Текст книги "Гордость и булочки, или Путь к сердцу кухарки (СИ)"

Автор книги: Вейла Лили

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

ЧАСТЬ I. Глава 2

Стук колёс, стук дождя, херес и сами по себе являются прекрасными снотворными средствами, вместе же они дали сокрушительный эффект – Гленда заснула, даже не раздеваясь, лишь сбросила толстый кожаный ремень – подарок ещё одного из подопечных орчат.

Купе она осмотрела мельком – оно отличалось той же помпезной роскошью, что и обеденная “зала”, однако небольшой закуток, в котором обнаружились кран с раковиной и туалет, выглядел вполне обычно. Никаких золотых унитазов.

Спалось Гленде так хорошо, как давно не спалось. Уже пару месяцев, с тех самых пор, как она впервые услышала обрывки разговоров Натта и его Госпожи, а затем допросила Натта с пристрастием и поняла, какое готовится свинство, она не могла спать спокойно. Натт уверял её, что на самом деле ничего не случится, что вся эта история – не более, чем очередная шахматная партия между Ветинари и леди Марголоттой, что патриций в результате несомненно вывернется, и оба получат удовольствие от противостояния. Он приводил какие-то длинные цитаты со словами, вроде “сублимация” и “конструктивная деятельность”, но чутьё Гленды подсказывало: грядёт что-то тёмное, неправильное, опасное.

Как-то раз, в один из предыдущих визитов Ветинари, когда Гленде и Натту пришлось покинуть тихое орочье поселение, нарядиться шикарными господами и отправиться на званый ужин к Госпоже, Ветинари произнёс фразу, заставившую Гленду содрогнуться от ужаса: “Мир – это промежуток между войнами, который нужен, чтобы подготовиться к следующей войне”. Гленда не хотела никаких следующих войн!

Натт уверял, что ни леди Марголотта, ни Ветинари такого не допустят, но она-то помнила, как в период Лешпского кризиса недоумки-вояки отстранили Ветинари от управления городом. Как носились по городу вооружённые идиоты с криками “Мы им покажем!”. Как безумие охватывало людей, будто заразная болезнь, и вот уже ни на что негодная в мирной жизни мужская часть семейки О’Столлопов записалась в гвардию какого-то надутого индюка с пышным титулом, а Джульетта рыдала целый день напролёт, переживая, что отца и братьев поубивают.

Леди Марголотта, похоже, просто не понимала, что Ветинари, несмотря на звание тирана, не обладает в Анк-Морпорке той же полнотой власти, какой она – без всякого титула верховной правительницы – в Убервальде. Гленда даже решилась её на эту тему просветить, хоть разговоры с её светлостью никогда не доставляли ей удовольствия. Если Ветинари когда-то поставил Гленду на место, сказав прямо, что он слишком занятой человек, чтобы тратить время на долгие разговоры с кухарками, то леди Марголотта действовала тоньше: рядом с ней вы просто чувствовали себя недостойным смертным, который посмел зайти слишком далеко. Гленда ненавидела это чувство, но всё-таки решилась – сделай максимум того, что можешь, и твоя совесть будет чиста, говорила она себе. Увы, иного результата, кроме чистой совести, она от этого разговора не получила, разве что в очередной раз ощутила себя песчинкой, недостойной марать подол роскошного платья Госпожи. Услышала, что она милое дитя, что ей не стоит забивать свою светлую голову такими скучными и сложными вещами, как политика, и что лучше направить усилия на что-то действительно стоящее – вот, кстати, пирог, который она привезла к ужину выше всяких похвал, тысяча благодарностей. Впервые Гленда жалела, что человек (вампир) не подавился её едой.

Ощущение неизбежности катастрофы в сочетании с полным отсутствием возможности хоть как-то на это повлиять, сводило Гленду с ума. Она стала хуже спать, потеряла аппетит и даже немного похудела. Натт как-то заметил, что её скулы стали более выразительными, но Гленду это не особо утешало – она давно научилась принимать себя такой, как есть, и, потеряв в весе, чувствовала себя некомфортно.

С каждым днём тревожность прирастала как снежный ком и наконец обрушилась на Гленду на званом ужине в честь Ветинари, когда она поняла, что патриций проигрывает, а леди Марголотта не собирается ослаблять давление. Она почти не ела, потому что руки слишком дрожали, чтобы правильно держать вилку; она еле сдерживалась, чтобы не встать и не накричать на собравшихся: одурели вы что ли?! Жизни людей зависят от вашей болтовни, прекратите притворяться, что это милая дружеская беседа!

Ей удалось сохранять внешнее спокойствие до конца ужина, но вечером, дома, она высказала Натту всё, что об этом думала. Потребовала, чтобы он немедленно собрал в кучу свои гениальные мозги, вспомнил все слабости леди Марголотты и придумал что-нибудь, чтобы её вразумить. Но Натт лишь молча удалился в кузню, два часа что-то там ковал с бешеной скоростью, а затем вернулся и спокойно заявил, что он не пойдёт против леди Марголотты. Да, он согласен, что его народ ни при каких обстоятельствах не должен принимать участия в войне, но и выступать против Госпожи он не станет. При худшем раскладе, если из-за ультиматума леди Марголотты Ветинари потеряет власть, и Анк-Морпорк начнёт войну, орки сохранят нейтралитет. В конце концов, тот, кто нападает, всегда сам виноват.

Нейтралитет!!! Это слово будто ударило Гленду под дых. А ещё то, что Натт возложил ответственность за возможное (весьма вероятное, по мнению Гленды) начало войны на Анк-Морпорк. Да, хотелось ей сказать, мы стали центром мира, и многим может не нравиться, что мы диктуем свои условия. Но мы добились этого, потому что стали принимать с распростёртыми объятиями всех без разбора, лишь бы готовы были работать. Займитесь собой: своими тёмными обычаями, своей отсталой аристократией, которая относится к простым людям как к сброду, своими крестьянами, которые скорее помрут в “чистоте традиций”, чем наведут у себя настоящую, гигиеничную чистоту! Решите свои проблемы, а не пытайтесь подчинить или спровоцировать нас!

Ей хотелось всё это выпалить одним духом, но она внезапно поняла, что уже говорила это и не единожды. Какой смысл повторять? В ту ночь она заперлась на кухне и до утра пекла пироги, а на утро, взяв самый удачный, сложила в корзинку минимум необходимого для путешествия, нашла в дальнем углу шкафа кошелёк с анк-морпоркскими долларами – скромные сбережения, которые у неё оставались ещё со времён работы в ночной кухне, и пошла к Здецу. Пешком.

Первые полчаса пути она была уверена, что садиться на поезд не придётся. Что Натт вот-вот обнаружит её отсутствие, догонит, извинится, пообещает что-нибудь сделать… Она ведь его догнала! А ему даже не нужен для этого почтовый экспресс, достаточно сесть на лошадь-голема. Анк-морпоркскую лошадь-голема, не стоило ему об этом забывать.

Через час пути она поняла, что если бы Натт хотел, он бы уже её догнал. Конечно, в голове возникали десятки причин, которые могли его задержать, но здравый смысл подсказывал – если бы действительно хотел, догнал бы. Она присела на придорожный камень и пересчитала наличность.

Этого могло хватить на спальный вагон и пару дней жизни в Анк-Морпорке, в какой-нибудь совсем дешёвой дыре. Или на билет в третий класс (которым на такие расстояния ездили разве что привычные к трудностям гномы и гоблины) и неделю жизни в Анк-Морпорке в приличной гостинице. Она, всё ещё слабо представляя, как это выдержит, и, до конца не веря, что это происходит, выбрала второе.

До начала путешествия Гленда и не знала, какую тяжесть носила в себе всё это время, и только теперь, заснув под умиротворяющий стук поезда и дождя, убаюканная хересом, наконец-то расслабилась и сбросила ношу. Во сне ей было так хорошо! Казалось, она забыла что-то важное и неприятное, но задумываться об этом не хотелось.

Она снилась себе в том времени, когда была простой университетской кухаркой – будто у них с Джульеттой выходной, и они отправились гулять по Анк-Морпорку. Они глазели на богато одетых дам, обсуждали их наряды, было тепло, но ещё не жарко. Цвела сирень, и её запах разносился по всему городу. На Саторской площади они набрели на толпу, в центре которой стояли командор Ваймс и патриций. Ветинари требовал, чтобы Ваймс принял в стражу живой куст сирени, командор рычал, как настоящий терьер, и говорил, что это для него уже чересчур, и если Ветинари так надо – пусть сам командует стражей, в которой служат грёбаные растеньица. Куст качался, скромно потупив ветки.

– А вот и мисс Гленда, – внезапно сказал Ветинари, развернувшись в её сторону. Гленда похолодела: откуда бы патрицию знать её имя? – Мисс Гленда, – продолжал Ветинари, – знаменита своим трезвым взглядом на жизнь и любовью к справедливости. Рассудите нас, мисс Гленда. Давайте, не стесняйтесь, выскажите своё мнение.

Гленда замерла, парализованная этим предложением, но тут над городом пронёсся ужасный звук. Кто-то крикнул: “Дракон!”. Все резко задрали головы вверх, Гленда тоже дёрнулась… И проснулась. “Ужасный звук” оказался паровозным гудком. Некоторое время она лежала, тяжело дыша и осознавая, где она, кто она и что происходит. И внезапно на неё накатило понимание: вся её жизнь за последние шесть лет – вот, что она забыла во сне! Улетучившаяся было тяжесть придавила её к кровати мёртвым грузом, и Гленда, прижав к груди Шатуна, наконец-то расплакалась. Она оплакивала всё: и закончившиеся так странно и непонятно для неё самой отношения с Наттом, и судьбу Анк-Морпорка, которая оказалась под угрозой, и себя – ту девчонку, что когда-то посмела спорить с патрицием, а затем не побоялась, бросив всё, отправиться на край света спасать племя орков. Она оплакивала свою прошлую жизнь, и постепенно, с каждым всхлипом и каждой слезой, непомерная тяжесть немного отступала.

***

Наплакавшись так, что казалось, в ней не осталось ни капли жидкости, Гленда поднялась с постели. Тут же выяснилось, что жидкость в ней-таки осталась, и Гленда порадовалась, что заранее выяснила, где тут туалет. Решив основную проблему, она осмотрела помещение внимательнее и обнаружила в стене небольшой душ. Очень кстати! – подумала Гленда, увидев своё отражение в зеркале над умывальником. Прогулка по пыльной дороге и следы от подушки на лице внешность не улучшали. И если следы от подушки видела только она, то пыль в волосах, а также на лице и одежде наверняка заметил Ветинари. Гленду мало волновало мнение патриция о её внешности, но выглядеть замарашкой было обидно.

Она быстро (насколько позволяли слои) сняла одежду, благо из “ванного” закутка её можно было добросить до кровати, не пересекая порога, и осторожно повернула оба крана. Вода исправно полилась и даже оказалась чуть горячее, чем нужно. Гленда добавила холодной и с удовольствием встала под широкие струи, растрепав затянутые в тугой пучок волосы. Вот что-что, а волосы в Убервальде у неё почему-то росли как на дрожжах, коса стала толщиной в руку. “И где ты теперь возьмёшь полотенце, чтобы всё это богатство высушить?” – спросила себя Гленда. Но проблема, хоть и действительно актуальная, не вызвала у неё должного волнения. Чувства будто замёрзли, она ощущала лишь опустошение, и от этого было странно хорошо.

На полочке над умывальником нашёлся крошечный, на пару раз, пузырёк с шампунем и приличный кусок лавандового мыла. Гленда с удовольствием пустила в дело и то, и другое, и вышла из душа с ощущением, будто родилась заново. “Хотя, – подумала она, – это странное выражение, чтобы сказать, что тебе хорошо. Когда человек или любое другое существо рождается, оно выглядит и чувствует себя не самым лучшим образом. Да и пару дней после того, как тебе пришлось, скрючившись, пролезать через узкую щель, наверняка болят все кости.”

Она помогала орчихам с родами. Не то, чтобы они не справлялись с этим до неё, но так она по крайней мере могла проследить, чтобы в процессе использовались горячая вода и чистые полотенца. А собственных детей они с Наттом так и не завели. И не потому, что не пытались. Просто что-то не получалось. Натт предположил, что это оттого, что биологически они всё-таки принадлежат к разным видам, в природе, мол, такое случается. Кажется, он очень переживал оттого, что это ранит её. Гленда понимала, что должна бы расстроиться, даже старалась выглядеть соответствующе опечаленной, чтобы не обидеть Натта, но в душе не чувствовала потери.

После того, как она приехала в Убервальд и наслушалась историй тамошних жителей – орков, гномов, слуг леди Марголотты, того пастора, с которым дружил Натт, мир казался Гленде слишком страшным местом, чтобы приводить в него новую жизнь. Глупо, думала она, обрекать существо, которое изначально и безусловно будешь любить, на риск жить в страхе и страдании. И, учитывая особенности физиологии Натта, кто знает – не будет ли рождение ребёнка стоить самой Гленде жизни. И кто тогда позаботится о её ребёнке – Госпожа? Вот уж спасибо, лучше никак, чем так.

В общем, теперь она была даже рада тому, как всё обернулось. Будь у них с Наттом дети, она не смогла бы просто выйти из дома, сесть на поезд и отправиться в родной город. Как бы ни было больно понимать, что они с Наттом, скорее всего, расстались окончательно, была в этом и хорошая сторона. И сейчас, пока действовала целительная сила выплаканных слёз, Гленда осознавала её всё чётче с каждой минутой – она возвращалась в Анк-Морпорк. При мысли о том, что она выйдет из поезда и вместо привычного чистого горного воздуха вдохнёт специфический (весьма специфический) запах большого города, её сердце сладко трепетало.

Она и не думала, что скучает по Анк-Морпорку, пока не поняла, что скоро его увидит. Натт, наверное, назвал бы эту её тягу к неприятному и малопригодному для здоровой жизни месту какими-нибудь мудрёными словами, вроде “сублимация некрофилических желаний” (или “копрофилических”, если учитывать, что речь шла об Анк-Морпорке), но Гленде было плевать. Она возвращалась домой. В понятный знакомый мир, где никто не будет надзирать за ней, выясняя, приносит ли она пользу. Где всегда можно сказать соседям, чтобы они не совали нос в твои дела, и это никак не скажется на возможности получить свежее молоко к завтраку (Гленда однажды поплатилась за резкий ответ назойливой молочнице, пришлось извиняться, хотя она вовсе не чувствовала себя виноватой). Где можно сходить в театр или оперу – пусть прежде Гленда не особо ценила эти развлечения, но это в ту пору, когда они были в двух шагах от неё. Где, наконец, волшебники задавались идиотскими вопросами и ставили не менее идиотские эксперименты, не задумываясь о том, будет от этого польза или нет, а ради чистой радости познания.

Боги! – думала Гленда, рассеянно вытирая волосы второй запасной парой панталон, – сейчас она обрадовалась бы даже разговору с занудой-Тупсом о каком-нибудь блит-феномене. Впрочем, если верить письмам Джульетты, после того, как его совратил Пепе, Тупс стал меньшим занудой. А Пепе стал меньшим… меньшим Пепе, если можно так выразиться. В общим, обоим это пошло на пользу. И ведь никому нет дела, продолжала думать она, рассеянно глядя на табличку над кроватью. То есть, судачить об этом, конечно, будут, но и только. Уж точно никто не откажется продать любому из них кусок сыра или ветчины только потому, что они “ведут себя неподобающе”.

“Дорогие гости Анк-морпоркской гигиенической железной дороги!” – сообщала надпись на табличке, которая привлекла внимание Гленды. “Комплекты постельного белья, а также чистые полотенца и халат для принятия водных процедур вы найдёте в специальном отделении под спальным местом. Пожалуйста, нажмите на рычаг слева…” Гленда застонала, глядя на мокрую тряпку в своих руках. Конечно, у неё была другая запасная пара панталон, и ещё высохнут те, что она постирала в душе, но что ей стоило сначала прочитать инструкции! Она нажала на рычаг. Матрас, на котором она спала, волшебным образом перешёл из горизонтального в вертикальное положение, открыв вместительный ящик. Купе наполнил запах лаванды.

Гленде доводилось прежде ездить в спальных вагонах второго класса, но там такой роскоши не было. Говорят, этой стороной жизни поездов заведовала жена первого на Диске железнодорожного магната Гарри Короля, Юфимия. Похоже, для спецвагона патриция она расстаралась, впрочем, на свой лад. Гленде казалось, что Ветинари вряд ли относится к тому типу людей, которые приходят в восторг от постельного белья в мелкий (лавандовый) цветочек, хотя Гленде оно скорее нравилось. И уж точно она не могла представить себе патриция, завернувшегося в ярко-розовый или нежно-голубой халат.

Впрочем, это купе, видимо, изначально предназначалось для гостей, вполне вероятно, что у самого Ветинари похожий ящик заполнен черными простынями и халатами с вышитым на них гербом патриция, как известно, тоже чёрным*.

__________

*В своих предположениях Гленда оказалась одновременно недалека от истины и не права: печатать герб патриция на белье леди Король всё же не рискнула. Сам же Ветинари, когда увидел чёрные простыни, попросил Стукпостука “заняться этим” потому что “носить чёрное и спать в чёрном – совершенно разные вещи” и “если я лягу во всё это да ещё и в чёрной ночной сорочке, я буду чувствовать себя как в гробу, Стукпостук”. И да – по сравнению с чёрными простынями лавандовые цветочки привели патриция если не в восторг, то уж точно в хорошее расположение духа.

_________

Ярко-розовый халатик оказался дамским, но Гленде цвет не нравился категорически. Такие вещи подходили Джульетте, но не ей. Поэтому Гленда завернулась в большой мужской халат – по объёму груди он подходил ей больше, да и цвет приятнее.

Высушив волосы полотенцем (светло-лавандовым), Гленда задумалась, что делать дальше. Желудок с самого момента пробуждения давал о себе знать, и теперь Гленда с тоской вспоминала оставленный патрицию собственный кусок пирога. Надо было взять его с собой! Или хотя бы те булочки – не так уж они были плохи. Конечно, она всё ещё помнила, где кухня, но выходить во внешний мир было… Боязно. Солнце клонилось к закату, а она так и не увидела нигде свечей и боялась бродить по вагону в темноте, особенно учитывая, что тут, помимо Ветинари и его секретаря, были другие люди. Да и секретарь. Да и сам Ветинари! Гленда внезапно поняла, что встреча в тёмном коридоре с патрицием в сложившихся обстоятельствах пугает её меньше всего, и нервно фыркнула, не зная, как относиться к этому открытию.

К тому же, чтобы выйти, нужно было одеться, а натягивать пыльное, и что уж скрывать, немного пропахшее потом платье на чистое тело совсем не хотелось. В принципе, этикет, насколько она знала, позволял в ночное время разгуливать по помещению в халате (некоторые волшебники из Незримого Университета, впрочем, считали любое время суток ночным), и тут она возвращалась к вопросу свечей.

“Так, – сказала себе Гленда, вернув постель на прежнее место, – соберись и учись на собственных ошибках – раз тут было написано про полотенца, может, и ящик со свечами найдётся?” Она осмотрелась. Слова “свечи” нигде видно не было, однако над дверью обнаружилось кое-что знакомое. Гленда видела такое в Королевском банке – газовые рожки. Она осторожно потянула за верёвочку, привязанную к стеклянному шару, ничуть не напоминающему по форме рожок, и внутри с тихим шипением загорелся свет.

Она осторожно выглянула в коридор, чтобы проверить, есть ли такие же рожки там, не зажглись ли они уже (всё-таки смеркалось), и обнаружила на прикреплённом к стене сидении молодого гнома в длинной кольчужной юбке.

– Ой! – сказали они с гномом, вернее, с гномихой одновременно.

– Простите, я…

– Я просто хотела…

Они начали одновременно и одновременно же замолчали. Затем гномиха спрыгнула с сидения, которое сразу же мягко отщёлкнуло вверх и слилось со стеной, и уверенно продолжила:

– Добрый вечер, мисс Гленда, позвольте представиться – капитан Задранец, Шельма Задранец, мисс, и я пришла поблагодарить вас за пирог.

– Приятно познакомиться, – неуверенно ответила Гленда. – И давно ты тут сидишь?

Имя Шельмы она проглотила даже не улыбнувшись – если каждый день общаешься с жителями города под названием Здец (правильно, конечно, Задец, но это вряд ли меняет что-то к лучшему), то “Шельма Задранец” – далеко не самое странное, что ты можешь услышать. Шельма, похоже, готова была к любой реакции и едва заметно вздохнула с облегчением.

– Я всё равно должна патрулировать коридор, – пожала она плечами, отчего её кольчужная блузка мелодично звякнула. Гленда узнала звук – микрокольчуга. У неё тоже такая была, правда, теперь она осталась в Убервальде (“Вот, что надо было с собой забирать, дура!” – запоздало посетовала она).

– Послушай, – решилась Гленда, в надежде на то, что одна женщина всегда поймёт другую, к каким бы видам они ни относились, – раз уж ты всё равно тут патрулируешь, не могла бы ты принести мне с кухни что-нибудь перекусить? Я страшно проголодалась, пока спала, а платье… В общем, я хотела бы его постирать, перед тем, как надевать снова.

– О, конечно! – отозвалась Шльма. – Но если проблема только в платье, мисс, я… Думаю, я могла бы вам что-нибудь одолжить. У меня есть обычные платья, микрокольчуга – это только для дежурства. Всё чистое! Я всегда беру с собой больше одежды, чем требуется, – понизив голос, покаянно добавила она.

– Давай без всяких “вы” и “мисс”, ладно? – предложила Гленда. – И… На самом деле было бы здорово, если бы ты смогла найти для меня блузку и юбку, или какое-нибудь платье, м-м, пошире.

– Я уже придумала, что вам… тебе принести! – глаза Шельмы загорелись, и она, позвякивая, упорхнула к третьей двери слева от Гленды.

Что ж, пока путешествие проходило намного приятнее, чем она ожидала, садясь в поезд. Но Гленда не спешила расслабляться, подозревая, что в долгом пути её могут ждать самые разные сюрпризы.