Текст книги "Ветер богов"
Автор книги: Василий Ефименко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)
– Да! – коротко ответил Ичиро. Он понял, что гость хорошо осведомлен о его воинской службе.
– Кроме того, в числе членов клуба такие выдающиеся личности, как господин Футида – герой налета на Пирл-Харбор, и господин Гэнда, подготовивший эту изумительную операцию.
– Простите за невежливость, Фумидзаки-сан, но что можно сделать в такой ситуации и чем могу быть полезен клубу я? – спросил Ичиро, которому стало ясно, с кем он имеет дело. – Насколько я понимаю, оккупационные власти могут преследовать подобную деятельность. У меня же семья…
Фумидзаки улыбнулся наивности хозяина и покровительственно похлопал его по колену:
– О, не волнуйтесь, Эдано-сан. У нас есть разрешение оккупационных властей. Официально наша цель – летать во что бы то ни стало. Поэтому наш клуб так и называется. Лишенные неба, наши сердца потухли.
– Но ведь Японии запрещено иметь авиацию?
– Так будет не всегда, – уже жестче ответил Фумидзаки. – Пока можно летать под любым флагом.
– Например?
– Слава императорских пилотов велика, а коммунизм угрожает Азии. Можно летать на лучших в мире машинах… – Гость сделал паузу и остро взглянул на Ичиро. – Даже… на тех, которые носят белые звезды на плоскостях. Тем, кто летает, платят очень хорошо…
Ичиро выпрямился, словно услыхал отрывистую команду:
– Как, Фумидзаки-сан? Летать для явки? Это вы говорите мне, которого учили ненавидеть их и приказывали уничтожать?
Гость спокойно слушал, и только левая рука его сжала рукоять трости, как эфес сабли.
– Спокойно, Эдано-сан, – резко перебил он хозяина, – мне понятен ваш патриотизм. Я по званию гораздо старше вас и сбил два американских самолета. Мы не из тех, кто лижут пятки оккупантам и называют сейчас себя «американцами Азии». Нам не за что любить американцев. У меня от американской бомбы погибла семья… В нашем положении нужна мудрость и дальновидность, – уже тише продолжал он. – Американцы сейчас нужны нам. Да, не удивляйтесь, Эдано-сан, нужны. Нужно их оружие, умение владеть им. Когда дом горит, не смотришь, кто тебе подает ведро с водой. Голодные массы – хороший горючий материал, а поджигатели есть. Это – коммунисты… Два года назад их было тридцать, теперь сто тысяч. И мы должны пока спрятать свою ненависть, как спрятали повязки камикадзе. Вы плохо знаете историю нашего великого отечества, Эдано-сан. Ещё в глубокой древности наш глубокопочитаемый великий предок принц Сусано преподал нам прекрасный урок, как справиться с сильным противником. Он применял изумительную тактику. С врагом, которого трудно победить в бою, принц Сусано мирился, потом приглашал его в гости, угощал и поил, а потом спящему, – гость сделал короткий жест рукой, – всаживал нож в спину. Достойный подражания пример. Вы меня поняли?..
Гость отложил докуренную папиросу, поблагодарив, поднялся и, уже стоя, спросил:
– Так как вы относитесь к вступлению в клуб, Эдано-сан? Его превосходительство Томинага Кёдзи с одобрением отзывался о вашей службе.
– Я подумаю, Фумидзаки-сан, и сообщу вам лично или письменно.
– Сайонара!
Ичиро вежливо, как и подобает, проводил гостя до ворот и отвесил ему традиционный поклон. Фумидзаки подчеркнуто твердой походкой отправился к стоявшему неподалеку автомобилю.
– «Джип»! – узнал американскую машину Ичиро.
– Чего хотел от тебя этот нарядный горожанин? – полюбопытствовал дед, когда Ичиро вернулся в дом.
– В летчики вербовал! – хмуро ответил внук.
– В летчики? Куда?
– Не все ли равно. Где деньги платят за наемников.
– Са…
Ичиро был выбит из колеи разговором с непрошенным гостем. На душе стало муторно. Этого Фумидзаки и ему подобных война ничему не научила: какими были, такими и остались. Надменными, тупыми и слепыми в ненависти. И они опасны, не остановятся ни перед чем. интересно, кто из них наживается на поставке наемников для Чан Кай-ши и в Корею? Раньше Япония поставляла проституток, теперь летчиков. Тоже живой товар.
