Текст книги "Прошлое с нами (Книга первая)"

Автор книги: Василий Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 42 страниц)

А пограничники? – Что вы хотите сказать? Пограничники разве не учитываются?

– Вы военный человек,– отвечал Величко нетерпеливо.– Задача пограничных подразделений... охрана границы от нарушителей-одиночек и мелких групп... несение сторожевой службы, не более... Пограничные заставы и отряды меньше или больше пехотного батальона, но они имеют только стрелковое вооружение: комар против носорога. Но, может быть, у пограничников надежнее связь?

– Боевые возможности их ни для кого не секрет, а связь, не знаю...– и, считая вопрос исчерпанным, командир батареи вернулся к инструкции.– Наш дивизион в лучшем положении, чем уровцы, расстояние до границы исчисляется сотнями метров... Им размышлять некогда в случае чего... Так-то, товарищ лейтенант... Лично мне больше доверия внушает связь через нарочных, чем телефонная...

Линия, связывающая командира батареи с огневой позицией, обслуживается техническими средствами и должна работать бесперебойно. Управлять огнем через посыльных невозможно...

– Согласен... Командир дивизиона направил запрос начальнику артиллерии корпуса по поводу этой инструкции... Судя по содержанию, планирование оборонительных мероприятий не закончено. Месяц назад нас привлекали к решениям всех перечисленных задач... силами подразделений, которые существовали только на бумаге... Обстановка на сегодняшний день улучшилась. Мы можем действовать, нужно конкретизировать узловые вопросы и увязать требования инструкции с положениями воинских уставов. Как понимать, скажем, выражение «диверсионные группы»? Я могу определить численность наступающего в секторе стрельбы противника... его намерение... но специализация не мое дело,– лейтенант Величко отодвинул папку.– Продолжайте... Знание этих документов я проверю практически, на каждом этапе с момента объявления боевой тревоги, а завтра... с привлечением огневых взводов,– Величко вышел.

К полудню тень решетки переместилась на середину комнаты. Я занял стол ближе к проходу, намереваясь продолжить занятия. Рядом стоял большой металлический шкаф. На стенках проступала пятнами ржавчина. Техник-интендант, облачившись в клеенчатый фартук в дополнение к черным нарукавникам, открыл дверцу и стал вынимать бумаги. Покончив с разгрузкой шкафа, он появился с кистью в руках. Запахло краской. Техник-интендант ходил к перегородке и обратно к шкафу, вынуждая меня прерывать чтение.

– Сидите... какой вы, право... никого ведь нет,– говорил он всякий раз, поравнявшись с моим столом. Техник-интендант сухонький, с усами ежиком, в чистой, выглаженной одежде, имел три кубика в петлицах. Он – старший. Понятия дисциплины того времени зиждились на букве устава. Всякий, кто без должного уважения относился к букве,– попирал суть заключенных в ней требований. Считалось также, что должностные лица не имеют права пренебрегать правилами субординации, знаками внимания со стороны младшего. Если команда для встречи подана, старший обязан принять рапорт. Всякий раз я поднимался, слушал интенданта, человека, который в моем понимании склонял строевого командира к сделке с его совестью, должно быть, думал прельстить поблажкой. Нет, я твердо знаю, как вести себя в присутствии старшего, и не нуждался в снисхождении со стороны интенданта.

Комната секретной части штаба вентилировалась слабо. Недоставало света. Окна – одно за перегородкой, другое освещало «зал», как значилось на бирке, справа от входной двери. Запах сырости и олифы заставил меня отодвинуть папку.

– Пожалуйста,– с готовностью согласился интендант, когда я спросил разрешения открыть окно, хотите отдохнуть? Разумно. Вы не возражаете, если я закончу красить? – и водил кистью, придерживая лист, куда падали капли.

