Текст книги "Повести и рассказы"

Автор книги: Владимир Мильчаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 37 страниц)

Глава 32
Самолеты вышли на цель

Было уже четверть двенадцатого, когда Карл Зельц с Гретой остановились неподалеку от третьего километрового столба.

Они стояли рядом с шоссе, скрытые придорожными кустами и темнотой ночи.

– Прощайте, Карл, – обняла спутника девушка. – Желаю вам счастья. Вы помогли мне в самую трудную минуту…

– Пустяки, товарищ Грета, – взволнованно ответил Карл. – Нам иначе и нельзя. Мы солдаты партии. Передайте там всем привет. Просто скажите: немецкие коммунисты шлют русским людям привет и просят не забывать, что фашист и немец – не всегда одно и то же, и даже часто совсем наоборот.

– Передам, Карл. Обязательно передам.

– Поклонитесь за меня Кремлю и Мавзолею.

– Обязательно, Карл!

– Ну, желаю счастья.

Они крепко пожали друг другу руки.

– Может быть, мне лучше подождать здесь или проводить еще немного? – несмело предложил Зельц.

– Не нужно, Карл. Здесь осталось всего метров двести. Дойду одна. А вы возвращайтесь ко второму километровому столбу и ждите. Только будьте осторожны.

– Ничего. Не в первый раз.

– Если встреча не состоится, я возвращусь к вам, и мы уходим вместе, как условились.

– Есть, товарищ Грета.

Они замолчали перед минутой окончательного расставания. Грета снова взяла большие твердые руки Карла в свои ладони, сжала их. Вдруг Карл наклонился к уху девушки и шепотом сказал:

– Не забудьте, фрейлин Грета, передать вашим отважным друзьям, что подпольщики Борнбурга отсалютуют их подвигу взрывом теплоэлектроцентрали.

– Не забуду, – так же шепотом ответила Грета. – А это будет? Они сумеют?

– Уже, – негромко рассмеялся Карл. – Все сделано. Ждут только сигнала. Взрыв в Грюнманбурге будет этим сигналом. Ну, пока. Вам уже пора.

– Пока, Карл. До скорой встречи.

Еще одно рукопожатие, и девушка пошла по окраине шоссе вглубь черного, без единого приветливого огонька пространства.

Зельц проводил ее глазами. Но вместо того чтобы уйти, опустился на землю. Минут пятнадцать-двадцать он лежал, чутко прислушиваясь, не донесется ли до него шум борьбы, крик о помощи. В глубине души Карл до последней минуты тревожился, не стала ли Грета жертвой чьей-нибудь тонкой провокации.

Но все было тихо. Значит, Грета благополучно добралась до места. Зельц встал, вышел на шоссе и, не спеша, пошел в направлении города. Он шел и думал, что самое позднее через сутки ему надо будет уехать из Борнбурга. Он знал, что целая группа, людей – его товарищи по борьбе, по партии – озабочены его судьбой; что уже заготовлены надежные документы и намечено место, куда он должен уехать, но где это место и какое имя он будет носить через сутки, Карл еще не знал. Он думал о русских радистах, засевших в Грюнманбурге.

«Вот это люди! Столько времени работали чуть не рядом, обоих я много раз встречал и не подумал ничего. Даже считал их за самых отъявленных нацистов».

Но одновременно с восхищением в груди Зельца проснулось и недовольство собой. Недовольство тем, что он не разгадал, не помог этим отважным людям. «Неужели их все-таки захватили?» – с болью думал Зельц, шагая по обочине шоссе.

Неожиданно яркий свет фар ослепил Зельца. Он отпрянул в сторону и, упав на землю, вырвал из кармана пистолет. Машина, как метеор, промелькнула мимо, но Карл безошибочно определил: «Мерседес начальника гестапо. Поехал за Гретой».

Он вскочил и со всех ног бросился вслед за машиной. «Их не может быть больше пяти человек, – соображал Зельц на бегу. – В темноте они не разберут, сколько нападающих. А мой «Вальтер» бьет, как часы. Посмотрим, господа гестаповцы, кто кого».

Впереди, как раз около километрового столба, мелькнул красный задний огонь остановившейся на шоссе машины. Зельц, припав к земле, прислушался. Но первое, что донеслось до него, был радостно взволнованный смех Греты. Затем мужской голос сказал:

– Садитесь, товарищи. Время не ждет.

Стукнула дверца. Машина, на мгновение осветив фарами растущие на обочине кусты, свернула с шоссе влево и, осторожно перевалив через кювет, помчалась по лощине.

Зельц встал с земли и облегченно вздохнул. С какой радостью он кинулся бы вслед за машиной, чтобы хоть раз обнять этих незнакомых, но дорогих ему людей, чтобы услышать от них хотя бы одно слово привета и одобрения.

Но это было уже невозможно. Карл вытер рукою вспотевший лоб и только тогда заметил, что все еще стоит, сжимая в руке тяжелый «Вальтер». Забыв, что его все равно никто не увидит, он сунул пистолет в карман и поднял сжатый кулак над правым плечом, салютуя отъезжающим друзьям. Затем повернулся и пошел, маскируясь среди кустов, по направлению к Борнбургу. Через мгновение его сильная коренастая фигура скрылась в ночной темноте.

Майор Попель насторожился, услыхав, как капитан Бунке предупредил своего денщика о подходе к третьему километру. Несколько мгновений майор сидел помрачневший, сгорбившийся. Кисти его рук, лежащие на коленях, вздрагивали. Даже удивление по поводу неожиданного путника на шоссе проявилось только в голосе майора – пошевелиться он не рискнул.

Когда же Бунке вторично приказал: «Франц, внимание! Третий километр!» и машина сбавила скорость, майор Попель, глядя остановившимися глазами вперед, через ветровое стекло, хрипло проговорил:

– Кажется, я проиграл, капитан?.. Не стреляйте… Сдаюсь.

Франц остановил машину и, оставив левую руку на баранке, правой сжал кисти рук майора.

– От вас зависит, останетесь ли вы живы, – ответил Бунке. – Франц, наручники. Они у него в правом кармане.

Попель с готовностью повернулся, чтобы денщик вынул наручники из его кармана, и взглянул на Бунке. Черный глазок ствола пистолета угрожающе смотрел на Попеля из рук капитана. Попелю показалось, что сердце у него перестало биться. Стараясь не лязгнуть зубами, он сделал попытку улыбнуться:

– Прошу вас капитан, без кляпа. Я не заяц, кричать не буду. Проиграл – плачу.

– Не капитан Бунке, а майор Красной Армии, – услышал он в ответ. – Хорошо, обойдемся без кляпа. Но при малейшей попытке…

– Понимаю, – закивал Попель. – Разведчики всегда понимают друг друга с полуслова.

Ему никто не ответил. Франц добросовестно защелкнул на майорских руках наручники. Затем с той же добросовестностью он ощупал пояс и карманы майора. Пистолет казенного образца и кинжал, висевшие на поясе Попеля, а также маленький пистолет, хранившийся «на всякий случай» в боковом кармане кителя, звякнув, упали на заднее сидение около капитана Бунке.

На шоссе было пусто. В кустах и ельнике – ни шороха. Казалось, ни одной живой души нет за узенькими кюветами шоссе. Майор Лосев вышел из машины и громко, с нарочитой мечтательностью сказал:

– Какая чудесная ночь! Она напоминает мне ночи Венеции.

С левой стороны шоссе, от невысокого километрового столбика, раздался слабый женский вскрик, а с противоположной стороны донеслось облегченное:

– Наконец-то!..

– Быстро сюда, друзья! – позвал майор.

Первой к машине подбежала Грета Верк.

– Я так волновалась! Я думала, что все сорвалось, – горячо говорила она, пожимая руку майора.

– А я уж боялся, что гестапо что-нибудь пронюхало, – весело заговорил Сенявин.

– Успокойтесь, фрейлин Грета, все в порядке, – ободрил майор Лосев девушку, беря у нее из рук чемоданчик и укладывая его в машину.

– О, я теперь уже ничего не боюсь. Самое страшное позади, – взволнованно рассмеялась девушка.

– Николай Михайлович, – тревожно шепнул капитан Сенявин Лосеву, – Степана Дмитриевича все еще нет.

– Степан Дмитриевич не придет, – тихо ответил Лосев.

– Как? – опешил Сенявин.

– Потом расскажу, – прошептал Лосев и громко пригласил: – Садитесь, товарищи. Время не ждет.

Между тем Грета открыла дверцу машины, рассчитывая сесть рядом с шофером. Место было занято. Она наклонилась, чтобы извиниться, и вдруг отпрянула в сторону. Перед нею сидел гестаповец. Не понимая, что произошло, она схватилась за пистолет. Но Попель испугался не меньше Греты. Защищаясь, он молча поднял руки к лицу, и Грета, увидев стальные браслеты на запястьях майора, облегченно перевела дух.

Добрые пять минут машина, лавируя между редкими кустами, мчалась по узкой извилистой лощине среди холмов, заросших молодым и частым ельником. Старшему лейтенанту Глушкову несколько раз приходилось включать фары, чтобы не врезаться в заросли.

Машину подбрасывало во все стороны; иногда казалось, что мгновение – и она перевернется вверх колесами, но Глушков, не сбавляя скорости, гнал ее, как будто ехал по гладкому ровному шоссе.

Постепенно лощина делалась все шире и шире и, наконец, незаметно перешла в большую, поросшую редкой травою каменистую равнину. Через несколько минут лейтенант затормозил машину.

– Здесь, товарищ майор, – сказал он, обращаясь к Лосеву.

– Правильно, – согласился капитан Сенявин. – Остальные два костра на двести метров дальше.

Все вышли из машины. Гестаповца тоже вывели и для большей безопасности, уложив на землю, связали ему ноги. Лосев взглянул на светящийся циферблат часов.

– В нашем распоряжении около двадцати минут. Самолет придет со второй волной бомбардировщиков, – сказал он. – Вы, товарищи, сможете быстро найти те костры?

– Конечно, – подтвердил Глушков и Сенявин.

– Сколько раз и я, и Степан Дмитриевич побывали здесь, – добавил Сенявин. – Нашим потом полит этот аэродром… – Так что же случилось со Степаном Дмитриевичем?.. – тревожно спросил он.

– Гвардии старший лейтенант Колесов Степан Дмитриевич принял бой с охранниками Грюнманбурга, – с торжественной взволнованностью ответил Лосев после короткого молчания. – Вон этот шакал торопился в Грюнманбург потому, что все его опричники не сумели справиться с одним русским офицером.

Установилось тяжелое молчание.

– Они его взяли? – тихо спросил Глушков.

– Нет. Полчаса тому назад он еще дрался с фашистами.

– Эх, Степан, Птенчик! – горестно скрипнул зубами Сенявин. – Не успел, значит…

Вдруг Сенявин, усевшийся было на землю, вскочил и подбежал к машине. Включив дорожный радиоприемник, он начал торопливо вертеть ручку настройки. Несколько секунд в аппарате стояли шум и треск. Но вот, перекрывая воздушную какофонию, в тишине ночи зазвучал чистый взволнованный голос Колесова.

– Торопитесь, друзья. Фашисты сейчас ворвутся. Буду отстреливаться, пока можно… Торопитесь! Бомбите точно на мой голос! Здесь Грюнманбург! Даю пеленг! Даю пеленг! Здесь Грюнманбург.

Грета, недостаточно знавшая русский язык, плохо понимала взволнованную речь, звучавшую из радиоприемника, которую в торжественном молчании слушали ее новые друзья. Зато ухо девушки первым уловило ровный гул моторов множества идущих на большой высоте воздушных кораблей.

– Самолеты! – воскликнула она. – Самолеты!

Все прислушались.

– Наши! – вырвалось единодушное восклицание.

Но даже приближение советской армады не в силах было оторвать Лосева и его товарищей от радиоприемника, в котором звучал страстный голос старшего лейтенанта Колесова.

– Друзья мои! – обращался к советским летчикам герой-разведчик. – Уже время. Я верю, что вы пришли, что вы сейчас кружите над Грюнманбургом. Не нужно колебаний! Бомбите точно по моему голосу! Да здравствует Родина! Привет всем, дорогие друзья! Сотрите с лица земли вражеское гнездо. Фашисты… – Голос неожиданно прервался. В радиоприемнике загрохотало.

– Отстреливается, – с болью в голосе проговорил Сенявин. Радиоприемник молчал. Протекло несколько томительных мгновений. Затем снова послышался, но теперь уже слабый, иногда затихавший до шепота голос Колесова:

– Отбился! Сейчас снова придут. Прощайте, друзья! Передайте от гвардии старшего лейтенанта Колесова привет советскому народу. Бомбите точно! Идут! Прощайте! Взрываюсь!

И снова страшное мгновение молчание. Вдруг окрепший голос Колесова провозгласил:

– Да здравствует Родина! Да здравствует партия! Бомбите!..

Возглас оборвался коротким грохотом, и приемник умолк.

Радиостанция Грюнманбурга перестала существовать.

Около машины все обнажили головы. Разведчики смотрели на радиоприемник, словно требовали от него повторить горячие слова навеки умолкшего друга. И будто выполняя волю погибшего разведчика, тяжело вздрогнула земля. Советские бомбардировщики сбросили первую серию тяжелых фугасных бомб.

– Это вам задаток за русского разведчика Степана Колесова, – мрачно сказал Лосев, надевая фуражку. – Сейчас наступит расчет.

И в самом деле, на Грюнманбург обрушилась настоящая лавина. Даже здесь, почти в десяти километрах от места бомбежки, земля тяжело колыхалась и вздрагивала.

– Где ракетница? – спросил Лосев Глушкова.

– Здесь! – Отойдя на десяток шагов от машины, Глушков покопался в траве под небольшим кустиком и, вернувшись, подал майору сумку с ракетницей и ракетами.

– К кострам! – приказал Лосев. – Зажигать по моей ракете. Торопитесь. Когда костры загорятся, бегом сюда.

Сенявин и Глушков кинулись исполнять приказание. Со стороны Грюнманбурга несся неумолкаемый грохот взрывов. В небе гудело такое количество моторов, что казалось удивительным, как это самолеты могут лететь в такой тесноте и не сталкиваться друг с другом.

В сплошном гуле и грохоте утонуло не только перепуганное тявканье грюнманбургских зениток, но и еще один взрыв, раздавшийся в противоположной от Грюнманбурга стороне. Только огромное зарево, поднявшееся, казалось, совсем неподалеку, привлекло внимание майора.

– Что это? – удивился он. – Ведь там наши не бомбят.

– Это подпольщики Борнбурга салютуют вам и вашей авиации, – восторженно сообщила Грета. – Теплоцентраль взорвали.

– Молодцы… – майор пристально посмотрел на Грету. – А откуда ваши подпольщики узнали о нас? Проговорились? – Слова укоризны готовы были сорваться с уст майора, но в этот момент его чуткое ухо выделило из общего гула звук мотора одиночного самолета, идущего на небольшой высоте. Майор послал ракету вдоль равнины и, засунув ракетницу в карман, поджег свой костер. Одновременно вспыхнули костры Сенявина и Глушкова. Сделав всего один круг над кострами, самолет пошел на посадку. Сенявин и Глушков едва успели добежать от своих костров к майору, а тяжелая машина уже катилась по хрустящей каменистой почве равнины.

Подхватив под руки связанного гестаповца, разведчики в сопровождении Греты Верк побежали навстречу машине. Едва лишь самолет остановился, как из открывшейся в борту дверцы выскочил невысокий плотный человек и бегом кинулся навстречу разведчикам.

– Коля, майор Лосев! Жив? – кричал он.

– Жив, жив, – растроганно бормотал Лосев, обнимая подполковника Черкасова. – Что мне сделается? Жив.

– Скорее в машину, друзья, – торопил подполковник, все еще обнимая и похлопывая майора то по плечу, то по спине, словно желая убедиться, что перед ним действительно живой и невредимый Лосев. – Задерживаться нельзя ни на минуту. Все в сборе?

– Все… кроме… – начал Лосев.

– Знаем, – коротко ответил Черкасов. – Мы треть пути шли, пеленгуясь на его голос… До самой последней минуты… Герой!

Уже в воздухе Лосев познакомил Грету Верк с подполковником Черкасовым и капитаном Сенявиным.

Машина проходила над горящим Грюнманбургом. Все кинулись к окнам. Внизу полыхали и пламенели не только лес и трава. Горела сама земля. Два пункта – подземный город и лаборатория «А» представляли два огромных пылающих кратера. Пробитые сверху фугасными бомбами развороченные холмы зияли раскаленными пропастями, как жерла вулканов.

– Слушай, Сеня, – окликнул вдруг майор Лосев. – А ведь это не обычные фугаски. Это…

– А ты думал как? – рассмеялся подполковник. – Догадался все-таки! Да, да. Они самые. Новинка. Не пожалели для такого случая.

Пылающий Грюнманбург остался позади. Сосредоточенно думавшая о чем-то Грета вдруг осторожно спросила майора:

– Скажите, господин капитан, утром ваши самолеты еще будут здесь?

– Во-первых, не господин, а товарищ, во-вторых не капитан, а майор и даже не Зигфрид Бунке, а Лосев Николай Михайлович, – рассмеялся тот. – А насчет наших самолетов я вам сообщить ничего не могу.

– Но к рассвету они улетят отсюда? – еще более встревожилась Грета.

– К рассвету, безусловно, улетят, – успокоил девушку Лосев. – А зачем вам это надо?

– Видите ли… товарищ майор, – запнулась на непривычном обращении Грета, – сердце нашей лаборатории находится так глубоко под землей, что его могут не разрушить даже ваши бомбы.

– Ну, что же?

– Тогда около четырех часов утра произойдет еще один взрыв. Не нужно, чтобы ваши самолеты в это время были над Грюнманбургом.

– Около четырех часов? – переспросил майор Лосев. – Ну, к этому времени наши машины будут уже у своих аэродромов.

– Тогда все очень хорошо, – облегченно улыбнулась девушка.

Такую оптимистическую оценку из всех находившихся в самолете людей не разделял только майор Попель. О нем в первый момент все забыли. Скрученный по рукам и ногам, он лежал на полу в самом хвосте самолета.

Первым вспомнил о пленнике подполковник Черкасов.

– Коля, – спросил он Лосева. – А это у тебя что за пассажир?

– Видный чиновник гестапо. Приехал из Берлина, видимо, специально для того, чтобы пригласить нас в гестаповские подвалы, – рассмеялся майор. – Да не сумел. Не оправдал оказанного ему высшим начальством доверия.

Хотя разговор шел на русском языке, гестаповец, услышав нелестную характеристику своих способностей, сердито передернул плечами.

Черкасов заметил это.

– Вы понимаете по-русски? – спросил он гестаповца.

Попель, секунду поколебавшись, утвердительно кивнул головой.

На первые вопросы подполковника Черкасова гестаповец отвечал уклончиво.

– Что вы крутите! – недовольно поморщился подполковник. – Ведь все равно вы у нас заговорите.

– А скажите, господин подполковник, – ответил вопросом на вопрос Попель. – Если я буду говорить обо всем откровенно, меня не расстреляют?

– Мы пленных не расстреливаем, – рассердился подполковник. – Если вы служили в захваченных Германией странах и были жестоки с местным населением, тогда вас будет судить суд той страны, в которой вы творили свои зверства.

– Клянусь вам, господин подполковник, нигде, кроме фатерлянда, я не служил.

– Так чего же вы жметесь, как барышня? – вспылил Черкасов.

Разведчики и Грета с любопытством прислушивались к разговору. После короткого раздумья Попель ответил:

– Не будем спешить, господин подполковник. Господин майор подтвердит, что я держался корректно и сдался сам.

– Ну, вот, то-то, – улыбнулся Черкасов. – Сейчас скажите только одно: как вы узнали о том, что русские разведчики появились в вашем тылу? В чем мы допустили промах?

– Промахи кое-какие были… Но дело не в них. Все началось с этой радиограммы из Грюнманбурга. Мы не могли ее расшифровать, а радист Макс Бехер умер, не сказав ни слова.

Подполковник даже подпрыгнул на месте и ударил себя ладонью по лбу.

– Что это со мной творится? – воскликнул он. – Совсем забыл. Ведь я подготовил вам сюрприз. Просил самого генерала, и по его ходатайству все устроилось. Подождите, я сейчас, – и подполковник почти бегом направился в кабину управления. Через короткое время он вышел в сопровождении высокого худощавого старшины. Чуть гортанным голосом, мягко, по-восточному произнося слова, старшина отрекомендовался:

– Радист самолета, гвардии старшина Тохтасын Вахабов.

Черкасов с веселым лукавством глядел на разведчиков, ожидая возгласов удивления. Но разведчики невозмутимо поздоровались со старшиной, ничем не выразив ни удивления, ни восторга. Подполковник явно был разочарован.

– Коля, – укоризненно взглянул он на майора Лосева. – Ты, по-моему, не расслышал. Это Тохтасын Вахабов. Он узбек.

Лосев недоумевающе взглянул на подполковника. «Какое отношение имеет к вам этот старшина? Ты что-то путаешь, дружище», – прочел Черкасов во взоре майора.

– Постойте, постойте, – горячо заговорила по-немецки Грета Верк, обращаясь к Лосеву. – Госпо… Товарищ подполковник говорит, что это Тогда сын Ухабов. Он друг Макса Бехера. Он написал ту шифровку, которую передавал Макс Бехер.

– Так вот это кто! – Лосев встал и снова крепко пожал руку старшины. – Расскажите же, как все было!

– Э-э-э! Плохо было, – махнул рукой старшина. – Раненый в плен попал. Потом бежал с товарищами; сейчас снова воюю. – Затем, неуверенно выговаривая слова немецкого языка, старшина спросил Грету: – Вы, значит, знаете Макса Бехера? Я его Максимом звал. Нас, советских, там трое было. По-немецки немного только я говорил. Где сейчас Максим? Хорошо живет?

Грета замялась, не решаясь рассказать о трагической судьбе Макса Бехера.

– Нет, друг, больше твоего Максима. Коммуниста Макса Бехера расстреляли фашисты, – с дружеской печалью ответил старшине Лосев.

– Как расстреляли? Кто донес? – вскинулся старшина. – Почему не помогли бежать? Нам ведь он помог!..

Лицо Тохтасына Вахабова вдруг покривилось. Стараясь сдержаться, он судорожно глотнул воздух, но слезы предательски заблестели на ресницах старшины. Он круто повернул и, сделав несколько шагов в хвост самолета, споткнулся о ноги майора Попеля. Быстро отерев глаза, он взглянул на гестаповца.

Попель под взглядом Вахабова трусливо съежился и подобрал ноги. Тохтасын молча продолжал смотреть на него, и лицо гестаповца начала заливать землистая бледность.

– Старшина! Возьмите себя в руки, – с теплой укоризной прозвучал голос Лосева.

Тохтасын вздрогнул и, снова круто повернувшись, торопливо ушел в кабину управления. Несколько минут стояло суровое молчание.

– Господин подполковник, – послышался хриплый голос Попеля, – прошу передать вашему командованию, что я на допросах могу сообщить много важных сведений. Пусть только меня не расстреливают. Я все расскажу откровенно…

Ему никто не ответил. Самолет проходил над линией фронта. Впереди лежала любимая, политая кровью, отвоеванная от врага родная земля.