Текст книги "Ветер богов"
Автор книги: Василий Ефименко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)
Эдано назначили командиром отделения, в которое вошли оставшиеся в живых летчики и механики его звена. Поздно вечером им выдали карабины, патроны, гранаты, каски, продукты – всё необходимое для стрелка-пехотинца. Спать все улеглись в дубняке, на склоне ближайшей к бывшему аэродрому сопки.
С утра они начали обучаться приемам пехотного боя. Сначала стреляли по мишеням. У Савады результаты были хуже всех. Он виновато протирал очки и сокрушался, что, будучи лучшим механиком, оказался на последнем месте как стрелок. “Атаковали” сопку, рыли окопы, переползали, маскировались. К вечеру все смертельно устали. И каждый с тревогой поглядывал на восток, где второй день шли бои. Русские самолеты над отрядом больше не показывались.
На следующий день разнесся слух, что русские заняли города Пограничная, Дуняин, Мулин. В сторону Муданьцзяна пролетели краснозвездные самолеты. Доносились глухие взрывы, после которых в небо поднимались новые столбы дыма. Савада, со слов шофера полковника, рассказал Эдано, что на дорогах творится нечто невообразимое. С востока сплошным потоком двигаются машины и мобилизованные у населения повозки с ранеными, бредут толпы беженцев, их безжалостно оттесняют за обочины дорог колонны, двигающиеся к фронту. “Ничего не поймешь”, – жаловался шофер.
…Тринадцатого августа советские войска подошли к предместьям Муданьцзяна, и полковник получил приказ отправить отряд на помощь частям, оборонявшим город.
В поросшей мелким кустарником пади отряд выстроился и ждал полковника Такахаси. Эдано обратил внимание, что на правом фланге стояло человек двадцать солдат, ефрейторов и унтер-офицеров с бамбуковыми шестами в руках. На поясах висели мины и пакеты со взрывчаткой, а на левой руке у каждого была повязана белая лента из марли.
– Кто такие? – шепотом спросил он у Савады.
– Эти? Сухопутные камикадзе. Шесты для мин, на поясах взрывчатка. Обязались подорвать русские танки. Смертники…
– А, вот оно что…
Подошел полковник, раздалась команда “смирно!”.
Такахаси держался прямо, и его лицо было необычно сурово.
– Господа офицеры, солдаты! Нашему отряду выпала высокая честь. Наконец-то и мы обнажим оружие, защищая нашу священную империю. Врагу удалось прорвать укрепления, и он подходит к городу. Наши доблестные войска, применяя подвижную оборону и нанося противнику огромные потери, отходят на заранее подготовленные рубежи. Всё идет по плану. Здесь, на полях Маньчжоу-Го, враг, несомненно, будет разбит и победные знамена императорской армии ещё взовьются над вражескими городами, над его землей!
По команде полковника отряд повернул направо и форсированным маршем двинулся к Муданьцзяну. Повел их капитан Уэда.
На месте осталось человек сорок – все, кто служил в первой и второй эскадрильях Рослый Эдано оказался правофланговым.
Полковник посмотрел вслед удалявшейся колонне и обратился к оставшимся:
– Вам, воины, выпала ещё более почетная задача. Вы станете мстителями и нанесете врагу самые опасные удары, удары в спину. Приказываю по двое-трое рассредоточиться вдоль дороги Муданьцзян – Хэньдаохэцзы. Пропускать крупные колонны, части и подразделения. Но уничтожать каждую машину, всё живое, изолировать вражеский фронт от его тыла. Это будет большая помощь нашим доблестным войскам. Действуйте храбро, мудро и неотразимо. Держитесь стойко до возвращения наших победоносных войск. Пароль для всех “Гора”, отзыв “Река”. Уверен: каждый из вас будет достойным воином. Молю богов о ваших успехах!
Глава пятая
1
– Ну, на этот раз нам не вывернуться, – вздыхая, пробормотал Савада.
Место для засады ему и Эдано было определено на склоне сопки. Остальных послали дальше на Хэньдаохэцзы, на каждом километре оставалось по два-три человека, обреченных на гибель.
Когда колонна тронулась, механик иронически произнес:
– В создавшейся ситуации для нашего народа выход может быть только один, продолжение решительной священной войны…
Процитировав, таким образом, слова из обращения господина военного министра, которое им зачитали утром, он плюнул и стал карабкаться на сопку.
– Я, между прочим, полагал, – начал он, когда они уселись в орешнике, – что за всю войну мне ни разу не придется лицом к лицу столкнуться с противником. Такова судьба механиков. Нашего брата чаще всего разносит авиабомбами.
Эдано промолчал. С их наблюдательного пункта хорошо был виден поворот дороги, откуда могли показаться русские.
Ни один человек там не мог проскользнуть незамеченным.
Савада напился воды, завинтил флягу, достал сигарету, закурил и продолжал рассуждать:
– Мне повезло больше других. Я – авиамеханик – буду сам убивать. Тем более, что я, наверное, самый плохой стрелок в императорской армии…
– Перестань ныть! – лениво отозвался Эдано.
– А чего мне радоваться, – начал горячиться Савада, – как же, буду сейчас как идиот кричать “банзай!”. С какой радости? Оставили нас тут на верную гибель.
– Ты мне друг, но учти… Свой долг должен будешь выполнить! – строго предупредил Эдано.
Механик раздраженно вскочил.
– Всю жизнь с меня драли шкуру, и ещё, оказывается, я кому-то должен? Должен отдать свою жизнь? А почему?..
– Будь наконец мужчиной. Ты воин!
– А спрашивал меня кто – хочу я быть воином? Я механик, – он протянул руки к Эдано. – Этими руками я могу много делать полезного. Зачем мне эта земля? – топнул он ногой. – Кому она нужна? Мне? Тебе?..
– Перестань. У нас нет выхода. Не в плен же сдаваться.
– В плен? – Савада нахмурился. – Я об этом не думал.
– Ты знаешь сам – русские не церемонятся с пленными.
– Достаточно того, что я видел, как расправляются с пленными наши, – с горечью согласился Савада, снова усаживаясь на землю. – Даже печенку у живых вырезают. Почему русские должны быть лучше? Скажи, ты слышал о боях с русскими на Номон-хане в тридцать девятом году? Тогда из дивизии Камацубары некоторые попали к русским в плен ранеными.
– И что случилось с ними? – заинтересовался Эдано. – Их поубивали?
– Нет. Лечили, а потом отправили домой.
– Не может быть!
– Я знаю, что говорю. Сын моих соседей был среди пленных.
– Может быть, русские поступили так для пропаганды?
– Всё может быть… На вернувшихся из плена наши потом надели колпаки позора. От парня-соседа отказались родители и жена. Я не хочу, чтобы и со мной так было.
Полчаса они лежали молча… Дорога опустела, всё вокруг затихло, даже птицы, пережидая зной, замолкли. Падь за поворотом дороги наполнилась испарениями, и её очертания стали расплывчатыми, зыбкими. Эдано показалось, что никакой войны нет и они с Савадой просто отдыхают под орешником, который упорно боролся за южный склон сопки с зарослями дубняка. Интересное растение дубняк, размышлял Эдано. Даже в обжигающую зимнюю стужу он не теряет листьев, которые становятся сухими и жесткими. Листья, если их поджечь, горят, как порох. И всё же, даже перезимовав, листья опадают, уступают место молодым, здоровым, а дубняк разрастается ещё гуще. Где-то на этих опавших листьях останутся тела Савады и его. И никто не узнает, как они приняли смерть… Савада прав. Ни к чему ему, Эдано, эти сопки, поросшие орешником и дубняком.
У себя на родине он и не знал о их существовании, как не знают о его существовании русские, которые появятся вон из-за того поворота. И он в них будет стрелять, как стрелял тогда, на Лусоне, в хука, засевшего в кроне дерева. Тогда он не видел цели, здесь она будет как на ладони. Там он ответил на выстрелы, здесь начнет первым. И ничего нельзя изменить. Ничего!..
Оторвавшись от своих размышлений и бросив ещё один взгляд на пустынную дорогу, Эдано спросил механика:
– Так с чего мы начнем, умудренный жизнью?
– Во-первых, нам нужна нора или укрытие. Не каждый день на “священной земле” сухо.
