Текст книги "Герцогиня на службе у Короны (СИ)"

Автор книги: Вера Ширай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)

Его бывшую любовницу пригласили во дворец, велели появляться на виду у Оливии, рассказывать ей слухи и глупости – грязная, примитивная попытка вызвать ревность. И хоть она всё это делала не по своей воле, Бриджит шантажировали, Феликс знал, что ей ещё предстоит ответить за свои поступки.

Он разузнал, что леди Бриджит была постоянной покупательницей всевозможных зелий и нередко опаивала ими мужчин. Хорошо хоть он всегда приходил к ней со своим вином – порой хороший вкус и вправду спасает жизнь.

Феликс подумал о мачехе Оливии, её имя стояло в списках заговорщиков. Женщина коварная, холодная, расчетливая, но…

Такие письма – не её стиль.

Слишком много деталей о чувствах, о страхах, о внутренней стороне их брака. Мачеха писала грубо, открыто, Феликс сам читал её письма и предложения, и с ещё большим удовольствием он зачитывался ответами жены.

Эти письма писал кто-то другой.

Кто-то, кто знал его жену слишком хорошо.

Он размышлял о сестре Оливии, о Селии.

Селия подходила на эту роль – если верить теории Истата, она могла быть его женой в прошлой жизни. Она могла знать, как тяжело быть с ним. Младшая выбирала первой, и сама отказалась от брака с герцогом. Толкнула свою сестру на такой выбор.

Все его разведчики в один голос утверждали: сестры не ладили. И казалось бы, Селия могла ненавидеть Оливию.

Но последнее письмо всё изменило.

До этого Феликс был уверен: цель – навредить ему, разрушить их брак, посеять вражду и подозрения. Сегодня утром, он думал, – что доброжелатель нацелен на Оливию.

Но сейчас, перечитывая последние строки, он видел не угрозу.

Он видел какую-то изломанную, горькую, почти болезненную заботу о его жене, не злобу, не ревность, а странную, перекошенную тревогу.

Это разрушало все предыдущие догадки.

Тяжёлые шаги в коридоре заставили его поднять голову.

Не доброжелатель – всего лишь работник таверны поднимал с подвала свежую бочку пива, с грохотом волоча её по ступенями.

Феликс выдохнул и отогнал от себя мысли о Селии. Девчонка пряталась от всех – от двора, от знакомых, от любых сплетен. Она была целиком поглощена своим мужем, чтением, службе богам и даже не пыталась мелькнуть перед Феликсом или извлечь хоть крошечную выгоду из того, что когда-то, в другой жизни, могла быть его супругой.

И в тот единственный раз, когда он по пути в королевский замок решил навестить супругов Форш, Селия вела себя так, будто и не знала его вовсе. Феликс был почти уверен: магически она слишком слаба. Увидеть прошлую жизнь, ощутить дежавю – не в её власти.

За грохотом перекатываемой по коридору бочки Феликс почти пропустил едва слышные, осторожные шаги. Инстинкт сработал раньше мысли – он отступил в сторону и прижался к стене так, чтобы распахнувшаяся дверь скрыла его от того, кто поднимался наверх.

Замок тихо щёлкнул. Дверь медленно открылась, пропуская внутрь маленькую фигуру в тёмном плаще. Человек вошёл так тихо, будто не касался пола вовсе.

Громкий, резкий хлопок: Феликс с силой захлопнул дверь, перекрыв выход.

Но девушка и бровью не повела. Её лицо всё так же скрывал капюшон. Стоя к нему спиной, она лишь опустила голову, будто задумалась на мгновение…

И медленно – слишком медленно для пойманной на месте преступления – начала снимать перчатки. Одну. Потом другую. Пальцы её двигались спокойно, без спешки, без дрожи, будто дверной хлопок был всего лишь порывом ветра, а не угрозой за её спиной.

Глава 58

ЗАБОТА И КОНТРОЛЬ

Я перечитала письмо ещё раз.

Место встречи было указано так нелепо, почти по-детски, что я невольно улыбнулась.

«Я буду ждать тебя у Сладкой Кружки, в тот час, когда заканчивается смена и здоровый мужик уходит по делам. Я тебя найду.»

Я остановилась посреди улицы.

Мне нужно было хоть как-то настроиться на предстоящий разговор, но в голове не было ни плана, ни подготовленных слов. Пустота – и спутанные чувства.

Я сама не понимала, что хочу сказать ему, что хочу услышать в ответ.

Я закрыла глаза, глубоко вдохнула и медленно досчитала до десяти, пытаясь собрать рассыпавшиеся словно бусины мысли в одну линию. Затем снова подняла взгляд вперёд.

На углу, едва различимая сквозь мелкий дождь, качалась вывеска «Медовая Кружка». Таверна выглядела пошарпанной, уставшей от собственной славы: потемневшие ставни, облупившаяся краска, трещины по стенам, будто морщины на лице старого актёра, который слишком долго играет одну и ту же роль.

Даже днём перед входом толпились завсегдатаи – кто с кружкой в руке, кто с куском хлеба, кто просто пришёл посмотреть на проходящих мимо. Они громко смеялись, спорили, ругались, словно этот клочок улицы принадлежал только им.

Место шумное, людное и совершенно неподходящее для леди.

Но о нём слышали все – даже те, кому не пристало знать подобные заведения.

Я поправила капюшон, скрыв лицо в глубокой тени, и кивнула сэру Алдрету, показывая, куда нам нужно идти. Мой провожатый лишь недовольно поджал губы, но спорить не стал – промолчал. Он шагал рядом, слегка ускоряя шаг, будто надеялся опередить меня и всё же отговорить.

– Скажите, сэр Алдрет, – тихо произнесла я, не останавливаясь. – Сколько людей герцога вы можете насчитать на этих улицах? Видите ли вы его рыцарей, переодетых в разнорабочих, которые уже в десятый раз перетаскивают одну и ту же бочку? Или вот в тех «загульных пьяниц», что сидят на холодной брусчатке и слишком внимательно следят за прохожими?

Он посмотрел на меня с полным недоумением, явно не желая отвечать. Но взгляд его всё-таки проскользнул по улице, задерживаясь на людях, о которых я говорила, и выражение его лица из заинтересованного сменилось на тревожное, понимающее.

– Я войду в таверну, – сказала я спокойно. – Как видите, место уже полностью под охраной, мне ничего не угрожает. И я уверена: внутри меня встретит мой муж. А вы подождите тут.

Сэр Алдрет поднял руку, сказал несколько слов, пытаясь меня остановить, но я лишь кивнула в сторону шумной толпы у входа.

– Насколько я понимаю, ловят не меня, – продолжила я. – А раз уж я здесь, то куда разумнее присоединиться к засаде, чем привлекать к нам всеобщее внимание. Правда?

Сэр Алдрет лишь посмотрел на меня, тяжело выдохнул, но возражать не стал.

За то время, что мы ездили вместе по землям герцогства, он уже слишком хорошо изучил мой характер – и понимал: если я что-то решила, переубедить меня невозможно.

Мой охранник коротко кивнул и незаметно отошёл в сторону, смешавшись с группой подвыпивших мужиков у входа. Я только отметила про себя, что такое прикрытие куда удобнее – и, несомненно, легче – чем бесконечно таскать тяжёлые бочки, как это делали другие переодетые рыцари.

Разумеется, номер уже был снят – и, как я и ожидала, оформлен на моё имя.

Работник таверны, заметив меня, задержал взгляд чуть дольше, чем позволяли приличия. Он пытался рассмотреть лицо под капюшоном, но тень скрывала всё, что ему хотелось увидеть. В конце концов мужчина лишь усмехнулся себе под нос и махнул рукой в сторону лестницы.

– Второй этаж. Третья дверь слева, госпожа Оливия. – фыркнул он.

Работник таверны явно решил не задавать лишних вопросов. И это было к лучшему.

* * *

Дверь поддалась сразу – стоило мне лишь слегка толкнуть её рукой.

Я шагнула внутрь, всё ещё сомневаясь, правильно ли поступаю. Комната встретила меня тишиной, слабым запахом эля и дешевых духов, впитавшихся в деревянные стены.

Как только я дошла до середины комнаты, за моей спиной резко захлопнулась дверь.

Громко, словно кто-то хотел подчеркнуть своё присутствие, напугать меня.

Но я даже не вздрогнула – была слишком погружена в свои мысли, слишком сильно ждала этого момента, честного разговора. Я просто выпрямилась и, не оборачиваясь, приказала себе оставаться спокойной.

Я стояла к герцогу спиной, каждой клеточкой своего тела ощущала его взгляд. И не поддаваясь своим эмоциям, я медленно сняла перчатки, положила их на стол, развязала плащ, всё так же не оборачиваясь к нему лицом, и лишь когда я повесила плащ на одинокий крючок, я была готова посмотреть прямо в его глаза.

Феликс стоял у стены – в тени, словно хищник, выжидающий нужный момент. И первое, что я увидела, когда обернулась, было его лицо – искажённое тем самым хладнокровным, высокомерным выражением. Я видела лицо охотника, уверенного в том, что добыча сама пришла в его ловушку.

Но стоило ему лишь мельком взглянуть на меня, как выражение это рассыпалось в миг.

Сначала – растерянность, почти детская, наивная, потом – ошеломляющее понимание. Всё высокомерие испарилось, будто его и не было.

Феликс резко выпрямился и одним быстрым шагом оказался рядом со мной.

– Оливия? – голос стал хриплым, неприкрыто тревожным. – Что ты здесь делаешь? Ты… ты в порядке?

Он поднял руку нерешительно, осторожно протянул ладонь, бережно предлагая свою помощь, опору. Муж заботливо отодвинул для меня стул, приглашая присесть.

– Как ты себя чувствуешь?– сказал он, уже не скрывая ни заботы, ни беспокойства.

– Всё в порядке? Ничего не болит? – снова раздался его голос.

– Что ты здесь делаешь? Как ты вообще сюда попала? – спросил он, всё ещё пытаясь заглянуть мне в глаза.

Его голос звучал удивлённо, и под ним скрывалась тревога.

Феликс смотрел на меня слишком внимательно – гораздо внимательнее, чем когда-либо прежде.

Будто искал на моём лице следы усталости, боли… хоть что-то, что могло объяснить моё появление в этом месте, в это время.

А я… я изо всех сил старалась удержать дыхание ровным. Дрожь поднималась к горлу, как волна, – и я знала: если заговорю сейчас, потеряю маску спокойствия, сорвусь на крик, выскажусь о моём страхе, злости и обиде.

Поэтому я просто молча сунула руку в складки плаща. И медленно, не глядя на него, достала пачку писем. Я положила их на стол, рядом со своими перчатками.

Я всё ещё не смотрела на него – знала: стоит лишь встретиться взглядом, и эмоции прорвутся наружу, не будет того хрупкого спокойствия, за которое я цеплялась.

– Понятно, – тихо сказал он после короткой паузы.

– Ты хочешь воды? – добавил он самым обычным, домашним тоном, будто мы были у себя в замке, а не в съёмной комнате над шумной таверной.

И именно этот вопрос… этот простой, будничный, заботливый вопрос – выбил из моей души остатки самообладания.

Он говорил так, словно ничего не произошло.

Словно он не читал писем, предназначенных мне.

Словно он не скрывал их от меня, не использовал, не анализировал за моей спиной каждое слово.

И я заметила в его взгляде ровно то, что боялась увидеть: он, и правда, не собирался объясняться. Не собирался извиняться. Даже не думал, что должен. В его глазах он был абсолютно прав.

Это поведение, эта спокойная уверенность в том, что он решает всё…

Она и стала причиной моей злости – резкой, горячей, хлынувшей так стремительно, что я едва сохранила выражение лица спокойным.

– То есть… это всё, что ты хочешь мне сказать? – спросила я.

Феликс удивлённо приподнял брови, словно не понимал самой сути вопроса.

– Я лишь заботился о твоей безопасности, – ответил так просто, будто этого объяснения должно быть достаточно. Взял кубок со стола, налил воды и ладонью подтолкнул его ко мне.

Я тихо выдохнула – не от облегчения, нет.

От ярости, такой острой, что она обжигала изнутри.

От ярости, которую он даже не мог прочесть на моём лице.

– Заботился? – переспросила я, сделав шаг ближе. – Заботился… скрывая от меня письма? Заботился, каждый раз принимая решения за меня?

– Я… – голос предательски дрогнул, но я взяла себя в руки. – Я ещё могла понять, что ты читал эти письма. Но скрыть от меня их существование?

Феликс нахмурился, отвёл взгляд – всего на миг, но мне этого хватило.

– Оливия, это было необходимо, – произнёс он, будто ставя точку.

– Что я сделала не так? – прошептала я, чувствуя, как в груди что-то сжимается.

Он сжал пальцы в кулак, будто удерживая слова, но всё же ответил:

– Круг твоих друзей… весьма сомнителен. Ты вела себя странно. Я не мог так рисковать.

Я фыркнула, едва удержавшись от смеха – горечь заполнила душу.

– Мои друзья? Сомнительны? Я ничего не говорила лорду Дербишу, я лишь иногда обсуждала с ним книги. – Я покачала головой. – Но всё, что я делала… всё было во благо герцогства. Каждый шаг. Каждое решение. Я искренне старалась тебе помочь, наладить дела, удержать порядок, выполнять все обязанности при дворе.

– Я думала… – голос сорвался, и я заставила себя договорить. – Я думала, мы всё выяснили. Ты всё понял про меня. И теперь между нами больше не будет недосказанности.

Он шагнул ко мне – на полшага – будто хотел дотронуться, но остановился.

– Это была мера предосторожности, – сказал он.

– Нет. – Я покачала головой. – Это был контроль. И остаётся контролем. Ты продолжаешь решать всё за меня.

Я сделала ещё один шаг, заставляя его смотреть на меня, а не в сторону.

– Просто скажи, Феликс… тебе бы понравилось, если бы я скрыла от тебя важную информацию? О твоей сестре, например. Или о твоей матери? Тебе бы понравилось, если бы я решила за тебя, что тебе «не обязательно знать» правду? Если бы я утаила что-то значительное – потому что посчитала, что так будет лучше?

Он чуть напрягся, будто мои слова ударили в цель, но ничего не ответил.

Я пыталась поймать его взгляд – увидеть хоть искру раскаяния, сожаления, понимания. Хоть что-то. Но его глаза оставались закрытыми, будто он упорно прятал от меня свои мысли.

И тем сильнее я ощущала, как внутри разрастается пустота.

– Ну же… не молчи.

Его лицо дрогнуло. Я видела – он хотел возразить. Хотел сказать что-то резкое, что-то правильное, что-то, что звучало бы убедительно хоть для него самого.

Слова собирались у него на языке… но я не дала ему возможности.

– И последнее. – Мой голос охрип, но я не позволила себе остановиться. – Я хочу услышать это от тебя, а не от посторонних людей.

Я шагнула ближе, почти вплотную.

– Почему я проснулась и узнала, что спала больше недели? Почему, Феликс? Доверилась тебе, выпила зелье – и очнулась лишь сегодня?

Мои пальцы дрожали. Я сжала руки в кулаки, чтобы он не видел.

– Ты ведь… – я сглотнула. – Ты ведь не был рядом, Феликс. Тебя не было даже в замке.

Тишина между нами натянулась, как струна.

– Ты вообще… не собирался меня будить? Совсем?

Он чуть дёрнулся, будто мои слова больно ударили, но молчал.

– Неужели женa настолько мешает тебе, – продолжила я, шагнув ближе, – что ты решил держать меня без сознания? Спрятать меня? Как долго я должна была там пролежать? Неделю? Месяц? Год? Как долго ты планировал держать меня в этой темноте?

Кровь стучала в висках. Мир сузился до одного человека передо мной. И его молчания.

– Всё ясно. – Я резко развернулась, схватила плащ. – Раз ты не хочешь говорить со мной – не надо. Раз тебе не нужна жена – так и скажи. Попроси короля о разводе.

Я сама удивилась тому, как холодно это прозвучало. И… как сильно екнуло и моё сердце.

Я вскинула голову, новая мысль молнией пронзила меня – безумная, но вполне возможная:

– Или… это ты хотел? – я стояла к нему вполоборота, почти на пороге. – Хотел довести всё до развода? Хотел, чтобы я сама к этому пришла? Хорошо. Значит, я попрошу короля. Я добьюсь желанного развода вместо тебя.

Я потянулась к дверной ручке – и в следующее мгновение его рука сжала мою, резко, горячо, почти болезненно. Он развернул меня к себе, заставив поднять взгляд.

Вена на его виске бешено пульсировала. Его глаза потемнели настолько, что в них не осталось ни тени спокойствия.

– Ты не посмеешь. – произнёс он тихо, почти шёпотом, но каждое слово отозвалось у меня в голове. – Ты не разведёшься со мной. Ни сейчас, ни потом.

Он наклонился ближе, не отпуская моей руки и яростно прошептал:

– И король тебе не даст такого шанса. Не в твоём положении.

Я вырвала свою руку из его хватки и несколько раз нервно прошлась по комнате, пытаясь осмыслить сказанное. Слова гулким эхом отдавались в голове, собираясь в единую, пугающе ясную картину.

«Не в твоём положении».

Он же говорил не о низком положении моей семьи при дворе. Не о титулах и способностях.

Не о недостатке денежных средств.

Он говорил о другом.

Мне понадобилось всего несколько секунд, чтобы это понять. Вспомнить его странную мягкость. Его осторожные движения. Как он держал меня под руку, как смотрел, как задавал вопросы о самочувствии, как предлагал воду… Всё это – мелкие детали, которые ничего не значили по отдельности, но сейчас складывались в неоспоримую правду.

Правду, которую он не сказал.

Моё горло пересохло.

– Ты не мог… – слова едва сорвались с губ. – Ты не мог и это скрыть от меня, узнать раньше, чем я? Так не бывает!

Я смотрела на него, ожидая опровержения. Надеясь на него. На то, что он рассмеётся, покачает головой, скажет, что я всё неправильно поняла, что я ошибаюсь, что я схожу с ума после недели сна.

Но Феликс даже не попытался, просто встретил мой взгляд – и в его глазах не было ни гнева, ни раздражения. Он давно сделал выбор и теперь не знает, как его объяснить.

Пауза растянулась, и я почти почувствовала, как тишина ломает меня изнутри.

– Феликс… Скажи хоть что-нибудь. Скажи, что это не то, о чём я думаю.

Он опустил глаза.

– Прости.

Извинение прозвучало так легко, будто одно слово способно было стереть всё, что происходило последние недели.

Я бессильно опустилась на край кровати, ощущая, как пол уходит из-под ног. Муж, мой муж, шагнул ближе.

– Я просто… не мог тебя потерять, – произнёс он, пытаясь подобрать слова, которые не ранили бы меня сильней.

Я подняла взгляд.

– О чём ты говоришь…? – прошептала я.

Он провёл рукой по лицу, словно стирая маску спокойствия.

– Я заботился о твоём здоровье, твоей безопасности. Мы не знали, как метка могла повлиять… на вас обоих. – Его голос дрогнул. – Но я бы сделал всё, чтобы спасти тебя. Любой ценой.

Стены маленькой комнаты будто придвинулись ближе. Воздуха стало меньше. Мысли – громче.

Мне нужно было уйти.

Я встала, а он сразу сделал шаг следом.

– Оливия…

Я надавила ладонью ему на грудь, твёрдо толкнула его назад, в глубь комнаты.

– Нет, Феликс, – я не смотрела на него. – Слишком много. Слишком поздно. Ты должен был рассказать мне всё раньше.

Он замер, будто не понимал, как на это реагировать.

Я подняла взгляд на секунду, встретила его тёмные глаза – полные страха, злости, беспомощности, всего сразу. И сказала:

– Не иди за мной. И не посылай своих людей. Я надеюсь, ты услышал меня.

Я открыла дверь. Холодный воздух коридора ударил в лицо. И только тогда я поняла, как сильно дрожат мои руки.

Я впервые видела своего мужа таким – растерянным, будто весь мир внезапно перестал подчиняться его воле. Я почувствовала, что он снова хочет заговорить о безопасности, об охране, о чём угодно, лишь бы продолжать разговор, – поэтому едва заметно покачала головой.

Он тихо прошептал:

– Оливия… прости меня.

– Феликс, – сказала я.

На секунду в его глазах вспыхнула надежда – слабая искра, мгновенно исчезнувшая.

– Феликс… как ты нашёл меня в пещере? Ты не видел моих следов. Ты даже не шел по той дороге.

Он открыл рот, готовясь сказать новую ложь. Но я лишь подняла взгляд и молча попросила: не надо.

Он выдохнул. Опустил плечи. И сдался.

– Кольцо, – произнёс он. – То, что я подарил тебе. Я… связал его с руной на своей руке.

Он медленно снял с себя дорожный плащ – тот упал на пол с глухим звучанием. Затем стянул кожаный нарукавник, развязал рукав рубашки и протянул руку вперёд. На коже ещё не было самой метки – только тень, лёгкое потемнение, предвестие того, что руна проявится позже. Но и этого было достаточно. Мне не нужно было прикасаться – я чувствовала тьму, спящую под кожей.

Я шагнула к нему. Один шаг, другой. Он смотрел на меня так, будто не знал, чего ожидать.

Я просто медленно сняла кольцо и вложила в его ладонь.

Глава 59

БУЛОЧКИ С КОРИЦЕЙ

Я спустилась вниз и первым делом подозвала к себе сэра Алдрета.

Сбросила капюшон с головы, открывая лицо, чтобы все поняли – наблюдают и следят они не за мной, – и тихо произнесла:

– Мой муж ещё не закончил с делами. Он занят. А мы… прогуляемся?

– Как скажите, миледи. – в его голосе звучало беспокойство.

В воздухе висели тяжёлые, влажные капли так и не начавшегося дождя. Город дышал сыростью, пах мокрым камнем и свежей выпечкой из соседних лавок, совмещая в себе холод гулявшего между домами ветра и тепло домашней печи.

Мы с сэром Алдретом приближались к рыночной площади – самой оживлённой точке города. Чем ближе мы подходили, тем громче становились голоса: смех торговцев, ругань возничих, детские выкрики.

Горожане спешили по делам, переговаривались у лавок, лениво сидели на крыльце таверны, попивая крепкое пиво. Они жили своей жизнью – простой, шумной, равнодушной к моим переживаниям.

Будто весь город показывал мне: ничего не изменилось.

Жизнь продолжает идти своим чередом.

Как только за моей спиной захлопнулась дверь, в мою голову одна за одной приходили умные фразы, каверзные упреки и взаимные обвинения.

Я спорила с ним мысленно так, будто он стоял прямо передо мной: я отвечала за него, перебивала его, оправдывала и обвиняла одновременно. Я подбирала слова, которые могли бы задеть его больнее всего. И тут же – слова, которые могли бы его поддержать, если бы вдруг он попытался объясниться.

Я обвиняла его в лицемерии, кричала на него от обиды. Перед глазами всплывали его речи о свободе: как он уверенно говорил о правах магов, о том, что Орден Порядка давно перешёл грань дозволенного; как убеждённо заявлял, что каждый волен распоряжаться своей силой и судьбой. Он говорил о доверии, о личном выборе, о том, что власть не должна душить людей.

Но стоило возникнуть первой тени опасности – и все эти слова оставались лишь красивыми лозунгами. Он мог рассуждать о свободе для всего мира, но, когда дело касалось меня, своей собственной жены, он был готов лишить меня голоса, права выбора, он даже не сообщил об возможной опасности.

И в какой-то момент, медленно прогуливаясь по улице, я поймала себя на мысли, что больше не думаю ни о таверне, ни о письмах, ни о Феликсе, ни о его проклятой руне.

С каждым шагом внутренний шум становился тише.

Город будто впитывал мою ярость, растворял её в собственном дыхании.

Голоса торговцев смешивались с ароматом свежего хлеба, влажный камень мостовой мерцал под серым небом, прохожие спешили по своим делам – уверенные, спокойные, живые.

И эта повседневная суета медленно обволакивала меня, вытесняя тревоги, осаживая острые мысли.

Я глубоко вдохнула. Прохладный воздух остудил мою ярость, напряжение в груди немного отпустило, щёки перестали гореть.

Я не собиралась делать глупости, теперь я несу ответственность не только за себя. Я не собиралась воплощать в жизнь ни одну из тех глупостей, которыми пыталось соблазнить меня воспаленное воображение.

Меня накрыло не сразу. Мысль, что под моим сердцем растёт жизнь, была сначала будто далёкой – как слабое эхо в пустой комнате. Но потом…

Мои пальцы вдруг задрожали, будто это не я, а тело решило бояться за двоих. Мне стало трудно дышать, словно воздух вокруг стал густым, вязким. Я остановилась посреди улицы, а мир продолжал движение – люди шли, смеялись, торговались, даже не замечая, что для меня всё уже изменилось.

Я правда… жду ребёнка?

Эти слова ударили сильнее, чем любое письмо, чем любой испуг, который я пережила за последние месяцы. Волнение поднялось из глубины – тёплое, щемящее, пугающее. Хотелось и улыбнуться, и расплакаться, и бежать куда-то, спрятаться, переждать.

Жизнь, которая теперь зависит от меня. От каждого моего шага.

Осознание этого сжало горло, но в груди одновременно разлилось что-то тёплое, нежное, что невозможно было игнорировать.

Я боялась. Я дрожала. Я была рада. Но мне нужно было идти…

* * *

Я шла по центральной улице, почти достигнув рыночной площади – именно сюда, на эту самую площадь, я вернулась из прошлого, именно в этой точке и началась моя новая жизнь. Я разглядывала витрины и искала следы изменений… но всё оставалось прежним. Как в прошлом, так и в будущем.

Моего носа нежно коснулся легкий едва уловимый аромат. Пахло свежей выпечкой, корицей, растопленным маслом, теплотой и уютом, которые мгновенно возвращает человека в детство.

– Сэр Алдрет, сейчас я угощу вас самой лучшей булочкой в мире, – сказала я и сама удивилась тому, сколько тепла прозвучало в моём голосе. Я почти уже ощущала на языке мягкое тесто, посыпанное коричневым сахаром.

Мы свернули за угол – и увидели её. Маленькая старая лавка с большой, жаркой печью внутри. Табличка, на которой было выведено слегка выцветшей краской: «Сладкая пышка».

Как по расписанию, мальчишка-подмастерье выбежал наружу – мордашка в муке, волосы торчат в разные стороны. Он начал отряхивать пыль с огромного деревянного пекаря, служившего вывеской и рекламой.

Заметив меня, он расправил плечи и почтительно поклонился, а затем, сияя, прокричал:

– Госпожа, у вас ещё есть полчаса, чтобы попробовать лучшие булочки в мире! Наш старый пекарь вот-вот уйдёт на покой!

С этими словами мальчишка, пыхтя, потащил тяжёлую фигуру пекаря из деревянных досок обратно в лавку.

Я устроилась за крайним столиком – маленьким, спрятанным в углу, словно созданным для тех, кто хочет остаться незамеченным. Пекарня к этому часу почти опустела: шумные покупатели разошлись, двери больше не хлопали от бесконечного потока людей. Внутри остались только сам пекарь да его семья – жена, убирающая последние подносы, девочка-подмастерье, бережно складывающая выпечку в корзины на завтра, и парнишка, теперь подметающий пол.

Я попросила сэра Алдрета купить морс и разных мелочей в соседних магазинах, осталась за столиком одна, согреваемая жаром печи и ожиданием – ожиданием свежих булочек и…

* * *

Дверной колокольчик звякнул, отвлекая меня от моих мыслей.

Я лишь мельком взглянула на дверь, ожидая очередного посетителя, но фигура в тёмном дорожном плаще направилась в мою сторону.

Посетительница шла медленно – слишком медленно для покупателя, пришедшего за булочками. Плащ был наброшен почти так же, как у меня, капюшон скрывал лицо, ткань блестела от мелкого дождя на улице. И в её походке было что-то настолько знакомое, что мне потребовалась лишь секунда, чтобы почувствовать, как кожа на руках покрывается мурашками.

Девушка шагнула вперёд, остановилась в нескольких шагах от моего столика… и сняла капюшон, освобождая лицо из тени.

Это была Селия.

Она подошла ближе, остановилась у моего столика, посмотрела прямо на меня. И ни одна из нас не смогла вымолвить ни слова.

Я вдруг поняла, что во мне нет ни обиды, ни ненависти – ничего из тех чувств, которые должны были появиться при виде сестры. Сравнивая её прошлую и ту девушку, что стоит сейчас передо мной, я не видела сходства. Она изменилась – стала тише, взрослее, собраннее.

На её лице не было ни высокомерия, ни жеманства, ни привычной попытки казаться лучше, чем она есть. А глаза… они стали мудрее, чище, будто в них светилось что-то новое, что раньше было скрыто за вспышками глупой наивности и самолюбования.

Я поднялась из-за стола и сделала шаг ей навстречу. В груди неприятно сжалось – память о том самом дне, о холодном металле между ребер, всё ещё жила во мне. И я боялась сделать шаг навстречу сестре.

Но я смотрела на Селию и едва узнавала в ней ту девушку, что когда-то ранила меня своим клинком. А интуиция говорила, что мне нечего бояться, я в безопасности.

Я сделала первый шаг, самый трудный шаг. Просто хотела обнять её. Обнять человека, с которым у нас слишком много общей боли, слишком много незакрытых ран.

Но Селия… она вздрогнула. Резко, почти по-детски, отшатнулась в сторону, будто боялась, что моё прикосновение причинит ей вред.

И в этот миг я поняла: она боится меня.

Я остановилась и медленно опустила руки. Села за стол, давая ей пространство, возможность выдохнуть и успокоиться.

Селия тоже присела.

Её движения были осторожными, как у зверя, который давно разучился доверять рукам, протянутым к нему навстречу.

Она не говорила ни слова. Только смотрела на меня – пристально, словно старалась прочитать не только то, что лежит на поверхности.

Я почувствовала, как её взгляд дрожит, как в нём смешиваются страх, надежда и осторожность. Я мягко улыбнулась – чтобы успокоить её.

– Со мной всё в порядке, – сказала я тихо. – Я всё ещё Оливия. И телом, и духом

.Я кивнула ей, давая возможность говорить. Всё-таки это она пригласила меня сюда.

Селия долго смотрела на свои руки, словно боялась встретиться со мной взглядом. И лишь потом, тихо, почти шёпотом сказала:

– Я ненавидела тебя.

Я не дёрнулась. Просто слушала.

– Мне казалось ужасно несправедливым, что дар и все преимущества всегда достаются первому ребёнку, – продолжила она, медленно перебирая пальцами складки плаща. – Я завидовала каждому твоему шагу. Завидовала, что отец разговаривал с тобой как с равной… а со мной – как с маленькой, глупой принцессой, озабоченной лишь платьями и приемами. Завидовала твоим книгам, твоим вопросам, твоему уму.

Она улыбнулась грустно, без обвинения:

– И когда я открыла глаза в этой новой жизни… сначала я хотела мстить. Очень.

Селия подняла взгляд – прямой, честный.

– Но потом, без влияния метки, без того давящего груза, который сидел у меня в голове столько лет… всё стало иначе. Я впервые почувствовала свободу. И решила, что больше никогда, никогда, не окажусь в той темнице. Меня здесь ничего не держало. И я решила сбежать.

– К счастью, муж… – её губы дрогнули, – муж достался подходящий.

Я моргнула.

– Я понимаю… Но… Ты помнишь всё? – спросила я тихо, не скрывая удивления.

Она рассмеялась, мягко, почти по-детски:

– Конечно. А почему ты так удивлена? Оливия… ты же всегда была смышлёнее меня. Если ты помнишь всё – почему же я должна забыть?

Она наклонилась ко мне, облокотившись локтями на стол.

– До моей свадьбы с герцогом в той жизни матушка… позаимствовала часть твоих сил. Тогда я не сразу поняла, что является твоим даром. Думала, что он слабый, незначительный. Представляешь? Я даже обиделась, что твои способности оказались не такими мощными, как я себе нафантазировала! – она улыбнулась, покачав головой. – А потом… я просто закрыла глаза в темнице и открыла их снова – в своей комнате.

Она вдохнула глубоко, спокойно.

– Так что теперь я… благодарна.

Она посмотрела на меня с неожиданной теплотой – той самой, которой не было между нами ни в прошлой жизни, ни в этой.

– Я рада, что помню всё, – тихо сказала она. – Этот опыт… он многому меня научил.

– Но ты решила сбежать? – спросила я, хотя и так знала ответ.

Селия кивнула – спокойно, уверенно.

– Да. А зачем мне было сидеть здесь и ждать конца? Эти люди мне не дороги… Матушке, я уверенна, ничего не грозит. А тебя… – она запнулась, словно слова застряли в горле. – Тебя мне было не жаль.