355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Василий Петров » Прошлое с нами (Книга первая) » Текст книги (страница 4)
Прошлое с нами (Книга первая)
  • Текст добавлен: 11 октября 2016, 22:54

Текст книги "Прошлое с нами (Книга первая)"


Автор книги: Василий Петров



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 42 страниц)

Капитан Руссов

B училище умение владеть конем считалось одним из важнейших показателей успеваемости курсанта. Конная подготовка – предмет практический, и мы много времени проводили в седле.

Посреди манежа – капитан Руссов – начальник цикла конной подготовки. В руке хлыст —ременная плеть длиной метров шесть-семь. Взвод курсантов – смена, тридцать всадников,– по одному описывает круги ровной рысью.

Капитан Руссов – кавалерист до мозга костей. Он управляет лошадью так же, как иные —собственными конечностями, и животное повинуется малейшему движению корпуса, поводьев, шенкелей. На рубке шашка капитана – именная – командный состав вооружен стандартным клинком,– блеснет над головой, словно молния, и срубленная лоза, сохраняя вертикаль, втыкается в землю рядом со стойкой.

Даже в среде командиров, людей военных по призванию, не часто встречаются лица, наделенные талантом подавать команды. Голос капитана, восторженно-звенящий, нес в себе какой-то заряд бодрости, захватывал разум и чувства одновременно. Что это? Врожденная черта натуры? Плод длительных тренировок? Капитан умел строить интонации, разносил паузы, подчиняя всецело сознание всадника велению команды.

Капитан Руссов – во всех отношениях личность необыкновенная. Высок ростом, гибок, всегда в новой, безукоризненно пригнанной и в то же время свободной одежде, надушен, неизменно молчалив и угрюм. Под густыми белесыми, вразлет бровями серые, пронзительно светлые глаза, наполненные каким-то непонятно тяжелым смыслом.

Конь, по мнению капитана, одно из немногих, может быть, единственное животное, требующее всяческого внимания, даже участия. Необходимо жалеть его. И капитан Руссов жалел, но не сюсюканием расслабленного многоречием говоруна. Нет, жалость начальника цикла конной подготовки была бессловесной, он молчал от спокойствия человека, который стоял выше эмоций. Неторопливо капитан переводил взгляд на курсанта, замеченного в небрежном обращении с лошадью, и глядел мимо невидящим взглядом, не говоря ни слова, и худо было виновному. Сам он казнил себя, терзаемый стыдом за слабость и лень, ведь он – всадник, а конь – безответное животное.

И никаких выговоров и взысканий. Нельзя уравнять недозволенный совестью бездушный поступок и дисциплину, когда речь идет о человеке и животном. Капитан никогда не пользовался правами начальника, он поступал как арбитр, поставленный блюсти законы природы.

В объяснения капитан не вдавался. Ни при посещении конюшен, ни перед строем смены, ни на инспекторской выводке. В манеже лексикон его содержал не более десяти – пятнадцати слов. Капитан пристально следил за поведением лошади, изредка подымал глаза на всадника, но не выше его плеч. Фамилий курсантов не знал и обращался по кличке лошади: «Эй... на Птице... корпус» или «...на Едигере... кли– нок...» Значит, по команде «Шашки под-высь!» всадник заваливает клинок либо держит эфес выше или ниже подбородка, а тому, кто на Птице, необходимо выпрямиться в седле, прогнуть позвоночник, возможно, развернуть плечи.

Манеж – это огромное здание с потолком, высотой двадцать метров и пролетами в пятьдесят метров. На уровне шести-семи метров – ложи зрителей в несколько ярусов. Пол устлан толстым слоем опилок. Того, кто показывал успехи, капитан Руссов призывает к себе в центр манежа, чтобы курсант убедился, насколько он превосходит остальных в смене, которая идет манежным галопом по кругу.

Раз или два и меня заметил начальник цикла конной подготовки. Кажется, на препятствиях в открытом манеже и на вольтижировке. Я упоминаю эту деталь затем, чтобы отметить еще одну необыкновенную черту личности капитана Руссова. Призывая, он никогда не прибегал к жестам или словам. Обычно всадник каким-то непостижимым образом ощущал волю руководителя, тем же аллюром оставлял строй и становился, не спешиваясь, рядом с капитаном.