– Соорудим шалаш?
– Согласен!
Утром следующего дня они всё чаще с тревогой посматривали в сторону Муданьцзяна. С рассвета дорогу заполнили отступающие части. Солдаты шли понуро, еле волоча ноги. Устали они, видно, смертельно и двигались из последних сил. Многие были перевязаны, на марле выступали пятна крови. Некоторых вели под руки.
Между колоннами шли толпы горожан, кто в чём был, покинувших домашние очаги. Они тащили какие-то свертки, узлы. Маленькие дети, привязанные к спинам матерей, заливались плачем. Это были, возможно, матери, жены и сестры тех, кто шагал сейчас в строю и не смел выйти, чтобы помочь. Мирные жители, окончательно потерявшие силы, сворачивали с дороги и уходили в сопки.
Друзья лежали под развесистым кустом лещины и смотрели на отступавшие колонны.
К полудню поток войск и беженцев стал сокращаться и наконец иссяк, как мелкий дождевой ручей. А ещё через несколько часов далеко у Муданьцзяна раздался гул, который всё нарастал… Тучи пыли взвились над дорогой. Вот из облака пыли показался первый русский танк, второй, десятый, тридцатый… На танковой броне сидели десантники. Двигались самоходные орудия, мощная артиллерия на тракторной тяге, бронетранспортеры и бесконечное число грузовых автомашин с солдатами в кузове. С воздуха колонну прикрывали волны краснозвездных самолетов. Эдано невольно поежился. Шла грозная лавина стали и огня, шла армия победителей.
Эдано и Савада затаились, прижались к земле, чувствуя свое бессилие. Ничего они не могут изменить, ничему не могут помешать. Иногда движение колонн надолго прерывалось, потом всё как бы начиналось снова. Саваду особенно поразила какая-то неотразимость в движении колонн. Наметанный глаз механика заметил многое: и пулеметы, которые с каждого грузовика направлены были в обе стороны от дороги, солдат, вооруженных винтовками с оптическими прицелами, зорко осматривавших окрестности.
И Савада и Эдано понимали, что перед ними не только сила, но и уверенность. Уверенность, что никто не способен остановить этот наступательный порыв.
2
Капитан Уэда возглавлял отряд, посланный на помощь защитникам Муданьцзяна. Он шел подчеркнуто размеренным шагом привычного к маршам и тренированного офицера. И, глядя на его бесстрастное лицо, никто из подчиненных не мог догадаться, как тяжело на душе у капитана.
Уэда с горькой усмешкой вспомнил хвастливые разглагольствования подполковника Коно, так лихо громившего русских на штабных учениях. Вот тебе и победные знамена императорской армии над русскими городами! А победоносный поход до Урала, на горных хребтах которого они должны были встретиться с немецкими союзниками? Арийцы Востока и Запада… Уэде вдруг показалось, что всё это: разгром отряда русской авиацией, глухие раскаты орудий у Муданьцзяна, лощина, по которой он вел сейчас солдат, – всё это кошмарный сон, и нужно только сделать усилие, чтобы проснуться…
Капитан вспомнил последний разговор с полковником Такахаси. Тот был мрачен и сдержан.
– Я получил приказ отправить основную часть отряда в Муданьцзян, – медленно выговаривал слова Такахаси. – Подполковника Коно нет. Меня отзывают в штаб армии, и командиром я назначил вас. Летать нам, очевидно, больше не придется.
Такахаси достал платок и вытер потное лицо. Он волновался, был растерян и не скрывал этого от Уэды.
– Поймите, капитан, – продолжал он, – именно сейчас, здесь, на полях Маньчжурии, решается судьба всей войны. Опираясь на Маньчжурию, её ресурсы, мы бесконечно долго могли бы оказывать сопротивление американцам. Но русские… Они понесли большие потери, когда штурмовали наши укрепрайоны, но, к сожалению, их это не остановило. Сражение за Муданьцзян будет упорным, и именно этот город должен стать пунктом, перед которым остановится волна наступления красных. Я это говорю вам, – устало закончил полковник, – чтобы вы поняли, какая ответственность ложится на наш отряд.
Теперь Уэда вел отряд под стены Муданьцзяна. Возможно, это его последний путь.