Возвратившись домой, Намико сразу же заметила перемену в настроении мужа. Накормив семью и убрав со стола, она постелила постель, молча прижалась к его сильному телу. Руки Эдано обняли её, и она затихла, безмерно счастливая.
– Понимаешь, – заговорил Ичиро, – приходил сегодня один тип. Вербовал меня в летчики, за границу. Обещал большие деньги.
– Опять на войну? – со страхом спросила Намико.
– Для чего ещё нужен им бывший камикадзе?
Намико тихо заплакала.
– Прошу вас, не уезжайте. Не ради нас, ради себя. И дедушка не переживет этого.
Ичиро вытер ладонью глаза жены.
– Надо было выбросить этого типа из дома. Ладно, я с ним ещё поговорю. Никуда я не поеду, больше меня не обманут. И я буду бороться за то, чтобы наш Сэцуо не знал войны. Ты понимаешь меня?
– Да, любимый, понимаю.
– Тебе будет трудно со мной.
– Я готова ради вас на смерть пойти, – прижалась ещё теснее к мужу Намико.
Ичиро догадывался, что его самоотверженная жена действительно готова пожертвовать собой ради него, а все другие цели ещё далеки от неё. Он улыбнулся в темноте и шепнул ей на ухо:
– Ты непременно должна мне родить ещё одного сына, а потом девочку, похожую на тебя.
Жена счастливо засмеялась…
7
На следующий день Эдано Ичиро пошел наниматься на американскую авиабазу. В доме становилось всё хуже с питанием. Намико каждый раз робко извинялась перед мужем, что ничего лучшего не может предложить на стол. Ему было стыдно, что его кормят руки слабой женщины. Сынишке после болезни тоже надо питаться получше. Уехать и а поиски работы в тот же Кобэ он не решился, запротестовали дед и Намико. В конце концов безразлично, кому продавать свой труд. Да и не вечно он будет работать на американцев. «Поживем – увидим» – так, кажется, говорили его русские друзья. Понадобятся и его руки строителя: так много разрушений вокруг.
Авиабаза находилась километрах в пяти от Итамуры. Пыльная полевая дорога вскоре вывела его на шоссе, которое шло от железнодорожной станции до авиабазы. Он ступил на гудрон своими солдатскими, видавшими виды ботинками и размеренно зашагал по кромке. О лихачестве американских водителей Ичиро уже наслышался много. Дед, как всегда с шутками, рассказывал и о там, как крестьяне были рады, что дорога прошла в стороне от Итамуры. Больше того, стараясь всячески отделиться от пришельцев, жители решительно протестовали против каждой попытки открыть в деревне пивнушку, бар или еще какое-либо увеселительное заведение. Даже Тарада не смог уговорить их. «Сами спалим», – заявили крестьяне одному из дельцов, особенно энергично добивавшемуся открытия бара. «Нет, не такие уж быки наши сельчане», – подумал Ичиро, вспомнив слова Акисады.
Ему известно было и то, что крестьяне Итамуры неохотно шли работать на авиабазу. Возможно, и это сыграло свою роль в том, что Тарада дал ему рекомендательное письмо.
Занятый своими мыслями, Эдано и не заметил, как гудрон дороги привел его к авиабазе. Высокая проволочная ограда уходила далеко в стороны, словно стремилась захватить побольше японской земли. В центре ограды высилось строение из гофрированного железа. У ворот стояли два американских солдата, широко расставив ноги и заложив руки за спину. Каски и автоматы в этот жаркий день казались лишними, ненужными. Сразу же за воротами торчала высокая мачта, на которой цветным полотнищем повис полосато-звездный флаг. Многочисленные надписи и транспаранты на английском языке о чем-то предупреждали прохожих. Судя по тому, как много слов было подчеркнуто жирной чертой и выделено несоразмерно большими восклицательными знаками, надписи были строгими и категорическими.
В доме из гофрированного железа помещалась контора. Широкоплечий, затянутый ремнями сержант, говоривший на ломаном японском языке, долго вертел перед глазами письмо Тярады. Потом он позвонит куда-то по телефону, и вскоре в контору пришел японец, одетый в американское обмундирование, но без знаков различия. Прочитав письмо, он дружелюбно посмотрел на Эдано и что-то быстро сказал сержанту по-английски. Эдано уловил единственное знакомое слово – «камикадзе». «И здесь это известно», – подумал он, не зная, что Тарада после беседы с «им звонил на базу.
Сержант с любопытством посмотрел на Эдано.
– Что ты умеешь и знаешь?
– Когда-то умел летать, теперь умею строить.
– Ну что ж, – проговорил сержант. – Пока поработаешь грузчиком, потом посмотрим. Устраивает?
– Согласен!
– Вот возьми анкету и заполни. Доложу командованию. Приходи через три дня!
Эдано уселся за соседний стол. Анкета по размеру оказалась не меньше той, которую ему пришлось заполнять в Майдзуру.
В комнату вошел долговязый лейтенант в мундире мышиного цвета. Сержант браво встал. Не менее ретиво вытянулся и японец. Невольно поднялся и Эдано.
Лейтенант о чем-то заговорил с сержантом, и тот в ответ бросал короткое «Йес, сэр». Затем офицер кивнул в сторону Эдано, и до слуха Ичиро опять донеслось знакомое – «камикадзе».
Лейтенант что-то спросил у переводчика. Нисей, улыбнувшись, перевел вопрос офицера.
– Господин лейтенант Майлз интересуется, сколько, ты потопил американских кораблей.
– Скажи господину лейтенанту, – сказал Эдано, – что, если бы я потопил хоть один американский корабль, я не стоял бы здесь.
Лейтенант раскатисто рассмеялся. Потом, подойдя к Эдано и хлопнув его по плечу, проговорил:
– Если бы ты, парень, встретился мне в бою, то тоже бы не стоял здесь!
Нисей перевел и эти слова лейтенанта.
– Я не был мастером воздушного боя, – прямо смотря в глаза лейтенанту, ответил Эдано, – но знал таких, с которыми господину лейтенанту тоже не следовало бы встречаться!
Лейтенанту, видимо, понравился и этот ответ Эдано. Он ещё раз хлопнул его по плечу и, бросив: «Гуд бай!», вышел из комнаты.
– Господин лейтенант сегодня в хорошем настроении, – пояснил переводчик. – Но всё же, Эдано-сан, рекомендую вам при разговоре с господами офицерами быть более кратким и корректным. Понятно? Тот же господин лейтенант бывает и в плохом настроении, и вообще по характеру он, между нами говоря, не всегда сдержанный.
– В пивнушках да с девками он несдержанный, – буркнул себе под нос сержант.
* * *
Через три дня Эдано объявили, что он зачислен в состав японского обслуживающего персонала базы. Ему выдали куртку с яркой надписью на спине и показали старшего рабочего, которому отныне он должен подчиняться. Его назначили грузчиком на автомашину, доставляющую продовольствие на базу. Два его новых товарища, тоже грузчика, оказались на редкость неразговорчивыми парнями. Судя по выправке, оба были бывшими солдатами.
Попытки Ичиро разговориться с ними явно не удавались. Парни отвечали коротко «да», «нет» и замолкали. Это расстроило и огорчило Эдано. Ведь они были такие же рабочие, простые парни, как и он, да и ровесники. Очевидно, американцы предпочитали нанимать на базу только молодых и сильных. Где работают остальные японцы, Эдано пока не узнал, а расспрашивать об этом поостерёгся.
Через несколько дней он вполне уже освоился со своими обязанностями. Да, собственно говоря, сложного тут ничего и не было, требовались только сильные руки. С американцами непосредственно встречаться ему не приходилось. Командовали грузчиками старший рабочий да японец-переводчик, служащий интендантского отдела. Вход непосредственно на аэродром грузчикам-японцам был запрещен, их допускали в ту часть базы, где располагались хозяйственные службы.
8
Дед и Намико повеселели – в доме стало больше еды, разрешили они себе и кое-какие необходимые покупки. И в первую очередь приобрели штанишки и куртку Сэцуо. «Для детей нет голода», – сказал поэтому поводу дед, поясняя, что всегда родители отдают детям последнее.
Постепенно налаживались и отношения с товарищами по работе. Почувствовал это Ичиро после внешне незначительного разговора со старшим рабочим. Вечером, отозвав Эдано в сторону, чтобы отдать распоряжение на завтра, тот вдруг спросил:
– Извините за любопытство, Эдано-сан, говорят, вы во время войны были камикадзе?
Старший рабочий чем-то напоминал Саваду. Может, казалось так потому, что он был примерно такого же роста, как Савада, и того же возраста. Он мог объясняться на ломаном английском языке, читать накладные, поэтому, видно, его и назначили старшим.
Эдано скосил глаза – рядом никого не было. Он вытер потное лицо полотенцем и ответил подчеркнуто равнодушно:
– Да, был. Молод был и глуп. А в чём дело?
– Простите за любопытство, – ещё раз извинился Оданака. – Просто я ни разу не видел живого камикадзе. В армии не служил – порок сердца и язва желудка помешали.
– Вот как? – улыбнулся Эдано. – Ну так считайте, что вы видели одного из этих идиотов. – И, пожав протянутую руку, отошел.
На следующий день, в обед, когда грузчики сидели, раскрыв перед собой коробки со снедью, один из них, высокий юноша с интеллигентным лицом, отложив хаси[33] в сторону, вежливо спросил:
– Я слышал, Эдано-сан, вы были в Сибири? Наверное, там адские холода?
«Ишь прощупывает», – подумал Эдано. Он вытер губы бумажной салфеткой, не спеша достал сигарету и, прикурив, медленно ответил:
– Да, был. Почти три года. Холода там зимой действительно адские, как говорил один мой приятель: «Ноги палками становятся». Только нам мерзнуть особенно не приходилось, строили дома, школу, стали заправскими строителями. А летом там жара не меньше, чем у нас, только суше. Ну, да вас, я думаю, не холода интересуют? Но об этом в другой раз…
– Со, со… – согласно закивали головами его собеседники. – Это было бы очень интересно.
А молодой парень тут же предложил:
– Завтра будут давать деньги, неплохо бы нам собраться выпить сакэ.
– Прошу вас, – радушно пригласил Эдано. – Я буду рад видеть вас в своём доме.
– Э нет, Эдано-сан, – возразил парень. – Это привлечет взгляды любопытных. А вот зайти выпить, кто тут что скажет? У нас есть одно верное место. – И, оглянувшись, закончил торопливо: – Только просим вас вон при том типе, – показал он на проходившего неподалеку рабочего с повязанной грязным платком головой, – ничего такого не говорить. Понимаете?
– О'кей, – рассмеялся Эдано.
* * *
На следующий день он и четыре его новых товарища отправились в деревушку, где жил молодой парень, спросивший про сибирские морозы. Эдано уже знал, что это недоучившийся студент, которому сначала война, а потом нужда не позволили закончить образование. Хотя он был и моложе всех, но чувствовалось, что остальные молча признают его за вожака. Звали его Сатоки. Они вошли в харчевню, как в давно знакомый дом. Хозяин приветливо поздоровался с ними, называя каждого по имени. Грузчики заняли столик в отдельной комнатушке и, пока проворная служанка накрывала, перебрасывались шутками.
– На трезвости не разбогатеешь, – начал глухим голосом длиннорукий грузчик, заказывая сакэ.
– Да уж вы известный любитель выпить, Харуми-сан, – хихикнула служанка, кокетливо поглядывая на Эдано.
– Ну-ну, – отозвался Харуми и фамильярно хлопнул служанку по заду. – Тебе-то что? Меня тебе в мужья не поймать, хоть и вдовец я.
– Очень надо!
– Ещё как. А на Эдано не заглядывайся, он женат, и жена его очень любит.
– Вечно вы шутите, – фыркнула служанка и вышла за закусками.
– Вы уверены, что жена тебя очень любит?
– А вы давно женаты? – ответил вопросом на вопрос Харуми.
– Да как сказать, – сыну три года.
– Ну так вот, когда у вас в коробке с завтраком не окажется бумажной салфетки, знайте – любовь пошла на убыль, – рассмеялся Харуми. – У меня так было с покойной женой.
– Да уж, – вставил слово другой грузчик, – недаром говорят, что «мужчина – сосна, женщина – глициния»[34]. А к старости эта ноша тяжелеет, да и у дерева силы уже не те.
– Тоже старик нашелся, – прервал разговор Сатоки. – Так мы слушаем вас, Эдано-сан…
Долго они сидели, слушая рассказ Эдано. Вместе с ним проделали путь из Муданьцзяна до рабочего батальона, пережили его страхи и сомнения, смерть Адзумы, покушение, узнали и о его друге Саваде. И главное, кто такие русские, что это за страна и как они осуществляют на деле закон «кто не работает, тот не ест». В свою очередь Эдано узнал, что рабочие готовятся создать свой профсоюз, но американское командование старается этого не допустить. Поэтому всё надо сделать тонко, объединить всех рабочих, а если надо будет, то пойти и на забастовку.
Беседа продолжалась бы долго, но появившаяся служанка шепотом произнесла:
– Идёт!
– Всё! – коротко приказал Сатоки и, поднявшись с сакадзуки в руках, приготовился к тосту.
Едва в дверях появился рабочий с платком на голове, как он, подняв высоко руку, полупьяным голосом произнес:
– Я ещё раз предлагаю выпить за нашего героя!.. Эдано-сан! Подобные вам прославили родину!
Эдано вытянулся с победоносным видом.
– Что же вы меня не позвали? – разочарованно спросил новый гость.
– Как-то неожиданно получилось. Простите, – ответил Сатоки.
– Да как тебя приглашать, – заорал вдруг охмелевший Харуми. – Мы все сражались на фронте, а ты в полиции околачивался. И мы снова пойдем, если потребуется! А тебе жена последние волосы выдерет, если ты хоть одну иену истратишь.
– Эй! – крикнул Эдано служанке. – Мне бутылку сакэ с собой. Выпью с дедом, – пояснил он остальным. – Он у меня герой, сражался еще под Порт-Артуром!
– Пошли! – снова заорал Харуми. И, схватив товарищей за плечи, запел, безбожно фальшивя:
Наш великий император
Закаляться нам велит!
Сильных телом, смелых духом
Вражья сила не страшит…
– Пойдем, пойдем, герой, перехватил! – подтолкнул певца к выходу Сатоки.
Ичиро удивил своих домашних, появившись поздно, в легком хмелю и с бутылкой сакэ.
– Не рано ли кутить начал? – проворчал дед. – С какой радости?
– Что вы, дедушка, – метнулась, как птица, на защиту мужа Намико, – мужчины всегда выпивают!
– Я, что ли, не мужчина, не знаю? – напал на невестку дед.
Ичиро с улыбкой слушал эту перепалку. Усевшись за стол, пошлепал рукой по бутылке.
– Не сердитесь, дедушка. Пьяницей я не стану, А радость есть. За неё и с вами сейчас выпьем.
– Что за радость? – уже миролюбиво проворчал старик, усаживаясь за стол.
– Товарищей я нашел, дедушка…
9
И ещё радость. Возвращаясь с работы на старом велосипеде, который успел приобрести, Эдано на полпути увидал спешившую ему навстречу Намико
– Что случилось, Намико? – крикнул он ещё издали.
Жена, задыхаясь от быстрой ходьбы, проговорила:
– Приехал ваш отец!
– Отец?
– Да, с супругой!
– Давно?
– Только что!
– Так что же мы стоим? Садись! Разве забыла, как я тебя ещё девчонкой катал?
– Что вы, неудобно, люди увидят… – запротестовала жена.
– Подумаешь, большое дело, если увидит какая-нибудь сплетница. Садись!
Шоссе резво потекло под колеса велосипеда. Намико, прикрыв от смущения глаза, прижалась ж мужу. Какой он у неё сильный и добрый… На окраине Итамуры Намико всё-таки попросила остановиться и пошла пешком.
Ичиро бросил машину у забора и буквально ворвался в дом. Посередине комнаты стоял сухощавый, седой человек, протягивая к нему руки. У стола сидела полная женщина с Сэцуо на коленях. «Почему мне всегда казалось, что отец высокий?» – успел подумать Ичиро, стискивая его руки. Он смотрел в чуть расширенные за стеклами очков усталые глаза этого незнакомого и в то же время такого родного человека и от волнения не мог произнести ли слова. В горле застрял какой-то комок.
– Здравствуй, сын! – мягко произнес отец.
– Здравствуйте, отец! – хрипло ответил Ичиро.
И они замолчали, всматриваясь друг в друга. Первым опомнился старший:
– Познакомься, это моя жена и соратник по партии.
Ичиро почтительно, как покорный сын, поклонился женщине, которая мило и просто протянула ему руку. В глазах её, на лице, поблекшем раньше срока, светились доброта и ум.
– Я благодарна вашему отцу, – сказала она, – за то, что он подарил мне такого статного сына и красавца внука. Жаль, что долгие годы тюрьмы не дали возможности нам познакомиться раньше.
– Да, Ичиро, – подтвердил отец, – Таруко тоже сидела в тюрьме. Десять лет. Мы и познакомились-то перестукиванием.
– А где же Намико? – вмешался в разговор дед. – Такое событие, а её нет.
– Вы же сами, отец, послали её за Ичиро, – заметила, улыбаясь, Таруко.
– А-а… – виновато пробормотал дед, – стареть стал… Да вот и она… Пойду помогу ей.
– И я тоже, – поднялась Таруко.
Отец и сын остались одни. Ичиро вдруг застеснялся: хотелось многое сказать, но он никак не мог подобрать подходящих слов. Молчание нарушил отец:
– Куришь?
– Да.
– Я тоже, хотя и не надо бы. Что-то с легкими у меня после тюрьмы. Сядем.
После небольшой паузы, которая была нужна для того, чтобы собраться с мыслями, он заговорил:
– Я очень виноват перед тобой, сын. Но иначе не мог поступить. Да и знал, что дед тебя не покинет. Меня должны были арестовать, и партия приказала мне уйти в подполье. За домом следили, я ничего не мог сообщить. Через три года меня арестовали, и я был долго изолирован от людей и обычной жизни. Но и там, в тюрьме, мысли о тебе и отце не давали мне покоя…
– Знаю, отец, – прервал его Ичиро. – Мне всё известно. И имя предателя, который вас выдал.
– Вот как? Интересно, где он сейчас?
– На дне моря! – ответил Ичиро.
– Погиб на войне?
– Нет, отец, я сам его…
Отец внимательно выслушал историю гибели предателя.
– Да… – задумчиво проговорил он. – Мы, коммунисты, не прибегаем к террору, но провокаторов, виновных в гибели наших товарищей по борьбе, не жалеем. Собакам и смерть собачья… Ну, а как же ты жил эти годы, камикадзе? – ласково спросил он и с грустью добавил: – Мне в тюрьме жандармы сказали, что ты стал камикадзе, издевались и насмехались надо мной. Понимаешь, как это страшно: сын коммуниста стал смертником, готов добровольно пойти на смерть за всё то, против чего боролся всю жизнь отец. И для меня это было горше всего.
Долго слушал отец исповедь сына – бывшего камикадзе. Он сидел с грустной улыбкой на губах и потухшей сигаретой в руке. Казалось, он слушает не сына, а свои собственные мысли. Потом, словно очнувшись, поднял на Ичиро глаза:
– Что ж, ты многое испытал. И я рад, что ты стал таким. Ведь у меня и моих товарищей отбирали не только свободу, но и детей. Ещё студентом я читал, что в старину у турецких султанов были отборные войска. Их называли янычарами. Этих янычар, а проще говоря головорезов, готовили из детей соседних народов, насильно угнанных в рабство. Их воспитывали и заставляли воевать против своих соотечественников… Жизнь твоя, Ичиро, была суровой школой. Суровой она была и у нас с Таруко…
Теперь сын слушал, что вынес его отец, – и собственные невзгоды и горести показались ему мелкими, ничтожными. Двенадцать лет провел старший Эдано в Сэндайской тюрьме, о жестоких порядках которой издавна ходила недобрая слава. Высокая красная кирпичная стена на земляном валу, толстые стены казематов наглухо изолировали заключенных от всего мира. Похожая на спичечный коробок камера, в дверь которой узники могли пролезть только на четвереньках. Адский, невыносимый холод зимой. Нельзя ни прилечь, ни прислониться спиной к стене…
– Я вам не помешаю, бунтовщики? – спросил дед, входя с бутылкой сакэ.
– Что ты, отец, – почтительно поднялся старший Эдано.
– Вот, учись, Ичиро, настоящему вежливому отношению к старшим, а то ты уже многое забыл. Увидел отца и не поклонился даже. Жену на велосипеде катаешь, как мальчишка.
– Да откуда вы знаете? – опешил Ичиро.
– Я всё знаю. Прихожу в лавку, а там длинные языки уже бренчат: «Какой сильный у вас внук, Эдано-сан. Даже после работы жену на велосипеде катает».
Но старик тут же рассмеялся и, махнув рукой, продолжил, открывая бутылку:
– Ладно, вози. Жена-то твоя, не чужая. Пусть завидуют. Сейчас всё так перемешалось, не сразу поймешь, что хорошо, а что плохо, – пожаловался он сыну и закричал: – Эй, Намико, скоро ты там? Мы, четверо Эдано, есть хотим. Тебе это понятно?
Во время долгого и веселого ужина больше всех шумел дед, которого распирали радость и гордость. Потом женщины ушли спать, унеся Сэцуо. У них тоже были свои разговоры.
– Положение в стране сложное, – задумчиво отвечал на вопросы Ичиро отец. – Лучшие кадры нашей партии в годы войны были уничтожены. Вот даже твои друг Савада испугался, а он рабочий. Сейчас мы имеем влияние лишь в городах. Среди крестьян только начинаем работать. А противники у нас сильные, хитрые и жестокие – ни перед чем не остановятся. Вот американцы навязали земельную реформу. Они отвергли советский проект и всё сделали по-своему. Кто у вас в деревне купил землю?
– Староста и лавочник, – откликнулся дед.
– Ну вот. А некоторые из наших правителей вообще были против реформы. Американцы-то знали: если что-то не предпринять сейчас, то крестьяне подымутся на борьбу за землю. И они обманули крестьян. Ваши сельчане понимают это?
Дед сказал о положении в деревне, а сын о самоизоляции крестьян от авиабазы и американцев.
– Так чуть ли не везде, – сжал руки отец Ичиро. – Каждый старается отсидеться в своей хибаре. Крестьяне ещё не знают, что делать. Не знают, кому верить, и мы обязаны открыть им глаза. А тут ещё американская оккупация, американская жандармерия, полиция, базы, солдаты. Они сейчас до зарезу нужны нашим правителям. А насчет работы на авиабазе, – обратился отец к Ичиро, – то в этом ничего зазорного нет. Уверен, что и там будут большие события. Есть слухи, что её собираются расширять. Тогда и в вашей деревне конфискуют земли. Тебе не мешало бы подучиться английскому языку.
– Зачем, отец? – удивился Ичиро.
– Эх ты, вояка! Противника надо знать. Да и американцы разные бывают.
– Простите, отец, вы к нам надолго? Может, мне с работы отпроситься?
– Нет, завтра уедем. Очень жаль, но задерживаться нельзя. Ничего, мы теперь нашли друг друга. Конечно, хотелось бы подольше вместе пожить. Приезжай к нам сам, привози внука, твоя новая мать будет очень рада.
– Непременно, отец. Вот только немного обживемся.
Старший Эдано любовался сыном. Суровая борьба лишила его многих отцовских радостей. Теперь он был счастлив, и ласковая улыбка раздвигала его обычно сжатые губы. Но вот он согнал улыбку с лица и сказал:
– Ты можешь сделать большое дело, Ичиро.
– Я слушаю, отец.
– В семнадцатом веке Иэмицу – третий сёгун из дома Токугава – изолировал нашу родину от всего мира. Ни один японец под страхом смерти не мог выехать в другую страну, ни один иностранный корабль не имел права пристать к нашим берегам. Эту изоляцию взломали пушки черных кораблей адмирала Перри. Ну, ты об этом знаешь.
– Да, отец.
– До войны такую же глухую стену наши правители воздвигли против правды о Советской России. Камень по камню они возводили её все выше и выше, цементируя ложью и клеветой. Эта стена рухнула, но её пытаются снова возвести: помогают в этом реакционерам и заморские мастера. Ты понимаешь меня?
– Конечно.
– Так вот, ты был в России, ты видел её народ… Всем рассказывай правду о ней! Ничего не приукрашивай, правда сильнее всего. Да Россия и не нуждается в приукрашивании… Если бы ты был в партии, я бы дал тебе именно такое первое партийное поручение.
– Я его выполню, отец, обязательно выполню!
– Я верю тебе, сын. Как отец, хочу посоветовать: никогда не принимай поспешных решений. К людям надо уметь подойти, понять их, и тогда они ответят тебе тем же. Побольше терпения и выдержки. Одной храбрости мало. Ты меня понял?
– Да, отец!
Губы старшего Эдано снова тронула ласковая улыбка, и он, стесняясь нахлынувшего на него чувства, произнес:
– Непременно приезжай с сыном в Токио. При первой же возможности.
– Я обещаю, отец!
* * *
Утром, уже прощаясь и успокаивая Сэцуо, который не хотел расставаться с бабушкой, Эдано-отеи спросил старика:
– Простите, совсем забыл. Как поживает брат?
– Кюичи? – недовольно отозвался старый Эдано, по-прежнему недолюбливавший младшего сына. – Раз не показывается, значит, хорошо живет. Когда ему плохо приходится, так он приползает… Никакого уважения к отцу. Ну и пусть. Он устроился где-то на верфях. В управлении. А кем, не знаю. Да и знать не желаю, – окончательно рассердился старик.
Глава третья
1
Круг друзей Ичиро все увеличивался, и он этому радовался больше всего. Посмеиваясь и подшучивая над проводимой оккупационными властями «демократизацией страны», Оданака, Сатоки, Эдано Ичиро и их новые товарищи проводили конспиративно работу по созданию профсоюза. Они хотели поставить командование базы перед совершившимся фактом – перед организованной силой японских рабочих. Ведь их было много: янки любили комфорт, создаваемый чужими руками.
Больше друзей становилось и в Итамуре. Тут первым помощником Ичиро был инвалид Акисада. Живой и энергичный, он бодро ковылял на своей деревянной ноге, всегда с шуткой наготове. Но чувствовал он себя не совсем спокойно.
– Понимаешь, Ичиро, – оказал он однажды в порыве откровенности. – Смущает меня одно обстоятельство, не знаю, как и объяснить тебе…
– А ты смелее, фронтовик.
– Вот какое дело. Ну, что я работаю сторожем у Тарады, думаю, ни у кого сомнений не вызывает. Но человек я одинокий, не старый и…
– Так женись.
– А кто за меня пойдет? Дома собственного нет, земли тоже…
– Не понимаю. Говори яснее.
– «Говори, говори», – пробормотал смущенный Акисада. – Сошелся я со старшей дочерью Тарады. Девка уже в годах, на лицо рябовата, а все же живой человек…
Эдано рассмеялся:
– Ну и хитрец же ты, самому Тараде нос натянул. На полном обеспечении служишь. Если бы старый паук узнал, он бы у тебя из платы высчитал. По расценкам веселого дома третьего разряда.
Акисада рассердился:
– Чего смеешься, тут речь о живых людях идет. Мне не до смеха.
– Извини, брат. Конечно, дело серьезное. А она тебя любит?
– Говорит, что любит, – пожал плечами инвалид.
– Ну, так поженитесь.
– Это легко сказать, а как сделать? Разве старик согласится? Ведь тогда землю придется выделять. Он же и на неё часть записал. Только заикнись – сразу выгонит. А куда я с этой деревяшкой? – хлопнул с досадой по протезу Акисада.
– Да, – помрачнел Ичиро, – положение действительно серьезное… Подождем. Дай время, доберемся и до Тарады.
– «Подождем, подождем»… А если ребенок будет, тогда как?
– Да мало ли таких в доме Тарады? – ответил вопросом на вопрос Ичиро.
– Таких нет, – нахмурился Акисада. – Это будет мой ребенок.
Эдано смутился и взял инвалида за руку.
– Извини, друг, но я действительно не знаю, что тебе сейчас посоветовать.
* * *
Однажды перед концом работы на базе случилось происшествие. Тот самый тип с повязанной платком головой, которого остерегались рабочие, попал под тяжелый ящик, и его изрядно помяло. Раненого на носилках отнесли домой.
– Как это могло случиться? – недоумевал Ичиро, возвращаясь с Сатоки домой. – Он же такой осторожный, да и не надрывался никогда на работе.
Бывший студент остановился и осмотрелся. На дороге, кроме них, никого не было.
