Текст книги "Сотворение мира.Книга первая"

Автор книги: Виталий Закруткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 33 страниц)

– Чем ты меня сегодня угостишь, дорогая жена? – спросил он, усаживаясь за стол.

– Тебя бы, Гриша, добрым тумаком следовало угостить, – укоризненно сказала Степанида Тихоновна. – Приехал засветло и носа домой не кажешь, вроде у тебя уже и семьи нет.

Долотов привстал, слегка обнял полнеющую жену, на секунду прижался к ее горячей, потной щеке своей небритой щекой:

– Не сердись, Стеша, некогда было, люди меня ждали.

– Но поесть-то надо было? – смягчила голос Степанида Тихоновна. – Двое суток где-то мотался голодный…

– Чего там голодный? Кормили меня, не бойся.

Он начал есть, с наслаждением откусывая хлеб, и Степанида Тихоновна, стоя у плиты, любовно и жалостно смотрела на него.

– Вижу, как тебя кормили, – сказала она.

– Зачем же? Просто суп вкусный, – засмеялся Долотов.

После ужина он, как это всегда бывало, закурил и, пока Степанида Тихоновна мыла посуду, стал читать ей газету, по почувствовал, что его клонит ко сну, и пробормотал виновато:

– Ты уж сама дочитаешь, Стешенька. Уморился я, спать хочу…

Но спать Долотову не дали. Не успел он лечь, как в дверь кто-то постучал. Григорий Кирьякович вышел в сенцы, спросил сонно:

– Что надо?

– Товарищ Флегонтов просил вас зайти к нему, – услышал Долотов голос исполкомовского сторожа.

– Зачем?

– Не могу знать. Там какой-то партейный начальник из уезда приехал, из Ржанска.

– Хорошо, сейчас приду, – сказал Долотов и подумал злобно: «Это Резников. Хитер, голубчик! Решил перед конференцией почву прощупать, приехал раньше времени…»

В домике волостной ячейки – он стоял неподалеку от исполкома – было сильно накурено. В большой, украшенной плакатами комнате сидела группа пустопольских коммунистов: прокурор Шарохин, начальник милиции Колодяжнов, судья-старичок Лобоза, заведующий земельным отделом Паклин, женорг Ольга Матлахова и секретарь комсомольской ячейки Николай Ашурков. Сам Флегонтов, заложив руки за спину и тяжело ступая обутыми в валенки ногами, молча расхаживал по комнате. На его месте, за столом, откинувшись на подлокотник кресла, сидел секретарь Ржанского укома партии Резников.

Когда Долотов вошел, Флегонтов посмотрел на Резникова и сказал угрюмо:

– Ну вот. Все, которых ты, товарищ Резников, просил собрать, собрались. Можно начинать.

– Собственно, начинать нам нечего, – нервно потер переносицу Резников, – никакого заседания я устраивать не думал. Приехал на пару дней раньше, чтобы ознакомиться с делами и прежде всего побеседовать с товарищами…

Резников бегло осмотрел собравшихся и сказал, потирая узкий лоб:

– Надо полагать, что пустопольским коммунистам известно положение, которое сейчас создалось в партии в связи с дискуссией?

– Что вы имеете в виду? – осторожно подбирая слова, спросил тщедушный Лобоза.

– Я имею в виду те серьезные идейные разногласия, которые с каждым днем углубляются, – потирая ладони, сказал Резников.

– Другими словами, ты имеешь в виду фракционную деятельность Троцкого? – грубовато перебил Долотов и посмотрел на Резникова в упор.

Тот поморщился.

– По-моему, товарищ Долотов, нам еще рано давать такие определения. Время покажет, кто истинный наследник ленинского учения.

– Истинным наследником ленинского учения, – отчеканивая каждое слово, произнес Долотов, – осталась партия, которую Ленин создал.

Резников заерзал в кресле, бесцельно переложил с места на место папки на столе.

– Да, но если партия идет по неправильному пути?… Да, да! По неправильному! – истерично выкрикнул Резников. – Они утопили паши революционные завоевания в крестьянской стихии, подчинили пролетариат чуждой рабочему классу деревне, повернулись спиной к мировой революции, придумали суздальскую теорию о возможности построить социализм в одной стране.

– Погоди, погоди! – вмешался Колодяжнов. – Ты тут наговорил сорок бочек, а толку в твоих речах я не вижу. По-твоему, значит, выходит так: раз мировая революция не состоялась, нам надо поднять руки вверх и сдаваться, потому что не можем одни строить социализм в нашей стране?

Чисто выбритый подбородок Резникова дрогнул.

– Строить-то мы можем, но построить не сможем.

– Ну и что же в таком случае делать? – спросил Колодяжнов. – Вызвать из-за кордона капиталистов, стать перед ними на колени и заявить единогласно: так, мол, и так, извиняемся за то, что мы свергли царский строй и Временное правительство, потому что мы дурачки и ничего из пашей затеи не получилось? Так, что ли?

– Нет, не так! – раздался из коридора пронзительный голос.

Все обернулись. У дверей стоял Берчевский, преподаватель пустопольской трудовой школы, бывший волпродкомиссар. Глаза его бегали, оглядывая собравшихся, острый кадык шевелился на топкой шее.

– Нет, не так! – повторил Берчевский, размахивая рукой. – Надо проводить правильную партийную линию! Довольно цацкаться с мужиками, которые тянут нас в мелкобуржуазное болото! Довольно подчиняться перерожденцам! Надо немедленно, сегодня же…

– Заткнись! – поднялся с места Долотов.

Он взял за плечо тучного Флегонтова, ударил кулаком по столу.

– Ты почему молчишь, Маркел Флегонтов? Или ты, секретарь партийной ячейки, ослеп, оглох, онемел? Разве ты не понимаешь, что все это значит? Разве ты не видишь, кто перед тобой стоит? Почему ты не гонишь в три шеи фракционера Резникова и его подпевалу Берчевского?

И, уже не владея собой, до крови закусив побелевшие губы, шагнул к Резникову:

– Вон отсюда к чертовой матери!

– Ты что, ошалел? – вздрогнул Резников. – Я сейчас же доложу укому об этом хулиганстве и вышвырну тебя из партии.

Долотов медленно заложил руки за спину.

– Ты? Меня? Из партии?

Между ними стал Колодяжнов. Он тихонько отстранил Долотова и, глядя в пол, сказал Резникову:

– А в самом деле, товарищ уездный секретарь, застегивайся и уезжай. Тут тебе не повезет. Бери с собой своего дружка и вали в уком, иначе без головы останешься.

Не попадая пальцами в петли, Резников стал застегивать кожанку и забормотал, опасливо посматривая на Долотова:

– Хорошо… Ладно… Я уеду… Но даром вам это не пройдет. Мы найдем возможность ликвидировать этот бандитизм. Мы вам покажем!

Он обежал стол кругом, толкнул локтем Берчевского, и оба они, возбужденно жестикулируя, выскочили из комнаты, с треском захлопнув дверь.

Наступило молчание. Прокурор Шарохин, низенький горбун с острыми глазами, проговорил ядовито:

– Интересно вы провели внутрипартийную дискуссию, весьма убедительно… Только по форме не совсем правильно…

Григорий Кирьякович Долотов устало сел на скамью, проводил взглядом шагавшего по комнате Флегонтова и сказал коротко:

– Товарищи! У меня есть предложение избрать другого секретаря волостной партийной ячейки, так как товарищ Флегонтов, очевидно, не в состоянии твердо отстаивать ленинскую линию.

– Вот это уже зря! – возмутилась молчавшая все время Матлахова. – Ты, Григорий Кирьякович, хочешь, чтоб Флегонтов отвечал за все. Ведь перед нами выступал тут не человек с улицы, а секретарь укома. Что ж, Флегонтов обязан был заткнуть ему рот?

– Он обязан был рассказать коммунистам о том, что он сам, как секретарь, думает, а он и сейчас молчит, – сказал Долотов. – Мы должны избрать другого секретаря.

Тяжелой походкой подошел к нему Флегонтов и заговорил хрипло:

– Мне нечего сказать, Гриша, потому что я не могу разобраться в этих вопросах. Когда надо было бить белых или рубить уголь в шахтах, я знал, что к чему… А теперь я вроде как потерянный. Откуда же мне понять, где правда? И разве мало есть таких, как я?

– Но Ленину ты веришь? – тихо спросил Долотов.

– Да, Гриша, Ленину я верю.

– Вот. Значит, читай Ленина и его словом проверяй, где правда, а где неправда… А не сделаешь этого – пеняй на себя. Может оказаться так, что ты, коммунист и старый красногвардеец, пойдешь с теми, кто, но сути дела, идет против партии и против Ленина…

Долотов поднялся и, ни с кем не прощаясь, пошел домой. Следом за ним вышли Колодяжнов, Шарохин, Матлахова. Они шли в темноте осенней ночи, подавленные и молчаливые. Поскрипывали деревья. На изрытых колеями улицах, белея, оседал снежок. В закрытых ставнях беспорядочно разбросанных домов неясно желтели полоски скудного света. Но и эти робкие полоски меркли, угасали в холодной тьме…

Ветер высвистывал, нес с запада снеговые тучи, шумел между домами, ворошил по дворам стога сена, а за селом, в поле, дул ровно, однообразно, гнал на восток сухие, оторванные от земли бурьяны.

На повороте дороги, за крайней пустопольской избой, стояла тройка запряженных в легкую тачанку коней. Возле тачанки расхаживал одетый в длинный тулуп кучер. Неподалеку, на припорошенной снегом толоке, ходили Резников и Берчевский.

– Так-то, товарищ, – глухо проговорил Резников, тряся худую, с цепкими, костистыми пальцами руку Берчевского, – до лучших времен и до скорого свидания. Не кидайся на них очертя голову, этим ты только напортишь себе и нам.

Он уселся в тачанке. Продрогшие лошади рванули рысью. Берчевский постоял немного, потом, по-петушиному перебирая тонкими ногами, быстро пошел в село.