Текст книги "Том 7. Эхо"

Автор книги: Виктор Конецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 43 страниц)

Из семейного архива Клименченко

7. 11.49.

Уважаемый Лаврентий Павлович, пишу Вам, так как знаю, что Вы никогда не оставляли без ответа писем, знаю, что недалеко от Вас находится Петр Петрович Ширшов, который любит и знает флот и долго был министром морского флота. Думаю, что Вы поймете меня и возможно поможете.

Фамилия моя – Клименченко Юрий Дмитриевич, капитан дальнего плавания. Коротко о себе. С 1928 г. на флоте. С 1930 г. по сей день в Балт. Гос. Мор. Пароходстве. В 1941 г., будучи ст. пом. капитана на п/х «Эльтон», был интернирован в п. Штеттин, куда пришел очередным рейсом грузиться за десять дней до начала войны. В июле 1945 г. вместе с другими моряками вернулся в Союз. В августе 1945 г. был арестован в Ленинграде. Проверялся 9 месяцев. Решением особого Трибунала МВД в двух инстанциях был полностью реабилитирован. Получил «большую визу» и ушел плавать в загранплавание. В 1947 г. вместе со всеми был снят с плавания и переведен на береговую работу. Мне было предложено поехать в Либаву и принять старый танкер «Грозный», который должен был стоять на приколе и выполнять роль бункерной базы. И вот до последнего времени я был капитаном этого танкера. 1 ноября с. г. неожиданно приехал новый капитан с приказом пароходства сдать ему судно. По приезде в Ленинград 9.11 мне было предложено взять расчет. 20 с лишним лет, отданных морю, и 19 лет Балтийскому пароходству! Прекрасные отзывы за работу, хорошие характеристики, как производственные, так и общественно-политические. За все время работы я не имел ни одного взыскания, имею только благодарности.

Когда в 1946 г. меня освободили из-под стражи, то пожали руку и сказали: «Юрий Дмитриевич, помните, что Вы выходите полноправным гражданином Сов. Союза. Вы будете плавать, будете работать. Надо было разобраться в материале, и мы разобрались». И все было выполнено. Это была справедливость. Мне заплатили деньги, очень хорошо приняли в пароходстве, дали один из лучших пароходов. Я был удовлетворен, верил в будущее, у меня снова выросли крылья…

Когда впоследствии всех интернированных моряков снова сняли с загранплавания, я не был ни особенно огорчен, ни обижен. Я понимал, что это мероприятие диктуется обстановкой. Мне дали хорошую работу. Я был доволен. Танкер, который я принял, был трудный объект. Старая развалина не в состоянии была работать. А флоту нужна была база. Своим желанием, энергией, работой мы заставили заработать танкер и базу на Балтике дали. Этого не будут отрицать ни начальник БГМП, ни другие работники Пароходства, ни Министерство морского флота. Об этом все знают. За это были благодарности и премии. Работали хорошо, с энтузиазмом, с желанием. Видели, что нами довольны, что мы принесли пользу. Казалось, что жизнь вошла в свою колею, что все в порядке. И вот теперь уволен. За что же? За хорошую работу? Если сейчас сокращают штаты в пароходстве из отделов, резерва, подсобных организаций, увольняют лиц, имеющих проступки, дисциплинарные взыскания и т. п., то непонятно, почему же увольняют меня и заменяют другим. Только за то, что был интернирован? Или за то, что советское правосудие оправдало меня и дало возможность жить и работать?