Из узкого окна сектор обзора ограничен, но было видно, как за речкой крестьяне косили сено, женщины метали стог. Работавшие в поте лица люди вернули меня к инструкции. Что произойдет, если там, где резвился лошачок, вспыхнет облако огня и дыма? Нет, там лягут только одиночные снаряды, те, что отклонятся. Центр эллипса рассеивания – это ясно – монастырь. Последует сигнал тревоги. Нужно бежать в парк... Сцепка, затем – марш. Действовать, сообразуясь с обстановкой... Первоочередная задача старшего на батарее – привести орудия в выжидательный район. Все остальное – потом.

Я уложил листы и собирался возвратить документы интенданту, когда в комнату вошел старший лейтенант Шилкин, сопровождаемый командиром батареи.

Техник-интендант щелкнул каблуками, поспешно снял фартук и стал докладывать помощнику начальника штаба, что в секретной комнате происходят занятия согласно расписанию. Старший лейтенант Шилкин подошел к моему столу.

– Объясните порядок действий старшего на батарее после сигнала «боевая тревога»... Так... Зачем тащить колонну в выжидательный район? Так... так... вроде бы верно,—старший лейтенант взглянул на командира батареи.

– Да... теоретически...– лейтенант Величко не желал оставлять подчиненного командира в заблуждении относительно его задач.

– Монастырь, парки, район села Зимно... в пределах досягаемости огня немецкой артиллерии... С начала боевых действий они подвергнутся обстрелу,– продолжал старший лейтенант Шилкин. – Вам приходилось видеть разрывы снаряда вблизи?

Я вспомнил эпизод, произошедший на Ново-Московском полигоне в прошлом году во время зачетных боевых стрельб курсантов выпускного курса. Из-за ошибки стреляющего при подготовке исходных данных 152-мм снаряд лег в сотне шагов от наблюдательного пункта.

– В сотне шагов от наблюдательного пункта? – заинтересовался лейтенант Величко.– Вас то где застал разрыв... в траншее? И что же? Каково впечатление?

Трудно передать. На меня обрушился непередаваемо жуткий вой с каким-то лязгом и присвистом. Разрыв всколыхнул под ногами землю. Помню выражение лиц курсантов в ячейке. Только майор Предтеченский – старший преподаватель стрельбы, командир батареи в годы прошлой мировой войны – сохранил подобающую артиллеристу-фронтовику невозмутимость.

Помощник начальника штаба с усмешкой спросил командира батареи:

– Вы находите... случай... заслуживает внимания?

– Нет, разумеется...

Чрезвычайное происшествие годичной давности на Ново-Московском артиллерийском полигоне не интересовало старшего лейтенанта Шилкина. Он думал о завтрашнем дне.

– Орудийные номера заняты только своим делом, наводчик он или водитель тягача... Но старший на батарее помимо своих, чисто функциональных обязанностей должен управлять поведением подчиненных ему людей,– глядя в раскрытую папку, говорил помощник начштаба.– Нападение, если оно произойдет, по всей вероятности, начнется огневыми налетами немецкой артиллерии... Представьте себе людей среди разрывов... скорее в парк... бежать, не оглядываться... ваше место впереди... вместе... рядом с отставшими... не размышлять, не медлить,– старший лейтенант перевернул титульный лист и умолк.

«Не размышлять... впереди... рядом с отставшими,– думал я.– Одновременно в разных точках пространства?..»

– Вы не понимаете: управлять поведением пятидесяти человек... это значит не упускать того, что происходит,– начал объяснять лейтенант Величко.

– Пространство... понятие в некотором роде условное... С точки зрения боевой задачи вы должны обеспечить последовательность действий... важен конечный итог. Привести огневые взводы в парк и дальше, в выжидательный район. А уж как там вы сочтете... бежать ли цепью, гуськом ли, россыпью... не имеет решительно никакого значения. Я понятно говорю, товарищ лейтенант?

Да, вполне.

– В таком случае...– помощник начальника штаба поднялся с табурета. Тут вошел техник-интендант с ведомостью. Принялся считать листы в папке.

– Товарищ старший лейтенант... держу я в руках эту инструкцию, да ведь... это война. Как же так?

– Благодарю вас,– вежливо наклонил голову младший годами Шилкин,– как-нибудь зайду, поговорим, а сейчас некогда, правда,– он обратился к лейтенанту Величко и ко мне,– пойдемте.

– Не беспокойтесь... я понимаю,– техник открыл дверь, сделал шаг в сторону.

За воротами коновод держал подседланных лошадей. Перикла я не видел.

– Жеребца выводите сами,– сказал командир батареи,– раз вы взяли на себя... не стоит передоверять дневальным...

Перикл под седлом стоял на коновязи. Правила обращения всадника с необъезженной лошадью требуют определенной последовательности. Спешить не рекомендовалось.

В поводу я привел Перикла. Окинув жеребца взглядом, старший лейтенант Шилкин спросил командира батареи.

– Так это тот норовистый... из Желкува? Еще не угомонился? – он воткнул ногу в стремя, легко оттолкнувшись, сел в седло.– Марш!

В парке я был подвергнут форменному допросу. Спешивался не менее десяти раз, чтобы показать пути подъезда, сцепку тягача с орудиями и т. д.

– Пока достаточно,– старший лейтенант Шилкин по-дал команду «шашку вон!» – В каком направлении двинется колонна в выжидательный район? Укажите клинком.

Я повернул Перикла в сторону монастыря на выход из парка. Перед линией тягачей помощник начальника штаба задержал коня и направился к арке. Следом – командир батареи, за ним – я, мимо орудий 3-й батареи, 2-й, 1-й. Выехали за черту парка. Старший лейтенант Шилкин остановился.

– Сосчитайте, сколько мы сделали поворотов? – обратился он к лейтенанту Величко.– Три?

– Так точно, три, товарищ старший лейтенант,– и поглядел на меня через плечо.– Думаю, старший на батарее понял ошибку... никакой арки! Он поведет колонну прямо, кратчайшим путем... на изгородь!..

Старший лейтенант Шилкин дал шпоры коню. Все перешли на рысь. Старые липы, манящие своей тенью в жаркий полдень, окружали кладбище села Зимно. Старший лейтенант провел строй в один конец главной аллеи, потом в другой. Остановился перед часовней. Деревья цвели, распространяя аромат зелени и меда. Жужжат в листве пчелы. Кладбище со всех сторон закрыто живой изгородью – жасмин, черемуха. Над могильными холмиками тишина. Душно.

Но прохлада в тени деревьев не отвлекла моих начальников, занятых тем, чтобы внушить старшему на батарее чувство ответственности за выполнение боевой задачи подразделения. Инструкция – документ обобщающий. Построенную условно ситуацию следовало конкретизировать. Известны, к примеру, маршрут, расстояние, характер местности. Эти данные используются для расчета времени, необходимого огневым взводам на занятие выжидательного района и последующих действий, таких, как подготовка к самообороне, организация наблюдения, оповещения, связи, маскировки и прочее.

– Говорите, что западный сектор прикроете первым огневым взводом, южный и восточный... вторым? – после осмотра кладбища спрашивал помощник начальника штаба.– Командиры орудий доложили о готовности... против ник начал обстрел... снаряд разорвался с перелетом... там, на лугу... еще один за хатами,– он указал в противоположную сторону.– Что следует делать?

Людей у орудий укрыть, оборудование позиций продолжать, наблюдение не прекращать.

Лейтенант Величко очертил рукой круг, включив село Зимно в район монастыря.

– Колонна вышла из парка. Из кабины вы видите... кладбище подверглось обстрелу. Ваше решение?

Продолжать движение в запасный район.

– Обязанности в общих чертах вы усвоили,– резюмировал командир батареи.– Скажите, с какой целью мы занимаем выжидательный район?

Увести огневые взводы из парка, чтобы уменьшить потери от огня. Укрыть от наблюдения, ждать указаний.

– Закончим,– объявил старший лейтенант Шилкин и, приподнявшись в стременах, потянул вниз нависшую ветку липы. Величко стал срезать ножом покрытые золотистыми соцветиями ветви и передавал их старшему. Оглядев букет, помощник начальника штаба поместил его в зазор передней луки и повернулся ко мне:

– Разверните вашу карту.

