Текст книги "Герцогиня на службе у Короны (СИ)"

Автор книги: Вера Ширай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

– Возможно, вы сомневаетесь в моих словах… но я знаю способ проверить всё. Мне кажется, я могу привести вас к заговорщикам.

Граф Дюк уловил, как изменилось лицо герцога. Та уверенность, что всегда скрывалась за его сдержанностью, на миг уступила место сомнению. Он задумался – по-настоящему, глубоко, как человек, привыкший держать под контролем весь мир, но внезапно оказавшийся перед сложным выбором.

Дюк вздохнул и решил положить конец этой неправильной для всех линии.

– Герцогиня Терранс, – произнёс он, сухо и сдержанно, – вы сделали всё, что могли. Дальше мы сами решим, как поступить.

На мгновение лицо Оливии дрогнуло. В её глазах мелькнула обида – искренняя, почти детская. Она посмотрела на графа с таким выражением, будто именно он нарушил хрупкий порядок вещей, изгнав её из круга, где она, по её мнению, имела полное право быть.

– То есть, в хозяйстве, по-вашему, я могу принимать решения, – её голос стал твёрже, в нём зазвенела сталь, – а вот здесь – нет?

Граф почувствовал, как этот яростный взгляд буквально пронзает его. Он хотел было заверить её, что он так не думает.

Но Оливия наклонилась к мужу так близко, что её шёпот был едва слышен – графу пришлось напрячь слух, чтобы уловить слова.

– У нас есть идеальная жертва слухов, муж и его бывшая любовница, – произнесла она заговорщическим тоном. – Скоро в замке будут праздновать пир в честь Карла Великого. Скажите, какой повод для пересудов возникнет, если герцог будет танцевать не со своей женой? Какой соблазнительный шанс откроется у тех, кто ищет предлог навредить вам?

Она сделала паузу, посмотрела на графа Дюка так, будто ждала подтверждения, а затем, ещё более тихо и серьёзно добавила:

– Это наш лучший шанс, не правда ли?

* * *

Утром после бала граф Дюк заметил леди Оливию Терранс – одну, идущую к саду. Она казалась хрупкой, как фарфоровая фигурка, но держала осанку так уверенно, что каждый её шаг звучал твердо и четко; приподняв подбородок, она напоминала воробья, который готов дерзнуть и отнять хлеб у вороны.

Дюк невольно сравнил её с леди Бриджит и убедился: разница бросалась в глаза. Оливию он уважал – за умение держать себя, за управленческую хватку, за находчивость и трезвый расчёт, который редко встречался при дворе. В Бриджит же он видел иную природу: ту, что легко уступит, если выгода окажется соблазнительнее чести.

– Не думал, что вы такова, – произнёс он тихо, вынуждая девушку остановиться. В его голосе звучала искренняя насмешка, но и немного любопытства.

Оливия на мгновение замерла, затем, чуть вздернув нос, оглянулась по сторонам – черты её лица заострились, взгляд стал внимательным и бдительным, как будто она проверяла, насколько безопасно им вести разговор.

– Я думал, вы более принципиальная, – сказал граф, медленно приближаясь, будто пытался прочитать выражение её лица.

– Вы о том, что я не хочу наказывать глупую девчонку? – спокойно ответила Оливия, не оборачиваясь. – Поверьте, она и так наказана.

Граф Дюк прищурился, всматриваясь в неё с лёгким недоверием, как будто пытался понять – лжёт она или действительно верит в свои слова.

– Она маленькая и эгоистичная, такая же, как её брат, – произнёс он холодно.

– Ох, – вздохнула Оливия, чуть качнув головой, – я слышала это от вас уже не раз. Но если бы вы хотя бы на миг забыли о своей неприязни к Феликсу, вы бы заметили кое-что другое. Ариана влюблена в вас.

Она продолжила идти, не глядя на собеседника, словно обсуждала что-то самое обыденное на всем белом свете.

– В этом есть и моя вина. Я не выслушала её, не спросила, почему она ведёт себя странно, – добавила она тихо.

Затем Оливия вновь остановилась и повернулась к графу. Её взгляд был прямым и твёрдым.

– Если бы я не была так занята собой, я бы давно сложила два и два. Влюблённость Арианы заметна каждому, кто хоть немного внимателен.

Граф замер. Он видел, как юная сестра герцога порой краснеет, когда он оказывается рядом, как неловко прячет глаза, но назвать это любовью… до этой минуты ему и в голову не приходило.

– Не тревожьтесь, – продолжила Оливия с лёгкой иронией. – В тот вечер вы едва не потребовали плеть для неё. После всего случившегося, уверяю вас, Ариана сама не осмелится подойти к вам ближе, чем на несколько шагов.

Она произнесла это спокойно, но в её голосе слышался тихий упрёк – не только ему, но и себе.

Решение было принято быстро еще до пира: всем казалось разумным, чтобы Ариана «заболела» и на время исчезла с приёмов. Даже сама девушка восприняла это с облегчением – словно временная изоляция могла стереть позор и дать шанс начать всё сначала.

– И вы вот так легко можете простить герцогу такое обращение с вами? – резко воскликнула леди Мариана Хоммей, появившись будто из воздуха.

Её голос разрушил спокойную атмосферу, и она уже стояла перед Оливией, глаза полны нетерпения и ехидства. Девушка не могла успокоиться:

– Где же ваши уроки о гордости и о том, как должна вести себя жена? Что нужно делать приличной даме? Или вы просто всё стерпите, герцогиня?

Граф Дюк окинул эту сцену безмятежным, чуть холодным взглядом. Мариана – суетливая, ехидная, с постоянным желанием выказывать свою правоту – частенько вызывала у него презрение и скуку. Он видел, как она стремительно догнала их и вломилась в разговор без церемоний, и в этом было что-то детское, глупое: остроумие ради остроумия.

– Или вы уже ищете утешение? – прошептала она теперь прямо у уха Оливии, с вызовом, не стесняясь присутствия графа.

Дюк слушал и воображал, как эти слова ложатся тяжёлым обвинением, зависшим в воздухе. Ему было не по душе это лицемерие – поклонение слухам и презрительным подколкам, которые столь охотно подхватывали дамы при дворе.

– Вы забываетесь! – неожиданно вмешался Дюк, не сдержавшись. Его голос был ровен; в нём явно звучало желание защитить, и это удивило даже самого графа.

– Герцогиня Терранс лишь приболела, а вы уже превратили муху в слона.

Мариана лишь фыркнула и, не теряя ни секунды, выпалила:

– Никто не удивится, если сегодня вы придёте в жёлтом. – С этими словами она толкнула Оливию в плечо и, довольная нанесённым выпадом, стремительно удалилась.

Дюк провёл руками по лицу, ощущая неприятную смесь раздражения и усталости. Мариана, которой так хотелось покрасоваться в обществе, так нетерпеливо сорвала свою маску в погоне за травлей и зрелищем. На несколько минут привычная милая невинность, которую девушка изображала в присутствии мужчин, треснула – и это было едва заметно другим, но довольно доходчиво усвоено графом Дюком.

Граф с горечью отметил, что травля герцогини только набирает силу – и виновата в этом, как ни странно, сама герцогиня.

Глава 44

СТЕНА ЖЕНСКИХ СЛЕЗ

Если герцог не был занят делами, связанными с безопасностью короля или хлопотами вокруг делегации, он неизменно приходил ночью ко мне в спальню.

Обычно он навещал меня, когда в замке уже стихал шум: слуги расходились по своим покоям, стража занимала посты, стихали шаги в коридорах. Муж входил тихо, всегда через смежную дверь, которая разделяла наши спальни.

Это стало своеобразной традицией. Очень часто я уже спала или просто нежилась в постели, когда ко мне приходил супруг. Иногда я говорила с ним сквозь дрему, иногда понимала, что он в комнате, лишь когда чувствовала тепло его тела, обнимающего и согревающего сонную меня.

А иногда я засыпала до его прихода, не имея возможности перекинуться и парой слов. Но след на подушке, цветок на тумбочке, бокал на столе, а иногда записка, что-то всегда свидетельствовало о его присутствии. Я знала, что он почти каждую ночь бывал в моей спальне.

И вот, в ночь после бала, после его спектакля под названием «измена», смежная дверь между нашими спальнями легонько открылась.

Я уже лежала в кровати с книжкой в руках, я читала не так внимательно как хотелось, беспокойство и сомнения мучали меня, а сюжет книги утекал сквозь пальцы. И когда я увидела мужа, я даже поленилась запомнить номер страницы, быстро захлопывая издание.

Герцог пришел ко мне, переодевшись, в одной рубашке и лёгких штанах. На лице его сохранялось привычное спокойствие и уверенность, но в каждом движении сквозила редкая для него расслабленность и плавность движений.

Я поспешно вскочила, чтобы налить ему воды – слишком уж хотелось услышать новости вечера. Он подошёл ближе, облокотился о стену у кровати, притянул кубок к себе и сделал несколько глотков прямо из моих рук, он подтащил меня к себе, усадив на колени. Его пальцы мягко скользили по моим волосам, массируя кожу головы.

– У тебя странные мысли, – прошептал он мне на ухо, и в голосе его звучала улыбка. – Извращённый ум. Не перестаю удивляться, как у такой простой, домашней девушки может быть фантазия, достойная лучших шпионов дворца.

У меня был готов ответ – дерзкий и честный. У меня был учитель: прагматичный, иногда жестокий, но по-своему справедливый. Я повернулась к нему, и на миг просто замерла. Впервые за всё время новой жизни, мне казалось, что я видела его без маски – без холодной строгости, без привычного надменного спокойствия.

– А ещё больше меня удивляет твоя решимость рисковать, – тихо произнёс он, заправляя прядь моих волос за ухо. Его пальцы скользнули по коже у виска, легким, почти невесомым движением, от которого мне стало чуть тяжелее дышать.

– Мне кажется, некоторых событий не избежать, – ответила я, стараясь говорить спокойно, хотя сама слышала дрожь в голосе. – Лучше использовать их в своих целях, чем ждать и бороться.

Он посмотрел на меня с таким внимательным, почти изучающим любопытством, что мне вдруг захотелось отвести глаза, разорвать этот слишком прямой, слишком откровенный зрительный контакт.

– Да, – сказал он наконец, чуть усмехнувшись, – но я всё ещё поражаюсь тому, что творится в твоей голове.

Я не заметила, как его рука скользнула мне за плечо, потом он уложил мою голову себе на грудь. Сам он устроился на кровати с какой-то ленивой естественностью. От его тела исходило тепло, а руки пробуждали знакомую дрожь в моём теле.

– Я лишь предложила выход, – сказала я, тихо поднимая голову с его груди. – Разве вам не кажется, что мой план… интересный?

В его глазах промелькнула тень улыбки, но я видела – за ней скрывалось беспокойство. В памяти всплыло другое воспоминание: та самая наша ссора, когда я в прошлой жизни злилась на него за то, что он использовал сплетни обо мне ради высшей цели.

– Граф Дюк долго пытался меня отговорить, – напомнил Феликс, почти устало. – И, пожалуй, в чём-то он был прав.

Феликс провёл рукой по моим волосам и добавил уже мягче:

– Оливия, я согласен с Дюком. Я – твой муж, и моя обязанность – защищать тебя от слухов, а не подбрасывать им повод. Особенно сейчас, когда ты во дворце, а не в родовом замке, под защитой высоких стен.

Он замолчал, глядя куда-то мимо меня, словно сам с собой спорил.

– Слухи разносятся по дворцу слишком быстро, – произнёс он наконец. – Раньше я и не задумывался каким сокрушительным может оказаться слово. Я бы хотел тебе это запретить.

Я чуть приподнялась, заглядывая ему в глаза.

– Но не запретил же?

Он задержал дыхание, словно не ожидал этого вызова, а потом коротко ответил, глухо, почти шепотом:

– Не запретил. Но стоило.

– У вас, как я вижу, нет других идей, кроме моей, – сказала я, приподнимаясь. – Можно, конечно, на протяжении пяти лет искать по одному шпиону в год… а можно позволить им самим сделать свой ход.

