Текст книги "Долгий поцелуй на прощание"
Автор книги: Виктория Рутледж
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 33 страниц)
ГЛАВА 23
Кэт часто представляла себя участницей каких-нибудь сцен разрушения. Вот она опрокидывает вазы в универмагах, вот прыгает на пути перед поездом метро, вот швыряет кирпичи в витрины магазинов, вот мчится в машине по полям спелой пшеницы и слушает, как ломаются стебли. Иногда она воображала эти картины четко, словно наяву, но чаще они виделись в неясных грезах, словно что-то свыше направляло ее мысли. После неудачного дня на работе Кэт казалось, что ее присутствие в «Эклипс» менее существенно, чем наличие шкафчика для документов у ее стола. И тогда она частенько заходила в магазин, прохаживалась между полок и представляла, как сбрасывает с них хрупкие бокалы. Ей было приятно чувствовать, что целое так легко можно превратить в обломки. Ее опьяняла возможность прикоснуться к краю бездны хаоса и отойти вновь, глубоко запрятав свое горе.
Кэт всю жизнь развлекала воображение такими фантазиями разрушения. А в Лондоне они стали посещать ее гораздо чаще, потому что в нем уже было столько всего полуразрушенного. Самым ужасным было метро. Каждый порыв жаркого грязного воздуха, возвещавшего о приближении поезда, вызывал у Кэт желание всем телом податься навстречу несущейся груде металла. Как легко шагнуть за белую ограничительную линию. Шагнуть туда, где грязная мышь снует между гладкими блестящими рельсами. Неужели она ничего не почувствует? Даже вины при виде испуганного лица машиниста? Не услышит воплей людей на платформе? Они опоздают на работу, а в мозгу их навеки запечатлится кровавый снимок последней минуты ее жизни. Полное равнодушие членов лондонского сообщества друг к другу может взорвать изнутри простой шаг за белую линию.
Кэт смотрела из окна поезда на пролетающие поля, окаймленные наносами грязного снега. Ей представилось, что на колеса прикреплены длинные лезвия, срезающие кусты вдоль путей. Кэт старалась ни о чем не думать. Так она делала всегда во время бесконечных автомобильных путешествий и перебранок с Майком – и, следовательно, с мамой. Но теперь это не удавалось. Жуткие картинки прошедшего Рождества все равно вставали перед глазами. Даже стучащие колеса, казалось, повторяли: «Ты помыла посуду?», «Ты помыла посуду?».
Кэт отчаянно старалась затолкать подальше в подсознание упрямо всплывающую на поверхность мысль: она сама решилавернуться в Лондон, даже не согласившись провести еще один день в семейном кругу Крэгов. Ее отец, тоже страдалец, сунул ей сотню фунтов, чтоб она могла быстрее добраться на поезде.
Крыскис зашипел на что-то под ее сиденьем. Кэт решила посмотреть, сидит ли он еще в своей корзине или удрал добывать пищу. Из чувства вины Гарри в последний момент купил новую корзину для перевозки кошек. Расплатился кредитной карточкой своей матери. Корзина стояла на соседнем кресле, к неудовольствию сидящей напротив женщины. Видимо, бунтующее пламя с самого Рождества еще не погасло в жилах Кэт: она не чувствовала себя обязанной развлекать попутчицу разговором, делиться лакомствами и даже просить что-нибудь почитать.
Они с Джайлсом пообедали в пиццерии на Кингз-роуд. Здесь же целых три шумных компании служащих отмечали Рождество. Потом последовало горестное расставание. И Кэт сразу же поехала к себе, припарковала машину Гарри на стоянке у гаража и пешком пошла до дому. Даже пустые трассы и полный бак бензина в красивом урчащем «ровере» не могли соблазнить ее поехать еще куда-нибудь. Каждые пять шагов ей казалось, что она видит Джайлса или слышит его голос в группе случайных прохожих. Сердце ее начинало биться чаще, и в голове сверкала мысль: вдруг он в последний момент не сел на самолет? А потом мужчина оборачивался. Он так оскорбительно не был похож на Джайлса, что слезы вновь наворачивались ей на глаза, и она ускоряла шаг, чтобы скрыть их. Рождественское оживление только усугубляло ее скверное настроение.
К счастью, ни Гарри, ни Данта не было дома. Кэт сразу же позвонила Лауре и сказала, что готова ехать с ними. Всего несколько минут потребовалось, чтобы засунуть в рюкзак еще немного одежды – хотя кто там заметит, что на ней надето? – и переложить содержимое корзины для грязного белья в пакет для мусора.
На поиски кота потребовалось двадцать минут. Новенькая корзина для кошек стояла рядом с миской Крыскиса. Гарри поставил ее туда в надежде, что кот свыкнется с ней еще до того, как его запрут в ней почти на весь день и заставят слушать одну из кассет Джейн Остин из коллекции Лауры. Выяснилось, что Гарри заблуждался. Кэт загнала Крыскиса в ящик с чистым бельем Данта, но посадить его в корзину оказалось труднее, чем запихнуть большое одеяло в наволочку. Каждый раз, когда ей удавалось уже наполовину затолкать кота внутрь, он резким движением лапы скидывал крышку или впивался зубами в ее руку. Кэт не могла одновременно удержать его и закрывать крышку.
В конце концов, она растеряла остатки самообладания и рявкнула на Крыскиса так, что он сам юркнул в корзину. И тут Кэт поняла, что ее трясет от нервного напряжения. Испугавшись этого, она сделала себе эспрессо и села отдохнуть. Кэт устроилась у окна с рюкзаком наготове, чтоб броситься вниз, едва завидев машину Майка и Лауры. Она не хотела, чтоб они заходили в квартиру. Одна краткая лекция на тему гигиены жилища – и Лаура будет относиться к любимцу Данта, как к грязной шапке.
Крыскис сквозь прутья корзины пялился на нее со злобой. «Еще бы тебе не злиться! – подумала Кэт. – Я лишила тебя рая». Она отщипнула кусочек ростбифа от бутерброда и просунула его через решетку.
Вместо того чтобы наслаждаться рождественскими праздниками – шестью великолепными днями – взаперти в своей комнате, Кэт вполне сносно проводила время с Крыскисом, Дорис и папой, забрав половину всей выпивки, «лишний» пирог и радио во флигель в дальнем углу сада. Нельзя сказать, что таким дивным помещением можно хвастаться в баре Кресс. Но здесь было уютно, тепло и блаженно далеко от споров о деторождении, раздирающих дом. Мама, Майк, Лаура, Карло и Нина (испанские студенты, «забывшие» улететь домой в Сантандер), две бабушки и несколько избранных родственниц спорили без умолку, сидя перед телевизором и изображая веселый общесемейный праздник.
На второй день Рождества папа, неловко пряча под свитером пачку «Малтезерз», скрылся за дверью черного входа, пока все смотрели рождественскую серию «Жителей Ист-Энда».
Лаура всего за два дня привела в нечеловеческий вид спальню Кэт – или, скорее, то, что от нее осталось: мама вынесла большинство вещей на чердак. Вернувшись однажды вечером после прогулки с Дорис, Кэт обнаружила, что Лаура перерыла всю ее огромную коллекцию музыки «Высший сорт: 1985–1993» и перемешала с дисками из коллекции чуть поменьше «Первый сорт». С рождественским благодушием Кэт готова была признать, что, роясь в ее дисках, невестка отчаянно пыталась скрыться от Майка с его угрожающе-навязчивой идеей размножения, но зачем же смешивать?! И без того тяжело было приехать домой после пяти долгих месяцев отсутствия и увидеть, что собственная мать, по сути, выселила ее. А тут еще Джайлс и все остальное.
Джайлс и его чертов космополитизм. Кэт смотрела в окно и силилась понять, как она может быть одновременно и печальна, и сердита. Конечно, он должен делать то, что нужно для его карьеры. Конечно,она желает ему только успехов. Тут он ни в чем не может ее упрекнуть. Разве не она первая посоветовала ему принять это предложение?
Кэт поерзала на сиденье, поправляя трусы. На этот раз в Лондоне никаких стрингов, – несмотря на то, что ее повседневные трусики, прошедшие тщательную обработку в маминой стиральной машине, таинственным образом казались чище, чем на Довиль-кресент. То ли виновата жесткая лондонская вода, то ли безуспешные попытки Гарри наладить режим полоскания.
«Но, – размышляла Кэт, кусая губы, – разве я не выполнила свою часть договора? Разве не проторчала в Лондоне четыре месяца плюсдополнительное время? И даже встретила его в аэропорту! И все время терпела каких-то идиотов-писателей и чудаковатые привычки Данта! Неужели для Джайлса это ничего не значит?»
Кэт попробовала слить все эти мысли, но голова, словно бачок унитаза, заполнилась ими снова.
Дом больше не был домом. Лондон, такой суетливый и кошмарно дорогой, был все равно чуточку ближе к Джайлсу. Даже если его там нет. Кэт представила, как ее спальню, в которой она жила с четырех лет, освобождают от всех ее вещей, чтоб превратить в безликую комнату для гостей. Или она всегда так выглядела после уборки? За глинтвейном в канун Рождества мама что-то обронила насчет того, чтобы съездить в «Икея» за полками и сделать из спальни кабинет. Та самая мама, которая двадцать лет носила контактные линзы («Иначе мужчины не обращают внимания, Кэт»), а теперь не снимает очков«Кельвин Кляйн» в черной оправе.
По проходу везли тележку с кофе. На вокзале папа сунул ей в руку еще двадцать фунтов, и Кэт по привычке купила стаканчик, хотя в рюкзаке у нее лежали два пакета с едой и термос с чаем. Слава богу, мамино желание учиться не повлияло на инстинкт изготовления бутербродов. Вряд ли можно легко избавиться от двадцатилетней привычки кормить Майка и Кэт foie gras [37]37
Паштет из гусиной печенки (фр.).
[Закрыть].
Вчера вечером Кэт заявила, что совсем недавно у нее обнаружилась непереносимость историй о деторождении и что она первым же поездом едет в Лондон. Майк даже не потрудился скрыть облегчение: не придется везти ее назад на машине. Но легкая тень паники проскользнула по фарфоровым чертам Лауры. Кэт была ее лучшим аргументом в пользу того, чтобы повременить с детьми.
Кэт потягивала обжигающий кофе. Он был не таким крепким, как она уже привыкла. Интересно было наблюдать за поведением Лауры во время праздников. Обычно чем более скучны и предсказуемы были Крэги (споря по поводу мытья посуды или показывая друг другу ужасные фотографии в брюках-клеш), тем больше кудахтала и визжала Лаура, восторгаясь этой провинциальностью. Ненормальность всей семьи Крэгов была для нее доказанным фактом. Их представление о спокойной ночи не исключало возможности яркого света и шумной игры в шарады. Лаура же предпочитала играть в «Эрудит», чем сильно всем надоела на этот раз.
Желание мамы иметь внуков – увеличивающееся с количеством выпитого бренди – колючкой впивалось в атмосферу общего веселья. Шесть дней Лаура металась между Майком и мамой, выпучив глаза и крепче сжимая коленки. «Подумать только, а ведь мама была такой безобидной», – размышляла Кэт.
Кэт все более утверждалась в мысли, что мама хочет переложить свои обязанности старшей женщины в семье на плечи невестки, чтобы ничто не мешало ей готовиться к вступительным экзаменам в университет. Неудивительно, что Лаура дошла до того, чтобы прятаться в ее комнате. Кэт взглянула на корзину и почувствовала укол совести. Она налила Крыскису в мисочку воды и расстегнула ремешок безопасности (Гарри, видимо, чувствовал себя очень виноватым, покупая эту корзину). Кот сразу успокоился. Кэт включила плеер и снова принялась смотреть в окно. Она пыталась представить себе, что Джайлс ждет ее дома с бутылкой вина и горячими извинениями.
Отпала необходимость прислушиваться, не приближается ли невестка с новой порцией еды. Кэт чувствовала себя изумительно свободной и даже задремала. Разбудило ее только хриплое объявление о закрытии вагона-ресторана. Кэт открыла глаза и тотчас снова закрыла.
Окраины Лондона появились быстрее, чем во время поездки на автобусе. К ужасу Кэт, она опять почувствовала подступающую к сердцу панику. Поля сменились домами, магазинами и дорожными развязками. Люди в вагоне снимали с полок сумки и пальто. Это всегда нервировало ее еще больше.
Поезд остановился, и Кэт подождала, пока все выйдут. Лишь тогда она собрала свои сумки и подняла с сиденья корзину с котом.
– Бедненький, ты, наверно, ужасно хочешь писать, – сказала она ему, чтобы немножко облегчить свое напряжение.
Может, он наделал лужу в корзине? От этой мысли Кэт стало плохо. Интересно, можно ли в поездах брать кошек с собой в туалет?
Крыскис взглянул на нее сверкающими зелеными глазами. Кэт пришло в голову, что после пяти месяцев совместной жизни можно было обойтись и без любезностей. Судя по выражению морды Крыскиса, он хотел сказать что-то в духе: «Пойдем, ради Христа, домой, пока никто из знакомых не увидел меня в этом отвратительном ящике».
Что ж, хоть один из них был рад возвращению.
Кэт размышляла, ехать ли ей до Уэст-Кенсингтона на метро или нет, не более тридцати секунд – пока несла сумки к выходу с вокзала. Невозможно таскать их, кота и переполненный мочевой пузырь вверх-вниз по эскалаторам. Кроме того, было очень холодно, а она раньше никогда не садилась на этой станции метро, значит, придется сверяться с картой. И вокруг было полно женщин, сжимающих в руках сумочки, с выражением «Продается!» на лицах.
Лучше поехать на такси.
Сжав зубы при мысли о цене, Кэт встала в очередь на такси. Они с Крыскисом были самыми последними из-за того, что она так медлила с выходом из вагона. Кругом слышались знакомые звуки Лондона, и Кэт вдруг смирилась. Она поняла, что привыкла к этому городу, нравится он ей или нет. Она почти соскучилась по непрерывному глуму: грохоту транспорта, автомобильным гудкам, громким частным разговорам в общественных местах, на которые никто не обращал внимания. Только к крикам Майка и Лауры она не могла привыкнуть.
Наконец подошла и их очередь. Дорога до Уэст-Кенсингтона заняла вполовину меньше времени, чем думала Кэт. Улицы в эти рождественские предновогодние дни были пустынны, нигде не велись дорожные работы, а водитель заразился угрюмым молчанием Кэт и не пытался заговорить с ней. Крыскис беспокойно вертелся в корзине – наверное, предвкушал какую-нибудь приятную встречу.
Как и ожидалось, едва Кэт выпустила кота из корзины, он устремился вниз по лестнице – несомненно, наверстывать упущенное с толстой полосатой соседкой. Кэт охватило тихое отчаяние. Ей хотелось, чтобы вернулось оцепенение.
Рождественская Фея Уборки не заглядывала в их дом. Видимо, они с Эльфом Мытья Посуды и Повелителем Пылесосов застряли в рождественской пробке.
В квартире стояла вонь.
Кэт положила рюкзак и пакет на кухонный стол и открыла окна – но не все, потому что было холодно. Она включила чайник и заметила, что Фея Стирки тем не менеезаходила, но не потрудилась вынуть постиранное из машины. Кэт открыла дверцу, и в лицо ей пахнуло плесенью. Она захлопнула дверцу, покорно вздохнула, засыпала в дозатор двойную порцию «Ариэля» и снова включила машину.
По крайней мере, никого не было. По крайней мере, она может прибрать маленький уголок квартиры и притвориться, что все в жизни идет как надо. Начнем с крепкого чая. «Повелительница Посудомоечной Машины – единственная, на кого действительно можно положиться», – подумала Кэт, открывая дверцу и выискивая среди множества кружек какую-нибудь без оскорбительных изображений.
Чайник закипел. Кэт заварила пакетик и вспомнила, что в холодильнике, конечно, нет молока. Точнее, оно там есть, вместе с другими скоропортящимися ароматными продуктами, которые Дант и Гарри оставили специально для нее. Открыть холодильник она была не в силах.
Решив ни в коем случае не терять так быстро присутствия духа, Кэт скорчила гримаску – ну и что, пусть даже никто не видит – и вылила чай в раковину. Он оставил темные полосы на окаменевших остатках пищи. У Кэт ведь хватит еды на четыре дня! Мама не позволит умереть с голоду своей единственной дочери!
Кэт уселась на диван с двумя бутербродами с говядиной и куском рождественского пирога тетушки Шейлы. Мама отдала его угостить мальчиков. Рождественские пироги миссис Крэг начинала печь еще в августе, так что пироги тетушек были уже излишни. Лаура, конечно, тоже испекла свой пирог – по рецепту восьмилетней давности, почерпнутому из кулинарных передач. Так держать!
Кэт включила телевизор. Показывали успокаивающе-знакомые серии «Кэрри он». В одной из них снялась мать Лауры в бикини. За кадром слышался приглушенный хохот. Кэт оглядывала комнату и гладила толстый плед с ворсом, которым Крессида прикрыла пивные пятна на диване. Тихо, ребят не было, и Кэт казалось, что она вернулась домой, к чему-то приятному и знакомому.
Кэт откусила большой кусок бутерброда и вдруг подумала, что вряд ли когда-нибудь еще у нее будет подходящий момент осмотреть всю квартиру. С тех пор как Кэт ворвалась в ванную к Гарри, ей больше не удавалось зайти в комнату Данта. При воспоминании о розовой туфле без задника она до сих пор морщилась. Что еще интересного можно там найти? У людей вроде Данта на виду валяется множество слишком личных вещичек. «А еще, – подумала она с замиранием сердца, – это, наверно, единственная возможность просмотреть несколько кассет с мягким порно. В познавательных целях».
Дверь в спальню Данта была призывно открыта. Кэт словно потянули за невидимый поводок. Она встала с дивана и, прислушиваясь к шагам на лестнице, вошла в комнату с бутербродом в руке.
В комнате Данта царил полнейший беспорядок. С трудом можно было разглядеть мебель, заваленную какими-то вещами. Стулья прятались под грудами одежды. Кэт осторожно продвигалась вперед, ступая на свободные участочки пола. В комнате стоял аромат мускуса и слабый запах апельсинов, который всегда сопровождал Данта, хоть он ел очень мало фруктов. Кэт внезапно расхотелось шарить вокруг: вдруг найдешь что-то, о чем не следует знать. Взгляд ее упал на заржавевший флакон лосьона после бритья на тумбочке возле кровати, рядом с недавней фотографией Кресс. Она сидела на огромном мраморном коне, свесив ноги на одну сторону.
Кроме кровати (неубранной), в комнате был еще стол с компьютером, окруженным стопками дисков и проводами. Тут же стоял и черно-белый музыкальный центр, а на нем – три шатких башни дисков, каждая фута в три высотой, одна – увенчанная массивными наушниками.
Вот это Кэт нравилось. Она аккуратно положила бутерброд на чистый уголок стола и присела на корточки, чтоб рассмотреть диски. Кэт считала, что о мужчине можно многое узнать по музыке, которую он слушает. (Или, в случае Джайлса, – еще больше по дискам в целлофановых обертках, которые он купил и не слушал.) Все диски Данта были распакованы. Выбор их свидетельствовал о вкусе, повергающем в удивление. Классики вроде «Битлз» и Боба Дилана лежали вперемежку с более современными исполнителями: здесь были все альбомы «Блер», ранние «Верв», «Телевижн», «Кемикал бразерз», «Портис-хед», Мэтью Свит…
Кэт устроилась поудобнее и наклонила голову, чтобы разглядеть надписи на боковых сторонах дисков. Она увидела большой раздел джазовых исполнителей, о которых никогда даже не слышала. Это показалось Кэт привлекательным. Знания, по ее мнению, были гораздо соблазнительнее голубых глаз и плоских животов. Ей нравилось, когда ей могли рассказать что-то новое.
А Кэт и не предполагала, что Дант такой. Он любил напустить на себя таинственный вид, который, как думала Кэт, по его мнению, делал его интереснее. Но, оказывается, гораздо интереснее было бы поговорить с ним о музыке, ее любимой теме. Кэт мрачно вспомнила, сколько концертов она пропустила. Кэт боялась одна идти куда-то в Лондоне. Не то чтобы Дант идеальный спутник, но…
По ее приблизительным подсчетам, это собрание дисков стоило примерно столько же, сколько почти новая «воксхолл корса» Лауры. Кэт провела ногтем по другой колонке дисков. Коллекция Данта напоминала калейдоскоп: смешаны разные стили, но вместе они каким-то образом создают целостную картину. Ей всегда казалось, что Дант женоненавистник, но у него были и диски Бет Ортон, Дасти Спрингфелд, Жюли Лондон, Кэт Буш, Патти Смит, Эллы Фицджералд, Ареты Франклин…
Самое большое впечатление на Кэт произвел факт отсутствия некоторых исполнителей: Аланис Мориссетт, Селин Дион и «Левеллерз». Это не позволяло заподозрить Данта в неразборчивости. У него были даже первые виниловые сборники «Это то, что я называю музыкой». Они стояли, прислоненные к стене. Ноготь Кэт замер на обоих альбомах группы «Кеники». Она очень их любила и без конца слушала, с тех пор как жила в Лондоне, чтобы вспоминать счастливые времена. Поразительно. Сложившееся мнение Кэт о Данте пошатнулось. Какие изумительно разнообразные пристрастия! И вряд ли Дант покупал диски, как Джайлс, – за одно посещение наполняя тележку. Не может быть, чтоб Данту не хотелось говорить о музыке. Почему же он никогда даже не упоминал об этом?
Внизу хлопнула входная дверь, и на лестнице послышались шаги. Кэт вскочила. Колени ныли после четырех часов сидения в поезде. Она примчалась в гостиную и уселась на диван, раскрыв рождественский номер «Радио таймс».
Шаги достигли их этажа и продолжили путь наверх. Сердце Кэт продолжало колотиться. Она вспомнила, что Дант в Лос-Анджелесе, а Гарри в Нортумберленде, и ее вряд ли застукают копающейся в чужом белье. Возможно, парни задержатся там и на Новый год. Но даже если и нет, все равно не стоит ждать их раньше вечера тридцать первого. Кэт опустила газету и перевела дух.
Что ж, почему бы не зайти и к Гарри?
По сравнению с комнатой Данта, у Гарри было абсолютно чисто. Впрочем, сваленная на кровати одежда и валяющиеся на полу простыни создавали впечатление, что западный Лондон недавно пострадал от легкого землетрясения, от которого, возможно, рухнул свод ближайшей станции метрополитена. Но на ковре все-таки были видны свободные пространства. В этой комнате пахло лимонным лосьоном после бритья. От этого у Кэт появилось неприятное чувство, что Гарри рядом. Как и у Данта, у него был компьютер и центр, но на этом сходство заканчивалось.
Компьютер Гарри выглядел ухоженно и по-деловому. Рядом с ним лежали красные коробочки для дискет и синие папки для бумаг, стояли подставки для дисков. Маленький серебристый музыкальный центр был прикреплен к стене над кроватью, а колонки располагались по концам длинной полки с книгами в мягкой обложке издательства «Брит Лит Лэд». «И ничего из „Эклипс"», – одобрительно отметила Кэт, разглядывая полку. По краю стояли разные резные поделки, которые Гарри привез из путешествий: маленькие жирафы, яйца, сделанные из вулканической породы, странные свистульки. Кэт протянула руку к круглой гладкой печати из камня, но замерла, так и не прикоснувшись.
Осторожно она опустила руку и снова огляделась. Рядом со столом лежала куча журналов: «Классик энд Спортскар», «FHM», «Эсквайр». Привычный набор. Кэт потянуло просмотреть всю кучу – вдруг что-то более интересное лежит в самом низу. Но условия сделки, заключенной с совестью, требовали, чтоб она только смотрела и ничего не трогала. Тогда это не будет обыск, а просто… ведь Тереза видела то же самое. Кроме того, после сюрпризов в комнате Данта Кэт не была уверена, что не извлечет из-под кровати Гарри коллекцию порнографических журналов.