Если бы от меня не отворачивался берег. Интернированный звучит так же, как «прокаженный». Есть много работы, есть много организаций, которые с удовольствием меня приняли бы в каботаж, в мелкое прибрежное плавание, на береговую работу, но достаточно прочесть в анкете «интернированный», как сразу же или несколько позже говорят «не надо». К сожалению, я знаю только свою судоводительскую работу или работу, так или иначе связанную с морем. Меня приглашали на Дальний Восток, но милиция не дала мне пропуска на выезд, я хотел пойти Севморпутем – там так же нужен допуск или «пропуск», Госморлов – тоже, Рыбтрест – тоже, в Калининград на береговую работу – тоже. Замкнутый круг. Выходит, что все, связанное с морем, не для меня? Что же делать? Неужели мне нельзя работать даже на прикольном судне, как танкер «Грозный», стоящий даже не на территории порта, неужели ни одна организация не захочет меня взять? Я готов пойти на реку, на озеро, в любой район, но знать, что меня никто не уволит, что я сумею заработать свой кусок хлеба. У меня хорошая, дружная семья, с которой я живу 20 лет. Сын комсомолец, 17 лет. И когда мальчик спрашивает «Папа, за что же тебя уволили?», я не могу ответить, что за хорошую работу, не могу ответить, что по сокращению штата, так как он знает, что должность капитана не упраздняется. Сказать, что за то, что был интернированный, он не поверит. Так за что же?

Мне нужно поддерживать семью, а при таком положении это почти невозможно.

Вот, собственно, и все, что я хотел написать Вам.

Лаврентий Павлович, я прошу вас помочь мне. Если Мин. Мор. Флота не сможет предоставить мне подходящей работы, то, может быть, Вы дадите указание о возможности меня использовать в Краснодар, в Главное управление Рыб. Промышленности Азово-Черноморского бассейна – организацию, которая приглашает меня на береговую работу письмом, но, получив мою анкету и автобиографию, почему-то не ответила.

Я надеюсь, что Ваш секретарь, к которому попадет это письмо, прочтя его, все же вручит его Вам или расскажет о нем, так как оно говорит о бездушном отношении к человеку.

Прошу ответить мне как можно скорее.

Мой адрес: Ленинград, Мойка, 31, кв. 39. Клименченко Ю. Д.

Я жду вашего решения в самый кратчайший срок.

МРФ. Управление Беломоро-Онежского пароходства. Отдел кадров.

5 июля 1949 г. г. Либава. Торговый порт. Капитану т/х «Грозный»

Клименченко Юрию Дмитриевичу.

На ваше письмо по вопросу приема вас на работу в Б.-О. Пароходство сообщаем: за отсутствием вакантных мест в текущую навигацию по Вашей специальности предоставить работу не имеем возможности.

Н-к отд. кадров Упр. Б.-О. Пароходства (подпись неразборчива)

Министерство Вооруженных Сил СССР.

Аварийно-Спасательное управление военно-морских сил.

Отдел кадров.

12 сентября 1949 г.

№ 102

Гр. Клименченко Ю.Д. г. Либава

Т/х «Грозный».

В ответ на Ваше письмо сообщаю, что никакого набора работников в систему АСС ВМС (Эпрон) не производится, а поэтому и удовлетворить Вашу просьбу не представляется возможным.

Начальник ОК АСУ ВМС подполковник Белоногов.

СССР. МИНРЫБПРОМ. БАЛТГОСРЫБТРЕСТ

16 сентября 1949 г.

Ленинград. Мойка, 31, кв. 39 тов. Клименченко

На Ваше письмо Балтгосрыбтрест сообщает, что вакантных должностей в системе Балтгосрыбтреста не имеется.

Ст. инспектор отдела кадров Балтгосрыбтреста Иванова.

СССР. Министерство Рыбной промышленности.

Главное управление Рыбной промышленности

Азово-Черноморского бассейна

ГЛАВАЗЧЕРРЫБПРОМ

Отдел кадров

11 ноября 1949 г.

Ленинград. Мойка, 31, кв. 39 тов. Клименченко

На Ваше заявление сообщаем, в связи с тем, что все руководящие должности в отделах флота трестов и портах укомплектованы, использовать Вас в системе Главазчеррыбпрома не представляется возможным.

Зам. нач. Главазчеррыбпрома Бучкин.

МИНИСТЕРСТВО РЫБНОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ СОЮЗА ССР.

Всесоюзная контора по вербовке и набору рабочих «Союзрыбпромкадры»

21 ноября 1949 г.

Ленинград. Мойка, 31, кв. 39 гр. Клименченко Ю. Д.

На Ваше письмо Всесоюзная контора «Союзрыбпромкадры» сообщает, что направить Вас на работу не представляется возможным ввиду отсутствия вакантных должностей в порты, указанные в вашем письме.

Начальник отдела по набору специалистов (подпись неразборчива)

Управление делами Совета Министров СССР.

Москва. Кремль.

23 ноября 1949 г.

№ 10243/п г. Ленинград. Мойка, 31, кв. 39

Клименченко Ю. Д.

Ваше письмо на имя тов. Берия Л. П. получено 18.11.1949 г. и направлено для рассмотрения Министру морского флота т. Новикову Н. В., куда Вам надлежит обратиться за справкой о результатах.

Помощник заместителя Председателя Совета Министров СССР Б. Людвигов

СССР. МИНИСТЕРСТВО МОРСКОГО ФЛОТА

Главное Управление кадров.

26 ноября 1949 г.

Ленинград. Мойка, 31, кв. 39 т. Клименченко Ю. Д.

Ваше письмо на имя заместителя Председателя Совета Министров СССР товарища Л. П. Берия о Вашем восстановлении на работу переслано на рассмотрение в Министерство морского флота.

Вам надлежит обратиться к начальнику Балтийского пароходства тов. Малюкову В. Д., ему Министерством морского флота даются указания о Вашем трудоустройстве.

И. о. нач. отд. кадров Транспортного Флота Перекрестов

Таллин 21.12.49 г.

Уважаемый Юрий Дмитриевич!

Вашу просьбу полностью выполнил. Сразу же с прибытием в Таллин направился к Начальнику ОВСГ, который вначале очень обрадовался предложению. Начал уже планировать, куда лучше Вас назначить, на танкер или «Волынец». Немедленно позвал своего начальника отдела кадров, который так же, как и начальник, был очень обрадован предложению, но когда я сказал им интересующие их анкетные данные, то настроение их сразу изменилось, но тем не менее я просил начальника запросить о возможности использовать Вас хотя бы на берегу в должности капитана-наставника, должность которого сейчас вакантна. Вчера, т. е. 20.12, ровно за 2 часа до Вашего звонка, я был вновь у начальника и получил ответ. Сказал мне, что он очень сожалеет, кандидатура была очень подходящая, но рекомендовали воздержаться. У них, насколько я помню, кто-то из наших работал, и были уволены. По-видимому, наш брат туда не подходит. Я ведь сам рассчитывал на них в случае, что случится со мною, но теперь это тоже отпадает, следовательно, в Таллине нечего делать. Нужно направляться куда-то вдаль. Я думаю, что, пожалуй, в случае чего подамся на озера или Рыбинское море. Больше деваться некуда.

Вас, Юрий Дмитриевич, прошу, в случае, если куда устроитесь, поставьте меня в известность. В свою очередь, если что будет случайно здесь, я дам Вам знать. Может быть, еще что-нибудь подходящее есть у рыбников, сегодня зайду туда.

С приветом Ермолаев

Привет супруге и сыну.

Автобиография

Я, Клименченко Юрий Дмитриевич, родился в 1910 г. в Ленинграде в семье студента и народной учительницы. С 1910 по 1917 г. отец работал по найму в разных учреждениях инженером-строителем. Мать преподавала в Лермонтовской народной школе. Во время Гражданской войны я и мать жили в Воронеже, где работал вначале мой отец. Отец с 1918 г. в Красной Армии. В 1921 г. мы с матерью снова вернулись в Ленинград, где я поступил в 72-ю советскую школу, мать там преподавала. В 1927 г. я закончил 72-ю советскую школу 9-летку и начал работать чернорабочим на мелких стройках. В 1928 г. я поступил в Ленинградский морской техникум. В 1929 г. в Батуми умер мой отец, который работал там инженером в Откомхозе. В этом же году я женился на Тузовой Лидии Михайловне. В 1929 г. я был отчислен из Ленинградского морского техникума за самовольный уход с вахты на учебном судне «Товарищ». В 1930 г. я поступил матросом в Балтийское Государственное морское пароходство, где плавал до 1933 г., потом снова вернулся в Ленинградский морской техникум, который и закончил в 1935 г.

С 1935 по 1941 г. плавал в БГМП на командных должностях и с 1937 г. старшим помощником капитана.

22 июня 1941 г., находясь под разгрузкой с п/х «Эльтон» в порту Штеттин, был захвачен немцами и интернирован до 26 апреля 1945 г., весь этот период времени я находился со всеми остальными моряками шести советских судов в тюрьме-лагере Вяльцбург.

8 июля 1945 г. вместе со всеми вернулся в Ленинград. 31 августа 1945 г. был арестован в Ленинграде органами МТБ и проверялся в течение 9 месяцев, после чего был освобожден, реабилитирован, получил визу и пошел плавать в загранплавание на п/х «Аскольд» в Балтийском государственном морском пароходстве. В БГМП работал до ноября месяца 1949 г. в должности капитана, после чего перешел работать в Главвосток МРФ, где работаю и по настоящий день в должности капитана.

Имею сына Игоря 1932 года рождения

Ю. Клименченко

12.11.51

* * *

Ну вот, опять настал день юбилея, бокалы пивом пенятся опять, и поздравительная ассамблея в разгаре, если можно так сказать. Я не желаю в стороне остаться, мне тоже хочется «ура» кричать, но должен честно, Вам, мой друг, признаться, не знаю я, с чего и как начать. Ведь в прошлый 33-й день рожденья я, поздравляя, Юрий Дмитрич, Вас, Вам говорил, что близится спасенье, что недалек уже свободы час, Что скоро Вы, на Родину вернувшись, жену и сына сможете обнять и, как от сна кошмарного очнувшись, о всех своих страданьях рассказать. Как жили за колючею оградой, как слушали сирены жуткий вой, и как картошка нам была отрадой в те дни, когда нас мучал голод злой. О том, как вместо верного секстана, орудовали кухонным ножом, и как с телегой каждым утром рано Вы с «папой» Климом шли за «молоком». Как часто ночью видели в окошке разрывы бомб и свет прожекторов, как вкусно Жорж варил рагу из кошки и как войной ходили на клопов. Я говорил, что Вас уже каюта на лайнере прекрасном ждет давно, что в дом Ваш, полный теплого уюта, Вы возвратитесь скоро снова, но… В своих словах я был неосторожен, не рассчитав, быть может, свой талант, сегодня честно я признаться должен, что из меня не вышел хиромант. Уж год прошел, и снова, к дню рожденья, я поздравительный стишок пишу, боюсь, что я словами поздравленья на этот раз Вас просто рассмешу. Ну что ж, не вышла просто, знать, «планета», мне будущее наше предсказать, учту святую заповедь поэта: писать «стишки» и меньше рассуждать. Однако все же я себе позволю поздравить Вас, мой друг, и пожелать скорей отсюда вырваться на волю, где Вас не устают любить и ждать. И верьте, Юрий Дмитрич, мне, что близок тот светлый час, когда, огнем горя и побеждая страшный смерти призрак, взойдет над нами радости Заря!?

Г. В. Ф

Вяльцбург, 17 марта 1944 года.

Владивосток, 20 ноября 1975 года

Дорогой Игорь!

О кончине Юрия Дмитриевича с глубоким прискорбием узнал из газет – «Литературной России» и «Водного транспорта», к сожалению, с опозданием, когда вернулся из санатория… Дома застал его последнюю книгу с дарственной надписью, написал ответ и только через два дня, просматривая газеты, узнал… А потом получил письмо от Г. А. Брегмана с некоторыми подробностями. С Юрием Дмитриевичем мы плавали еще матросами, в тридцатых годах, на одном судне, были друзьями… потом судьба раскидала нас по разным меридианам, он на востоке бывал редко, а я редко на западе. В послевоенные годы встречались главным образом в Арктике, последний раз на Диксоне и в Тикси в 1971 и 1972 гг., переписывались… в первом варианте его книги «Корабль идет дальше», публиковавшемся в «Морском флоте», Юра вспоминает обо мне, описывая плавание на «Рошале».

Примите от меня глубокие соболезнования по поводу тяжелой утраты. Он так переживал потерю своей Лидочки, это, конечно, ускорило… А я помню Лидочку, когда Вас еще на свете не было…

Я поставил вопрос в местном отделении Союза писателей отдать должное памяти Юрия. Решили в местном Музее торгового флота создать небольшую экспозицию, посвященную светлой памяти Юрия Дмитриевича как писателя-мариниста, много писавшего о море и моряках. С администрацией Музея вопрос согласован…

Ваш капитан Георгий Яффе

Среди полученных мною писем есть лишь одно стихотворное, автор – капитан танкера «Маршал Жуков» Алексей Иванович Антонов. («Маршал Жуков», систершип танкера «Маршал Бирюзов», тоже строился в Сплите.) Ты расскажи и про ночные бденья, И как моряк находит вдохновенье В стихии и в себе самом. Мечтал и я когда-то написать, О чем-то главном людям рассказать, Но не могу придать корявым мыслям лоску. Ведь двадцать с лишним капитанских лет, Увы, оставили свой след Не только в печени и в реденькой прическе. Ты на два года младше, ты еще мальчишка, – Еще есть время посидеть над новой книжкой. Достаточно тебе штормов и льдин. Пора травить, что выбрано втугую. Теперь писать, писать напропалую. Пусть знают обыватели-невежды, Что все еще идут за Доброю Надеждой – Находятся такие чудаки! – Которые по волнам вечно бродят, Чего-то там в душе своей находят, Которым жизнь сидячья не с руки, Что есть еще летучие голландцы! И что у них меж жизнью и мечтой Еще не стерлись кранцы!

Вот такие стихи наши капитаны пишут…

А чтобы вы поняли, что это за танкеры, то знайте – если эту штуку поставить на попа, она будет в два раза выше Исаакиевского собора.

Россия океанская

С юности хотелось написать рассказ о П. С. Нахимове. У Тарле есть намек, глухой намек, что адмирал, поняв невозможность удержать Севастополь, сам искал смерти. Потому и стоял открыто на бастионе, когда по нему прицельно стреляли с полусотни сажен.

И еще поразил меня документ, который приведу с сокращениями:

«Акт о глумлении англо-французских захватчиков над могилами русских адмиралов М. П. Лазарева, В. А. Корнилова, П. С. Нахимова и В. И. Истомина.

11 апреля 1858 г.

…Во исполнение распоряжения г. контр-адмирала и кавалера Бутакова сего числа в 10 утра, прибыв на место заложенного в Севастополе храма во имя Святого равноапостольного князя Владимира, где устроены общий склеп покойных адмиралов Лазарева, Корнилова и Истомина и могила адмирала Нахимова… открыв как означенный склеп, так и могилу адмирала Нахимова, нашли…

В своде над склепом во время занятия Севастополя союзными войсками был сделан пролом и заделан непрочно… в оном крышка над гробом адмирала Корнилова совершенно изломана, что произошло… вероятно, людьми, спустившимися через пролом в склеп прямо на гроб; с гроба адмирала Истомина крыша снята вовсе… на мундирах адмиралов Корнилова и Истомина эполет не оказалось; в могиле Нахимова дождевая вода покрывала гроб адмирала до половины, крышка гроба изломана на мелкие части… и бренные останки адмирала были засыпаны землей, набранной извне могилы, в могиле был обнаружен шанцевый инструмент иностранного происхождения; на полуистлевшем мундире адмирала Нахимова эполет также не оказалось…» Подписи.

Думаю, ни Лазарев, ни Корнилов, ни Истомин, ни Нахимов ничего подобного с прахом своих противников не позволили бы, а, узнав о таком святотатстве подчиненных, обошлись бы с ними чрезвычайно круто.

Но сейчас вернемся к нашим дням. «Известия» № 246, 1991 г., статья Б. Коржавина «Кощунство. Прах героев нашли… в коробке из-под фруктов»: «Нынче летом бесследно исчезли останки героических русских адмиралов, составляющих славу российского флота, государства Российского. Причем исчезли буквально под носом командования Черноморским флотом».

Еще в 1927 г. над прахом адмиралов нависла зловещая тень, пишет Б. Коржавин. И приводит документ от 7 июля 1927 г., адресованный Севастопольскому городскому Совету: «Административный отдел Севастопольского районно-исполнительского комитета просит назначить комиссию с председателями Административного отдела и Военно-исторического музея на предмет осмотра и изъятия замурованных гробов в полу Владимирского собора. Местная советская власть устраняет или обязует соответствующих лиц устранить из храмов и других молитвенных домов, составляющих народное достояние, все предметы, оскорбляющие революционное чувство трудящихся масс, как то: мраморные или иные доски и надписи на стенах и богослужебных предметах, произведенных в целях увековечения в памяти каких бы то ни было лиц, принадлежащих членам низверженной народом династии и ее приспешников».

На свой запрос ревнители революционного чувства народных масс получили ответ, что «еще не подошло подходящее время для проведения этой операции».

«Подходящее время» началось спустя четыре года, когда собор был закрыт, а его помещения были отданы ОСОАВИАХИМу под авиамоторные мастерские. Тогда-то борцы с «приспешниками низверженной династии» взломали усыпальницу адмиралов, разломали гробы, а останки великих флотоводцев большей частью уничтожили. Склеп был засыпан землей и мусором, а взлом к нему замурован. (Какими невинными шалунами были англо-французские «союзники»! – В. К.)

Только в 1974 г. собор был наконец передан Музею героической обороны и освобождения Севастополя. Летом прошлого года сюда приехали гости с берегов Невы – специалисты института «Ленпроектреставрация». С согласия директора музея Ю. Мазепова они вскрыли склеп, очистили его от земли и мусора. На дне его обнаружили обломки одного из четырех разрушенных гробов и немногочисленные разбросанные останки адмиралов. Затем эти останки увезли из Севастополя в град Петров.

Они были найдены в квартире одного из студентов-археологов, в картонной коробке из-под фруктов…

Через два дня после знакомства со статьей Б. Коржавина «Кощунство» (хотя какое тут «кощунство»? Питекантропский бандитизм, скорее уж!) мне пришлось выступать в бывшем Морском музее, ныне Высшем военно-морском училище имени Фрунзе.

К сожалению, сам я заканчивал другое училище. И каждый раз, когда переступаю порог бывшего Морского корпуса, волнуюсь так, как волнуются верующие, вступая в храм.

Кстати, здесь еще юношей, кадетом, гардемарином П. С. Нахимов сблизился с будущими моряками-декабристами. С Завалишиным даже служил потом на одном корабле и спал в одной каюте. Потому и без допроса в соответствующей комиссии Нахимов не обошелся.

Сосланные в Сибирь моряки, конечно, тяжко переживали трагедию Севастополя и гибель друзей-адмиралов. В память о них Михаил Александрович Бестужев посадил вдоль Амура ниже города Сахалян-Ула Севастопольскую аллею. Семена акации и других деревьев собирал для него около усадьбы Нахимова его ближайший друг адмирал Михаил Францевич Рейнеке (на морской карте можете найти два острова и залив его имени).

М. А. Бестужев полагал, что память о таких людях, как Нахимов, Корнилов или Истомин, «побуждает к действиям и что грядущие поколения построят новый Севастополь – морскую крепость России на Тихом океане».

Далеко смотрел Михаил Александрович!

Только вот коробка из-под фруктов с прахом адмиралов не могла присниться ему и в бредовом кошмаре.

…Вышел я на сцену огромного зала в училище Фрунзе, спрашиваю у доброй тысячи нынешних кадетов и гардемаринов:

– Заметку «Кощунство» в «Известиях» читали?

Гробовое молчание…

Кодекс морской чести, морского братства в нас начинали разрушать еще с училища. Получить назначение на приличное судно мог только член КПСС, только он имел шанс стать старпомом или капитаном. Иди, курсантик, на комсомольскую работу, на «общественную», а еще вернее – в стукачи. А тому умнику, который на лекциях по марксизму-ленинизму читал под столом книгу Нахимова, придется лет до 50 покрутиться вторым помощником по трюмам.

Однако и военный и торговый флоты долго сопротивлялись Системе, ибо служат и работают в чужеродной человеку стихии, а стихии не терпят лжи.

Десятилетиями страна одно говорила, другое думала. Но если я одно буду командовать, а другое думать в разгар шторма, то окажусь на грунте весьма быстро.

Капитаны нынче редко доживают до пенсии. Мрут от инфаркта на мостиках. Количество судов на морских путях увеличивается, размеры судов растут, скорости увеличиваются, грузы становятся опаснее. Напряжение дикое. Вспомните недавние забастовки мурманских атомных ледоколов – гвардии торгового флота. Представьте себя на мостике атомохода (после Чернобыля!). Представьте, что вы с полного хода высаживаете «Россию» на камни и калечите реакторы! А ледокольщики работают на стыке Аляски, Канады, Норвегии. И если нечто подобное произойдет, то не одной России и Сибири касаться будет.

Еще до технического развала флот начал разваливаться нравственно. Я знаю несколько случаев, когда капитан, получив «SOS» с аварийного судна, не менял курс и не следовал ему на помощь. И это русские моряки! За подобное на море положена уголовная ответственность, а в случае удачной спасательной операции – крупная материальная награда. Но сколько за этой наградой по международным судам толкаться будешь! А чтобы отвертеться от наказания за уклонение от помощи гибнущему судну, у меня тысячи причин и поводов найдется – тут уж будьте уверены!

Эх, это наше знаменитое «как бы чего не вышло!»

Мне же спускать шлюпки в штормовой океан, морячков высаживать, буксир заводить, пожар на чужом, незнакомом пароходе тушить! А если я своих людей погублю, свой корабль искалечу? Зачем мне это нужно? Расставаться с партбилетом и уходить на берег?.. Нет, не принял мой радист «SOS» – пролопушил, магнитная буря ему уши заткнула. Так я и запишу в судовой журнал. Для прокурора главная бумажка.

«Капитан судна, находящегося в море, по получении из любого источника сигнала о том, что судно или самолет, или какое-либо их спасательное средство терпит бедствие, обязан полной скоростью следовать на помощь людям, терпящим бедствие, сообщив, по возможности, им об этом. Если он не может этого сделать или в силу особых обстоятельств считает нецелесообразным или ненужным следовать для оказания им помощи, то он должен указать в судовом журнале причину, вследствие которой он не пошел на оказание помощи людям, терпящим бедствие».

Каждая клетка советского капитана от Владивостока до Калининграда была пропитана страхом. Один раз в Москве щелкнут бичом – и все станут во фрунт и запоют «Интернационал». Только один раз надо щелкнуть. И не питайте никаких иллюзий. Кто рискнет поднять голос против смелости или искренности? Однако инерция толпы – это инерция стада, которое уже никто никуда не гонит и кнут над которым, может быть, уже не свистит, а стадо как начало свой бег, так куда-то и лупит во всю ивановскую.

Сила инерции проникает во все области жизни, материальной и духовной, и в искусство тоже, и от этого нередко складывается неверное представление о мире, о нашей истории, стране. Например, в нашей литературе господствует исключительно континентальное мышление, и мироощущение наших граждан соответственно формируется континентальным. Не представляем мы Россию огромной приокеанской державой. Империей – да, представляли. А вот чтобы океанской – нет! Тут дело уже серьезной философией и психологией пахнет…

Вот и после вопля в «Известиях» об издевательстве над останками севастопольских адмиралов мы от главкома Чернавина за несколько месяцев пока и звука не услышали. Хотя Санкт-Петербургское общество «Память Балтики» прямо и публично обратилось к нему с просьбой извлечь останки национальных наших святынь из фруктовой коробки, отдать им соответствующие почести и похоронить по-христиански и торжественно.

Лично я главкома понимаю. Когда господин Кравчук принимает на себя командование Черноморским флотом и Севастополем, тут не до старых адмиральских костей.

В. Конецкий

Известия. 1992. 15 янв.