Очнувшись от горьких мыслей, Уэда остановился. Вынув планшет, он сверил по карте маршрут, и отряд свернул в лощину, протянувшуюся на несколько километров почти до самого города. Грохот битвы у Муданьцзяна становился всё громче и громче. Через несколько сот метров Уэда услыхал шум танковых моторов.
Он повернулся к шедшей сзади колонне и, подняв руку, остановил её.
– Воины! – крикнул Уэда. – На помощь нам идут танки. Это начало контрудара, которым мы отбросим наглого врага!
Он не успел закончить своего обращения, как лицо стоявшего перед ним подпоручика исказилось, и тот истошно закричал:
– Танки, господин капитан, танки!
“Чего он так?” – удивился капитан и, обернувшись, тут же замер. Из-за поворота лощины, грохоча гусеницами, показался танк с красной звездой на башне, и его длинная пушка медленно и неумолимо направлялась прямо на Уэду.
“Русские? Откуда? Обошли!” – понял капитан и, крикнув: “В укрытие!”, бросился в дубняк. Одновременно раздался оглушительный выстрел пушки, татаканье танкового пулемета.
Колонна отряда мгновенно рассыпалась, оставив на траве убитых и раненых. Капитан не успел даже сообразить, как поступать дальше. Но тут же он заметил, как, не ожидая его приказа, по кустам к танку поползли смертники. Тщательно маскируясь, они пробирались к стальной громадине, загородившей, казалось, всю лощину.
“Какие молодцы. Герои!” – подумал Уэда, напряженно наблюдая за ними, но не находя в себе сил, чтобы подняться из-за спасительного куста. Вот они всё ближе и ближе к танку, вот почти рядом. Вот сейчас… Но внезапно со склонов лощины раздались автоматные очереди, и двое смертников неподвижно застыли на земле.
На месте третьего поднялся фонтан земли – автоматная очередь попала во взрывчатку.
“На танке десант, – догадался Узда – Они нас здесь перебьют. Надо атаковать!”
Внезапно раздался взрыв. Смертник, бросившийся из кустов к танку и тут же прошитый автоматной очередью, успел всё же сунуть под гусеницу медленно двигавшейся громадины шест с миной. Остановившуюся машину стал огибать другой танк, а автоматный и пулеметный огонь со склонов лощины усилился.
“Немедленно выбираться из лощины. Это западня'” – подумал Уэда и, подняв ракетницу, показал дымным следом ракеты направление атаки. Выхватив пистолет и крикнув “В атаку!” – он бросился вверх по склону, уверенный, что все оставшиеся в живых ринутся за ним. Тяжело дыша, он скользил по траве, цеплялся за кусты, торопясь увидеть врага. Вот, кажется, в кустах мелькнула зеленая тень, и Уэда поднял пистолет. В тот же момент что-то тяжелое обрушилось ему да голову, и капитан, теряя сознание, покатился по склону к подножию сопки.
Он пришел в себя от резкого запаха. Кто-то поднес к его лицу ватку с нашатырным спиртом. Капитан с усилием отстранил от себя источник резкого запаха и открыл глаза. Над ним, наклонясь, стояла русская девушка в военной форме и с большой сумкой, висевшей сбоку. Рядом стоял светловолосый русский солдат в зеленом пятнистом комбинезоне. Он с любопытством смотрел на капитана, держа наготове автомат.
Солдат, обращаясь к Уэде, повел стволом автомата и что-то повелительно крикнул.
Капитан понял: русский требует, чтобы он встал. Уэда приподнялся, сел и посмотрел вокруг: танк всё ещё стоял на месте, и около него возилось несколько русских. Глубокие следы гусениц свидетельствовали о том, что остальные танки прошли дальше. По дну лощины валялись трупы японских солдат.
Значит, всё. Вот он, роковой момент смерти, – мелькнула первая мысль. Отряд разгромлен, а он, Уэда, капитан императорской армии, в плену Какой позор! Он погубил отряд. Но кто мог ожидать, что русские окажутся здесь, в тылу защитников Муданьцзяна. Ведь полковник Такахаси говорил, что линия обороны города непреодолима для русских.
