Текст книги "Ветер богов"
Автор книги: Василий Ефименко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)
– Что же армия и флот? – продолжал допрашивать старик.
В голосе генерала послышалось раздражение.
– Флот получил приказ: атаковать врага всеми силами с верой в небесное провидение. Но наши летчики правы, когда говорят: “В мире существуют три совершенно ненужные вещи: египетские пирамиды, Великая китайская стена и японский линейный корабль “Ямато”.
– И ты так думаешь?
– Я, дядя, полагаю, что, если бы мы вместо двух-трех линкоров построили ещё две-три тысячи самолетов, было бы лучше. Вспомните, как наши эскадрильи в начале войны легко потопили два английских линкора – “Рипалс” и “Принц Уэльский”.
– Ты забываешь, – напомнил гость, – что наша семья владеет солидным пакетом акций в судостроении, в авиационную же промышленность даже мне не удалось протолкнуться!
Кёдзи смутился: эти соображения не приходили ему в голову. Старик смотрел и посмеивался над племянником.
– Так что же на Лейте?
Генерал начат нервничать.
– Второй флот не выполнил задачи – не смог уничтожить американского десанта. Были потеряны корабли “Атаго”, “Мая” и линкор “Мусаси”. “Ямато” получил торпеду. Вице-адмирал Курита оказался слаб духом.
– А твои камикадзе?
– Ударные отряды специального назначения?
– Да. Ты ведь за них все время ратовал. В Токио это знают.
– Так точно, дядя. Только нация Ямато способна на такой патриотический подвиг. Только высокая преданность сынов его величества…
– Опять ты отвлекся, племянник! – перебил старик. – Откуда у вас, военных, это пристрастие к речам?
– Простите, дядя, но мои патриотические чувства…
– Вот о чувствах и поговорим. Иди сюда, садись! – и он указал на стул возле себя.
Генерал повиновался, стараясь угадать, что может от него понадобиться властному старику.
– Ты человек неглупый, – медленно проговорил гость, – хотя не особенно дальновидный и слишком красноречивый, – ещё раз уязвил он хозяина. Помолчав немного, старик тихо сказал: – Неделю назад погиб Масао!
– Масао! Погиб Масао?!
– Да, вместе с семьей. Налет “Б-29” – и пятисоткилограммовая бомба прямо в убежище. Осталась воронка да обломки бетона…
– Какое горе! – искренне воскликнул генерал. И тут же сообразил: “Погиб с семьей старший сын дяди, младший – один из адъютантов адмирала Ямамото – убит вместе со своим начальником ещё в апреле прошлого года. Значит, я теперь единственный наследник!”
Старик иронически смотрел на племянника. Он прекрасно понял ход его мыслей.
– Какое горе! – ещё раз повторил Кёдзи и нервно прошелся по кабинету. – Я скорблю вместе с вами, дядя. Трагически гибнут достойнейшие люди! Хвала богам, что они хранят жизнь государя. Страшно подумать, что и он подвергается такой опасности!
– О его величестве заботятся не только боги. Насколько я знаю, с американцами условились: если мы будем гуманно обращаться с пленными и не станем казнить летчиков, они не будут бомбить дворец. От пятисоткилограммовой бомбы боги не спасут. Когда они создавали мир, такой бомбы не было. Моя невестка была очень набожной, но, как видишь…
– Клянусь, дядя, я жестоко отомщу!
– Да, я пожертвовал большим, чем рассчитывал. Младшему я разрешил стать на путь воина. Это было необходимо. Ты и он – этого вполне достаточно, чтобы показать, что наш род достойно служит его величеству и нации. Но Масао и внук…
Старик помолчал, а затем, высоко подняв голову, торжественно произнес:
– Племянник! Ты и твой сын остались единственными прямыми потомками нашего рода – одного из древнейших в империи. Отец твой и я слишком стары. К сожалению, ты тоже поздно женился. Один сын – не сын. Твоего мальчишку и жену я перевез в горы Хаконэ. Там у меня поместье и такое убежище, что американская авиация до него не доберется. Но твоему сыну нужен опекун. Мне уже не много весен осталось любоваться цветами сакуры. Ты должен жить. Не стоит тебе подражать тем, кто во главе остатков воинства бросается в “последнюю решительную атаку”.
Старик взглянул на бутылку с минеральной водой, и генерал дрожащими от волнения руками поспешно налил стакан. Отпив несколько глотков, дядя продолжал:
– Это удел тех, у кого нет такого наследства, нет ответственности. Я всю жизнь копил не для того, чтобы состояние нашей семьи развеялось как дым. Некоторые называют меня “тако”, я знаю. Ну что ж! Осьминог – сильное и неглупое существо. У него много щупалец, и он умеет схватить добычу. А когда ему угрожает опасность, он выпускает чернильное облако и скрывается до лучшей поры. Вот такое облако нужно и тебе, когда опасность станет близкой.
– Я понимаю свой долг перед семьей и верьте, дядя, выполню его. Скорбя о тяжкой утрате, я постараюсь не посрамить честь семьи…
– Опять не то ты говоришь, племянник!
– Но дело в том, дорогой дядя, что здесь, далеко от Японии, обстановка может сложиться по-разному. Генералы Хатта и Ямасита решительны и беспощадны. Командиры дивизий, отступившие без приказа в Бирме, были разжалованы, и один из них передан военному трибуналу. Такой позор.
– Понимаю! Честь семьи не должна быть запятнана. Тут и нужно “чернильное облако”… Я сумел его создать для тебя, – закончил старик, подавая генералу бумагу.
Кёдзи пробежал её глазами и воскликнул:
– О дядя, как мне благодарить вас! – И низко поклонился старику. – Действительно, это блестящий ход!
– Как только сочтешь необходимым, проставишь сам дату приказа. И сообщи мне телеграммой. Эта же дата появится на копии приказа в делах. Заканчивать всю историю с Лейте предоставь своему заместителю. Кто он?
– Генерал-майор Янагита!
– А, потомственный вояка! Вот и дай ему возможность зарезервировать один патрон в пистолете… А себе заготовь самолет. Не забудь! Приказ храни сам. А теперь обедать! Только здесь, – указал он на столик у стены.
После звонка генерала адъютант пулей бросился выполнять приказание. Томинага Кёдзи был счастлив, он не признался, что у него уже есть самолет “на всякий случай”. Стоит неподалеку от города в помещичьем зернохранилище, превращенном в ангар. Прекрасная, прямая, как стрела, автострада проходит в ста метрах от усадьбы и может превосходно заменить взлетную полосу.
Генерал постепенно овладел собой. Нельзя выдавать своих чувств! Ведь у дяди горе. Жаль, очень жаль Масао и его семью. Но… теперь он, Томинага Кёдзи, станет одним из богатейших людей Японии. Объединятся два состояния. И никто не посмеет его упрекнуть. Он выполнял приказ.
Генерал прохаживался по кабинету, закуривая сигарету и тут же гася её. Старик с грустной иронией смотрел на него. Мысли генерала были для него открытой книгой.
Денщики накрыли стол. Среди многочисленных тарелочек, судков, чашек стояли бутылки виски и сухого вина.
– Прошу отведать моей скромной пищи! – пригласил генерал гостя. – Что вы хотите, дядя? Виски, вина?
– Немножко виски!
Кёдзи окончательно пришел в себя и разоткровенничался:
– Должен с прискорбием сказать вам, дядя: много у нас неразберихи. Генштаб флота требует одно, генштаб армии другое, а из ставки приходят совершенно иные указания. Непонятно, кого и слушать нам, авиаторам. Некоторых нужно вообще гнать из армии и флота.
– Ты что? Всё ещё веришь в победу? – прервал излияния хозяина старик.
Генерал опасливо покосился на дверь.
– Императорская армия непременно победит! – твердо ответил он. – Иначе не может быть!
– Боюсь, ты более глуп, чем я предполагал. Кажется, твоему сыну потребуется другой опекун.
С генерала слетел весь апломб, он растерянно посмотрел на дядю.
– Каждому действительно умному человеку, государственно думающему, – язвительно продолжал старик, – к нашему великому горю, теперь ясно, что императорская армия не выполнила возложенных на неё высоких надежд и обязанностей. Не оправдала доверия государя. Неужели тебе не ясно, что уход генерала Тодзио с поста премьер-министра – это не просто смена кабинета?
– Но, дядя, если вы мне разрешите изложить свое скромное мнение…
– Не разрешу! Ничего дельного не скажешь! Такие умники, как ты, уверили нас, что Германия победит, а вы сокрушите англосаксов здесь, в Азии.
– Но, дядя…
– Что “но”? Сейчас дипломаты ищут выход из каши, которую вы заварили. Они прощупывают пути к соглашению, к почетному миру. И ты должен это знать! Ваша задача – нанести врагу возможно больший урон здесь, на Филиппинах. За каждый тё[14] враг должен платить большой кровью. Тогда он охотнее согласится на мир, и нам легче будет разговаривать с ним.
– Но ведь это крах, дядя, – сник генерал.
– Конечно. Поражение – вещь неприятная. Но умные люди что-нибудь придумывают. Германия в первую мировую войну тоже потерпела поражение, а через двадцать лет стала сильнее прежнего. Ясно?.. – Старик не спеша вытер губы салфеткой и, отходя от столика, произнес: – Я отправляюсь к генералу Ямасите. С тобой больше не увижусь. Этого не нужно!
Со всеми знаками почтения Кёдзи проводил родственника до автомашины, захлопнул дверцы и, когда “ниссан” тронулся с места, выпрямился и твердым шагом вошел в отель.
В душе у него всё ликовало.
6
Поездка в Манилу не развеяла тоски Эдано.
В “Звезду Лусона” Эдано не пошел. Да и механика не хотелось оставлять одного. Выпить они всё же выпили – попробовали баси – местного напитка из кокосовых орехов. “Дрянь невообразимая”, – морщился Эдано.
Возвращались назад на том же “пикапе”. Эдано мучила жажда, и он с нетерпением ждал, когда появится баррио Игнасио со студеным ключом. Но на месте баррио они увидели свежее пепелище. “Вырвем рис из глотки!” – вспомнились Эдано слова взводного. Останавливаться он не захотел.
– Где ещё можно напиться? – спросил он механика, когда они проехали дальше.
– Это просто! – ответил тот и постучал по кабине, чтобы шофер остановил машину.
Он снял штык с пояса и пошел к находившейся возле дороги бамбуковой рощице. Через несколько минут Савада возвратился со срезанным коленом бамбука.
– Пейте, господин унтер-офицер. Прекрасная фильтрованная вода. Бамбук любит копить влагу.
– Ты молодец, что научился говорить по-филиппински.
– Это тагальский язык. На Лусоне живут тагалы. Наверное, на других островах я бы ничего не понял. У меня ведь есть учительница – Тереза!
– Вот как? – удивился Эдано. – Ты, оказывается, завел здесь подружку?
– Что вы, господин унтер-офицер, – смутился механик. – Тереза – девочка. Ей тринадцать лет. Живет она с матерью и дедом неподалеку от нашего отряда. Девочка чем-то напоминает мне дочку…
– Значит, она тебя научила?
– Да. Нам перед высадкой выдали разговорники, только там одна ерунда: “Стой!”, “Руки вверх!”
– Познакомь меня с этой семьей.
– С удовольствием, господин унтер-офицер.
На следующий день Савада повел летчика к своим знакомым. Семья Нарциссо жила километрах в четырех от аэродрома. Хижина, скрытая деревьями, прилепилась на склоне горы. Савада рассказал, что он случайно натолкнулся на неё и хозяин встретил его словами; “Карабао най! Карабао най!”
– Что за карабао?
– Это, по-ихнему, буйвол. Наши, оказывается, увели у него буйвола и слову “нет” научили… Потерять буйвола для крестьянина – гибель. Сначала он прятал от меня невестку и Терезу, а потом показал, и мы подружились.
Хозяин встретил гостей у порога. Седые волосы. Лицо с сеткой глубоких морщин напоминало кусок древесной коры: живыми и молодыми были черные глаза под нависшими бровями.
– Здравствуй, Нарциссо! Это амиго – друг! – показал механик на Эдано.
– Друг Савады – наш желанный гость, – неторопливо ответил старик. – Эй, Хула, Тереза! – крикнул он. – Савада пришел!
Через минуту-две из-за дома показалась женщина; её обогнала худенькая щуплая девочка с гривкой черных волос:
– Охайо[15], Савада! – ещё издали закричала она, но, увидев незнакомого человека, в смущении остановилась.
– Вот она, моя учительница и ученица. По-нашему немного понимает теперь. Способный ребенок. Иди сюда, Тереза, это друг!
В хижине Эдано увидел нищету ещё большую, чем у Игнасио. Дощатый стол, несколько мисок из ореховой скорлупы и глиняных кружек да бамбуковые циновки – вот и всё.
Мать Терезы подала на стол незнакомые Эдано плоды.
Савада положил в миску галеты и сахар, предусмотрительно захваченные им. Скоро вскипел чай, и старик радушно пригласил всех к столу.
– Сколько хозяину лет? – спросил Эдано у механика. – Пятьдесят пять? А выглядит он столетним.
Нарциссо, догадавшись, о чем идет речь, заговорил:
– Да, пятьдесят пять лет. А всё рис – наш кормилец и горе. Твой друг, Савада, рослый парень. Он, наверное, всегда хорошо ел. А если с утра до ночи, не разгибаясь, растить рис… Растить рис, который у тебя отберут… Солнце, москиты, пиявки. И работать, не разгибая спины. Жили впроголодь и отец мой, и дед, и прадед… Рис у нас отбирали испанцы, потом американцы. Те через помещиков, а вы, японцы, сами. Веками недоедаем, веками. Где нам быть рослыми, как сохранить молодость. Вот матери Терезы тридцать лет, а она… В городе видел я жен и дочерей асьендэро[16], они в такие годы куда моложе выглядят… Пусть друг Савады извинит меня за такие слова.
– Скажи ему, Савада, что это теперь в прошлом. Императорская армия если и отбирает рис, то только потому, что война заставляет. Потом будет иначе.
Старик с сомнением покачал головой:
– Никогда чужеземцы ничего хорошего нам не приносили. Зачем они пришли в нашу страну?
– Мы – азиаты – освободили вас от угнетателей янки!
– Не знаю. Меня ваши соотечественники освободили от риса и буйвола. Теперь мы все, наверно, умрем с голода… От ваших солдат я прячу невестку и внучку. Нет, что старое ярмо, что новое – для буйвола не легче… А у вас есть помещики? Есть. Значит, ваши крестьяне тоже работают на них? Да. Какую же тогда свободу вы нам обещаете? Кому?..
Савада переводил слова старика, и Эдано не знал, как на них ответить. В самом деле, что изменится здесь, если этот измученный работой человек будет и дальше надрываться на работе для помещика? А если старик в чем-то неправ?..
Раньше Эдано всё казалось гораздо проще, понятнее.
Глава третья
1
Капитан Танака собрал летчиков, чтобы ознакомить их с положением на фронтах. Они уселись полукругом на пожухлой траве возле штаба. Невзирая на то, что уже перевалило за середину декабря, день стоял жаркий, душный.
Капитан стоял, возвышаясь над подчиненными и картинно положив руку на эфес сабли.
Из его речи, облеченной в казенно-оптимистическую форму, камикадзе поняли главное: обстановка на фронтах ухудшалась. Американцев не удалось выбить с Лейте, и на этом острове оказались скованными пять дивизий генерала Ямаситы – основные силы его 14-й армейской группировки. На подкрепления надеяться было нечего.
Теперь на очереди наступление янки на Лусон – основную японскую базу. Это тем более вероятно, что войска противника уже высадились и на острове Минданао – самом крупном в архипелаге…
Заканчивая речь, командир отряда, иронически отозвавшись о боевых качествах пехотинцев, патетически воскликнул:
– Только мы, летчики отрядов особого назначения, способны, как карающий меч, поразить врага и нанести ему решающее поражение! Банзай!
Выслушав вялое и нестройное “банзай” подчиненных, капитан круто повернулся и зашагал в штаб. Летчики пошли к машинам, молча обдумывая речь начальника, и только порывистый Иссумбоси выразил вслух главное:
– Значит, друг Ичиро, скоро и наша очередь…
Подойдя к своему самолету, Эдано сделал вид, будто не заметил вопросительного взгляда Савады, который за последние дни резко изменился.
Он всё больше мрачнел, неохотно откликался на шутки командира, даже как-то постарел, разница в возрасте между ним и Эдано стала заметнее.
Механик, вздыхая, топтался вокруг самолета. Он десятки раз уже проверил мотор и сейчас обтирал пыль с плоскостей и хвостового оперения. Савада понимал бессмысленность дела, которым занимался. Тренировочные полеты закончились, и если этот самолет поднимется ещё раз в небо, то уже не вернется. Не всё ли равно, в каком виде он грохнется на палубу вражеского корабля?
Аэродром замер. Горючего осталось в обрез, только в баках машин – на вылет в один конец… Пилоты валялись на койках или бесцельно слонялись из угла в угол. Все им осточертело: и аэродром с побуревшей от зноя травой, и горы, заслонявшие горизонт. Даже Миура за бутылку баси драл сумасшедшую цену.
– Я, господа летчики, не грабитель, – оправдывался он как-то в разговоре, который слышал Эдано. – Конечно, цена высокая, но что я могу поделать? Дешевле сейчас не достанешь. Может, кто-нибудь из вас сумеет? И потом, зачем такие грубые слова? Я следую заветам генерала Араки. Этот выдающийся патриот говорил: “Если вы даже воруете, но вы должны совершать это в японском стиле, сохраняя независимую гордость и извиняясь вежливо перед тем, кого вы грабите…”
“Ловкий, шельма”, – подумал тогда Эдано.
…Нервное ожидание воцарилось в отряде “Белая хризантема”. Ссоры возникали по самым пустяковым поводам. И больше всех раздражался сам командир отряда – капитан Танака.
Капитан срывал свою злость на первом, кто попадался на глаза. Камикадзе капитан трогать остерегался, но остальным доставалось. Денщик ходил избитый, словно только что побывал в портовой драке. Причиной дурного настроения капитана был страх, недостойный настоящего самурая, каким до сих пор считал себя Танака.
Уже дважды на этом безвестном аэродроме, зажатом в горах, сменились все летчики, кроме него, капитана Танаки. Писарей, механиков и прочих низших чинов капитан в расчет не принимал. В первую смену Танака – тогда поручик – был заместителем у капитана Сэки Юкио. За три дня до решающего вылета против американского морского конвоя. Танака почувствовал опасность инстинктом, как зверь. Он “заболел” и выехал в Манилу. Танака сумел купить покровительство адъютанта командующего ВВС майора Кобаяси.
Теперь всем нутром он чувствовал приближение рокового срока. Капитан снова ринулся к своему высокому покровителю. Но майор Кобаяси на этот раз холодно отрубил:
– Немедленно возвращайтесь в часть, капитан. Каждый должен выполнить свой долг. Болеть не рекомендую.
– Тыловая крыса! – бессильно шипел капитан. – Окопался, мерзавец, за спиной генерала!
Капитан сидел за столом своего узкого, похожего на ящик, кабинета и мучительно соображал, как быть. Танака был летчиком-истребителем, сбил три вражеских самолета.
Но тогда он, уверенный в своём мастерстве, надеялся, что собьет врага и вернется назад. А теперь нужно лететь на верную гибель, без возврата…
– Разрешите войти! – раздался подобострастный голос старшего писаря Миуры. – Получена шифровка из штаба!
– Входи.
Капитан безразличным взглядом посмотрел на поданную бумагу и тут же вскочил.
“Хамада! В одиннадцать прилетает Хамада! Это конец”, – молнией пронеслось в голове, и капитан снова бессильно опустился на стул.
2
– Хамада! Демон смерти! – крикнул Савада, когда легкий и стремительный самолет пошел на посадку. – Смотрите, господин унтер-офицер! Смотрите!
Метрах в ста от них по взлетной полосе, замедляя бег, промчался самолет.
– Американская “аэрокобра”? – удивился Эдано.
– Это Хамада! Демон смерти!
– Какой там демон? Откуда?
– Это поручик Хамада. Его прозвали демоном смерти. Он прилетел за вашей жизнью.
– Не понимаю!
– Раз Хамада прилетел, значит, скоро поступит боевой приказ. Может, он его и привез. Поручик Хамада вылетит вместе с вами, только будет держаться выше истребителей прикрытия, инспектировать вылет, наблюдать за результатами. Он на “аэрокобре”, и американцы примут его за своего, а наши знают…
– Вот оно что, – задумчиво проговорил Эдано, следя за “аэрокоброй”, подруливавшей к штабу отряда.
– Хамада состоит при штабе командующего. После боя он пролетит ещё раз над аэродромом и проверит, не оказалось ли слабых духом. До вылета Хамада будет пьянствовать с капитаном. Говорят, они друзья… Эх, господин унтер-офицер! – с горечью закончил Савада и, махнув рукой, поплелся прочь от самолета…
Капитан Танака ждал гостя у дверей штаба.
– Рад вас видеть, Хамада-сан, здоровым и невредимым. Мы с нетерпением ждали вашего прибытия!
Хамада – низкорослый, кривоногий человек с сухим, острым лицом и запавшими глазами – ответил на приветствие капитана и вошел в штаб.
В кабинете командира отряда поручик сел за стол хозяина, достал сигарету и только лотом заговорил:
– Вылет, ориентировочно, через два дня. Приказ поступит дополнительно. Майор Кобаяси просил передать вам, что он уверен в безусловном успехе… Надеюсь, все пилоты здоровы? – со скрытым намеком спросил он.
Капитан резко выпрямился:
– Готов выполнить любой приказ во славу его величества! Мы разобьемся; как куски драгоценной яшмы, и уничтожим врага!
– Я не сомневался в вашем мужестве, капитан, и высоко ценю ваше воинское мастерство. Я доложу командующему о вашем подвиге, которой, уверен, будет блестящим и достойным памяти потомков!
Капитан смотрел на поручика, и ему казалось, что лицо Хамады напоминает мордочку оскалившейся крысы. Как не замечал он этого раньше?
3
Эдано сидел на ящике и, дымя сигаретой, поглядывал на устроившегося в тени капонира механика. Савада беспрекословно выполнял все приказания, но был мрачен: после прилета Хамады от каждой шутки Эдано сердце механика обливалось кровью. Он не мог смириться с тем, что этот славный парень должен погибнуть. Савада грудью бы своей прикрыл Эдано. Но чем он может помочь? И к чему это самоубийство, когда Филиппины всё равно потеряны. Они не нужны ни ему, Саваде, ни Эдано.
Савада с тоской смотрел на поле аэродрома. “Земля смерти. Здесь нет никакой жизни” – в который уже раз думал он.
Но жизнь была и здесь. Какое дело природе до того, что люди воевали, уничтожали друг друга? Вот у ног Савады в трещину юркнул черный жучок и, чем-то напуганный, выскочил обратно. А вот муравей тащит личинку побольше его самого в несколько раз. Муравей старается, не понимая опасности, – ведь Савада мог случайно раздавить его. Не так ли напрягаются и пыжатся и он сам, и Эдано, и все остальные на этом аэродроме? Они возятся, стараются что-то изменить, а смерть уже стоит над ними.
– Эй, Савада! Навестим Терезу?
– Слушаюсь, господин унтер-офицер! – Механик вскочил.
Вспомнив о муравье, он посмотрел на землю. Ну так и есть – наступил сапогом. “Кончилась твоя возня, – подумал он. – Скоро так будет и с нами”.
Но тут механик увидел, что из-под его сапога выполз неутомимый муравей. Труженик-муравьишко не только сам выкарабкался, но и торопился откопать свой груз. Савада осторожно отошел в сторону и сел, пораженный новыми мыслями.
Спасся! Даже бессловесная тварь муравей упорно борется за жизнь! Почему же он не борется за жизнь Эдано? Боится? А чего?
Савада чувствовал, как он ненавидит эти проклятые порядки, ненавидит тех, кто завез его и Эдано сюда, на убой.
“Нет, я не муравей! И не пулеметная обойма! Я человек!” – твердил он про себя.
Послышался сигнал на обед. Савада очнулся от своих мыслей и зашагал в столовую.
…Странная вещь сила привычки. Капитану Танаке опротивел поручик Хамада, перед которым прежде так заискивал. Да и зачем ему быть любезным теперь, накануне смерти? Но он с привычной любезностью наливал гостю рюмку за рюмкой, пододвигал закуски. Пили виски. Изредка в кабинет заходил Миура и менял тарелки и чашки.
– Вы напрасно злитесь на меня, капитан. Я вижу! – почти трезвым голосом говорил Хамада. – Все мы подохнем здесь, на Лусоне. Днем раньше, днем позже – какая разница? Вы первый или я – это значения не имеет. До дна!
И он поднял чашечку с вином.
– Хамада-сан, все мы слуги его величества. Как сказано в рескрипте императора Мейдзи – он наш мозг, а мы его руки и ноги.
– Ответ, достойный воина. Может быть, у вас осталось сакэ не только для “последней сакадзуки”? Не приличествует всё-таки упиваться нам американским напитком.
– Эй, Миура! Сакэ! – заорал капитан.
– Нужно уметь провести последние часы разумно, – продолжал разглагольствовать Хамада. – Так свойственно только нам, японцам. Англосаксы в нашем положении только хныкали бы или молили своего Христа. Мы – нет! Наши сердца спокойны, души ясны. Мы знаем свой долг. В этом наша сила и превосходство. И поэтому, Танака-сан, мы сейчас с вами пьем и только радуемся своей судьбе. Вы курили когда-нибудь опиум или пробовали кокаин? Нет? Напрасно. А женщины? Почему не нашлась двух женщин? Они украшают пир, и их долг ласкать нас, мужественных воинов, перед подвигом!
В дверях показался Миура с бутылкой сакэ.
– Миура! – снова заорал капитан. – Двух красоток, да поживее!
– Слушаюсь, господин капитан, но…
– Что?! – Танака потянулся рукой к кобуре пистолета.
Старший писарь пулей вылетел за дверь. Выйдя из штаба, он минуту-другую поразмыслил над приказом капитана и, подражая ему, завопил:
– Эй, Кавагоэ! Где ты, животное?
Из-за угла строения показался денщик капитана.
– Где ты шлялся? – продолжал орать Миура. – Мне за тебя приходится отдуваться! Бери винтовку – пойдем добывать красоток. Капитан совсем бешенный стал от спиртного!
Вскоре они бежали мимо казарм, свернув в сторону, где жила семья Нарциссо.
4
Спустя полчаса в том же направлении отправились и Эдано с Савадой. Механик прихватил с собой карабин, на поясе у него болтался штык. Он понимал, почему Эдано хочет посетить сегодня Нарциссе: чтобы проститься.
Когда они подошли к склону горы, на котором прилепилась знакомая хижина, оттуда послышался выстрел.
Эдано вопросительно посмотрел на механика.
– Не могу объяснить, господин унтер-офицер. Только вряд ли это хуки.
– Всё равно. Пошли!
Через несколько минут послышался шорох. Савада взял карабин на изготовку, они замерли, вглядываясь возросли. На тропе показались двое. Механик тревожно проговорил:
– Да ведь это мать Терезы и Кавагоэ. Что там произошло?
Женщина и солдат подошли ближе. Мать Терезы прошла мимо Эдано и Савады не подняв глаз.
– За что ты её? – попытался остановить денщика Савада.
– Там Миура, – ответил тот, не задерживаясь. – Сам объяснит. Он бросился за девкой, а мне приказал обождать его внизу.
– И здесь эта сволочь напакостила, – с ненавистью проговорил вслед Кавагоэ механик. – Грязное дело!
– Посмотрим! – жестко произнес Эдано и двинулся вверх по тропе.
Вскоре, запыхавшись от быстрой ходьбы, они добрались до хижины. Из открытых дверей её не доносилось ни звука.
– Эй, Тереза! – крикнул Эдано. Ему никто не отозвался. – Странно. А ну зайдем!
В полумраке, на залитой кровью бамбуковой циновке, лежал Нарциссе. Старик был мертв. В руке у него был зажат боло – длинный крестьянский нож.
Лицо Эдано посерело. Опять ненужная смерть. Он медленно поклонился телу убитого и вышел. Савада, как тень, последовал за ним. Обоих прясло от ярости.
– Где же Тереза? – с тревогой спросил Эдано.
Вдруг послышался треск кустарника. Из зарослей показался Миура. Тяжело отдуваясь, он волоком тащил Терезу. Та только вскрикивала от боли. Её лицо, руки и ноги были исцарапаны в кровь.
– А-а… Хорошо, что вас прислали помочь. Прыткая, чертовка. Еле догнал! – Миура обрадовался.
– А что она натворила? – сквозь зубы спросил Эдано.
– Да ничего. Их благородиям, капитану и поручику, понадобились женщины, а других здесь поблизости нет.
– А старика зачем убили?
– Вздумал сопротивляться. Пришлось…
– Отпусти её!
– Что?!
– Отпусти!
– Да вы что? Я немедленно доложу господину капитану и… А-а! – закричал он, взглянув на искаженное гневом лицо Эдано.
Эданд шагнул вперед, резко взмахнул рукой и с силой ударил Миуру ребром ладони по горлу. Писарь захрипел и рухнул на землю.
– Ловко! – крякнул Савада. – Ну, друг Ичиро, – он впервые назвал Эдано по имени, – отведи Терезу в дом. Пусть она соберет, что ей нужно, и уходит. А я сам поговорю с этим!
Эдано поднял на руки девочку и пошел к хижине. Как только летчик со своей ношей скрылся, Савада осмотрелся вокруг и не спеша вынул из ножен штык. Его душил гнев.
Веки старшего писаря дрогнули, и едва он успел узнать склонившегося над ним Саваду, как тот взмахнул рукой. Тускло сверкнула сталь лезвия…
Не глядя на убитого, механик тщательно вытер штык и, коротко вздохнув, поволок тело Миуры в заросли.
Когда Савада вошел в хижину, девочка, плача, обнимала мертвого старика. Эдано молча сидел на обрубке дерева.
Савада подошел к Терезе, оторвал от мертвого деда и поставил на ноги.
– Не надо плакать! – сурово сказал он. – Мы отомстили за дедушку. Тебе больше нельзя здесь оставаться. Есть к кому идти? Ну и хорошо. Прощай, Тереза! А ты не заблудишься? Ну, ещё раз прощай!
Через мгновение фигурка девочки мелькнула в проеме двери и скрылась.
Эдано ещё раз поклонился телу старика и тоже пошел из хижины. У порога, не оборачиваясь, он спросил:
– Миура очнулся?
– Понимаешь, друг, больше он в сознание не придет, – мрачно откликнулся Савада.
– Не может быть! Отлежится.
– Запомни, Ичиро, – сказал механик летчику, – Миура бросился за Терезой в джунгли. Так нам сказал денщик капитана. А в джунглях – хуки… Боюсь, что с ним там произошло несчастье. Мы постреляем немного и вернемся.
Эдано растерянно молчал.
– Иначе нельзя, друг, – твердо заявил механик. – Погибать раньше времени из-за этого мерзавца я не желаю. Сколько он ещё мог горя причинить. По его доносам расстреляли в отряде двух человек. Я не хочу быть третьим.
– Понятно! – проговорил наконец летчик. Он был ошеломлен случившимся.
Савада несколько раз выстрелил из карабина в воздух.
У поворота тропы сидел денщик, направив ствол винтовки на мать Терезы. Кавагоэ дожидался старшего писаря. Женщина стояла перед ним, заложив руки за спину, и молча смотрела в сторону своего жилища.
– Спасем её, Ичиро. Риск один! – предложил Савада.
– Согласен.
Они подошли к денщику. Кавагоэ вытянулся перед старшим по званию. Эдано, скорчив свирепую мину, заорал на него.
– Ты что наделал, негодяй?! Из-за тебя погиб господин старший писарь! Его убили хуки! Тебя теперь расстреляют, мерзавца! Как ты посмел бросить его одного?
Денщик, побледнев как полотно, стал оправдываться:
– Виноват, господин унтер-офицер. Но мне так приказал господин старший писарь!
– Врешь, негодяй! Когда на вас напали, ты, трус, покинул его! Из-за тебя и мы чуть не погибли. Они нас встретили выстрелами.
– Клянусь, господин унтер-офицер, когда я был там, хуков не было. Господин старший писарь приказал мне вести эту женщину, а сам бросился за убежавшей девчонкой. Верьте мне!
– Может быть, он говорит правду, господин унтер-офицер? – якобы сочувствуя денщику, вмешался Савада.
– Запомни, ефрейтор Савада, – прервал механика Эдано. – Солдат не должен покидать своего командира, хотя бы на них напала тысяча чертей. Он всё выдумал.
– Я говорю правду, господин унтер-офицер. Клянусь вам!
– Всё равно тебя передадут военному трибуналу, хотя, может быть, ты и говоришь правду! – смягчаясь и понижая голос, продолжал Эдано.
– Спасите, спасите! – умолял перепуганный денщик.
