Текст книги "Ветер богов"
Автор книги: Василий Ефименко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)
– Я – американец, сэр, – решился почтительно возразить побледневший нисей
Дайн разъярился ещё больше.
– Ха! Американец! Если завтра у меня не будет рабочих, я дам вам такой американский пинок, что вы забудете, откуда приехали. Понятно?
– Понятно, сэр, – стушевался нисей.
– А вы, Кросс, проконтролируйте и обеспечьте выполнение приказа. Всё!
Задание полковника, которое Кросс посчитал вначале легким, оказалось непредвиденно сложным. Понадобились сотни солдат, чтобы временно заменить уволенных. Он даже не представлял, что их столько понадобится. Но ещё сложнее оказалось найти замену уволенным в соседних деревнях и поселках. Можно было подумать, что в них нет ни одного человека, нуждающегося в заработке. Старосты деревень с посланцами Кросса говорили уклончиво, ссылаясь на разгар уборки урожая, выдвигали и другие причины. Только самому Кроссу знакомый помещик разъяснил суть дела. Помещик был уже сед, считал себя интеллигентом, бывал в Штатах, чем очень гордился.
– Понимаете, многоуважаемый господин подполковник, – говорил он, немного рисуясь тем, что ему довелось объяснить кое-что важному американцу, – у всех тех, кто служил на базе, вокруг, в каждой деревне, родственники. Это одно обстоятельство. Другое заключается в том… – на секунду замялся он. – Крестьяне ещё не осмыслили важность миссии, которую выполняет в нашей стране ваша доблестная армия.
– Понимаю, – согласился Кросс, – значит, надо обратиться в более отдаленные районы.
– Возможно, господин подполковник, это было бы лучше, хотя…
– Что хотя?..
В глазах помещика мелькнуло лукавство:
– Видите ли, я читаю американские газеты, даже побывал в вашей великой стране и знаю – у вас тоже бывают забастовки. Чтобы их сорвать, нанимают штрейкбрехеров – так, кажется, их называют, – а забастовщики их бьют. Верно я говорю?
Подполковник нехотя кивнул головой.
– Вот видите, – улыбнулся помещик и сразу же стал серьезным. – Так у вас, в вашей великой демократической стране. У нас всё это будет сложнее, простите за откровенность, я говорю доброжелательно, вам, возможно, придется прикреплять солдата к каждому рабочему, как только он выйдет за ограду… Ведь ваши американцы-рабочие бастуют против американца-бизнесмена, а в данном случае… Вы понимаете меня? Все мы очень огорчены, господин подполковник, – наши соотечественники оказались такими неблагодарными. Впрочем, что можно ожидать от темного мужичья? Они должны быть признательны вам. Ведь ваши выдающиеся представители настояли на земельной реформе, которая причинила столько боли нам, помещикам, а именно мы с глубокой старины являлись стражами порядка и благоденствия в деревне. Простите, я слишком злоупотребил вашим вниманием.
Разглагольствования помещика действительно начали надоедать Кроссу, но подполковник решил быть терпеливым – его собеседник был с ним более откровенен, чем другие. Только теперь Кросс начал понимать всю сложность поручения полковника Дайна. «Старый чурбан, – мысленно ругал он шефа, – ну чем ему помешали те два япса? Что они, хуже других мешки и ящики таскали?»
– Но все же, – решил он ещё раз уточнить, – неужели на самом деле в здешних деревнях нет свободных рук?
Помещик схитрил:
– Видите ли, господин подполковник, в нашей деревне, например, почти всей землей раньше владела наша семья и семья уважаемого Иноуэ-сана, и я мог бы указать пальцем на каждого, кому нужна была работа. Теперь же, после реформы… Люди стали другими, меньше считаются с законами. Даже те, кто не прочь бы пойти работать к вам, побоятся. Кому хочется быть избитым? Даже вся полиция нашей префектуры не сможет обеспечить их безопасность. От соседей не спрячешься. Потом профсоюзы… Вы помните, сколько во время праздника у вашей базы собралось пришлого народа?..
Подполковник уехал, и хозяин еще долго смотрел вслед его машине, не скрывая откровенного злорадства. Пусть амеко знают, как подрывать извечные порядки. А если забастовка продлится долго, можно будет найти крепких батраков и подешевле.
* * *
Через день у ограды базы появились полицейские патрули. Они отогнали от ворот пикеты забастовщиков. Рабочие беспрекословно подчинились – комитет строжайше предупредил их, чтоб не поддавались ни на какую провокацию. В деревнях и поселках специально выделенные агитаторы рассказывали о целях и причинах забастовки, призывали крестьян поддержать земляков-забастовщиков. Те охотно откликнулись на призыв, тем более что в последнее время распространился слух, будто американцы хотят расширить базу за счет крестьянских полей. Забастовку обещали поддержать рабочие Кобэ.
6
За пять лет весь персонал базы – от солдата до её командующего полковника Дайна – привык, что вся черная работа делается руками японцев. А тут возникли сотни самых неожиданных проблем: исчезли грузчики, ворочавшие груды тюков, – теперь тяжести легли на плечи янки; в мастерских замерли станки – не нашлось специалистов; солдаты сами взяли в руки метлы – прибирали территорию, чистили уборные; в офицерском клубе исчезли искусные повара, услужливые официанты; даже «пан-пан», всегда готовых к услугам янки, словно ветром сдуло из окрестностей базы. Более туго, многие поставщики свежего мяса, зелени и фруктов стали опасаться выполнять заказы американских интендантов. Даже Рябая, вздыхая и проклиная в душе забастовку, делилась своими опасениями со старостой: «Очень, очень неприятно. Такие убытки! Но разве можно рисковать? Я женщина одинокая, а от забастовщиков всего можно ожидать. Тот же Эдано – он был камикадзе, разве ему известен страх? Я знаю, что такое пожар… Конечно, у меня всё застраховано, но… Они могут поставить пикеты у моего дома».
Староста, как мог, успокаивал помещицу и намекал, что его старший сын способен обеспечить её безопасность, но Рябая пропустила эти намеки мимо ушей и ушла с твердым намерением держаться в стороне.
* * *
Полковник Дайн рвал и метал. Сопротивление японцев для него было неожиданным. Он назвал подполковника Кросса мямлей и рекомендовал ему стать смотрителем сиротского дома, что якобы больше соответствует его натуре. «Вам даже торговлю кока-колой нельзя доверить». Но самым неприятным для Дайна было внимание газет к забастовке. Падкие на сенсацию журналисты пытались получить у него интервью. Он категорически отказался, но корреспонденты компенсировали его отказ подробными беседами с рабочими, и те очень охотно разъясняли причины забастовки. На страницы газет попали факты, весьма неприятные для полковника. Всплыла и история гибели Намико. Газета писала об этом ехидно, витиевато, с намеками, формально обвиняя забастовщиков в отсутствии патриотизма:
«Нам непонятно, почему наши соотечественники, безропотно работавшие сверхурочно в годы войны, теперь отказываются поступать так же? Ведь дело идет об укреплении боеспособности оккупационных войск, которые стоят на страже нашей родины…
Разве офицеры и солдаты императорской армии были более тактичны в обращении с населением?
Тот же лейтенант Майлз прекрасно демонстрировал закалку и выносливость своих коллег. После дозы спиртного, которую принимал господин лейтенант, любой наш соотечественник не смог бы пошевелить пальцем и ему потребовалась бы помощь врача. Но господин лейтенант даже управлял своим «джипом» на изумительной скорости, преодолевая любые препятствия. То, что одним из подобных препятствий стала беременная госпожа Эдано, является, как установила наша полиция, следствием её собственной неосмотрительности. Она неоправданно полагала, что обочина дороги предоставлена для пешеходов. Так действительно и было в прошлом, но теперь, когда появилась более современная американская техника и такие закаленные люди, управляющие ею…
Нас очень огорчает отсутствие патриотизма у соотечественников».
Когда полковник Дайн ознакомился с переводами подобных статей, он окончательно вышел из себя.
– Чем вы ещё можете обрадовать меня? – сдерживая ярость, спросил он контрразведчика.
