Текст книги "Герцогиня на службе у Короны (СИ)"

Автор книги: Вера Ширай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

К полудню я присоединяюсь к замужним дамам двора. Для нас предусмотрена особая программа – мы вышиваем, читаем вслух друг другу, штопаем одежду мужей и детей. Те жены, которые располагают большим доверием супруга, переписывают хозяйственные документы или выполняют мелкие поручения, необходимые тем в работе.

Но каждый раз, когда мне приходится сопровождать мужа в большой зал, сердце начинает биться слишком быстро – будто хочет вырваться наружу. Я всё ещё чувствую себя здесь чужой.

Мне неловко находиться рядом со знатными дамами, которые скользят по мраморному полу легко и гордо, словно их шаги не касаются земли. Их платья из шелка тихо шелестят, а взгляды холодные внимательно оценивают.

Я стараюсь не выделяться, не говорить громко, не встречаться с ними глазами. Лучше не привлекать внимание этих людей.

Особенно тяжело, когда в зал входит сам король. Его присутствие словно вытягивает из воздуха всё тепло, смех и лёгкость бала, и даже пламя свечей будто горит ровнее.

Я каждый раз замечаю за собой то, что мои пальцы предательски дрожат, когда я кланяюсь ему и его приближённым. И в такие моменты мне кажется, что весь этот мир из золота, шелка и власти способен раздавить меня одним взглядом.

В этот вечер мы отмечали Пир в честь Карла Великого – день коронации легендарного короля, некогда объединившего раздробленные земли и низвергнувшего Дикую Тьму. Замок сиял в праздничном великолепии: кроваво-красные гобелены со знаком короны скрывали стены, тяжёлые дубовые балки потолка украшали венки из сушёных цветов и лаванды, на полу у столов ковры, сотканные из волокон сухих трав с вплетением мяты. Над столами знати мерцали полупрозрачные балдахины – нежная ткань колыхалась от малейшего движения воздуха.

В этот вечер никто не позволял себе уныния. В этот день просто не принято было отказывать себе в увеселениях.

Всё было создано для торжества – для смеха, музыки, для танцев до самого рассвета. Длинные дубовые столы, расставленные буквой «П» вокруг свободного пространства, будто сами подталкивали пары к центру – туда, где начищенный каменный пол уже ждал первых шагов танцующих.

Когда музыканты заиграли вступительные ноты, зал мгновенно притих. Под аплодисменты придворных король поднялся и, протянул руку принцессе, вывел её в центр. Первый танец начался, а вместе с ним и вечер.

Свет сотен свечей отражался в зеркалах, разбиваясь на тысячи бликов. Они скользили по лицам придворных, по позолоте кубков и по драгоценным камням, превращая всех присутствующих в живые картины.

Герцог Терранс, высокий, сдержанный и безупречно собранный, провел следующий танец с женой посла из делегации – зрелой женщиной с холодной, заученной, отточенной годами придворной жизни, улыбкой и статной осанкой, которой позавидовали бы и статуи в саду.

Они двигались в танце идеально выверенно, как живое воплощение учебника по придворному этикету. Всё в их движениях говорило о дипломатии, об умении держать лицо и подавать пример.

Я стояла у стены, рядом с нишей для отдыха, стараясь быть как можно менее заметной – просто тенью среди множества теней. Отсюда открывался хороший обзор на зал, но я смотрела не на танцующих, а искала глазами мужа.

Господин Форш стоял чуть поодаль, у колонны, и тихо переговаривался с двумя мужчинами из окружения лорда Хоммея. Они были напряжены, словно ждали осуждения или приговора, и говорили, приглушая голоса, будто стены замка могли их подслушать.

Все гости торжества ещё не знали, в чём именно обвинили лорда Хоммея, но по дворцу уже давно расползлись слухи: «попал в немилость», «советник смещён», «король недоволен».

Само отсутствие семьи советника Хоммея стало самым громким поводом для шёпота этим вечером – о нём говорили у столов, в перерывах между танцами, а иногда и пары под музыку обсуждали эту новость.

Сторонники бывшего советника теперь держались обособленно – тихие, настороженные, будто каждый уже несёт в себе частичку обвинения. И среди них стоял мой муж – напряжённый, с потемневшим лицом, готовый защищаться, если в него бросят хоть слово.

Я решила держаться в стороне от их общества. Я просто стояла и дышала, позволяя музыке заглушать тревожные мысли. Я не хотела быть частью политической паники, не хотела снова слышать шёпот интриг и взаимных обвинений, которые всё равно ничего не решат.

Да и обиду мужа, его колкие упрёки с каждым днём становилось всё труднее выносить. Он всё чаще говорил со мной тем усталым тоном человека, для которого «всё не так»: платье не то, манеры не те, даже мой взгляд вызывает раздражение.

Казалось, после той ссоры, он так и ищет повод придраться, чтобы утвердиться хоть в чём-то.

Я стояла неподвижно, я смотрела, как пары кружатся под музыку, и думала: странно, как люди могут танцевать с такой лёгкостью, когда весь зал полон не музыки, а страха – страха сказать не то перед Его Величеством, взглянуть не туда, улыбнуться не тому.

И пока обвинение не прозвучало встречи господина Форша со сторонниками лорда Хоммея проходили каждый четверг – однообразные, затянутые и насквозь пропитанные недовольством герцогом, уж в этом я была уверена.

А я, наконец, получила возможность уделить внимание тому, что действительно имело для меня смысл.

Герцог Терранс сам предложил помочь мне разобраться с моим даром. Это случилось почти сразу после того странного испытания с кубками – и тогда его слова прозвучали как дежурная вежливость, не более.

Но вскоре он стал присылать мне выписки из старинных трактатов о контроле силы, а иногда приносил тёмные флаконы с таинственным содержимым, заставляя меня учиться различать, ощущать, направлять энергию.

Большую часть времени я занималась одна, но когда он находил возможность прийти лично, его присутствие меняло всё. В его взгляде не было скуки или снисходительности – лишь сосредоточенный интерес, настоящий, пугающий своей внимательностью.

Мы виделись несколько раз – чаще всего в его крыле или в тихой закрытой галерее, где свет падал узкими полосами, а воздух хранил прохладу камня и запах чернил. Я всё ещё не понимала, почему именно герцог взял на себя роль моего наставника. Но отрицать одно было невозможно – рядом с ним я впервые ощущала, что мой дар может быть полезным.

Герцог упоминал, что король осведомлён о моих занятиях и «оценил мои таланты по достоинству». Это звучало лестно, почти невероятно. Но я сомневалась, что монарх, занятый политикой и посетившей нас делегацией, способен уделять внимание какой-то провинциальной жене мелкого чиновника, пусть и с талантом.

И всё же…

Иногда, на приёмах или обедах, я ловила на себе взгляд Его Величества. И от этого взгляда становилось холодно и неуютно. Где-то глубоко у меня в душе шевелилась опасная мысль: а вдруг он действительно видел во мне что-то большее? А если он и правда планирует использовать мой дар?

На третьем танце, когда усталость и скука уже окончательно вытеснили из меня всякий интерес к происходящему, ко мне подошёл герцог Терранс.

Сначала я даже не поняла, что он идёт именно ко мне. Его фигура выделялась из толпы – прямая осанка, уверенные шаги, лёгкий холод во взгляде, к которому при дворе уже давно все привыкли. По привычке я сделала шаг в сторону, освобождая ему место, – так всегда делают жёны мелких чиновников, когда рядом появляются те, кому не стоит мешать.

Но он не прошёл мимо. Герцог остановился прямо передо мной и протянул руку.

– Леди Форш, – произнёс он ровно, почти без выражения. – Позвольте?

Я растерялась. Всё моё воспитание, вся осторожность подсказывали, что отказывать нельзя, но и принимать приглашение столь заметной персоны – значит вызвать ненужные разговоры. Однако он уже ждал, его рука висела в воздухе прямо передо мной. И я вложила свою руку в его.

