Текст книги "Ветер богов"
Автор книги: Василий Ефименко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)
Команда не возражала. Сэндо мог бы ничего не объяснять им и просто требовать повиновения. Только Саваду одолевало предчувствие какой-то беды. Он даже пожалел, что сэндо уступил ему в споре и, лишь вспоминая, как был благодарен Ояма, успокаивался… Он чувствовал – затевается что-то недоброе. Лов в запретных водах? Но разве только их сэндо знает излюбленные места акаситай? Если судно задержит морская охрана – это три месяца тюрьмы. Не меньше. И на такое дело сэндо взял нового матроса. А может быть, он его родственник или хороший знакомый?..
Мотор натужно пыхтел, наполняя отсек отработанным газом. Море было на удивление тихое, ласковое, безветренное. Словно и не оно трепало их жалкое судно в прошлый рейс, когда сердца рыбаков замирали от страха.
Глядя на солнечные блики, скачущие по гребням волн и струям вспоротой винтом воды, Савада подумал, что все его опасения напрасны. Успокоенный и умиротворенный, он закурил сигарету и следил, как дымок от нее уплывает за корму, в сторону далекого берега.
– Извините за беспокойство, Савада-сан!
Механик оглянулся. Сзади, нагнувшись к нему, стоял Ояма. Лицо бывшего ткача выражало явное беспокойство.
– Садись! Ты чем-то расстроен? Моря, что ли, боишься? Но оно сегодня совсем не страшное.
– Нет, Савада-сан, не боюсь. Море – это судьба, а человек от судьбы не уйдет. Да и последний раз я в море.
Вот как? – удивился механик. – Решил уйти?
– Что вы, что вы, – заторопился Ояма и, опасливо оглянувшись, продолжал: – Я работой дорожу… Но я случайно услышал, как сэндо сказал боцману, что, кроме него, заменит всю команду, когда вернемся.
– Понятно, – протянул Савада. – Вот мерзавец? На заводе это ему не удалось бы. Там профсоюз, товарищи, а здесь…
– Тише, пожалуйста, – попросил Ояма. – Я очень боюсь…
Бывший ткач еще что-то хотел сказать, но приступ кашля долго не давал ему проговорить ни слова. Отдышавшись, он вытер полотенцем рот и тихо прошептал:
– Опять кровь. Нет, Савада-сан, что меня уволят, я знал. Какой из меня матрос. Только благодаря вам… Скоро нигде работать не смогу, уходят силы. И море не помогло.
Ояма снова огляделся по сторонам. Сэндо стоял в рулевой рубке, на палубе никого не было. Люди в море редко отдыхают и дорожат каждой свободной минутой.
– Пошел бы ты отдохнуть, – участливо проговорил Савада. – Сон – лучший лекарь.
– Я все не о том говорю, Савада-сан, – опять перешел на шепот Ояма. – Вы знаете, кто новый матрос?.. Он из Кёто. Раньше большой начальник был – офицер кэмпейтай. Что ему надо на «Ирука-мару»? Как вы думаете?
Савада похолодел. Вот оно что! Вот откуда смутное беспокойство. Бывший офицер военной жандармерии. Матросом! Это его ждали, задерживая «Ирука-мару». Понятно, почему он не выходит из кубрика… Значит, везут шпиона к русским! Ничего другого предположить нельзя.
Механик сжал кулаки, – смятая сигарета обожгла пальцы. Он отшвырнул окурок и посмотрел на испуганного Ояму:
– Ты никому не говорил об этом?
– Что вы, что вы, уважаемый. Ведь вы знаете, я ни с кем не заговариваю первым. Только с вами…
– И молчи. Никому ни слова. Понял? А сейчас иди отдыхай и не трясись так. Сам себя выдашь.
– Спасибо, Савада-сан. Я буду молчать, – уверил Ояма и заторопился в кубрик.
«Что же предпринять?.. Испортить мотор, пока не ушли далеко? Какой-нибудь возвращающийся с лова бот возьмет «Ирука-мару» на буксир. И никто не подкопается: мотор-то старый. Пожалуй, так и надо сделать немедля!»
Савада приподнялся, готовый спуститься в люк моторного отсека, но тут же застыл на месте: нет, это не выход. Ну, вернутся они в порт, его, Саваду, выгонят, возьмут другого моториста или пересадят шпиона на другой бот и снова повезут… Время ещё есть, надо что-нибудь придумать.
К вечеру «Ирука-мару» доплелся до места, откуда на далеком горизонте еле-еле просматривались вершины гор, похожие на булавочные головки. Сэндо развернул судно против течения, которое довольно сильно сносило их в сторону суши, и приказал сбавить обороты мотора.
Угрюмый Савада вылез из люка на палубу и, вытирая руки тряпкой, подошел к боцману.
– Где мы сейчас?
Боцман посмотрел на него с презрением:
– Рыбак называется, – буркнул он. – Мы же здесь всё время ловили, только чуть подальше от острова, тогда гор не было видно.
– Простите за невежество, что это за остров? – как можно учтивее переспросил Савада.
– Тебе бы в земле ковыряться, а не плавать. Любой мальчишка из Номуры узнал бы. Там русские… Следи за мотором: здесь течение сильное; случись что – прямо к ним в лапы угодим.
– Слушаюсь, – Савада поспешно отошел от него и скрылся в люке.
Боцман смотрел на горы. «Эх, сколько рыбы можно было бы взять у тех берегов, – думал он. – Там всю войну не ловили… Но красного окуня тут сроду не было».
– Эй, боцман! – раздался голос сэндо. – Позови дохляка Ояму, пусть постоит на руле, а мы с тобой выпьем за удачу!
– Иду, иду! – подобострастно осклабился боцман. – Вы самый удачливый сэндо на всём Хоккайдо.
* * *
До полуночи «Ирука-мару» дрейфовал с погашенными сигнальными огнями. Сэндо только изредка подымался на палубу и снова скрывался в кубрике, где сидел разомлевший от выпитого сакэ боцман. Сэндо до тошноты надоели его подобострастные излияния, томило ожидание опасности. Утешало одно – к самому берегу приставать не придется. «Рыбак», фамилию которого он так и не узнал, доберется туда вплавь, что, конечно, облегчало задачу, но… сэндо трусил, хотя и сам себе не признался бы в этом. Он по-своему был храбрым человеком, не боялся ни штормов, ни других обычных в рыбацкой жизни опасностей, да и в войну служил в военном флоте. Но здесь, здесь дело другое…
Выйдя из кубрика, он сам встал за штурвал. Ояма, облегченно вздохнув, поплелся отдохнуть. Вскоре в рубку пришел «рыбак».
– Ну как, уважаемый? – спросил он.
– Пошли! – ответил сэндо, перекладывая руль. «Да помогут мне боги!» – молился он про себя.
– Надо приготовиться, – бросил незнакомец и вылез из рубки.
Сэндо чувствовал всей кожей, как «Ирука-мару» подбирается к той черте, которая отделяет территориальные воды русских от открытого моря. За этой чертой каждая миля, каждый пройденный метр грозили опасностью. Граница всё ближе, ближе, и наконец «Ирука-мару», словно вор, переполз эту незримую линию. Сэндо беспокойно вертел головой, но нигде не сверкал острый, как лезвие ножа, луч прожектора. Только там, в черноте ночи, где должен быть берег, мерцали далекие огоньки. Прошло ещё минут десять, полных напряжения и томительной тревоги. Внезапно, как винтовочные выстрелы, раздались взрывы выхлопных газов – и мотор умолк. «Ирука-мару» по инерции проскользил ещё некоторое расстояние и закачался на волнах, окончательно остановившись.
Сэндо бросился к моторному отсеку.
– Что у тебя там? – задыхаясь, спросил он сквозь крышку люка, не решаясь его распахнуть, чтобы не демаскировать «Ирука-мару». – Скорее заводи!
Свет в моторном отсеке погас, люк открылся – и в лицо сэндо ударила струя отработанного газа, пара и масла. На палубу вывалился Савада, жадно ловя ртом воздух.
– Что случилось, негодяй?
– Авария! – просипел механик.
– Авария? – опешил сэндо. – Немедленно почини, или тебя, каракатица, своими руками задушу!
«Ирука-мару» развернуло бортом к волне, и сэндо бросился в рубку. На палубе, послышался топот ног встревоженных матросов. Хмельной боцман, высунув голову из дверей кубрика, никак не мог понять, что происходит. В темноте слышалась ругань, крик сэндо, который чего-то требовал от Савады и от него, боцмана.
Около механика появилась щуплая фигура Оямы.
– Где «рыбак»? – прошептал Савада.
– Вот он, – тоже шепотом ответил Ояма, протянув еле различимую в темноте руку.
«Рыбак», проклиная сэндо и его злосчастное судно, стоял у борта, соображая, как ему поступить – решиться плыть или остаться.
– Столкни его! – приказал Савада.
Ояма нерешительно топтался на месте.
– Ну!
Тщедушный ткач, ступая на носках, крался к «рыбаку». Вот он оказался за его спиной и двумя руками резко толкнул. Над бортом мелькнули ноги и раздался приглушенный вопль.
– Человек за бортом! – закричал Савада.
– Боцман! Немедленно сигнальные огни! – одновременно заорал сэндо.
В тот же миг с моря ударил пронзительно яркий луч прожектора…
Пока советские пограничники вылавливали «рыбака», сам сэндо уже успел подписать протокол о задержании судна. Подписав его, он ещё раз заявил, что границу они нарушили из-за аварии мотора: снесло течением.
«Ирука-мару» так вспарывал носом воду, идя на туго натянутом буксире, как это не удавалось ему даже в дни молодости.
Яркий прожектор с пограничного катера освещал всю палубную надстройку. В рулевой рубке маячила бескозырка советского матроса, второй с автоматом стоял на корме.
Савада сидел, свесив ноги в люк, положив руку на плечо Оямы, которого тряс озноб.
– Не бойся, – уговаривал его Савада. – Русские разберутся, виноваты мы с тобой или нет. Могло быть и хуже, я это чувствую.
Механик достал из кармана махорку, которую успел выпросить у пограничников, и свернул огромную папиросу. С удовольствием затянувшись, он выдохнул огромное облако дыма.
Савада давно не пробовал русской махорки.
6
Сэндо продолжал упорно отмалчиваться. Сидя перед следователем – советским капитаном, он твердил одно и то же: да, границу нарушил, но только потому, что случилась авария с мотором. Он не браконьер. Советские пограничники знают, что он всегда ловил рыбу неподалеку, но никогда не пытался войти в чужие территориальные воды. Новый рыбак? Он его раньше не встречал. Мало ли кого пришлет на корабль всесильный амимото. Ведь он, сэндо, не хозяин «Ирука-мару». Это видно из документов. Его амимото? Господин Сибано из Номуры. Известен по всему восточному Хоккайдо. Давно ли знает остальных из команды? Только боцмана. Других – всего два месяца. Набрали из пришлых безработных.
Ответив на эти вопросы, сэндо замолчал, бросая настороженные взгляды на капитана. Его всё время мучила мысль: «Успел ли «рыбак» выбросить в море своё снаряжение? Что известно советскому офицеру?»
Но лицо капитана было невозмутимым, он спокойно задавал вопросы, внимательно выслушивал ответы. Сэндо приходилось встречаться с офицерами морской охраны у себя на родине, но те вели себя иначе. Поэтому спокойствие и вежливость советского пограничника пугали его.
– Ну что ж, – подытожил капитан. – На сегодня хватит. Мы ещё поговорим с вами. Уведите!
– Смотри-ка, ещё запирается, – удивленно проговорил лейтенант-переводчик. – Ведь вы же могли сразу его прижать, товарищ капитан!
– Мог бы, – усмехнулся тот. – А зачем? Выдавливать из него признания по капле? Он сам всё выложит. Пусть подумает. Поговорим с другими членами команды. Люди в ней разные, это и по документам видно.
Боцман, ответив на обычные вопросы, ничего не добавил к показаниям сэндо. Даже подробности аварии и задержания «Ирука-мару» он как следует не помнил.
– Как же так, вы же боцман? – удивился капитан.
Моряк опустил свою крупную узколобую голову, густая краска пробилась сквозь стойкий загар на лице.
– Простите, господин офицер. Ничего не помню… Я был пьян.
– Пьян? Боцман?!
– Меня угостил сэндо. Разве я посмел бы сам.
– И часто так случалось?
– Нет, господин офицер, первый раз. Я, признаться, люблю выпить – человек одинокий, но пью на суше. Если бы не сэндо…
Боцман поднял голову и вытянулся:
– Всё, господин офицер. Клянусь богами!
Савада волновался. Поверят ли ему? Как им доказать, что он друг?..
Сдерживая волнение, он ответил на первые вопросы: кто, откуда, сколько лет…
Вдруг капитан отложил бумаги в сторону и покачал головой:
– Такой опытный механик – и вдруг авария с мотором…
– Авария? – переспросил Савада. – Никакой аварии не было. Сам заглушил мотор и поджег тряпку с маслом.
– Зачем?
– Это длинный рассказ. Разрешите курить? Спасибо, у меня есть махорка.
Долго слушали капитан и лейтенант исповедь механика.
– О «рыбаке» подробнее знает Ояма, наш матрос, только очень боязливый он человек. Жизнь и нищета его замучили. Вам, наверное, это не понятно, – закончил он.
– Вы забыли русский язык, Савада-сан?
Савада смутился:
– Не совсем, господин капитан. Но я уже давно не говорил по-русски, да и знал его слабовато.
– В каком лагере вы находились? Кого помните из советских офицеров?
– Мы строили школу и дома под Хабаровском, Офицеров помню всех: майора Попова, капитана Гурова. Это такие люди, господин капитан!..
Следователь помолчал, перебирая бумаги на столе, потом поднял глаза на Саваду и чуть улыбнулся:
– А как поживает госпожа Кодама?
Савада опешил. Такого вопроса он не ожидал. Дочь старика Кодамы, которую он видел немногим более суток назад?.. И тут же мелькнула догадка:
– Скажите, пожалуйста, господин капитан, старик и внук у вас?
– Да!
– Поверьте, они не преступники, просто несчастные люди.
– Знаю. Да их и не в чем обвинить. На море был густой туман. Старик выбился из сил, внук болен. Так тоже бывает.
Глаза Савады затуманились, и он, не стесняясь, протер их кулаком:
– Простите за назойливость, но внук жив?
– Да. Операция прошла удачно, и мы скоро передадим их. Признайтесь, Савада-сан, ведь это вы говорили старику, что русские лечат бесплатно?
– Я? – по привычке переспросил Савада. – Да. Но ведь я сказал только правду. Умница старик! – не удержался он. – Никогда бы не подумал… Вот так старый Кодама!.. Ведь мы уже считали их покойниками.
Когда следователь и переводчик остались вдвоем, лейтенант возбужденно спросил:
– Как вы думаете, Николай Дмитриевич, таких, как этот механик, много в Японии?
Капитан поднялся из-за стола, подошел к окну, за которым распростерлась необъятная водная ширь. Там, за морским простором, находилась страна, откуда прибыли на «Ирука-мару» такие разные её жители.
– Не знаю, честно говоря, сколько их там, – ответил он. – Этого точно не знает и их правительство. Но я уверен – с каждым днем у нас становится всё больше друзей в Японии.
– Я ему как-то сразу поверил, интуитивно!
– Интуиция вещь неплохая, только полагаться на неё особенно нельзя. Саваде я тоже верю, но не мешает всё же запросить Хабаровск.
* * *
Сэндо и на втором допросе продолжал врать. Выслушав его ещё раз, следователь достал из тумбочки стола тяжелую коробку.
– Вот что, сэндо, – произнес он спокойно. – Отрицанием вы только ухудшаете свою участь. Учтите, только чистосердечное признание может вам помочь. В нашем распоряжении достаточно фактов и свидетельских показаний, изобличающих вас в намерении высадить шпиона на советский берег. Мне только интересно знать, что вам за это обещали. Тот же амимото Сибано? Или вы лично связаны с американской разведкой? Если нет, то вас подло обманули.
– Меня? Обманули? – облизал пересохшие губы сэндо.
– Да. Видите эту коробку? Она была у вас в кубрике. Ваш «рыбак» запрятал её там. Если бы вы его высадили, через сорок пять минут «Ирука-мару» пошел бы на дно вместе со всей командой. Ясно?
– Не может быть.
– Почему же? Подойдите к столу, – открыл крышку коробки капитан. – Как видите, устройство несложное.
Сэндо посерел и обмяк.
– Мерзавцы! – прохрипел он. – Я всё расскажу, господин капитан…
Когда в кабинет ввели «рыбака», следователь со скучающим видом выслушал его, а потом спокойно проговорил:
– Не будем терять напрасно время, Кубоми!
Услышав свою фамилию, Кубоми вздрогнул и с ужасом посмотрел на офицера.
– Да, вы господин Кубоми, – сухо продолжал капитан. – Мне можете ничего не говорить, я сам скажу за вас. Правда, не буду вдаваться в детали вашей биографии. Начну с главного. В годы войны вы были офицером военной жандармерии в Кёто. Жили неплохо. Такая власть в руках. Затем в Кёто была доставлена группа английских военнопленных из Сингапура. Надо же было показать населению поверженного противника. Военнопленных поручили вам. Вашими заботами семь человек из них отправлены к праотцам. Троих вы убили лично, а над одним совершили «киматори». Так, кажется, называли древние самураи этот изуверский обычай, когда побежденному противнику вспарывали живот и ели его сырую печень, чтобы обрести ещё большую силу и храбрость. Но, увы, печень англичанина не придала вам храбрости. Когда Япония потерпела поражение, вы не последовали другому обычаю древних самураев – не сделали себе харакири, а попросту скрылись, так как были включены англичанами в список военных преступников. Американцы вас разыскали, но решили не выдавать союзникам, а использовать в своих целях – ведь вы были в их власти. Опять же, самурай капитулировал и стал американским шпионом. Не так ли? Ещё скажу, что наш суд учитывает чистосердечное признание. Будете говорить?
– Буду, господин капитан…
* * *
– Ну, дело сделано, – устало потянулся капитан. – Всё поставлено на свои места. Не так ли, Виктор?
– Да, Николай Дмитриевич, – никаких белых пятен. Всё здорово прошло.
– Да, Виктор, неплохо, – задумчиво продолжал капитан. – Жалею только об одном – не попал в наши руки кровосос Сибано. Хотел бы я видеть его под конвоем.
– Ну, это не в нашей власти, Николай Дмитриевич.
– В том-то и дело. Ведь он, подлец, всё равно не в накладе. Если даже американцы потребуют с него деньги назад, что маловероятно, он получит страховку за «Ирука-мару». Даже злость берет.
– А что мы можем сделать?
– Да есть у меня одна мысль, – оживился капитан. – Этот «Ирука-мару» – рухлядь, никому не нужен. И вот представляешь, господин Сибано уже получил страховку, довольно потирает руки, а у берега Номуры появляется «Ирука-мару» с людьми, которые расскажут всем, как амимото торговал их жизнями. Скандал! Да ещё какой! И тут за него берется страховая компания. Там тоже зубастые акулы сидят – никого не щадят. Ну как?
– Это было бы здорово, Николай Дмитриевич. Просто замечательно!
– И я так думаю. Ну, сэндо и «рыбак» своё получат, остальных отпустят, это ясно. В команду можно добавить Кодаму с внуком, старик поведет «Ирука-мару» не хуже сэндо. Как, лейтенант, толкнемся в верха с этой идеей?
– Непременно!
Амимото Сибано был действительно доволен. Страховую сумму он с трудом, но успел получить. Боги вняли его молитвам. После сытного обеда Сибано развалился на мягкой подушке и лениво поглядывал через раздвинутую стенку дома на спокойное и темно-синее в эту пору море. Вот на горизонте показался какой-то бот, направляясь к Номуре. «Кому из сэндо сегодня повезло, что так рано возвращается? – подумал амимото. – А впрочем, кто бы это ни был, повезло мне: он торопится сдать мои семь долей улова».
Бот приблизился – и амимото что-то показалось в нем странным. Не выдержав, он приподнялся, всматриваясь в суденышко, и судорожно проглотил слюну. «Не может быть!.. «Ирука-мару»? Не может быть!»
Сняв кимоно, амимото стал лихорадочно надевать костюм. «Мне срочно надо в Саппоро!» – крикнул он удивленной жене и ринулся из дома.
Господин Сибано был человеком неглупым. Он знал: первые минуты гнева – самые страшные.
Глава пятая
1
Придя на работу, Эдано Ичиро увидел около грузовой машины, которую он обслуживал, нового грузчика. Рядом с ним стоял Оданака:
– Знакомься, это наш новый товарищ!
Эдано внимательнее взглянул на незнакомца. Это был худой, сутулый человек лет сорока. Лицо его, кроме усталости, ничего не выражало.
– Умэсита! – представился он, поклонившись. – Умэсита Харунори.
– Товарища Умэситу, – пояснил Оданака, – прислали из префектурного комитета и просили устроить на работу. Сержант, который тогда дал мотоцикл, чтобы съездить за врачом, помог нам и в этом деле. Вечером поговорим подробнее.
Целый день Эдано с любопытством присматривался и прислушивался к новому товарищу, но тот был удивительно молчалив, сам не спрашивал ни о чем, а на вопросы Эдано и других грузчиков отвечал коротко, односложно: «да», «нет».
Вечером в той самой комнате харчевни, где готовилась операция «Молодой месяц», собрались Оданака, Эдано и Умэсита.
– Я, – начал Оданака, – пригласил тебя, Эдано, потому, что ты готовишься в партию, и мы, трое, составим первую ячейку в этих местах. Товарищ Умэсита – член партии, у него есть опыт, и он поможет нам.
– Спасибо за столь высокое мнение обо мне, – медленно начал Умэсита и сжал сухие, жилистые руки, положив их на стол. – Только опыта у меня мало. Я сам ещё кое-что недопонимаю.
Заметив недоуменные взгляды собеседников, он скупо улыбнулся:
– Да, недопонимаю. Я тоже жил в деревне, южнее Кобэ. У нас три помещика. Коммунистом я там был единственным. Очень хотелось что-то сделать… Правда, большого уважения к себе со стороны соседей я не замечал. Отец мой был арендатором, а я просто батраком. Ну, а в деревне сами знаете, кого уважают: есть у тебя земля – тебе почет и слава. В войну был матросом, два раза тонул…
Разжав руки, он нервно потерь ладонь о ладонь:
– Извините, я несколько отвлекся… Нет ли сигареты?
– Пожалуйста, – протянул пачку Оданака. – Ну, а что же дальше, товарищ?
Умэсита торопливо закурил и так же медленно продолжал:
– Вернулся после войны в деревню, отца уже не было. Потом пошли слухи о земельной реформе. Знаете, как её ждали?.. Я – в партийный комитет: как быть, что делать? Там мне сказали: земля должна перейти к крестьянам бесплатно, её нужно отбирать у помещиков и распределять среди бедняков. Мысль-то правильная, но как это сделать? Реформу проводят власти, за ними – сила. Ну, вернулся я домой, начал говорить всем: «Не покупайте землю, вам должны её дать бесплатно». Никто меня, конечно, не послушал. Погорел я на этой агитации. Арендаторы хотели купить землю на любых условиях, залезали в долги до третьего колена. А я остался один. Потом ещё неудача. Тот же товарищ сказал мне, что надо бороться за выявление скрытых земель, тогда, мол, борьба в деревне усилится.
– Скрытых земель? – переспросил Ичиро.
– Да. Многие имеют земли чуть больше, чем значится по учетным книгам. Сами понимаете, налоги, обязательные поставки – ну, каждый и хитрит…
– А при чем здесь, товарищ, – снова перебил рассказчика Эдано, – скрытые земли?
– Мне говорили, что после реформы в деревне стали заправлять кулаки. Скрытых земель, конечно, больше всего у них, ну и у простых крестьян есть немножко. Кулаки это знают и держат остальных в руках. Поэтому, дескать, надо выявить скрытые земли у тех и у других, и тогда у мироедов будет меньше власти.
Умэсита помолчал, словно вспоминая пережитое, осторожно стряхнул пепел:
– Я, признаться, засомневался. Как же так, думаю, власти тоже этого хотят, и мы, коммунисты, должны им помогать. Ну, мне показали книжку Ито Рицу[38], в ней действительно написано – надо выявлять скрытые земли, и это, мол, создаст условия для кооперирования деревни. Указание есть указание. Вернулся я к себе, снова начал агитацию и снова потерпел неудачу. Да ещё какую! Скажите, кто добровольно захочет больше платить налогов, больше отдавать риса? А я продолжал долбить своё. Да… Мне и сказали, что если не уберусь из деревни, то будет плохо. И кто сказал? Не кулаки, а свои… Пришлось уехать… Долго искал, куда руки приложить, потом вот, спасибо, в комитете помогли, направили к вам…
– Са… – протянул удивленный Оданака. – Даже не верится.
– Мне тоже не верилось, – устало проговорил Умэсита. Было видно, что воспоминания ему тягостны. – Теперь всё понятно. Позднее руководство осудило это как левацкий загиб отрыв от масс.
– Отрыв от масс… – задумчиво повторил Оданака. – А ведь правильно, оторвались. Вот мы, например, что сделали? Работаем на базе, но живем-то в деревне. Мне уже приходилось слышать, что после земельной реформы крестьянские союзы не нужны: не за что бороться. Кто такие слухи распространяет? Помещики, кулаки… Сколько разных кооперативов появилось! И по выращиванию свиней, и по продаже молока, и многие другие. А кто в них наживается? Опять же – помещики и кулаки. Они же и крестьянами руководят. А молодежь? Тебе бы, Эдано, заняться этим делом, за тобой бы все молодые пошли.
– Староват я для молодежи, Оданака-сан.
– Молодежь впечатлительна. Тебе легче подойти к ней, чем другим. К тому же ореол камикадзе… Романтично. Не отмахивайся, мы должны всё учитывать. Не падайте духом, товарищ, – обратился Оданака к Умэсите. – Завтра приезжает представитель Центрального совета профсоюза рабочих, обслуживающих оккупационные войска. Наша база, оказывается, единственная, где нет профсоюза. Напрасно мы медлили, сколько времени потеряли.
* * *
Представитель Центрального совета, вежливый человек с интеллигентным лицом, говорил тихо, внушительно, как и подобает представителю столь высокого органа.
Собрав инициативную группу, он лично со всеми познакомился, внимательно расспросив каждого о его жизни и работе. Потом произнес короткую речь:
– То, что на этой базе нет до сих пор отделения нашего профсоюза, недоразумение, в котором повинны мы. Профсоюзу приходится работать в трудных условиях. Отдел труда штаба оккупационных войск весьма близко к сердцу принимает каждую забастовку. Недавно генерал Макартур направил правительству директиву, в которой потребовал лишить права на забастовки рабочих и служащих государственных и общественных учреждений. А ведь их союз насчитывает более двух с половиной миллионов человек. Понимаете, уважаемые? Правительство уже издало указ, в котором удовлетворило требование американского командующего. Оно заявило. «Письмо Макартура стоит выше всех законов».
Он помолчал, поправил галстук и так же тихо продолжал:
– Поэтому сами понимаете, что нашему профсоюзу приходится действовать в особых и чрезвычайно сложных условиях. Создание отделения на вашей базе, как я полагаю, не встретит возражений у командования, но мы должны быть гибкими и предусмотрительными. Какое мнение у вас о составе комитета?
Речь эта не вызвала энтузиазма у собравшихся, но и возражать ему никто не стал. В состав комитета первыми были выдвинуты Оданака, Сатоки и Эдано. Представитель аккуратно записал фамилии, потом несколько минут изучал список.
– Я убежден, что собравшиеся здесь наметили в комитет наиболее достойнейших из вас… Но… – замялся он, – я вижу среди них Оданаку-сана. Я отношусь с полным почтением к Оданаке-сану, но уважаемый кандидат состоит в коммунистической партии. Поймите меня правильно, лично я не считаю это достаточным поводом для отвода кандидатуры, хотя американское командование весьма недоброжелательно относится к коммунистам и могут возникнуть непредвиденные трудности.
Заметив, что собравшиеся заволновались, представитель чуть повысил голос.
– Повторяю – я отношусь с уважением к Оданаке-сану и его убеждениям. Позже, когда отделение союза будет создано, вы, если захотите, сможете избрать его советником комитета, хотя, повторяю, это вряд ли понравится командованию. Согласны?
Посовещавшись, рабочие согласились с этим мнением.
* * *
Представитель Центрального совета профсоюза оказался прав: известие о создании отделения профсоюза на базе не обрадовало, но и не огорчило полковника Дайна. Он даже самодовольно усмехнулся, когда представитель вежливо пояснил, что эта база – единственная, где ещё нет профсоюза.
– Пожалуйста, – небрежно заявил Дайн, – я не возражаю Мы, американцы, сторонники демократии, так как представляем самую демократическую страну мира. Но, – в голосе полковника послышались металлические нотки, – надеюсь, что в составе руководства профсоюза не окажется подрывных элементов. Этого требует безопасность вверенной мне базы, а также интересы вашей же страны.
– Конечно, господин полковник, – поспешил успокоить Дайна представитель. – Деятельность профсоюза будет регламентироваться соглашением между нашим Центральным советом и командованием американских оккупационных войск.
Вежливо поклонившись, он вышел из кабинета. Дайн снял телефонную трубку и позвонил контрразведчику:
– Тут у меня был тип из профсоюза, он создает у нас отделение. Проверьте, нет ли в составе комитета красных.
– Слушаюсь, сэр!
Положив трубку, полковник усмехнулся, вспомнив слова профсоюзника: «Ваша база – единственная, где ещё нет профсоюза». Как он об этом не подумал раньше? Но всё равно можно будет похвастать перед коллегами на первом же совещании в штабе. Пусть знают, что к нему, Дайну, профсоюзники решили обратиться только в последнюю очередь. А почему? Потому что знают: полковник Дайн не какая-нибудь мямля из тех, кто надел армейские штаны только в войну или, чего хуже, оказался в армии после того, как прозвучал последний выстрел.
* * *
Вечером, ложась спать, Эдано Ичиро долго размышлял. Собрание и выборы в комитет, в составе которого он оказался, оставили неприятный осадок. Не так всё он себе представлял. Он готовил себя к борьбе, а что вышло? Ему вспомнились слова бывшего капитана, а ныне бизнесмена Уэды: «Нас выпустили из клетки, как баранов». Всё получилось так, словно человек готовился поднять тяжелый, непомерный груз, а ему подложили пузырь, окрашенный под металл.
Дома тоже не всё шло нормально. Дед и сын в последнее время как-то отдалились от него. А ведь они самые близкие для него люди, его родная кровь… Надо учиться у товарищей. Но даже Оданака не стал таким близким, как Савада. А отец? Наверное, очень занят: от него пришло только одно письмо, в котором он сокрушался, что не сможет прибыть на похороны Намико. Значит, действительно не мог – отцу Ичиро верил беспредельно. А Савада? Почему он не ответил?..
Утром дед, Сэцуо и Акисада почувствовали, что в Ичиро наконец-то произошла долгожданная перемена.
– Вот что, дедушка, – категорически заявил он. – Хватит тебе возиться с кухней. Подбери служанку по своему вкусу.
– Правильно, внучек, – согласился дед, – стар я стал, но, может быть, тебе надо подумать о новой хозяйке? Ты молодой, да и Сэцуо нужна материнская ласка.
– А что? – подмигнул Акисада. – У меня такие красавицы на примете есть, в Токио таких не найдешь, да что там в Токио, даже в Кёто, а Кёто всегда славился красавицами. Эх, будь у меня вторая нога, я бы теперь…
Легкая тень пробежала по лицу Ичиро:
– Нет, дедушка, о хозяйке думать ещё рано… Ты же меня вырастил сам.
– Я, я… – В голосе старика послышались ворчливые нотки. – Я уже тогда был стар. А ты молодой, много занимаешься тем, чем не надо. Молодежь не уважает законы предков. Вот и Намико. Все же знают, что беременным женщинам нельзя смотреть на пожар, а она побежала тогда в усадьбу Тарады. И в храм к богине Коннон не ходила. Ни одна беременная не позволила бы себе такого.
Ичиро, чтобы прекратить неприятный разговор, спросил Акисаду:
– Красавицы красавицами, а чем ты ещё можешь похвастать, одноногий козел?
– Я? Вот прочитай! – самодовольно улыбнулся Акисада, подавая визитную карточку.
Ичиро с удивлением прочитал:
«Акисада Нориясу – заместитель заведующего договорным отделом строительной флрмы «Уэда и К°», Кобэ…»
