355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Василий Петров » Прошлое с нами (Книга первая) » Текст книги (страница 7)
Прошлое с нами (Книга первая)
  • Текст добавлен: 11 октября 2016, 22:54

Текст книги "Прошлое с нами (Книга первая)"


Автор книги: Василий Петров



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 42 страниц)

Командиры отделений приступили к устранению недостатков, обнаруженных в ходе осмотра. Тот заводил нитку в иглу, носимую в пилотке, другого учили заправлять гимнастерку, третий подшивал заново подворотничок.

Пришел Гаранин. По решению командира батареи, вместо утренних занятий личный состав огневых взводов идет на беседу к замполиту. Мы можем отправляться на завтрак.

Стол еще не был накрыт. Поздняков, переступивший порог, повернул обратно, но бабуся его остановила. Я вошел в комнату последним и оказался рядом с Гараниным. Поздняков стоял у двери. Бабуся отодвинула библию и принялась, как обычно, отчитывать неверующих и всех, кто относился без почтения к римской церкви.

Поздняков упомянул о былом величии константинопольских патриархов, но лишь подлил масла в огонь. Старуха продолжала свою постоянную проповедь, изобличая атеизм. У нее вызывает возмущение, что никто из нас не осеняет себя крестом перед едой. И это подавало повод к нравоучениям, однообразным и нудным.

Возражать, ввязываться в полемику было совершенно бесполезно. Бабуся безапелляционно отвергала правомерность вопроса: есть ли бог? Мир сотворен... кем? Ни одному из смертных эта миссия непосильна. Человек ничтожно малая песчинка в необозримых просторах мироздания, сотворенный с ним заодно. Он является, не ведая откуда, живет, но однако же не так, как ему хотелось бы, а как живется, и исчезает вопреки своим желаниям в предопределенный свыше срок.

Творец всего сущего – бог. Он создал свет и тьму, и «...увидел... что это хорошо...» Отрицать бога бессмысленно, а тот, кто пытается это делать, поступает жестоко и негуманно, ибо отрицание лишает человека поддержки с высоты небес, со стороны непостижимой в своем могуществе силы. Оставшись один на один со своей слабой плотью, человек теряется, отгороженный в суете мирской от других, столь же, как он, безучастных к страданиям ближнего.

Рушатся устои, в душе наступает разлад, поскольку она, как и ее бренная оболочка, сотворена по замыслу всеобъемлющему творца. Покоя более нет, в умах воцаряется смятение и хаос – великий грех, ввергающий людей в предубеждение. Все, что им в корысть,– есть истина,– твердят они,– все же прочее – ложь.

Развивая свою мысль далее, старуха пересказывала в деревенской интерпретации реакционную сущность христианского вероучения. Нельзя, грешно противиться социальному неравенству, нищете и эксплуатации. Неимущий должен безропотно нести свой крест, уповая на блага, уготовленные ему в раю.

Церковь осуждает вмешательство государства, светских властей в божественный порядок на том основании, что власти, т. е. люди, под предлогом заботы, по своему произволу возводят якобы ограничения, и человек отвыкает пользоваться богатством разума, дарованного всем нам богом, для удовлетворения своих насущных потребностей, уподобясь скотам, удел же их – работать за корм и т. д. и т.п. Старуха не соблюдает ни малейшей последовательности и не считается решительно с доводами оппонентов. Могущество бога простирается в бесконечность, но если это так, то почему, спрашивается, не обратил он магометан, буддистов, иудеев, а прежде всего атеистов в лоно своей истины, т. е. Христианской церкви, и если старушка несет глагол божий, почему он не внушил ей убеждений пророка? Не далее, как вчера старушка возвестила, что бог сам служит объектом творческих упражнений и его нужно рассматривать вроде точки опоры, которую алчущий спасения христианин создавал в душе усилием своей собственной воли. Он же, христианин, в помыслах и деяниях следующий заветам святой веры, вступает таким-то образом в общение с богом и заручается согласием его. В удаче своей возносит хвалу богу, бедствующий находил спасение в храме его.

Мне, как и младшим лейтенантам, маловразумительная проповедь бабуси представлялась обыкновенной схоластикой. Игра мысли открывала источник благих надежд всем людям, если они поклоняются распятию.

Бабуся бесцеремонно отнимала у нас свободные часы только затем, чтобы доказать, будто атеисты слабы духом. Подобно всякому, кто отрицал очищающую роль христианских догм, которые утверждают бессмертие души, указуя людям путь нравственного совершенства и добродетели, мы втроем причислялись к сонму закоренелых грешников, погрязших во лжи и себялюбии. Поступки наши старуха толковала по-своему. Все мы, по ее словам, исходим из того, что поскольку смерть неизбежна, ее не миновать никому... ни царям, ни пахарям... так стоит ли стеснять себя выбором средств в погоне за житейскими благами? Атеист корыстолюбив и невоздержан, в моральном отношении он ущербная личность. Только умение кривить душой отличает его от людоеда и т. д. и т. п.

Ни утром, ни в обед, ни вечером не прекращается гонение на атеизм. Так и в этот раз. Мы завтракали. Бабуся после короткой передышки снова принялась изобличать греховную жизнь людей, не верующих в бога. Ее энергично поддерживала панна Зося.

– Вот ведь миссионеры,– тихо говорил Гаранин,– самый закоренелый папуас... преклонил бы колени, я уверен...

Бабуся потребовала перевести ей реплику.

Поздняков начал, но под взглядом панны Зоей умолк. Время, отведенное на завтрак, кончилось. Мы вышли. Гаранин отвязывал поводья. Поздняков озабоченно оглядывался, подтягивал подпругу. Панна Зося ушла, обычно она оставалась на крыльце до нашего отъезда.

– Не понимаю, зачем затевать эти богословские диспуты? – недовольно произнес Гаранин, когда затихло тявканье дворовой собаки.

– Это вы мне? – спросил Поздняков. Он хмурится. Панна Зося встревожена, старуха раздражена. Позднякову следует, кажется, проявлять больше сдержанности.

– Вы хотите переубедить их? – продолжал Гаранин.

– Как вам сказать...

– Выражайтесь яснее.

– Да... в некотором смысле... Я говорю не для ушей бабуси.

– Поэтому старуха и косится.

– Что же, по-вашему, сдавать! позиции? Я обязан, кстати, как и вы, отстаивать материализм от нападок со стороны воинствующих церковников... и не отступлю.

– Охо-хо,– вздохнул Гаранин, попустив поводья,– и вы недалеки от цели... если хотите хлебать щи из котелка.

Поздняков имел в виду панну Зосю. Нет, он не ловелас, просто девушка нравилась ему. Навстречу бежал дневальный. Поздняков слез с лошади, проговорил серьезно: – Нужно бороться с заблуждениями, а борьба требует усилий.

– Как знаете,– ответил Гаранин.– Мне нужно заменить уздечку кобылице,– он указал на хибару, сколоченную под оградой из горбылей, где хранились седла и вся прочая конская амуниция.

– До четырнадцати часов, товарищи командиры,– напомнил Поздняков и скрылся за поворотом на КПП.

Учебная тревога

Оба огневых взвода я застал в казарме. Старший сержант Проценко прервал объяснение правил ухода и хранения стрелкового оружия, положенного орудийному номеру. Люди, сидевшие вокруг ружейного стола, шумно задвигали табуретками.

Следом за мной пришел командир батареи.

– Подайте команду,– сказал он, взглянув на часы,– касается всего личного состава. Боевая тревога!

Пронеслось эхо: «Тревога, тревога...»

Помещение наполнилось топотом, шумом. Возле ружейных пирамид толчея. Люди разбирали оружие, противогазы. Перед столом дежурного выдавались патроны, ящики с приборами. С занятий прибежал Поздняков со взводом управления.

Ждать построения? Нет, не следует. Я вспомнил инструкцию. Кто замешкался, догонит по пути.

– Внимание, огневые взводы и взвод управления, за мной, повзводно, в парк!..

Командир батареи и замполит, наблюдавшие с порога за происходящим, бросились в бег.

1-й и 2-й огневые взводы миновали распахнутые ворота КПП. Люди взвода управления отставали. У разведчиков на каждом ранец, карабин, два подсумка, противогаз, бинокль, помимо того – треноги, тяжелые угловатые ящики стереотруб. Вычислители несли планшеты, папки, двое —громоздкий топографический зонт. Но больше всех загружены связисты. Катушки кабеля, аппараты, сумки, на лямках по четыре упаковки, входящие в комплект радиостанций, тяжелые ящики с аккумуляторами.

Командир батареи замедлил бег. Миновав арку, расчеты повернули к орудиям. Хлопают дверцами водители – они налегке, только ранец, оружие и противогаз.

В артиллерийских парках во всякое время толкутся люди, занятые изучением материальной части, чисткой, осмотром, уборкой территории. Сейчас все занятия приостановлены, внимание приковано к 3-й батарее.

– Моторы, тягачи к орудиям, сцепляй!

Орудия вытянулись в колонну к выходу из парка. На развилке дорог – автомобиль ГАЗ-2А командира батареи. Красный флажок регулировщика преграждал путь на Зимно. Мой тягач сделал поворот, и колонна двинулась в сторону учебных огневых позиций. Позади клубилась пыль. Автомобиль командира батареи проехал вперед, остановился.

– Стой, глуши моторы! Постройте у орудий расчеты,—лейтенант Величко щелкнул крышкой часов и беглым шагом направился в хвост колонны.

– Кто наблюдает здесь за танками? – спросил он сержанта Дорошенко.– Ясно... за воздухом? Ни того, ни другого...

На марше меры охранения принимаются командирами орудий самостоятельно. В курсантских батареях соблюдалось неизменно правило: однажды назначенный курсант нес обязанности наблюдателя, даже если не был назначен. Но в данном случае старшему на батарее перед началом движения следовало напомнить командирам орудий.

– Та-ак...– командир батареи явно недоволен.– Прикажите подготовить к осмотру боеприпасы.

Люди приступили к разгрузке. Укладываются в ряд один возле другого ящики. Стучат открываемые крышки.

– Готово!.. Готово! – слышались голоса командиров орудий.

Лейтенант Величко шел и вдруг остановился, как человек, увидевший нечто необычное. В двенадцатом ящике лежал снаряд, покрытый слоем жирной смазки. Один-единственный среди полусотни других, блестевших в лучах полуденного солнца.

Пушечное сало. Даже в самом малом количестве, пушечная смазка, сгорающая под действием пороховых газов при выстреле, образует пленку на внутренней поверхности ствола. Ухудшаются баллистические характеристики орудия. Удалять нагар необходимо после стрельбы.

Осмотр продолжался. Командир батареи сделал еще два-три замечания.

– Инструкцию в общих чертах вы усвоили... Отбой! – объявил он.– Передайте: занятия продолжать по расписанию.

Взвод управления возвращается в парк. Гаранин увел орудия на позиции. Гул моторов затих.

– Что же это такое? – спросил командир батареи.– Никто не вел наблюдение, колонна шла как с завязанными глазами. Я говорю о поведении старшего на батарее и подчиненных ему огневых взводов в условиях сегодняшнего дня... понимаете? – Он умолк, глядя с отчуждением, которого я прежде не замечал.

Что отвечать? Не распорядился... забыл в спешке. А какая собственно разница? Совершен проступок по неведению или преднамеренно... Факт налицо.

Пауза затягивалась. По-видимому, следовало извиниться. Но командир батареи не желал слушать.

– Вы доложили мне двое суток назад, что подготовка боеприпасов к стрельбе не закончена. Почему не занялись ими? Почему вы не удалили смазку?

– Я отдал приказание в тот же день. Был занят. Позавчера – рекогносцировка, вчера в штабе, потом поездка. Сегодня собирался проверить после занятий.– Довод казался мне вполне убедительным.

– Мероприятия старших начальников не освобождают командира от его прямых обязанностей, ни в коем случае! У ваших орудий обнаружен снаряд, не подготовленный к стрельбе. Подобные упущения имеют место, наверное, и в дисциплине подчиненных вам военнослужащих, в содержании оружия. Я не педагог и не опекун, чтобы призывать к соблюдению требований, совершенно ясно определенных уставами. Старший на батарее несет ответственность единолично за состояние огневых взводов, их боеспособность и в конечном итоге за успешное выполнение задач подразделения. Тут ничего сложного нет, нужна только добросовестность. Командир, возглавляющий огневые взводы, должен старательно относиться к службе.

Меня смущал непримиримо суровый тон командира батареи. Легкомысленное отношение к службе... беспечность... противопоставление незыблемых законов дисциплины порядку, введенному на данный момент в подразделении...

За время пребывания в училище курсант-артиллерист не однажды выполняет обязанности должностных лиц батареи как в классе, так и на полевых занятиях. И я в таких случаях, подобно другим, иногда делал ошибки, которые вызывали замечания со стороны командиров и преподавателей. Независимо от того, носили они характер советов или выговора, я всегда чувствовал себя неловко, не задумываясь, однако, в чем причина. Но ни разу прежде мою совесть так болезненно не трогали обвинения, потому что вместо отвлеченных схем передо мной находились живые люди – огневые взводы 3-й батареи.

Всякий лейтенант, только одевший командирские знаки различия, несет с собой остатки гражданского индивидуализма, привыкший отвечать только за себя. Он обучен подчинять собственную волю требованиям лиц, наделенных властью старших, и довольствоваться сознанием человека, облеченного правом приказывать в такой же мере, как и подчиняться. Военное мышление вчерашнего курсанта ограничивается умением суммировать данные, необходимые для принятия решений в рамках должностных обязанностей командира взвода. Тем не менее он считает себя достаточно подготовленным к несению службы. Но оказывается, что знания и все, приобретенное за двухлетнюю службу в училище, составляют лишь часть образовательного ценза командира-артиллериста, обязанного собственными усилиями воплощать замысел стреляющего в действия полусотни людей, обслуживающих орудия.

И до той поры, пока жизнь не научит, мы заблуждаемся, порою совершенно непростительно для военного человека. Я, к примеру, со дня вступления в должность был занят постоянно, кроме часов, отведенных для сна и принятия пищи. И полагал, что недостаток времени является убедительным объяснением упущений, вскрытых в ходе боевой тревоги.

Но командир батареи придерживался противоположного мнения. Распорядок дня, рекогносцировки, изучение инструкций, как и все сопутствующие обстоятельства, старший на батарее обязан использовать для укрепления дисциплины в огневых взводах и повышения собственных навыков, а отнюдь не наоборот.

– Не только белый подворотничок... одежда... внешние признаки... но и очищенные боеприпасы говорят о способности командира нести службу,– Величко ничего не желал прощать.

Со стороны огневых позиций подошел замполит.

– Вот именно, очищенные...– издали начал он,– ай, ай... нехорошо, товарищ лейтенант.– Замполит сдвинул назад пилотку.– Ясно... никакого опыта, со школьной скамьи... но граница ведь рядом, а вы потеряли бдительность.– Он остановился передо мной,– нехорошо, товарищ лейтенант, нехорошо... Вы и ваши люди должны строго соблюдать дисциплину... Только так... иначе поступать мы не имеем права!

– Никаких сроков я назначать не намерен,– произнес командир батареи и сомкнул шпоры.– Идите!

Со стороны огневых позиций доносились голоса. Гаранин замедлил шаг и остановился на полпути к буссоли.

– Огневые взводы, стой! – командир 2-го огневого взвода показывал завидную проницательность.– Всем, кроме командиров орудий, в укрытие!

***

Неочищенный снаряд! Вместо послеобеденного отдыха в последние дни люди работали в парке. Содержание боеприпасов входит в обязанности командиров орудий. Это известно каждому сержанту. Что может сказать командир 4-го орудия по этому поводу?

– Чистили, так точно, с одиннадцатого числа. Командир 4-го орудия осмотрел снаряды?

– Так точно...– сержант запнулся,– за исключением двух ящиков.

Но он доложил, что боекомплект весь подготовлен к стрельбе.

– Так точно! А на деле?

– Не полностью... Хотел проверить сегодня... не успел...

Он доложил о готовности младшему лейтенанту Гаранину?

– Так точно! Было приказано... раньше мы не докладывали.

Командир 4-го орудия знаком с правилами?

– Так точно! Сначала проверить, потом...– сержант бросил взгляд на Гаранина и умолк.

Командир 1-го орудия объяснил отсутствие наблюдателей тем, что из парка колонна двинулась в направлении учебных огневых позиций.

– Ну и что же?

– Раньше мы не назначали...

– И он туда же,– вспылил Гаранин.– Один после объявления тревоги развесил уши, другой не проверил! Отговорки и ничего более! Мое мнение... наказать обоих.– И, помолчав, командир 2-го огневого взвода решил расставить отсутствовавшие, очевидно, прежде ударения по своим местам: «Вы-став-лять... наб-лю-да-те-лей во всех случаях без всякого исключения!.. Боеприпасы при-вес-ти в над– ле-жа-щий вид к шестнадцати часам завтра, а также стрелковое оружие, средства химической защиты, снаряжение, обмундирование, обувь и все– прочее... к тому же сроку и подготовить к осмотру... к восемнадцати часам!»

Командиры орудий отправились в укрытие. Перерыв продолжался.

– Мямля, не в состоянии управлять орудийным расчетом; всего-то девять человек,– в адрес сержанта говорил Гаранин. Но чувствовал он себя неуверенно. Объявленное мне замечание косвенно касалось командира 2-го огневого взвода так же, как и непосредственных виновников упущений – командиров орудий.– Дни, недели... на позициях, один-одинешенек,– Гаранин вытер платком запыленное лицо,– изнываешь в жару, под дождями мокнешь. Все примелькалось... свыкаешься... я перестал замечать бревно в глазу. Обломанные растения кажутся, как прежде, зеленым кустарником... Тут... канавы, следы гусениц, черт бы их побрал, а я шагаю по ним ежедневно, как на паркете, и вот заслужил выговор. Люди, не знающие службы, полагают, что у командира, если он безвылазно, день-деньской торчит тут, взгляд делается зорче. Как раз наоборот... дистанция, назначенная воинским уставом между мною и рядовым, сокращается до нуля... Так много не успеешь...Я младший лейтенант, и как меня не называли... командир огневого взвода или старший на батарее... не справлялся за троих и, вместо исполнения командирских обязанностей, действовал практически в роли надзирателя. А для подобной личности на огневых позициях нет и не может быть места.– Гаранин вынул часы. Занятия он не начинал, пока с наблюдательным пунктом не установлена связь.– Я не привык кривить душой, есть и мой, как говорит бабуся, грех... Командир четвертого орудия... старательный парень... сегодня он не оправдал своей репутации. Да, видно, как бы хорош он ни был... нужно глядеть за каждым шагом... не послаблять требовательности. Он младший командир, стало быть, обращаться с ним нужно по-человечески... за усердие поощрять и взыскивать за оплошность, как положено по уставу.

Командир 2-го огневого взвода возвращался в обычное состояние духа:

– Вот... каюсь в слабости... Не раз уже зарекался... Натура у всех сродни... попустил, не пресек вовремя, так он и норовит срезать угол... без всякого умысла. Так и рождается лень... неряшество входит в привычку... Вы спросите, кто виноват? Тот, кто учит людей порядку... Я знал недостаток сержанта, сегодня повторилось то же, что было и в прошлый раз, когда проверял лейтенант Величко.– Командир 2-го огневого взвода стал вспоминать неприятности, которые принесла ему однажды излишняя беспечность – качество, недопустимое для артиллерийского командира.

Справа, позади буссоли, кусты – ольха, две-три остроконечные пирамиды можжевельника, орешник. Слева —рожь, высокая, густая, едва колышется под дуновением ветерка. Окинув взглядом поле впереди орудий, Гаранин решил перейти от слов к делу.

– Товарищ лейтенант, неизвестно когда придут телефонисты. Время перерыва истекло. Разрешите приступить к занятиям? – и крикнул звонко:

– Внимание... огневые взводы... по местам! Орудийные расчеты гурьбой бегут к орудиям. Командир 2-го огневого взвода находил, что дистанции между отдельными лицами неприемлемы с точки зрения истинной дисциплины.

Люди поворачивают обратно и через минуту снова к орудиям. Гаранин недоволен и вдруг, сорвавшись с места, бежит вместе с орудийными номерами, придерживая ножны. Опередил всех и долго водит расчеты по замкнутому кругу от орудия в укрытие и обратно. Сержанты держатся рядом с Гараниным, но разрывы увеличивались. Отстающих становилось все больше.

– Ну, ну... поднажми... не отставать! – кричал, оглядываясь, Гаранин.– Шире... шире шаг! Следите за дыханием!

Бег туда-сюда продолжался. Обычное дело на огневых позициях.

***

В училище командиры взводов и преподаватели гоняли курсантов по часу и более. И не налегке, а с полной выкладкой – карабин, скатка, противогаз. В укрытие должны все лечь одновременно, а затем подняться и бежать, соблюдая равнение.

А зимой?.. Форма одежды на полевых занятиях – куцая венгерка с тонкой прослойкой ваты, стоячий воротник, брюки – и никакого зимнего белья. Температура – за минус 30. Сыпучий снег по колени, метет поземка. Впереди строя – лейтенант Патаман, командир 3-го взвода 1-й батареи. Хромовые сапоги, шинель, обтянувшая плечи, снаряжение. Одежда у лейтенанта с иголочки, подогнана с величайшей тщательностью. Красиво со стороны... но на морозе!

Посиневшими губами лейтенант говорит что-то, время от времени глядя в раскрытую планшетку, которую держит, вытянув перед собой. Там – конспект. И не шелохнется, не поведет рукой. Нам – в строю – позволено опускать отворот шлема, застегнутого ниже подбородка на оголенной шее, шевелить пальцами – и ничего больше. Грудь развернута, равнение в шеренгах, каблуки сомкнуты, носки врозь, драгунская винтовка у ноги.

Лейтенанту Патаману воинский порядок представлялся в каждом конкретном случае как явление совершенно реальное. Холод, стужа невыносимая? Да! Жесткий морозный воздух обжигал легкие, конечности немели, не повиновались губы, и шинель оледенело обжимала плечи. Но курсантам не легче. Тот, во второй шеренге, уставился, как истукан, мутными глазами в пространство, того и гляди рухнет в снег. А другие? Совсем окоченели. Ветер бросал в лицо колючие снежинки... но разве это предел испытаниям, уготовленным будущему командиру?

Нужно показать, что мороз, донимающий подчиненных, ему, лейтенанту, нипочем. Он, воин, честно добывал свой хлеб и превосходит людей в обеих шеренгах силою своего духа. Престиж командира превыше всего на свете, и он, лейтенант Патаман, не отойдет ни на йоту от тех требований, которые навязывал курсантам на плацу, в спортзале, в манеже, на глазах горожан. Нет, лейтенант не унизится до уровня обыкновенных людей и не станет притоптывать. Он готов призвать всю свою волю и будет продолжать занятия, как бы невыносимо медленно ни тянулось время, продолжать до конца, пока не перевернута в конспекте последняя страница.

Тема занятий – боевые порядки стрелкового батальона в основных видах боя, взаимодействие сил и средств, эшелонированных в глубину. Время от времени лейтенант обращался к записям. Занятия продолжались. Кровь стынет в жилах, холод проник до мозга костей. Какое там внимание... Пытке, казалось, не будет конца...

Но вот лейтенант Патаман опустил на ремни планшетку, медленно, как-бы нехотя, отвернул одеревенелыми пальцами в черной перчатке обшлаг рукава, взглянул на часы. «Разойдись!» Курсанты бросаются в стороны. Только после этого командир взвода счел для себя возможным сойти с места и начал шагать в снегу, глухо бренча шпорами. Кружатся, подхваченные ветром, снежинки. Скрыла поземка недалекие дома на Лебединской дороге. Курсанты толкают друг друга, тщетно пытаясь согреться. Кому-то удалось зажечь спичку, все потянулись с папиросами к огоньку. До обеда еще три часа и два – до конца занятий.

Физическая подготовка курсанта? Ежедневно, помимо гимнастики, кросс – три километра. В 6 часов 15 минут утра стоит густая ноябрьская темень. Снег еще не выпал, но тепла уже нет и в помине. Взвод курсантов в свете фонарей дышит на бегу белым паром. Гуськом на выход через КПП. Если температура не ниже минус семи, форма одежды – майка, трусы, спортивная обувь. За дорогой сердобольные старушки, начинавшие торговлю ни свет, ни заря, суют нам яблоки, орехи, груши. Женщины – матери, чувства им дороже денег. Но никаких угощений! Только на возвратном пути. Помкомвзвода Оленичев непреклонен и никому не простит ослушания.

* * *

– Молодцы,– хриплым басом возвещал всем Гаранин. И нельзя понять, в похвалу ли, в порицание.– Еще... для верности, раз-другой. Не отставать!

Командиру 2-го огневого взвода нельзя отказать в настойчивости. Он не сбавил шаг, пока орудийные расчеты не добились нужного темпа. Сорок минут неистового состязания одного с пятьюдесятью – пример, действовавший даже на тех, кто выдохся совсем. Но вот их уже только семь – четыре из расчетов и три водителя. Гаранин привел их к буссоли. Этих людей, по его мнению, нужно учить отдельно.

– Я займусь вами,– объявил командир 2-го огневого взвода,– чтобы не компрометировать тех, кто носит по праву артиллерийские эмблемы.

Появление телефонистов заставило Гаранина отложить свое намерение. Включение телефонных аппаратов, проверка исправности линии займет не более двух-трех минут. Гаранин подал команду, предусмотренную правилами подготовки орудий к ведению огня с закрытых позиций – приступить к выверке прицельных линий и нулевых установок.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю