Текст книги "Ветер богов"
Автор книги: Василий Ефименко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)
“Странный человек – русский майор. Послал спасать женщин, которых бросили свои. Отправил наш взвод в плен без конвоя Что у них за порядки? – удивился он, увидев, как солдат-шофер подошел к майору и попросил закурить. – Солдат подходит к старшему офицеру и запросто разговаривает с ним!” Попробовал бы он, унтер-офицер, вот так же подойти к подполковнику Коно.
Эдано даже поежился при этой мысли.
Советский майор тем временем приказал Адзуме и ещё двум солдатам взять фляги, ведра из машины и принести из ручья воды. Шофер отправился вместе с ними.
Пока Эдано, переминаясь с ноги на ногу, с нетерпением ожидал, чем кончится его роль наблюдателя и “защитника” советской автомашины, вернулись посланные за водой. При виде её Эдано почувствовал мучительную жажду, но не рискнул притронуться к фляге, не зная, как расценит это майор, поставивший его на пост.
А русский офицер сел на подножку машины и похлопывал веткой по голенищам своих сапог. Эдано, вздрогнув, услышал его вопрос:
– Эй, унтер-офицер! Где в Японии рождаются такие рослые парни, как ты?
– Около Кобэ, господин майор!
– И много там таких?
– Никак нет, господин майор!
– А дома кто есть у тебя?
– Только дед, господин майор.
– Твоему деду повезло. Он ещё увидит внука.
– Спасибо, господин майор.
– Конечно, – громче затоварил майор, чтобы слышали и остальные, – хорошо, что среди вас нашлись неглупые люди, вроде капитана Уэды. А то некоторые ваши генералы даже на эдикт своего императора чихали. Из-за них ещё немало поляжет вашего брата…
– Не могу знать, господин майор!
– Вот, вот, “не моту знать” и заставляет нас обращаться к вам через головы ваших генералов. Ведь они-то акают об императорском эдикте, чего же людей губят?
Эдано промолчал, не найдя, что ответить майору. Эдикт императора… генералы… А какое дело русскому офицеру до того, сколько погибнет японских солдат. Или он жалеет своих? Как всё странно!
Майор и не ожидал ответа. Он неожиданно громко крикнул:
– Выходите, Веньков, на воздух. Чего вы там паритесь?
Из кузова машины вылез пожилой, сутуловатый техник-лейтенант – командир МГУ[21] – и, сощурившись на дневной свет, уселся на подножку рядом с майором.
– Ну как они? Смирные? – спросил он по-русски.
– Теперь они, Веньков, смирные. Умирать-то, по сути дела, и им не хочется.
– Жаль наших, немало их полегло, товарищ майор. У меня был знакомый командир взвода связи. Какой парень! Всю войну на Западе прошел, три раза ранен был, а сложил голову здесь, под Муданьцзяном.
– Да, – с горечью подтвердил майор. – Многих хороших хлопцев не дождутся невесты, много материнских слез прольется. Война… Но зато какую силу сломали. Это же Квантунская армия. Не только сами японцы, но и американцы считали её самой лучшей и боеспособной в Японии.
Эдано слушал непонятную речь русских офицеров и с нетерпением ожидал появления беженцев. Он боялся, что советскому майору надоест их ждать, и тревожился за Саваду.
Но его опасения оказались напрасными. Из зарослей послышались голоса. Первым появился Савада с ребенком на руках. Капитан Уэда шел в конце процессии и тоже нес на руках ребенка. Беженки остановились в стороне, пугливо поглядывая на русских. Капитан Уэда отдал ребенка одной из женщин и подошел к русскому офицеру.
– Господин майор! Вы спасли и мою семью, – дрогнувшим голосом сказал он.
Женщины столпились вокруг ведер с водой, стремясь в первую очередь напоить ребятишек. Эдано старался поймать взгляд Ацуко, но та упорно не смотрела в его сторону.
На дороге показалось несколько грузовиков. Женщины тревожно смотрели на приближающиеся машины. Они ещё не верили в спасение. Передний грузовик резко затормозил, и из кабины выглянул офицер.
– Митингуешь с самураями, Колесников! – крикнул он майору. – А нас по пути обстреляли. Одного ранили.
Майор подошел поближе к машине.
– Слушай, друг. Помоги. Забери женщин и ребятишек. Ну что я с ними буду делать? В Муданьцзяне ссадишь. Там сборный пункт.
– Больно ты жалостливым стал, Колесников. Ну ладно. Только быстро!
Через несколько минут беженки покорно погрузились в кузова грузовиков. Пленные не отрываясь смотрели вслед машинам.
– Капитан Уэда, едем дальше! – приказал майор. – Ваши уже ранили одного солдата в этой колонне. Для нас каждый час дорог. А семью вы ещё увидите. Я обещаю! Эй, унтер-офицер, – окликнул он Эдано, – стройте остальных и двигайтесь в Муданьцзян. Веньков, мы отправляемся!
5
В тот же день за сотни километров от дороги, по которой Эдано, унтер-офицер императорской армии, вел в Муданьцзян своих соратников сдаваться в плен, в одном из особняков на окраине Мукдена тоже происходила церемония “сдачи в плен”, только несколько иного рода.
В просторной комнате с затемненными окнами человек тридцать японских офицеров внимательно слушали подполковника-разведчика из второго управления штаба Квантунской армии
– Итак, господа, – негромко говорил подполковник, – обстановка создалась трудная. После эдикта его величества некоторые командиры частей проявили малодушие, прекращают сопротивление. Целые подразделения и части сдаются в плен… Наше воспитание солдат относительно обращения русских с пленными имело значение для укрепления их стойкости. Но… действительность может оказаться несколько иной. Нам крайне важно сохранить влияние на солдат, не допустить воздействия на них большевизма…
Подполковник взял бумажный носовой платок – ханагами, звучно высморкался, скомкал бумажку и прежним ровным голосом продолжал:
– Родина возлагает на вас ответственную задачу. Вы получите новые документы и звания – такие, с которыми там вас в любом случае оставят с солдатами. Вербуйте и сплачивайте вокруг себя самых верных, создавайте конспиративные организации. Назовем их “Чисакура” – “Кровавая вишня”. Старайтесь установить между собой связь. Запоминайте тех, кто окажется малодушным, поддастся коммунистической агитации. Если возможно, наиболее активных устраняйте. Есть вопросы?
Офицеры безмолвствовали. После некоторого молчания подполковник продолжал:
– Прошу по одному заходить в мой кабинет и получать документы.
Перед подполковником, вслед за другими, предстал полный офицер в жандармской форме.
– Поручик Тарада Саиэтака! – представился он.
– Ваши родители живы? – поинтересовался подполковник, листая личное дело поручика.
– Так точно! Живут около Кобэ.
– Знаю, знаю. Вы служили в лагере под Хотеном и добросовестно показывали пленным силу своих мышц. После войны американцы могут потребовать вашей выдачи.
– Я выполнял приказы, господин подполковник!
– Знаю и не осуждаю. Вот ваши документы. Отныне вы старший унтер-офицер Хомма Кэйго из хотенского отделения фельдсвязи. Такой старший унтер-офицер действительно был. Вы развозили почту. И больше ничего! Понятно?
– Вы немного полноваты, – критически заметил подполковник, посмотрев на теперь бывшего поручика, – но это пройдет быстро. Внизу вас переоденут. Желаю удачи!..
6
Колеса постукивали на стыках. Вагон раскачивался и кренился на поворотах. Тусклый свет фонаря мотался в такт вагонной качке, освещая только середину теплушки.
На двойных нарах спали солдаты, положив под головы свой нехитрый скарб. У приоткрытой двери сверкал огонек чьей-то сигареты.
Эдано лежал у окна – железный ставень ритмично ударялся о стенку вагона.
Начался новый этап жизни. Сегодня Эдано ещё не смежил глаз, как было когда-то на “Сидзу-мару”. И снова перед ним проходит пережитое за последнее время. Вот он ведет сослуживцев сдаваться в плен. Пыль и жара, опустошенность и безразличие, любопытные взгляды русских солдат встречной колонны…
Ликующие толпы жителей Муданьцзяна. Просто удивительно, сколько оказалось в этом городе людей. Прятались они раньше, что ли?
За неделю жизни в гарнизонном городке возникало множество противоречивых слухов. И все думали только об одном: что произойдет дальше? И что будет с Японией? В Маньчжурии, рассуждали солдаты, их, японцев, заменят русские, а вот как будет в Японии? Неужели сам император, потомок богов, окажется вынужденным подчиняться чужеземцам? Там же янки?
И у каждого возникал вопрос: почему Япония потерпела поражение? У кого спросить об этом? Кто знает?
Ещё в Муданьцзяне, когда в лагерь из Харбина прибыли пленные солдаты, все узнали, что в плен сдался весь штаб Квантунской армии во главе с генералом Ямадой. Офицеры объяснили солдатам, что Квантунская армия не капитулировала, а сложила оружие по приказу императора. Но ведь всё ровно они-то оказались в плену.
Каждый старался найти какое-то оправдание. Если уж сами генералы сдались в плен, то кто упрекнет унтер-офицера Эдано или того же ефрейтора Саваду?
– “Колпаков позора” на всех не хватит! – невесело пошутил Савада. В лагере друзьям так и не удалось откровенно поговорить: пленных набилось, как риса в корзине.
Все сходились на одном: русские всех вывезут в Сибирь – страшную холодную страну, где погибли дядя Ивао и муж старой Тами. Эдано даже вспомнилась печальная песня старухи:
В дом зашел солдат незнакомый,
Снега чистого горсть передал
Снег как горе…
Действительно снег – это холод, при котором замирает всё в природе. Цвет траура.
…Унтер-офицер Нагано прибыл в лагерь на следующий день после Эдано и Савады. Эдано избил его в кровь, вымещая на нём всё, что накипело в душе. Когда среди окружающих их кольцом довольных неожиданным зрелищем солдат появился капитан Уэда, Эдано ничего ему не смог объяснить.
Тут нашелся Савада:
– Господин унтер-офицер Эдано наказал господина унтер-офицера Нагано за то, что тот покинул свой пост при выполнении боевой задачи и пытался изнасиловать беженку.
Капитан, очевидно, вспомнил свою жену-беженку, назвал Нагано скотиной и поспешил отойти в сторону. К Эдано подошел толстый старший унтер-офицер и, пожав ему руку, громко заявил:
– Я рад познакомиться с настоящим воином. Моя фамилия Хомма Кэйго.
Солдаты с одобрением смотрели на Эдано. Во-первых, он справился с таким силачом, как Нагано, и во-вторых, показал себя стойким воином. Такое мнение об Эдано ещё долго сохранялось в их памяти.
7
Вскоре пленных посадили в длинные и широкие красные вагоны.
Внимание Эдано привлек незнакомый молчаливый солдат. Он сидел на нижних нарах и, как куклу, качал забинтованную левую руку.
– Откуда он? – спросил Эдано механика.
– Сейчас узнаем! – с готовностью ответил Савада.
Они слезли с нар и подошли к солдату. Савада тронул раненого за здоровую руку, участливо проговорил:
– Где это тебя подстрелили?
– В укрепленном районе на Пограничной, – тихо, словно стыдясь, ответил солдат.
– Ты был в укрепрайоне? Как же вы пропустили русских? – заинтересовался Эдано.
– Пропустили русских? – переспросил солдат – Я был без сознания, когда меня взяли в плен.
– А как же это случилось? – допытывался Савада. – Нам говорили, что ваш укрепрайон неприступный.
– Он и был таким, – убежденно ответил солдат. – Если бы вы только его видели. Это такая крепость, такая крепость была… Куда там Порт-Артур.
– И как же русским её удалась взять? Ведь Порт-Артур наша армия штурмовала очень долго. Сто тысяч солдат там полегло.
– Не знаю, не понимаю, – словно жалуясь, продолжал солдат. – Если бы вы только видели наши укрепления. Это чудо какое-то. Всё в каменных горах, в несколько этажей. Внутри железная дорога, пушки, пулеметы… Даже демоны ничего бы не смогли с ними сделать, а вот русские…
– Демоны, русские, – прервал солдата механик. – Русские тоже из мяса и костей. Как же всё-таки им удалось?
– Не знаю, – ответил солдат. – Я был в доте, нас там было тридцать человек, а остался я один. Помню взрыв, и всё… Очнулся уже не в доте… Какой-то русский солдат дал мне воды. И знаете, господин унтер-офицер, этот русский солдат улыбался. Почему, господин унтер-офицер, он улыбался? Я всё время думаю об этом! – уже с тоской в голосе закончил рассказ солдат.
Они помолчали немного, и Эдано с Савадой забрались на свои места.
– Действительно, – задумчиво проговорил Эдано, – почему тот русский солдат улыбался?
– Почему? – переспросил механик. – Это понятно. Русский прошел через тысячу смертей, когда штурмовал крепость, и остался жив, и я бы на его месте, наверное, смеялся.
– Может быть и так! – согласился Эдано. – Ему действительно повезло…
А повезло ли тем, кто ехал с ним сейчас в вагоне? Возможно, они проклянут минуту, когда сложили оружие? Но ведь был эдикт императора…
Эдано видел, что легче всех плен переносят Адзума и Савада. Механик не скрывает своей радости, что остался жив. Он так и сказал Эдано: “Лучше быть живой собакой, чем мертвым тигром. А у меня и жизнь была собачья. Да и “тигров” среди сдавшихся в плен немало. Так чего нам волноваться, Ичиро?”
Глава шестая
1
Начинался рассвет. Поезд замедлил ход, и показались первые строения станции Пограничной. Эшелон с военнопленными не задержали долго, снова застучали колеса. Тревожные думы не давали покоя Эдано: “Куда нас везут? Неужели в Сибирь – эту страшную, холодную страну?”
Проснулись другие, в вагоне началась толкотня Присутствие капитана Уэды, не пожелавшего покинуть своих солдат, стесняло их и сковывало. Капитан, умывшись из услужливо поданной кем-то фляги, посмотрел в дверную щель и объявил:
– Солдаты! Подъезжаем к границе России!
Все бросились к дверям, раскрыли их пошире. Эдано и Савада примостились на нарах у окна. Какая же она, загадочная Россия?
Поезд прогрохотал по небольшому мосту, и только стоявший у будки советский солдат в зеленой фуражке свидетельствовал о том, что эшелон с военнопленными вступил на русскую землю. С обеих старой тянулись такие же сопки, покрытые лесом или голые, словно стриженная голова солдата первого года службы. Такие же широкие пади и распадки, ручьи и речушки, как и по ту сторону границы.
– Даже странно, – произнес Эдано, – никакой разницы.
Но разницу они вскоре заметили. Когда остался позади городок Гродеково с его каменными и деревянными домами и за окном вагона снова замелькали поля, Эдано, недоумевая, спросил:
– Неужели здесь одни помещики землей распоряжаются? Смотри, какие у них широкие поля.
– Вот что значит, когда человек жил в деревне, – живо откликнулся Савада. – А я, признаться, вижу эти поля, да никак не пойму, в чем дело! Помещиков у них нет, это я знаю точно. Газет ты, брат, до войны не читал. У них в деревнях колхозы. Все крестьяне вместе работают и совместно землей владеют.
– Смотри, одни женщины на полях!
– Война! – отозвался Савада – У нас тоже так. Мужчины кровь проливают, женщины надрываются на работе. А вон, посмотрите, солдаты работают!
– А что это за чудо? – перебил друга Эдано.
По полю за трактором шел комбайн, оставляя позади полосу скошенного хлеба. Рядом с ним катил грузовик, и было видно, как в его кузов из брезентового рукава льется непрерывная струя хлеба.
– Вот это машина! – восхитился Савада.
– Как она называется?
– Не знаю, друг, не знаю, – сказал механик. – Но это здорово. Представляешь, сколько людей такая машина заменяет?..
Поезд остановился на большой станции.
– Здесь нас покормят! – объявил капитан Уэда.
Назначенные им дневальные, гремя ведрами, бегом отправились за пищей. Вскоре они принесли суп и кашу, буханки черного хлеба, которые особенно заинтересовали пленных. Один из дневальных – с двумя ведрами горячей воды в руках – самодовольно сказал: “По-русски горячая вода для чая называется “ки-пя-ток”. Можно брать сколько угодно!”
Делить пищу капитан приказал Саваде, и механик распределил её со скрупулезной точностью, не дав поблажки никому.
– Прошу вас, господин начальник, – пошутил над ним Эдано, – в следующий раз быть благосклоннее к моей скромной личности.
– Но-но! – погрозил черпаком довольный механик. – Такое надо заслужить!
Ели кто как мог – палочки для еды оказались не у всех.
Поев, Эдано и Савада спустились на перрон. Кругом было много русских – военных и гражданских, женщин и мужчин. Друзья удивились, что русские почти не обращали внимания на пленных.
– Наверное, здесь уже прошло немало эшелонов с нашими! – предположил Эдано.
– Может быть. Но у нас все равно зевак хватило бы. Нашлись бы охотники камнем или грязью бросить. Я видел, как это бывает, – возразил механик. – Но ты обрати внимание вот на что, – продолжал он, – одеты русские прилично, но кто бедный, кто богатый – не разберешь. Верно, много ещё необычного придется нам увидеть.
– У нас в поселке тоже почти все одинаково одеты, – заметил Эдано, – только три человека – лавочник, староста да помещик – щеголяют.
– Поживем – увидим. У нас будет возможность присмотреться получше к жизни русских.
– Пожалуй, – согласился Эдано. – Однако какая жара. Не верится даже, что это Сибирь.
Ехали они около двух суток. Глядя из вагона, удивлялись просторам, тянувшимся по обе стороны дороги лесам, ещё зеленым, чуть только тронутым на вершинах сопок золотом и киноварью – первыми признаками наступающей осени. Много из того, что они увидели в пути, было странным и непонятным. Зачем русские строят дома из таких толстых бревен? Как это поручили женщине в красной фуражке командовать мужчинами? Её они увидели на одной из станций. Как далеко отстоит деревня от деревни!..
Пленные, привыкнув к своеобразному дорожному быту, всё оживленнее обсуждали замеченное и необычное для них.
Советских солдат, сопровождавших эшелон, было немного. Они выучили несколько японских слов и, произнося их, придавали им самое различное значение. Многих в вагоне насмешил русский солдат, который на первой же остановке подошел к раскрытым дверям вагона и, протянув ведро, улыбаясь, сказал:
– Аната хаяку воды![22]
Ни суровости, ни ненависти или презрения к вчерашнему врагу не было в его голосе.
…Наутро третьего дня на горизонте показались очертания большого города. Эшелон поставили в тупик; все поняли, что их путь закончен. Построив солдат перед вагоном, капитан Уэда объяснил им, что их высадили неподалеку от русского города Хабаровска. Эдано, услышав это, оглянулся, будто где-то рядом мог сохраниться окоп, в котором когда-то погиб его дядя Ивао.
Колонну пленных разделили на две части и повели в разные стороны. Шли, соблюдая только видимость строя. Недавно прошедший дождь оставил многочисленные лужи, по которым они, успев отвыкнуть от ходьбы, шлепали, обдавая друг друга брызгами. За дощатыми заборами и палисадниками стояли одноэтажные домики, во дворах садики, огороды. Вот у водопроводной колонки стоят несколько женщин. Одна из них – крутобёдрая, с высокой грудью – что-то сказала подружкам, кивнув на пленных. Подруги её рассмеялись, но не обидно, добродушно.
– Вот это женщина! – крякнул кто-то в колонне.
Многие, не сдержавшись, заулыбались.
Этот смех женщин почему-то успокоил Эдано, который настороженно смотрел по сторонам, и придал уверенность, что ничего страшного им, пленным, не предстоит, что будущее не таит никакой опасности.
Запомнилась и другая сценка. Из подворотни у одного домика выскочила собака и с лаем бросилась к пленным. Тут же открылась белёная калитка и показался седобородый человек. Старик повелительно крикнул, и пёс покорно затрусил назад…
Эдано успел порядком устать, пока раздалась команда “стой!”, и колонна постепенно замерла у высокого глухого забора. В заборе широкие ворота со шлагбаумом. Русский солдат поднял перекладину, и пленные вошли на просторный широкий двор.
“Что это – тюрьма?” – мелькнула у каждого одна и та же мысль.
В глубине двора высились три длинные двухэтажные казармы, сложенные из толстых почерневших бревен. На окнах казарм решеток не было. В дальнем углу виднелись ещё какие-то служебные постройки.
Колонну встречали два русских офицера. Один приземистый и пожилой майор, другой молодой и сухощавый старший лейтенант. Во дворе японские офицеры выстроили своих подчиненных. Сопровождавший колонну русский офицер подошел к майору и громко отдал рапорт. Поздоровавшись с ним, майор провел пальцем вдоль воротника кителя и, сделав два шага вперед, обратился к пленным. Старший лейтенант переводил его слова на японский язык:
– Офицеры и солдаты бывшей Квантунской армии! До того как правительство моей страны решит вашу судьбу, вы будете жить здесь. Для себя всё будете делать сами. Теперь вы составите отдельный рабочий батальон, подчиненный командованию Советской Армии. Командир батальона – я, майор Попов. Это, – показал он на своего переводчика, – мой помощник, старший лейтенант Гуров. Все просьбы и обращения к советскому командованию передавайте через старших команд. Сейчас вас поселят в казармы, потом сводят в баню.
Гуров разделил прибывших на группы и показал, кто какую казарму занимает. После неизбежной суматохи, когда каждый старался занять место получше, раздалась команда “в баню!”. По пути Савада с усмешкой заметил, обращаясь к Ичиро:
– Услышал бы господин подполковник Коно, что Квантунская армия теперь бывшая, умер бы на месте. Интересно знать – ефрейтор я теперь или нет? Да, не получился из меня начальник!
Потрясающее впечатление на всех произвела русская баня. Уж кто-кто, а японцы любили посидеть в горячей воде фуро[23].
Савада и Эдано сидели на лавке и старательно мылись из жестяных тазов. В бане слышались гогот и крики людей, обрадованных возможностью смыть накопившуюся за дорогу грязь. Мимо них в следующее отделение прошли два русских солдата из команды, сопровождавшей эшелон. Спустя некоторое время один из них появился в клубах густого пара и, улыбнувшись, сделал Эдано и Саваде приглашающий жест рукой.
Друзья поднялись и вошли в душную небольшую комнату, недоумевая, зачем они это понадобились русским Лежавший на верхней полке весь в клубах пара русский солдат, покрякивая от удовольствия, хлестал себя пучком прутьев с редкими желтыми листьями.
– Давай, хорошо! – пригласил он пленных. Слова эти Эдано и Савада уже знали и поняли, в чем дело: им предлагают попробовать новый способ мытья. Савада первым влез на верхнюю полку и тут же, закрыв лицо ладонями, скатился вниз. Последовав его примеру, самолюбивый Эдано решил не отступать. Задыхаясь, он упрямо продолжал сидеть на верхней полке. Один из русских подал ему веник, и Ичиро тоже принялся хлестать им себя, недоумевая, что за удовольствие обжигать кожу горячим паром.
Савада стремглав выскочил из парной. Скоро сюда стали заглядывать другие любопытные из пленных. Некоторые из них рискнули сесть рядом с Эдано. Русский солдат толкнул Эдано в плечо, показал на дверь и крикнул неизменное: “Давай хаяку!”
Эдано понял, что ему пора уходить. Пошатываясь от изнеможения, но гордый тем, что доказал свою выносливость, вышел он из парной и жадно припал ртом к кувшину с холодной водой.
Легкость в теле после бани привела друзей в отличное настроение. Первый день в батальоне оказался вовсе не страшным.
– Если у русских главная пытка для пленных – парная, – заметил Савада, – то жить можно и здесь. А ты обратит внимание, что белье они нам выдали новое. Заранее приготовили!
2
Другие чувства испытывал в этот час старший лейтенант Гуров. Он родился неподалеку – в пригородном селе. Там и сейчас живут его мать и сестра. В 1921 году японский карательный отряд дотла сжег это село, убили каратели и отца Андрея. Гуров был ещё мал, чтобы запомнить подробности, но, по рассказам матери, живо представлял себе, как японский офицер показывал на площади свое искусство рубить головы мечом. В 1940 году Андрея призвали в армию, потом началась война. Гуров, как и все его сослуживцы, воины-дальневосточники, рвался да фронт. Казалось, что если они прибудут туда, то ход войны сразу изменится.
Вскоре после начала войны командование направило Андрея Гурова в школу военных переводчиков. Так неожиданно для себя он быстро научился говорить по-японски.
Трудное это было время. Дивизия, куда послали Андрея после школы, располагалась вблизи границы, в сопках: доты, дзоты, землянки надолго стали жильем для солдат и офицеров. Чуть не каждый день из-за кордона доносилось эхо пулеметных очередей и винтовочных выстрелов. “Ну, началось и здесь!” – думалось во время каждой очередной тревоги. Вояки из Квантунской армии прощупывали крепость советской границы и пытались спровоцировать наши войска начать войну. Нелегка была воинская служба здесь, в войсках Дальневосточного фронта. В действующей армии на выстрелы врага отвечали огнем. А здесь – молчи, хотя палец и готов был нажать на спусковой крючок. У солдат невольно сжимались кулаки, когда по дорогам от границы двигались в тыл санитарные машины или двуколки с ранеными.
После славной победы над Германией и памятного парада в Москве, когда фашистские знамена были брошены к стенам древнего Кремля, стало легче. А спустя немного времени сюда, на далекий край советской земли, двинулись прославленные в боях гвардейские дивизии и бригады. Боевые порядки дивизии, в которой служил Андрей Гуров, стали сокращаться до уставных пределов, освобождали рядом боевые участки прибывающим ветеранам Отечественной войны. Все понимали: близок долгожданный час расплаты с коварным и вероломным врагом, который всеми силами противится воцарению мира.
Обидно было Андрею Гурову, когда его отозвали из прославленной дивизии, овладевшей Пограничненским укрепленным районом японцев и продвинувшейся до Чаньчуня.
– Понимаю, старший лейтенант, всё понимаю, – говорил майор Попов при первом знакомстве в батальоне. – Но такова уж судьба военного человека. Думаешь, мне хотелось идти в этот батальон? Но надо! Кому-то ведь действительно надо военнопленными заниматься. Учись выдержке, дорогой товарищ! Надо – и стой, как штык!
Не очень-то согласен был с майором Андрей. Попову, как казалось Гурову, было проще. Майар порядком послужил, повоевал, несколько раз был ранен. Добрый десяток правительственных наград… А что успел сделать он, Андрей Гуров? По сути дела, ничего. Да и трудно было ему сразу изменить своё отношение к квантунским воякам.
С новой службой Гурова до некоторой степени примирило то обстоятельство, что начальник у него был человек умный и дальновидный. Это очень важно, когда надо привить человеку любовь к делу. Зато капитан Мишин – заместитель майора Попова по хозяйственной части – Гурову не понравился.
Посовещавшись, командование батальона решило для управления военнопленными привлечь их же офицеров – старших команд.
Вызванные в штаб батальона японские офицеры с готовностью согласились выполнять необычные обязанности. Затруднение возникло только с назначением старшего. Кроме Уэды, в лагере оказалось ещё четыре капитана, но не было ни одного чином выше. Посовещавшись, в свою очередь, капитаны назвали фамилию Мари. Этот офицер был старшим среди них по возрасту и по выслуге лет.
Андрей Гуров, посмотрев на “параллельного” комбата, подумал: “Каково-то мне с тобой придется? Хорошо, если окажешься порядочным человеком”.
Получив задание разбить солдат по подразделениям, поставить во главе командиров и выяснить гражданские специальности, Мори всем своим видом показывал беспрекословное подчинение и желание выполнить приказ.
– Капитан! Есть среди военнопленных знающие русский язык? – спросил Гуров.
Капитан мгновение поколебался.
– Так точно. Старший унтер-офицер Нисино. Он будет при мне переводчиком.
Японцы вышли, а майор Попов, постукивая папиросой о портсигар, задумчиво проговорил:
– М-да. Дела. Трудновато нам с ними будет!
– Ерунда! – возразил Мишин. – Чичкаться с ними не станем!
– Что значит “чичкаться”? – недовольно спросил майор.
– Я хочу сказать, товарищ майор, что наше дело – приказывать ихним офицерам и требовать с них. Да построже! – и он выразительно помахал кулаком.
– Мелко мыслите, капитан, – возразил майор. – Разве дело только в том, чтобы они работали? И это разумеется, будет организовать не просто. Но ещё важнее, чтобы они узнали правду, а в этом, учтите, их офицеры нам не помогут. Скорее, наоборот… Если же я увижу, капитан, что вы или кто другой вздумает прибегнуть к подобным аргументам, – показал он на кулак, – то тогда пеняйте сами на себя. Ясно? А вы, Гуров, – обратился он к старшему лейтенанту, – завтра же поезжайте в штаб. Посоветуйтесь, с чего начинать. У меня тоже нет опыта.
Заметив, что Мишин насупился, майор скупо улыбнулся:
– Не хмурьтесь, капитан. Здесь всё сложнее, чем вам кажется. Главное – они не должны от нас уехать врагами. А этого не так просто добиться.
3
Капитан Мори не стал терять времени. В большой комнате, облюбованной им под свою резиденцию, он провел первое совещание помощников, среди которых оказался и Нисино – единственный унтер-офицер, допущенный сюда. Своим заместителем Мори назначил капитана Уэду – инженера по образованию.
Закончив с организационными делами, Мори решил высказать своё кредо:
– Господа офицеры! Я, командир части, приказываю вам приложить старания, чтобы удержать солдате подчинении. Надо уберечь их от разлагающего влияния русских коммунистов и сохранить дисциплину любыми средствами. Завтра же всем переселиться к своим подчиненным. Ни днем, ни ночью они не должны оставаться без контроля. Наша главная задача – доставить на родину сильные духом и сплоченные воинские подразделения. Только в этом случае мы выполним свой долг.
Утром капитан Мори распределил людей по взводам и объявил их командиров. Эдано Ичиро был назначен командиром взвода, в который вошли летчики и механики. Командиры пересчитали своих людей, доложили Мори. Тот довольно улыбался. Внешне дисциплина бывшей японской армии была сохранена.
Выслушав рапорты, Мори отдал команду “вольно” и, подождав с минуту, зычным голосом скомандовал:
– Сайкореи![24]
Строй четко повернулся, и все согнулись в почтительном поклоне в сторону, где должен был находиться священный дворец его величества императора…
– Вы уже командир взвода, Эдано-сан! Если и дальше так пойдет, вернетесь на родину крупным воинским начальником. Надеемся на ваши милости! – пошутил Адзума, когда все собрались в казарме.
Эдано сам недоумевал, почему ему оказана такая честь. Ему и в голову не приходило, что его новое назначение – следствие драки с Нагано в сборном лагере Муданьцзяна.
Когда капитан Мори распределил офицеров по подразделениям, два взвода остались без командиров. Старший унтер-офицер Нисино тут же подсказал Мори:
– Осмелюсь, господин капитан, рекомендовать старшего унтер-офицера Хомму Кэйго, достойнейшего человека, – многозначительно подчеркнул он, – и унтер-офицера Эдано Ичиро. Это тоже стойкий воин, преданный его величеству. Он при мне избил одного типа за то, что тот в боевой обстановке отвлекся от выполнения долга.
– Это ваш подчиненный, Уэда-сан? – осведомился Мори.
– Так точно. Дисциплинирован. Хороший служака! – ответил Уэда, недоумевая, почему Мори так благосклонно выслушивает советы Нисино. Хотя тот и знал русский язык, но был всего лишь старшим унтер-офицером.