Я подтолкнул Перикла. Жеребец поравнялся с конем помощника начальника штаба.

– Укажите точку нашего местонахождения!

В артиллерийской терминологии кладбище называется «твердой точкой». На картах масштаба 1 : 25000 нанесены контуры кладбищенской ограды, часовня. Это – знаки, позволяющие привязаться к триангуляционной сети, определить координаты. Я задержал острие карандаша у основания конуса с крестом – графического обозначения часовни.

– Ясно,– согласился старший лейтенант.– Проложите маршрут в запасный выжидательный район.– И когда я соединил оба овала – кладбище с опушкой леса, который лежал на западе,– он распорядился: «Ведите... рысью!» Вслед за Периклом, стуча копытами, шли кони старших. Коновод позади отбивался подхваченной на рыси жердью от сельских собак. Старший лейтенант Шилкин крикнул мне:

– Переводите коня на галоп! Не исключено, что артиллерия противника предпримет обстрел парков и кладбища одновременно. Огневые взводы попадают в зону сплошного огня. Колонну следовало повернуть, не доезжая до восточной окраины Зимно. Дорога останется слева. Перед опушкой леса я придержал коня.

Деревья стояли часто, занять укрытия с ходу нельзя. Придется колонну остановить.

– Не хотел бы я видеть гаубичные стволы по кромке леса, один возле другого,– заявил старший лейтенант Шилкин, когда я доложил свое решение.– Район – это не точка и не линия... Почему бы вам не протянуть колонну вперед, к поляне,– он ткнул карандашом в мою карту,– видите одинокое дерево? Груша, кажется... там развернитесь. И обзор обеспечен приличный... Укажите основной сектор... дополнительный. Пять минут на осмотр района, отправляйтесь.

Конь почувствовал свободу, с места рванул в галоп. Я вынужден был прибегнуть к мундштукам, чтобы умерить бег. Конечно, «район... не точка»... но груша находилась все же за пределами нанесенного на мою карту овала. Вернувшись, я доложил старшему лейтенанту.

– Верно. Я уточняю задачу... держите карту,– старший лейтенант Шилкин росчерком карандаша включил опушку с дикой грушей в пространство с надписью: «3-я батарея».

– У вас есть вопросы? – спросил Шилкин командира батареи и, щелкнув кнопками планшетки, закончил:

– Занятия прекращаются... За мной, рысью... марш! Перед воротами КПП кони перешли на шаг. Помощник

начальника штаба и командир батареи спешились. Коневод увел лошадей.

– Карту оформите на завтра к двадцати часам... Вы свободны,– сказал командир батареи, но когда я тронул Перикла, остановил. ...У нас существует правило... населенные пункты посещаются в сопровождении коновода.., Как у вас с питанием? В поездках на обед держитесь вместе... Нужно соблюдать осторожность, —и пошел к воротам вслед за помощником начальника штаба.

Непоенный Перикл, сопя, жадно глотал воду. Дневальный подбавлял из бочки одно ведро за другим. Послышались голоса – Поздняков и Гаранин.

– Глядите, перегрелся конь... нельзя столько,– советовал Гаранин, глядя на раздутые бока жеребца.

– Ничего, товарищ младший лейтенант, вода нагрелась, как чай без заварки,– отвечал дневальный.– Солнце-то палило весь день.

Подошел Поздняков.

– Заканчивайте водопой... Едем, не то останемся без ужина,– он сел в седло, подобрал поводья.– Сегодня мы можем разрешить себе отдых. У нас более полутора часов.

Приученные к строю, обе кобылицы шли рысью стремя в стремя. Перикл брыкался, полсотни километров, пройденных за день, ему нипочем, нужно сдерживать.

Цивильные знакомые

Всякому, кто приходил во двор в пору предзакатного солнца, панна Зося на крыльце с поднятой рукой в пронизанной лучами одежде представлялась бело-розовой феей, олицетворением всего, что было привлекательного в облике молодой девушки. Красавица-полька, стройная, гибкая, в меру высокая и полная, занимала младших лейтенантов больше, чем стол набожной старухи, настроенной враждебно к переменам, которые после крушения панской Польши происходили на землях Волыни. К тому же старая хозяйка с поразительным упрямством требовала соблюдения местного этикета и становилась прямо-таки неприятной в своем недовольстве.

Белокурые волосы панны Зоей, небрежно заплетенные в косу, тяжело опускались через плечо и грудь вниз к поясу. Щеки, чуть тронутые румянцем, яркие губы и глаза, мерцающие необыкновенной синевой под тонкими с надломом дугами рыжеватых бровей. Польский язык панны Зоей почти не нуждался в переводе, но не оттого, что раскрывал перед собеседником суть ее мыслей. Речь девушки сопровождалась необыкновенно выразительной мимикой, как у всех искренних и прямодушных людей.

Омрачить настроение панны Зоей, вывести ее из состояния восторга могло лишь какое-то необыкновенное происшествие. На губах ее блуждала улыбка, и вся она будто светилась доверчивой радостью при встрече долгожданных знакомых.

Молодая хозяйка приветлива, самоуверенна и несколько высокомерна, но при всем этом ее беспокоит что-то всерьез и постоянно. Она внезапно задумывается и умолкает. О чем бы ни шла речь, соглашалась она или возражала, в такие моменты лицо неизменно сохраняло выражение скуки и досады. Панна Зося отдавала предпочтение командиру взвода управления. Но странно, глядит она на обоих младших лейтенантов с укоризной, даже обидой, так же, как на бабусю, будто она – кредитор, а эти все трое – должники.

В доме строгая дисциплина, порядок, чистота. Панна Зося обращается к старухе но хозяйственным вопросам почтительно и выполняет в точности все ее указания. Во всем достаток – богатая мебель, не крестьянская утварь, столовое серебро, предметы обихода не согласовывались с положением двух одиноких женщин. Для бабуси ведение хозяйства уже не по летам, а панну Зосю влекли всецело радости, которые несло ей неизведанное бытие.

Младшие лейтенанты – тот и другой – совершенно покорены беспечностью и обаянием панны Зоей. Их нисколько не интересуют прежние, а может статься, и настоящие, хозяева дома. Кто жил здесь до недавнего времени? Для меня это загадка. Во дворе – скот: три или четыре коровы, свиньи. Под навесом два великолепных экипажа. Конюшня, однако, пустует.

Националистически настроенная старая полька не давала себе труда скрывать свою враждебность, молодая – не обзавелась еще собственным мнением и не особенно, кажется, страдала от этого. В центре духовного мира обеих – дева Мария, патронесса земли Польской, покровительница всех женщин, владевшая испокон веков их сердцами и умом. Изображение девы Марии в золоченой раме ежедневно украшается свежей зеленью. Когда старуха обращает свой взор к матке бозке, ее лицо преображается, отрешенное от всего мирского.

Старая хозяйка не переносила Позднякова – бедняга из-за этого не раз краснел при всех. Тщетно старалась панна Зося поддержать согласие. Старуха была непримирима. Младший лейтенант держался стоически, был неизменно учтив, но не мог скрыть своих чувств к девушке и еще больше раздражал этим старуху.

Кто готовил вкусные блюда? Неизвестно. Накрывала стол, точнее, заканчивала сервировку панна Зося. Поздняков следовал за ней неотступно, стараясь упредить всякое желание: он открывал дверь раз за разом и готов был подхватить тарелку с обжигающим супом, вдруг она свалится с подноса.

Обе женщины состояли в родстве, может быть, близком. Сходство между ними несомненное. Рисунок глаз, разлет бровей и что-то общее в произношении и голосе.

Старуха была подозрительна и полагалась на благоразумие девушки не больше, чем на учтивость младшего лейтенанта. Стоило Позднякову выйти вслед за панной Зосей, она приходила в беспокойство.

– Зосью... ты задерживаешься...– и показывала намерение подняться с кресла. В части терминологии хозяйка строга и не признает никаких званий неславянского происхождения. Военный человек без конфедератки, по ее мнению, стоит на уровне с цивильным. Ношение пилоток простительно только потому, что ей импонируют звон шпор и ремни полевого снаряжения. Гаранину и мне она говорит «поручик». К Позднякову обращается, подчеркнуто растягивая слова, «пан командир» – единственные, произносимые ею по-русски.

Старая хозяйка, в очках, с библией на коленях, сидит в своем кресле. Нужно соблюдать этикет: в сенях снять пилотки, поклониться, прищелкнуть шпорами и ждать приглашения «пшепрошу». Снова наклон головы, отодвигается стул. В застольном разговоре единственная тема – бог и вера. Обязанности переводчика выполняет панна Зося весьма небрежно. Поздняков справлялся лучше, но хозяйка предпочитала импровизацию девушки.

Старуха перебирала четки. Мы ели молча, осторожно двигая ложками. Панна Зося в переднике оставалась рядом с креслом. Бабуся вышла.

– Пан поручик, сегодня занятия? – спросила панна Зося.

Командир взвода управления обучал девушку верховой езде. Желание стать амазонкой у нее появилось после помолвки. Она выходит замуж. Сюрприз предназначался для жениха, и все, связанное с конной подготовкой панны Зоей, делалось под покровом тайны.

– Вечером... с наступлением темноты,– Поздняков взглянул на часы.

Младший лейтенант не был свободен в выборе времени. Командир батареи вызывал командира взвода управления к себе на 21 час. Приказание об этом посыльный передал Позднякову на коновязи, когда мы садились в седла.

– То е... поздно,– панна Зося поспешно прошла к окну.

Co двора доносился лай собаки. Мелькнула тень всадника. Раздался стук. В комнату вошел человек высокого роста, лет тридцати, в бриджах с крагами, усы щеточкой. Бледное лицо, открытый лоб, зачесанные назад волосы. Жокейское кепи он держал в согнутой руке, по-офицерски. – О... пан Ян... знаменитый ювелир и... фальшивомонетчик,– с веселым смехом встретил вошедшего Поздняков.– Здравствуйте! Все поднялись.

Пан Ян молча отвесил присутствующим положенный поклон.

Поздняков спросил: – Что случилось? Сегодня ведь среда. Я знаю со слов Гаранина: пан Ян увлекается спортом, соответственно этому ведет себя и одевается. Он – англоман. Невесту навещает только в дни, заранее назначенные, чаще всего в субботу, верхом на вороной тонконогой кобылице. Во Владимире-Волынском и где-то там, на другом берегу Буга, он владеет ювелирными магазинами и ведет еще какие-то коммерческие дела.

Вошла бабуся. Пан Ян поклонился, сделал неторопливый жест, как бы отстраняя кого-то, кто мог бы ему препятствовать, поцеловал руку старой женщины и, обогнув стол, опять же, будто заручившись согласием то ли хозяйки, то ли еще кого-то отсутствовавшего, с улыбкой умиления направился к панне Зосе.

Бабуся положила конец церемонии, опустившись в кресло. Прошло несколько минут в молчании. Ужин продолжался.

– Важные дела, должно быть, заставили вас приехать... пан Ян? – прервал затянувшуюся паузу Поздняков.

– Да, важные... бендзе война... пан поручик хорошо знает.

– Гм... надеюсь, вам вернули деньги? – Поздняков хотел, по-видимому, повернуть разговор в другую сторону.

Вчера вечером Гаранин рассказал мне, что, несмотря на перемены последнего времени, коммерческие дела пана Яна шли в гору. Его магазин стал местом нескольких сделок, и весьма выгодных. Владелец остался доволен и начал хлопотать по поводу обмена изрядных сумм на иностранные деньги. И тут обнаружилось, что гражданские лица, приобретавшие драгоценности, оплачивали их облигациями займа. Операция по обмену, естественно, приостановилась. Взбудораженные коммерсанты пришли в негодование. Посыпались жалобы во все учреждения – гражданские и военные.

Пан Ян не состоял в родстве с бабусей, но во взглядах обоих было много общего. Неприязнь старой набожной женщины к нам носила в общем отвлеченный характер. Для нее всякий атеист – человек заблудший, но он может еще раскаяться в грехах и не потерян для христианской церкви,– его нужно наставлять.

Пан Ян не прибегал к риторике старой женщины. Но, как и она, не скрывал своих взглядов. Торговля драгоценностями – занятие практическое. Пан Ян был настроен откровенно враждебно и не упускал случая, чтобы рассеять у окружающих всякое сомнение на этот счет. Слухи о войне будоражили его коммерческую душу.

Поздняков затронул, по-видимому, больное место.

– Деньги потеряны... Мыслимо ли? Обман! Ваше военное командование клятвенно обещало соблюдать права торговли! – воскликнул, сердито сверкая глазами, пан Ян.

– Вы стали жертвой аферы... при чем здесь командование? Вас надул негодяй,– Поздняков предпринял попытку умерить гнев ювелира.

– Мне все одно. Если вы не в состоянии оградить честного торговца от...– пан Ян терял самообладание,– так что же это... за освобождение? Верните мою собственность, вы слышите, пан поручик?

Горячность коммерсанта начала заражать Позднякова.

– Послушайте... подобным тоном говорить со мной я не позволю,– младший лейтенант поднялся, отвесил поклон бабусе,– потрудитесь соблюдать меру.

– Цо?.. Мне? Меру?..– вопил пан Ян.– То есть грабеж средь бела дня... деньги верните!

– Милый Янек,– взмолилась бабуся,– Езус Мария... что подумают паны поручики, право, вы добрый... великодушный человек...– и всплеснула руками.

В глазах панны Зоси стояли слезы. Бабуся протирала стекла очков. Пан Ян с шумом отодвинул стул, за которым стоял, с деланной улыбкой вынул из кармана платочек и, бормоча бабусе извинения, галантно раскланялся.

Гаранин положил вилку, готовый выйти из-за стола.

– Нет... нет,– панна Зося удержала младшего лейтенанта,– зачем ссориться за столом... не обижайтесь,– слез как не бывало, она улыбалась.

Бабуся указала на стул рядом со своим креслом. Пан Ян с той же миной поблагодарил и уселся. Минуту-другую длилось неловкое молчание. Ужин шел к концу. Панна Зося весело говорила о пустяках, обращаясь то к бабусе, то к жениху. Поздняков озабоченно поглядывал на Гаранина. Уйти сразу означало бы нарушить только установившийся мир.

Отражение в зеркале напротив джентльмена с усиками несколько примирило пана Яна с окружающими. Он поправил массивную золотую цепь с брелками на жилетном кармашке и спросил: – Скажите, правда ли, что... у вас в России поощряется обмен женами? – вопрос прозвучал с акцентом, но по-русски.

– Какой ужас, неужели это возможно? Как же дети? —панна Зося в изумлении прижалась к жениху.

– А дети,– торопливо отвечал пан Ян, не желая оставлять невесту в неведении ни на одну минуту,– о... маленькие несчастные создания отдают в большие дома... на произвол жестоких и свирепых надзирателей... наказывают за шалость без всякой пощады,– в негодовании воздев руки, закончил коммерсант. Панна Зося должна быть довольна своим выбором. Ее жених умел задавать вопросы и сам же отвечал весьма обстоятельно. Дети лишены детства, их направляют чуть ли не из роддома в концлагеря под надзор НКВД. Цивильные люди не моются, пищу им выдает администрация и т. д. Зачинщик ссоры вторил гнусным измышлениям, которые распространялись за рубежом о нашей стране. Злопыхательская болтовня коммерсанта начинала надоедать хозяйкам. Бабуся теряла интерес, пан Ян не мог не заметить этого.

Гаранин переглянулся с Поздняковым и, поблагодарив хозяек, направился к двери. Бабуся осталась. Мы вышли во двор.

Пан Ян провожал своих противников – младших лейтенантов и меня – к воротам и ждал с видом оскорбленного, пока продолжалась посадка. Поздняков повернул свою лошадь. Гаранин поравнялся с ним. Оба по-польски поднесли два пальца к пилоткам. Панна Зося взмахнула рукой, ее жених поклонился в ответ, как требовал английский этикет.

***

17 июня, 6 часов 15 минут. Покой и утреннее безветрие предвещали жаркий день. В листве кленов – старые огромные деревья занимали добрую часть монастырского двора – птичий гомон. Ласточки, воробьи, на крыше ворковали голуби. Пели где-то петухи.

Я возвращался с берега обычным путем как все, кто после утренней гимнастики хотел окунуться в прохладную лужскую воду. Путь в оба конца занимал не более пяти минут, примерно столько, сколько к умывальнику за оградой, оборудованному рядом с коновязью.

Во дворе – ни одного человека. По распорядку сейчас утренний осмотр. Режим дня соблюдается с точностью до минуты – важный показатель состояния дисциплины во всякой воинской части.

Личный состав 3-й батареи, кроме лиц внутреннего наряда, построен в две шеренги повзводно в проходе, разделяющем казарму на две половины. Осмотр производят помощники командиров взводов под руководством старшины.

Старшина молча наблюдал за ходом осмотра. Может быть, кто-то находит его лицо простоватым, но это не укор честному служаке. Все видит опытный глаз старшины. Ближайший помощник командира батареи, старшина занимался обеспечением личного состава всеми видами довольствия, хранением стрелкового оружия и патронов, организацией службы внутреннего наряда, присматривал за поддержанием воинского порядка в казарме. Мне он пе подчинен, но неписаные правила воинского такта обязывали блюсти субординацию. Старшина подал команду и направляется навстречу с докладом. Одет опрятно, ремень затянут, светится белизной подшитый утром подворотничок, на чистеньких черных петлицах – ряд красных треугольников. Во всяком движении точный расчет, сноровка, приходящая к солдату в неустанных трудах.

Наблюдая за поведением старшины, я вспомнил эпизод, имевший место при моем поступлении в Сумское артиллерийское училище. Один из членов приемной комиссии – человек гражданский – вознамерился непременно узнать побуждающие мотивы абитуриента. Чем объясняет молодой человек свой выбор? Поступающие отвечали преимущественно стереотипными фразами. Но мой товарищ Николай Бобров запутался и умолк, растерянно уставившись перед собой.

– Странно...– изрек за столом экзаменатор, взглянув на других,– будущий командир Красной Армии, значит, не отдает себе отчета в своем поступке... Так почему вы, молодой человек, обращаетесь к нам?

Члены комиссии ожидали, что скажет абитуриент. Бобров молчал довольно долго. И вдруг его осенило:

– Я хочу стать артиллеристом потому,– громко и членораздельно ответил Бобров, что считаю воинскую службу единственным занятием, достойным порядочного чело века.

Дотошный член комиссии счел ответ неуважительным и дерзким. В его поддержку высказались еще двое из начальствующих лиц. Мнения членов комиссии разделились. Одни одобряли ответ, другие нет. Конец разногласиям положил начальник училища полковник Иванов:

– Хороши же мы были бы, если бы начали принимать в военно-учебные заведения лиц, которые придерживаются противоположных убеждений.– И объявил Боброву: «Вы зачислены... молодец... желаю успехов в курсантской службе. Идите!»

Старшине 3-й батареи, наверное, не представился повод во всеуслышание высказаться на этот счет, но всем своим видом он свидетельствовал, что именно таково его жизненное кредо. Он твердо знал, как полагалось вести себя младшему командиру, и каждым своим поступком учил других блюсти интересы службы.

– Внимание... через пять минут утренний осмотр закончить,– подал команду старшина.

Я оглядел людей в шеренгах. 3-я батарея в части порядка во многом уступала курсантскому подразделению. Но предпосылки для совершенствования строевой выучки были налицо.