– Только вот этим, сэр! – невозмутимо ответил тот, подавая небольшой заостренный колышек из бамбука.
– Что за мусор?
– Из-за этого мусора, сэр, нам скоро придется впереди «студебеккеров» посылать каток или бульдозер. Такой колышек пропарывает шину, как стальной гвоздь.
– Черт возьми! Куда смотрит их полиция? Почему не принимает мер?
– Я уже связался с полицией, сэр. Но дорога длиной в пятьдесят километров, и на каждом километре деревушка или поселок. А такую «мину» может поставить любой мальчишка. Не может же полиция арестовать всех мальчишек.
Полковник помолчал, обдумывая создавшееся положение, потом решительно отрубил:
– Они меня ещё узнают. Свяжитесь с полицией и эмпи. Арестуйте их комитет за подрывную деятельность.
– Слушаюсь, сэр, но…
– «Какие еще «но»? – снова взорвался Дайн.
– Видите ли, сэр, арестовать их лучше было бы раньше. Ведь вы приказали всех уволить, и теперь забастовщики формально не имеют отношения к базе.
– Плевал я на все формальности. Выполняйте приказ!
– Слушаюсь, сэр! – сухо ответил контрразведчик. Пожалуй, из всех подчиненных полковника он был наиболее самостоятельным, так как обладал большими правами.
7
В тот же день Сатоки, Оданака, Эдано и другие члены профсоюзного комитета были арестованы и доставлены в Кобэ. Они готовились к такому обороту: заранее был создан «запасной» комитет. В него вошли Харуми, Умэсита и ещё несколько рабочих.
Арестованных комитетчиков поместили в камерах раздельно, и в тот же вечер начался допрос:
– А, Эдано-сан! Вот мы и снова встретились. Очень сожалею, что по такому поводу, – дружелюбно встретил Эдано знакомый уже следователь.
– Я тоже.
– Не ожидал, что такой человек, как вы, станет коммунистом и нарушителем законов. Это ведь из-за вас и вашего друга Оданаки началась забастовка?
– Вы же знаете, что дело обстояло иначе, господин следователь.
– Почему вы так думаете?
– Я верю в нашу полицию, – чуть улыбнулся Эдано, – она всегда всё знает. Наверняка среди членов профсоюза у вас есть свои люди.
– Наша полиция в комплиментах не нуждается, – лицо следователя стало вдруг официальным. – Забастовка началась после вашего увольнения. Вы это отрицаете?
– Нет, господин следователь. Действительно так. Но наше увольнение было лишь поводом, и бастовали мы ровно сутки.
– Сутки?
– Да! Нас потом всех уволили. Вам это известно.
– Да, известно, но ваши действия подрывают оборону государства и сурово наказываются.
Эдано приподнялся и, глядя в глаза следователя, твердо проговорил:
– Разве есть закон заставлять людей работать свыше положенного и не платить им? Разве есть закон, позволяющий иноземцам издеваться над нами, японцами, на нашей земле? Разве есть закон, разрешающий им убивать нас, как убили мою жену?
Следователь отбросил авторучку:
– Здесь неподходящее место, чтобы заниматься коммунистической пропагандой. Идите и подумайте, поговорим завтра. Надеюсь, одиночка и соответствующий режим помогут вам понять свою вину.
– Мой отец, господин следователь, просидел в тюрьме двенадцать лет и остался при прежних убеждениях, а я сын своего отца. Ещё раз заявляю: мы ни в чем не виноваты.
– Уведите! – махнул рукой следователь.
Оставшись один, он нервно провел ладонью по волосам. Ну как ему не везет! И так каждый раз, когда приходится вести дело, связанное с американцами! Зачем полковник Дайн всех уволил? Грубая работа, очень грубая. Не могут сами – хотя бы посоветовались: задним числом предпринимать что-либо труднее. Ведь есть же у Дайна умный человек, тот контрразведчик. Мог бы подсказать! Нет, недаром все амёко с базы называют полковника чурбаном. Попробовал бы американский чурбан сам запугать этого бывшего камикадзе, который стал коммунистом… Коммунисты! Как просто было с ними раньше. Никакого следствия, никаких открытых процессов, никаких статей в газетах. Поймал – и в тюрьму. А теперь… Вот когда бы пригодился случай с Майлзом. Можно было бы всех комитетчиков посадить. Теперь нельзя, – сами заявили: во всем виноваты уголовники, да ещё заезжие. Почему американцы никогда с ним не советуются и только затрудняют работу? Можно было бы подговорить тех двоих, которых завербовал он в их профсоюзе, избить какого-нибудь американца, пусть не лейтенанта, а сержанта или даже солдата, и вот тогда бы… Так нет, арестовали, привезли… Или подсунуть туда, где работали комитетчики, пакет взрывчатки. Да мало ли что мог придумать умный человек, имеющий опыт?
Следователь прошелся по кабинету, постоял у окна, глядя на непрерывную цепь автомашин, скользящих по улице, и, не оборачиваясь, буркнул:
– Введите следующего!
На другой день к полицейскому управлению пришли тысячи людей; они потребовали освобождения арестованных. Делегация рабочих пыталась пройти в помещение и передать письменные требования. К управлению с воем подкатывали машины с полицейскими: блюстители порядка строились в ряды и бросались, размахивая дубинками, на демонстрантов. Появились и пожарные машины: сильные, как удары бичей, струи воды ударили в толпу.
Следователь стоял у окна и с профессиональным знанием дела определял: «Эти с верфей, вот те студенты, а те из порта. Здорово работают, оперативно. Попробуй тут прижать комитетчиков по-настоящему. А вон газетчики и кинохроникеры появились. Ишь как трещат аппаратами, мерзавцы. Читатели любят такие снимки, тиражи газет растут, и владельцам наплевать на всё…»
* * *
Мало радовали события и полковника Дайна. Причина забастовки стала известна всем и особое неудовольствие вызвала у солдат. Об этом полковник знал из информации контрразведчика. А час назад позвонили из Токио, из штаба. Недовольный голос знакомого из отдела труда поинтересовался, что происходит на базе – об этом заговорили токийские газеты. Стараясь приуменьшить значение происшедшего, полковник коротко доложил о забастовке и принятых мерах. Знакомый из Токио помолчал, а потом вежливо посоветовал Дайну как можно скорее уладить конфликт: сейчас не время обострять отношения с населением, предстоят события, в которых Японии отводится важная роль. Это в интересах Штатов. Что же касается рабочих, то, очевидно, в ближайшее время у полковника будет полная возможность отыграться.
Полковник долго держал в руке умолкшую трубку телефона, пытаясь понять, что же происходит и что ему следует делать. Самолюбие его было уязвлено: не хотелось идти на попятную, но токийский знакомый обычно не давал пустых советов.
Полковник приказал вызвать своего заместителя Кросса и контрразведчика.
– Я обдумал создавшееся положение, – как всегда внушительно, начал он, поглядывая на подчиненных так, словно они одни были виноваты во всём, а он, Дайн, вынужден исправлять их ошибки, – и считаю, что с забастовкой пора кончать. Требования их не так уж велики – и сейчас нет смысла тянуть. Можно пойти на временное перемирие с япсами. Мы ими займемся в более удобное время.
Лицо подполковника Кросса выразило недоумение: «Чертов чурбан, заварил кашу, а теперь нам расхлебывать!»
Контрразведчик был спокоен, и, посмотрев на него, Дайн подумал: «Знает всё. Возможно, и последний разговор подслушал». Отогнав эту мысль, полковник продолжал:
– Я пригласил вас, чтобы совместно выработать формулировку, которая была бы приемлема для нас.
Физиономия Кросса выражала полное непонимание, и Дайн досадливо поморщился. Затянувшееся молчание нарушил контрразведчик:
– Разрешите, сэр? По моему глубокому убеждению, виновником всего является Джон Иосивара, нисей. Хотя он и имеет американский паспорт, но не может считаться полноценным американцем, как и все цветные или полуцветные. Он ввел в заблуждение меня, вас и остальных офицеров.
Полковник мгновенно оценил подсказанный контрразведчиком выход: вся вина ложилась на единокровца япсов, и пусть они проклинают его сколько хотят.
– Правильно. Я и сам так думал. Немедленно увольте этого типа и отошлите в штаб. Пусть там разбираются с ним.
Дайну и в голову не приходило, что контрразведчик ловким ходом убирал человека, в котором подозревал своего тайного конкурента по одной из параллельных служб.
– Свяжитесь с полицией, – приказал на прощанье полковник, – и соответственно информируйте.
* * *
И снова следователь-японец сидел в знакомом кабинете контрразведчика-янки. Только на этот раз прием был более вежливым.
– Понимаете ли, – с наигранным недоумением произнес хозяин кабинета, – вся история с забастовкой, как мы выяснили, не стоит и выеденного яйца. Во всем виноват наш служащий нисей Джон Иосивара. Знаете ли, эти нисей – неполноценные американцы…
– И плохие японцы, – с готовностью согласился следователь.
Контрразведчик бросил взгляд на собеседника.
– Возможно. Так вот, командование базы, разобравшись в ситуации, решило переговорить с профсоюзным комитетом и уладить конфликт.
– Понятно. Их нужно выпустить?
– Да. Сегодня же. Вы не выдвигали перед ними каких-либо других конкретных обвинений, кроме забастовки?
– Пока нет… Вы разрешите мне высказать свое личное, возможно, и не очень компетентное мнение? Знакомство с вами и восхищение вашей великой страной придают мне смелости…
– Можно конкретнее, – поморщился контрразведчик.
– Дело в том… Если будет ещё раз необходимо изолировать кого-нибудь, не сочтите за труд поставить нас в известность заранее. Ваша любезность поможет нам добыть конкретные данные и факты.
Контрразведчик сразу уловил, что хотел сказать его посетитель. «Умный и опытный, – как и в прошлый раз, подумал он. – А мы сработали топорно, и все из-за «чурбана».
– Обязательно учтем! – Контрразведчик поднялся, протягивая руку.
– И еще одна покорнейшая просьба, – сказал следователь. – Мы бы хотели выпустить их завтра рано утром, чтобы не было никаких эксцессов. Это мое личное мнение.
– Делайте, как сочтете нужным. Гуд бай!
* * *
Рано утром, ошеломленные неожиданным освобождением, комитетчики оказались за воротами полицейского управления. В их ушах еще звучало напутствие следователя: «Благодарите за снисходительность американское командование и впредь будьте благоразумнее. В другой раз так просто не отделаетесь!»
Город ещё спал, готовясь к трудовому дню. Изредка проезжали автомашины да посередине улицы тащился сборщик мусора. За спиной у него – плетеная корзина, в руках длинные бамбуковые щипцы, которыми он подбирает клочки бумаги и, не глядя, перебрасывает их за спину, в корзину. Мусорщик равнодушно посмотрел на освобожденных и неторопливо прошел мимо.
Первым опомнился Оданака:
– Ну, друзья, чем объяснить такую милость полиции? Что-то подозрительно легко нас освободили. Вспомните вчерашние допросы.
Сатоки оглянулся и беспечно ответил:
– А дьявол их разберет! Важно, что мы свободны. Признаюсь, мне у них не очень понравилось. Теперь я, – рассмеялся он, – состою на государственном учете. Я тут впервые, а ты, Эдано, тоже в первый раз?
– Да!
– А я не в первый, – задумчиво проговорил Оданака, – у меня есть кое-какой опыт, и я убежден, что всё не так просто. «Снисходительность американского командования»! – повторил он слова следователя. – Нет, друзья, тут что-то иное. Надо зайти в префектурный комитет посоветоваться.
– Вы идите туда, а мы сразу домой. Потом расскажете! – решительно заявил Сатоки. Остальные с ним согласились – всем не терпелось успокоить родных.
– Пошли, Эдано! – толкнул в плечо товарища Оданака. – Выясним всё до конца – тогда и по домам.
– Эй, Сатоки! – крикнул Ичиро. – Зайди к моим, успокой деда.
* * *
Секретарь комитета внимательно выслушал Оданаку и Эдано, задал несколько вопросов, а потом подвел итог:
– Вам повезло – ваша забастовка была направлена против оккупантов и сразу же получила поддержку всего населения. А если бы вышло иначе?.. Как по-вашему, хорошо ли было подготовлено выступление рабочих базы?
Оданака насупился и буркнул:
– Очевидно, нет.
– Конечно, нет, – подтвердил секретарь. – Разве нормально, что о забастовке мы узнали из газет? Не мешало бы поставить в известность и нас, и Центральный совет профсоюза. Вам ещё достанется от него за самовольство, и обвинять в этом будут нас, коммунистов. Мы вынуждены были организовывать поддержку на ходу.
– Скажите, пожалуйста, – не удержался Эдано, – почему нас так быстро освободили?
Секретарь пожал плечами и улыбнулся:
– Честно говоря, я и сам этого не ожидал. Видимо, американцам выгоднее было уладить конфликт. В общем, будьте внимательны, держите связь с нами и непременно советуйтесь. Желаю успехов!
* * *
Работы у Эдано и его товарищей стало больше; поток грузов значительно увеличился. На базу прибывали одна за другой группы военных, которые через несколько дней снова уезжали. В небе появлялось всё больше самолетов, сотрясающих ревом реактивных двигателей всю округу.
Рабочие тревожились и терялись в догадках.
– А, ерунда! – размахивал руками Харуми, считавший себя непререкаемым авторитетом в военных вопросах. – Амеко хотят устроить маневры – вот и всё. Помню, когда я служил в двенадцатой дивизии, один раз…
– Да перестань ты, вояка! – прерывал его нетерпеливый Сатоки. – Маневры, маневры! Не один ты был солдатом. Тут что-то другое.
– А что именно? – начинал горячиться Харуми.
– Дьявол их знает. Спроси у полковника Дайна, он тебе ответит.
Все рассмеялись, представив себе, как Харуми будет спрашивать у недосягаемого полковника, которого они только изредка видели в автомашине, о причинах необычной активности базы.
– Теперь мне понятно, почему амеко так быстро отступились от нас, – заметил Оданака. – Маневры или что другое, но работы на базе прибавилось. И они, конечно, об этом заранее знали. Слушай, Эдано, ты же служил в авиации, так, может, больше нас понимаешь, в чем дело?
– Я?.. Я умел только держать штурвал самолета.
– Да говорю вам – маневры будут у амеко, – снова доказывал своё Харуми…
8
Двадцать пятого июня дед растормошил Ичиро рано утром.
– Вставай, внучек! – услышал тот сквозь сон тревожный голос старика. – Вставай скорее, война!
Эдано показалось, что всё это ему снится: он снова подросток, которого взволнованный дед будит, чтобы выслушать императорский рескрипт о войне за «Великую азиатскую сферу взаимного процветания». Но старик продолжал тормошить его, и он наконец открыл глаза:
– Какая война? О чем ты, дедушка?
– Послушай сам, внучек!
Ичиро рывком поднялся с постели и шагнул к приемнику, у которого стоял сумрачный Акисада. Диктор сообщал, что армия Ли Сын Мана, «отражая агрессию красных северокорейцев, перешла 38-ю параллель, полная решимости объединить свою страну». Диктор утверждал, что «освободительный поход» лисынмановцев закончится в несколько дней и что его приветствует весь «свободный мир».
«Теперь понятна «снисходительность» командования базы. Ловко нас провели американцы: забастовка могла им помешать», – подумал Ичиро.
– Как ты думаешь, чем всё это может кончиться? – хмуро спросил Акисада.
Ичиро отошел от приемника и пожал плечами:
– Трудно сказать. Во всяком случае, ничего хорошего ожидать нельзя. Это как пожар – может сгореть один дом, а может и целый квартал.
Дед испуганно взглянул на него:
– Неужели и до нас доберутся, внучек?
– Кто знает… Ли Сын Ман без американцев не решился бы начинать войну. А амеко сидят и у нас. Выходит, я сам им помогал, своими руками, – угрюмо закончил Эдано.
– Ну, это ты напрасно. Их ведь никто не звал сюда, – вмешался Акисада. – Мы проиграли войну, и побежденные всегда…
– Заткнись! – грубо прервал друга Эдано. – Иначе я подумаю, что не только вместо ноги, но и вместо головы у тебя протез. «Проиграли войну». Ты её, что ли, начинал? Тебе она была нужна? Повторяешь чужие слова, как попугай. Почему народ живет впроголодь? Проиграли войну. Почему столько безработных? Проиграли войну. Почему арестовывают за забастовку? Проиграли войну. Я тебя спрошу ещё тысячу раз «почему», и ответ будет один и тот же. А разве ты до войны лучше жил? Разве полиция ласковее была? Разве и раньше не продавали детей на фабрики, а девочек в бордели? Эх ты, господин заместитель заведующего отделом. Кто жалуется, что проиграли войну? Тот, кто землю или железо потом поливает? Нет! Те жалуются, кто и сейчас на нашей шее сидят.
– Да я что, я просто так, – оправдывался смущенный Акисада, – чего ты на меня набросился?
Дед, не любивший споров, укоризненно смотрел на Ичиро:
– Ну, чего ты горячишься, внучек? Акисада не второй Мондзю[40]. Не будем загадывать, недаром есть пословица: «Говорить о будущем – смешить мышей под полом». Мыши-то и у нас есть. Я сначала испугался: думал – у нас война, а это в Корее. Конечно, и корейцев жаль, но ведь от укола в чужое тело не так больно, как в своё.
Эдано успокоился, да ему и не хотелось волновать деда: старик стал слаб, и внук относился к нему всё предупредительнее. Да и что можно сказать ему, человеку, стоящему на пороге смерти. А вот Акисада… Эдано посмотрел на насупившегося друга и подошел к нему.
– Не сердись, заместитель заведующего. Видишь сам, что творится.
Отходчивый Акисада виновато улыбнулся:
– Да нет, ты прав, у меня так бывает – ляпнешь, не подумав… А как ты полагаешь, корейская война не отразится на нашей фирме?
Теперь, не выдержав, улыбнулся Эдано:
– Да… Господин Уэда должен быть доволен: ты здорово печешься о его интересах.
– Главным образом о себе, – усмехнулся инвалид, – я ведь на комиссионных у него. Так как ты думаешь?
– Не знаю, друг, не знаю. Думаю, если твой шеф сумеет отхватить какой-нибудь подряд у американцев, то здорово наживется.
– Да мне какая польза, я же на комиссионных.
Эдано оживился.
– Ты тоже не теряйся. Сходи к полковнику Дайну и предложи свои услуги.
– К полковнику Дайну? – опешил Акисада, но, поняв шутку, рассмеялся. – Не пойду. Американский полковник слишком маленький партнер для меня. Лучше я махну в Токио, прямо к Макартуру.
Дед, серьезно слушавший весь этот разговор, не выдержал и плюнул.
– Тыква ты пустая, а не заместитель заведующего!..
* * *
Командующий базой сиял. Армия Ли Сын Мана скоро сомнет и уничтожит красных корейцев и выйдет к границе с русскими и китайцами. Недаром Макартур вызывал в Токио на инструктаж Ли Сын Мана, а сам Даллес лично инспектировал южнокорейскую армию и побывал на 38-й параллели.
А какие возможности открываются теперь перед ним, Дайном! Разве плохо, например, звучит генерал Дайн! Большие звезды на погоны – первое, чего он добьется. Ну, а если в войну вмешаются русские, то Дайн пойдет ещё дальше.
Сегодня утром он получил приказ передислоцироваться в Корею Странно только, что не все понимают, какие великолепные перспективы открываются перед ними. Сводка контрразведчика о настроениях среди личного состава показывает, что немало солдат и младших офицеров весьма прохладно отнеслись к известию о начале войны. Балбесы! Надо бы начать раньше, когда в его подчинении были ветераны. Ну ничего! И с этими он сумеет показать себя.
Проведя с офицерами оперативное совещание и поставив перед ними задачи, связанные с передислокацией, командующий базой приказал подполковнику Кроссу:
– С завтрашнего дня увольте всех желтомазых, они нам больше не нужны и могут идти на все четыре стороны вместе со своим профсоюзом!
9
– Ну вот, – окинул взглядом членов комитета Оданака. – Теперь нам всем понятно, почему амеко уступили в забастовке. Провели они нас, не так ли? Всё свалили на нисея, а мы и обрадовались.
– Ничего, – возразил Сатоки, – база долго пустовать не будет. Дайна и его банду вышвырнут из Кореи. Или других на это место пришлют. Отсюда они не скоро уйдут и, во всяком случае, не добровольно.
– Возможно, – вступил в разговор Эдано, – но я больше на базу не вернусь. Хватит. Меня и так будет мучить совесть, что я помогал амеко напасть на корейцев.
– Не горячись, друг, – остановил его Оданака, – не один ты совестливый среди нас. Сатоки прав – база долго пустовать не будет, и нам надо сохранить комитет. Пусть амеко теперь встретят здесь организованный отряд рабочего класса. Мы кое-чего добились и позиций сдавать не будем. Так надо разъяснить всем. Согласны?
– Со… со… – дружно поддержали остальные. И только один пожилой комитетчик не удержался:
– Тебе хорошо говорить, Эдано, у тебя и семьи-то почти нет, а у меня – шесть ртов. Что мне делать? Теперь трудно и в батраки наняться, вон сколько людей без работы. У тебя специальность есть – строителем можешь стать, в армии на самолете летать научился, а я – только стрелять. В полицейский корпус, что ли, идти мне? Так и туда не возьмут, староват.
Эдано стало мучительно стыдно. Он поднялся и тихо сказал:
– Простите, товарищи, получилось глупо. Я всех вас уважаю и многим вам обязан. Но я уже давно хотел покинуть базу. Вы правы – мне легче, у меня небольшая семья. Думаю податься в Кобэ, но, если товарищи возражают, останусь здесь. Ещё раз простите.
Эдано поклонился и сел.
– Ну вот, – примирительно загудел Харуми, – не обижайся, мы же понимаем. Ящики таскать – большого ума не надо. Конечно, поезжай. Правильно я говорю? – обратился он к остальным.
– Правильно! – выкрикнул Сатоки. – Мы и не можем возражать. Думаю, что товарищ Эдано нас не забудет. А вместо него в комитет надо будет избрать Умэситу. Пусть не кажется амеко, что мы испугались и у нас в комитете стало меньше коммунистов. Так?
– Так! – дружно поддержали его.
– Но, – сделал паузу Сатоки и лукаво посмотрел на Ичиро, – пусть товарищ Эдано так просто не отделывается, а пригласит на проводы весь комитет. И пусть не тянет с этим делом, не то проест деньги – и угостить не на что будет.
* * *
Решение покинуть базу созревало у Ичиро постепенно. Если бы Намико осталась жива, возможно, он никогда бы не решился покинуть родные места. Сейчас его здесь почти ничто не удерживало. Он, сын, дед – им троим всегда найдется угол, была бы работа. Своей земли, кроме той, на которой стоит дом, и крохотного огорода, у них нет. Сам он совершенно равнодушен к сельскому труду. Дед давно перестал лечить людей уколами и прижиганиями: у старика тряслись руки. Конечно, будет трудно убедить его покинуть места, где он прожил всю жизнь, но старик так любит внука и правнука, что ради них, наверное, согласится. Дом можно не продавать: пусть в нем пока живет Акисада. Инвалид в последнее время выглядит франтом и исчезает из дому отнюдь не по делам. Похоже, он твердо решил обзавестись семьей.
Однако разговор с дедом оказался не только тяжелым, но и дал совершенно не тот результат, на который рассчитывал Ичиро. Дед внимательно выслушал внука, долго качал головой, покрытой редкой седой щетиной. Он тёр в сжатых руках два ореха, которые в конце концов должны были отполироваться до зеркального блеска: недаром такие орехи в народе называют забавой стариков.
Потом руки деда замерли, он посмотрел на Ичиро какими-то усталыми и далекими глазами.
