Текст книги "Ветер богов"
Автор книги: Василий Ефименко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)
– Это наши его…
– Зачем?
– Эх ты, камикадзе, простая душа. Он что-то пронюхал… Вот когда тебя начнут колотить резиновой дубинкой по голове, тогда всё поймешь: хотя дубинка американская, а рука японская. Ясно?
– Ясно!
– А этому типу полезно. Сволочь он! Не знаю, за что его выгнали из полиции, но их агентом он остался. Змея не может не жалить. Вот полежит с месяц без денег – поймет пользу профсоюза.
– Но ведь полиция может напасть на след.
– Полиция? – усмехнулся Сатоки. – На базу она и носа не сунет. Ты плохо знаешь наши порядки. А сделано всё чисто, никто не докопается: обычный несчастный случай. Ты посмотрел бы, как сержант поносил пострадавшего. Вообще этот янки – любопытный человек. К нему надо присмотреться.
* * *
Полковника Дайна – командующего авиабазой – Эдано уже однажды видел. Мимо их автомашины, стоявшей у ворот, прошуршал, низко приседая, черный лимузин. Сверкнув лаком, он, не останавливаясь и не сбавляя хода, промчался мимо часовых, замерших с автоматами, взятыми на караул. За зеркальным стеклом мелькнуло квадратное невозмутимое лицо.
– Полковник Дайн! – пояснил Ичиро один из грузчиков. – Это его машина.
Не успел скрыться лимузин и часовые ещё не прикрыли ворота, как с внутренней стороны ограды заскрипел тормозами, остановился открытый «джип», на ветровом стекле которого болталась кукла-обезьянка. За рулем сидел лейтенант Майлз. Высунувшись из машины, он крикнул:
– Что, наш чурбан уже проехал?
– Так точно, сэр, – со смехом отозвался один из часовых. – Вот ещё пыль не осела.
– Прекрасно! – ответил лейтенант, снова усаживаясь за руль. – Я догонять его не буду. У меня другой маршрут, парни, – закончил он, подмигнув, и рванул «джип» с места.
– Эх и кутнет сегодня лейтенант, – завистливо сказал часовой своему товарищу. – И как он не покалечится на этом «джипе», ведь на ногах иногда не стоит, а всё равно ездит сам.
– Зато других порядком покалечил, – хмуро отозвался второй часовой, закрывая ворота.
Когда Эдано шел с Сатоки домой, мимо них, со свистом рассекая воздух, пронесся черный лимузин, в котором на мягких подушках покачивался полковник Дайн. Он спешил на совещание в Кобэ, куда прибыл Уитни – начальник административного отдела штаба оккупационных войск. Отдел этот ведал отношениями с японским правительством, кабинетом министров, парламентом – короче говоря, всей внутренней и внешней политикой страны.
Полковник прекрасно знал это и недоумевал, зачем он, командующий авиабазой – чисто воинским соединением, понадобился вдруг этому политику в военном мундире
Назад Дайн возвращался раздосадованным. Он никогда не вмешивался ни в какие политические или административные дела. Его обязанность – в мирное время готовить солдат, а в военное – командовать ими в бою. А тут, оказывается, ему и его коллегам навязывают новую, совершенно несвойственную им роль.
Генерал Уитни, сделав подробный обзор положения в Японии, сказал, что не всегда они, американцы, смогут проводить в этой стране «политику большой дубинки» По словам генерала, каждый американец в Японии должен чувствовать себя посланником великой державы и проповедником «американского образа жизни» – самого лучшего в мире. Он посетовал на непонимание этой великой миссии многими американцами, одетыми в военную форму. Грабежи, драки и даже убийства японцев, увы, случаются чаще, чем хотелось бы. Объявленный командованием конкурс на лучшее подразделение, в котором не будет в течение полугода тяжелых нарушений дисциплины и венерических заболеваний, провалился. А этим незамедлительно воспользовались враги. Они будоражат благодарных американцам японцев, настраивают их против благодетелей. Положение становится нетерпимым.
В конце концов генерал предложил усилить контакты с дружественно настроенными слоями населения и вместе с демонстрацией мощи Штатов показать истинно американское радушие и гостеприимство. Для начала командование предложило на нескольких базах провести операцию, условно названную «Восходящее солнце», и широко разрекламировать её результаты.
Две недели Дайн и его штаб готовили грандиозное представление, которое должно было воодушевить их сторонников среди японцев, устрашить недругов, ошеломить и поразить всех и вся.
2
Накануне операции Дайн, окруженный ближайшими помощниками, сидел в отдельной комнате офицерского клуба базы. Обычно после кофе с коньяком полковник любил поговорить. В такие минуты он не оправдывая клички «наш чурбан». С его лица сползала гримаса холодной невозмутимости, и он расслаблялся, словно солдат, сменившийся с почетного караула.
Об этой своеобразной слабости полковника знали только самые близкие к нему офицеры и не упускали случая воспользоваться ею. В такие моменты легче всего было уладить какое-либо щекотливое дельце, сообщив о нём мимоходом; начальник, пораженный бациллой красноречия, не очень-то вникал в суть.
И сегодня кофе с коньяком и сигара оказали на полковника соответствующее воздействие. Дайн сидел, откинувшись на спинку кресла, задрав короткие толстые ноги на стол.
– Нет, вы только подумайте, до чего мы здесь дошли! – говорил он. – Становится непонятным, кто победил в войне, мы или японцы? Для чего наши парни гибли на Гвадальканаре, Лусоне и Окинаве?
Задав эти вопросы, Дайн осторожно сбил пепел сигары в большую морскую раковину и пристально взглянул на трех офицеров, которые подчеркнуто внимательно слушали своего начальника. Полковник не ожидал от них ответа. На свои вопросы он отвечал обычно сам.
– Мне повезло увидеть, как на линкоре «Миссури» японцы подписывали акт о капитуляции. Я помню рев наших «мустангов» и «летающих крепостей» во время победного парада над Токио. У меня дома, в Штатах, хранится авторучка, которой был подписан акт о капитуляции япсов, её мне подарил сам Мак. Мне сразу же предложили за неё хорошие деньги, но эта историческая реликвия будет вечно храниться в семье Дайнов. Я буду её показывать своим внукам, покажу и вам, когда вернемся в Штаты…
Подчиненные слышали об этой знаменитой ручке в сто первый раз.
Но они изобразили на своих лицах глубокий интерес к словам начальника.
– Да, – мечтательно прикрыл он глаза, – это так свежо в моей памяти, и это, черт возьми, были исторические, великолепные дни. Мы были единственными и полными хозяевами, наше слово являлось законом, законом твердым и неотразимым, как выстрел из кольта. Мы знали, что делали и чего хотели… А сейчас? Что происходит сейчас, я вас спрашиваю? Вот весной в Кобэ разогнали «розовых» корейцев. Сам генерал Эйкельбергер приезжал руководить этой акцией. И за то, что наши парни проломили головы нескольким негодникам, убрали коменданта верфей «Кавасаки» Уайта – отличного служаку. Разве мы чувствуем себя победителями? Что думают эти умники в Штатах? Теперь, когда наш парень идет в увольнение, мы не должны возражать, если он наденет штатский костюм. С каких пор мы стали стесняться мундира самой мощной армии в мире?
Дайн снял ноги со стола, оперся руками на круглые колени.
– «Не раздражайте японцев!» – твердят теперь нам. Ну, пусть это ещё в Токио, Иокогаме. А здесь, где рядом приличного городишка нет, где одни их паршивые поселки и задрипанные деревни?..
Вот завтра я, победитель, должен буду обхаживать этих желтых. Тоже придумали – операция «Восходящее солнце»! «Задача операции, – иронически процитировал полковник слова генерала Уитни, – продемонстрировать японцам мощь нашей армии и усилить контакты с наиболее влиятельными лицами из местного населения…»
– Контакты, – повторил Дайн, вновь откидываясь на спинку кресла и забрасывая ноги на стол. – Кому нужны эти контакты? Мне? Вам? И с кем? Если наш парень случайно заденет крылом машины какого-нибудь раззяву или прижмет в темном углу девку, они подымают такой крик, словно невесть что случилось. Даже при капитуляции их императорской армии было тише. А сейчас? Если среди наших подчиненных появилось столько венериков, то в этом виноваты только коммунисты. Это они окружили базу проститутками, которых специально не лечат. Они подрывают нашу боевую мощь.
Подчиненные толковника переглянулись. А он продолжал изливать свой гнев и досаду:
– Вот вы, Кросс, недавно здесь. А мне пришлось видеть в Иокогаме, как местное население окружило нашу морскую базу, словно туча саранчи. Они так кричали «Амеко, каэрэ!», будто тренировались в этом всю жизнь. Надеюсь, вы установили контакты с полицией? Как бы завтра и нам не устроили такой спектакль.
– Да, сэр! – отчеканил подполковник Кросс. – Усиленные наряды будут у базы в шесть ноль-ноль.
– О'кей! Можете быть свободны. Завтра чтобы все были трезвы, как стеклышко, и не забудьте напялить на свои физиономии самые любезные улыбки!
Офицеры встали и, пожав руку своему шефу, двинулись к выходу.
В холле Кросс сочувственно хлопнул по плечу капитана Хайгинса:
– Что, Джонни, старик сегодня не в духе и ты не рискнул замолвить словечко за Майлза?
– А что опять натворил этот парень? – поинтересовался второй помощник.
– А… – махнул досадливо рукой Хайгинс. – Вчера нашумел в соседнем поселке, набил морду хозяину пивнушки и, кажется, пальнул разок в кого-то.
– Ну, это пустяк!
– Как сказать. Эта операция «Восходящее солнце» не ко времени. Понаедут корреспонденты, начнут вынюхивать. Да и за Майлзом счет уже порядочный. Пилот он к тому же паршивый, а стоит ему только вырваться из базы, надирается, как какой-нибудь ас, и тогда никто ему на глаза не попадайся. Я бы давно откомандировал этого буяна, да его отец – важная шишка.
– А как наш чурбан сегодня ляпнул насчет венериков, коммунистов и «пан-пан». Восхитительно! – рассмеялся второй помощник. – Ради этого стоило ещё раз послушать историю о проклятой ручке Мака.
– Ладно, мальчики, – прервал его подполковник. – Покончим с делами. Завтра у нас хлопотный день. Не забудьте с утра надеть свежие перчатки и любезные улыбки, как приказал шеф.
3
Деревня Итамура ещё спала. Утренняя заря только готовилась взять приступом небо. Возможно, там, за далекой цепью гор, на горизонте, уже показалась раскаленная докрасна долька солнца и его первый пологий луч скользнул по земле, как световая указка маяка. Но сюда, на низменность, горы его ещё не пустили.
Даже со стороны авиабазы не доносилось ни одного звука. Помещичий особняк был полон тишины и казался слепым – ни одного огонька не проглядывало из его нутра.
Но вот тихо, словно жалуясь, скрипнула дверь, и на пороге показалась невысокая фигура. Человек поежился от утренней свежести, чему-то рассмеялся и водрузил на нос большие роговые очки. Если бы было светло, жители деревни сразу же узнали бы в нем Кэйдзи – внука и наследника помещика. Вчера поздно вечером он приехал из Токио, где проучился год в университете Васеда – крупнейшем частном учебном заведении Японии. Кэйдзи осмотрелся и от удовольствия причмокнул. Наконец-то дед заменил на крыше солому черепицей.
Юноша подошел к ограде и посмотрел в сторону деревни. Низина, в которой раскинулась Итамура, была покрыта пеленой тумана, отчего силуэты ближайших домов казались зыбкими, едва заметными.
В доме вновь тихо скрипнула дверь. Кэйдзи оглянулся – на пороге стояла старая служанка Йо, которую он помнил ещё с пеленок. Это она вчера встретила его, и студент удивился, что нянька ни капли не изменилась. Разве только чуть пригнулась к земле.
Старушка, увидав юношу, заулыбалась бесчисленными морщинками лица, церемонно поклонилась, приложив руки к коленям, столь же церемонно поздоровалась и только после этого спросила:
– Молодому хозяину не спится? Изволил соскучиться по дому?
– Да, – ответил Кэйдзи, – как у мае здесь тихо и просторно. Этого мне всегда не хватало в столице.
– Э-э… – ещё шире заулыбалась нянька. – В городе и пища вкуснее, и веселья больше.
– Ну, как сказать, – возразил студент. – Ты же мне сама говорила, что лотос цветет и в грязи.
– Молодой хозяин помнит мои наставления? – Довольная старуха подошла ближе. Только теперь по её походке Кэйдзи заметил, что за последний год нянька сильно сдала.
– А почему меня вчера дед не встретил? – озабоченно спросил студент.
– Э-э… – опасливо покосилась служанка на дом. – Старый господин очень недоволен, очень. Он ничего не говорил, но я вижу. Я все вижу…
– Недоволен? Чем?
– Не знаю, не знаю, но очень недоволен. Пойду будить остальных, пора!
Радостное настроение у студента пропало – деда он опасался всерьез. Его жесткую руку он знал хорошо. После смерти отца Кэйдзи, по обычаю, стал наследником, все его зовут молодым хозяином, но это вряд ли спасет от гнева старика.
Уехав учиться в Токио, он словно вырвался из душной клетки домашней тюрьмы и теперь с тревогой ожидал новой встречи и разговора с главным тюремщиком, а разговор – это чувствовалось по всему – предстоял нелегкий…
С чаем было покончено, и дед властным жестом выслал второго и поэтому бесправного сына из комнаты, оставшись наедине с внуком. Как обычно, завтракали они втроем. Только изредка появлялась невестка – прислуживать за столом.
Старик сидел, насупившись и уставившись глазами в пустую чашку. Кэйдзи понял, что гроза приближается. Он внутренне напрягся и, чтобы не выдать волнения, снял очки и стал протирать стекла. Когда он их надел снова, дед, не поднимая головы, сурово опросил:
– Зачем я тебя послал в столицу?
– Учиться, дедушка, – почтительно ответил внук.
– А чем занимаешься ты?
– Учусь. Простите, дедушка, может быть, ещё недостаточно прилежно, но учусь.
– Учишься? – переспросил старик и, подняв голову, строго посмотрел на Кэйдзи. – А зачем ты был с теми, кто посмел освистать американского посла?
– Но, дедушка, – ещё более заволновался внук, поняв, о чем будет идти речь. – Господин американский посол прибыл в университет, чтобы выступить перед, нами, и я пошел послушать его.
– Значит, ты не свистел?
– Нет! – солгал юноша.
– Так!.. А разве ты не ходил по улице вместе с остальными и не орал «Амеко, каэрэ!»?
– Ходил, – поразился внук осведомленности деда. – Вместе с нами на демонстрации были господа преподаватели и даже профессора…
– А ты понимаешь, бездельник, что американцы находятся в нашей стране в силу обязательства, подписанного нашим правительством и одобренного его величеством?
– Знаю, дедушка. Мы потерпели поражение! – твердо ответил внук. – Но…
– Но?.. Ещё «но»? – резко перебил его Тарада. – Ты забыл, щенок, что твой отец был верноподданным его величества, как и все в нашей семье испокон веков!
– Я… – поднял на деда посуровевшие глаза Кэйдзи. – Я сын своего отца и твой внук. Ты же сам ещё недавно называл Америку «мерикен», а американцев рыжими дьяволами. Отец воевал против них, а они продолжают топтать нашу священную землю и презирают нас.
Непривычный к возражениям, старик опешил. «Глуп он ещё или не понимает ничего?» – подумал он и хлопнул сложенным веером по столику. В дверях немедленно появилась невестка с очередной чашкой чая. Упав на колени, она поставила её на столик и бесшумно удалилась. Дед медленно прихлебывал чай, собираясь с мыслями. Кэйдзи не сводил с него напряженного взгляда.
Покончив с чаем, дед снова посмотрел на юношу, несколько раз стукнул веером по колену и немного смягчился.
– В старину говорили: «Одних носят в паланкине, другие носят паланкин, а третьи плетут соломенные туфли для носильщиков». И я, твой дед, хочу, чтобы ты, мой наследник и продолжатель рода Тарады, не носил паланкин и тем более не плел сандалии носильщикам, а сам сидел в паланкине. Понятно?
– Понятно! – с готовностью ответил Кэйдзи. – Но при чем здесь американцы и их базы? Покупатели мяса всегда найдутся, в стране с продуктами трудно…
– Да разве дело в мясе? – раздражённо прервал его Тарада. – Ты когда-нибудь задумывался, почему столбы наших ворот так иссечены и я их не крашу?
– Нет! – удивился Кэйдзи неожиданному повороту разговора.
– Так знай – эти столбы пытались срубить те из деревни, когда бунтовали в восемнадцатом году. Тебя ещё на свете не было. И я оставил столбы такими, чтобы всегда это помнить!
– Вот как? – ещё более удивился внук. – Но всё-таки какая связь между столбами наших ворот и американцами? Не понимаю…
– Ты еще многое не понимаешь, – снисходительно ответил дед. – До войны неприкосновенность столбов охраняла императорская армия, а кто их сохранит после войны? Хорошая лошадь повинуется тени кнута. Такой тенью и если надо, то и кнутом для тех, – показал дед веером в сторону деревни, – являются американцы. И они уже не раз это доказали. Тебе понятно теперь?
Кэйдзи растерянно кивнул головой. Тарада, довольный его растерянностью, развивал свою мысль:
– В правительстве сидят люди поумнее нас с тобой. Чтобы держать толпу, нужна сила, а мы её не имеем. Вот вы, студенты, как мыши, точите столбы, на которых стоит наш дом. А коммунисты пользуются этим. Сначала они будут кричать против американцев, а потом… Кое-где уже и кричат. Читай газеты. А вообще, – улыбнулся краем губ дед, – умные люди делают неплохие дела с этими амеко. Ты слышал о господине Исибаси Сейдзиро? Он нажил миллионы и теперь не Исибаси, а мистер Бриджстоун[35]. Эта фамилия теперь известна всей стране.
Старик улыбнулся и еще благодушнее продолжал:
– Я в душе не люблю янки, но дайте мне такие деньги – и я тоже буду говорить «орай»[36]. Нашу фамилию тоже легко сменить на американскую. Господин полковник Дайн прислал мне пригласительный билет. Сегодня в двенадцать пополудни я поеду на авиабазу. Там соберутся наиболее достойные люди со всей округи. Ты поедешь со мной! – решительно закончил он разговор и вышел из комнаты.
Внук остался сидеть за столом. В голове проносились одна за одной мысли: ясные и противоречивые, решительные и боязливые. И над всем довлело одно: «Значит, деду успели донести. Полиция работает здорово!»
Кэйдзи вспомнил стычку неподалеку от американского штаба в Токио во время демонстрации: темные шеренги полицейских, каких-то людей в штатском, которые непрерывно щелкали фотоаппаратами. Тогда Кэйдзи отделался легко – пинок полицейским ботинком и разбитые очки. А многим пришлось хуже…
Но ведь они, студенты, правильно поступили, они были вместе с народом, а народ нельзя удержать с помощью одного кнута. Об этом говорили умные люди. Дед просто не понимает… В их колонне действительно были профессора, которые любят коммунистов не больше, чем дед. Васеда – дорогой университет и не каждому по карману. Вот у его друга Хамадзи, который на демонстрации шел рядом, отец – владелец фабрики аптечной посуды. А разве дело только в американских базах?..
– Что заскучал, молодой хозяин? – прервал мысли Кэйдзи голос старой няньки, явившейся убрать со стола. – На воздухе-то сейчас так хорошо. Позже будет жарко, – Продолжала она и добавила шепотом: – Ничего, всё обойдется. Старый господин любит тебя.
Юноша поднялся и вышел из дому…
* * *
В доме Эдано готовились к демонстрации. Гости, трое рабочих из Кобэ, старательно рисовавшие лозунги и плакаты, стали свидетелями семейного спора.
Первой, как ни странно, заговорила робкая Намико. Объявив, что завтра ей приказано быть в усадьбе и целый день следить за коровами, она почтительно попросила деда посидеть дома с Сэцуо. Тот категорически отказался.
– Какие еще коровы? – недовольно переспросил Ичиро, помогавший одному из художников.
– Коровы Тарады-сана. Я же у него работаю. Заболела его старшая дочь, завтра она поедет к врачу в Кобэ, – вот мне и придется заменить её.
– К дьяволу всяких коров! – крикнул Ичиро. – Ты пойдешь со всеми к базе. Посмотришь, какая сила там соберется, тогда многое поймешь.
– Но я не могу, я обещала. Простите, что не посоветовалась с вами… – робко запротестовала жена. – Ведь, если не пойти и не подоить вовремя, у коров перегорит молоко, они заболеют.
– Да твои, что ли, эти коровы?
– Всё равно жалко…
– А, дьявол! – снова не удержался Ичиро. – Утром пораньше подои их, а к началу демонстрации непременно приходи.
– Так и сделаю, – согласилась Намико.
Но тут взорвался дед:
– Это как же, внучек, женщина пойдет, а я останусь с мальчонкой? Где же это видано? Ты что же, меня совсем за рухлядь считаешь?
– Но, дедушка…
– И я пойду, – вдруг захныкал Сэцуо.
Ичиро сильно шлепнул сынишку, а потом рассмеялся:
– Ну ладно, демонстранты. Идите все.
– Только вы, почтенный, поосторожнее, – обратился один из рабочих к старику. – Держитесь подальше, смотрите со стороны. Разное ведь бывает. Видите, какие большие и увесистые палки мы прибили к плакатам? А почему? С полицией сподручней драться будет, если придется. Так что, пожалуйста, поосторожнее. У нас уже есть опыт.
– Действительно, дедушка, – заволновалась Намико, – лучше я с Сэцуо дома посижу.
– Ты должна быть на демонстрации, – решительно подвел итог спору Ичиро. – Дедушка, конечно, пойдет, но недалеко. Всё равно ему с Сэцуо до базы не дойти. Пошлю с ними Акисаду – он тоже не ходок: нога-то деревянная…
4
Полковник Дайн нервничал, но старался не показать этого. Пока всё шло хорошо. Длинный ряд грузовиков с откинутыми бортами, превращенных во вместительную трибуну для гостей, быстро заполнялся. Сам полковник и его ближайшие помощники лично встречали приглашенных. Среди гостей были представители из префектуры и уездов, окрестные помещики, мелкие промышленники, богатые лавочники. Группа фоторепортеров и кинооператоров запечатлевала на пленку операцию «Восходящее солнце». Самолеты уже находились в воздухе и далеко за пределами зоны выстраивались в намеченный для парада эшелон.
Парад должен был открыть плотный строй бомбардировщиков, чтобы сразу оглушить гостей силой и мощью Америки. Потом истребители продемонстрируют воздушный бой и высший пилотаж. В конце – воздушный десант, – пехота, артиллерия и танки покажут, как американцы занимают нужную им землю. Всё будет солидно, впечатляюще – и репортерам найдется о чем написать.
Беспокоило полковника другое. У ворот базы, у её ограды, уплотнялись, густели толпы людей, которых сюда не приглашали. И это были не праздные зеваки… По сравнению с этими толпами гости выглядели жалкой кучкой. Полиция уже сейчас бессильна, а что же будет дальше: по дорогам и тропинкам к базе идут всё новые и новые группы.
Полковник бросил ещё один взгляд на ограду и подозвал майора Кросса.
– Когда десант высадится, солдат и танки – к воротам и ограде! – приказал он. – И пусть добавят виски к банкетному столу.
Посмотрев на кинооператора, снимающего толпу у ограды, Дайн плюнул: «Мерзавец! Для меня неприятности, а для него сенсация!»
Гости тоже начали чувствовать себя неуютно и тревожно, хотя внешне, как и полковник, не показывали этого. Они опасались, что гнев демонстрантов может обернуться и против них. Американцам хорошо. Они останутся здесь, а им придется возвращаться домой, пройти сквозь эту толпу. Некоторые из них стали всерьез беспокоиться за судьбу своих автомашин, оставленных у ворот.
Тарада сидел в первом ряду среди почетных гостей. Недаром же он поставляет такое нежное мясо офицерам базы. Но мысленно он был ещё дома, продолжал разговор с внуком. «Надо принимать серьезные меры, – думал он. – Если хочешь выпрямить дерево, делай это, пока оно молодое. Так и с Кэйдзи. Не одумается – заберу из университета». Пусть приучается помогать ему, старику. «В хорошем платье и обезьяна красива!» – вспомнил он поговорку. Старик любил поговорки и знал их множество.
Думы Тарады прервали крики и возгласы со стороны ограды. Демонстранты, число которых резко возросло, взметнули вверх плакаты и лозунги. Тысячи людей дружно скандировали: «Амеко, каэрэ!» Полицейские сгрудились у ворот.
Тарада нагнулся к соседу, ещё более полному, чем он сам, толстяку в дорогом европейском костюме, и, указывая на демонстрантов, сказал:
– Одна собака залает впустую – остальные подхватят всерьез…
– Со! Со… – согласно закивал сосед круглой, как шар, головой. – Вы очень мудро сказали, Тарада-сан.
Старик хотел произнести другую, не менее остроумную поговорку, но небо над аэродромом заполнилось оглушающим грохотом – появились бомбардировщики. Они шли низко, и казалось, сама земля дрожала перед их грозной мощью.
«Идиоты, – подумал Тарада о демонстрантах. – Что они могут сделать против такой силы? Вот появились самолеты, и даже не стало слышно криков этих смутьянов».
Бомбардировщики, пролетев над базой, стали круто набирать высоту и ушли в сторону горной гряды. Вновь послышалось скандирование демонстрантов. Но небо тут же заполнилось звоном моторов истребителей. Стреловидные железные птицы вихрем вонзились в синеву и, разбившись на звенья, начали имитировать воздушный бой.
Зрелище захватило гостей, и полковник растянул губы в улыбке. Он с удовольствием смотрел в небо, где его парни показывали «товар лицом». И он первый почувствовал что-то неладное: один из самолетов, скользнув на крыло, явно падал, вращаясь вокруг своей оси. Вот от машины отделился черный комок, над которым через мгновение раскрылся купол парашюта: летчик катапультировался.
– Будь я проклят, если это не Майлз! – услышал полковник голос капитана Хайгинса.
– Смотрите, смотрите, Тарада-сан! – взволнованно проговорил сосед помещика. – Он падает!..
Тарада и сам заметил аварию. У него даже шевельнулась в голове злорадная мысль: «И у черта рога ломаются!» Но злорадство сразу же сменилось тревогой, которая нарастала с каждой секундой: самолет падал в сторону Итамуры и его поместья.
Некоторые гости вскочили с мест, и полковник поспешил к ним.
– Ничего особенного, господа. Как у вас говорят: «Случается, и обезьяны с дерева падают», а небо – не дерево. Для нас один самолет ничего не значит. Парад продолжается. Всё будет ол райт!
Не успел он закончить, как раздался взрыв, высоко в небо взвился столб пламени и дыма – истребитель врезался в землю.
* * *
Тарада, торопливо поклонившись полковнику, поспешил к выходу. За ним потянулось ещё несколько человек из тех, кто жил вблизи Итамуры.
«Только бы не на деревню свалился!» – лихорадочно думал Тарада.
«И это перед уходом на пенсию!» – волновался полковник, хрустя пальцами. Любезная улыбка на его лице исчезла.
Тарада, пытаясь сдерживать шаг, вышел за ограду базы. Ряды демонстрантов несколько поредели. Пожар – беда страшная: дома из дерева, бумаги и соломы горят, как порох. Оставшиеся усилили крики, словно старались восполнить отсутствие тех, кто бросился в деревню.
Выйдя за пределы базы, помещик резко ускорил шаг. Он почти бежал, задыхаясь и вытирая пот с лица. Зонтик и веер были брошены. Он старался не думать о плохом и для успокоения повторял слова полковника Дайна: «Все будет ол райт».
Вбежав в Итамуру, старик огляделся. В деревне было тихо, только за околицей оседала стена дыма. В конце улицы маячили полусогнутые фигуры бегущих к усадьбе людей.
Эта тишина смертельно напугала Тараду, и он, уже уверенный в непоправимом, побежал, что было сил, не видя ничего перед собой. Почти теряя сознание, он врезался в толпу и ринулся на людей, как на врагов, расталкивая их, хрипло выкрикивая ругательства. Его дом и все постройки были объяты пламенем, а невдалеке, на траве, лежало несколько трупов, укрытых циновками.
Кровавая пелена закрыла глаза старика, сердце как будто подкатило к самой гортани, обожгло нестерпимым огнем, затем резко рванулось вниз.
– Орай! – прохрипел Тарада и замертво рухнул на землю.
Со стороны авиабазы доносился гул моторов. Операция «Восходящее солнце» продолжалась…
* * *
Эдано одним из первых прибежал к месту катастрофы. Вместе с другими он пытался спасти домочадцев помещика, но это ему не удалось. Взорвавшийся самолет погубил всех. Некоторые так и остались в горящих обломках дома и построек.
«А ведь среди них могла оказаться Намико, – вздрогнул он. – А вдруг она не послушалась меня и осталась с коровами?»
Пробиваясь сквозь толпу, чуть не угодив под стремительно подкатившую полицейскую машину, Ичиро бросился назад к своему дому. У околицы увидел жену. Она бежала к нему, протянув руки. Обхватив мужа и прижавшись к нему, Намико спрятала на его груди заплаканное лицо.
– Ну успокойся, ну хватит, – бормотал он.
– Если бы не вы, я бы… – всхлипывала Намико. – И коровы, наверное, погибли…
– Дались тебе эти коровы, – отстраняя с грубоватой нежностью жену, уже спокойнее проговорил Ичиро. – Что коровы, вся семья погибла, и сам старый Тарада вряд ли жив останется. Пойдем домой!
Они медленно пошли по улице. Ичиро положил руку на плечо жены, и она, подавленная случившимся, не заметила этого нарушения деревенского этикета.
Навстречу им ковылял запыхавшийся Акисада.
– Ну как там? – взволнованно спросил он, вытирая красное, потное лицо. – На этой деревяшке я вечно опаздываю…
– Плохо, беда. Все погибли. Старик, по-моему, тоже не переживет этого.
– Горе какое, – сокрушался Акисада. – Старик – дьявол с ним! Дружил с амеко, вот они его и наказали. А вот остальные, бедняги, при чем? Там же дети были. Моей-то, рябой, повезло, – уже спокойнее продолжал он. – К врачу она уехала в Кобэ.
– Знаю, – подтвердил Ичиро. – Вместо неё в усадьбе должна была остаться Намико, да вот, к счастью…
– У нас ребенок будет, – стесняясь, напомнил Акисада.
– Счастливо получилось, – согласился Ичиро и хлопнул по плечу инвалида. – Теперь-то твоя – единственная наследница. Богачом можешь стать…
– Богачом? – растерялся инвалид.
– Конечно! Сам говорил, что любит тебя. Да и ребенок у вас…
– Извините, – заторопился Акисада. – Мне всё-таки туда надо. Спасибо тебе, Эдано, я ведь мог из-за ноги и не пойти на демонстрацию. И оказался бы среди тех…
– А старика моего не видел?
– В порядке, дома! – уже на ходу крикнул Акисада.
* * *
Дома взволнованная семья продолжала обсуждать происшествие.
– Дела, – сокрушался дед. – Покарали боги род Тарады. И внук его, как нарочно, приехал вчера из Токио. Одна только дура рябая осталась жива.
– При чем здесь боги? – возразил Ичиро. – Оккупанты. От них не отгородишься. Кто может сказать, что такое больше не повторится? Многие это поняли. Вон сколько народу пришло!
– Да… – согласился дед. – Такого у нас ещё не бывало. Придет время – и мы покажем амеко, кто здесь хозяин!
Старик продолжал горячиться.
– Покажем, дедушка, покажем… Но это будет не завтра и не послезавтра…
На следующий день утром приковылял Акисада. Инвалид был угрюм и чем-то расстроен:
– Посоветоваться надо с тобой, Эдано.
– Хорошо. Мне пора идти, по дороге и поговорим.
Они вышли из дома и направились на базу.
– Я слушаю тебя, друг, – сказал Ичиро. – Только сразу предупреждаю – приказчиком к тебе не пойду, – пошутил он.
– Каким приказчиком? – остановился инвалид.
– Ты же можешь стать помещиком, и тебе будут нужны доверенные люди.
– Какой к дьяволу помещик! – горько проговорил Акисада. – Сам без дела остался, как жить, не знаю.