Кэт отбросила эту мысль и обратилась к изучению музыкального вкуса Гарри. После сокровищ коллекции Данта она почувствовала легкое разочарование. На большинстве дисков Гарри сохранилась наклейка «Покупайте три CD за 21 фунт». Они были расставлены по светло-зеленым подставкам, покрывшим, будто паутина, одну из стен. В его коллекции были только золотые диски – «Оазис», Натали Имбрулья, Кула Шейкер, Мадонна. Кэт спросила себя, чего же она ждала от Гарри, и не могла найти ответа.
Она выпрямилась, не желая больше смотреть на диски. Над столом была доска с фотографиями: Гарри и Дант в школе, Кресс в солнечных очках, Гарри в шортах на верблюде, Гарри оберегающе обнимает Кресс в длинном серебристом саронге, словно у русалки, на какой-то вечеринке, крупным планом – размытый средний палец (вероятно, Кресс). Кэт задумалась, не устраивала ли Кресс когда-нибудь обысков, пока ребят не было дома? Тогда, конечно, она видела этот маленький алтарь, посвященный ей.
Кэт вспомнила снимки, которые нашла за подушками. Интересно, а они здесь? Она вздрогнула, представив их себе, и подошла ближе к фотографиям. Вот группа членов школьного фехтовального клуба. Гарри не сильно изменился за истекшие десять лет, в отличие от Данта, который бледной тенью маячил на заднем плане.
Кэт не могла отделаться от воспоминаний о сделанном украдкой снимке Кресс, лежащей под деревом. Дело не в том, что она была почти голой. Снежная королева Кресс вполне могла сорвать с себя всю одежду при условии достаточного количества выпитой текилы. Дело в том, что Кэт вдруг осознала: Кресс сфотографировал Гарри, и она ломала голову, зачем ему это было нужно.
– Уф, – громко вздохнула Кэт и пошла обратно в кухню.
Ей казалось, что она уже довольно хорошо знала Гарри – после шести-то месяцев заключения в одной камере с ним и Черным Человеком западного Лондона. Дант редко бывал дома по вечерам, и они с Гарри много времени проводили вместе. Готовили, смотрели телевизор. Им было хорошо уже и без разговоров. После многих чашек кофе и походов по супермаркетам Кэт знала все перипетии их отношений с Крессидой. Но только сейчас ее озарило (сколько свежих мыслей за такое короткое время, это уже действует на нервы!): она никогда не думала, что Гарри испытывает к Кресс какие-нибудь земныесладострастные чувства. Может, потому, что с Кэт он всегда говорил лишь о домыслах и возможностях. Или оттого, что он взирал на Кресс, словно рыцарь в сияющих доспехах на прекрасную даму. Или, скорее всего, он считал, что страстные желания должны проявляться только в грязных фотографиях. С такой застенчивостью у представителей мужского пола Кэт еще не встречалась.
Она с шумом опустилась на стул у окна. Уж не думает ли Гарри то же самое о ней и Джайлсе? Что их отношения скорее теоретические, чем практические? Он никогда не видел их вместе. Ситуация с Джайлсом была не радужная. Однажды Кэт нарушила гордое молчание относительно этого, и они с Гарри долго осуждали поведение Джайлса за гамбургерами и шоколадными коктейлями. Но Кэт знала и положительные его стороны – цепляясь за веру в них, она продолжала ждать его в этой ужасной дыре. Но другим-то не объяснишь.
Кэт раздраженно вздохнула. Такое чувство, будто они с Гарри соревнуются – у кого хуже положение дел в личной жизни. Неужели только из-за абстрактности отношений Гарри и Кресс ее собственные отношения с Джайлсом показались ей такими же? Она вспомнила, как беспечно отреагировали Лаура и Майк на новый отъезд Джайлса. Им казалось, что четыре месяца – так недолго. Внезапно Кэт ощутила горячее сочувствие неразделенным желаниям Гарри и чуть не застонала.
По телевизору началась реклама рождественских распродаж в «Хэрродс». Кэт нажала кнопку на пульте и выключила телевизор. После целой недели блуждания в темноте она вдруг пришла к истинному пониманию вещей.
Что же так подействовало на нее? Она поняла, что те фотографии сделаны мужчиной, с которым она проводила столько времени… мужчиной? Не лохматым школьником-переростком?
– Именно! – сказал внутренний голос.
– Нет! – вслух возразила Кэт. И добавила: – Я ведь заметила бы это раньше?
Она ухватилась за это объяснение.
Внутренний голос тут же напомнил: «Ты же не замечала раньше, что Лаура может быть беспомощной?» На второй день Рождества Кэт, от имени флигельного комитета, пробралась на кухню за припасами. Здесь в одиночестве сидела Лаура, а из гостиной долетал громкий спор о достоинствах махровых пеленок по сравнению с одноразовыми подгузниками. Лаура опустила голову на руку, а другая рука была прижата к животу, словно там ужешевелился ребенок, которого так жаждал Майк. Вид у нее был совершенно несчастный. Кэт нерешительно застыла на пороге. Она не знала, стоит ли войти и что-нибудь сказать. Похоже, Лауре впервые за всю неделю удалось остаться одной, и Кэт понимала, что ее-то невестка хочет видеть меньше всего. Ну, если не считать гинеколога.
Кэт стояла в полной растерянности. Наконец Лаура сунула в рот горсть бразильских орехов и соскользнула со стула. Кэт извлекла из буфета большой плитообразный пирог тети Джилиан и удалилась во флигель. Только на миг удалось ей заглянуть в тайный мир Лауры, но что-то изменилось в представлении Кэт о невестке. Она вовсе не была такой неуязвимой, какой казалась раньше. На самом деле этого было почти достаточно, чтобы…
Кэт встала и снова села. Это не было настольковажным. В ее ситуации это ничего не меняло. Мама щедро делилась советами по кормлению грудью (пока мистер Крэг в сарае и не слушает), а в перерывах без усилий переходила от любимой старой поговорки: «В море еще много рыбы… хоть, возможно, не вся так хороша, как (вставьте имя бывшего поклонника)» – к новому присловью: «Ты хочешь держаться за этого Джайлса – попробуй, что такое несколько месяцев, когда ты молод?» Кэт надеялась, что вся эта мамина учеба поможет ей вспомнить, что такое любовь в молодости, но чуда не произошло.
К старым душевным ранам добавились новые оскорбления: возникла небольшая пауза в появлении новых блюд, и Карло с Ниной набросились на нее: «Он кр-расиво, да?» и «Медленный кр-ролик быстр-рее длинная сюка». Кэт подозревала, что последнее много чего потеряло в переводе, но, увы, мамин испанский, выученный к экзаменам на аттестат, был еще беспомощнее воспоминаний Кэт. Она никогда не думала, что осмелится говорить матери о падении качества среднего образования. Но мама только захихикала, как девчонка, и пустилась в споры с Майком по поводу отпусков по уходу за ребенком для отцов в Европейском союзе.
Майк не затрагивал неприятную тему личной жизни Кэт всю длинную дорогу домой на Рождество, даже когда она жалостно всхлипывала в периоды затишья между перебранками брата с невесткой. Однако мама вынудила его высказать свое мнение на этот счет: на второй день Рождества она навела на него за завтраком нож и потребовала: «Майк, вот ты молодой человек, разве ты не считаешь, что Кэт должна позволить Джайлсу поступать, как он хочет?» Майк поразил Кэт и всех присутствующих ответом: «Раз он так хорошо проводит время в Штатах, не понимаю, почему она должна сидеть дома в одиночестве. Я бы не стал».
При этом Лаура заметно побледнела и возразила:
– Забавно. Ты же полагаешь, что я-то должна.
Кэт была благодарна за такой поворот темы. Она сбежала обратно во флигель, прихватив остатки тостов и зачитанный том «Поющих в терновнике».
Теперь замечание Майка вновь пришло ей на ум. А если вспомнить подвиги Изабель… Все это очень походило на разрешение. Кэт почувствовала опасность таких мыслей. Разве теперь она свободна и может обращать внимание на других мужчин? Разве возможно, чтобы кто-то понравился ей больше, чем Джайлс? Но почему она должна скучать и грустить? Почему она должна расплачиваться за его карьеру?
