355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Василий Петров » Прошлое с нами (Книга первая) » Текст книги (страница 15)
Прошлое с нами (Книга первая)
  • Текст добавлен: 11 октября 2016, 22:54

Текст книги "Прошлое с нами (Книга первая)"


Автор книги: Василий Петров



сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 42 страниц)

Последний вечер

Собрание закончилось. Новый командир в сопровождении капитана Корзинина покинул зал. Следом ушли старший лейтенант Пашкин, командиры батарей. Все спешили, одни на коновязь, другие к месту посадки в автомобили. Гаранин, Поздняков – где они?

– Товарищ лейтенант,– окликнул меня дневальный по КПП,– вас зовет командир третьей батареи, он там... много уезжают, уже в седлах.

За воротами топчатся на месте всадники. Командир дивизиона с командирами батарей отправлялся на ужин в городской ресторан. Лейтенант Величко придержал коня.

– Сдаете карту? Заодно передайте и мою, я договорился с начальником штаба. Взамен вашей русско-польской требуйте себе новую,– он пустил коня рысью.

Уже знакомый мне техник-интендант, заведовавший делопроизводством секретной части штаба, осмотрел карты – командира батареи и мою. Скрипнула крышка кованого сундука. Вместе мы рылись в рулонах. Я подбирал листы по номенклатуре, потом клеил. Работа закончена.

В казарме было полно людей. По распорядку дня – свободное время. Дежурный по батарее сообщил:

– Командир батареи лейтенант Величко приказали передать, что приедут только завтра после обеда, к четырнадцати часам, что вы остаетесь старшим... Когда вы уедете, за командира батареи будет младший лейтенант Поздняков... Он на речке... и младший лейтенант Гаранин там.

Люди занимались каждый своим делом. Писали письма, чинили одежду и т. д. У меня не было причин задерживаться в казарме. Я прошел к воротам КПП. У стены подседланные лошади, доносится шум, разговоры. Продолжался отъезд в город.

Дневная жара спадала. Небосвод в западной части, все больше окрашивался в золотистые тона. Солнце клонилось к закату.

На углу манежа, где находилась площадка для развода караулов, играл оркестр. Ухал глухо тромбон, заливались кларнеты, отбивал ритм барабан. Звучала задорная мелодия польки. Разговоры о войне, моя карта с пометками, поездка в город – все отошло прочь и позабылось в радостном пении труб.

Косари на лугу за речкой прекратили работу. О становились возы, груженные сеном. Крестьяне слушали оркестр.

По дороге со стороны Хотячева в облаке пыли шла ко колонна пехоты. За спиной ранцы из телячьей кожи, охваченные скатками, длинная трехлинейка «на ремень». Густо запыленные пехотинцы при виде монастыря ободрились. Головная рота запела звонко и дружно:

Расцветали яблони и груши, Поплыли туманы над рекой...

Дирижеру нашего дивизионного оркестра чуждо было тщеславие, свойственное его симфонической братии. Он взмахнул рукой, и мелодия оборвалась. Умолк оркестр. Трубачи чтили солдатский обычай. Когда пехота поет, музыканты слушают.

Красиво и четко шла пехота. Позабыта усталость. Зачем жалеть силу? Это – чудесный дар. Чем больше тратить, тем больше она прибывала. Дух единства возвышал пехотинцев; строю тверже становился шаг. Пехота дорожила славой своего имени.

У ворот кто-то подал команду «смирно!». Всех касается. Устав требовал уважения. Всякий военнослужащий обязан приветствовать строй, будь он в движении или на месте.

Прошли походным шагом, одна за другой, три роты, затем еще три. Мимо ворот и дальше по дороге к мосту через Лугу – две батальонные колонны.

На место развода прибыл караул. Подтягивались отдельными группами лица внутреннего наряда, по парку и коновязи.

Начинался перезвон церковных колоколов в городе. Издали им стали вторить колокола в ближних селах. Вечерний звон. Там, откуда под звуки встречного марша начинал шествие новый дежурный по части на развод караулов, стоял лейтенант Луценко с видом занятого человека. Сегодня суббота, 21 июня, многие командиры уехали, он заступал в наряд.

Чем заняться мне после ужина? Ехать в город, с кем? На Луценко рассчитывать нельзя. Павлова я не вижу. Вновь грянул оркестр.

Я прошел на коновязь, затем обратно. Ожидать Павлова? Найду ли я дом, где остались мои вещи?

Явились младшие лейтенанты Поздняков, Гаранин. Их задержал замполит. И тот и другой выражали сомнения в том, что общая ситуация изменилась к лучшему. Послабления служебного режима в монастырском гарнизоне продлятся недолго.

На ужин Поздняков пригласил из учебной батареи младшего лейтенанта Безуглого В. И., с ним и Гаранин был в дружбе. До моего приезда Безуглый некоторое время проходил службу в 3-й батарее.

Стали знакомиться. Безуглый собран, ладно держится в седле. Конь его не подходил к Периклу, подымался на дыбы. Нам не сразу удалось обменяться рукопожатиями.

– Завтра воскресенье, выходной день. Кто со мной на танцы? – спрашивал Безуглый.– В бывшем офицерском казино прекрасный оркестр, знаете, на углу улиц Ковельской и Маршалека?

Поздняков и Гаранин отказались. Я готов принять предложение Безуглого, только нужно переодеться.

– Где встретимся? Начало в девятнадцать.

– Тревога улеглась, надолго ли? – неожиданно заговорил Гаранин.

– Улеглась?—спросил Безуглый.– У нас день отдыха, а немцы?

– Да...– протянул Поздняков,– до совещания не было ясности, а сейчас совсем путаница... Что, собственно, изменилось в положении?

– Товарищи командиры, были причины, чтобы ввести состояние боевой готовности, и отменяется оно, надо полагать, не без оснований,– возразил Гаранин.

– Какие такие причины? – Поздняков придержал кобылицу.– Прочтите, что пишут сегодня газеты «Правда» и «Красная звезда»...

– Лейтенант Величко критически смотрит на сообщение печати... я с ним согласен.

– Ну, тогда... не знаю, но основания должны быть.

– Командир дивизиона не ответил на вопрос лейтенанта Криклия... боевая готовность отменяется, и все,– Гаранин поддерживал Позднякова.

– Не ответил, потому что он сам не уверен. И приказал с двадцати трех часов командирам быть по одному в каждой батарее... Как бы чего не случилось...

– Да, неверно, так,– произнес в сомнении Безуглый.– В третьей Поздняков?

– А у вас, в учебной батарее?

– Новый, лейтенант Адаменко, командир четвертого взвода.

Из дальнейшего разговора выяснилось, что точка зрения всех трех младших лейтенантов совпадала. Отмена боевой готовности недолговременна. Наступил период летних лагерных сборов. Наши части уйдут из мест постоянной дислокации. Но что предпримут немцы?

...Ворота во двор закрыты. В окне свет, лаяла собачонка. Поздняков распахнул калитку, поднялся по ступенькам, постучал. Дверь отворилась. Белая скатерть, стол уставлен блюдами. Холодные, горячие закуски. Посредине – букеты полевых цветов. Хозяйка зарделась, польщенная похвалой младших лейтенантов, переставляет без надобности приборы с места на место. По ее мнению чего-то на столе недоставало.

Поздняков неотступно следовал за молодой женщиной. Но сегодня ему, кажется, не везло. Хозяйка относилась с предпочтением к Гаранину.

У забора беспокойно всхрапывали кони. Залаяла собачонка, тявкает не переставая. Раздался стук, и неожиданно появилась панна Зося. Позади следовал с непроницаемым лицом пан Ян.

Панна Зося была удивлена не меньше нас, взглянув на праздничный стол.

__ Так-то вы скучаете... по мне,– укоризненно покачала она головой.– Такой час... веселитесь... по какому случаю? Поздняков объяснил причину торжества: – Наш товарищ прибыл в батарею, полагается по офицерскому обычаю отмечать такое событие... частным образом.

Панна Зося обошла стол. Поздняков представил Безуглого, тот встал, поклонился,

– А вы? – обратился Поздняков к девушке.– Снялись с позиции... уехали как по команде... А теперь что же, объявлен отбой?

– Цо то ест отбой? – в свою очередь спросила девушка. Когда Поздняков объяснил, она с грустью ответила: – К сожалению, нет... завтра будет война... Езус Мария...

Все заняли места за столом. После второй рюмки пан Ян завел речь о войне и стал сокрушаться по поводу поражения Польши. Он прежде жил великолепно... а теперь? Деятельные удачливые люди влачат жалкое существование, но, по– крайней мере, пан Ян знает почему. Немецкая армия не могла бы покорить Польшу, если бы на помощь немцам не пришли «Советы», они атаковали с тыла.

Наглая ложь. Младший лейтенант Безуглый напомнил коммерсанту широко известные факты. К войне Польша не была подготовлена. Надежды на помощь со стороны Франции и Англии не оправдывались. Во Франции господствовали пацифистские настроения. Правительство проявляло трусость во внешней и внутренней политике. Воевать народные массы не хотели. Гитлер отверг ультиматум союзников Польши, и она осталась одна, обреченная заранее на поражение.

Коммерсант начал возражать. В Силезии, по его словам, существовала цепь польских крепостей. Укрывшись за их стенами, польское войско рассчитывало задержать немецкие армии до вступления в войну союзников, но сражаться одновременно на западе и востоке было невозможно.

– Польская армия была разгромлена до похода наших войск,– напомнил Поздняков.– По своей организации и оснащению она стояла на уровне двадцатых годов. Главная роль отводилась кавалерии. Современные виды вооружения – танки, авиация – существовали в состоянии зародыша. Польская армия не имела никаких шансов противостоять вермахту.

Доводы младшего лейтенанта Безуглого, возможно, новая рюмка заставили пана Яна согласиться.

– Когда заходит речь о поражении,– сокрушенно говорил он, – я чувствую себя поляком более, чем когда-бы то ни было... Боже всемогущий, отчизна повержена в прах... унижена врагами...

– У Польши только один враг,– уточнил Безуглый,– тот, кто ее оккупировал.

– А почему оккупировал?! – возмутился коммерсант.– Да, пан поручик... почему?

– В результате поражения... Польская армия была слабее немецкой.

– Нет, то все не так... Бог свидетель,– пан Ян понес околесицу.

Желая отвлечь внимание, Поздняков упомянул Клаузевица.

– Во всякой войне, справедливой и несправедливой, моральный фактор играл решающую роль. В мыслях солдата превыше жизни – верность присяге и долгу.

Пан Ян истолковал слова младшего лейтенанта как укор польским жолнежам, которые будто сражались без воодушевления, не веря в победу. Пан Ян снова взбеленился.

– Поляки... храбрые солдаты,– Безуглый пытался успокоить вспыльчивого коммерсанта,– никто не сомневается в этом. На Эльстере Понятовский...– он привел эпизод периода наполеоновских войн.

Подвиг, совершенный польской кавалерией в 1914 г., смирил пана Яна. Он примолк, но ненадолго. Поздняков неосторожно перевел какое-то выражение хозяйке, и опять мир был нарушен. Препирательства закончились тем, что пан Ян выпил еще одну рюмку и покинул стол. Ушла вслед за ним и панна Зося. Вскоре она вернулась и сообщила, что ее жених приносит извинения, в селе у него дела.

Разговор раз за разом возвращался к войне. Хозяйка была уверена, что поручикам известна истина, но они скрывают ее от «бедных цивильных жителей». Ужин шел вяло. Чтобы поддержать настроение, младшие лейтенанты принялись ухаживать за женщинами. Панна Зося, улыбаясь, грозила пальцем Позднякову, а раскрасневшаяся соседка неуверенно возражала Гаранину:

– То не вольно, пан поручик.

Около полуночи возвратился пан Ян. Объяснялся коммерсант намеками, женщины его не понимали. Со двора слышалось бормотание кучера, лошади позвякивали колокольчиками. Пан Ян торопился. Панна Зося с видимой неохотой последовала за женихом. Она не прочь была остаться.

С легким скрипом экипаж развернулся и укатил со двора. Десятый раз хозяйка произнесла «до видзеня». Платочек панны Зоей мелькнул светлым лоскутком и пропал в темноте. Никто больше не хотел ни есть, ни пить. Ужин закончился.

За порогом стояла ночь. Кони похрапывали, переминались. Гаранин толкал свою лошадь, она не шла, но шенкели заставили ее протиснуться в узкую калитку. На крыльце ждала в свете лампы младшего лейтенанта хозяйка, чтобы проститься.

Село спит. Его не тревожил ленивый лай собаки вслед трем всадникам. Улица пустынна, стучат копыта. – Стой! Кто едет? – нарушил тишину окрик. Восточную окраину села патрулировал дозор.– Стой! Стрелять буду! Глухо застучали затворы карабинов. Один дозорный бросился к дереву, другой стоял, как пень, в десяти шагах. Поздняков недоволен поведением своих подчиненных. Он сам инструктировал ночную стражу. Вначале следовало обоим залечь. Дозорные обнаружили себя.

– Стой! Не двигаться! – потребовал дозорный. Кажется, он узнал с кем имеет дело.– Пароль!

– Ах... так вам еще пароль?! – Поздняков послал вперед лошадь.– Ложись!

Знакомый голос освежил память дозорных. Занял позицию и тот, что сплоховал. Поздняков подозвал обоих, осмотрел драгунские винтовки. Патроны досланы в патронники. Дозорные серьезно относились к своим обязанностям. Это примирило командира взвода управления. – Я поговорю с вами завтра, когда смена? Поздняков сказал еще несколько напутственных слов дозорным.

– Как вы долго объясняетесь с ними! – встретил Позднякова Гаранин.– Учите людей на занятиях.

– Мы обязаны учить непрерывно и во всякое время,– ответил Поздняков.

Кони перешли на рысь. В стороне парка крик, слышатся выстрелы, один, другой.

Я думал: ехать в город? Ночь, адрес дома я не знаю, да и зачем мне вещи? У Позднякова и Гаранина другое дело, семьи.

В зашторенном окне дежурного по КПП мерцал свет. Обозначились ворота. Я не хотел объясняться и спросил младших лейтенантов:

– Кто из нас старший?

Безуглый промолчал, а Поздняков и Гаранин отвечали: – Вы, конечно.

– В таком случае все вы отправляетесь в город. Это... приказание. В батарее остаюсь я.

Поздняков стал возражать, но слабо. Право старшинства к нему переходило после моего отъезда. Сделав вольт направо, он остановил лошадь в ряду с Гараниным и Безуглым.

– Коновод, где вы? Отправляйтесь вперед к повороту,– крикнул Гаранин, и младшие лейтенанты ускакали в темноту.

– Счастливо оставаться...– донеслись вразнобой их голоса.

Перикл рвался вслед, дергал поводья. За парком на окраине Зимно лаяли собаки. В стороне мельницы тоскливо завывал филин. Стук копыт затих.

Я провел Перикла в одну сторону, в другую и передал дневальному. Дежурный по дивизиону лейтенант Луценко тренировал лиц наряда в обращении с входной дверью. Мимо проследовала смена караульных.

Луценко приостановил занятия и стал изображать сцену из курсантской службы. Как-то он и я – два курсанта – возвращались из городского увольнения. Я пропустил Луценко – минута в минуту – вперед и готов был сам перешагнуть порог, но дежурный по училищу вернул обратно. Mнe вменялось опоздание из городского увольнения. Меньше чем на полминуты. «Товарищ курсант, срок не имеет значения, факт опоздания налицо. Я не следователь, а командир»,– ответил мне дежурный по училищу лейтенант Шарейко..

– У вас еще есть в запасе время,– сказал Луценко,– до отбоя две минуты...

Я не находил в этой сцене ничего забавного.

Входная дверь открылась. Хлынул свежий воздух. С потолка свисали две-три лампы, разгоняя темноту длинного коридора. Я поднялся в спальное помещение 3-й батареи. На койках безмятежно спали люди. Старший сержант Проценко – дежурный по батарее – доложил, что происшествий не произошло, личный состав находится на отдыхе.

В батарейной канцелярии темно и пусто. Я открыл створки окна, лег, не раздеваясь, на диван. Так закончился в моей жизни этот последний мирный день и наступил новый – день войны. На листике настенного календаря – 22-е июня. Стрелки показывали 0 часов 30 минут.


Это война!

3-я батарея, тревога!

Спросонья я не мог сообразить, что произошло. Дрожали стены. Битые стекла. Сыпалась штукатурка, пыль. Оконные створки – одна на полу, другая повисла на петлях, люстра раскачивалась, как маятник, жалобно звенели хрустальные подвески. Валил едкий дым. Грохотали разрывы.

Я шагнул к окну и остановился, потрясенный тем, что видел. За воротами и дальше, на всем обозреваемом пространстве клубился серо-желтый дым, сверкало пламя. Рвались снаряды. На крыше КПП зияла дыра.

Война! Я взглянул на часы. Две стрелки – одна вонзилась в цифру 3, другая миновала 12 – 3 часа 02 минуты. Подсвечник свалился на пол. Какая-то сила толкнула меня к столу. Дверь сама собой отворилась. Я бросился в спальное помещение батареи. Полуодетые люди в страхе толпились у окон.

– Внимание, смирно! Товарищ лейтенант, за время моего дежурства никаких происшествий...– Проценко умолк, растерянно огляделся и продолжал: – Товарищ лейтенант, три минуты назад немцы открыли огонь... Дежурный по батарее старший сержант Проценко!

– Третья батарея... боевая тревога! Наряду вскрыть ящики с патронами, выдать оружие!

Люди одевались, разбирали оружие, противогазы. Проценко открыл книгу выдачи оружия. Толчея, грохот, крики со всех сторон.

– Патроны,– требовал сержант Дорошенко,– патроны давайте!

Кричал еще кто-то, у шкафа с противогазами толчея, Проценко швырнул книгу выдачи на пол.

– Товарищ лейтенант, ключи от ящиков у старшины. Сорван с противопожарного щита лом. Ящик вскрыт. Грохотали разрывы. Содрогался пол. Кирпичная пыль вползала в окна.

Младшие командиры строили людей. Снова качнулись стены, и снова дым. В помещении темень. Время 3 часа 06 минут.

– Внимание... третья батарея, повзводно за мной, в парк.

За порогом сумрак, откуда-то ветки путаются под ногами. Ворота КПП открыты настежь. В стене пролом. На пути вековая липа, ствол ободран, вокруг обломки веток, листья. Поражал слух грохот, вой, свист.

Горячий воздух обдал меня с ног до головы. Что-то сковывает все тело, оно отказывалось подчиняться сознанию. Позади лица, искаженные страхом.

– Не отставать! – кричал я, «не отставать» вторил кто-то. Мгла рассеялась. За обочиной – воронки. Позади строй ломался, ни рядов, ни шеренги. Кто-то споткнулся, кто-то упал замертво. Группки людей. Куда они? Стой! Все в парк, не ложиться, встать!

Арка развалилась, раскиданы шесты, колья. Люди прыгают через воронки, миновали орудия 1-й батареи. В вышине завывали снаряды и рвались с перелетом справа. Где? Не разглядеть, вероятно, в парке 85-го ОАД.

Чей тягач? Пламя скользит по борту. Пятый запасной. Кузов загружен снарядами. Полтонны керосина в баках.

– Внимание, всем ко мне! – никто не отозвался, но слышат.

Я повторил команду еще и еще. Нашелся, наконец, один смелее остальных – сержант Белый. С разбега набросил трос, оглядывается: не соскочила бы с крюка упругая из гнутой стали серьга. Тогда все, не подступиться. Тягач на буксире тронулся с места, охваченный пламенем, и медленно пересек черту парка.

– Внимание... моторы... сцепить орудия!

Сержанты еще, кажется, не в своей тарелке. Напропалую бранятся, импровизируют команды, позабыта начисто вчерашняя служба. А помощь командира словом и делом? Орудийные номера подкатили передки. – На лафет!

Трамбованная колесами и людьми земля лишена расти тельности. Пыль вихрится под давлением газов выхлопных труб тягача.

Я невольно поднял глаза. «Хеншель»! Строчит из пулемета. Неужели тот, что облетал не однажды парки? Задрав хвост, снижается. Шасси растопырены, под крылом распорки, черный крест на фюзеляже. В кабине лица пилотов. – Внимание, огневые взводы, стой!.. По самолету огонь!

Раздаются вразнобой винтовочные выстрелы. Кто целился, кто нажимал спуск вслепую. Пылает запасной тягач, в пламени глухо лопались латунные гильзы и отлетали, кувыркаясь, в стороны.

Время 3 часа 14 минут. Старший сержант Проценко отправил связных на автомобиле хозяйственного отделения оповестить командиров и замполита. В черте парка ложатся одна за другой очереди разрывов. Прямое попадание, пламя! Горит машина батареи обслуживания. Хозяйственники бегали, пытались завести, не то тушить.

– Товарищ лейтенант, наши раненые... куда их? – спрашивал санинструктор.

Раненые... обращаться к дежурному по дивизиону... Это дело санитарной части. Где она?

«Хеншель» пошел на второй заход. Командиры орудий подняли флажки: «Готово!» Сцепка закончена.

Со стороны батареи обслуживания бежал лейтенант Луценко. Следом кто-то из лиц наряда. Луценко что-то кричит издали. Ревет с надрывом двигатель «хеншеля», рассеиваются веером трассирующие пули. Пыль серой рябью поднимается с земли.

Трасса изломилась, дневальный упал, раскинув руки. Остановился и Луценко, опустил клинок, который придерживал, гимнастерка в крови, он ранен.

– Навылет,– приподняв тело дневального, заключил санинструктор и обратился к раненому лейтенанту Луценко.

Прибежал старший сержант Проценко.

– Товарищ лейтенант, огневые взводы к маршу готовы! Товарищ лейтенант, скорее надо отсюда...

Старший сержант позволяет себе вольности. Я не нуждаюсь в советах... В чем дело?

– Виноват... я думал... мы ждем в парке командира батареи,– Проценко, держится спокойно, ни боязни, ни тревоги.

Пусть подает сигнал «все но местам».

Проценко отступил от гусеницы, взмахнул флажками. Я поднялся в открытую дверцу кабины. Время 3 часа 17 минут.

– Огневые взводы, взвод управления, в походную колонну... Дистанция сто шагов, справа поорудийно, за мной, марш!

Помкомвзвода закончил передачу команд. Колонна тронулась. Но напрямик не пошла, как обещал командир батареи старшему лейтенанту Шилкину. Легла новая серия разрывов. Я повернул тягач в направлении КПП, туда, где недавно стояла входная арка.

Парк скрылся в облаках пыли и дыма. Что-то горит, отдельные очаги, три-четыре. Упершись в дверку, я огляделся. Снаряды рвались у стен монастыря.

– Воздух! – кричит наблюдатель в открытую дверцу. Летел «хеншель». Высота не более ста метров. Из кузова раздаются выстрелы, орудийные номера ведут огонь по самолету.

Дорога на Зимно непрерывно обстреливалась. Колонна двинулась через поле.

Позади грохот не затихал. Как там, в парке? Тягач шел вдоль канавы по краю огородов. Выйду ли я напрямик в район сосредоточения?

Тягач попал в промоину, и меня отбросило на сиденье. Стрелки показали 3 часа 18 минут. Война!

* * *

После отъезда из училища я не раз размышлял об участии командиров, направленных в части, дислоцированные о приграничной полосе, тех, кому предназначался первый удар. Нападение неизбежно, оно представлялось мне как бедствие. Воина ждут тягчайшие испытания. Он готов физически и нравственно переносить все тяготы и лишения, усталость, голод, раны и смерть. Но вот действительно, война наяву. Ничего общего, ни малейшего подобия с тем, что прежде рисовало воображение. Кошмар! Неужели все это длится только четверть часа?!

Инструкция гласила: «Командир батареи и лица, его замещающие, обязаны немедленно вывести батарею, материальную часть с боеприпасами, тягачи, автомобили, личный состав, все штатное имущество из расположения...» Передо мной кладбище села Зимно – выжидательный район 3-й батареи. Стой, слезай... К бою! Первому огневому взводу... направление стрельбы... отдельные деревья на западной окраине Зимно... Второму огневому взводу... направление стрельбы... церковь в центре села. Готовность немедленно... Взводу управления НП занять дом под цинковой крышей в юго-западном направлении... шестьсот шагов... Немедленно подать связь на ОП... Прочесать населенный пункт из конца в конец... немедленно!

Время 3 часа 31 минута. Батарея заняла боевые порядки. На кладбище, как сказано в инструкции, прибывающее подразделение должен встречать кто-то из старших начальников либо его представитель. С начала огневого налета прошло полчаса. Никого нет. Что же дальше? – Внимание, выслать парные дозоры... первому огневому взводу... развилка дорог на окраине Зимно, второму огневому взводу... опушка видимого справа леса... приступить к маскировке огневых позиций. Готовность десять минут.

В секторе наблюдения 2-го огневого взвода отмечено движение орудий из парков по направлению к Зимно и дальше на северо-запад в лес.

– Воздух!..– слышится голос наблюдателя.– Воздух! Со стороны границы летят бомбардировщики, курс севернее монастыря, по-видимому, на Владимир-Волынский. Две группы, еще одна, около трех десятков. За крышами городских зданий внезапно появляется облако, оно растет, клубится. «Юнкерсы» сбросили бомбы.

– Товарищ лейтенант, дом загорелся,– взволновался связной,– жильцы-то как? —Он еще не знал, что война не признавала пожарной безопасности.

В городе весь командный и начальствующий состав дивизиона. Автомобиль отправлен более получаса назад. Давно пора вернуться, расстояние 10—12 километров. Уцелел мост у водяной мельницы?

После доклада о готовности командир обязан осмотреть боевые порядки. На ОП 1-го орудия я не нашел повод для замечаний. Орудие приведено «к бою», боеприпасы выложены, маскировка вполне удовлетворительна.

Старший сержант Проценко доложил о состоянии 1-го огневого взвода. Оба орудия имели незначительные повреждения. Ранены три орудийные номера, боеприпасы – один БK, горючее – одна заправка. Стрелковое оружие исправно, вещевое имущество и средства ПХЗ налицо.

Потери 2-го огневого взвода: погиб – один, ранен– один. Поврежден тягач, разбит орудийный передок.

Численность личного состава: два огневых взвода и хозяйственное отделение – 48 человек. Отсутствуют связные шофер и люди, несшие службу на конюшне.

Командир 4-го орудия отличался своим поведением от остальных. Будто подменили его. Собран, отвечал внятно его, кажется, не волновали ни разрывы снарядов в парке, ни «хеншель». Оказывается, он участвовал в финской войне на должности наводчика 76-мм орудия.

Как относится командир 4-го орудия к происходящему?

– Такого столпотворения под Выборгом не было... Донимали автоматчики, снайперы... фины-мины...– сержант невесело улыбнулся.

Осмотр закончен. Я возвратился к буссоли. Командир орудия шел следом. Он может оставаться.

– Товарищ лейтенант, что будем делать дальше?.. Дальше... Хотел бы и я знать это. Расчеты остаются в положении «по местам»... Сержанту известно, как выполняются на открытых позициях команды при появлении противника? В течение получаса я надеюсь получить указания старших начальников.

Сержант остановился в нерешительности.

– А если...

– Никаких «если». Огонь, товарищ сержант.

Прибыл помощник командира взвода управления. Потери: один погиб, три человека отсутствуют – два коновода и связной. Выяснилось, взвод управления тоже отправил людей для оповещения после объявления боевой тревоги. Маскировка НП произведена, наблюдение продолжается.

– Внимание, огневые взводы, приступить к выверке прицельных линий и нулевых установок.

Мне пришло время занять пункт, который обеспечит обзор боевых порядков батареи и подступы к ним. Установить связь, но... стоит ли прокладывать кабель? Нет, достаточно командирам орудий выставить сигнальщиков с флажками.

Время 3 часа 41 минута. Грохот разрывов в районе монастыря возобновился с новой силой. В северном направлении пролетел «хеншель».

С моего КП [28]28
  КП —командный пункт.– Авт.


[Закрыть]
просматривалась юго-западная окраина Зимно, монастырь, поле за кладбищем, крыши зданий в центральной части города. Со стороны границы доносился отдаленный гул разрывов.

Дальнобойная артиллерия противника не прекращала методический обстрел города. В огневых налетах по району монастыря участвуют три-четыре дивизиона.

3-я батарея находилась на огневых позициях уже более получаса. Связи со старшими начальниками я не имел и не знал обстановки. Что происходит за чертой горизонта? Неужели придется оборонять кладбище?

Итак, немедленно сменить позиции. Задача 3-й батареи состоит, как мне представлялось, в том, чтобы прикрыть огнем прямой наводки район ОП и прилегающую к нему местность.

Два орудия закончили смену позиций. Взвод управления занял ближний НП. Установлена телефонная связь. Две группы разведчиков отправлены в лес северо-западнее Зимно и в район монастыря.

Время 4.00. Огонь по району дислокации 92-го ОАД заметно ослаб. Артиллерийский обстрел города продолжался. Снова кружит корректировщик. По дороге на Хотячев наблюдается движение машин и орудий.

Время 4 часа 10 минут. С ближнего наблюдательного пункта поступило сообщение: разведгруппа установила контакт со 2-й батареей. Она занимает позиции в составе двух орудий в своем выжидательном районе. Время 4 часа 20 минут. В секторе стрельбы 2-го орудия обнаружен человек. Бинокль ни к чему – Гаранин. Конечно, он!

– «Сухой рыбак и мокрый охотник являют вид печальный»,– кричал издали Гаранин.

Да... печальней и представить трудно. Гаранин в грязи до пояса, пот ручьями. Преодолев последнюю сотню шагов, он остановился перед буссолью. Начал приводить в порядок свою одежду. Где же конь младшего лейтенанта? Связные на автомобилях направлены в город.

– Сорок восемь минут... спринтерское время... двенадцать километров!.. Похоже началась война? – он осушил одним духом котелок воды и потребовал новый.

Прошла еще минута. Окинув взглядом ОП, Гаранин продолжал будничным тоном:

– Больше всего боялся, что уйдете с кладбища, не найду... Разрешите приступить к исполнению обязанностей?

По следу Гаранина шел старшина.

– Товарищ лейтенант, зачем мою машину угнали?

Я не успел ознакомиться с делами хозяйственного отделения и считал, что вопрос согласован. Каптенармус, исполнявший обязанности старшины, мне попал на глаза только в выжидательном районе. Две батарейные кухни с котлами заправленными водой, буксировала оставшаяся хозяйственная машина.

После бурных объяснений старшина пообещал проучить каптенармуса. И вернулся назад в монастырь за имуществом и продовольствием. Каптенармусу приказывалось, если огневые взводы уйдут, старшину ждать на кладбище.

В 5.05 прибыли лейтенант Величко и младший лейтенант Поздняков. Пешим ходом. Поздняков сказал: «Коноводы с лошадьми попали под обстрел во дворе комендатуры, по-видимому, погибли».

Орудийные расчеты заняли положение «за орудие». Я доложил командиру батареи обо всем, что произошло. Сведений о противнике не имею. С 3-х часов 15 минут отмечается гул разрывов на границе. В район позиции прилетал «хеншель». Батарея занимает боевые порядки с 3-х часов 17 минут. К ведению огня готова. Материальная часть орудий, транспортные средства налицо. Потери – один тягач. Два других тягача и машина хозяйственного отделения имеют незначительные повреждения. При сцепке орудия приведен в негодность орудийный передок. В результате обстрела незначительно повреждены два орудия. Потери среди личного состава: шесть человек – два погибли, четыре ранены. Не возвратились три орудийных номера, шофер и машина хозяйственного отделения, отправленные в город для оповещения. Помкомвзвода управления после объявления тревоги послал без моего ведома с той же целью пешим ходом трех связных. Отсутствуют лица, несшие службу на конюшне. Боеприпасы – один БК, горючего одна заправка. Стрелковое оружие, вещевое имущество, средства противохимической защиты налицо. Старшина уехал за продовольствием на склады и за оставшимся имуществом. По данным взвода управления, 1-я и 2-я батареи нашего дивизиона находились в лесу, северо-западнее Зимно. Ожидается прибытие разведчиков, отправленных на поиски штаба дивизиона.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю