Текст книги "Ветер богов"
Автор книги: Василий Ефименко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)
– Странные они люди, русские! – задумчиво ответил Эдано.
– Странные? Нет, друг, просто хорошие люди. Мы в армии отвыкли от человеческого отношения. Да и откуда ему быть у нас.
Вошла сестра и решительно произнесла:
– Кончайте разговор. Больше нельзя!
И рассмеялась, когда Савада вскочил и, поклонившись, скороговоркой выпалил:
– Ничего. Спасибо, диевучка! Хоросо. Спасибо. До сидания!
На этом запас подходящих слов у него кончился, и он, пожав руку Эдано и поклонившись всем остальным, степенно вышел из палаты.
“Хорошие люди, – раздумывал над словами друга Эдачо. – Да, хорошие. Но почему у нас так враждебно к ним относятся? Надо понять… Савада, пожалуй, прав. У него более верный взгляд на людей. А я всегда что-то путаю, ошибаюсь”.
Эдано устало закрыл глаза и незаметно уснул.
2
Несколько дней подряд он читал газеты, номер за номером. В первую очередь прочитал всё, что писалось о Советском Союзе и жизни его народа. И то, что он узнавал, казалось иногда просто невероятным. Так вот как устроена Советская Россия! Без помещиков, без богачей. Все должны работать. Нет безработных, нет батраков. Бесплатное образование. Бесплатное лечение, обеспеченная старость…
Раньше Эдано ни за что не поверил бы этому: кто станет лечить бесплатно? Только его дед иногда не брал денег с бедных. А у русских действительно лечат бесплатно. Значит, и всё остальное правда…
Как-то, проснувшись, Эдано увидел, что занята одна из пустовавших коек. На ней лежал человек, укрытый с головой одеялом. Одна нога у него была подвешена к специальной стойке. “Сломана”, – догадался Эдано.
Медсестра, пришедшая измерять температуру, склонилась над Эдано с градусником в руках и, показывая то на Эдано, то на нового больного, сказала: “Аната, аната”. Это было единственное слово, которое она знала, но Эдано понял, что новый больной – его соотечественник. Медсестра жестами объяснила, что новичку переливали кровь.
Эдано обрадовался: наконец-то он сможет разговаривать, избавится от тяготившего его одиночества! Как только сестра ушла, Эдано рискнул встать. Хватаясь за спинки кроватей, он подошел к постели новичка и приподнял одеяло.
– Нагано! – чуть не вскрикнул он.
В голове у него зашумело, перед глазами поплыли круги, и он тяжело осел на пол. На шум вбежала сестра, всплеснула руками и бросилась к нему.
“Нагано! Что с ним случилось? – размышлял Эдано, когда слабость прошла. – Нечего сказать, хорошее соседство”.
Впрочем, теперь он как краб с оторванной клешней. И такой скотине русские дали свою кровь! Уму непостижимо… Мелькнула мысль, а чем же он сам лучше Нагано для русских? “Да пока ничем не лучше, – подумал он. – Пока…”
И он снова взялся за газеты, без конца перечитывал их и открывал для себя много интересного. Так вот почему у них такие широкие поля! Как они с Савадой удивлялись этому, глядя из окна вагона. А какие ужасные зверства творила императорская армия здесь, в Сибири, когда Эдано и на свете не было! Подумать страшно…
Прошла неделя, и вновь в дверях палаты появился сияющий Савада. На этот раз вдвоем с Адзумой.
– Как же вас пустили одних?
– А что? – удивился Савада. – Дорогу я знаю.
– И никто из русских не задержал вас?
– Нас?.. – рассмеялся Савада. – А чего им опасаться? Да если бы кто и захотел сбежать – он был бы последним идиотом. Море не переплывешь, а бежать в Китай… У китайцев к нам большой счет. Большой и справедливый.
– Скорей поправляйтесь, командир! – вмешался Адзума. – Весь взвод шлет вам почтительные приветы. Нам трудно без вас.
– Ну, а тебе больше не попадались те типы с полотенцами на лицах?
Адзума помрачнел.
– Нет, командир. – И, понизив голос, добавил: – Я один не хожу.
– Вот как?
– Да. И Саваду одного не пускаем. Он у нас теперь видный человек. Руководитель “Томонакай”. Но, как говорят: бывает и каппа[28] тонет.
