Текст книги "Ветер богов"
Автор книги: Василий Ефименко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)
– Здравствуй, любимая!
– Э-э, – заворчал дед, – ты у русских научился таким нежностям? Избалуешь мне невестку. Давай мам есть, Намико. Мы, трое Эдано, голодны, как три бродячих самурая. И мы опорожним сегодня эту бутыль. Верно, Сэттян? – обратился он к правнуку.
Смущенная женщина бросилась на кухню.
Когда низенький столик был накрыт и заставлен незамысловатыми яствами, Ичиро усадил Намико рядом с собой. «Я так хочу, и так будет всегда!» – сказал он деду.
Долго длился рассказ о пути бывшего камикадзе к родному дому. Дед то крякал, то стукал кулаком по собственному колену, то бормотал: «Я помолюсь за благополучие Савады-сана. Подумать только, русские дали свою кровь. Ах, мерзавцы, свои хотели убить… Неужели вместе с русскими лечили?»
Намико, чуть приоткрыв рот, старалась не проронить ни слова. Она то в волнении стискивала руки, то поправляла на себе одежду. И не сводила сияющих глаз с мужа, её мужа, который перенес столько страданий, преодолел тысячи препятствий, мужа, которого она уже похоронила.
И вот он сидит рядом с ней – живой, сильный, крепкий.
Один Сэцуо не обращал внимания на рассказ отца. Прижавшись к матери, он старательно складывал конфетные бумажки.
Ичиро заново переживал всё, что испытал за четыре года. Лишь о немногом он умолчал: о мимолетной любви к Ацуко. Он вспоминал о ней всегда с нежностью и благодарностью, но это касается только его одного. Не оказал Ичиро и о том, как он и Савада утопили сына Тарады. Зачейм волновать Намико? Ничто не должно омрачать их встречу.
Рассказывая, он поглядывал на жену. Намико была и прежней и другой. Рядом с ним сидела молодая женщина, в которой сохранилось ещё много от девушки, так беззаветно отдавшейся ему, не надеясь ни на что. В фигуре её исчезла угловатость, она стала красивее. Округлились руки, полнее стал стан, в глазах с ещё большей силой сияла любовь. Эдано казалось, что, если бы сейчас в комнате погасили свет, глаза Намико засияли бы, как волшебные драгоценные камни, о которых он читал в сказках ещё в школе. Ему захотелось обнять жену или хотя бы взять её за руку. Но он стеснялся деда, который всегда был тверд в старых обычаях.
Ичиро закончил наконец свой рассказ и рассеянно вертел в руках пустую сакадеуки.
– Да… – прервал молчание захмелевший дед, – многое ты испытал, внучек, за эти годы. Славные люди, оказывается, русские. Бесплатно лечили, да ещё пленных. Только насчет его величества ты поосторожнее. У нас этого не любят.
Старик посмотрел на невестку, на внука, бросавшего короткие и откровенно жадные взгляды на жену, улыбнулся и ворчливо проговорил:
– Хороши родители Мальчонка-то ведь спит. Давайте-ка мне его сюда. Старому да малому пора спать. Вот в старину говорили: «Ребенок, родившийся днем, похож на отца, родившийся ночью – на мать». А Сэттян родился на рассвете и, значит, похож на меня. Теперь со мной спать будет, – и, взяв правнука на руки, дед пошел в свою комнатушку.
Когда он вышел, Намико, смущенно взглянув на мужа, тоже поднялась:
– Извините, я сейчас приберу и постелю вам.
Бесшумно и быстро она убрала всё со стола, расстелила постель и вышла.
Ичиро долго вслушивался, как жена чем-то позвякивала, шелестела, плескала водой на кухне. Потом она вошла в спальном халатике и погасила свет. Ичиро приподнялся, протянул руки. Вот её дыхание послышалось рядом. Встав на колени у постели, она тихо прошептала:
– Вам писал дедушка, что я родилась в год тигра? Такие, как я, не приносят счастья..
Ичиро рассмеялся:
– Плевал я на всех тигров – мертвых и живых, желтых и полосатых!
Он взял в ладони лицо жены: глаза Намико действительно сияли в темноте.
2
Утром Ичиро проснулся поздно. Тонкий лучик солнца бил прямо в лицо, как там, в русском госпитале. Почти у самого ужа слышалось тихое сопение. Чуть приподняв веки, он скосил глаза. Намико уже встала, а рядом с ним сидел сын. Он терпеливо ждал, когда проснется отец, внимательно рассматривая и изучая его лицо.
– Ты давно встал, сынок? – привлек к себе мальчугана Ичиро.
– Да, – кивнул толовой Сэцуо. – Мама ушла, а ты всё спишь. Ты больной? Когда я болел, мне тоже не разрешали вставать.
– Ну нет, – рассмеялся Ичиро. – Я здоровый. Это первый раз я проспал.
И он, довольный, счастливый, рывком поднялся с постели, схватил сына на руки, подбросил его вверх, как когда-то подбрасывал его самого отец. Сэцуо завизжал от удовольствия.
– Ты уже встал, внучек? – послышался голос деда. – Сейчас будем есть. Э-э, вот ты где, – проговорил старик, увидя правнука. – А ну-ка покажи отцу, как ты можешь бороться. Что, я напрасно учил тебя дзюдо?..
Ичиро поставил сынишку на пол. Мальчуган насупился, принял классическую стойку, вытянув руки…
За завтраком дед выложил внуку деревенские новости. Они были нерадостными. Война разорила деревню, много отцов, сыновей сложили свои головы в странах, о существовании которых раньше здесь и не подозревали. Но жизнь идет своим чередом, принося и новые радости, и новые горести. Последних, однако, больше.
Земельная реформа? Ничего она не изменила. Да и откуда у сельчан взялись бы деньги, чтобы выкупить землю? Небольшие участки приобрели староста, лавочник, ещё кое-кто. Остальные как были арендаторами, так и остались ими. Тарада ловко вывернулся и по-прежнему управляет деревней. Большую часть земли он фиктивно разделил между родственниками – поэтому дочерям так и не разрешил уйти из семьи; остальную землю выгодно продал каким-то дельцам. Теперь он стал поставщиком мяса офицерскому клубу американской авиабазы, огромный аэродром её раскинулся неподалеку от деревни. Коров батраки каждый день массируют особыми щетками, чтобы мясо стало нежным и мягким. Помещик стал заправским ростовщиком – жестоким и безжалостным. В Итамуре все крестьяне его должники.
– Однако и Тараду боги наказали, – закончил старик рассказ о помещике. – Погиб старший сын Санэтака, тот, который выдал твоего отца.
– Знаю! – Губы Ичиро сложились в жесткую улыбку.
– Откуда? – удивился дед.
– Это я его прикончил!
– Ты? Сам?
– Да, я! – твердо ответил Ичиро и рассказал о той памятной ночи на «Сидзу-мару», когда пьяный поручик похвалялся перед ним убийством Адзумы, арестом отца и грозил новыми карами.
– Са… – только и мог произнести пораженный старик. Но, помолчав минуту, с жаром воскликнул: – Хвала богам! Ну, внучек, обрадовал ты меня. Все годы мучился, думал о том, как отомстить, а ты, оказывается, своими руками… Мне теперь можно спокойно помереть. Молодец! Только смотри, камень молчит и тысячи лет живет. А к Тараде тебе надо будет сходить. Сегодня же. Он определенно знает, что ты ехал вместе с его сыном. Только поосторожнее. Знаешь поговорку: «Ивы от снега не ломаются». Вот и будь гибким, как ива.
– Мне надоело гнуться, дедушка.
– Э-э, – заволновался старик. – Мудрость и осторожность никогда не помешают. Тарада здесь всевластен, как бог. И Намико у него работает. Я-то уже плохой помощник, да и жить мне осталось… Тебе тоже надо чем-то заняться. А куда пойдешь? Земли у нас нет. Надо как-то жизнь устраивать.
Его слова заглушил рев пролетавших над деревней самолетов.
– Ну, начали, проклятые, – нахмурился старик. – Теперь каждый день вот так. А может, ты к американцам на базу поступишь? Правда, неохотно идут к ним из нашего села. Но ты ведь в авиации служил. Камикадзе! Опять же без рекомендации Тарады и старосты не обойтись. Подумай.
– Хорошо, дедушка, подумаю.
– А к Тараде сходи, – вновь настойчиво повторил дед. – И лучше сразу же после завтрака.
– Да, да, схожу после завтрака, – ответил внук.
Он не один, у него семья, надо думать о ней. У бедняков долгого отдыха не бывает.
– Ты мне ничего не рассказал об отце, дедушка, – перевел Ичиро разговор на другую тему.
– Да, – оживился дед, – приезжал он. Постарел, голова уже седая. А так ничего. Просил у меня прощения, что уехал тогда, не сказав ни слова. Оказывается, много лет он проходил в красном халате[32], но, хвала богам, жив остался. Мечтает тебя увидеть. Попенял мне за то, что ты стал камикадзе. А разве ты меня спросил?.. Отец коммунист, а сын камикадзе! Действительно, только боги знают, что они делают с людьми. Я ведь до сих пор толком не пойму, кто они, эти коммунисты.
– Хорошие люди, дедушка. Желают счастья всему народу.
– Это-то я понял. Недаром мой старший сын среди них. Только напрасно они всё-таки против императора.
– Да тебе-то какой толк от него?
– Э-э, не говори так. Для порядка нужен. В Японии испокон веков были императоры.
– Темный ты человек, дедушка, – мягко заметил внук. – Даже война тебя ничему не научила.
Старик насупился и замолчал. Но он не мог долго сердиться.
– Да, – вспомнил он. – Отец твой приезжал не один. Теперь у тебя есть новая мать. Хорошая женщина, серьезная, вежливая, отца твоего любит. А уж с Сэттяном она, как с родным внуком. Хидэо тоже его с рук не спускал. Хорошая женщина, – вновь повторил старик и неожиданно закончил: – Жаль только, тоже коммунистка.
– Почему жаль? – удивился Ичиро. – Ты же сам говоришь – коммунисты хорошие люди.
– Хорошие, хорошие, – заворчал старик. – Только это последнее дело, если бабы политикой стали заниматься. Вот и у нас в деревне не то что женщины, но и девушки забыли о скромности – кричат иногда так, что мужчин не слышно. Какая там политика, – махнул он рукой. – Это всё потому, что мужчин мало стало, некому их в строгости держать. Ну, да ладно. Что же ты о дяде Кюичи не спрашиваешь?
– А как он?
– Жив, здоров. Только как был пройдохой, так и остался им, – огорченно ответил старик, не любивший своего второго сына – чиновника. – Во время войны Кюичи устроился на интендантском складе. Жил, как бонза в богатом монастыре. Про отца и племянника ни разу не вспомнил, негодяй. После воины у американцев на складе работал. Что-то там случилось, и его выгнали. Сейчас служит в Кобэ, на верфи Кавасаки. Может, он и тебя туда устроит?
– Попробуем обойтись без его милостей! – решительно сказал Ичиро.
– И то правильно, – согласился дед. – А к Тараде всё-таки сходи! – снова напомнил он. – Теперь там и наследник Кэйдзи – сын Санэтаки.
– Что ж, пожалуй, позавтракаю и пойду, – согласился внук.
* * *
Ичиро шел по улице, всматриваясь в лица прохожих. Он вспомнил, как, став камикадзе, они с Иссумбоси шли пировать к помещику и как его друг учинил там скандал. Проходя мимо дома Иссумбоси, Ичиро увидел заколоченные двери и окна. «Никого не осталось», – с горечью подумал он.
Хорошо наезженная грунтовая дорога привела его к усадьбе Тарады. Она была обнесена новой, свежепокрашенной оградой. Только толстые старые столбы ворот, иссеченные шрамами, остались прежними. Эдано даже удивился этой прихоти помещика. Дом, за которым стояли добротные хозяйственные постройки, мало изменился. Правда, традиционную солому на крыше заменила ярко-красная черепица, а бумагу на наружных стенах – седзи – пластмасса.
На этот раз хозяин не встречал бывшего камикадзе, и Ичиро в доме помещика не ждал богато уставленный стол. Одна из женщин, служанка или родственница Тарады, спросила, кто он и зачем пришел. После получасового ожидания его впустили к помещику.
Старый Тарада ещё больше огрузнел. Нездоровая полнота распирала тело, толстые складки шеи подпирали подбородок. Насупленные седые брови скрывали старчески дальнозоркие глаза, глубокие борозды, идущие к уголкам резко очерченного рта, короткий, широкий нос выдавали характер, не терпевший возражений, привыкший к беспрекословному повиновению. После традиционных поздравлений властный старик сразу же перешел к интересовавшей его теме.
– Вы, Эдано, были у русских в одном лагере с моим сыном Санэтакой?
– Так точно, Тарада-сан, – по-военному ответил Ичиро. – Только о том, что это был он, я узнал в Майдзуру от членов комиссии по приему репатриантов. В лагере он находился под фамилией Хомма. Господин поручик не счел возможным открыться мне, а ведь здесь я его ли разу не видел.
– Мой сын выполнял особо важное задание командования! – гордо сказал старик.
– Так точно, – подтвердил Ичиро. – Мне это объяснили в Майдзуру.
– Как он там жил, у русских?
– Мы были в одной роте. Он, как и я, командовал взводом и даже вызвал меня на соревнование.
– Какое ещё там соревнование? – полюбопытствовал помещик.
– Трудовое, Тарада-сан. Русские это поощряли, мы строили дом. И ваш сын был на хорошем счету у командования.
– Это только говорит о его ловкости и уме, – внушительно заметил Тарада. – Он не был простодушным глупцом, как некоторые, клюнувшие на удочку русских.
Ичиро в знак согласия кивнул головой.
– Когда вы видели его в последний раз?
– На «Сидзу-мару», Тарада-сан. В день отхода из Находки. Потам господин поручик поселился с господами офицерами в кубрике, а мы в трюме, и я его больше не видел. Говорят, они здорово пили по поводу благополучного возвращения. Как и подобает настоящим военным после битвы, – поспешил поправиться Ичиро. – И вот трагическая случайность… Так мне объяснили в Майдзуру. Если бы господин поручик мне доверился и я знал, что он ваш сын, Тарада-сан, то я бы…
– Ладно, – нахмурившись, прервал Эдано старик. – Этим ничего не поправишь… Вы совсем вернулись в деревню? Чем думаете заняться?
– Так точно, Тарада-сан. Совсем. А что делать, хотел оросить вашего мудрого совета и покровительства…
– Все ко мне, всем я нужен, – польщенный в душе, буркнул помещик, – а тут неблагодарные называют меня эксплуататором. Мерзавцы! – не удержался старик, и шея его начала наливаться кровью. Он взял веер, обмахнул лицо, минуту помолчал. Потом важно произнес: – Я теперь не помещик. Эти американцы всё-таки навязали мне земельную реформу. Но я всегда помогая своим односельчанам, как и мои предки… Мне работники не нужны. Думаю, что вам лучше всего наняться к американцам на их базу. Правда, у вас отец коммунист…
– Я его не видел с детства, – поспешил вставить Ичиро.
– Знаю. Вы были верноподданным его величества, были вместе с моим сыном. Я напишу рекомендательное письмо на авиабазу. Со мной там считаются, – самодовольно закончил он. Ему показалось забавным, что сын коммуниста пойдет на службу к американцам. И будет благодарен за это ему, Тараде.
3
Выйдя из дома помещика, Ичиро облегченно вздохнул. Как будто он прошел по краю опасного обрыва: один неосторожный шаг и… Но рекомендательное письмо пригодится. Он глава семьи и не может позволить, чтобы все заботы легли на одну Намико. При воспоминании о жене в его пруди поднялась теплая волна, нему вдруг захотелось, чтобы ночь наступила быстрее…
Погруженный в собственные мысли, он не сразу заметил старика, шедшего ему навстречу. Почти столкнувшись с ним, Эдано остановился. Да это же его старый учитель – сэнсей Хасимото.
– Здравствуйте, сэнсей! – почтительно поздоровался он.
Учитель остановился и, явно не узнавая стоявшего перед ним статного, рослого мужчину, ответил на приветствие.
– Вы меня помните, сэнсей? Я ваш ученик Эдано Ичиро.
На лине старика появилось подобие улыбки:
– А… помню. Вы были прилежным учеником, Эдано-сан. Это ведь вы стали камикадзе? С вами ещё был другой ученик, простите, забыл его фамилию.
– Умэкава, сэнсей! Он убит на Филиппинах.
– Да, да, я вспомнил. Трудный был ученик. Очень живой, непоседливый, и о погиб как настоящий верноподданный, со славой.
Старый учитель умолк, и его потускневшие глаза были печальны. Много, очень много его учеников сложили головы в тех местах, где на школьной карте остались только следы от булавок с флажками.
– Я рад, что боги сохранили вас, – наконец снова заговорил он.
Ичиро обратил внимание на бедную одежду учителя. У этого человека жизнь сейчас идет, видно, не так, как раньше. Сэнсей Хасимото фанатично верил в божественность императора, в превосходство японцев над другими народами и старался привить эти взгляды детям. Его учениками было несколько поколений жителей деревни. Чему же он учит детей сейчас? Какие семена сеет в их душах?
– Вы по-прежнему в школе? – опросил Ичиро.
Учитель покачал головой и горько улыбнулся:
– Нет, Эдано-сан, я теперь не учитель.
– Почему? – удивился Ичиро. – Неужели уволили вас, такого опытного педагога?
– Я сам ушел!
– Вот как? – ещё более удивился Ичиро.
– Ушел, потому что не знаю, чему сейчас учить детей. К чему готовить их. Или моя жизнь была ошибкой, или свет перевернулся…
– Но ведь есть же, наверное, новые учебники?
– Учебники?! – Старик выпрямился. – Вы знаете, какие нам дали учебники? В них говорится, что «черный адмирал» Перри является первым добрым гением японцев, а генерал Мак – гением вторым. Я… я не могу учить по таким учебникам. Я сам должен опровергать то, чему учил детей всю жизнь…
– А чем же вы живете, сансей?
– Учу детей в доме Тарады-сана. Он хочет, чтобы я учил их по-старому. Я… я не уверен теперь, что это нужно, но как-то надо жить и мне, старику. Простите, Эдано-сан, я опаздываю, и Тарада-сан может разгневаться. Рад был увидеть вас здоровым и невредимым.
Учитель поклонился и шаркающей походкой двинулся к усадьбе. Ичиро посмотрел ему вслед. Кажется, даже этот старик кое-что понял. Нет, дед неправ, люди и в Итамуре изменились, они не остались прежними. Такой горький кровавый урок, как война, не мог пройти бесследно. И тут Ичиро обожгла мысль: «Неужелии моего сына будут учить по учебникам, воспитывающим рабскую покорность и преклонение?» Нет, он сам откроет ему глаза на жизнь. Поможет понять то, что сам понял…
* * *
Дед обрадовался рекомендательному письму и жадно выспрашивал подробности встречи с Тарадой.
– Ну, молодец, – похвалил он внука. – Иначе с ними нельзя. Главное – мудрость и осмотрительность. Иногда препятствие надо обойти, а не биться головой о стенку. А на базе, на базе поработаешь. Куда ещё денешься? Да и дом рядом. Небось от Намико тебя сейчас клещами не оттянешь!
Ичиро смутился. Он действительно не мог представить себя вновь далеко от Намико и сына. Дед ловко поддел его.
– А что сталось с семьей Иссумбоси, дедушка?
– А, Умэкава?! Плохо у них получилось. Отец его пьяный утонул, мать умерла, а сестра и того хуже: изнасиловали её амеко с авиабазы, ну и подалась она куда-то. Здесь много «пан-пан» вокруг американцев вертится. Может, Намико знает, где она.
– Намико?
– Они же подружки были. Только ты за Намико не бойся. Хотя, правду сказать, – сплюнул со злости старик, – от этих заморских дьяволов никуда не спрячешься. Сейчас немного потише стало, а то они тут такое вытворяли…
– Да как же вы терпели?
– Э-э, внучек, у них сила, за них полиция. Вот в соседней деревне избили двух солдат, когда те девчонку хотели изнасиловать, так сколько полиции понаеало. Даже старосту арестовали. Власти одно твердят: Япония побеждена в войне, и мы должны всё терпеть. Вот так. Правда, есть в деревне горячие головы, только ты держись подальше от них.
Целую неделю Ичиро сидел дома. Наконец-то он сдержал обещание и отремонтировал крышу. Довольный дед только ходил вокруг и покрикивал на него:
– Плотнее, внучек, укладывай! Плотнее! Если бы я знал, что у меня появится правнук, то ещё тогда заставил бы тебя это сделать, хотя ты и камикадзе был. А теперь у меня будет не один правнук, дождусь и других. Верно ведь?
4
Железнодорожная станция в портовом городе Аомори встретила Саваду мелким слякотным дождем, который вскоре сменился густым туманом. Туман надвинулся на город с пролива Цуруга, а в пролив его нагнало с Японского моря.
Туман и в душе механика. Разве мог он предполагать, что долгожданная встреча с семьей будет такой короткой? Как он мечтал о ней, как стремился домой, сколько планов строил, хотя, и знал, что будет нелегко. Но чтобы оказалось вот так – он не ожидал.
Тогда в Майдзуру Саваду продержали дольше, чем Эдано. Но сколько его ни мытарили, он устоял перед самыми коварными вопросами членов комиссии. Наконец от него отступились и отпустили в родные места. Как он обрадовался, когда он вновь увидел семью.
Семья бедствовала. Нужда сквозила из каждого угла домишка. Привезенные с собой деньги и продукты быстро кончились, и остро стал вопрос: что делать дальше?
Завод, на котором Савада работал до войны, оказался разрушенным бомбардировкой. Хозяева не спешили его восстанавливать, выжидая лучшей конъюнктуры. Часть друзей погибла на фронте и во время бомбежек, многих эвакуировали на другие предприятия фирмы. На третий день после приезда он начал бесконечные и бесплодные поиски работы. Все знали, что он хороший специалист, но всюду механик слышал отказ. Причину разъяснил ему бывший служащий заводской конторы, с которым Савада был знаком не один десяток лет.
– Я очень сочувствую вам, Савада-сан, – сказал он. – Но мои усилия помочь вам оказались бесплодными.
– Понимаю, – вздохнул Савада. – Безработных много, берут только молодых, здоровых. Мне на это намекали, слыхал не раз.
– О нет, Савада-сан, дело не в возрасте. Тут другое…
– Не понимаю.
– Я буду откровенен, – чуть помялся служащий, – до, надеюсь, наш разговор…
– Конечно, конечно, – поспешил согласиться Савада.
– Вы были у русских в плену. Ведь так?
– Да! Это всем известно.
– Так вот, некоторые из вас состоят на особом учете в полиции, и вы тоже, Савада-сан… Я случайно узнал об этом.
«Так вот в чем дело, – помрачнел Савада. – Голодом хотят уморить?»
– Я хочу вам дать один совет, – продолжал старый знакомый, понимая состояние Савады. – Пожалуй, как это ни печально, но лучшего выхода вам сейчас не найти.
– Заранее благодарю, – поклонился Савада. – Вы всегда относились ко мне хорошо.
– Понимаете, здесь вам найти работу сейчас почти невозможно. И вас к тому же здесь хорошо знают. Но против любого события лучший лекарь – время. Вам надо на какой-то срок уехать. Когда ситуация изменится, полиции будет уже не до вас. Вы меня понимаете?
– Да, – неохотно согласился Савада. – Куда же мне податься?
– Поезжайте на Хоккайдо. Там холодно – и охотников ехать туда мало, а вы в России привыкли к холодам. Другого выхода я пока не вижу. Очень сожалею, – в голосе знакомого слышалось неподдельное участие. – И знаете, – продолжал он, – когда завод вновь отстроят, вас непременно возьмут. Я постараюсь…
– Спасибо…
Дома слезы и горечь новой разлуки. Савада бодрился, утешал жену и обещал вскоре вернуться.
Теперь механик шагал сквозь туман по улицам Аомори к порту, откуда паром перевезет его в Хакодатэ на Хоккайдо. Впереди снова неизвестность. Когда же он опять вернется домой?..
5
Эдано понял – деревня только внешне осталась прежней. И хотя под соломенными крышами её домов живут те же люди, многие из них пытаются разобраться в происходящем и прошедшем. Они не хотят быть покорными ивами, кланяющимися каждому дуновению ветра. Сквозило это и в опасливо-предупредительных беседах деда, и в рассказах Намико.
Заходили соседи. Поначалу с традиционными поздравлениями по поводу благополучного прибытия в родные места. Ичиро чувствовал, что сияние ореола камикадзе хотя и померкло, но всё ещё продолжало выделять его.
Как-то вечером с бутылкой сакэ в дом ввалился Акисада. Ичиро с трудом узнал товарища по школе в коренастом, небритом мужчине в заношенной солдатской форме. Деревянный протез вместо ноги говорил о многом. Этот не стеснялся. Он шумно уселся за столик, вокруг которого захлопотала Намико. При посторонних она никогда не садилась. «Вы не знаете языков женщин нашей деревни!» – твердила она мужу в таких случаях.
Акисада рассказал, как он потерял ногу, поведал о своих похождениях в качестве рядового японской армии, сражавшейся в Китае, и даже о том, как его обвинили в «неблагонадежности». Потом столь же прямо стал расспрашивать, что произошло с Эдано.
– И что ты думаешь теперь делать, дружище? – спросил гость в конце беседы. – Работать на американской авиабазе? Вот как? Ну что ж, пожалуй, правильно. В деревне сейчас делать нечего. Была бы у меня нога нормальная, – похлопал он себя по протезу, – я бы ни дня здесь не сидел. К чему тут руки можно приложить? Гнуть спину на Тараду? А на базе тоже есть неплохие парни, и надо, чтобы там было больше своих.
– Каких своих? – не понял Ичиро.
– Да таких, как ты. Настоящих парней. Я же тебя понял. Рассказывай о русских всем, кто захочет слушать. Амеко и власти все время кричат, что американские базы нужны, чтобы охранять нас от русских. Видал, что придумали? Пусть люди узнают правду.
Эдано пытливо посмотрел на собеседника.
– Ты коммунист? – спросил он.
– Нет. У нас в деревне коммунистов нет. На прошлых выборах почти все проголосовали по указке Тарады. Боятся его, да и народ темный. Ты ведь знаешь, какие тут все.
– Ты ошибаешься, – мягко возразил Эдано. – Я ещё плохо разбираюсь в обстановке. Можно сказать, заново знакомлюсь и, признаться, многого не понимаю.
– Да чего тут понимать? – повысил голос Акисада. – Возьми авиабазу. Земель деревни американцы не тронули, так наши сельчане отказались помочь соседям вместе протестовать. Нас не касается, и мы в стороне. Недаром все в округе наших быками зовут. Вот уж правда. Только и знают своё стойло да погонщика.
Акисада с досадой махнул рукой и стал подниматься. Ичиро вышел проводить гостя.
– Да, – спохватился он, – ты уж извини меня, я не спросил, чем ты сам занимаешься, как живешь.
Лицо собеседника помрачнело.
– Плохо живу. Кому я такой нужен, – снова хлопнул он себя по протезу. – Нанялся сторожем к Тараде, делаю всё, что прикажут. Живу в каморке, рядом с коровником. Твоя жена знает. Удавиться впору…
– Ну, это, дружище, последнее дело. Ты вот только ногу потерял, а сколько людей головы сложили. Будем надеяться на лучшее.
– На лучшее? – распалился Акисада. – А где оно? Кто его даст? Тарада? Американцы? Ты сам-то знаешь, где это лучшее? Молчишь?..
Немного успокоившись, Акисада тихо закончил:
– Извини, Эдано, я погорячился. Очень уж накипело… Мы ещё с тобой поговорим. Сайонара!
Ичиро долго стоял у дома, глядя вслед бывшему школьному товарищу. Акисада оказался первым, кто откровенно и смело сказал ему о своих думах. А он, Эдано, не мог ничего ответить ему. Надо самому разобраться. И от этого никуда не уйдешь…
Отец! Вот кто может помочь. А он даже ещё не написал ему. Хорош сын! Завтра же надо послать письмо.
– Ты чего здесь стоишь? – приоткрыл дверь дед. – Не юноша уже, чтобы звездами любоваться. Иди домой. Сэцуо не хочет спать, пока не поборет отца! – рассмеялся старик и уже озабоченно спросил: – Ну как? Пойдешь работать на базу?
– Пойду, завтра же! – решительно ответил Ичиро.
6
Но завтра на базу пойти не пришлось. Заболел Сэцуо, и Ичиро сидел, нервничая, около больного сынишки. Только дед был спокоен.
– Все дети болеют. Пока тебя вырастил, знаешь, сколько забот было? А у Сэттяма ничего серьезного нет – простудился немного. Я всё-таки хоть и немного, но разбираюсь в болезнях. Недаром мне здесь все верят.
Два дня мальчонка метался в жару, и только на третий день температура спала. Пожалуй, именно за время болезни сына Ичиро особенно остро почувствовал, что он отец.
* * *
В тот же день под вечер в дом Эдано вежливо постучал неизвестный господин. Одетый в европейский костюм, соломенную шляпу-канотье, он держал трость, как офицерскую саблю. Да и гражданский костюм плохо скрывал военную выправку. Спросив Эдано Ичиро, он потребовал с ним разговора наедине.
Скрывая недоумение, Ичиро пригласил его в дом.
Гость, извинившись за беспокойство, подал Ичиро визитную карточку, на которой значилось: «Фумидзаки Нобору, секретарь клуба «Соколы с потухшими сердцами».
Визитная карточка ничего не сказала Ичиро.
Господин Фумидзаки улыбнулся краями тонких губ и, доверительно наклонившись к собеседнику, начал излагать цель визита:
– Видите ли, Эдано-сан, поражение нашей горячо любимой родины в войне легло тяжким бременем на сердце каждого верноподданного. Императорская армия распущена, и это ложится черным пятном на историю нашего государства. Ни одно государство, тем более великое государство, те может существовать без армии. Вы согласны с этим, Эдано-сан?
Ичиро, внимательно слушавший гостя, только пожал плечами:
– Я недавно вернулся на родину, и мне ещё многое неясно. Да, признаться, не мне, недостойному, задумываться над судьбами государства. Пока что я, простите за откровенность, задумываюсь над судьбой семьи в это трудное, как вы сказали, время.
– Со, со! – согласился гость. – Всем нашим соотечественникам приходится тяжело. К прискорбию, мы потерпели поражение… Разрешите курить?
– Пожалуйста, не стесняйтесь. Может, попробуете русскую папиросу?
– Охотно, вы очень любезны. Никогда не курил русского табака, – гость осторожно взял папиросу и повертел её в пальцах. – Богата ресурсами Россия, если тратит столько бумаги на сигарету.
Закурив, господин Фумидзаки продолжал излагать цель визита:
– Так вот, Эдано-сан, я думаю, вернее, мы все так думаем, что нынешнее нелепое положение долго продолжаться не может. Наша родина будет иметь свою армию, которая вберет в себя и возродит в ещё большем блеске славные традиции императорской армии. В доказательство я напомню вам, – он достал записную книжку, – из многих только два высказывания видных деятелей нынешнего режима. Например, господин премьер-министр Иосида сказал: «Когда мы обращаем взоры на историю Японии, мы считаем, что наверняка сможем повторить её блистательное прошлое». Понимаете? А разве блистательное прошлое нашей родины можно оторвать от великих деяний императорской армии? А вот другое высказывание. Соратник господина премьера по либеральной партии Ямагути Киедзиро был более откровенен. Его слова: «Мы не должны отказываться от войны. Япония добьется своего путем изобретения оружия более мощного, чем атомная бомба» – весьма знаменательны и вселяют отраду в сердце каждого истинного патриота. Не так ли?
– Мне трудно судить об этом, – уклонился от ответа Ичиро.
– Это неизбежно. Вспомните историю Германии после первой мировой войны. Но для армии главное – люди смелые, стойкие, обладающие воинским мастерством. К сожалению, вот эти-то достойные люди сейчас, по вашему убеждению, незаслуженно забыты. Вы согласны, Эдано-сан?
Ичиро вежливо промолчал.
– Настоящие патриоты, – продолжал гость, – по мере своих слабых сил стараются восполнить этот пробел. Такую же цель преследует и наш клуб.
– Простите за мою неосведомленность, – прервал гостя Ичиро, – но кого же объединяет ваш клуб, что он может сделать?
Фумидзаки гордо выпрямился и с достоинством произнес:
– Наш клуб «Соколы с потухшими сердцами» является наиболее выдающейся из подобных организации. Клуб объединяет бывших камикадзе и поэтому находится под особым покровительством. В числе почетных членов правления клуба – господин генерал-лейтенант Томинага Кёдзи – один из основателей отрядов камикадзе. Вы ведь его знаете, Эдано-сан?