Так же, как успехи отдельных лиц, капитан умел ценить достижения и коллективные. В дни батарейных занятий [10]10
  На взводных занятиях во главе смены шел командир взвода, на батарейных – командир батареи. Помимо этого строевой командный состав подразделений ежедневно привлекался к занятиям конной подготовкой по специальной программе.– Авт.


[Закрыть]
по конной подготовке в центре манежа иногда выстраивалась вся смена, чаще других – так называемый томский взвод.

В предвоенное время существовал в артиллерийских училищах обычай обмениваться курсантскими взводами. Эти «экспедиционные» взводы комплектовались на подбор самыми способными, рослыми и красивыми курсантами. Сумское артиллерийское училище посылало свой взвод Томское артиллерийское училище и принимало у себя томский взвод. Будущие командиры обучались по общей программе и поддерживали тесные связи со своими училищами. Мы носили на петлицах буквы САУ, а они – ТАУ. Понятно, с какой ревностью относились к своему воинскому престижу, несшие службу вдали от своей альма-матер.

Томский взвод не признавал никаких преград. В конной, физической, стрелковой подготовке, во всех видах спорта для томских курсантов, казалось, нет ничего невозможного. Прыжки в длину они выполняли, используя строевые лошади: три-четыре – голова к хвосту и все тридцать курсантов один за другим шли с дистанцией в пол шага.

Помимо городских прогулок в конном строю – мероприятия, в основном преследовавшего цель развлечения городской публики,– два раза в месяц в училище проводились показательные уроки верховой езды и вольтижировки. В этот день все, кто имел доступ, а также многочисленные городские гости спешили в манеж. И если томский взвод, неизменно участвовавший во всех состязаниях, делил второе место с сумским, никто из зрителей не замечал этого. В конце зрелища, когда в ворота вступали в строю по три всадника с трафаретами ТАУ на петлицах – над головой правофлангового трепетала треугольная ткань взводного штандарта,– зрители всякий раз неизменно награждали томский взвод самыми восторженными аплодисментами.

Начальник цикла конной подготовки пользовался среди преподавателей особыми правами. Только капитан Руссов позволял себе иногда нарушать установленный порядок: задерживал в манеже смену-взвод. Расписание занятий сдвигалось тогда за счет других дисциплин. Если это происходило с кем-то другим, виновник получал взыскание.

...Как-то наш 1-й дивизион возвращался в пешем строю с полевых учений. Стояла поздняя осень. Часов за восемь перед тем, как был объявлен отбой, начался дождь.

До училища километров двадцать. Батареи шли повзводно на положенной дистанции. Перед строем – шеренга командиров взводов, в голове – командир батареи старший лейтенант Кулаков. Командир дивизиона был вызван кем-то, и колонну подразделений дивизиона вел капитан Руссов, принимавший участие в учениях как старший посредник.

Горизонт скрылся в туманной дымке. Нудный, холодный дождь не переставал. Дорога размокла. Под ногами плескалась грязь. Движение продолжается час, другой, третий. Вдали уже были видны контуры городских строений.

Не оглядываясь, командир батареи крикнул: «Песню!» Строй идет молча. Нужно начинать, иначе последует команда: «Стой!» И тогда придется месить на месте грязь двадцать, тридцать минут – правило, от которого старший лейтенант Кулаков не отступал ни разу.

Продрогший фальцет начал «Катюшу». Его поддержало несколько голосов. Запевала стал кашлять, поперхнулся еще кто-то. Песня оборвалась. Причин ослушания командир батареи не признавал никаких. Запевала начал снова:

Бьют копыта о землю сырую, И чуть слышно звенят трензеля...

Был спет куплет, второй. Голоса слабели. Разве в таком состоянии до песен? Шинель промокла. Режут плечи ранец и драгунская винтовка, ноги едва передвигаются. Старший лейтенант Кулаков хранил молчание. 1-я батарея хорошо знала, чем это кончится. Задняя шеренга запела снова:

Кто привык за свободу бороться, С нами вместе пускай запоет, Кто весел, тот смеется,

Кто хочет, тот добьется,

Кто ищет – тот всегда найдет!

Припев дружно подхватили все:

Капитан, капитан, улыбнитесь, Ведь улыбка – это флаг корабля...

В сером непромокаемом плаще с шашкой капитан Руссов невозмутимо шагал километр за километром. Командир батареи, обнажив клинок, опустил на плечо. Это – команда. Шеренга взводных командиров перешла на строевой шаг, а за ней и вся батарея, немилосердно разбрызгивая лужи. Позабыв холод и усталость, четыре взвода – сто с лишним курсантов – горланили во всю силу: «Капитан, капитан, улыбнитесь...»

Когда под ногами уже стучала мостовая и колонна во всю длину вытянулась на городскую улицу, выдержка изменила старшему посреднику 1-го дивизиона. Бывший сотник Забайкальского казачьего войска капитан Руссов оглянулся, и по его суровому лицу скользнула улыбка.

Быт

Гаранин и Поздняков ничего не знали ни о томском 1 взводе, ни о капитане Руссове, и меня нисколько не удивлял испуг, охвативший обоих младших лейтенантов.

Конечно, только что вышедший из стен училища лейтенант не укротитель, но совладать с лошадью под седлом, даже когда она необъезжена, вполне в его силах.

Периклу не удалось сбросить всадника. Сейчас он завалится на бок, но шпоры впивались в ребра, и взбешенный жеребец снова вставал на дыбы, бросался из стороны в сторону. Изрядно попримяв рожь, Перикл, храпящий, весь в мыле, в конце концов вернулся на дорогу.

– Поносил же он вас... разве дневальный не остерег? – встретил меня Поздняков и продолжал, как будто оправдываясь: – Вздорный конь, но красив, шельма... Приглянулся мне, когда пригнали из Шелкува [11]11
  Ныне г. Нестеров Львовской обл.– Ред.


[Закрыть]
... Кавалеристы сплавили. А будто без изъяна, жаль, прибрать жеребца к рукам некому.

Как? А они, командиры взводов, на казарменном положении, заботы их не отвлекают?..

– Конечно... да где выездкой заняться? Манежа нет. На дороге? Гляди, ржи положили сколько. Этак скотина Перикл за неделю пустит все село по миру. А на лугу? Простор и помех никаких. – Что вы, там места болотистые, не разгонишься... коня искалечить недолго.

Раньше-то, неделю, месяц назад, они где занимались?

– Там,– Гаранин указал в сторону границы,– в районах основных огневых позиций. – Кончилось приволье... С этой боевой готовностью как на привязи.– Поздняков повернулся в седле.– За пределы видимости... ни-ни...– Командир взвода управления подтянут, аккуратен. Выразительное, в меру удлиненное лицо, густые светлые волосы гладко причесаны. Ему несколько больше тридцати. Посадка не хуже, чем у Гаранина.– Только и развлечение, что поездка на обед. И еще наши немецкие «друзья». Да, вот еще поляки из-за Буга являются навестить родичей... странно...– продолжал Поздняков.– Согласитесь, Гаранин, вы знаете, сколько преград... люди нашей пограничной стражи через каждую сотню метров, река, посты немецких караулов. Риск... но им все нипочем. Прежде этих «родственников» отправляли во Владимир-Волынский, теперь они шатаются по селам, сеют смуту: «Герман то, герман сё».

Перикл сделал очередную попытку выйти из строя, на этот раз безуспешно. Ему удалось только вырваться на один корпус вперед.

– Не петушись, Перикл... мы тебя скоро объездим,– привстав в стременах, похлопал жеребца по шее Гаранин.

На виду у крайней хаты Поздняков выдвинулся вперед.

– Товарищ лейтенант, несколько слов к сведению... Хозяек две. В высшей степени хлебосольные женщины. Но бабуся – старая католичка. Строгая, не удивляйтесь. Вот та крыша, во дворе роскошный ясень, видите? – и стал говорить о местной кухне.

Хата стояла на левой стороне. У ворот все спешились. Я ослабил подпруги, после осмотра связал в узел поводья. Перикл вел себя спокойно.

Залаяла собака. На пороге появилась девушка, молодая белокурая полька, протянула кокетливо руку. Поздняков приложился губами, но, кажется, выше, чем полагалось в таких случаях. Девушка погрозила пальцем.

– Обед готов, прошу панов поручиков к столу,– по-русски, с акцентом, проговорила она,– милости просим.

В комнате окна в белых занавесках. Справа за порогом – печь, дальше – кровать, в другом углу – икона, на деревянной подставке прислонилось распятие – серебряный крест с барельефом, подернутый слегка темной окисью. Ближе к окну – стол под скатертью, стулья.

Поздняков, расточавший похвалу в адрес хозяек, нисколько не преувеличивал. Стол уставлен тарелками, блюда с ароматной пищей, плетеная хлебница. Посредине бутылка с этикеткой.

– Желаю панам поручикам аппетита,– окинув взглядом стол, девушка вышла. Дверь закрылась. Гаранин указал острием ножа: – Хотите чарку? Нет? Мы тоже не охотники. Приступим к обеду... Перикл, негодяй, урвал двадцать минут... опаздывать нельзя.

Обед закончился. Взглянув на часы, Поздняков постучал в дверь, за которой скрылась девушка. Я вышел к коню.

Если бы я задержался еще. минуту, обратно шел бы пешком. Перикл уже расшатал столб, за который был привязан. Меня окликнул Гаранин.

– Немного времени у нас еще есть. Хотите представиться старушке?

Я не знал отношений, которые существовали у младших лейтенантов с хозяевами. Возвращаться в дом? Без приглашения хозяев? Неловко. Но и в батарее одному нечего делать. Займусь-ка Периклом. Жеребец не слишком пострадал. Нужно только промыть порывы, оставленные удилами.

Перикл косил иссиня-черным глазом, ударял копытом. Но когда почувствовал шенкели, стал послушней, шел по улице ровной рысью. И только в поле сорвался в галоп. Зимно – небольшое село. Над крышами хат – соломенными и цинковыми – возвышается купол церквушки. В восточной части села – купа высоких деревьев с густыми кронами, там кладбище.

Я дал коню поводья. Побрыкавшись, жеребец перешел на рысь. Что же с Периклом? Непонятно. Может, застоялся?

На пригорке я осмотрелся. Знакомая, кажется, хата. У ворот девушка... двое садятся в седла.

– Куда это вы запропастились? – спросил, догнав меня, Поздняков.– Времени в обрез... Держите по левой развилке, там...– слов не было уже слышно. Перикл шел карьером впереди кобылиц младших лейтенантов.

Скоро мне пришлось снова взяться за мундштучные поводья. Только перед контрольно-пропускным пунктом удалось усмирить жеребца.

– Успеем, кажется,– Гаранин взглянул на часы,– переводите на шаг, здесь нельзя рысью.

Дневальный, принимавший поводья, неодобрительно качал головой. Перикл взмылен гораздо больше кобылиц. На боках – гули величиной с яйцо, кровавые следы шпор, с морды падала хлопьями красная пена.

Боевая подготовка

Из разговора с Гараниным по дороге в парк выяснилось, что приведение огневых взводов в боевую готовность фактически не закончено. Еще не поступили со складов некоторые зипы [12]12
  Зип – запасный инструмент и принадлежности.– Авт.


[Закрыть]
и табельное имущество, в частности тенты к тягачам. Из средств химической защиты имеются только противогазы и несколько комплектов противоипритной одежды. Часть орудийных номеров несет службу на конюшне, в то время как за огневыми взводами не числится ни одной лошади. Обязанности этих лиц на случай боевой тревоги не определены.

Гаранин построил огневые взводы за линией орудий в одну шеренгу на разомкнутых интервалах. У каждого орудийного номера – карабин «у ноги», два подсумка, шинель в скатке, ранец, противогаз. В течение полутора часов я осматривал состояние оружия, обмундирования, обуви и экипировки людей. Столько же времени заняли гаубицы, орудийное имущество, зарядные ящики, боеприпасы, тягачи, документация.

В конце предписанных уставом правил принятия должности производится опрос. Орудийные номера имели случай заявлять просьбы и претензии, если ущемлялись права военнослужащего. Отдельные лица выражали недовольство нерегулярной доставкой почты, не выдавался положенный по нормам снабжения табак.

Речь шла, по существу, о недоразумениях. Объяснения, сделанные перед строем младшими командирами, нельзя было признать убедительными с точки зрения воинского порядка. Мне придется обращаться к лейтенанту Величко. Снабжение и почта – вопросы, выходившие за пределы компетенции старшего на батарее.

Объявлен перерыв. В течение последующих часов огневые взводы занимались приведением в порядок орудийных зипов и прочего вспомогательного имущества, а также устраняли обнаруженные недостатки в содержании орудий, тягачей, личного оружия.

Возобновились занятия.

– Внимание! – передавал Гаранин.– К орудиям! Меня интересовала прежде всего элементарная подготовка, изначальные знания орудийными номерами огневой службы. Следует установить степень согласованности в поведении девяти человек, обслуживающих гаубицу. Выяснилось, что из четырех орудийных расчетов один был слабо сколочен и при выполнении команд не укладывался в норму времени. Отдельные орудийные номера и водители еще не имели должной сноровки, хотя в старании им отказать было нельзя. Положение в общих чертах представлялось удовлетворительным. Для боевой подготовки орудийных расчетов 3-й батареи имелись, по-моему, все необходимые отправные начала.

Я ознакомил Гаранина с замечаниями, которые намеревался сообщить командиру батареи в порядке принятия должности. Командир второго огневого взвода вначале не возражал, но по пути на КПП обвинил меня в предвзятости. Только предвзятый человек, говорил Гаранин, тратит столько времени в поисках мелких нарушений воинского порядка и раздувает значение известных всем недостатков.

– Некомплект имущества по ПХЗ [13]13
  ПХЗ – противохимическая защита.– Авт.


[Закрыть]
, тенты, заправочные принадлежности – все это мелочи. Да, люди отвлекаются... но нельзя же оставить лошадей без присмотра, кто-то должен за ними ухаживать. Лейтенант Величко хорошо знает об этом.

Тем более, если это действительно так. Командир, принимающий должность, обязан правдиво доложить своему непосредственному начальству о положении в огневых взводах.

– Правдиво? – переспросил Гаранин.– Известно ли вам, что боевой подготовкой третья батарея занимается, в общей сложности не более месяца?

Я не видел связи между продолжительностью занятий и моим назначением на должность.

– Много ли сделаешь за этот срок? – продолжал мой собеседник, полагавший, что связь есть.– Не отрицаю, недочеты имеют место... Но мои орудийные расчеты подготовлены лучше, чем в других батареях. Проверял штаб дивизиона.

Проверка и принятие должности – понятия разные. Штаб хотел установить относительный уровень боевой подготовки, старший на батарее – положение на сегодняшний день. Младший лейтенант Гаранин не согласен?

– Нет... зачем же.– Он умолк.

В конце коновязи показался Поздняков с подседланной лошадью в поводу.

– Эй, долго вы еще намерены беседовать? – крикнул он и принялся подтягивать подпругу.

– Подождите минуту,– ответил Гаранин и продолжал: – Понятия, конечно, разные... Может быть, командир второго огневого взвода скажет, как мне доложить командиру батареи?

– Без преувеличения недостатков.

Гаранина смущает служебный стаж старшего на батарее. Как я не догадался раньше...

– Да. нет...– ответил неуверенно Гаранин, – я не люблю розовый колер так же, как и черный.

Он ошибается, если думает, что я питаю пристрастие к тому или другому цвету, но когда мерная рейка окрашена в черный цвет, так тут ничего не поделаешь.

– Ладно,– согласился Гаранин,– доложите, как есть, но не забывайте условий, в которых находятся огневые взводы третьей батареи и все другие подразделения. Поздняков зовет. Едем? Не хотите?

– Пора, учтите поправку на поведение Перикла,– смеясь, говорил мне Поздняков.– Мы можем опоздать. Вы все еще сыты обедом? Гм...– Легко оттолкнувшись, он перенес вытянутую ногу через круп лошади и не спеша опустился в седло.

Младшие лейтенанты уехали. Я остановился перед КПП. Шесть-семь всадников проследовали на Зимно, столько же – по дороге к хатам, в сторону мельницы.

* * *

Явился старший сержант Проценко. Вместе с ним я про шел вдоль ряда зачехленных гаубиц и тягачей. Старший сержант завел стопорную чеку в створки зарядного ящика и остановился в ожидании.

Как он, Проценко, исполнявший фактически должность командира огневого взвода, объясняет упущения, обнаруженные в содержании материальной части орудий, тягачей, зипов и прочего орудийного имущества? Три человека не участвуют совершенно в занятиях по боевой подготовке. Известно ли старшему сержанту об этом?

– Так точно!

Он принимал меры? Какие именно?

Проценко начал с материальной части орудия.

– После осмотра на прошлой неделе наводчик удалил почти всю краску на казеннике с платформы для контрольного уровня. Можно установить уровень в обоих плоскостях.

Но краска все же оказалась там, где ее не должно быть.

– Моя вина,– Проценко умолк.

А другие замечания? Пусть помкомвзвода отвечает пункт за пунктом.

Старший сержант вытащил из полевой сумки блокнот и продолжал:

– Ключ для установки взрывателей... Один штифт сломался давно. Доложено старшему на батарее. Наводчик, по его приказанию, ходил в артснабжение. Ключ обещают заменить. Пружинку ударника из запасного комплекта орудия забрали во второй огневой взвод... Каждый раз я просил младшего лейтенанта вернуть... Зипов и тентов нет ни в одном тягаче... обещают прислать. У двух человек не пристреляны карабины... только из ремонта.

Когда поступили из ремонта? Точнее.

Старший сержант задумался на мгновение.

– Двенадцатого числа.

Батарея приведена в боевую готовность, как же так?!

– Мы еще не ходили на стрельбище.

Положение с орудиями старший сержант считает нормальным?

– Я докладывал за пружину и за ключ не раз. И о людях... Знают командир батареи и замполит. Если они смирились, то я, командир орудия, должен глядеть на старших.

Начальник, предположим, сделал ошибку, ну и что же? Подчиненные ее повторяют? Разве это дело? Устав обязывает военнослужащих, независимо от должностного положения, принимать решительные меры для поддержания порядка. И если начальник не реагирует, как следует поступать? – Обращаться с жалобой к старшим...

Старший сержант Проценко это сделал?

– Нет...

Почему?

– Жаловаться... а на кого? – ответил вопросом Проценко.– Я стану писать, а пружину, может, завтра вернут.

Он не согласен с уставом?

– Никак нет... я обязан докладывать по команде.

Но доложить – еще не значит сделать дело. Меня интересуют практические меры, принятые командиром орудия.

– Доложил...

Помкомвзвода обязан соблюдать уставные правила по отношению к старшим. Я не хочу слушать отговорки.

– Доложил... а жаловаться...

Сержант уклоняется от разговора. Так поступают лица, безразличные к службе, но он-то парень добросовестный. Может быть, я не нравлюсь ему... начальников не выбирают... ему придется привыкать.

– Так точно...– отвечал Проценко и напрямую: – Товарищ лейтенант, старшие начальники отделались обещаниями, чего мне лезть на рожон?

И все же... он – командир. Как должен поступать в таких случаях? Батарея ведь приведена в боевую готовность!

– Доложить старшему на батарее... идти до замполита...

Ну, а если сейчас поступит команда «огонь!»? Сломался ударный механизм, а запасного в зипе 1-го орудия нет... Мощная 152-мм гаубица выведена из строя – это тяжкое преступление. Кто отвечает?

– Командир орудия.

И как он – Проценко – представляет свою участь?

– Не знаю... наверное... трибунал.

Следовательно, ответственность за содержание материальной части и воинский порядок в орудийном расчете ложится целиком на командира орудия. Он сознает последствия?

– Так точно.

Учить, однако, подчиненных легче, чем самому отстаивать уставные положения в будничной жизни. В сумерках я вошел в комнату командира батареи. Хрусталь рассеивал вокруг люстры неяркий свет оплавленных свечей, еще, кажется, из монастырских кладовых. Лейтенант Величко поднялся с кресла.

– И опрос провели? Хорошо...– Командир батареи два-три раза заглянул в тетрадь.– Командный состав дивизиона участвует в мероприятиях по уточнению боевых задач подразделений. Завтра начало рекогносцировки. В двенадцать ноль. Утреннего времени у вас достаточно, займитесь наведением порядка. Личному составу необходимо дать понять факт прибытия лица, ответственного за состояние огневых взводов... Вот, возьмите,– он указал на книги одного формата, целую стопку.– Наставление «Строи и огневая служба», «Устав внутренней службы», Гарнизонный, Дисциплинарный уставы – не отступать ни на йоту... Вы знаете обязанности. Можете рассчитывать на мою поддержку,– командир батареи задумался. Склады задерживают поставку зипов и противоипритных костюмов. В строю огневых взводов недостает десяти человек.

– Вы о чем?..~А-а-а, наши конюхи...– припомнил лейтенант Величко,– ничего не поделаешь, уход за лошадьми возложен пока на третью батарею... Надолго ли?

– Автомобилей ожидаем. Как скоро?

– Не знаю... поступят, нужно полагать.

На огневых позициях ежедневно отсутствует пятая часть людей – орудийный расчет полного состава.

– Не более того, что определено в приказе по дивизиону.

Вместе с орудийными номерами там три тракториста, два шофера.

– Знаю,– командир батареи придвинул к себе одну из книг.

В отделении тяги налицо только половина людей.

– Занимайтесь с теми, которые есть.

Речь идет не только о боевой подготовке. Огневые взводы нельзя признать приведенными в боевую готовность. Командир батареи удивленно поднял голову.

– Ну что ж... не признавайте.

Этот некомплект затрагивает интересы нашего подразделения в целом.

– Товарищ лейтенант, вы не единственный, кто заботится о боеспособности третьей батареи. Занимайтесь этим в рамках вашей должности.

Но старший на батарее не в состоянии обучить людей службе у орудий когда они находятся за пределами огневых позиций.

– Не позже чем через восемь дней орудийные номера и трактористы возвращаются в строй, обслуживание лошадей в порядке очередности принимает первая батарея.

Но до того времени мне что делать?

– То же, что и делали.

Какое-то безразличие. Я не понимал, почему мой непосредственный начальник не принимает мер, и продолжал настаивать, уверенный, что стоит ему захотеть, и вопрос будет решен. Устав твердо определяет обязанности для всех. Принуждать орудийного номера к двойным, тройным усилиям именем того же устава – противозаконно, как противозаконно требовать дисциплину у командира орудия, взвода, батареи, если вместо орудийных номеров в строю – мертвые души.

– Семь человек достаточно для обслуживания гаубицы... даже нашего калибра... Все остальное вы обязаны компенсировать за счет дисциплины.

Вчера я имел беседу с командиром 2-го орудия, сегодня – 1-го. Они твердят одно: положение, сложившееся в батарее, заведено не ими, и объясняют этим упущения в службе орудийных номеров и свои собственные. В вопросах поддержания воинского порядка сержанты в своих требованиях к подчиненным не идут дальше лейтенантов. Они оглядываются на старших и следуют их примеру.

– Командир орудия несет единоличную ответственность и не должен винить ни начальников, ни подчиненных за то, что происходит в расчетах...

У орудий вместо десяти человек – семь-восемь.

– Вы снова о том же...

Так точно. Нужно решать. Дивизион удовлетворяет свои нужды в ущерб боеспособности орудийного расчета, что незаконно в понимании командира орудия. Людей из конюшни нужно вернуть.

– Товарищ старший на батарее, пора расстаться с курсантскими иллюзиями,– улыбнулся лейтенант Величко.– Если в бою расчет потерял часть своих людей, орудие не перестает вести огонь. Растолкуйте это командирам орудий. И мирная обстановка нередко заставляет нас плыть против течения. То, что ослабляет одно орудие, для двенадцати орудий на сегодняшний день выглядит наоборот.

Я не разделял такого мнения. Уменьшение численности людей в расчете одного орудия соответственно снижало боеспособность их суммарного числа.

– Он не понимает...– сокрушенно произнес лейтенант Величко.– Нельзя же лишать средств передвижения командный состав и взводы управления девяносто второго отдельного артиллерийского дивизиона.

Выходит, лошади взвода управления и наши, командирские, содержатся в ущерб боеспособности орудийных расчетов?

– Вы должны понять, что огневые взводы имеют возможность высвободить часть людей, взводы управления – нет. Но ведь те и другие составляют одно целое. В конце концов работа разведчиков, топографов и связистов направлена на то, чтобы орудийные номера послали в цель назначенное стреляющим количество снарядов в определенное им же время. – Наблюдательный пункт не будет функционировать, если разведчики слабо подготовлены... В орудийном же расчете положение можно выправить,– Величко стал говорить о взаимозаменяемости. В распоряжении старшего на батарее имеются химики, санинструкторы, отделение тяги. Стреляющему известно положение на ОП, он учитывает все. Аргументы командира батареи казались мне малоубедительными. Он обошел стороной вопрос о том, почему командир дивизиона не затребовал недостающее артиллерийской части количество людей и, вопреки инструкциям на случай войны, решился раскомплектовать орудийные расчеты. Уговорить сержанта легче, чем начальника артиллерии корпуса, подумал я и, устыдившись низости своего предположения, не стал настаивать. Люди в конце концов вернутся, тому времени, может быть, прибудут автомобили и все прочее, чего недоставало огневым взводам. Дивизион ведь только сформирован...

* * * – Ну что, будем готовиться ко сну? Занимайте диван, а другом спит Гаранин... койкой пользуюсь я,– лейтенант Величко поднялся, задул часть свечей. Спать? Рано. В комнате, едва освещенной, заняться нечем. Я вышел. Под липами какая-то батарея под аккомпанемент старшины разучивала вполголоса песню. Я прошел а коновязь, занялся осмотром Перикла. Позвякивали цепи, дневальные удлиняли чембуры. До отбоя для лошадей оставалось четверть часа.

Вернувшись к воротам, я стал ждать младших лейтенантов. Похоже, они задерживались. Тем временем наряд на КПП сменился. В размышлениях я шагал от ворот до коновязи, вернулся в канцелярию. Лейтенант Величко спал. Я устроился на диване у окна. Вместо подушки под голову положил планшетку. Ушедший день, кажется, был самым насыщенным в моей жизни. Столько людей прошло перед глазами! Капитан Корзинин, лейтенант Величко, политрук Шапир, Гаранин, Поздняков, замполитрука Кинерман, младшие командиры, орудийные номера. Вспомнился парк, длинные шеренги огневых взводов. Удастся ли закончить подготовку огневых взводов? А если возвращение людей и поставки недостающего имущества затянутся? Что делать? Обращаться с жалобой? Сколько она будет ходить? Время не терпит. Орудийные номера призваны обслуживать гаубицу. Отвлечение хотя бы одного наносит ущерб боеспособности орудия, взвода, батареи и является противозаконным. Должностные лица, если они не принимают мер, обвиняются уставом внутренней службы в соучастии и несут ответственность наравне с теми, кто совершил злоупотребление... Нет,жаловаться – не командирское дело! Переговорю еще раз с командиром батареи...

– ...Пора подниматься, все давно на ногах. Слышите – петух поет только для вас,– посмеивался Гаранин, успевший завершить свой утренний туалет: выбрит, причесан, стрелки наглаженных брюк тянутся к сапогам, начищенным до блеска. Мои часы показывали 6.30.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю