорожкой.

– Милости просим, дорогие гости, – насмешливо покосился он на запертую дверь, выключил свет и направился в помещение радиостанции. А там, захлебываясь, яростно верещал телефон. Радист крепко запер на все запоры последнюю дверь и подошел к телефону.

– Дежурный радист Петер Брунер слушает, – обычным тоном доложил он. – Нет еще. Прием будет идти не менее двух часов. Не-е-т. Это зависит не от вас, мой генерал, – насмешливо протянул он. – Никоим образом! Не могу. А идите вы… – и, должно быть, впервые со дня построения подземного города под сводами его купола громыхнуло словцо, которое бесполезно было бы искать в самых полных толковых словарях немецкого языка.

Еще несколько раз телефон начинал звонить, но радист больше не обращал на него никакого внимания.

На клочке бумаги он торопливо размашистым почерком писал:

«Мои позывные – «Россия»! Мои позывные – «Россия»! Передайте командирам эскадрилий: даю пеленг с центральной радиостанции Грюнманбурга. Говорит «Россия»! Пусть слушают мой голос. Бомбить точно радиостанцию! Здесь Грюнманбург! Прощайте, дорогие друзья. Передайте мой горячий привет Родине любимой, друзьям! Бомбите точно на мой голос!.. Птенчик».

Затем, взяв лежавшую рядом с телефоном книжку «Майн кампф», он вытащил из кармана несколько газетных вырезок с солдатскими песнями и принялся за шифровку.

Шифруя, радист в то же время чутко прислушивался к тому, что творится за стенами радиостанции. Но толстые железобетонные стены и две тяжелых стальных двери были как будто непроницаемы для звука. Убедившись, что врагов в боковом коридоре еще нет, он сел к аппарату.

Далекая радиостанция под Москвой ответила сразу. Радист начал передачу. В этот момент послышались глухие удары. «Таранят дверь из главного коридора, – подумал радист, не отрываясь от ключа. – Взрывать не решаются. Надолго им хватит долбить».

И действительно, штурмующие радиостанцию долго топтались перед первой дверью. Брунер передал шифровку, подождал, когда поступит ответ, и, еще раз подтвердив точность своей радиограммы, получил сообщение, что эскадрильи пойдут по его пеленгу. Закончив работу, радист взглянул на часы.

– Как медленно все же идет время. Осталось еще больше часа, – проговорил он и, опершись подбородком на руку, задумался. Из-за стены, от первой двери, все еще неслись удары металла о металл. Радист механически начал считать удары:

– Раз… два… три…

Но сорок девятого удара не оказалось. Шум за дверью смолк.

– Неужели так быстро взломали! – встревоженно поднял голову радист. Слабые отзвуки торжествующих человеческих голосов донеслись и сюда, в помещение радиостанции.

– Взломали, – констатировал радист и вдруг схватился за качнувшийся столик. Заскрежетала и затряслась стальная массивная дверь, словно какой-то силач гнул и корежил ее, стараясь вырвать из стены. Рев взрыва, сжатого стенами коридора, раскатился по всему подземному городу.

– Получили, сволочи, по морде! – торжествующе вскрикнул оглушенный радист.

Первым долгом Брунер осмотрел радиоаппаратуру. Она оказалась в порядке. С успехом выдержала удар взорвавшегося мелинита и стена, смежная с коридором. Осмотрев ее, радист с удовлетворением подумал: «Значит, взрывная волна с двойной силой ударила вдоль коридора. Пожалуй, там всех смело. Что ж, можно повторить. Пусть еще раз попробуют».

Осторожно положив в карманы еще несколько пачек мелинита, он с пистолетом в руке подошел к двери и отодвинул засовы. Но дверь не открывалась даже после того, как радист изо всех сил потянул ее на себя. Тяжелая стальная дверь была надежно заклинена взрывом. Невесело усмехнувшись, радист снова задвинул все засовы и, освободив карманы от опасного груза, уселся к аппарату.

Снова потекли нудные минуты ожидания. Уцелевшие от первого взрыва гестаповцы, видимо, не решались повторить штурм радиостанции.

Зазвонил телефон. Брунер недовольно покосился на него, но все же снял трубку.

– Рядовой Брунер, – послышался в трубке незнакомый голос. – Сопротивление бесполезно. Приказываю вам сдаться. Это будет учтено…

– Кто со мною говорит?

– Лейтенант СС Кольбе.

– Лейтенант СС и такой дурак?! – удивился радист. – Зачем же мне сдаваться? Ведь вам меня все равно не взять. А как у вас? Много ваших уже взлетело в воздух?

– Мы поднимем взрывчатку наверх и придавим вас, как хомяка, – взвизгнул Кольбе.

– Попробуйте, дорогой, – ласково посоветовал Брунер. – От взрыва на куполе сдетонирует моя взрывчатка, а ее здесь немало, и от вашего подземного балагана только дырка останется. Генерал Лютце еще жив?

– Жив, – механически ответил Кольбе.

– Так вот и передайте ему, что он как раз и будет раздавлен, как хомяк.

– Это безумство, Брунер.

– К черту Брунера!.. – загремел радист. – Ваш Брунер догнивает в лесу под Борнбургом. Вы говорите с русским балтийским моряком, советской гвардии офицером Колесовым. Зарубите это себе на носу, фашистский балбес.

– Да как вы…

– Молчать, – оборвал Колесов. – Слушать, когда вам приказывает офицер советской гвардии. Можете штурмовать радиостанцию, хоть лоб разбейте, – это ваше дело. Я не уйду отсюда до тех пор, пока не найду это нужным. А теперь не мешайте мне, займитесь своим делом и вообще идите к черту.

Повесив трубку, он довольно улыбнулся:

– Поговорили. Хоть без дипломатии, зато здорово.

Но, взглянув на часы, сразу стал серьезным.

– Пора! Наши на подходе.

Проверив, работают ли аппараты, радист наклонился к микрофону, и в эфир полетел молодой и звонкий взволнованный голос:

– Мои позывные – «Россия»! Мои позывные – «Россия!» У микрофона гвардии старший лейтенант Колесов. Жду вас, друзья мои. Выходите точно на мой голос. Торопитесь. Фашисты штурмуют радиостанцию, но до вашего прихода я продержусь. Торопитесь. Заходите точно на мой голос. Здесь проклятое гнездо – Грюнманбург. Заходите точно на мой голос. Да здравствует Родина! Привет любимой Москве! Говорит гвардии старший лейтенант Колесов. Подо мною Грюнманбург. Заходите точно!..»

Дверь в радиостанцию глухо загудела от ударов. Фашисты начали второй приступ. Но старший лейтенант только пододвинул к себе ближе пачки мелинита и положил около, локтя заряженный пистолет. Ни на секунду не отрываясь от микрофона, он кидал в эфир горячие слова призыва:

– Мои позывные – «Россия»! Мои позывные – «Россия»! Торопитесь, дорогие друзья! Торопитесь! Заходите точно на мой голос. Бейте без промаха! Здесь Грюнманбург! Торопитесь, друзья! Мои позывные – «Россия»! Торопитесь! Я вас жду»!