Текст книги "Ветер богов"
Автор книги: Василий Ефименко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)
У высокого каменистого обрыва стоят каменные божки, они охраняют дорогу и путников от обвалов. А могут ли эти изваяния спасти людей от лавины бомб? Или божки не знают, что такое бомбы? Раньше Эдано так никогда бы не подумал!
А вот изможденный человек тащит по каменистой дороге тяжело нагруженную тележку. Он так напрягается между оглобель, что острые локти его высоко приподнялись над головой. Он похож на кузнечика – раньше Ичиро не замечал такого сходства. А он не впервые видит грузовых рикш.
И везде – на мелькавших мимо вагона домах, хозяйственных постройках, даже на каменном обрыве, под которым стояли статуи божков, – виднелись плакаты: “Священную войну до победного конца!”
– Ну как, Ноппо,[5] – вспомнил Иссумбоси школьную кличку Ичиро, – нас теперь никто не примет за поездных воров? Хорошо бы сакэ раздобыть. Может, нас и напоят бесплатно?
Эдано улыбнулся. Удивительная способность у его друга – ни над чем серьезно не задумываться. Он отвернулся от окна: рядом, тяжело опираясь на палку, стоял пожилой мужчина с усталым умным лицом.
– Извините, – Ичиро приподнялся, – пройдите к нам. Здесь есть свободные места.
– О, искренне благодарен, господин унтер-офицер. Но я не смею беспокоить вас.
– Вы нисколько нас не стесните. Убедительно прошу не отказываться. Вы обидите нас.
– Очень, очень признателен вам, – старик со вздохом облегчения сел. – В моём возрасте двенадцать часов работы, пожалуй, многовато. Но, конечно, мы не ропщем, ибо наши затруднения ничто в сравнении с лишениями, переносимыми воинами.
– Да чего там. Простите, как ваше достойное имя?.. Кагава-сан?.. Я всё понимаю, Кагава-сан. Война – это не только битва воинов, но и тяжелый труд всей нации.
– Вы изумительно мудро сказали, господин унтер-офицер. Изволите ехать домой? Извините за нескромность.
– Да, наш поселок в пятидесяти километрах ог Кобэ.
– Ах, вот как. Кобэ порядком пострадал.
– Это печально, но такова воля богов.
Поезд, скрипнув тормозами, остановился. Иссумбоси поднялся.
– Ты как хочешь, Эдано, – решительно заявил он, – а дорога без сакэ – не дорога. Пойду добуду бутылочку.
За окном послышалось пение. Нестройные тягучие звуки становились всё громче и громче. Эдано посмотрел в окно. Из-за ограды маленького вокзала показалась процессия людей в белых одеждах. Под ритмичные удары барабана они тянули слова молитвы…
– Кто это, Кагава-сан? Что они поют? – полюбопытствовал Эдано.
– Это верующие из буддийской секты святого Ничирена. Названия всех этих сект трудно запомнить, одни буддисты разделяются на одиннадцать сект. Вот эти исповедуют евангелие “Белого лотоса”.
– Вы сказали “Белого лотоса”?
– Да. Евангелия тоже мало чем различаются. Главное – они учат верующих стойко переносить все тяготы и горести земной жизни. “Великий Будда, – утверждают они, – живет в каждом из нас, и, значит, горе и беды, испытываемые людьми, неизбежны, разумны, они предопределены в потоке жизни. Несчастья и тяготы проходят, как туман, если люди с ними смирятся, поймут их неизбежность и, таким образом, достигнут блаженства в иной жизни, в другом мире”.
– Простите за любопытство и назойливость – вы буддист?
– О нет. По мне, все религии одинаковы. Люди ищут утешения. Верующих во всех сектах в последние годы стало гораздо больше, – пассажир печально улыбнулся.
В купе ворвался Иссумбоси, потрясая двумя фарфоровыми бутылочками.
– Смотри! Первые трофеи! Теперь признай свою ошибку, недостойный этого напитка!
– Признаю! – рассмеялся Эдано. – Это тоже утешение от невзгод!
– О конечно. Но, господин унтер-офицер, утешение это очень короткое, и не каждый к нему может прибегнуть, а религия всем доступна. Она сейчас многим нужна…
“Религия многим нужна, она утешает. А деда и религия не сможет утешить”.
Они приехали в поселок вечером. Как тяжела была первая встреча! Старик высох, ссутулился, стал ниже ростом. С какой радостью он бросился навстречу Ичиро и как сразу сник, увидев повязку камикадзе. “Внучек, внучек…” – растерянно шептал он, и слезы катились по морщинистым щекам.
Дед плачет! Ичиро был так потрясен, что не мог вымолвить ни слова, а только обнимал старика. А Тами! Она низко поклонилась Ичиро и сразу вышла во двор. Вернувшись, она оставалась молчаливой.
Поселок показался Ичиро меньше, грязнее. Бедность выпирала изо всех углов, и даже вогнутые крыши домов казались придавленными от невзгод.
Дед, немного успокоившись, стал рассказывать безрадостные деревенские, новости. Сосед убит в Бирме, Его дочь Намико стала взрослой девушкой и мобилизована убирать рис на полях помещика. Сейчас она дома – поранила ногу.
– Каждый день забегает узнать, есть ли вести от тебя. Любит, наверное… Хорошая жена кому-то будет…
Ичиро смутился. В его памяти Намико оставалась подростком, немного угловатым, то по-мальчишески задиристым, то нежной и робкой девчушкой.
– Плохи у всех дела, внучек, – продолжал дед, не замечая смущения внука. – Почти половина призванных в армию не вернётся. Урожай забирают – для армии. Люди недоедают. У нас разве только помещик Тарада да староста недурно живут.
– Тебе, дедушка, теперь будет положен двойной паёк и пенсия. Я назвал тебя как единственное родственника.
– Лучше бы мне не получать этот паек. Да и много ли надо такому старику, как я?
Вскоре сели за стол. Тами раздобыла где-то риса и настряпала для Ичиро любимые им кушанья. Подавая, она просила извинения за скромный ужин.
– Надо было предупредить о приезде, – укорял и дед. – Мы бы приготовились…
Утром дом деда первым посетил Иссумбоси. Он был под хмельком и заявил, что плевать хотел на все собрания и чествования, которые затевает староста. Пусть приходят сюда и говорят, что находят нужным.
Вскоре с визитом явился староста во главе делегации из наиболее видных жителей. Иссумбоси держался важно, надменно, сам на себя не был похож. Едва ораторы высказались, как он бесцеремонно их выпроводил. Достал из кармана бутылку сакэ:
– В деревне теперь только мы с тобой настоящие парни. Вот и будем пить. И твой дед с нами. Он здесь единственный человек, достойный внимания!
Дед отмахнулся.
– В старости и единорог хуже клячи!
– Э-э, не скажите, дедушка. Врач и бонза чем старше, тем становятся лучше. Не горюйте, дедушка, – продолжал Иссумбоси, садясь за стол. – Выпейте и забудьте про всё. Я ведь понимаю… Мы с Ичиро хоть погибнем не напрасно. За черту жизни мы прихватим с собой порядком этих рыжеволосых дьяволов. А вот как вы здесь…
Дед подавленно молчал. Ичиро остановил некстати разболтавшегося друга.
Сакэ постепенно начало действовать: старик принялся вспоминать Порт-Артур.
Раздался робкий стук, и в дверях показалась молодая женщина.
– Добрый день, господа унтер-офицеры! Простите, что нарушила вашу беседу, но мой хозяин почтительно просит вас осчастливить его своим посещением. Он терпеливо ждет вас…
– А кто твой хозяин? А, Тарада-сан! Это дело, – оживился Иссумбоси. – У него не только сакэ найдется. Пошли, Ичиро, нагреем богача хоть раз!
Дед нерешительно запротестовал, но Иссумбоси отверг все возражения.
Ичиро согласился пойти к помещику: он избегал оставаться один на один с дедом. Какую-то вину чувствовал Ичиро перед стариком.
Помещик Тарада жил обособленно в полукилометре от поселка. Иссумбоси важно шествовал рядом с Ичиро по улице.
Служанка постукивала гэта[6] сзади, как и положено женщине.
Но стоило им выйти за черту поселка, как Иссумбоси отстал и за спиной товарища повел оживленный разговор со служанкой.
Усадьбу помещика время почти не тронуло. Дед говорил Ичиро, что дому свыше ста лет. Это было четырехъярусное строение. Крутая соломенная кровля выдавалась на метр от стен. Снаружи они оклеены новой бумагой, двор – чисто подметен.
Ичиро ни разу ещё не был в помещичьем доме и слышал о его внутреннем убранстве только от деда, лечившего домашних Тарады. Старик рассказывал, что для жилья здесь приспособлен только первый этаж, а в остальных хранится рис, разводятся шелковичные черви. Многочисленная семья управлялась твердой и жесткой рукой помещика. Но не только семьей командовал Тарада. Столь же круто он управлял и поселком. Пожалуй, только староста и дед Ичиро не были у него в кабале. Но и их судьба зависела от помещика, которому достаточно было пошевелить пальцем – и любой неугодный ему человек вынужден был бы покинуть насиженное место.
Помещик – тучный старик в кимоно с родовыми гербами – встретил друзей-камикадзе у порога:
– Сердечно благодарю доблестных героев за то, что они осчастливили мой дом своим посещением!
– Мы благодарны, достойный Тарада-саи, – вежливо откликнулся Ичиро, – за приглашение.
Комната, куда их провели, по всем признаем была гостиной. Пол был устлан тонкими циновками, с потолка свешивалась на цепях керосиновая лампа. В стенной нише разместился роскошный домашний алтарь с большой позолоченной статуей Будды. Несколько дверей вели в другие комнаты.
Посредине гостиной стоял низенький стол, уставленный яствами и бутылками.
Иссумбоси выразительно подтолкнул локтем приятеля.
Хозяин, извинившись за “скромность” угощения, усадил гостей за стол. Никто из домашних к пиру допущен не был. Изредка лишь в комнате появлялась знакомая гостям служанка, приносившая новые блюда.
– Я рад, – начал хозяин, – приветствовать вас в моём доме. Мы все счастливы, что в нашем поселке есть такие герои-патриоты, как вы…
Лицо хозяина дома сияло. Самолюбие его тешилось тем, что он угощает у себя летчиков-камикадзе. Будет чем похвастаться перед знакомыми!
Иссумбоси усиленно налегал на вина и закуски.
– Мой род, – разглагольствовал самодовольно хозяин, – всегда верно служил его величеству. Мои предки совершили много подвигов на поле брани во славу царствующей династии. Старший сын в нашем роду всегда был военным. Мой дед прославился во время войны в Китае; там же проявил геройство мой отец, служил в армии и я, а сейчас служит мой старший сын Санэтака. Он поручик…
– А, знаю, – заговорил Иссумбоси, – он в Квантунской армии.
– Да, так распорядилось командование. Каждый выполняет приказы…
– Ну конечно, – ухмыльнулся Иссумбоси. – Это самый опасный участок.
– Воинская служба везде нелегка. Мой сын мужественно переносит лишения, – наставительно заметил хозяин.
– Ну это вы, почтеннейший, преувеличиваете, – начал горячиться Иссумбоси. – Насколько мне известно, господин поручик служит в лагере военнопленных под Мукденом. Если это, по-вашему, опасно…
Хозяин побагровел, но сдержался:
– Господин унтер-офицер заблуждается, мой сын поручик…
– Ваш сын – тыловая крыса, почтеннейший. Я камикадзе и прошу вас не забываться. Это мы с Эдано выполняем волю его величества. А вы…
Ичиро встал из-за стола:
– Извините, Тарада-сан, нам пора. Нас ждут!
Выпроводив Иссумбоси за дверь, Ичиро вернулся в гостиную и принес хозяину свои извинения.
– Я понимаю, – уверил его хозяин, – господин унтер-офицер выпил лишнее. Я не сомневаюсь, что он храбрый воин.
Ичиро был зол на товарища:
– Ну зачем ты ему нагрубил? Разве можно так вести себя гостю?
– Я камикадзе, а эта пиявка Тарада пусть хоть раз услышит правду…
– Ладно, ладно. Пошли!
У окраины поселка им повстречался человек с непокрытой лысой головой. Лицо его сияло любезной улыбкой. Он встретил камикадзе церемонными поклонами.
– А… сэнсей Хасимото! – узнал учителя Иссумбоси.
– Да, это я, доблестные воины. Сожалею, что вчера не был при встрече наших героев: ездил в Кобэ. Я так счастлив – наша школа может гордиться…
– Ваша школа? – с пьяным смехом спросил Иссумбоси. – Как же, хорошо помню, сэнсей. Как это вы говорили. “Прочие государства эфемерны… все люди, кроме японцев, подобны червям”? И бомбы, падающие на Ниппон, эфемерны? А если “подобные червям” появятся здесь, а?
Он махнул рукой и потащил за собой Ичиро.
– Извините, сэнсей, – только и успел сказать тот.
Хасимото, оторопев, долго смотрел вслед своим ученикам.
– Что ты безобразничаешь? – возмутился Ичиро. – Ты грубишь всем достойным людям!
– Достойным? – остановился Иссумбоси. – Эх, друг, все меня считают недалеким и легкомысленным. А ты знаешь, что у меня творится в груди? Я же вижу, какие кругом сволочи. Они обманывают нас и его величество императора. Только он и мы искренне защищаем родину, а эти… Да что там говорить!.. Пошли ко мне, – категорическим тоном заключил он. – Я прихватил одну бутылку у Тарады, пока ты с ним любезничал. Будет мало – пошлем за сакэ отца. Хочу пропить хоть часть пенсии и пайка, которые он потом будет пропивать без меня. И не возражай! Дай мне хоть один день покомандовать.
– Ну пошли, пошли! Командуй! Только вечером отпусти.
Дома Иссумбоси вел себя, как в завоеванном городе. Родные старались подальше держаться от пьяного героя.
Только мать с опухшими от слез глазами укоризненно покачивала головой.
– Каачан![7] Не обижайтесь на сына. Он только одну вас любит в этом доме, – тихо проговорил Иссумбоси.
К вечеру приятели основательно нагрузились. Провожая Ичиро, Иссумбоси похвастался:
– У меня свидание с девкой, которая приходила за нами. А если она не явится, я разнесу весь дом Тарады.
7
Ичиро шел домой. Густая иссиня-черная темнота окутала поселок. Светомаскировка соблюдалась строго – полицейскому разрешалось стрелять в любое освещенное окно. К тому же у многих не было чем заправить лампу, а электричество давно отключили. На небе, в высокой его глубине, сверкали звезды, они казались тоже лишними, способными выдать поселок вражеским самолетам.
У соседнего дома Ичиро заметил какую-то фигуру.
– Эдано-сан! – послышался робкий девичий голос.
– Намико?!
– Эдано-сан, простите, что я задерживаю вас. Мне так неудобно…
– Очень хорошо, Намико, что ты меня встретила, – ответил он, увлекая девушку в темноту.
– Я… я хотела… – тихо заговорила девушка, – я хотела передать вам это, – Намико протянула ему сверток.
Эдано на ощупь угадал, что в нём.
– Пояс?
– Да, в тысячу стежков![8]
Милая Намико, ну зачем ему, камикадзе, амулет? Он приподнял потупленную голову смущенной девушки и поцеловал. Намико прильнула к нему. Ичиро растерялся.
Он разжал руки, и Намико опустилась на колени, обняла его ноги.
– Ичиро, радость моя. Я люблю тебя, а ты уже мертв, как мой отец. Зачем это?
Она разрыдалась, потом поднялась и обхватила его шею.
– Нет, нет, – словно в бреду говорила она, – я так тебя не отпущу. Ты жертвуешь жизнью…
Под утро Эдано на руках донес девушку до её дома.
– Мы поженимся. Моя слава поможет тебе. Тебя будут уважать, тебе будет легче! – ласково сказал он.
Девушка подняла голову и посмотрела на него.
– Не надо, милый. Сделаться женой и сразу вдовой… Даже если бы ты остался жив – мне ведь нельзя выйти замуж. Я родилась в год тигра…[9] Пусть всё будет так… Моя любовь будет с тобой до последнего часа. Прощай!
Эдано так и не уснул. Вчера ещё Намико была просто соседкой, подругой детских лет, а теперь… теперь она, как осколок, вонзилась в сердце, стала частью его, и ничего с этим нельзя поделать. “Так вот она какая – любовь!” А надо и это забыть, надо…
8
Утром дед внимательно посмотрел на внука. Ичиро всю ночь провел вне дома, но где же он был?..
К завтраку старик раздобыл вина.
– Нам сегодня никто не помешает? – спросил он.
– Нет, нет!
– И в гости ни к кому не пойдешь?
– Нет, дедушка. Сегодня я уезжаю, а ничем ещё вам не помог. Можно было бы хоть крышу поправить.
– А… что там помогать! Дом мой век простоит. Что было вчера у Тарады?
Ичиро рассказал, как вел себя Иссумбоси. Дед ахал, выспрашивал подробности, потом помрачнел:
– Я ведь не хотел, чтобы ты к помещику ходил.
– Да, я поступил невежливо: приехал всего на три дня домой и целый день провел в гостях.
– Я не об этом. Ты помнишь, меня однажды вызывали в полицию… Твой отец погиб… он был коммунистом…
– Коммунистом? Не может быть! – растерянно переспросил внук.
– Погиб. Так они сказали. Кто такие коммунисты, я, признаться, и сам толком не знал. Полиция и власти говорят, что это бунтовщики, враги, что они, – дед понизил голос до шепота, – даже против его величества, Я одно знаю, внучек: твой отец был хорошим человеком. Его здесь все уважали и любили… Вот твой дядя Кюичи, хоть он и мой сын, – дрянь человек.
Голова Ичиро отказывалась соображать. Его отец, коммунист? Им в училище говорили о коммунистах ужасные вещи. Но ведь отец был хороший человек!..
Дед и внук долго молчали, каждый думая о своём. Потом дед, кашлянув, твердо заговорил:
– К Тараде ты не должен был ходить вот почему. Его служанка, что приходила за вами, долго мучилась зубами. Я её вылечил. Родственников у неё здесь нет, а отдохнуть от хозяйского глаза хочется. Вот она и стала у нас бывать. Она потом и рассказала мне, что отца твоего выдал полиции сын Тарады – Санэтака. Ещё прапорщикам ездил он как-то по делам в Иокогаму. Там в гостинице случайно увидел твоего отца и спросил у горничной, в каком номере живет господин Эдано. А та ответила, что человек с такой фамилией у них не проживает. “А этот, что пришел?” – “Это господин Такаяма”. Санэтака тут же сообщил в полицию. У Хидэо паспорт был на другую фамилию, но Санэтака на очной ставке его опознал. Вот так арестовали отца, а куда он потом делся – неизвестно.
– Ах, подлец Санэтака, – Ичиро ударил кулаком по столу. – Я бы увидел твою печень, если бы нам пришлось встретиться!
– Да, – сокрушенно покачал головой дед. – Тут ничего не поделаешь. Я молчал, ждал тебя… даже Кюичи не говорил. Тот испугался бы за свою карьеру. В нашем роду никогда обид не прощали. Придется теперь мне, старику, подумать об этом.
Дед помолчал, а потом, взглянув на внука, спросил:
– Как ты думаешь, Ичиро, война долго будет тянуться?
– Не знаю. Для меня недолго.
– Да… И я, старый дурень, верил в быструю победу.
– Это не твоя вина, дедушка. Это те, кто повыше нас, плохо выполняют волю его величества. А мы… мы свой долг выполним…
– Да?.. И чем же она закончится?
– Не знаю, дедушка, не знаю.
– Ичиро! – с надеждой проговорил дед. – Первый внук дороже детей, а ты у меня первый… Скажи… ты окончательно решился?
– Да, дедушка.
– Зачем только я тебя маленького от болезней спасал? – печально произнес старик.
– Не напрасно, дедушка. Видишь, я оказался нужен его величеству. Прошу тебя об одном: если что случится с Намико, помоги ей!
– Понимаю… Ты вчера был с нею.
* * *
Обратный путь в училище был печальным. Хмельной Иссумбоси спал, запрокинув голову, и так храпел, что приходилось удивляться, как столь пронзительные звуки могут исходить из такого тщедушного тела.
В училище они узнали: из двадцати камикадзе двенадцать посылают на Филиппины. Эдано был назначен старшим команды. Остальные выпускники отправлялись кто в Бирму, кто в Индокитай, кто на Окинаву.
Собрав отъезжающих на Филиппины, генерал Ито выступил с напутственной речью:
– Господа унтер-офицеры! Вы направляетесь в страну, которую императорская армия освободила от угнетателей американцев. Японскую армию там ждали и искренне приветствовали. Так же встретят и вас – защитников независимости и свободы, дарованной нами этой стране. Это один из великих принципов “великой восточноазиатской сферы взаимного процветания”. К нашему огорчению, угнетателям янки вновь удалось вторгнуться на освобожденный архипелаг. Они высадились на Лейте. Битва за Филиппины во многом предопределяет судьбу империи. В этой битве решающее слово за вами. Каждый потопленный корабль врага – это тяжкая рана для него. Больше ран – и тем скорее он ослабеет. Ваши предшественники на Лусоне – отряд капитана Сэки Юкио – уже выполнили свой долг. “Сикисима”, “Ямато”, “Ямадзакура”, “Асахи” – так назывались подразделения отряда. Их наименования взяты из чудесных строк старинного поэта Мотои Наринаги: “Если кто спросит, что такое душа японца, то отвечаем ему, что это красивая чистая душа, подобная сакуре[10] в лучах солнца; цветы сакуры опадают сразу, и японец идет на жертву так же, не задумываясь”. Уверен – вы тоже окажетесь достойными этих прекрасных слое. Будем молить богов о ваших боевых успехах.
Вечером весь курс собрали на прощальную вечеринку. Адъютант генерала рекомендовал летчикам ресторан “Цветы сливы”, умолчав, что он принадлежит родственнику генерала.
Кутили здорово. Командиры утверждали, что для настоящего военного деньги – зло. Когда человек копит – он начинает дрожать за свою шкуру. А если воин погибнет на поле боя, то может случиться – его деньги достанутся врагу. Что может быть глупее?
…И вот они плывут к Лусону, навстречу опасностям, плывут, чтобы не вернуться…
Небо на востоке, у самой линии горизонта, стало бледно-серым. Близился рассвет. Силуэты кораблей конвоя и шедшего сзади “Ниигата-мару” становились четче. Виден был бурун, вспоротый острым форштевнем миноносца. На палубе миноносца к зенитным установкам встали боевые расчеты. Свет дня нёс опасность. Не странно ли, что человек – владыка природы – испытывал страх перед солнцем?..
“Как быстро пролетела ночь”, – подумал Эдано. Он не чувствовал ни малейшего желания уснуть. Да и что удивительного! За дни плавания они столько часов провалялись на нарах, что, казалось, выспались вперед на целый месяц.
Эдано хотел пойти и разбудить товарищей, но потом раздумал. Зачем? Если что и случится с ними, так ведь шлюпки только для команды.
Мимо Эдано, зевая и почесываясь, прошло несколько солдат. “Наблюдатели”, – догадался он. С рассвета и до самой темноты стоят они в различных углах корабля, всматриваясь в просторы моря и неба. К зенитному автомату на носу протопал боевой расчет. Чувствовалось, что нарастала тревога, напряженность, – “Сидзу-мару” входил в опасную для плавания зону.
Вот показался на мостике и сам капитан: четыре-пять часов сна взбодрили старика.
Но тут случилось то, что с такой тревогой ожидалось всеми. Едва помощник капитана, сменившийся с вахты, спустился по трапу, как грохот взрыва разнесся над морем. Капитан мгновенно подал сигнал боевой тревоги. Палуба загремела под ногами бегущих матросов – команда занимала места по боевому расписанию.
Из кубрика, где размещались камикадзе, выскочил Иссумбоси.
– Что случилось, Ичиро? Ах, дьявол, смотри! – тут же закричал он.
Эдано оглянулся. Шедший сзади “Ниигата-мару”, старый, как и их корабль, заметно заваливался набок. Пламя взвилось над бортом, и в небо подымался столб густого черного дыма. Сотни людей метались там по надстройкам. Прыгали за борт: поверхность моря была усеяна головами.
Миноносец конвоя развернулся и, оставляя за собой след-дугу из вздыбленной винтами воды, мчался к гибнущему кораблю. За его кормой взметывались один за другим высокие водяные столбы – миноносец кидал глубинные бомбы.
Эдано и Иссумбоси оторопело смотрели на морскую катастрофу. Впервые на их глазах гибли сотни людей.
– Почему мы не поворачиваем? Надо же спасать их? – спросил Иссумбоси.
Как бы в ответ “Сидзу-мару” резко увеличил скорость. Капитан стремился как можно скорее увести своё судно под прикрытие береговых батарей. Спасение людей с “Ниигата-мару” – это задача конвоя и следовавших сзади кораблей. Не первая трагедия такого рода совершалась на глазах старого моряка. Его коллеге не повезло – что ж, у войны свои жестокие законы.
Вдруг раздался сигнал “воздух”. Капитан выругался: “Этого еще недоставало!” Но тут же он облегченно вздохнул: силуэты трех самолетов показались со стороны Батаана.
Через минуту-другую три японских истребителя “дзеро” с рёвом пронеслись над кораблями. Матросы, солдаты радостно махали им руками, полотенцами, почувствовав, что их надежно защищают
Глава вторая
1
“Сидзу-мару” подходил к Маниле. Слева тянулась зеленая громада Батаана, правее уходил назад скалистый остров Коррехидор. Словно страж залива, ощерился он стволами зенитных орудий, жерлами мощных батарей. Но грозные укрепления не привлекали внимания камикадзе. Эдано и его товарищи жадно всматривались в открывшуюся перед ними панораму.
Голубое зеркало залива, яркая зелень берегов, белые строения перед далекими, как бы едва намеченными акварелью горами казались ожившей цветной картиной из журнала о заморских странах.
– Красивый город, друзья! – проговорил Момотаро. – Интересно, красивые ли здесь женщины?
– Лучше скажи, что здесь пьют? Виски или что-нибудь своё? – перебил его Иссумбоси.
– Не волнуйтесь, – вставил слово третий, – ведь ячмень у соседа всегда вкуснее, чем рис дома!
Все рассмеялись…
Корабль пришвартовался к причалу. Одним из первых на пароход взбежал унтер-офицер в щегольской новенькой форме. Он осмотрелся и, увидев летчиков, подошел к ним.
– Команда две тысячи пять? Кто старший?
– Унтер-офицер Эдано! – представился Ичиро.
– Я – старший писарь штаба Миура! Господин командир отряда капитан Танака приказал мне встретить вас и доставить в часть. Торопитесь! – И, повернувшись, он пошел к трапу.
Через десять минут летчики, выстроившись в колонну по два, шагали под командой Эдано. Старший писарь Миура шел в стороне и очень важничал. На площади у выхода из порта он показал Эдано на ярко окрашенный автобус.
– Далеко ехать? – осведомился Эдано.
– Увидите! – высокомерно ответил Миура.
– Эй, старший писарь! – громко окликнул его Иссумбоси. – Тебе давно морду били?
Шофер-солдат склонился к баранке, пряча улыбку. Миура растерялся. Он внимательно посмотрел на летчиков – лица были серьезными, словно камикадзе готовы были немедленно познакомить его со своими кулаками.
– Вы не так меня поняли, господа, – стал заискивающе оправдываться он. – Я хотел сказать, что, как только мы сядем в автобус, я вам всё доложу. Военная тайна…
– А почему такая яркая машина?
– Это трофей. Раньше автобус возил туристов. Очень удобен для езды. Прошу…
Камикадзе заняли места, и автобус тронулся.
– Наш отряд “Белая хризантема” – особого назначения, – начал объяснять Миура. – Дислоцируется он в пятидесяти километрах к западу от города на запасном аэродроме. В Маниле вы сможете бывать по воскресеньям на автобусе. Я уже докладывал: командир отряда господин капитан Танака. Храбрый, боевой офицер. Отряд подчинен непосредственно командующему четвертым воздушным флотом его превосходительству генерал-лейтенанту Томинаге Кёдзи. Жить где? Есть две казармы. Европейские здания. Очень удобные. Ещё американцы построили. Сейчас нет ни одного летчика. Вас ждут с нетерпением… Что пьем? Да что угодно. Бывает виски, сакэ и местная дрянь. Были бы деньги… Прошу не сообщать господину капитану, что я с вами так откровенен.
– Ладно, ладно! – махнул рукой Эдано. – Лучше о городе расскажи!
– Вот в этом здании, – начал Миура, словно говорил о собственных владениях, – раньше был клуб американской армии и флота. Проспекты, идущие отсюда направо и налево, раньше назывались именами президентов-янки. Теперь это проспект Великой Восточной Азии. Вон тот большой дом – отель “Манила”. Сейчас там помещается штаб императорских войск. А это Аяльский мост через реку Паситу. От неё по городу проведены каналы…
Волнения и бессонная ночь сказались: Ичиро задремал, прислонившись к сидящему рядом Иссумбоси, и проспал всю дорогу.
Он проснулся, когда автобус остановился в узкой долине среди двух горных массивов. Эдано удивился, что аэродром, похожий больше на запасную посадочную площадку, расположен в таком малоподходящем месте. Почему американцы вздумали построить его именно здесь?
Эдано выстроил команду у одноэтажного здания штаба.
Капитан Танака оказался плотным пожилым человеком. Он важно выслушал рапорт Эдано и напыщенно поздравил летчиков с прибытием. После этой церемонии он приказал Миуре отвести всех в казарму, а Эдано пригласил к себе.
Просмотрев пакет с документами, капитан уставился испытующим взглядом на камикадзе.
– Раз тебя назначили старшим команды, значит, ты самый искусный среди них? – осторожно спросил он.
– Не могу знать, господин капитан. Все летчики хорошие.
– Вот как? По скольку у каждого боевых вылетов?
– По одному будет, господин капитан! – ответил Эдано.
– Да! Да! – хмуро согласился капитан. – Незачем мне напоминать об этом. Спрашивал потому, что у нас сейчас туго с машинами. Эти чертовы мореходы не могут обеспечить доставку самолетов. Поэтому нам прислали несколько трофейных машин. Ты получишь “П-47”.
– “П-47”? – огорченно спросил Эдано.
– Да. Это, конечно, не “дзеро”, но летать можно. У тебя будет лучший механик отряда – ефрейтор Савада. Нет самолета, которого он не знает. Был механиком на самолете командующего. Но у него что-то неладное в прошлом, вот его и перевели к нам. Учти это. Если он сбудет болтать лишнее – доложи! Сегодня вам день на устройство. К машинам завтра в восемь ноль-ноль. Можешь идти!
Эдано вышел от капитана расстроенным. Никогда он не думал, что придется осваивать американский самолет.
Камикадзе разместились в четырех комнатах второго этажа.
Иссумбоси уже занял койку для друга.
На следующее утро капитан Танака разъяснил вновь прибывшим структуру отряда. Всё подчинялось расчету на один удар. В штабе не было обычных в авиационных частях служб. Прапорщик Кида, ведавший материально-техническим снабжением, десяток писарей, которыми распоряжался Миура – ближайший помощник капитана, механики, небольшая караульная команда, команда аэродромного обслуживания и пост ВНОС – вот и весь отряд.
– Тренироваться много не придется, – заявил капитан по дороге к самолетам. – Исключение лишь для тех, у кого трофейные машины.
У крайнего капонира, перед которым стоял, отдавая честь, ефрейтор в очках, он остановился.
– Унтер-офицер Эдано! Это твой самолет, а вот – и механик!
– Ефрейтор Савада! – доложил тот.
Перед Эдано стоял приземистый, широкий в плечах человек в выцветшей форме. Широкое скуластое лицо, очки, шрам на левой щеке и проседь на висках… “В отцы годится”, – подумал камикадзе.
– Вольно! Пойдем поговорим! – Эдано показал рукой на тень от капонира и присел там на траву. – Садись! – кивнул он механику. – Эту марку самолетов знаешь?
– Уже неделю вожусь с ним, господин унтер-офицер. Машина новенькая. В управлении легкая. Не хуже “дзеро”. Уверен, что вы её быстро освоите, господин унтер-офицер!
– Пожалуй! Мне на ней высшего пилотажа не показывать! Кури! – Эдано предложил сигарету механику. – Давно здесь?
– На Филиппинах? С первых дней. Кажется, целую вечность…
– Не нравится?
– Я выполняю приказ.
– В Маниле бывал?
– Был механиком личной машины его превосходительства генерал-лейтенанта Томинаги Кёдзи.
– А сюда как попал?
– Приказ, господин унтер-офицер!
– Ясно! Ну что ж, посмотрим, что это за машина! – Эдано затоптал окурок и поднялся.
2
Началась однообразная служба. До обеда у самолетов, после обеда в казарме. Особенно трудно пришлось первые две недели. В Манилу и то охотников ехать находилось мало.
Все порядком надоели друг другу. Даже неунывающий Иссумбоси притих. Первые дни он все подшучивал над Эдано и его самолетом: “П-47” он называл “поккури”[11].
