Текст книги "Прошлое с нами (Книга первая)"

Автор книги: Василий Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 42 страниц)

Новость

На следующее утро, вернувшись после завтрака, я осмотрел Перикла, прежде чем передать его дневальному. Заживление травм, оставленных удилами, шло медленно. Скапливались остатки кормов, и конь, еще не вполне смирившийся со всадником, вынуждал меня раз за разом прибегать к насилию. По удилам свисала хлопьями розовая пена.

– Продолжает капризничать? – спросил младший лейтенант Поздняков. Сегодня он дежурный по дивизиону и в порядке несения службы производит в сопровождении дежурного на конюшне осмотр коновязи.– Судя по Перикловой морде, врач сюда еще не заглядывал... Принесите книгу больных,– Поздняков занял место рядом со мной, глядя в разведенные челюсти жеребца, затем взял книгу, чтобы сделать напоминание ветеринарной службе.– Почему вы не вызвали лекаря? – спросил он у дежурного.– Пусть занимается лечением либо заберет коня в лазарет.

Дневальный увел Перикла, держа под уздцы.

– Нет, прежний ветеринарный врач не позволял себе таких слабостей... а этот торчит в разделочной... на общей кухне...– недовольно ворчал Поздняков, шагая вдоль ограды.

В артиллерийских частях того времени ветеринарный врач пользовался среди командного состава большей известностью, чем его коллеги – медики. Кормежка, ковка, лечение, уход и прочие вопросы содержания лошадей лежали на обязанности ветврача, а еще больше – на его совести. В подавляющем большинстве ветеринары отличались привязанностью к своей профессии и добросовестно несли .службу. Я спросил, куда девался ветеринар, о котором упомянул Поздняков.

– Строевых лошадей для нашего дивизиона собирали в одном месте... две... три в другом,– издалека начал Поздняков,– в Желкуве. Там стоит не то сорок третья, не то сорок седьмая кавалерийская дивизия... На этой почве возник конфликт. Кавалеристы утверждали, что лошади, которых они передавали, пригодны к службе, председатель же нашей приемной комиссии находил изъяны. Капитан Корзинин направил туда компетентное лицо... начальника ветеринарной службы, его фамилия Перс. Он обратился к командиру дивизии. Кавалерийский генерал узнал в нем сослуживца по гражданской войне. Спустя три дня пришла телеграмма: «Ветврача первого ранга Перса немедленно откомандировать в распоряжение начальника ветслужбы шестой армии».

Так ветврач и не вернулся?

– Нет,– продолжал Поздняков,– самым замечательным из желкувской партии был Перикл. На первом же занятии он сбросил одного за другим двух всадников и ускакал. Граница ведь рядом. То-то скандал, если бы заамуниченный жеребец перебежал на немецкую сторону... Капитан Корзинин отправил весь командный состав в погоню, оповестил пограничную заставу... Преследование коня продолжалось целый день. Ночью полил дождь, представляете? Темень, слякоть... ищи ветра в поле... Только на следующий день в запретной зоне, где-то за Млынском, беглец был обнаружен, и младший лейтенант Безуглый набросил, ему аркан на шею...

Скандальная репутация у Перикла.

– Норовистый конь,– согласился Поздняков.– Мы, четыре десятка всадников, возвращались голодные и промокшие. Кони загнаны. Острый на слово старший лейтенант Чикало поднялся в стременах и спросил громогласно: «Стоило ли менять спокойного Перса на дикого, взбалмошного грека, чуть ли не дезертира?» Перс был хороший врач, к тому же заядлый шахматист...

Я спешил на совещание у командира батареи.

– Подождите, пойдем вместе,– Поздняков направился к группе людей на пустыре за дорогой. Двое тянули мерную ленту, остальные работали лопатами.

– Чьи люди, чем занимаются? – спросил я, когда Поздняков вернулся.

– Штабная батарея, трассируют плац. В воскресенье строевой смотр.

– По какому случаю?

– Вы не знаете? Ожидается приезд нового командира,– Поздняков подал команду «Смирно!» и, обнажив клинок, двинулся навстречу появившейся группе всадников. Во главе ее покачивался в седле на рыжем поджаром, в чулках, дончаке капитан Корзинин.

Я ждал, когда раздастся команда «Вольно, продолжать занятия!». Ровно в 8.30 я вошел в канцелярию. Кроме командира батареи, там были Гаранин, старшина, замполит. Явился Поздняков. Лейтенант Величко жестом пригласил всех сесть.

– На должность командира нашего дивизиона назначен майор Фарафонов,– объявил он уже известную мне новость,– капитан Корзинин связался с ним через штаб артиллерии и получил указание сократить до минимума мероприятия для встречи, предусмотренные уставом. Из этого вы можете заключить, как дорого расценивают старшие начальники наше учебное время. Капитан Корзинин принял решение представлять подразделения командиру дивизиона в будничной службе... Занятия продолжаются по расписанию. Соблюдать порядок в огневых взводах, и особенно во взводе управления.– Поздняков поднялся.– У вас, товарищ младший лейтенант, люди, как вьючные лошади. Телефонисты, радисты гнут спину под тяжестью катушек, аппаратов. У разведчиков и топографов... если не сундук, так тренога, планшеты за плечами... зонты, бинокли. Приборы он сбросит, а обмундирование, ремень... так и остались наперекос то у одного, то у другого. Я не могу избавить ваших людей от багажа, но дисциплина страдать от этого не должна. Возьмите на себя труд объяснить каждому, что внешний вид – первая забота воина.

– Есть объяснить!

– Садитесь, Поздняков. Это касается всех,– продолжал командир батареи. С завтрашнего дня во всякое время следует ожидать посещения занятий командиром дивизиона... У меня все. Замполиту остаться. Командирам взводов – по местам!

Первые часы занятий огневых взводов – строевая подготовка. Тема: движение и повороты в строю. Проводят командиры орудий. Место занятий – манеж —пространство в пять-семь гектаров за дорогой, которое использовалось для конной подготовки. По длинной стороне манежа расставлены препятствия: «барьеры», «гроб», «клавиши» и т. п.

Люди штабной батареи продолжали трассировку. Вдоль парковой изгороди шагают шеренги огневиков.

– Вот там участок для занятий нашей батареи,– указал рукой идущий рядом Гаранин.– Лейтенант Величко приказал к двадцати часам закончить оборудование полностью.– Гаранин заводит речь о погоде.– Ну и жара, не меньше вчерашнего... Ласточки носятся низко, похоже, будет дождь...– тема исчерпана, младший лейтенант умолк.

Доносится голос сержанта Проценко: «Внимание... огневые взводы... прекратить занятия... смирно! Равнение... на... лево! – он бежит с рапортом.

Занятия продолжались. Орудийные номера в шеренге стараются, тянут носок, корпус вперед, ставят ногу. Сделан поворот. Все эти движения мало похожи на то, что я привык видеть в училище. Курсант шагал в строю свободно и непринужденно, с легкостью увлеченного человека. А они? Орудийный номер, будто скован одеждой, там промедлил, тут поторопился, невпопад приставил ногу, на повороте завалил плечо.

Гаранин вызвал командиров орудий. Уровень их строевой подготовки гораздо выше, чем у рядового состава, но в общем положение представлялось не блестящим. Строевая выучка составляет основу воинской дисциплины и рассматривается как неотъемлемый элемент огневой службы. На этом построена боевая подготовка орудийного расчета, взвода, батареи. В шеренгах орудийных номеров много упущений!

Сержанты вернулись к своим местам.

– Удивляться нечего,– проговорил Гаранин, обиженный замечаниями, которые сделал я сержантам,– планомерные занятия начались десять-двенадцать дней назад.

– Командир батареи не склонен с этим считаться.

– Да...– согласился Гаранин,– огневикам, конечно, далеко до курсантов, но то, что положено... дайте срок... они покажут, и не в худшем виде.

Я не сомневаюсь. Но срок, по-видимому, нужно сократить.

Замечание

Следующие часы занятий – огневая служба. Стрельба с закрытых позиций. По заведенному в батарее порядку личный состав огневых взводов в ранцах, с оружием, приборами и всем прочим – с полной полевой выкладкой – следует в парк. В течение двух-трех минут орудия приведены в походное положение, и колонна двинулась в район огневых позиций. Наблюдатели следят за местностью, в облаках пыли мелькают бело-красные сигнальные флажки командиров орудий.

– К бою!

Орудия разворачиваются, занимают позиции. Пройдет еще минута, прежде чем командиры орудий доложат о готовности. Гаранин установил треногу, отгоризонтировал буссоль и молча наблюдает за работой орудийных номеров.

На дороге со стороны Зимно появились всадники – командир батареи и Поздняков с коноводом. Телефонист принял сообщение, преднамеренно задержанное на НП.

Поданы положенные для встречи команды. Лейтенант Величко ознакомился с состоянием воинского порядка на ОП. Несколько замечаний вызвала маскировка. Объявляются вводные. Огневые взводы отражают одно за другим внезапные «нападения». Командир батареи с довольным видом направился к буссоли. Коновод подвел лошадь. Садясь в седло, лейтенант Величко спрашивал Гаранина:

– Дальше как маскироваться? Извели совсем кустарник.

– К тому времени, когда из лагерей вернемся, вырастет,– ответил Гаранин.

– Изрыли, перепахали... Товарищ лейтенант, к двадцати часам верните местности ее первоначальный вид... Гусеничные следы ровнять каждый раз.– Натянув поводья, командир батареи послал коня вперед.

– Смирно! Равнение... направо! – подал команду Гаранин, как положено при отбытии старшего.

Орудийные номера четырех расчетов в положении «за орудие» поворотом головы провожали командира батареи. Послушный всаднику конь с места перешел в галоп.

Гаранин объявил огневым взводам указания командира батареи. Подготовка орудий к ведению огня с закрытых позиций продолжалась.

– Внимание,– начал передавать телефонист команды,– огневые взводы... по местам!

Телефонный аппарат для связи с НП установлен на расстоянии пяти-семи шагов от буссоли, в месте, определенном раз и навсегда. Обслуживается двумя телефонистами. Один должен принимать и громко повторять команды стреляющего, которые поступают с НП, другой ведет запись. Все, что телефонист слышит в трубке, адресовано старшему на батарее и не касается никого другого. Всякая команда, принятая с НП, приобретает значение приказа только после того, когда объявлена голосом старшего на батарее.

– По пехоте,– продолжал телефонист,– осколочно-фугасной гранатой... взрыватель РГМ осколочный... заряд пятый...

К ведению «огня» привлекались: наводчик и замковый в полном объеме своих обязанностей, все остальные номера – условно, они тренировались в обращении с боеприпасами. Снаряд – масса 45 килограммов. Несколько меньше половины этого веса приходится на латунную гильзу с пороховым зарядом. Нужно умение обращаться с тем и другим, сноровка и высокая степень согласованности. Орудийным номерам нужно иметь изрядную силу, прежде всего третьему номеру – заряжающему. Пока снаряд не дослан до упора ведущим пояском в нарезы ствола, затвор не закрывается, и орудие, как бы тщательно оно ни было наведено в цель, не произведет выстрел.

О выполнении всякой команды наводчик сообщает командиру орудия. Работа остальных номеров контролируется визуально по времени, отведенному для исполнения всякой операции в процессе подготовки орудий к выстрелу.

Занятия подходили к концу.

– Стой,– принял с НП приказ телефонист,– расчеты, за орудия!

Шеренги орудийных номеров, обращенные к буссоли, в сторону, противоположную направлению стрельбы, замерли в ожидании. Проходят три минуты, пять, семь. Приехал командир батареи. По-видимому, он намерен снова проверить состояние воинского порядка на ОП.

Лейтенант Величко спешился у буссоли, выслушал рапорт.

– Подайте команду «в укрытие»,– потребовал он, направляясь ко 2-му орудию, обошел штабель ящиков, который должен обозначать нишу для снарядов,– покажите ваши записи.

Лейтенант Величко водил карандашом с одной графы бланка старшего на батарее на другую, заглянул в свою тетрадь. Занял место наводчика и, не прикасаясь к барабанам прицельных приспособлений, заглянул в объектив панорамы.

– Выведите на середину,– указал он на один из уровней.

Перемещая поворотом маховика ствол в вертикальной плоскости, я следил за тем, что происходило под стеклянным окошком вертикального уровня. Скользящая капля медленно миновала одну риску, другую. Я остановил маховик, капля качнулась и зависла на середине в своей оболочке, суженной двумя черными ограничителями. Расстояние, пройденное воздушными пузырьками вертикального уровня, соответствовало целому делению прицела. Снаряд, если улетит из ствола, разорвался бы на полсотни метров дальше, чем рассчитал стреляющий.

Командир батареи открыл боевой устав артиллерии на странице, где излагался порядок выполнения команд, и стал читать одну статью за другой. Ответственность за ошибку, допущенную наводчиком в установке прицела, ложилась на старшего на батарее.

Меня озадачило непонятное смещение вертикального уровня не меньше, чем командира батареи. Что же произошло? Лейтенант Величко желал получить исчерпывающий ответ.

После доклада командиров орудий о готовности Гаранин перед каждым выстрелом проверял 2-й огневой взвод, я – 1-й. Твердо помню положение обоих уровней и установки прицельных приспособлений 2-го орудия. Именно на последнем выстреле в моих записях за сержантом Дорошенко не значилось ни одной ошибки.

После команды «Стой!» никто не подходил к орудию, ни один орудийный номер не сдвинулся со своего места в шеренге до приезда командира батареи. В чем же дело? Лейтенант Величко молча ждал объяснений. Получив разрешение, я снова взялся за рукоятки маховиков. Капля, заключенная в стеклянную ампулу, начала сползать и снова вернулась в срединное положение. Величина ошибки при установке угла возвышения орудийного ствола не изменилась – одно деление прицела. В чем же причина? Состояние материальной части? – Неисправное орудие вело огонь?! – воскликнул изумленно Величко.– Вы доложили о готовности! Неслыханно... грубейшее нарушение дисциплины... грубейшее!.. Найти всех, кто виновен в происшествии, к четырнадцати часам завтра, – он сунул БУА в полевую сумку и осмотрел штабель.– Любопытно... десять ящиков... вам приказано выгружать весь боекомплект, полностью, до последнего снаряда!

Лейтенант Величко находил, что орудийные номера, прибывшие в 3-ю батарею из подразделений 76 и 122-мм калибров, недостаточно подготовлены физически к несению службы у 152-мм гаубиц. Обеспокоенный этим положением, он еще в день моего представления потребовал увеличить физическую нагрузку всему личному составу огневых взводов. Проводились тренировки в перекатывании орудий, и всякий раз при занятии позиций орудийные номера должны сгружать все возимые в кузове снаряды и укладывать обратно. Огневые взводы неукоснительно следовали этим указаниям.

Но сегодня на занятиях по строевой подготовке я обнаружил, что одежда большей части людей изорвалась и требовала ремонта. Выдача производилась совсем недавно, полтора месяца назад...

То, что в день принятия должности мне представлялось мелочью, сегодня выглядело иначе. Командиры орудий, несущие непосредственную ответственность за внешний вид номеров, заявили в один голос, что обмундирование рвется на огневой службе главным образом во время работ, связанных с боеприпасами, разгрузку-погрузку нужно прекратить. Такого же мнения придерживался Гаранин. Аналогичное приказание незадолго до моего приезда командир батареи отменил.

В самом деле, думал я, обмундирование выдано для повседневной службы и использовать его на работе вместо спецодежды нельзя. Я надеялся убедить командира батареи, поэтому и задержал подготовку орудий к стрельбе. Телефонист передал на наблюдательный пункт мою просьбу уменьшить количество выгружаемых на позициях ящиков и ограничиться десятью.

– Ну и что же? – спросил командир батареи. Я не получил ответа с НП.

– Старший начальник исходит только из своих собственных соображений при рассмотрении просьб подчиненных и вправе отвергнуть либо оставить их без внимания, вам это известно?

Да.

– Здесь только часть боевого комплекта... Где остальные снаряды?

В тягачах.

– На каком основании?

Обмундирование скоро придет в негодность, считаю,что...

– Отвечайте на вопрос! Я ждал решения...

– Вы отменили приказание старшего. Так следует классифицировать самоуправство старшего на батарее! А в части того, что относится к вещевому имуществу, вы обязаны придерживаться общих требований воинского порядка. Устав призывает бережно обращаться с одеждой, но нельзя возводить бережливость в самоцель... Обмундирование выдано для обеспечения службы, мероприятий, которые проводятся командиром подразделения. Так что, товарищ лейтенант, вам нужно учиться и учиться... Если возникают сомнения, откройте устав. Там есть ответы на все случаи жизни. Проводив командира батареи, я занялся осмотром 2-го орудия. Прицельные приспособления и уровни вполне исправны. А подъемный механизм? Маховик работал с нагрузкой, на рукоятках ощущались рывки. В чем причина?

– Идите сюда...– воскликнул Гаранин. Я нашел командира 2-го огневого взвода на корточках под люлькой.– Поднимите орудийный ствол выше горизонта.

В проеме орудийного щита видны оба сектора. Вал подъемного механизма покрыт густым слоем смазки, смешанной с пылью. По мере повышения температуры воздуха смазка плавилась, изменяя зазор между зубьями вала и секторов, и ствол орудия сам по себе медленно сползал вниз, изменяя положение вертикального уровня.

Явное нарушение правил эксплуатации материальной части со стороны командира орудия и замкового – лица, ответственного за содержание всех механизмов, находящихся за орудийным щитом. Командир орудия следит за работой орудийных номеров и в парке, перед сцепкой, обязан лично тщательнейшим образом проверить состояние орудий и только тогда поднять флажки – сигнал о том, что орудие и тягач готовы к движению.

Гаранин продолжал занятия, а я решил переговорить с .сержантом Дорошенко. Его орудие неподготовлено к стрельбе. На секторах не удалена смазка. Что же, ему недостало времени для приведения материальной части в походное

положение?

– Никак нет. Замковый доложил, что секторы очищены,– ответил Дорошенко,– я хотел проверить... И что же?

– Другие начали докладывать о готовности, и я... поднял флажки.

Сержант Дорошенко перед выходом из парка ввел меня в заблуждение. Он сознает последствия?

– Так точно... моя ошибка...

Он проверял наводку во время «стрельбы»?

– Так точно! Подъемный механизм?

– Ствол дергался... не посмотрел я... Почему?

– Не поспеваешь... одна команда за другой...

Он – сержант, обязан сам соблюдать принятый на ОП ритм и управлять орудийным расчетом.

– Так точно... Не мог... бегал к орудию и обратно на свое место... всего не заметишь... Полуденное солнце светит в глаза сержанту, он мигает рыжими ресницами, с трудом подыскивая выражения. По виску струится пот. Меня раздражали суждения командира 2-го орудия. «Не мог, не заметил». Гражданские люди, заинтересованные в оплате труда, работают в меру возможности. Военный человек связан присягой и соизмеряет свои усилия только с требованиями устава. Он обязан успевать повсюду в рамках своих обязанностей, невзирая на обстоятельства. Разве сержант не учился службе в полковой школе?

– Так точно... Я не заметил грязи... Бегаешь туда-сюда... Незадолго до обеда в парк приехал лейтенант Величко.

– И что же вы ответили сержанту Дорошенко? – спросил командир батареи.– Он не понимает простейших начал службы. Внушать командиру орудия истины полковой школы... поздно. Разжаловать!

Но участь командира 2-го орудия занимала не только лейтенанта Величко и меня. Интересовался этим и младший лейтенант Гаранин.

– Не торопитесь с рапортом,– сказал он,– сержант Дорошенко – неплохой командир...

Я не могу тянуть, лейтенант Величко приказал.

– Старший на батарее вправе иметь свое мнение о подчиненных и отстаивать его, если нужно...

Командир 2-го орудия допускает грубые ошибки: пытался подводить некую базу, обосновать бездеятельность ссылкой на причины, якобы независимые от людей.

– Парень простодушный и сказал то, что хитрый человек утаит,– настаивал Гаранин.

«А если Гаранин прав? – подумал я.– Лейтенант Величко исходит из моих слов, и срок подачи рапорта не установлен».

– Кроме того, у нас не были выработаны определенные взгляды в толковании отдельных уставных положений,– продолжал Гаранин.– Перед выездом, например, положено удалять смазку. Полностью? Частично? Секторы второго орудия очищены в нижней части, вы видели. Работа, значит, в какой-то мере сделана...

Нет, «удаление смазки» толкуется буквально.

– А по-моему, нужно уточнение... Секторы зубчатки имеют длину почти полтора метра...– Гаранин сослался на приказ, изданный по дивизиону. Там перечислялись случаи нарушения пограничного режима, вызванные противоречивыми формулировками различных приказов и инструкций. Наряду с разъяснением уставных терминов командир дивизиона требовал внимательно изучать штабные документы. Указывалось, в частности, что маяк-регулировщик, если он выставляется, должен стоять, сомкнув каблуки на пересечении осевых линий дорог, а не на обочине или в каком-либо другом месте.

Пришел посыльный. Начальник штаба дивизиона вызывал Гаранина и меня на зачеты по артиллерийской стрелковой подготовке – мероприятие, не отмеченное в расписании занятий.

Так я и не представил рапорт. Вопрос о разжаловании командира 2-го орудия отодвинулся, а затем разразилась война и заставила всех нас – лейтенантов Величко, Гаранина, Позднякова, меня – учиться обращению с людьми в новых условиях и учить их простыми методами, которые испокон веков применяются на поле боя.

* * *

Огневые взводы под командованием старшего сержанта Проценко продолжали занятия на тему «погрузка боеприпасов».– Разъяснения, сделанные командиром батареи, не оставили сомнений: физическое состояние личного состава, огневых взводов – фактор боеспособности не менее важный, чем моральный дух.

К зачетам по артстрелковой подготовке привлекается только строевой командный состав дивизиона: командиры батарей и взводов, штабные командиры. На зачеты командир является в полной экипировке: планшет, топографическая карта, приборы для подготовки данных, бинокль.

Зачеты проводились в артстрелковом классе – просторной комнате подвального этажа главного здания. Добрую треть общей площади занимали стеллажи, на нижнем ярусе был оборудован макет местности – рельеф, растительный покров, пути сообщения, дома, мельницы и т. д. На верхнем – механизмы и масштабные рейки, с помощью которых имитировались разрывы снарядов и все этапы в стрельбе с закрытых позиций.

Я стрелял третьим. Руководил зачетами капитан Корзинин. Вначале он изложил тактическую обстановку. По условиям задачи батарея поддерживала стрелковый батальон, обороняющий северную окраину населенного пункта Мстибово. Стреляющий, т. е. я, имея только двух телефонистов, занял НП в тот момент, когда пехота «противника» начала разворачиваться в цепь, намереваясь атаковать оборону со стороны шоссейной дороги на Пруды. Итак, стрельба по движущейся пехоте. Подготовка данных – глазомерная.

Хронометрист включил секундомер. Я начал пристрелку. Первый снаряд, за ним второй, третий – все дали отклонения. Механика имитации условий моей задачи не действовала, и руководитель стрельбы обозначал разрывы с помощью указки. После введения корректур снаряды стали ложиться ближе, в цепях. Пехота залегла. Капитан Корзинин подал команду «Стой!». Я отступил в сторону от буссоли. Записывающий и хронометрист начали перечислять ошибки и замечания: в конце пристрелки я принял сомнительный перелет за определенный плюс и на этом основании счел дальний предел вилки обеспеченным. Затем был зафиксирован перерасход времени при расчете корректур в ходе стрельбы на поражение.

Капитан Корзинин просмотрел мои записи, задал дополнительные вопросы.

– Задача выполнена на «хорошо». Расскажите, как дела?

Оказалось, командир дивизиона знает о том, что я ездил на Перикле, о замечаниях, сделанных командиром батареи в течение двух последних дней.

– Строевой командир должен в совершенстве знать боевые уставы, правила стрельбы. Необходимо, чтобы знания, полученные в училище, находили практическое отражение в поведении командиров орудий, орудийных номеров, в содержании материальной части, боеприпасов, средств тяги, во всем, что делается на огневых позициях на всех стадиях подготовки орудий и во время ведения огня. Командир третьей батареи, как несет службу лейтенант?..– командир дивизиона назвал мою фамилию.

Лейтенант Величко упомянул мои проступки и выразил мнение, что старший на батарее в ближайшее время займет на огневых позициях предусмотренное ему уставом место. Он, лейтенант Величко, заверяет командира дивизиона, что сделает для этого все необходимое.

– Слушайтесь советов командира батареи,– снова обратился ко мне капитан Корзинин.– Он добросовестный и способный командир.

– Благодарю вас,– поднялся смущенный похвалой Величко.

– Садитесь,– капитан Корзинин улыбнулся в ответ и назвал другую фамилию стреляющего. Запись очередной «стрельбы» поручалась Позднякову. Лейтенант Величко принял секундомер. Для меня зачеты на этом закончились.