“Бой за город идет с прежней силой, – Уэда прислушался к гулу битвы. – Как же русские смогли оказаться здесь?”
Ну что ж, пусть этот русский не подумает, что он, Уэда, прус и боится смерти.
Капитан с трудом встал на ноги, ожидая каждую секунду выстрела. Он всё же не выдержал напряжения и зажмурился. Но по нему никто не стрелял, и Уэда снова открыл глаза. Русский, оказавшийся на целую голову выше его и раза в два шире в плечах, махнул рукой, указывая направление, и капитан покорно двинулся, чувствуя, как его силы крепнут с каждым шагом.
Идти пришлось недолго. В тени высоких деревьев стояло несколько штабных автомашин, и русский остановил Уэду. Он опять что-то крикнул, и вскоре к ним подошел рослый офицер.
“Майор”, – понял по погонам Уэда и подтянулся, расправив плечи и стараясь сохранить достоинство.
– Молодец, Русаков! Как это тебе удалось его живым схватить? – обрадовался майор.
– Без памяти был. Я думал – убитый, а Наташа, спасибо ей, в чувство его привела.
– Это ты его стукнул?
– Никак нет, товарищ майор. Не я. Ежели бы я – он не поднялся бы. У меня в бою рука тяжелая. Вот его документы.
Майор сел за походный столик под деревом, достал из сумки лист чистой бумаги и, повернувшись к Уэде, спросил по-японски:
– Фамилия и звание?
Капитан вздрогнул, услышав вопрос, заданный на родном языке, и тотчас же ответил.
– Какой части? – последовал второй вопрос.
Уэда помолчал, колеблясь, а потом сухо произнес:
– Я офицер. Присягал императору. Буду отвечать только на вопросы, касающиеся меня лично.
– Вот как? – иронически произнес майор. – Он развернул документы Уэды. – Всё равно. Капитан Уэда, войсковая часть семьдесят три тысячи восемьсот пять. Знаю, знаю, – продолжал он. – Авиаотряд полковника Такахаси. А где же сам полковник? Жив? Вот, оказывается, куда вас бросили. Вы давно в армии? Кадровый офицер?
Капитан Уэда рассказал свою биографию, обстоятельства пленения, подчеркнув, что его оглушили, но на остальные вопросы отвечать отказался, мужественно готовясь к пыткам и избиениям.
– Ну что ж, – закончил разговор майор. – Не хотите отвечать – не надо…
Капитан Уэда провел бессонную ночь. Что его не собираются убивать, он догадался. Но ведь сам он не просил пощады! Он не струсил, готов был отдать жизнь на поле боя… Но такова, видно, судьба.
Потом прошел ещё день, второй, третий… Уэду никто не тревожил. Он томился неизвестностью. Что обещанный полковником Такахаси контрудар не состоялся, он понял сразу. Установилась звенящая тишина, такая резкая и, казалось, противоестественная.
“Значит, Муданьцзян, который должен был стать поворотным пунктом в войне с русскими, пал. Всё кончено”, – с тоской размышлял Уэда.
Утром в соседнюю палатку принесли четырех раненых японских солдат, и Уэда мучительно вглядывался, надеясь увидеть знакомое лицо и боясь этого. Он с недоумением наблюдал, как внимательно осматривал раненых русский врач… Потом раненых увезли куда-то на санитарной машине.
Наконец за Уэдой пришел солдат и снова отвел его к майору. Советский майор сидел усталый, его обмундирование пропылилось. Он поднял глаза на Уэду и спокойно произнес:
– Вот что, капитан. Советские войска прорвали японские укрепления на всем фронте, разгромили основные силы Квантунской армии и быстрыми темпами продвигаются в глубь Маньчжурии. Видя бессмысленность дальнейшего сопротивления, ваш император издал указ о капитуляции. Война окончена, но, как это ни странно, некоторые ваши генералы нарушают указ своего же императора. Они продолжают сопротивление, бессмысленно губят солдат – ваших соотечественников.
Уэда растерялся. Указ императора о капитуляции? Не может быть! Это невозможно. Может быть, русский офицер обманывает?
– Я не верю, господин майор. Это немыслимо!
– Не верите? – усмехнулся майор. – Что ж, послушайте!
Он поднялся и жестом пригласил Уэду идти за собой. Плохо соображая, Уэда последовал за ним к штабной автомашине. Показывая на приемник, майор приказал:
– Включайте. Он настроен на Токио.
Уэда повиновался – включил приемник и сразу же услыхал слова указа…
– Слушайте ещё раз, – предложил майор, – а вот текст, уже записанный нами. Сверяйте! – Он протянул Узде листки бумаги.
Уэда, опустив голову, выключил приемщик.
– Ну вот что, – строго произнес майор, – вы теперь должны понять, какое преступление делают те, кто не складывает оружия. Из-за кучки безумцев гибнут люди. И не только солдаты. Гибнут женщины, дети, старики. Мы же знаем, что они бежали из Муданьцзяна в сопки, поверив росказням о наших жестокостях. Много суток они скитаются, может быть, без пищи, воды. Неужели вы, капитан, не поможете нам спасти их? Это ваш долг!
Уэда продолжал молчать. Происшедшее ошеломило его, и он не понимал, что от него требует советский майор.
– Ну ладно, – устало закончил майор. – Впереди всё равно ночь. Хорошенько подумайте, и тогда мы завтра решим, как нам быть.
3
Утром Эдано и Савада вернулись на свой наблюдательный пункт. На дороге происходило то же, что и вчера.
Солнце поднялось уже довольно высоко.
Практичный Савада сказал другу:
– Надо искать воду, Эдано. Я попытаюсь.
– Пошли вместе.
Они перебрались через вершину сопки. Мало ли среди сопок лощин, на дне которых текут ручейки?
Первая лощина на их пути оказалась совершенно сухой, и они начали взбираться на другую сапку. Перевалив её, они обрадовались, увидев у её подножия буйную зелень, которая обещала им воду. Но едва стали опускаться с сопки, как рядом, за кустами, раздался полный отчаяния крик женщины.
– Помогите, помогите! – кричала японка.
Не раздумывая ни минуты, Эдано и Савада бросились на помощь. Первым сквозь кусты продрался низкорослый механик, за ним на поляну выскочил Эдано и увидел, что какой-то японец-военный борется с женщиной. Он срывал с неё одежду.
– Стой, мерзавец! – крикнул Савада, вскидывая карабин. Незнакомец так оттолкнул женщину, что она упала, и юркнул в кусты. Савада выстрелил ему вслед раз, другой. Механик действительно был плохим стрелком, и насильник скрылся.
Женщина лежала лицом вниз, её волосы были распущены, плечи оголены. Что-то знакомое почудилось Эдано в её облике, и не успел Савада приподнять ей голову, как он догадался: Ацуко!
Она открыла глаза и долго всматривалась в наклонившихся над ней людей. Потом в её лице что-то дрогнуло, на щеках выступил румянец. Скрестив руки на обнаженной груди, она опросила шепотом:
– Эдано-сан?..
Они помогли ей подняться Ацуко окончательно пришла в себя и начала свой горестный рассказ:
– Мы бежали из города, кругом взрывы, пожары… В соседнем доме офицеры сами убили своих жен и детей. Зачем? Нас собралось здесь человек тридцать – все те, кто успел уйти. Дороги не знаем. Кто о нас позаботится, если своих собственных детей убивают? Не надо было бежать… Я вот пошла за водой. А тут на меня набросился Нагано…
– А, сволочь! – заскрипел зубами Эдано.
– Послушайте меня, – чуть не плакала Ацуко. – Не оставляйте нас!
– Нет, Ацуко, остаться мы не можем, – твердо ответил Эдано. – У нас боевая задача. Война!
– Война, война… – повторила женщина. – А мы?.. Будьте все вы прокляты! – глухо крикнула она и метнулась в кусты…
Летчик и механик не стали её догонять. Они долго стояли рядом, боясь нарушить молчание. Первым не выдержал Савада:
– Права она. Будь проклята такая жизнь, когда люди убивают своих жен и детей! – Он рукавом вытер покрытый потом лоб.
Каждый думая о своем, они до вечера просидели около шалаша.
Наступила ночь, и снова утро.
…Савада открыл банку консервов. Они поели… Тщательно проверив оружие, патроны, вставили запалы в гранаты и двинулись на свой пост.
По дороге прошли два бронетранспортера, сопровождавшие небольшую колонну грузовиков. Потом снова надолго замерло всякое движение. Наконец вдали на дороге возникло небольшое облачко пыли. Шла одиночная машина.
– Наша! – сквозь зубы проговорил Эдано и тщательно приладил карабин на упор.
Савада снял очки, не торопясь протер их, разложил обоймы и тоже примерился к карабину. Машина приближалась. Судя по высокому кузову, это был автомобиль специального назначения.
– Наверное, связь или ремонтная, – высказан своё предположение механик.
Автомашина проехала несколько сот метров и, развернувшись, остановилась. Задняя часть её кузова выглядела как-то странно, а на крыше виднелись какие-то рупоры.
Вдруг с дороги раздались металлические оглушительные звуки. Потом явственно стали слышны слова диктора:
– Чуи! Чуи! Внимание! Внимание! Офицеры и солдаты отряда Такахаси! Вчера император Японии подписал эдикт об окончании войны. Вам его зачитает ваш начальник штаба капитан Уэда. Слушайте, слушайте!
– Как? – воскликнул Савада. – Это – обман?!
Но тут раздался хорошо знакомый им обоим, только неестественно громкий голс капитана Уэды:
– Офицеры и солдаты отряда Такахаси! Я, начальник штаба капитан Уэда, зачитаю эдикт его величества о прекращении войны, переданный по радио. – После небольшой паузы Савада и Эдано услышали дальше: – “Мы повелеваем правительству империи известить Америку, Англию… Советский Союз… о принятии нами их совместной декларации… Предостерегаем вас от опасности… Ущерба, который может быть нанесен безрассудной горячностью”… Боевые друзья, – продолжал Уэда уже от себя, – унтер-офицеры Эдано, Нагано, Адзума, все, кто меня слышит. Приказываю вам сложить оружие. Воля императора…
– Офицеры и солдаты! – заговорил по-японски кто-то другой. – Советское командование гарантирует вам жизнь, безопасность, возвращение на родину после заключения мирного договора. Выходите на наш голос, являйтесь в распоряжение любого подразделения Советской Армии. Наше командование гарантирует вам полную безопасность! Повторяем наше обращение. Внимание! Внимание…
Эдано и Савада ошалело смотрели друг на друга. То, что они услышали, казалось невероятным, невозможным. Но оба они хорошо узнали голос капитана Уэды и понимали: заставить его говорить против воли никто бы не смог.
Савада вскочил на ноги, швырнул прочь карабин. Он рыдал и смеялся, вырывая руками пучки травы: “Конец войне! Конец!..”
Эдано не знал, как себя вести…
Савада наконец успокоился, вытер лицо, тщательно почистил одежду, снял очки, протер стекла и будничным голосом сказал:
– Пошли к машине, Эдано! Немедленно! – И, не оглядываясь, стал спускаться с сопки напрямик – к дороге.
Эдано, минуту поколебавшись, пошел следом.
4
Около машины собралась небольшая группа людей. Из зарослей вышли ещё двое… Первым, кого они увидели, подойдя ближе, был Адзума. Он растерянно улыбался. Эдано и Савада бросили свои карабины и подсумки с патронами на выросшую у обочины кучку оружия… К машине из-за деревьев подошел взвод солдат с подпоручиком во главе. Они тоже молча сложили оружие и толпой сгрудились вокруг офицера. Все бросали любопытные взгляды на солдата, сидевшего за рулем, веснушчатого русского паренька в выцветшей гимнастерке. Он безмятежно покуривал, показывая всем своим видом, что сбор военнопленных дело обычное и ничего особенного он в этом не видит.
Эдано и Савада, как и все, ждали, что будет дальше. Сейчас они попали в какой-то другой мир. Даже дорога, которую они изучали несколько дней, теперь выглядела иначе – чужой и незнакомой. Пленные стояли толпой, но все они были, как никогда, далеки друг от друга. Раньше всех их сковывала, объединяла армейская дисциплина. А теперь… Каждый ощущал своё одиночество и незащищенность.
Дверца кабины открылась, и из машины вышел высокий, светловолосый офицер с широкими погонами на плечах. За ним, вытирая потное лицо, следовал капитан Уэда. Все, кто успел присесть на обочину дороги, мгновенно вскочили на ноги.
Советский майор казался особенно высоким и внушительным рядом с низкорослым капитаном. Он расправил складки гимнастерки за широким поясом, распрямил массивные плечи и неожиданно для всех заговорил по-японски:
– О, вас тут порядочно набралось. Это всё ваши? – обратился он к капитану Уэде.
– Нет, господин майор, – поспешил ответить тот, окинув взглядом собравшихся у машины. – Наших мало. Дальше их будет больше.
– Передохнем, аппаратура остынет, и тронемся дальше, – решил майор, достал сигарету, закурил и, улыбнувшись своим мыслям, заметил: – Из вас вышел бы хороший диктор, капитан. Вы кадровый военный?
– Я из запаса, господин майор. Служил инженером.
– Ну, тогда дело проще. За войну столько везде разрушений, что работы для инженера хватит! Да и всем хватит. Строить лучше, чем воевать. А кто этого не умеет, придется переучиваться. С войной покончено!
Эдано, как и все остальные, напряженно прислушивался к разговору офицеров – русского и японского, ещё недавно разделенных стеной огня. Советский офицер удивлял его своим поведением. Он ни разу не повысил голоса, не показал военнопленным высокомерия или пренебрежения. “Странно, – подумал Эдано, – их здесь двое-трое, а чувствуют они себя спокойно. Будь на их месте подполковник Коно, он вел бы себя иначе”. Ещё более удивился Эдано, когда Савада, тщательно одернув китель, направился к офицерам и по-уставному обратился к капитану:
– Господин капитан! Ефрейтор Савада просит разрешения обратиться к вам!
– Слушаю тебя, ефрейтор, – устало ответил Уэда. – Только я ведь ничего не решаю.
– Я просто хотел спросить, – продолжал механик, и шрам на его щеке побелел, выдавая волнение, – как насчет женщин и детей? Им тоже можно выходить из сопок?
– Не знаю, ефрейтор. Моя задача – собрать отряд.
Но тут и разговор вступил советский майор:
– Где находятся беженцы? Можете показать?
– Здесь, за сопкой, человек тридцать…
– Нужно немедленно их выручить. Женщины, дети, – повысил голос майор, – ни в чём не виноваты. Если бы они знали, каковы мы на самом деле, то не бежали бы из Муданьцзяна. Среди ваших офицеров нашлись изуверы, уничтожившие собственные семьи. Дойти до такой дикости… – Майор отбросил окурок и повернулся к пленным. – Подпоручик, постройте своих солдат! – приказал он.
Взвод выстроился, стараясь не ударить лицом в грязь перед чужим офицером.
– Солдаты! – обратился майор к взводу. – Для вас война кончилась. Разговоры о том, что русские плохо обращаются с пленными, – ложь. Сейчас ваш командир отведет вас в город Муданьцзян. Вас никто не тронет. В Советском Союзе гуманно обращаются с пленными…
Когда солдаты зашагали по дороге на Муданьцзян, русский майор сказал Уэде:
– Займемся беженцами, капитан. Вам они больше поверят. Пусть ефрейтор покажет вашим солдатам, где прячутся женщины с детьми… И побыстрее, чтобы я долго здесь не задерживался.
Капитан Уэда и Савада отозвали нескольких солдат и двинулись за сопку. Майор проводил их взглядом, посмотрел на дорогу. Сопки, сжимавшие ее, казались пустынными. Но майор твердо знал, что где-то там сидят обреченные на смерть остатки отряда Такахаси. Они готовы к нападению, стрельбе и убийствам…
– Унтер-офицер! – приказал он Эдано. – Возьмите карабин и смотрите внимательно вокруг. Как бы не выскочил из кустов какой-нибудь идиот-смертник. Пока с ним разберемся – беженцев напугаем!
– Слушаюсь! – автоматически ответил Эдано и поднял с земли первый попавшийся карабин. Он ничего не понимал. Ещё недавно он готов был стрелять по этой машине, а теперь охраняет её от своих… А молодец Савада! Как вовремя напомнил он о женщинах.