Мы начали двигаться под музыку – плавно, размеренно. Его рука уверенно держала меня за талию, чуть ближе, чем позволяли правила, и от этого мне стало трудно дышать. Его пальцы едва касались моей ладони, проводя по коже так мягко, будто вычерчивали неразборчивые символы.

Он наклонился ближе, и я ощутила его дыхание у самого уха.

– Вам не о чем переживать, вас даже можно поздравить. – прошептал он.

Я замерла на миг, подняв глаза.

– Благодарю, – ответила машинально, не понимая, о чём речь. – А с чем именно вы меня поздравляете, милорд?

Его губы чуть тронула тень улыбки, не радостной, а какой-то загадочной, почти насмешливой.

– Завтра ваш муж получит титул барона, – произнёс герцог негромко, будто делился тайной. Его дыхание касалось моей кожи, так же уверенно, как и его рука, направляющая меня в танце. – И место в совете, которое ранее занимал лорд Хоммей отойдет к вашему супругу.

Я подняла глаза, не скрывая удивления.

– Но как?.. Вы же сами говорили, что лорд Хоммей – не тот преступник, который вам нужен.

Терранс чуть усмехнулся, едва заметно.

– Верно. Я и сейчас так думаю. Но против него нашлось много доказательств. А так как его семейство приблизилось к королю слишком близко, Его Величество не хочет держать этих людей в замке даже в виде наживки. Людвиг не любит слабых и не верных людей, леди Форш, он считает, что проще устранить, чем перевоспитать.

Он наклонил меня в танце – движение получилось настолько глубоким и уверенным, что я ощутила себя марионеткой в чужих руках.

– Зачем вы мне это говорите, милорд? – прошептала я, стараясь не выдать волнения.

– Затем, что с завтрашнего дня вы будете не просто женой чиновника, – ответил он спокойно. – Вы станете баронессой. А позже – секретарём вашего мужа в совете. И моей тайной помощницей.

Я моргнула, осознавая услышанное, и лишь тихо кивнула. Всё это было не предложением, а фактом, уже решённым задолго до нашего разговора. Так начиналась моя служба короне.

– Вы не выглядите счастливой, – заметил герцог, не сводя с меня глаз.

Я вздохнула, позволяя себе чуть отстраниться, насколько позволял танец.

– Я давно поняла: служба короне редко делает человека счастливым. Чаще – лишь осторожным и нервным. – сказала я, думая и о своем отце, и о своем чувстве стеснения, которое я непрерывно испытывала рядом с советниками Его Величества и герцогом.

– И если дворец вам не по духу, где бы вы хотели жить? – спросил герцог, проницательно заглядывая мне в глаза. И я чувствовала, как он сосредоточен и внимателен к моим словам. И несмотря на паузу, он не спешил говорить, он всё так же ждал ответа.

– Я бы предпочла уехать в деревню, – сказала я тихо. – Поселиться в малом замке, если средств не хватит, то подойдет усадьба без укреплений, главное близко к городу. А там, когда наши отношения с мужем наладятся, я бы хотела заняться хозяйством… родить детей.

Он слегка наклонил голову, будто прислушиваясь к словам, и в его взгляде промелькнуло что-то вроде сожаления.

– Увы, леди Форш, – произнёс он почти мягко, – мы лишь можем желать. А Корона всегда забирает тех, кто ей нужен.

И когда я почувствовала лёгкий страх и неловкость от его слов, холодная волна пробежала по моей коже, оставляя за собой след из мурашек.

Он снова наклонился ближе – настолько, что я вновь ощутила его дыхание у самого уха, – и тихо, почти ласково прошептал:

– Возможно, благодаря служению Его Величеству у вас появится шанс… и на замок, и на семью, и на детей, на жизнь, которую вы заслуживаете.

Музыка смолкла, танец подошёл к концу, а я всё ещё стояла в его руках – словно уже не принадлежала себе.

* * *

Следующий день стал для меня настоящим кошмаром.

С самого утра по залам и коридорам, по кухням и галереям, между слугами и придворными, словно цепная реакция, разлетелся один и тот же шёпот – моё имя.

«Подлая сестра», «разлучница», «она прельстила самого герцога» – всё это звучало с каждой стороны, стоило мне только сделать шаг.

Я видела, как женщины склонялись друг к другу, прижимая веера к губам, мужчины обменивались понимающими усмешками, а молодые служанки опускали глаза, когда я проходила мимо. И все как один отводили от моего взгляда глаза.

Я ужасно злилась на герцога Терранса, хоть и понимала, что вся вина герцога заключалась лишь в том, что он был внимателен, слишком внимателен ко мне накануне.

Но в устах двора всё превратилось в грязную историю: герцог Терранс не привёз жену, потому что развлекается с её сестрой.

Слухи росли и множились, как сорняки, и никто не мог мне подсказать, как избавиться от этого поля.

Даже момент, который должен был стать для моего мужа вершиной его карьеры, – вручение титула барона и нового места в совете, – оказался омрачён. Все взгляды в зале были направлены не на него, а на меня.

Все знали «историю»: будто бы титул и назначение – награда не за службу, а за милость, оказанную герцогу, который «не захотел отпускать меня из дворца».

Я никогда прежде не сталкивалась с такой лавиной сплетен.

Казалось, сам замок дышит этим ядом: шёпот за дверьми, приглушённый смешками, взгляды, скользящие по спине. Стены замка давили на меня – холодные, гулкие, как будто пропитанные недоверием и предательством.

Слухи росли, множились, превращаясь в бурю, в которой мои слова, моя честь и даже правда не имели ни малейшего значения. Оправдаться было невозможно – никто не хотел слушать.

А я… я не видела смысла в том, чтобы пытаться кому-то доказать правду, если даже мой собственный муж не счёл нужным выслушать меня.

А наш и без того шаткий брак трещал под грузом последних событий.

Когда мой муж отправился на ужин – советоваться с теми, кто остался во дворе после ареста лорда Хоммея, – я даже не ждала приглашения. Барон Форш и не думал звать меня. Он был уверен: с такой женой, любовницей врага, никакие шпионы не страшны.

Я осталась одна в наших покоях, слушая, как внизу затихают шаги, как уходит последний слуга. И тогда, не выдержав, я накинула плащ, спрятала лицо под капюшоном и направилась в крыло к герцогу Террансу.

Не ради оправданий – нет. Я просто хотела услышать правду из его уст. И почему он со всем своим влиянием не заткнул всем рот?

Карл почти не отреагировал на мой внезапный приход: покорно освободил стул для Эвы, подал ей чай, потом так же спокойно вернулся к своим делам. А я влетела в кабинет, едва сдерживая бешеное сердцебиение.

– Как вы могли? – вырвалось у меня. – Вы знали, что люди отреагируют именно так, и всё равно пригласили меня на тот танец! А теперь, вы просто игнорируете слухи!

Его лицо оставалось спокойным, почти невозмутимым.

– Кто бы поверил, – ответил он спокойно, – что ваш муж сам получил эту должность?

Я прижала ладонь к рту, не сразу поверив услышанному.

– Боже мой… – шепнула я. – Вы не просто знали – вы это и планировали. А как же ваша жена? А как же я? Неужели не было другого варианта? Вы могли… открыть всем правду про мой дар?

– Вас бы убили, – тихо произнёс он, и в этих словах не было ни жестокости, ни сожаления – лишь сухой расчёт. – А моя жена, пока я не найду всех заговорщиков останется в замке. Там ей эти слухи не навредят.

Я опустилась на стул, пытаясь отдышаться, чувствуя, как кровь стучит в висках.

– Король знает о вашем обучении, он знает, что вы можете не только найти яд в бокале, но и найти лучшее решение. Он надеется развивать вашу силу. Людвиг хочет использовать ваш дар, чтобы находить верные решения, которые не будут приводить к опасности. И мы не можем рисковать вашей жизнью. – сказал герцог не отрывая взгляд от бумаг.

– Оливия, вы же не вчера родились? – он посмотрел на меня с ухмылкой. – Все понимают как это работает. И очень часто, мужья сами не против. Вы же понимаете, как работает система? – он встал и пошел мне навстречу.

– Короли, герцоги, даже графы никогда не выберут в любовницы принцесс, дочерей герцогов и графов – много проблем с семьей, их попытками повлиять на политику. Крестьянки, служанки – не интересно. Лучшие любовницы при дворе – жены мелких чиновников. И умные мужья часто «закрывают глаза» на увлечения своих жен, а взамен получают титулы, земли, продвижение.

Я смотрела на него с широкими глазами, полными удивления и шока.

– Вы далеко не единственная с такой судьбой. Вы просто слабая в глазах сплетников, пока ещё слабая, и они считают, что могут говорить о вас. Если хотите, я назову вам имена других таких любовниц при дворе? И в отличии от тех дам, вашу репутацию потом можно будет отмыть.

Всё это время я мечтала о скромной жизни в деревне, о доме и детях, о том, чтобы забыть дворцовые интриги. И вот – оказалось, что все мои планы были просто предметом лёгкой насмешки в чужих устах.

– Оливия, – сказал герцог и внезапно взял мои руки в свои. Его прикосновение было тёплым, но в нём угадывался властный тон. – Поверьте, всё будет хорошо. Ваша служба не займет много времени, а потом вы получите всё, о чём мечтаете.

– Немного времени? – прошипела я, не веря ни слову. – Вы, наверное, смеётесь: как долго продлится ловля шпионов? Годы?

– Я надеюсь мы управимся быстрее. Я бы хотел, чтобы вы отложили некоторые свои планы, которые могут помешать делу, – сказал он ровно.

– Я рекомендую воздержаться от близких отношений с мужем пока мы не разберёмся… но если соблазн велик – на столе есть средство. Его величество может расстроиться если что-то пойдет не по его плану. А вообще, я могу сам поговорить с вашим мужем. – сказал он, вопросительно приподнимая бровь.

– Обойдусь без вашего вмешательства. И с мужем, и со сплетнями я справлюсь сама.

Я стояла с раскрасневшимися от гнева щеками, униженная и раздосадованная. Моя первая, почти животная мысль – разбить склянку об его стол. Крикнуть, что я не слабая и не заслужила такого отношения! Но вместо этого я схватила флакон и выскочила из кабинета, так что дверь захлопнулась за мной громким стуком.

Глава 43

ГРАФ ДЮК

Вторая жизнь. Граф Дюк. Пир в честь Карла Великого

Граф Дюк вошёл в общий зал, где уже гремела музыка и звенели кубки. Воздух был наполнен смехом, ароматом различных блюд и специй, разбавлен легким шлейфом духов и трав, а на полированных стенах отражались отблески факелов и свечей, мерцающих в ритм танцующим парам.

Мужчина задержался у столов, не сколько из-за жажды или голода, сколько ради храбрости. Один глоток – и терпкая жидкость согрела горло, будто помогая сдержать раздражение, которое вызывало само присутствие герцога Терранса.

Бывший друг.

Феликс, как всегда, продолжал совершать одну ошибку за другой, и Дюк, наблюдая за ним, не мог решить – раздражает ли его эта самоуверенность герцога, или виной всему жгучее чувство разочарования в его характере.

Герцог сидел в центре зала, за столом для знати, укрытый от всеобщего внимания балдахином, свисающим с потолка, он был окружён представителями делегации, и с привычной лёгкостью играл роль души компании. Измотанный, но безупречный, он переворачивал свой кубок, демонстрируя крепость духа и – не в меньшей степени – печени. Под общий смех гостей он поднимал бокал снова и снова, словно принимая вызов каждого в этом зале.

Если бы Дюк не знал Феликса так близко, он бы, как и остальные, поверил в эту беззаботную браваду.

Граф Дюк прекрасно слышал шелест дамских голосов, тот самый особенный шепот, что пронизывает любой приём, – сладкий, как виноград, и ядовитый, как змеиный укус.

– Его жена словно ошейник, – прошептала одна дама, лениво обмахиваясь веером. – Её нет, и он наконец-то счастлив, словно время повернулось вспять.

– Если боги будут милостивы, герцогиня пролежит в постели ещё недельку, а то и вовсе уедет в родовой замок – добавила другая с лукавой улыбкой.

– Что вы, что вы! – захихикала третья. – Я не желаю ей зла, лишь крепкого здоровья.

Вздыхали дамы, поглядывая в сторону Терранса с почти священным восхищением.

Дюк слушал, не вмешиваясь, с ледяной вежливостью, за которой скрывалась скука и горечь. Мужчины обычно и не придавали значения женским распрям, было бы леди чем заняться, остальное не важно. Но он слишком хорошо знал этих женщин – их злословие служило им приправой к еде, отдушиной в собственных несчастных браках.

Он перевёл взгляд на Феликса. Тот стоял в окружении гостей, уверенный, как всегда, блистал в своём привычном образе. И Дюк усмехнулся. Нет, счастливица здесь не герцогиня. Счастливчик – он. Терранс. Как всегда.

Леди Бриджит уже начала наступление – опытная, уверенная, с тем самым коварным блеском в глазах, от которого многие мужчины теряли голову, она шла к нему, к Феликсу. Дюк, наблюдая за ней издалека, с трудом верил, что когда-то и сам был под чарами этой женщины.

Она приблизилась к герцогу, словно кошка – мягко, но с явным намерением. Ткань её платья чуть дрогнула, открывая ровно столько, сколько нужно, чтобы приличие спасало от осуждения, но не от воображения. Её ресницы трепетали, как крылья бабочки, а голос звучал тихо, тягуче, будто соткан из шелка и обещаний.

И вот – герцог подаёт ей руку. Дюк машинально сделал глоток, наблюдая, как Терранс ведёт её в танце. Его ладонь опускается чуть ниже дозволенного, движение – на грани дерзости. Он склоняется к ней ближе, чем требует этикет. Всё вроде бы в рамках приличий, но каждый их шаг, каждый поворот тела просто кричит – всё это не так невинно, как кажется.

Дюк сжал губы.

В его глазах герцог поступал глупо. Не стоило соглашаться на эту игру, затеянную по наитию его молодой жены. Феликс должен был понимать, что за любую его «мнимую» слабость придётся платить ей.

Герцогиня толком не освоилась во дворце, она, возможно, просто не знала, с какими последствиями ей придется бороться в этом самом зале. У Оливии просто нет опыта, она не знает силу дворцовых сплетен. Особенно, когда весь двор увидит, что влиятельный муж к ней охладел.

И вдвойне тяжело ей будет, если окажется, что её подозрения – не более чем домыслы и тень, отбрасываемая чужими сплетнями.

По мнению графа, мужчина должен был выслушать жену, а не соглашаться с ней во всём. Хороший муж – тот, кто не позволяет жене идти на поводу у эмоций, кто удерживает от поступков, о которых потом придётся пожалеть.

Муж должен был защитить её, даже если девушка сама не осознаёт, что нуждается в защите, а не ухудшать её положение при дворе.

* * *

Вторая жизнь. До танцевального вечера. В кабинете герцога.

– Вы же слышали её, – воскликнула Оливия, будто эти несколько слов могли оправдать Ариану.

Дюк сжал пальцы на подлокотнике кресла. Он с трудом сдержал усмешку. Да, он слышал. И чем больше слушал, тем меньше понимал, что движет этой женщиной.

– Да, девушка не сама купила зелье, – ответил граф, – да, она уверена, что так делают все… Но важно то, что она собиралась с этим зельем сделать.

Он не мог уловить ни капли логики в рассуждениях герцогини. Вместо того чтобы возмутиться, проявить хоть тень сочувствия к человеку, которого едва не лишили воли, Оливия защищала юную глупышку. И всё это – с какой-то странной искренностью, будто не понимала, о чём говорит.

Граф ожидал от Оливии большего: независимого взгляда на происходящее, умения трезво воспринимать ситуацию. Граф был уверен, женщина должна была быть на его стороне. А она как на зло, старалась заслужить расположение мужа, всячески защищая его сестру.

Она ведь не могла не знать, как семья герцога относится к ней – к самой Оливии.

Но граф не мог остановиться, он понимал, что любой упрёк в сторону семьи герцога, звучит для Терранса как вызов. И упорно старался доставить тому неудобств.

– Продолжай, – произнёс герцог, и его голос прозвучал слишком спокойно. Он сел, глядя на кубок, который всё ещё стоял на столе, словно тот хранил ответ.

– Ты веришь, что в этом бокале – яд? – спросил Феликс, не отрывая глаз от вина.

Дюк перевёл взгляд на герцогиню. Она ходила по комнате, взволнованная, нервная, словно в клетке. И когда наконец остановилась, сделала глубокий вдох и встретилась с взглядом мужа.

– Я всё задавалась вопросом, – начала Оливия, её голос звучал слишком быстро, будто она боялась, что её остановят, не дадут договорить, – почему этот замок так помешан на слухах. Почему никто не пытается их остановить. Каждый новый слух – как костёр, и любой обитатель замка подбрасывает в него по полену. И каждый раз этот костёр разгорается сильнее… И всё это – против нас, против женщин.

Дюк чуть приподнял бровь, лениво переплетая пальцы.

– Так было всегда, женщины двора любят поболтать. И? Причём тут слухи? – протянул он с тенью насмешки, будто наблюдал за излишне эмоциональной актрисой, забывшей свой текст.

Но Оливия не обратила внимания. Она словно не слышала его тона, или, что вероятнее, намеренно игнорировала.

– Даже принцесса подметила, что слухов слишком много. Сначала я думала, что это просто праздная болтовня, но если задуматься… обсуждают всё одних и тех же мужчин – неверность, холодность, равнодушие. И эти разговоры не утихают.

Граф сдержал усмешку. Ах, наивная.

Он посмотрел на герцогиню с тихим любопытством. Она говорила с жаром, с верой, будто это действительно имеет значение – будто слова направленные против женщин могут иметь вес в мире, где всё решают за них.

– Представьте, – продолжала она, делая шаг вперёд, – у вас есть несколько уважаемых мужей, лордов земель. Им нет дела до своих жен – они заняты делами, войнами, политикой. Одни слишком стары, другие слишком горды, чтобы говорить с молодыми женами как с равными. А некоторые жёны… – её голос дрогнул, – вынуждены жить под одной крышей с любовницами своих мужей.

Дюк опустил глаза, пряча улыбку за своей рукой. Как тонко получилось. Даже не подозревая, она попала прямо в цель. Он мельком взглянул на Терранса, но тот, как всегда, сидел невозмутимо.

– А теперь представьте, – продолжала герцогиня уже с чувством, – что все эти женщины становятся объектом пересудов. Их осуждают, выставляют глупыми, неинтересными или пустыми. И даже если всё это ложь – как долго, вы думаете, они смогут ей противостоять? Как быстро они согласятся на всё, чтобы изменить ситуацию? Или как скоро они захотят отомстить?

Дюк откинулся на спинку кресла, внимательно глядя на неё.

Оливия смотрела на мужчин с видом человека, уверенного в том, что только что произнесла очевидную истину. Но граф Дюк, сидящий напротив, лишь лениво постукивал пальцем по столу. Этот сухой, ритмичный звук будто отсчитывал секунды её терпения – и медленно сводил девушку с ума.

– Я думаю, слухи и это зелье связаны, – сказала она наконец, не выдержав. – Сначала кто-то внушает женщинам панику, сомнение, неуверенность в себе. А потом… продаёт им решение. Зелье. Они верят, что это – симпатия, средство вызвать нежность… а на деле – это яд. Медленный, тихий яд, который они сами несут своим мужьям.

Дюк перестал стучать пальцем. Его взгляд стал тяжелее.

Интересная теория, – усмехнулся он про себя. Слишком красивая для правды.

Ариана, сидевшая в стороне, побледнела до синевы. Её руки вцепились в локти, словно она пыталась удержать собственное тело от дрожи. Она выглядела такой напуганной, что казалась не свидетелем, не виновницей, а жертвой происходящего.

– Ариана, успокойтесь! – раздражённо бросил граф, не скрывая презрения. – Пока это звучит как бред.

Он устал от этой сцены. От женских слёз, истеричных догадок и недомолвок. Всё это напоминало ему дешёвую пьесу, поставленную в замке, а у постановщика слишком много свободного времени.

Но Оливия не сдалась. Она выпрямилась, её голос зазвучал твёрже, даже холоднее.

– А как, по-вашему, ещё можно пронести яд, граф? – спросила она тихо, но так, что слова будто повисли в воздухе. – Скажите, если женщина – ваша любовница, жена… после ночи страсти принесёт вам кубок вина, вы позовёте слугу, прислужника с кухни, за бытовым магом с амулетом для проверки?

Дюк усмехнулся краем губ, но промолчал. Он хотел было ответить колкостью, но что-то в её тоне – в этом мрачном спокойствии – заставило его задуматься.

Граф наблюдал за супругами, Оливия и герцог смотрели друг на друга – не мигая, будто между ними, прямо в густом воздухе кабинета, завязался безмолвный разговор, понятный только им двоим.

На лице девушки мелькнула уверенность, слишком искренняя, чтобы её можно было сыграть. Она чуть приподняла брови, задержала дыхание и, не отводя взгляда от лица своего мужа, облизнула губы.

Герцог заметил это движение – и не смог скрыть лёгкой усмешки. Его губы дрогнули, в глазах блеснуло понимание, за которым всегда следует воспоминание. Он покачал головой, будто отвечая на невысказанный вопрос.

Со стороны всё это выглядело так, словно они не просто обменялись знаками внимания – будто за эти мгновения успели прожить целый разговор, вспоминая нечто, что принадлежало только им двоим.

В комнате повисла тишина, а у графа мелькнула мысль, от которой ему самому стало не по себе: а ведь, возможно, герцогиня не так уж и далека от истины.

– Всё звучит складно, – прохладно заметил Дюк, поджав губы, отвлекая пару от их немого разговора – но, как вы сами сказали, Ариана не жена, не любовница. Кто рискнёт продавать подобную отраву семнадцатилетней девчонке? Скорее всего, она всё разболтает.

Дюк перевел взгляд на Ариану, девушка покраснела, словно от пощёчины, и спрятала лицо в ладонях.

– Так, Ариане и не продали. – парировала Оливия, и в её голосе прозвучало нечто похожее на острую уверенность. – С ней любезно поделилась зельем леди Эльна Дюран. О холодности её мужа не говорил только ленивый.

Оливия села, и её глаза, полные ожидания, обратились к герцогу: она ждала от него либо подтверждения, либо похвалы – того самого мягкого признака, что её рассуждения хоть кого-то убедили.

Граф Дюк, наблюдая за этой сценой, невольно почувствовал раздражение и… лёгкую досаду: почему именно поддержки герцога ей так не хватает в этой беседе?

– А если муж умрёт, – задумчиво проговорил герцог, и в его тоне была не формальность, а жёсткая рассудительность, – неужели жена не свяжет свое зелье и его смерть?

– Свяжет, – ответила Оливия тихо, опуская глаза. – Но она не станет говорить вслух. За убийство мужа – смерть. Она уйдёт вдовствовать в свой удел заботиться о детях или уедет за стены монастыря, чтобы замаливать свои грехи.

Во взгляде герцога Терранса мелькнуло нечто вроде уважения: Оливия рассуждала не как придворная дама, а как человек, умеющий видеть причинно-следственные связи. Она смотрела шире сплетен – туда, где заканчивались слова и начинались последствия.

Граф Дюк, стоявший чуть поодаль, наблюдал за сценой молча. Он уже почти приготовился к тому, что герцог попросит женщин удалиться – логично, предсказуемо, как того требовали правила. Они внесли свою долю сведений, теперь настало время мужчин решать, как действовать.

Но герцог неожиданно прервал тишину.

– Оливия? – произнёс он, смотря прямо на неё, будто забыв о присутствии других. – О чём вы сейчас думаете?

Девушка слегка пожала плечами, и, опустив взгляд, тихо сказала: