Текст книги "Морально противоречивый (ЛП)"
Автор книги: Вероника Ланцет
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 51 страниц)
Я наклоняю ее подбородок вверх, придвигаясь вперед, чтобы поцеловать ее в губы.
– Отныне все будут склоняться перед тобой, – я продолжаю, наблюдая, как маленькая слезинка скатывается по ее лицу.
Прижав большой палец к ее коже, я вытираю ее.
– Ты моя богиня, – тихо прошептал я, – моя жена, мой партнер, – я еще раз поцеловал ее в щеку, пробуя свежие слезы, – мое все. И это значит, что мы правим вместе.
– Иногда ты слишком милый. – Она поднимает руку, чтобы погладить мою челюсть, ее губы расширяются в великолепной улыбке.
– Только для тебя, Дьяволица. Ты – мое единственное исключение.
– А ты – мое. – Отвечает она, обхватывая меня руками за шею и притягивает к себе, наши губы встречаются в поцелуе, от которого замирает сердце.
По правде говоря, все, что я делаю, я делаю для нее и всегда буду делать для нее. Включая встречу со своим прошлым.
Потому что я знаю, что мы никогда не сможем жить в мире, когда над нашими головами висит столько пустых нитей.
Образы приходят незапланированно. Мои брови подергиваются, когда я вижу себя все глубже и глубже погружающимся в чужой ландшафт, весь пейзаж незнаком и сбивает с толку.
Но одно я знаю точно.
Это я.
– У вас есть двадцать минут на выполнение задания, – раздается голос из динамика.
Я оглядываюсь вокруг себя, определяя обстановку.
Комната размером со стадион, мрачные серые стены окружают ее. Передо мной несколько стен, которые выглядят как препятствия, все разного размера, скрывающие то, что находится за ними. Ближе к потолку висит большая доска, на которой написаны имена всех участников, рядом с каждым из них стоит ноль – счет сегодняшней игры.
Справа и слева от меня я вижу других детей, примерно моего возраста. Они находятся в напряженной позе, их глаза сосредоточены в ожидании сигнала.
Я не знаю, откуда мне это известно, но я просто уверен в своей осведомленности.
На самом деле, вся ситуация выглядит как-то не так. Я чувствую себя самим собой, но в голове почему-то пусто. В нем чувствуется твердая решимость победить вопреки всему. Я ясно вижу, как единственное, что имеет значение, – это победа.
Кроме этого, я ничего не чувствую.
Нет ни страха, ни беспокойства – ничего. Я осматриваю себя, чтобы убедиться, что мое оружие на своих местах, и в то же время у меня есть возможность проверить, что я на самом деле человек.
В моем сознании есть пустота, с которой я никогда раньше не сталкивался, не встречал раньше. Даже в самые тяжелые моменты я никогда не был таким пустым. Как будто все мое тело – это просто футляр для размещения отсутствующего сознания.
Тем не менее, в моем взгляде есть острота, когда я фильтрую и каталогизирую все вокруг. Я обращаю внимание на то, против скольких человек я соревнуюсь, и составляю десять одновременных планов – по одному на каждый потенциальный ход, который может сделать мой противник.
– По местам, – объявляет голос из динамиков, и я сгибаю колени, готовый взлететь в назначенное время.
Мои руки обхватывают рукояти ножей, закрепленных на поясе, и я знаю, что никому не позволю победить себя в этом.
Мой рот растягивается, когда я представляю себе реки крови, которые потекут из моих рук – единственная положительная эмоция, которую я испытывал до сих пор.
Раздается сигнал, и все начинают бежать.
Я мало знаю о препятствиях и о том, что скрывается за стенами, но я знаю, что ничто не сможет меня остановить.
Я прохожу первую стену, и краем глаза вижу небольшой автомат, спрятанный в полу. Он быстро и бесшумно открывается и начинает стрелять в нашу сторону.
Один мальчик получает ранение в руку, а другой – в лицо, его череп взрывается на моих глазах, куски крови, кости и мозгового вещества разлетаются по полу, некоторые попадают и на меня.
Я ухмыляюсь, изворачиваясь и уклоняясь, внимательно следя за тем, как дергается оружие, и просчитывая углы.
С первого момента, как я заметил это, я начал наблюдать за закономерностями, за тем, как тело слегка наклоняется на один градус в любую сторону, прежде чем зарядить оружие для выстрела.
Стоит только сфокусироваться на мельчайшем движении, и я могу рассчитать место, куда приземлится пуля.
Пока все пытаются бессистемно уклониться от летящих пуль, я точно знаю, куда они попадут за секунду до выстрела.
К счастью, мое тело хорошо тренировано, и нет никакой задержки между мысленной командой и выполнением движения. Плавно двигаясь сквозь пули, я устремляюсь к точке попадания, подпрыгиваю в воздух и приземляюсь прямо за стволом пистолета.
Я знаю, что у меня есть максимум пара секунд, прежде чем он повернется ко мне, поэтому я направляю всю свою силу в руку, хватаю металлический корпус и отрываю его от пола, отбрасывая назад. И поскольку я слежу за ограниченным временем, я не задерживаюсь.
Доска с нашими именами внезапно меняется, показывая мертвых, а также тех, кто переходит на следующий уровень. Я поднимаю глаза и вижу свое имя, написанное белым цветом, с цифрой сто рядом с ним.
Первый раунд.
Каким-то образом я знаю, что мне нужно набрать тысячу очков, чтобы стать победителем. Нужно выиграть десять раундов, десять раундов, чтобы показать, насколько я улучшился.
Вокруг меня бегают другие люди, все они так же напряженно сосредоточены, не отрывая глаз от приза.
Еще слишком рано начинать сражаться друг с другом, испытания только начинаются. Но я знаю, что тот, кто дойдет до конца вместе со мной, уже мертв, и мои глаза обводят комнату, изучая каждого человека, размышляя о моем соперничестве.
Улыбка тянется к моим губам, когда я понимаю, что это будет проще простого. Самое сложное – преодолеть все препятствия.
Не теряя времени, я спешу вперед, начинается следующий этап испытания. Миновав еще одну стену, я нахожу яму, заполненную гадюками, которые занимают все замкнутое пространство. И чтобы перейти на следующий уровень, я должен пересечь ее.
Быстро.
От одного конца ямы к другому привязана небольшая веревка, проходящая прямо над гадюками. Толщина веревки, наверное, размером с мою ладонь. Достаточно, чтобы поместилась одна нога за раз.
Учитывая, что со временем я много тренировался в равновесии, перебраться по ней будет проще простого. Единственная проблема в том, что гадюки уже взбудоражены, и от них исходит запах насилия, когда они шипят на меня.
В тот момент, когда моя нога коснется веревки, я знаю, что они набросятся на меня. Наверняка Майлз смотрит со стороны, наслаждаясь гротескным шоу, которое мы для него устраиваем.
И если он хочет шоу, то он его получит.
Я все еще смотрю, как пара девушек спешит по канату, рассчитывая на скорость, чтобы перебраться на другую сторону. Хотя их движения нельзя назвать медленными, они, конечно, не сравнятся с разъяренными гадюками.
Змеи нападают со всех сторон, хватая их за ноги и пугая, чтобы они упали в яму.
Их крики эхом отдаются в комнате, и я опускаю взгляд, вытягивая губы вверх, наблюдая, как десятки гадюк обвиваются вокруг их тел, впрыскивая яд в их кожу.
Я позволяю другому мальчику тоже выстрелить, и не удивляюсь, когда он тоже падает – гадюки застали его врасплох.
Позади меня стоят еще несколько человек и с трепетом наблюдают за происходящим, вероятно, пытаясь рассчитать, как лучше переждать это.
Я делаю шаг вперед и, бросив быстрый взгляд в сторону ямы, решаю, что мое время пришло.
Опираясь всем весом тела на кончики пальцев ног, я концентрируюсь на регуляции дыхания и замедлении сердцебиения.
Когда я понимаю, что близок к кататоническому состоянию, или, как я люблю это называть, к тишине, я двигаюсь.
Одна нога на веревке, мои глаза проницательно оценивают ситуацию внизу, уши напряжены, чтобы услышать каждый звук, издаваемый внезапным нападением.
Я двигаюсь быстро, и не прошло и трех шагов, как происходит первое нападение гадюки. Подпрыгнув, я наблюдаю, как она проскакивает мимо веревки и опускается обратно в яму.
Мои ноги снова приземляются на веревку, я держу равновесие, наклоняясь вперед, и свод стопы соприкасается с небольшой поверхностью. Не теряя времени, я опираюсь на руки и делаю кувырок в воздухе, избегая еще двух приближающихся гадюк.
Я бросаю свое тело вперед, чтобы покрыть как можно большее расстояние, мое дыхание медленное и спокойное.
Это ключевой момент.
Я не могу позволить панике овладеть мной. Как только я это допущу, игра будет окончена.
И вот я продолжаю выполнять комбинацию прыжков, высоких кувырков и хождения руками по канату, крутясь вокруг, чтобы избежать змей, иногда используя ноги, чтобы ударить их.
Когда я уже приблизился к другому концу, то слышу шипение и понимаю, что оно доносится сзади меня.
Судя по близости звука, я понимаю, что у меня нет времени, чтобы увернуться. Поэтому я просто разворачиваюсь, вытягиваю руку и ловлю голову гадюки в воздухе, мои пальцы сжимают ее челюсти, чтобы она не смогла укусить. Но прежде чем избавиться от нее, я впиваюсь острыми зубами в лоскут материала моей одежды, надавливая на него, пока яд не начнет вытекать из его желез. Собрав его в плотный комок, я закрепляю его в импровизированном мешочке.
Отбросив гадюку от себя, я прыгаю на твердую поверхность другого берега.
Не теряя дыхания, я быстро спешу к следующему испытанию.
В небольшой камере с плавающей мишенью я беру маленький набор ножей. Инструкции довольно просты. Мишень чувствительна к прикосновениям, и каждый раз, когда я попадаю в центр, то зарабатываю десять очков. Десять бросков и все.
По совпадению, это один из моих любимых тестов, поскольку прицел у меня, если можно так выразиться, чертовски идеальный.
Легко схватив ножи, я позволяю своим глазам следовать за мишенью некоторое время, пытаясь изучить ее узоры. Поскольку я убежден, что движениями управляет компьютер, я знаю, что должна быть скрытая схема, которая позволит мне угадать следующую позицию.
Конечно, несколько секунд, и я замечаю легкую волнистость: мишень дважды поднимается вверх, а затем опускается вниз. Затем она дважды опускается вниз, а затем поднимается вверх. Ритм повторяется, но вместо прямой линии мишень движется по кругу. Тем не менее, схема ясна.
Я закрываю глаза, полагаясь на свой слух, пока считаю позиции.
Прицеливаюсь.
Нож вонзается прямо в центр, громкий звук обозначает добавление очков рядом с моим именем на экране.
С самодовольным выражением лица я просто продолжаю предугадывать каждую позицию, бросая ножи направо и налево.
В мгновение ока я набираю максимальное количество очков, завершая испытание.
Далее следуют несколько похожих испытаний с комбинацией оружия и взрывчатки. Первое по-прежнему проверяет нашу меткость, а также рефлексы, поскольку мы собираем оружие с нуля, чтобы стрелять из него по различным целям. Второе немного сложнее, поскольку в ней нам нужно распутать провода от сложной взрывчатки C4.
Количество C4 не слишком велико, но его достаточно, чтобы взорвать того, кто возится с проводами. Таким образом, это ситуация жизни и смерти.
К счастью, я уделял внимание всем урокам и запоминал каждую крупицу информации.
Дошло до того, что я не знаю, моя ли это память или она была навязана мне в ходе одного из безумных экспериментов Майлза.
Все, что я знаю, это то, что мне достаточно увидеть что-то один раз, чтобы запомнить это навсегда, и я могу препарировать это на уровне атомов еще долгое время после того, как я это видел.
И вот я прохожу тест на взрывчатку.
Полпути пройдено.
Я достаточно знаю о злобном уме Майлза, чтобы ожидать только худшего. В конце концов, это тест, чтобы отделить слабых от сильных. Тех, кто пойдет дальше, и тех, кто не пойдет.
Мертвые.
При мысли о сестре в глубине моего сознания появляется пульсация – первое подобие чувств за долгое время. По крайней мере, мне удалось уберечь ее, став эксклюзивным подопытным кроликом Майлза. Ее состояние ухудшилось после всех экспериментов, которым он ее подчинил, и ее тело постепенно отказывает.
Я знаю это. Майлз знает это. Все это знают. И все же, если я могу сохранить ей жизнь, то я это сделаю.
Я сделаю все, чтобы обеспечить ее безопасность.
Хотя сейчас я почти не вижу Ваню. Майлз заставляет меня либо тренироваться, либо проходить испытания каждый день. Максимум, что мне удается, это сказать ей несколько слов перед сном. Даже с моими новыми физическими улучшениями мне трудно справляться с некоторыми аспектами программы Майлза.
Психологические тесты были самыми трудными, потому что я чувствовал, что медленно, даже не осознавая, они меняют меня изнутри.
С самого начала меня заставляли сидеть в темной комнате с одним экраном, безостановочно смотреть зверство за зверством, пока я не стал невосприимчив ко всему.
Плоть? Кровь? Кость?
Я не думаю, что есть что-то, что может меня поразить. Конечно, даже когда я делаю это сам, видеоролики странно поучительны, поскольку они учат меня, как резать и прощупывать, вся человеческая анатомия под рукой. Вся человеческая анатомия была у меня под рукой.
И Майлз был в восторге, когда увидел, что я могу запомнить все после одного просмотра. Поэтому он стал разрешать мне проводить некоторые эксперименты.
Когда ты закрыл даже последнюю разумную часть себя, вряд ли что-то может заставить тебя реагировать. На самом деле, чем больше я углублялся в тайны человеческого тела, тем больше был заинтригован и наконец-то начал разделять энтузиазм Майлза.
Я бы не отнес себя к той же категории, что и он, но в то же время я знаю, что мне до него далеко.
Я уже с трудом держу себя в руках. Еще несколько обыденных тестов, и я в лидерах с отличным результатом. Мне… скучно.
Мы должны просто закончить это сейчас, поскольку мы все знаем, кто будет победителем. Но Майлз не из тех, кто срезает углы. Даже если в процессе ему придется пожертвовать другими потенциальными солдатами, он доведет дело до конца, гарантируя, что только самые сильные будут допущены на следующий уровень.
Выполняя испытания, я понимаю, что уже нахожусь на девятом задании, и когда я вижу, что это такое, мое настроение внезапно улучшается.
Пытка.
Голос из динамиков объясняет задание. Каждый участник, дошедший до этого момента, должен получить информацию от заключенных – всех сотрудников Моссада.
Известные своей тщательной подготовкой, они наименее склонны сломаться. Особенно перед лицом нескольких тощих детей.
Моя цель сидит передо мной на стуле, руки и ноги связаны, на голове мешок.
Я несколько раз обхожу его по кругу, пытаясь определить, с кем имею дело.
Еще один прием, которому я научился у Майлза, но язык тела может дать очень много информации. По правде говоря, моя единственная слабость – распознавание эмоций на лице, поэтому я никогда не концентрируюсь на нем.
Вместо этого я смотрю на то, как слегка подергиваются ноги или как мышцы на его руках, кажется, непроизвольно двигаются, когда он слышит, как я хожу вокруг него.
Он изучает меня так же, как я изучаю его, и перспектива найти равного себе человека вызывает во мне совершенно новый вид возбуждения.
Пусть я еще ребенок, но мои умственные способности намного превосходят знания большинства людей. Мое обучение тоже не вызывает никаких нареканий, и я знаю, что по мере роста я буду только совершенствоваться.
И вот, чтобы начать сеанс, я снимаю мешок с его головы, позволяя ему увидеть меня, внимательно наблюдая за тем, как расслабляются его плечи, как все его тело успокаивается, поскольку он, несомненно, считает, что ребенок не может причинить ему вреда.
Да, недооценивай меня. Это будет твоей смертью.
Как бы мне ни хотелось это признать, Майлз дал мне самое лучшее образование. Используя ресурсы со всего мира, мой ум изобилует всеми знаниями, которые могут понадобиться для успеха в этом мутном бизнесе пыток.
Это в сочетании с моим анатомическим опытом делает меня идеальным кандидатом для идеального истязания.
Один взгляд на обратный отсчет, и я вижу, что у меня есть еще десять минут до окончания всего теста. Но учитывая, что есть еще один уровень, я не хочу рисковать, проводя слишком много времени с этим джентльменом.
Я опускаю взгляд на записку в своих руках, в ней говорится, что я должен выяснить местонахождение пары нестандартных ядерных зарядов, спрятанных где-то вдоль береговой линии.
Здесь очень простой набор ножей и инструментов для пыток. Ничего слишком навороченного, всего достаточно для выполнения работы.
Майлз хочет, чтобы мы, в конце концов, импровизировали сами. Использовать наши творческие способности и показать ему, что его уроки не прошли даром.
На моем лице появляется лукавая улыбка, когда я провожу пальцами по инструментам, зная, что мужчина передо мной внимательно следит за каждым моим движением.
Как и я, он пытается понять, с кем имеет дело.
Но в отличие от меня, этот человек уже недооценивает мои способности.
Я беру самый маленький клинок и проверяю его остроту на своей ноге. Удовлетворенный результатом, кровь стекает в тот момент, когда кончик лезвия соприкасается с поверхностью моей кожи, я подношу его к губам, облизывая.
Мужчина смотрит на меня, словно не может поверить в то, что видит.
Хорошо. Он начинает нервничать.
Осторожно держа лезвие, я подношу его к рубашке, материал сразу же поддается, и обнаженная грудь оказывается на виду.
– Какой-нибудь орган тебе особенно нравится? – я вопросительно поднимаю на него брови.
Он брызжет слюной сквозь кляп, дергаясь на месте, пытаясь придвинуться ко мне.
– Тск, тск. Это просто невежливо, – добавляю я, вонзая нож прямо ему в бедро, рассчитав движение так, чтобы случайно не задеть бедренную артерию. Тем не менее, нож застрял недалеко, обеспечивая прямой приток крови к артерии. Лезвие так глубоко вошло в тело, что я чувствую кость прямо под кончиком, раздается царапающий звук, когда я толкаю и двигаю его внутри раны, создавая небольшое углубление. Звук почти как гвозди по меловой доске, острота ножа обеспечивает рассечение всех мышц и соединительной ткани.
Он даже не может закричать от боли, хотя очень хочет. И я безмерно огорчен этим, поскольку это было бы музыкой для моих ушей. В конце концов, это все, что я знаю.
Открыв свой маленький мешочек, я достаю нож и наблюдаю, как кровь вырывается наружу, словно маленький гейзер, пачкая его одежду и падая на пол.
Он пристально смотрит на меня, пока я окунаю нож в мешочек, покрывая кончик вязкой субстанцией.
Он хмурится, сузив глаза.
– Яд, – широко улыбаюсь я, – яд гадюки, – поправляю я. Когда я зачерпнул все содержимое мешочка, то просто положил нож обратно в рану, наблюдая, как его лицо искажается в нечеловеческой агонии, его кожа становится красной, его глаза выпучиваются, когда он пытается вынести все это.
Но это только начало.
Позволив ему в буквальном смысле слова "вариться" в яде, я возвращаю свое внимание к его груди, быстро делая надрез от ключицы до пупка.
Яд все еще в небольшом количестве, но, когда ядовитое вещество попадает на его открытую плоть, он вздрагивает от боли. Должно быть, это похоже на жжение, которое продолжает усиливаться. И по мере того, как я режу глубже, его реакция тоже ухудшается.
– Посмотрим, – одобрительно хмыкаю я, осторожно вскрывая его живот, лоскуты кожи с каждой стороны. – Думаю, с одной почкой еще можно жить, – добавляю я, моя рука нависает над уютной парой в его боку. – Однако, интересно, насколько болезненно удаление без анестезии? – задумчиво спрашиваю я.
Он до сих пор не потерял сознание от боли, что само по себе уже подвиг и говорит о его подготовке. Тем не менее, как только он слышит о своих почках, и особенно когда он может заглянуть в свой открытый живот, его лицо опускается в знак покорности.
Попался.
Кляп снят, он рассказывает все, что мне нужно было знать.
Взглянув на часы, я замечаю, что у меня есть еще пять минут до конца. Удовлетворенный его ответами, я просто проворачиваю лезвие под его горлом, разрезая его и обеспечивая быструю смерть, прежде чем перейти к последнему раунду.
Пересекая последнюю стену, я встречаю неожиданное зрелище.
Майлз непринужденно сидит на диване, по обе стороны от него стоят два стола.
Несмотря на то, что я прибыл первым, есть еще несколько человек, которые тоже пришли.
Сразу же нас приглашают за столы, разделив на пары.
За одним столом я сижу в паре с парнем на пару лет старше меня, а за другим столом – одна девушка с другим мальчиком моего возраста.
Перед нами разложена настольная игра Го. Мои губы подрагивают, когда я понимаю, в чем заключается последнее испытание.
Стратегия.
Майлз – поклонник Го, и у него в кабинете есть своя доска. Однажды он даже научил меня играть в нее, так что я знаю основы.
Как и в шахматах, одному игроку назначается белая сторона, а другому – черная. Но в отличие от шахмат, игровые фигуры – это маленькие круглые камни. Цель игры – получить пространство на доске. Как на карте военных действий, фигуры являются флагами на завоеванных территориях, а победителем становится тот, у кого больше фигур на доске.
Это захватывающая игра, которая, безусловно, может заставить задуматься любого.
Тем не менее, нет ничего удивительного в том, что Майлз выбрал именно ее, помимо его личного интереса к ней. Игра основана на стратегическом расположении камней для максимизации территории. По его мнению, наш успех на доске должен отражать наш успех во внешнем мире.
Есть только один сложный аспект.
Три минуты.
Когда на часах три минуты, маловероятно, что мы сможем закончить партию Го и объявить победителя. Эти игры могут длиться часами, а то и днями, так что три минуты – это просто абсурд.
Но когда я смотрю на Майлза, его коварную улыбку, широкую и почти дикую, я понимаю, что он тоже это знает.
Я отключил свой скептицизм и сосредоточился на игре, победа – моя единственная цель. Ну и что, что это почти невозможно? Я бросаю вызов невозможному столько, сколько себя помню. Это не должно быть слишком сложно.
Секунды тянутся, когда мы начинаем расставлять наши фигуры на доске. Я – черный, а мой противник – белый. Но как только начинается игра, мой разум сосредотачивается на том, чтобы предугадать каждый ход, который он может сделать.
Раз уж мне удалось заранее просчитать его ходы, то я должен быть в состоянии рассчитать и количество попыток, которые мне потребуются, чтобы выиграть партию.
Наши руки двигаются с огромной скоростью, фигура за фигурой устанавливаются на клетку, территории начинают приобретать очертания.
Мой противник неплох. Но он и не великий, что работает в мою пользу.
Одна минута и тридцать пять секунд.
К этому моменту половина доски заполнена, мои фигуры затмевают его. Но есть один хитрый аспект в Го. Если он не объявит, что сдается, то игра может продолжаться бесконечно.
И вот, когда секунды летят, время идет, моя решимость победить крепнет. Я удваиваю свои усилия, мысленно представляя все возможные исходы, когда кладу фигуру.
Мне нужно загнать его в угол так сильно, чтобы у него не осталось другого выхода, кроме как проиграть партию.
Еще три хода, и он будет там, где я хочу. Один взгляд на него, и его губы дрожат, а все лицо вспотело от умственного напряжения.
Я поднимаю на него бровь, ожидая, что он сделает ход, которого нет.
Его плечи опускаются, и в конце концов он смиряется с тем, что является проигравшей стороной.
В комнате раздается гулкий писк, и все внезапно встают.
– Так-так, – говорит Майлз, распуская ноги и поднимаясь с дивана. Он медленно идет ко мне, его рука лежит на моей спине.
– Похоже, у нас есть победитель, – объявляет он, и на моем лице появляется самодовольное выражение. Я даже не задумываюсь о том, что может произойти с теми, кто проиграл, наслаждаясь похвалой Майлза и зная, что она ограничена.
В качестве мини-праздника Майлз приглашает меня в свой кабинет, предлагает мне стакан своего дорогого бурбона и рассказывает о своих грандиозных планах.
– Мы почти у цели, Влад, – радостно вздыхает он. – Мне кажется, я никогда не видел такого впечатляющего человека, как ты, мой мальчик. Ты превзошел все мои ожидания.
Я просто киваю, принимая все комплименты и клянясь стать лучше. Потому что, хотя вначале я не хотел, теперь я понимаю, что дело не только во мне.
Речь идет о революции в науке и в восприятии человека. Это просто эволюция, и я стремлюсь быть на вершине, когда эти результаты будут обнародованы.
Конечно, вначале я считал идеи Майлза странными и немного иррациональными. Но вскоре стало ясно, что он что-то задумал.
После многократных опытов моя кожа перестала болеть, боль медленным эхом отдавалась в мозгу, но я мог ее отключить. Мой разум тоже обрел новый фокус, когда ясность начала пробиваться сквозь старую дымку эмоций.
Он был прав. Избавление от чувств, и особенно от страха, было ни с чем не сравнимым освобождением. В сочетании с приливом адреналина, когда я разрезал плоть, препарировал органы и играл с тканями, это было почти божественно.
Я достаточно умен, чтобы понять, что между моими чувствами и моим высокомерием существует обратно пропорциональная зависимость. По мере того, как мои эмоции приглушались, росло мое высокомерие, мое тщеславие не знало границ.
Но это высокомерие также делало меня лучшим, потому что оно заставляло меня постоянно стремиться быть лучшим.
– А теперь твой приз, – добавляет Майлз, встает и показывает мне кочергу с металлическим кругом в верхней части, внутри которого выгравировано число сто.
Подойдя к камину, он опускает металл в огонь и наблюдает, как он раскаляется, а металл становится темно-красным.
– Ты официально совершил свое сотое убийство, мое маленькое чудо. Пришло время отпраздновать, – говорит он, берет раскаленную кочергу и предлагает мне показать ему свою кожу.
Я даже не вздрагиваю, срывая вырез, хватаясь за рубашку и указывая ему, чтобы он положил ее прямо на середину моей груди.
С довольной улыбкой он так и делает, и его счастье только растет, когда в воздухе появляется запах горелой плоти.
Как обычно, раздается легкий отголосок боли, но я отбрасываю его в сторону, сосредоточившись на этом важном дне.
Уже поздно, когда я вернулся в спальный корпус.
Ваня, как обычно, лежит на спине, раны на животе все еще не дают ей покоя после последнего эксперимента.
Слабость.
Я не могу удержаться, когда мой разум зацикливается на этих словах.
Она слабая. Не достойна.
– Ви, – киваю я ей, когда она приподнимается на локтях, чтобы посмотреть на меня.
– Тебя долго не было, брат, – говорит она своим сладким голосом, и на мгновение я чувствую незнакомый – почти забытый – толчок в груди.
– Я выиграл, – пожимаю я плечами, с гордостью показывая ей свое клеймо.
Она реагирует не так, как я ожидал. Она едва взглянула на меня, подтянув колени к груди, положив на них щеку и глубоко вздохнув.
Я тоже сажусь, ложась на свою сторону матраса.
– Мне страшно, брат, – шепчет она, ее голос едва слышен.
Страшно. Страх. Слабость.
– Почему? – механически спрашиваю я.
– Перемены, – она делает глубокий вдох, переводя взгляд на меня. – Перемены – это страшно, – замечает она.
– Это не так, – отвечаю я чуть более агрессивно, чем собирался. – Быть статичным – это страшно. Перемены – это хорошо, – замечаю я.
– Пока это не так…, – она запнулась, – потому что это не обязательно хорошие перемены. Это могут быть и плохие перемены.
– К чему ты клонишь, Ваня? – огрызаюсь я.
– К тебе, брат. Ты меняешься. И я не знаю, нравится ли мне это, – пробормотала она, ее голос стал тихим, когда она отвернулась от меня.
Не говоря больше ни слова, она поворачивается ко мне спиной, стремительно прекращая разговор.
Я смотрю на потолок нашей все еще грязной камеры, считая пятна плесени, и слушаю ровное дыхание Вани, когда она спит.
Перемены…
Может, она и права. Бывают моменты просветления, когда я спрашиваю себя, что я делаю. Но потом я снова погружаюсь в увлекательный мир науки, убийств и нездоровых курьезов Майлза.
И я позволяю себе оступиться.

– Влад? – окликает меня голос.
Мои мышцы напрягаются, когда я открываю глаза, каждое волоконце моего тела заряжено жестокостью, когда воспоминания звенят в моей голове. Майлз обвел меня вокруг пальца.
Я подвел Ваню и подвел себя.
Один высокомерный вкус крови, и я поддался, оставив все позади в обмен на погоню за извращенными знаниями в угоду своему псевдопревосходному интеллекту.
Внутри меня пустота, которая эхом отдается в груди, – отпечаток воспоминаний слишком силен, их власть надо мной даже в бодрствующем состоянии слишком сильна.
Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на источник шума, мой собственный разум – заброшенное место, наполненное кричащими фрагментами и плачущими колоколами, способность распознавать реальность тусклая.
Ее волосы такие светлые, что кажутся лучом солнца, стремящимся ослепить меня, и желание прикрыть глаза становится все более сильным. Несколько прядей волос слегка спадают на лоб, обрамляя лицо в форме сердца.
Я чувствую еще один толчок в груди, когда смотрю на нее, мучительно красивое зрелище, которое заставляет меня задыхаться, мои легкие напрягаются, когда воздух задерживается внутри.
Она моргает, ее глаза необычайно светлые и, возможно, это самое манящее зрелище, которое я видел в своей жизни. Наклонившись вперед, Сиси кладет руку мне на щеку, ее голос все еще звучит в моих ушах, когда она повторяет мое имя.
Это легкое прикосновение активирует что-то внутри меня.
Мои ноздри раздуваются, когда я вдыхаю ее запах, смесь чистого мыла и чего-то, присущего только ей. Как цветы в новый весенний день, сладость проникает в мои чувства, и все мое тело вздрагивает, когда я закрываю глаза, просто вдыхая его.
– Влад, – снова зовет она, и мои глаза открываются, сужаясь, когда они опускаются ниже по ее телу.
На ней скупой топ, не оставляющий ничего для воображения, полные сиськи, соски с камешками. Двигаясь ниже, я замечаю небольшой живот, выглядывающий из обтягивающих брюк, которые подчеркивают стройные бедра.
Мои собственные брюки становятся болезненно тесными, во рту сухо, как в пустыне, когда я неловко сглатываю.
Потребность.
Внутри меня нарастает потребность, и я знаю, что она нужна мне больше, чем мой следующий вздох. В ней есть что-то до боли знакомое, и в море небытия она – та маленькая волна, которая разбивается о мое существо.
Я знаю только, что должен обладать ею, сделать ее настолько безвозвратно своей, чтобы она никогда не смогла от меня убежать.
И поэтому, не задумываясь, я позволяю инстинкту взять верх, мое тело уже знает, чего хочет, даже когда мой разум борется за это.
Моя рука вырывается, упирается ей в спину и тянет ее на себя. Она подается вперед, ее ноги по обе стороны от моих, когда она опускается на меня.
Глаза остекленели, мне под силу только зачарованно наблюдать за ней, мой нос зарыт в изгибе ее шеи, я провожу им вверх и вниз, желая запечатлеть на себе ее запах.