Я поднялась чуть выше, я опиралась ладонью на его грудь. Его рубашка была расстёгнута, под пальцами я чувствовала ровное, тяжёлое дыхание. Не знаю, какие именно чувства посетили меня в этот момент – раздражение, упрямство или желание доказать, что я не просто пешка в его игре. Но подбородок сам взлетел вверх, и эмоции заставляли меня наставлять и требовать, чтобы он признал мой вклад.

Я смотрела на него сверху вниз, с видом победительницы, и всё ждала – хоть тени одобрения, хоть слова, подтверждающего, что без меня он бы не додумался до этого.

И когда молчание затянулось, я чуть сильнее надавила ладонью на его грудь, прижимая его к постели, словно хотела вырвать это признание силой.

Он двинулся внезапно, быстро, как хищник. Одним движением перевернул нас, и я оказалась под ним – спиной в подушках, зажатая между его руками. Всё произошло так стремительно, что я даже не успела выдохнуть. Его тело нависало надо мной, тяжёлое, тёплое, не оставляющее пути к отступлению.

Он смотрел прямо в глаза, с тем холодным интересом, от которого внутри разливалось тепло по телу.

– Да вы, кажется, не в себе, – сказала я, стараясь не выдать дрожь в голосе.

– Явно пир выдался удачным, милорд, – добавила я, приподнимая уголок губ.

– И всё же, Оливия… – произнёс он, глядя на меня с откровенным интересом, – ты не ревнуешь? Не хочешь знать, как именно прошёл мой вечер с леди Бриджит?

Его голос был спокоен, но в нём проскочила тень насмешки – как-будто он играл со мной. Я попыталась оттолкнуть мужа, но его руки сомкнулись крепче, не позволяя вырваться. Он держал меня так, что я просто не могла отодвинуться от него.

– А должна? – ответила я, пытаясь сохранить спокойствие, хоть сердце стучало всё быстрее. – Вы бы хотели, чтобы я ревновала вас?

Он чуть прищурился, и я заметила, что его улыбка дрогнула.

– Знаете, – продолжила я, стараясь, чтобы голос звучал легко, – я больше интересуюсь практическими вопросами. Например, как вы объяснили леди Бриджит свой интерес и свои… требования к её поведению на балу? Или как сообщили графу Дюрану, что он едет на юг без молодой жены? Сказали ли вы ему, что подозреваете леди Эльну в преступлении?

Феликс не ответил – на мгновение его лицо стало напряжённым, будто я вырывала силой у него знания, которыми дорогой супруг не хотел делиться.

Я воспользовалась паузой, приблизилась – настолько, что чувствовала его дыхание у своей шеи, и шепнула почти неслышно, касаясь губами его уха:

– В моей голове слишком много дел и мыслей, – прошептала я, прикусывая кончик его уха. – Просто у меня нет времени на ревность.

Он затаил дыхание, и я едва слышно добавила, играя с ним:

– Так вы хотите, чтобы я ревновала вас, милорд?

Герцог смотрел на меня, и я не могла прочесть ответ в его взгляде – в нём смешались спокойствие и что-то более глубокое, опасное. На миг время будто остановилось.

А затем он наклонился и нежно коснулся губами моего живота. Тёплые пальцы осторожно приподняли край лёгкого ночного платья, его руки скользили по моим ногам, он касался моей кожи так мягко, что от каждого движения мне становилось тяжело дышать.

Сердце стучало в груди, но его биение отозвалось в каждой клеточке моего тела. У меня шумело в ушах, словно вся кровь прилила к моему лицу, щёки горели.

Я уже не могла думать – мысли таяли, уступая место лишь ощущению его близости, тепла и уверенности в каждом движении. Его руки все так же поглаживали мои бедра, мешая мне мыслить здраво и анализировать ситуацию. Когда его губы вновь коснулись моей кожи, я непроизвольно выгнулась, не в силах сопротивляться желанию.

– Да. Я бы хотел. – прошептал он, не отвлекаясь.

Я уже была так сильно увлечена процессом, что едва услышала его негромкий, неразличимый ответ, и смысл слов растворился в моем стоне.

* * *

Уже на следующий день после пира я узнала всё – из разных уст, в разных комнатах: от сплетников, мнимых доброжелателей и просто тех, кто готов разносить любую новость, лишь бы услышали их голос.

Говорили, что на прошедшем балу герцог Терранс пил много – слишком много для человека его положения. И не без помощи товарищей и гостей из делегации: кто-то подбадривал, кто-то хвалил, кто-то просто не давал возможности увильнуть. Герцогу, мол, было неловко отказывать, и он пил с достоинством, как подобает мужчине чести.

А потом – как всегда бывает в таких историях – нашлась причина для новых пересудов. В миг скуки и лёгкой тоски по женскому вниманию к нему подошла леди Бриджит.

Её осиная талия и тщательно уложенные волосы, лёгкий невинный румянец, придававший лицу свежесть, и декольте, держащееся, казалось, лишь на честном слове – всё это, по словам очевидцев, не могло остаться без мужского внимания.

Говорили, что бывшая пара долго беседовала «мило», как уточняли особенно ехидные наблюдатели, а затем они закружились в медленном танце. Танце, где границы приличия таяли быстрее, чем свечи догорали в зале.

И всё же даже этим вечер не закончился. Леди Бриджит, как сообщали наблюдатели с особым наслаждением, подвернула ногу, а благородный герцог, разумеется, вызвался проводить её к месту отдыха.

Сплетники были довольны. Им хватило пищи для разговоров на неделю вперёд.

И, казалось бы, для всех разумных людей должно было быть очевидно – подобные слухи лучше скрывать от жены, «во благо бедняжки». Но за этот день меня навестило больше десятка особ. Едва я успела допить утренний чай, как двери начали открываться одна за другой – одни приходили с участием, другие с любопытством, третьи просто из любви к сплетням.

Кто-то, с видом прожившей жизнь и видавшей всё наставницы, говорил с сочувствием:

– Не переживай, дорогая. Все мужчины изменяют. Любовница – она, а ты жена, и в этом твоё преимущество.

Другие, напротив, пытались с особым рвением помочь – обещали объединиться, чтобы «вырвать с корнем» леди Бриджит из дворца. Судя по рассказам, за утро бедная дама трижды не смогла донести свой бокал до стола, неизменно натыкаясь на плечо какой-нибудь решительной супруги, спешащей защитить мою честь и всех благовоспитанных жен.

Некоторые приходили «пожалеть» меня, но уже через минуту говорили о собственных несчастьях: о мужьях, любовницах, предательствах. Я слушала и понимала: в этом замке верный супруг – редкость, почти миф, а чужое горе – лучший повод для дружбы.

И вот, кто бы мог подумать, что именно слухи о неверности мужа сблизят меня с женщинами двора куда больше, чем любые вышивки, чайные посиделки и учтивые разговоры о погоде.

* * *

Всю неделю я избегала мужа в общественных залах. Ходила тихая, поникшая, а образ оскорблённой, но благородной жены удавался мне слишком хорошо.

Подколы недоброжелательниц уже изрядно мне надоели – как и шепот по углам, который тянулся за мной. Я сдерживалась из последних сил, чтобы не начать отвечать тем же.

Одну из этих дам я могла бы легко приструнить – намёком на свой статус. Другую – запугать парой жарких, но правдивых фактов о самой даме, фактов, добытых мною ещё в прошлой жизни. На третью можно было прикрикнуть без опасений. А четвёртую, будь у меня хоть немного меньше самообладания, я бы просто выслала из дворца под благовидным предлогом.

Но я терпела. Я лишь опускала глаза, смотрела на носки своих туфель и молчала.

Молчала и ждала.

Как же я устала ждать.

Герцог предлагал всё прекратить – просто появиться со мной на ужине, и одним этим жестом уничтожить слухи. Но я не хотела сдаваться. Я верила, что мой план сработает, что всё это не зря.

И теперь, спустя несколько дней, я начинала сомневаться.

Может быть, я действительно ошиблась.

Может, пора признаться Феликсу, что мой замысел не так остроумен и успешен.

Тем более мне не нравилось, что за герцогом всё сильнее закреплялся статус дамского угодника и изменщика. И этот последний факт, раздражал меня всё сильнее, пробуждая во мне желание защитить своё.

* * *

Однажды в парке ко мне подсела леди Эльна Дюран.

Я сжала пальцы в кулаки, ногтями впиваясь в ладони – лишь бы радостной улыбкой не выдать себя. Что-то мне подсказывало, что это не просто жалость и дружеское участие.

– Мы не часто общались, – начала она со скромной любезностью, – но вы всегда были так вежливы и милы со мной.

– О, только не говорите, что вы тоже пришли пожалеть меня из-за поступков моего мужа, – ответила я, опуская глаза, изображая грусть и усталость.

– Нет-нет, что вы, – мягко перебила она, чуть склонив голову. – Мы просто решили… поделиться и с вами.

Молодая девушка присела рядом осторожно, будто она боялась запачкать платье, на самый край лавочки.

– Мы? – переспросила я, не сдержав любопытства.

А в голове пронеслось:

«Давайте же, леди Эльна, назовите имена.» – я была уверенна, что она просто жертва этой ситуации, и в её участии я сомневалась, но вот другие участники.

– Дамы двора, знатные леди… – улыбнулась она чуть шире, чем следовало. – Мы все поддерживаем друг друга. Мы женщины должны помогать друг другу в этом не простом мире.

Леди Эльна ловко уклонилась от моего вопроса.

– Спасибо, – ответила я, стараясь говорить ровно. – Я и правда получила много поддержки от женщин в последние дни.

– Знаете, – начала леди Эльна, слегка понизив голос, – у стены в конце городского парка есть одно особое место.

– Стена плача? – уточнила я.

– Нет, – покачала она головой. – Это неправильное название. Место называют стеной женских слёз. Говорят, если прийти туда в определённый час, рассказать о своих невзгодах и оставить дар… то колдунья, если сочтёт подношение достойным, – она сделала ударение на последнем слове, – решит вашу проблему.

– Но стена длинная, – заметила я, стараясь звучать естественно, хотя сердце уже билось быстрее. – Там много ниш и участков, посвящённых павшим воинам и потерянным возлюбленным. Как понять, что именно меня услышат?

Леди Эльна наклонилась ко мне ближе, так что край её платья коснулся моей руки.

– Вам нужен тот участок, где стоит статуя влюблённой девы, – прошептала она. – В самой стене есть фальшивый кирпич. Туда вы должны положить письмо и дар. После – обратитесь к богине. Помолитесь и поделитесь с ней своей болью. Просить лучше днем, забирать поздно вечером.

Я чувствовала, как тон её голоса будто меняется, из дружелюбного в чуть торжественный, возбужденный и нервный.

Леди Эльна резко поднялась. Её ладонь легонько коснулась моего плеча, словно благословляя или предупреждая.

– Мне помогло, – сказала она тихо, но уверенно. – Все говорят, что муж теперь смотрит на меня с нежностью.

Графиня Дюран взглянула на меня сверху вниз, глаза блестели нежностью и заботой.

– Я правда хочу вам помочь… но больше ничего сказать не могу, герцогиня.

Леди Эльна изящно поклонилась и поспешила прочь, растворяясь среди деревьев, оставляя за собой легкий аромат весенних цветов.

Глава 45

ВСТРЕЧА В ГОРОДЕ

Договориться с мужем оказалось куда сложнее, чем я ожидала.

Феликс, который без колебаний поддержал мой план при дворе и с готовностью согласился терпеть слухи, шёпоты и косые взгляды, теперь, когда дело дошло до действий, словно превратился в каменную стену. Он и слышать не хотел о том, чтобы я отправилась в город одна – даже ради высшей цели.

Он упорно не признавал очевидного: все эти косые взгляды в последние дни обращены были вовсе не к нему, а ко мне, его жене. И поэтому, как мне казалось, я имела полное право сама решать, как лучше поступить.

Я чувствовала – это наш шанс. Возможно, единственный. И позволить ему уплыть было бы непростительной ошибкой.

– Сэр Артур поедет с тобой, – произнёс он тем тоном, который когда-то заставлял целый ряд советников склонять головы и менять решения.

Я лишь улыбнулась, сдержанно и тихо, хотя внутри всё кипело. Артур – верный до фанатизма, преданный герцогу как пес. Он бы отчитался перед герцогом о каждом моём шаге, каждом слове, каждом взгляде. Мы с ним вызвали бы куда больше подозрений, чем если бы я поехала в город с самим Феликсом.

– Эва могла бы сопровождать меня, – осторожно предложила я, заранее зная, что он никогда не согласиться на этот вариант.

И действительно – герцог хмуро покачал головой.

– Ни слова больше об этом, Оливия. Эва не способна защитить даже себя. Как она поможет тебе?

А вот и ещё одно проявление характера давно знакомого мне Феликса – вежливый, спокойный, но непреклонный. Его забота была похожа на железную клетку, обитую бархатом, и чаще всего она простиралась только на тех, кого он считал «своими», – на близких, на семью. В прошлой жизни я тоже знала эту сторону герцога, хоть и проявились эти качества по отношению ко мне намного позднее.

В результате долгого, изматывающего спора всё же было решено: я поеду в город с полным сопровождением. Формально – под охраной и заботой, а на деле – под надзором.

Со мной должна будет поехать Эва, а одним из группы сопровождающих станет Рей.

Но настоящий замысел был совсем иным. Именно Рэй, укрывшись под плащом Эвы, должен был проводить меня в парк. Его присутствие не вызвало бы столько подозрений – в отличие от сэра Артура, чья верность герцогу была известна всем. Рей всё ещё мог выглядеть в глазах придворных «моим человеком».

Парень умел быть незаметным, он скромный, неприметный, сдержанный, он выглядел скорее молодым слугой, чем магом, чьё имя не раз звучало в коридорах дворца. К тому же многим было известно, что я сама приняла его на службу – и что маг прибыл в замок вместе со мной.

Я прекрасно знала – за нами всё равно будут следить.

Разведчики герцога могли оказаться повсюду: продавцы на площадях, уличные музыканты, газетчики, нищие у ворот и даже рыцари, появляющиеся «совершенно случайно» в самых неподходящих местах. Каждый из них мог оказаться глазами и ушами моего мужа.

Но и в этом крылась опасность – ведь каждый встречный мог оказаться не слугой герцога, а шпионом заговорщиков.

Поэтому каждое наше действие приходилось просчитывать с пугающей точностью.

* * *

По мощёным улицам, ещё влажным после ночного дождя, шла пара в длинных плащах с глубокими капюшонами, полностью скрывающими лица и фигуры. На первый взгляд – две девушки, служанки богатых и титулованных особ, отстроивших себе дома в лучшем квартале города.

Дом, из которого они вышли, выделялся среди прочих – не пышной отделкой, не золотом на окнах, а размером и тишиной, царящей вокруг. Двор, выложенный камнем, ровная решётка ворот, высокий фасад с большими окнами, согласно последней моде в строительстве, окруженный деревьями, что вообще считалось роскошью для узких улиц столицы.

Теперь же задняя дверь тихо закрылась за двумя фигурами, будто дом сам пожелал отгородиться. Силуэты людей скользили вдоль стен, словно тени, стараясь не задерживаться под взглядами редких прохожих.

Они шли быстро, почти бесшумно, минуя шумные улицы. На перекрёстках уже кипела жизнь – мальчишки разносили хлеб, торговцы расставляли корзины, где пахло рыбой и свежей зеленью, из кузницы слушался звон молотка.

Всё это создавало привычный утренний шум столицы, и на его фоне две фигуры в одинаковых плащах терялись, растворялись, становились частью ритма города.

Сквозь узкие переулки и арки они продвигались всё дальше – туда, где шум постепенно стихал, уступая место шороху листвы и журчанию воды. Каменные дома сменялись стенами старых усадеб, в воздухе чувствовался аромат влажной травы и холодного железа.

Впереди, за очередным поворотом, уже виднелась серая стена города – старая, крепкая, покрытая мхом, и вдоль неё начинался парк.

И только внимательный наблюдатель заметил бы, что шаги идущих слишком разные, движения слишком уверенные. Это не прогулка, не случайное утро двух подруг.

* * *

Я шла быстро, укутанная в плащ до самых щиколоток. Я не стала переодеваться в грубое платье горожанки, не сняла украшений, даже оставила кольца на пальцах. Пусть так.

Грабители в столице в этом районе – редкость, а случайные взгляды прохожих вряд ли задержатся на паре фигур в серых плащах.

Зато те, кто должен увидеть – увидят. Колдунья у стены, шпионы заговорщиков, наблюдатели, что прячутся в тенях, – все они будут внимательны к мелочам.

Рей шёл рядом, опустив голову под глубокий капюшон женского плаща. Издали он легко мог сойти за молодую служанку – хрупкая фигура, невысокий рост, мягкий силуэт. Но стоило приглядеться внимательнее – и тайное бросалось в глаза.

В его движениях не было ни тени неуверенности: чеканный шаг, ровная спина, сдержанные движения. И даже напряжение в плечах выдавало мужчину, не привыкшего держать корзину для покупок в руках.

Мы двигались быстро, старались не останавливаться. С каждым поворотом улицы шум рыночной площади отдалялся, уступая место размеренному эху наших шагов. Где-то вдали звонили колокола утренней службы, и на миг мне показалось, что все это ужасно опасно.

Из аккуратного, опрятного домика у дороги вдруг вышла пара – мужчина и женщина, с книгами в руках. Я почти не обратила на них внимания. Мысли уже витали впереди – за перекрёстком, где виднелись первые деревья парка и каменная стена.

Я шла, не замечая ни прохожих, ни уличного шума. Всё внутри было напряжено: какие слова сказать колдунье? Что можно говорить, а о чём стоит умолчать? Какую роль сыграть? Притворяться наивной глупышкой не имело смысла – те, кто стоит за этим, наверняка и так знают, какая я.

И вдруг внутреннее чувство заставило меня поднять глаза.

А женщина, вышедшая из дома, резко повернула голову – и наши взгляды встретились.

– Селия… – сорвалось с моих губ почти беззвучно.

Я не ждала, что она услышит. Но Селия передала книги мужу, быстро, решительно, и уже через пару мгновений стояла передо мной, перегораживая дорогу.

Рей остановился позади, едва заметно переминаясь с ноги на ногу – нервное движение выдавало его волнение.

Селия смотрела на меня с искренней радостью, а я, с трудом заставив себя улыбнуться в ответ, пыталась привести чувства в порядок. И лишь усилием воли удержала лицо спокойным.

А ведь я давно отстранилась от своей семьи. На письма мачехи я отвечала сдержанно – сначала отстранённо, почти холодно. Я не хотела её советов ни о том, как обольстить супруга, ни о том, как вести себя при дворе, чтобы получить больше возможностей.

Позже я отказала и в помощи мужу сестры, когда мачеха намекнула, что в моих силах поспособствовать продвижению господина Форша во дворце. Я была рада, что он там не задержался надолго.

Единственное, чего я не отвергла, – это просьба о деньгах. Герцог щедро выделял мне средства на содержание, и я каждый месяц отправляла часть отцу, в знак уважения, и моей заботы о семье.

Мачеха часто писала о невзгодах Селии – её слабом здоровье, бедственном положении их молодой семьи. В такие месяцы я отправляла больше, делая короткую пометку: для сестры.

Когда в моей жизни наступало затишье, я часто думала о Селии. Хотелось верить, что жизнь дала ей второй шанс, что она не повторила моей судьбы и её брак с Форшем оказался счастливым.

Всё же, как бы я ни старалась, в моей душе оставалось глухое, не отпускающее чувство – тревоги и недоверия. Сначала мы соревновались, недолюбливали друг друга, а потом и вовсе, чувство ненависти поглотило нас. Казалось, что такие чувства не должны легко угасать.

Здесь, во дворце, я всё чаще вспоминала не нашу последнюю встречу в храме, ту, что произошла в этой жизни, а ночь в темнице, из далёкого прошлого.