Текст книги "Долгий поцелуй на прощание"
Автор книги: Виктория Рутледж
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 33 страниц)
Кэт осторожно вошла в кухню. Сколько, интересно, рулета удастся съесть незаметно? Она небрежно уперлась рукой в бок и нащупала, что молния наполовину разъехалась. Все из-за живота. Кэт ловко подтянула ее и посмотрела на рулет, стараясь думать, что она уже ела сегодня сладкое. Потом потянулась к свежей землянике.
В дверях появилась Селина. Она раскачивалась, словно вяз на сильном ветру.
– Я живу здесь, пока мама и папа в отъезде, – сказала она. – У них в холодильнике больше еды, чем в моем.
– А я думала, что ты на работе видишь достаточно изысканных блюд, – весело заметила Кэт, желая доказать Джайлсу, что она помнит, чем занимается Селина.
– Но я же не ем их! – возразила Селина и высокомерно посмотрела на Кэт.
– Да, правда, – пробормотала та.
Селина повернулась к Джайлсу и сказала громким голосом человека, который пытается показать, что он трезв:
– Лидия, Шарлотта, Оливия и Кэролайн завтра придут ко мне на всю ночь, небольшой девичник,ты ведь не против, ну и замечательно.
Селина, шатаясь, пошла наверх. Джайлс и Кэт долго слышали на лестнице ее неуверенные шаги.
Джайлс доел кусок рулета, допил молоко и обнял Кэт. Закрыл ногой дверцу холодильника, и кухня погрузилась во тьму.
– Ну, наконец-то, – прошептал он.
Кэт почувствовала его знакомое дыхание на коже, и сердце ее учащенно забилось.
– И почти совсем одни.
Она стерла пальцем молочные усы с его губы и поцеловала, ощущая вкус шоколада и молока. Джайлс все крепче прижимал ее к своим длинным мускулистым бедрам. Кэт старалась припомнить, достаточно ли прочен кухонный стол, где он находится и что на нем стоит.
По затихшему дому разнеслось эхо падения: одна из босоножек Селины сорвалась с ноги и покатилась по лестнице.
– Слушай, давай не будем, хорошо? – предложил Джайлс, со вздохом разжимая руки. – Мне очень жаль. Я думал, Селина будет у себя. Не знал, что она собирается проводить здесь Рождество.
– Все, спать, – объявила Кэт так весело, как только могла.
Джайлс взял ее за руки и посмотрел в лицо. Когда глаза Кэт привыкли к темноте, она прочла в его глазах такую нежность, что последние остатки раздражения от неудачного вечера растаяли и испарились.
– Мне правда не хватало тебя, Кэти, – серьезно сказал он. – Я уже думал, что тебя здесь не будет, когда я вернусь.
Она пожала плечами и улыбнулась:
– Как я могла уехать?
Джайлс обнял ее и вдруг поднял на руки и понес наверх. На этот раз Кэт не возражала, даже если приходилось задевать ногами стены.
ГЛАВА 22
На следующий день Джайлс и Кэт спали до полудня. Биологические часы Кэт привыкли, что сигналом для пробуждения служат разнообразные шумы: громкие звуки радио, дорожные работы, неверное пение из кухни, будильник, отдаленный шум метро под домом, ранние ссоры супружеской четы в квартире внизу и т. д., и т. д. Невозможно было представить Лондон без всего этого. Усыпляющая умиротворенность дома Джайлса совершенно подавила бессознательные попытки Кэт проснуться.
Свернувшись в клубочек под мягким одеялом, Кэт наслаждалась утренними покушениями Джайлса на ее полусонное тело. Она еще спала, и это давало ей право лепетать многое – такое, что она никогда не произнесла бы в бодрствующем состоянии, не вспыхнув до корней волос. Губы и руки Джайлса блуждали по ее теплому телу, и в ее голове кружились эротические фантазии – в одной из которых, к ее изумлению, Джайлс превратился в Ронана Китинга из «Бойзон».
Кэт открыла глаза и заморгала от яркого декабрьского солнца. Свет струился сквозь непрактичные льняные жалюзи и безжалостно отражался от всех белых поверхностей в комнате. Кэт протянула руку, взяла с тумбочки часы и поднесла к самому носу. Очки ее лежали в рюкзаке, и она не хотела их доставать.
Было десять минут первого.
Кэт повернулась на бок и поцеловала Джайлса в переносицу. Отдохнув, он выглядел гораздо лучше. В профиль он напоминал греческую статую: классическая красота высоких скул, длинного носа и мягких, полных губ, плавно переходящих в подбородок. В сотый раз Кэт подумала: что такой красавец нашел в ней?
Его веки дрогнули и поднялись. Кэт в очередной раз поразилась глубокой синеве его глаз. Даже контактные линзы не могут быть такими яркими. И тут она, вздрогнув, вспомнила: он же не заметил ее глаз цвета апельсинового джема! Теперь они лежали в специальном растворе в ванной. Но Кэт тут же придумала ему оправдание: было очень поздно, она сама совсем потеряла голову.
Джайлс заметил, что девушка внезапно нахмурилась. Он сел и притянул ее к голой груди.
– Чем будем заниматься сегодня? – сладострастно спросил он, целуя ее шею.
– Чем только пожелаешь.
Рука Кэт заскользила по его стройному бедру.
Внизу зазвонил телефон.
– Не обращай внимания, – промурлыкала Кэт, легкими круговыми движениями лаская его ногу, – пусть Селина ответит…
Телефон не унимался. Джайлс провел губами по ее шее и принялся целовать кожу за ухом. Кэт блаженно затрепетала.
– Джайлс, телефон! – раздался крик Селины откуда-то издалека.
– Ну, ответь! – крикнул Джайлс.
Его рот был как раз под ухом Кэт, и она вздрогнула.
Селина проорала что-то неразборчивое. Кэт могла уловить только слова «бритва» и «бикини». Джайлс проигнорировал этот ответ.
– Разве автоответчик не сработает? – спросила Кэт, немного растерявшись.
– Если она не забыла его включить сегодня утром, – отозвался Джайлс. – Но, знаешь, в любом случае, в ванной же есть телефон. Селина!
Послышался всплеск, и звонки прекратились. Через несколько секунд донесся голос Селины:
– Джайлс! Это с работы!
И дверь в ванную захлопнулась.
– Прости, я на минутку, – сказал Джайлс, скидывая одеяло и набрасывая халат.
Он повернулся и с восторгом посмотрел на обнаженную Кэт, растянувшуюся на постели.
– Правда, на минутку.
Вовсе это была не минутка. Скорее, пятнадцать минут. Джайлс вернулся с совершенно офисным выражением лица, вытирая мокрые волосы. Кэт была настроена лежать в мягкой кровати и любоваться тем, как он ходит по комнате, обернув вокруг бедер маленькое полотенце, и достает из комода чистую выглаженную одежду. Но он заявил, что набрал для нее ванну, и она поняла, что надо вставать.
После оживленного завтрака (кофе, круассаны, и ни малейших признаков свежевыбритой Селины) Джайлс и Кэт поехали на метро в Сити. У Кэт было чувство, словно она сбежала с уроков в школе. В вагоне кроме них сидели только две пожилые дамы и мужчина с плеером. Кто-то забыл на сиденье розовые страницы деловых новостей из «Стандард». Джайлс читал в них раздел о курсе акций.
Кэт с гордостью смотрела, как он пробегает взглядом колонки. Такие страницы она всю жизнь клала на дно ящиков для овощей. Ей никогда не приходило в голову прочесть их. Она часто с теплотой представляла себе Дайлса на работе: как он кричит в телефон, заключает сделки, как пристально смотрит на экран компьютера, как делает еще что-то. Об этом мире Кэт ничего не знала и не очень-то хотела сама быть его частью. Но она знала, что все в университете (кроме нее) хотели бы иметь такую работу, как у Джайлса. Она была притягательна и великолепна. В компании Джайлса с Лондоном можно мириться. Кэт затолкала «Эклипс», Элейн и Роуз Энн в дальние уголки сознания. Джайлс вернулся. Кэт, счастливая, рассматривала его отражение в окне вагона. Неужели эта женщина с самодовольным лицом, сидящая рядом с ним, – она?
Они вышли на станции «Монумент». Уже смеркалось. Кэт взглянула на часы. Двадцать минут третьего. Пивные заполнены одетыми в костюмы молодыми людьми, раскрасневшимися от холодного речного ветра и посиделок с коллегами.
– Отсюда мы можем дойти до офиса пешком, – объяснил Джайлс и взял ее за руку. – Ты, наверно, еще не была в Сити?
– Нет, не была. Поверишь ли, мой деловой костюм с августа лежит в химчистке.
Рука Джайлса была нежной и сильной. Кэт сжала ее с чувством собственницы. Низкое свинцовое небо повисло над зданиями. Солнечные лучи угасали, и рождественские украшения в окнах и витринах вспыхивали яркими огнями.
– Это час волшебного света, – сказала Кэт. – Невероятно, но весь фильм «Дни жатвы» [36]36
Фильм американского режиссера Терренса Малика (1978)
[Закрыть]сняли за один час волшебного света в такой же зимний день. Они репетировали с утра, ждали, когда появится этот удивительный чистый свет, а потом снимали очень быстро, пока свет не погас.
Джайлс поцеловал ее в лоб.
– Ты расширяй мой кругозор в таких вещах, ладно?
– Вряд ли я смогу.
Толпы суетящихся людей вокруг, напомнили Кэт обо всем, чего она не знала в Лондоне: о карьерных возможностях, которые ее не интересовали, о языках, которыми она не владела, об одежде, которую она не могла носить. Жалость к самой себе заставила ее позабыть о былой решимости никогда не надевать серые деловые костюмы на работу. Внезапно в Кэт вскипело негодование: эти мужчины и женщины знают ту жизнь Джайлса, которую она никогда не увидит, – жизнь преуспевающего, во всем разбирающегося банкира.
Глупо и неразумно. Виновато махнув рукой, она прогнала эту мысль и сосредоточилась на зеркальных окнах офисных зданий. Меж двумя домами она разглядела вдали угрюмую серую Темзу, волнующуюся под порывами резкого ветра. По реке вверх и вниз сновали суденышки.
Никто не торопился обратно в офис за два дня до Рождества. Вышедшие на обед служащие, уже подвыпившие, высыпали на узкие улочки и рассасывались по темным переходам. Джайлс уверенно вел Кэт сквозь толпы, выбирая путь покороче. Наконец они очутились перед стеклянным фойе лондонского офиса его банка.
– Подожди здесь две секунды, мне нужно отнести бумаги, – сказал Джайлс, проверяя, все ли документы на месте в кожаной папке. – Я быстро.
Он наспех поцеловал Кэт и исчез за вращающимися дверями.
Кэт прислонилась к беломраморной стене банка и принялась глядеть по сторонам. Если бы Джайлс проходил курс обучения здесь, а не в Америке, что бы это изменило? Стала бы она частью этого суетливого Лондона из хрома и стекла? Или осталась бы в том более тусклом и менее строгом мире, в котором жила сейчас?
Подъехал курьер на мотоцикле. Радио его нестерпимо трещало. Он соскочил с сиденья и бросился внутрь здания. Две женщины, одетые в облегающие темно-синие костюмы, вошли во вращающиеся двери. Одна из них с любопытством взглянула на нее, не прерывая оживленного разговора. Кэт внезапно ясно осознала, что на ней линялые джинсы, и поспешно собрала волосы в хвост.
Служащие «Эклипс» надевали костюмы редко – только если наносил визит какой-нибудь писатель или они ехали на собеседование в другую компанию. Изабель надевала красный костюм с мини-юбкой раз в шесть недель, если не чаще, – просто чтобы Дженифер не расслаблялась. Время от времени, когда агент требовал за книгу неслыханных денег, в зале заседаний снимали на пленку выступление одного из редакторов, посвященное ужасному положению дел в издательском бизнесе. Изабель рассказывала, что однажды Дженифер пригласили поделиться своими соображениями по поводу последней сделки Роуз Энн Бартон. Дженифер настояла, чтобы сотрудники пришли в костюмах. Все закончилось головокружительным разнообразием широких отворотов и прямых плеч.
– Ну, вот и все, – произнес Джайлс прямо ей в ухо. Кэт подскочила. – Не пойти ли нам поесть? Я голоден как волк.
Он обнял ее за плечи, и они пошли прочь от офиса. Сумерки сгущались, и улицы пустели.
– Знаешь, чего бы мне на самом деле хотелось? – спросила Кэт.
– Не могу представить.
– Биг-мак.
– Ах, Кэт, нет! Я водил тебя в такие рестораны, неужели это не помогло? – Джайлс засмеялся и дернул ее за нос.
Кэт отстранилась с обиженным видом.
– Ты просто не понимаешь, каково это – вырасти в городе, где есть только забегаловка «Уимпи»! Ты не понимаешь, каким волнующим и городским кажется биг-мак тем, кто приучен есть гамбургеры ножом и вилкой. Пойдем туда, пожалуйста, пожалуйста, пойдем, пойдем! – Кэт показала на «Макдоналдс» на противоположной стороне улицы. – Смотри, у них есть «счастливые обеды»! Пожалуйстстожалуйста-пожалуйста!
Джайлс неохотно позволил затащить себя внутрь. Они встали в очередь за мужчинами в пиджаках «Хьюго Босс», которые старались запомнить, что просили купить дети, цепляющиеся за подолы этих самых пиджаков.
Кэт заказала большую рыбу с сыром и без огурцов («А то они будут готовить свежую порцию»). Джайлс взял рыбное филе («Потому что, по большому счету, какая разница, сколько оно простояло на прилавке»). На втором этаже было людно и шумно, внизу не оказалось подходящих мест, и Джайлс с Кэт устроились на пластиковых стульчиках в виде грибочков в семейном зале.
– Значит, в Чикаго обходятся теперь без тебя? – спросила Кэт, надкусывая чуть теплый гамбургер.
– Кое-как обходятся, – серьезно ответил Джайлс. Он отодвинул с филе гарнир и вытер пальцы о салфетку. – Мне нужно было отправить по факсу несколько бумаг, над которыми я работал до последней минуты перед отъездом. Я писал тебе в письме – прости, я посвятил этому так много места. Меня попросили помочь с одним исследовательским проектом, которым они уже давно занимаются. Можешь себе представить, какая с этим связана ответственность. Я обычно засиживался на работе до одиннадцати.
– Если ты извиняешься за срыв маленьких каникул за городом, то я тебе уже говорила – ты прощен.
«У Джайлса какая-то врожденная самоуверенность, – подумала Кэт. – Она совершенно исключает ложную скромность. Это очень по-американски, очень прямолинейно. И очень нервирует, скажем честно».
– Мне очень повезло, – серьезно продолжал он. – Подвернулось несколько шансов, и я ухватился за них.
Кэт промычала в ответ что-то неопределенное. Ей стало казаться, что это говорится неспроста. Неожиданно ее охватило странное предчувствие – как тогда, пять месяцев назад, в кафе на пятом этаже, в «Харви Николз».
– Почему мы приехали сегодня в Сити? Ты мог послать эти бумаги с домашнего факса твоего отца.
Джайлс отпил большой глоток «Спрайт лайт».
– Я хотел, чтоб ты увидела среду, в которой я работаю…
У Кэт вытянулось лицо.
– А-а-а, среду.
Он полушутя нахмурился. Кэт словно ошпарило.
– Я знал, что ты сама не пойдешь в эту часть города. Ты имеешь привычку игнорировать все, чего не знаешь. Я подумал, что так ты сможешь понять, почему я люблю спешку и волнение банковского дела. Ну, если увидишь места, где все это происходит.
Кэт оглядела семейный зал. Папаши неловко балансировали на грибочках. Городские Папочки пытаются установить перед Рождеством контакт со своими испуганными маленькими доченьками с цветными повязками на волосах. У большинства на шее сверхмодные бусики с выложенным из камушков именем Джемайма. Ловкий ход.
– И ты привел меня в «Макдоналдс».
– Нет, тызахотела пойти в «Макдоналдс».
Голос Джайлса звучал раздраженно. Кэт решила, что это просто нервы. Она представила, как они выглядят со стороны, и пожалела, что не может вести себя тактичнее.
Маленький мальчик за столиком напротив опрокинул стакан на стол и принялся громко плакать. Его раскрытый рот походил на черный почтовый ящик испуга.
– Пойдем пройдемся, – предложил Джайлс, поднимаясь.
_____
На Сити опустилась темнота. Зажглись уличные фонари. Кэт и Джайлс шли по мосту Блэкфрайарз и остановились на середине. Кэт облокотилась на перила и смотрела, как рябит и переливается на воде отражение огней набережной. Ей было холодно.
– Я не говорю, что хочу порвать с тобой, – сказал Джайлс.
Кэт продолжала смотреть в воду и потрясенно молчала. Мысли в голове бешено крутились, цеплялись друг за друга, словно зубцы шестеренок. Она не хотела говорить. С какой стати облегчать ему задачу?
– Но ты должна понять, что… – его несчастный голос замер, а потом он спросил: – Как ты догадалась?
– Ты не привез с собой костюмы, – механически пояснила Кэт. – Ты бы не вернулся сюда работать без них. – Она повернулась и посмотрела на него. – Я же не дура.
Джайлс взглянул ей в лицо. Глаза его были полны глубокой грусти. Слезы паники, которых почему-то до сих пор не было, вдруг подступили к горлу Кэт.
– Это последнее, что я мог бы о тебе подумать. – Он потянулся к ней, но в последнюю минуту опустил руки. Кэт надеялась, это потому, что он хотел помочь ей сохранить чувство собственного достоинства, а не потому, что ему больше не хочется к ней прикасаться. – Это самое последнее.
Джайлс засунул руки в карманы.
– Знаешь, когда я уезжал в июле, я думал, что к августу ты вернешься домой, оставив мне пачку сердитых извинений в духе: «Я просто не могу жить в Лондоне самостоятельно». Но ты не уехала, ты выдержала, нашла работу и жилье, и когда я вернулся…
– Не прошло и полгода, – перебила Кэт, кусая губы.
– Да, когда я вернулся – а прошло всего неполныхполгода – ты приехала за мной на машине по лондонским улицам. И привезла домой, словно всегда здесь ездила.
– Я впервые села за руль в Лондоне, – запротестовала Кэт. – И я вовсе не наслаждаюсь жизнью здесь!
– Что ж, тем большего уважения ты заслуживаешь. Все дело в отношении к происходящему. Шесть месяцев назад ты отказывалась от этого из принципа. Ты боялась. А теперь ты просто… делаешь это!
– Ах, ты вынудил меня учиться выживанию, а теперь ждешь благодарности за это? Пожалуйста, не надо! – выпалила Кэт.
Ее душу затопила горечь, подобная глубокой черной реке внизу. Как он смеет так все переворачивать!
Джайлс продолжал говорить, отчаянно стараясь снять все возрастающее напряжение.
– Когда я сказал, что мы не должны ни писать, ни звонить друг другу первые несколько недель, это было хорошо и для меня, и для тебя. Я сильно скучал, но не хотел мешать тебе устраивать свою жизнь в Лондоне, напоминая о жизни в Дареме.
Прекрасная простая жизнь в Дареме сверкнула перед мысленным взором Кэт, и она с трудом сдержала рыдание. Кэт совсем не хотела отдаляться от нее, но ее тащило все дальше и дальше, туда, куда ей совсем не хотелось.
– Ты думаешь, я не лежал по ночам без сна, в полном одиночестве, прикидывая, который час в Лондоне и будешь ли ты на работе, если я позвоню? Мне очень хотелось услышать твой голос, – Джайлс облокотился на перила и смотрел в воду. – Но я знал, как сильно это помешает и твоей, и моей жизни, и не звонил.
Воцарившееся молчание нарушила Кэт.
– На сколько ты вернешься туда? – спросила она и сама ответила: – Полагаю, это уже несущественно. Месяц, четыре месяца, год – сроки растяжимы.
– Они хотят, чтобы я остался и закончил проект, над которым работаю, – сказал Джайлс. Она услышала, с каким усилием он заставил голос звучать спокойно. – Это может занять три месяца, может дольше.
– Ах, прекрасно.
Кэт представила себе, как будет плестись на работу по вьюжным улицам. Увидела нижнее белье Данта, разбросанное по вонючей квартире, и истерические записки Элейн, разбросанные по ее столу. Она представила, как обклеит буфет изнутри фотографиями Джайлса, чтоб его образ не сводился только к парадному галстуку на снимке у постели.
– Почему ты не сказал мне раньше?
– Не хотел испортить эти несколько дней, наше совместное Рождество. О том, что остаюсь до декабря, я сказал тебе в сентябре, и ты не писала мне три недели.
Кэт подавила возражение. Соблазн растерзать Джайлса сарказмом был очень велик, но она знала, что это не поможет. Может, это шаг вперед? Часть ее новой усовершенствованной личности?
– И я так завидовал, – неожиданно добавил Джайлс.
Это застало Кэт врасплох. Она взглянула на него.
– Завидовал? Мне?
– Да. Завидовал, что ты впервые открываешь для себя Лондон. Что у тебя есть приятная работа, где никто не контролирует каждое твое движение…
Кэт хотела было напомнить, что она работает младшим редактором в издательстве, а не дегустатором на шоколадной фабрике, но сдержалась.
– … Завидовал всему, о чем ты мне рассказывала вчера и в письмах, – интригам на работе, новым друзьям, соседям по квартире… – Он посмотрел на нее так, словно хотел сказать еще что-то, но продолжал: – Знаешь, если быть полностью честным, я бы хотел, чтоб ты была… не так счастлива, чтобы я мог приехать и спасти тебя. Или я просто не хотел, чтобы тебе было хорошо в Лондоне без меня. Но ты держалась молодцом, даже если сама так не думаешь. Я тобой очень горжусь.
Кэт собиралась признаться, что так долго торчала в «Эклипс» потому, что считала дни до его возвращения, как заключенный. Что она ненавидит своих соседей, а лондонское метро и все автобусы вместе взятые просто омерзительны. Но Джайлс продолжал:
– Я понимаю, это несправедливо – просить тебя ждать меня здесь… – он смущенно замялся, – и мы ведь даже не говорили о твоих:планах. – Он взглянул на нее. – Какие у тебя планы? Ты собираешься поехать домой? Шестнадцать понедельников прошли… Или ты…
– Думаю, теперь надо говорить о двадцати понедельниках.
«И все они печальные, ни одного счастливого».
Кэт снова стала смотреть на реку.
– По правде говоря, я не задумывалась над этим. Просто ждала тебя.
Они стояли, облокотившись на перила, и молчали. За их спиной проносились машины, направляющиеся за город. Цепочки движущихся красных и белых огней на других мостах через реку отражались в воде.
Кэт почувствовала, что боль, наполнявшая ее в июле после отъезда Джайлса, вернулась. Но шокового оцепенения уже не было. Боль была уже знакома. Кэт вспомнила безнадежность, охватившую ее в сентябре, и одиночество, подступавшее со всех сторон, когда проходило похмелье и она понимала, что ей остается только ждать.
У Кэт было сильное желание попросить Джайлса не заставлять ее больше играть своей жизнью, чтобы вписываться в его жизнь. Другое, такое же сильное желание толкало ее броситься ему на шею и умолять не возвращаться в Америку. Хватит и этих пяти месяцев. Как она тосковала, как постоянно вызывала в памяти его лицо, чтоб не забыть! Как ужасно ждать весь год драгоценных минут, которые они проведут вместе. И не сметь спросить, когда же он вернется, потому что страшно услышать ответ. Долго ли она может это выдерживать? Долго ли она будет ему нужна там, в Чикаго, где он достигает новых успехов, растет в должности, преуспевает?
Кэт закрыла лицо руками и прижалась к холодным перилам. Бесполезно просить его не возвращаться. Ему придется. Нельзя давать повод говорить, что она мешала Джайлсу на пути к карьере. Будто бы она могла помешать. Никогда еще Кэт не понимала с такой ясностью, что дело не в том, что карьера для него превыше всего остального. Просто она даже не подлежала сравнению с чем-либо еще. Он видел, как без колебаний и извинений колесят по всему земному шару его родители. Это было обычной частью деловой жизни. Вся горечь ее положения предстала перед Кэт как гранитная стена, слишком большая, чтобы окинуть ее взглядом и оценить размеры.
Кэт вздохнула и сжала кончиками пальцев виски. Она ни в чем не могла обвинить Джайлса. Он всегда мечтал о такой карьере. Лучшее, что она могла сделать, – это отпустить его. И пусть он запомнит ее как человека с чувством собственного достоинства. Бесполезно строить из себя жертву, как бы того ни хотелось.
– Когда ты улетаешь?
– На второй день Рождества, – ответил Джайлс. – Самым первым подходящим рейсом. Это еще одна причина, почему мне пришлось…
Кэт разрыдалась. Четыре дня. Три из которых ей придется провести дома с семьей.
– Мне так жаль, Кэти. – Джайлс притянул девушку к себе и прижал ее голову к своей кротовой куртке. – Ты потрясающе держалась все это время. Я знаю, что прошу слишком многого. Но ведь здесь неплохо? Я хочу сказать, не можешь ли ты потерпеть еще немножко? Ради меня? Если ты захочешь прекратить наши отношения, я все пойму, но… Я не могу вынести мысли, что останусь без тебя.
Все напряжение последнего месяца обернулось потоками слез. Кэт слабо покачала головой. Что еще она могла сделать? Совершенно ничего. Но даже когда потом Кэт вспоминала эту сцену, воображая себя храброй, исполненной собственного достоинства, великодушной, она не могла сказать, плакала ли она от боли, или от злости, или от разочарования, или от горестного смешения всех этих чувств.