– Серьезные, значит, у вас дела?
– Серьезные… А он как себя чувствует? – шепотом спросил Адзума, кивнув в сторону Нагано.
– Ещё плох. Ему здесь делали переливание крови.
– Дали свою кровь? Не может быть! – поразился Адзума.
– У них всё может быть. А как он умудрился ногу сломать?
– Упал с лесов. Поленился сколоть лёд и поскользнулся, – разъяснил Савада.
– Действительно сам упал?
– Сам. Ты с ним разговаривал?
– Нет. Один раз он посмотрел в мою сторону и отвернулся. Ты к нему подойдешь?
– И не собираюсь. Ему добрые слова говорить – все равно что шептать молитву в лошадиные уши. К нему подойдет Адзума-сан. Он обязан проведать своего подчиненного.
– Пойди к нему, Адзума! – сказал Эдано.
– Слушаюсь, командир, – по привычке ответил Адзума и осторожно двинулся к койке Нагано.
– Слушай, с ним действительно несчастный случай? – снова стал допытываться Эдано.
– Спросить больше тебе не о чем, что ли? – насупился Савада.
– Газеты свежие принес? – улыбнулся Эдано.
– Принес. А ты их читаешь?
– Читаю… Так читаю – голова пухнет.
Свежие газеты породили у Эдано новые мысли. Автор одной из статей, ссылаясь на труды японских ученых, рассказывал историю императорского дома. Оказывается, некоторые императоры умирали, не имея потомков, поэтому не может быть и речи о “непрерывности” императорского рода. Были императоры, которые кончали жизнь нищими, собирая милостыню на улицах своей столицы. Сёгуны[29] убивали их, бросали в тюрьмы. В шестнадцатом веке тело императора Го-Цуци сорок дней валялось у дворцовых ворот. После его смерти в Японии двадцать лет не было императора.
Эдано снова перечитал статью. Не может быть!.. Ну, а если даже и так? Разве не менее удивительные истории и приключения происходили с богами? Как забыл об этом автор статьи? А остальное правильно. На его родине действительно счастлив тот, у кого есть большие деньги. Только таких немного. Вот в их поселке, пожалуй, один помещик Тарада.
3
Эдано уже ходит. Все в госпитале зовут его Дмитро – и он уже привык к этому имени. Он тщательно записывает и зубрит русские слова, а потом, подражая Саваде, так же смело применяет их.
Нагано тоже стало лучше, и после долгих колебаний Эдано однажды подошел к нему.
– Ну, как себя чувствуешь, Нагано?
Тот растерялся и, с опозданием отведя в сторону глаза, глухо ответил:
– Спасибо. Теперь хорошо!
– Да, ты теперь гораздо лучше выглядишь Русская кровь пошла тебе на пользу!
– Не понимаю, какая кровь?
– Ты потерял много крови, и когда тебя привезли в госпиталь, сделали переливание. Японской крови у них не было. Так что ты теперь немножко русский. Подумай над этим! – шутит Эдано и отходит.
А через день снова разговор.
– Я знаю, это ты бросил в меня кирпич. Ты так сильно меня ненавидишь?
Долгое молчание. И потом глухие, тяжелые, как камни, слова:
– Нет… Мне приказали…
– Приказали! – Кровь прилила к лицу Эдано, и он нагнулся над больным. – Кто приказал?
– Этого я не скажу. С меня взяли клятву. За разглашение – смерть.
– Как ты мог? Своего же командира.
– Меня тоже сбросили с лесов. Так что ты отомщен! – Губы Нагано горько покривились.
– Свои? Не может быть! Кто?
– Свои толкнули, из взвода, а кто – я не успел заметить.
Растерянный Эдано отходит. Вот оно что! В батальоне настоящая борьба – тайная и беспощадная. Но кто же приказал убить его, Эдано?.. А Савада сказал, что с Нагаио несчастный случай. Может, он не знает?
Впервые за время болезни Эдано захотелось поскорее попасть в свой взвод.
Его теперь по-настоящему заинтересовал Нагано.
– Хочешь закурить?
Нагано оживился:
– А разве можно?
– Мы курим тайком. Бери! – протягивает Эдано папиросу.
– Русская!
– Угостили. Тебе теперь только такие и курить. В тебе же русская кровь! – опять шутит Эдано.
– Да, – жадно затягивается Нагано. – Свои хотели убить, а чужие дали кровь, чтобы спасти меня.
– Ты ведь тоже хотел меня убить.
Нагано молчит, торопливо вдыхая дым.
– Кто твой отец?
– Крестьянин. Из префектуры Фукуока.
– Богатый?
– Нет. Арендатор. Я батрачил, – вдруг горячо заговорил Нагано. – Только в армии и начал есть досыта. Когда стал летчиком, впервые почувствовал себя человеком. Меня всю жизнь били. Знаешь, как били? Я терпел. Терпел и ждал – наступит время, когда и я буду бить. Такова жизнь. Или тебя бьют, или ты.
– А вот у русских всё иначе. Разве ты видел, чтобы кто-нибудь из них избивал другого?
– Не знаю. Что мне до них.
– А если тебе снова прикажут кинуть в меня кирпич?
– Нет. Пусть сами. Я им не помощник. Я тоже хочу жить. Можешь доложить русским, что это я тебя…
– Дурак!
– Оставь меня в покое. – Нагано насупился и умолк.
На окнах госпиталя, среди морозных узоров, появились проталины, светлые пятнышки, сквозь которые в палату заглядывали веселые лучи солнца. Такой лучик регулярно будил Эдано по утрам и радовал, как добрый вестник дня. Потом пятнышки на стеклах стали шире и шире. Окна сверху украсились бахромой сосулек. А прошло ещё немного времени, и сосульки стали плакать. Капли-слезы стремительно укорачивали жизнь сосулек, и они начали падать с тихим жалобным звоном.
Эдано в теплые дни выходил во двор госпиталя, жадно дышал воздухом, в котором уже чувствовались запахи весны. Снег исчез. Только у заборов и штакетника лежали ещё тающие грязно-черные сугробы – всё, что осталось от блестящего когда-то зимнего наряда…
Эдано совсем окреп и недоумевал: зачем его, здорового человека, держат в больничной палате? Вчера ему сказали, что выпишут через неделю. Но и потом целый месяц ему запрещено работать.
Савада аккуратно навещал друга каждое воскресенье. Сегодня Эдано встретил его во дворе.
– Молодец! Уже здоров? – обрадовался механик.
– Да. Но отпустят только через неделю.
– Ничего. Совсем недолго.
Они сели на скамейку и больше молчали, чем говорили. Эдано обратил внимание, что его друг загрустил.
– Что тебя беспокоит? – спросил он.
– Дом, семья. Как они там: живы, нет? У нас прошел слух, что скоро разрешат переписку через Красный Крест.
– Я тоже хотел бы получить весточку от деда. Он ведь не знает, что я жив. Камикадзе… А ты знаешь, что Нагано столкнули с лесов? – неожиданно спросил Эдано.
– Вот как? – искренне удивился Савада. – Не знал. Значит, кто-то меня опередил. Есть и у нас верные друзья, – хлопнул себя по колену Савада. – И становится их всё больше…
Эдано, лежа на койке, листал газеты. Бросился в глаза крупный шрифт заголовка: “Император Японии человек, а не бог”. “Заявление императора Хирохито об отказе от божественного происхождения”. На фотографии невысокий человек в обычном пальто и примятой фетровой шляпе. Подпись – “Император Хирохито осматривает жилые кварталы Токио, разрушенные авиацией”.
Эдано лихорадочно пробежал статью глазами, вгляделся в лицо человека на фотографии.
Да, конечно, это он. Портреты императора висели в школе, в авиаучилище и в штабе отряда. Император был изображен на белом коне в сверкающей фельдмаршальской форме. Там он выглядел богом…
“Значит, всё было обманом, – горько подумал Эдано. – Позолоченная мишура. За что же погибли мои друзья? Кому нужны были такие жертвы, столько крови?”
Он схватился за голову и застонал. Впереди снова была ночь без сна, с горькими, растравляющими душу мыслями.
– Что, Дмитро, голова заболела? – услышал он сочувственный голос соседа-русского…
4
В батальон он вернулся, как в родной дом. Ого, как без него украсили помещение и двор!
Все во взводе рады его возвращению. Эдано внимательно всматривается в лица, старается угадать, кто же отомстил за него Нагано? Но это невозможно.
В тот же день Эдано отправился к Гурову.
– О, совсем молодцом! – сказал старший лейтенант, поздравив его с возвращением.
– Господин офицер, – волнуясь, начал Эдано, – я от всего сердца благодарен вам за заботу. Мне спасли жизнь, и я никогда этого не забуду.
– Ладно! – Гуров усадил гостя – Как самочувствие? Книжки читали? Газеты?
– Спасибо, читал. Читал и думал. В жизни я столько не думал! Мне до сих пор многое непонятно. Но главное я понял: нас наши же правители подло обманули, когда послали на войну. Скажите откровенно, вашего отца, как вы говорили, зарубил японский офицер. Неужели вы не ненавидите нас, японцев?
– Нет, – посерьезнел Гуров. – Я ненавижу японских империалистов, фашистов, тех, кто принес горе моему народу. Но у меня нет ненависти к простым людям вашей страны, Эдано. У советских людей нет чувства национальной вражды!
– Да… вы правы. Вот меня лечили. Нагано дали кровь. Никто нас не оскорблял. Это так…
* * *
Через несколько дней Эдано вышел на построение батальона. Адзума со вздохом облегчения стал в строй. Обычное, каждодневное построение. Но сегодня его течение нарушил сам капитан Мори. Выслушав рапорты, он подал команду “вольно” и неожиданно для всех произнес речь:
– Господа офицеры и солдаты! У нас большая радость. Нам удалось получить танку, которую я сейчас прочту вам. Она написана в первый день Нового года самим его величеством. Внимание!
Он достал листок бумаги и, держа его на широко раскрытых ладонях обеих рук, торжественно прочитал:
Доблестная сосна!
Даже покрытая снегом,
Она не меняет своего цвета
Пусть же люди
Будут такими, как сосна!
“Значит, пусть люди не меняются? – думал Эдано. – Пусть всё остается, как прежде? Кровь народа, жертвы… И ничего не должно измениться?”
Капитан Мори выпрямился и подал команду:
– Поворот с почтительным поклоном!
– Отставить! – вдруг скомандовал своему взводу Эдано.
Несколько минут назад он сам не думал, что сделает это.
И уж совсем не ожидал такого Мори. Выпучив глаза, капитан смотрел, как среди полусогнутых спин стоял ровный квадрат людей, не выполнивших его команды.
– Как ты посмел, мерзавец! – заорал он.
– Поклоняются только богам, а его величество сам заявил, что он не потомок богов! – отчеканил побледневший Эдано. Он был готов на всё. “Пусть только посмеет ударить”, – думал он сжимая руки в кулаки. Строй взвода нарушился, и солдаты образовали полукольцо вокруг своего командира…
– Снимаю тебя со взвода, предатель! – задохнулся капитан.
– Мы другого командира не примем! – раздался за спиной Эдано голос Савады.
– Бунт! – выкрикнул капитан и, рванув ворот кителя, чуть не бегом бросился в штаб.
Строй батальона замер, и только через несколько минут растерявшиеся командиры подразделений решили развести людей.
Майор Попов был крайне удивлен, когда обычно сдержанный Мори ворвался к нему в кабинет и начал горячо говорить по-японски. “Опять ЧП? Только этого не хватало!”
– Гуров! – крикнул майор своему помощнику, сидевшему за фанерной перегородкой. – Зайдите. Опять какая-то история!
К приходу Гурова капитан Мори несколько овладел собой и вежливо попросил старшего лейтенанта перевести его слова майору.
– Я требую, – заявил он, – снять с командования взводом унтер-офицера Эдано.
“Фу, значит ничего серьезного”, – облегченно вздохнул майор Попов и сказал:
– Требовать здесь вы не имеете права!
– Извините, господин майор. Я прошу утвердить мой приказ о снятии с командования взводом унтер-офицера Эдано!
– Но почему? Это же лучший взвод!
– Он не выполнил моего приказа, господин майор!
– Какого приказа?
Капитан замялся:
– Во время построения. Он… отменил команду о поклоне в сторону дворца его величества!
– Понятно! – Майор поднялся. – Третий взвод работает лучше остальных, и это для нас главное. Что касается поклонения, то это, насколько я понимаю, религия. В нашей стране гарантирована свобода религиозных убеждений. Кто хочет – верует, не хочет – нет.
– Тогда, господин майор, – вытянулся Мори, – я не смогу командовать батальоном.
– Пожалуйста! – равнодушно сказал майор. – Мы отправим вас в офицерский лагерь.
Мори опешил. Как? Русские спокойно отказываются от его услуг?
Нет, он перехватил.
– Извините, пожалуйста. Я погорячился, – совсем тихо произнес капитан.
– Я хотел бы, – сдержанно, но сурово произнес майор, – чтобы с такой же горячностью вы боролись за трудовую дисциплину.
– Я постараюсь, господин майор! – щелкнул каблуками Мори и вышел.
Майор Попов проводил его взглядом.
– Видал, каков гусь! Не может командовать. Надо, пожалуй, заменить его. Как вы думаете, Гуров?
– Это не к спеху, товарищ майор. Радует, что целый взвод отказался от этой унизительной церемонии. Сами дошли. Молодцы. Вы правильно не дали в обиду Эдано.
– На построении был Мишин, – вспомнил майор. – Позовите-ка его!
– Что там произошло у вас на построении, капитан? – спросил майор, когда Мишин явился.
– Так, какая-то заварушка между ними. Сначала этот Мори по бумажке что-то читал, потом они как всегда показали нам зады, кланяясь своему богу. Смотрю – один взвод как стоял, так и стоит. Ну, Мори заорал, как будто его шилом кольнули, бросился к взводу, а от него побежал к вам. Вот и всё.
– Всё? – нахмурился майор. – Эх, капитан, капитан! У людей мозги начали шевелиться. А вы ничего не увидели!
Разговоры о третьем взводе не стихали весь день. Взвод держался независимо и дружно. Попробуй тронь хоть одного! Всех в батальоне поразило, что командир взвода не понес никакого наказания Значит, не так всемогущи теперь их начальники.
Разговор о третьем взводе состоялся и у Мори с Нисино. Нисино держался независимо, свыкся уже со своим положением и окончательно уверился, что ему не угрожает опасность.
– Что делает ваша хваленая “Чисакура”? – язвил капитан. – Только совещается в отхожем месте? Конспираторы. Вам клятву надо было писать не кровью, а…
– Вы неправы, капитан, и сами это понимаете! – спокойно возразил Нисино.
– Я неправ? – ещё больше взъярится Мори. – Вы не смогли убрать Эдано – и вот результат. Это дело вы должны довести до конца! – решительно потребовал он.
– Опасно. Все поймут, что это кара за сегодняшнее.
– А я этого именно и хочу. Пусть знают, что и здесь за ослушание ожидает тяжкая кара!
– Но русские тоже догадаются.
– Конечно. А доказать ничего не смогут. Мы объясним, что это был стихийный акт мести солдат, возмущенных неслыханным оскорблением. Прикончите мерзавца сегодня же!
– Сегодня невозможно, Мори-сан, – возразил Нисино. – Не раньше чем через два дня, когда всё успокоится. И потом вы плохой психолог, капитан, – заговорил Нисино непривычным для Мори тоном превосходства. – “Чисакура” – не подчиненное вам подразделение, а организация патриотов.
– Как вы со мной разговариваете, старший унтер-офицер! – возмутился Мори.
– Спокойнее, капитан! – надменно произнес Нисино. – Моего настоящего звания вы не знаете, поэтому будьте сдержаннее. Вы обратили внимание, что поклон не совершил весь взвод? А Эдано в взводе не был почти всю зиму. Там мутит всех ефрейтор Савада. Он друг Эдано и влияет на этого мальчишку. Вы недооцениваете его роль в “Томонокай”. Господам офицерам было бы полезно присутствовать на читках газет, а не игнорировать их.
Нисино помолчал, потом решительно произнес:
– Убьем Саваду. Нужно было его тогда пристукнуть вместо Эдано. Не разобрались. А с русскими, капитан, придется объясняться вам!
– Объяснюсь! – уже как равный равному ответил Мори. – Батальон поддержит нас.
– Боюсь, как бы вы не ошиблись и в этом, – с сомнением заметил Нисино. – Вы многого не замечаете, капитан Мори. Например, известно ли вам, что кто-то из ваших подчиненных столкнул с лесов Нагано?
Капитан удивленно захлопал глазами, проникаясь невольным уважением к своему переводчику. Он, к огорчению Нисино, действительно был ограниченным человеком.
5
В тот день Эдано пришлось отпустить с работы Адзуму. Поэт, видно, заболел, его знобило. “Отлежусь сегодня, и всё пройдет”, – беспечно ответил он на тревожный вопрос Эдано.
Взвод после обеда ушел на стройку, а Адзуме стало ещё хуже. Он слез со своей койки, находившейся над койкой Савады, и пошел к дневальному раздобыть кипятку.
Выпив чаю, он вернулся назад, но забраться на свою койку не смог и улегся внизу.
Эдано и Савада, вернувшись в казарму, застали Адзуму спящим. Он был весь в липком поту.
– Завтра попросим, чтобы его показали врачу, – решил Эдано. Они вдвоем с механиком раздели больного. Савада тщательно укрыл его своим одеялом и полез наверх, на койку Адзумы.
Глубокой ночью рота была разбужена криком: “Убили!” Все столпились у койки больного: на лице Адзумы лежала накинутая кем-то подушка, а кровь из перерезанного горла залила одеяло и лужицей застывала на полу.
Убийство взбудоражило батальон. Все поняли, что кто-то метил в Саваду и только случайно вместо него погиб Адзума. Эдано, потрясенный смертью товарища, публично поклялся, что если найдет убийцу, то задушит его собственными руками.
О происшествии доложили майору Попову, тот поставил в известность командование. Ожидался приезд следователя.
* * *
Майор Попов, мрачный и строгий, слушал догадки Мори о причинах убийства. Капитан находился в затруднительном положении: новая неудача “Чисакуры” опутала его планы.
– Значит, капитан, вы считаете это убийство актом личной мести? Кто же мог мстить Адзуме? За что?
– Это мне неизвестно, господин майор. В батальоне восемьсот человек.
– Но командир взвода и сослуживцы убитого утверждают, что у Адзумы не было личных врагов.
– Бывают и тайные враги, господин майор. Японцы способны готовить месть годами, как резчик обтачивает камень! Возможно, – высказал своё соображение Мори, – виноват командир взвода. Ведь убитый командовал взводом, когда Эдано находился в госпитале. И хорошо справлялся с обязанностями. Эдано это могло не понравиться.
– Понятно! – Майор поднялся. – Капитан Мори, вы не обеспечили дисциплину и порядок в батальоне. Я отстраняю вас от командования. Как только закончится следствие, вас откомандируют из батальона.
Переживал и Нисино. “Хорошо, – думал он, – что моя койка стоит близко к дневальному. Он подтвердит, что я не вставал в эту ночь… Ах, мерзавцы! – досадовал он на исполнителей его приказа. – Так промахнуться! Впрочем, одной скотиной меньше”.
Когда Нисино вызвали в штаб со описками, он уже был спокоен. Сделав скорбное лицо, он вошел в кабинет майора Попова. Рядом с майором сидел незнакомый переводчику подполковник-пограничник.
– По приказу господина майора прибыл, – доложил Нисино.
Майор молча глядел на него, а подполковник спросил:
– За что же вас понизили в звании, майор Асагава?
Услышав свою подлинную фамилию, Нисино – Асагава от неожиданности выронил папку со списками и потянулся к поясу, но кто-то стиснул его руки.
– Неужели вы, Асагава, приберегли для себя яд? – удивился подполковник. – Столько лет хотел вас увидеть.
Нисино холодно ответил:
– Вы ошибаетесь, господин подполковник. Я – Нисино!
– Ну зачем так мелко лгать? – сказал подполковник. – Ведь мы с вами старые знакомые.
– Я не имел чести вас знать, господин подполковник!
– Ну как же! Заочно давно знакомы. Я Кравченко из Горного погранотряда. Помните? А вот ваша фотография… Но вы измельчали, а? Такой опытный разведчик и пошел в переводчики! Ай-яй-яй! – покачал головой подполковник. Потом распорядился: – Уведите!..
* * *
Майор Попов совещался со своими офицерами, кого назначить вместо Мори. Мишин сидел безразличный к этой проблеме: “Что тут размышлять? Назначить любого, и точка!”
– А знаете, – предложил Гуров. – Давайте пригласим несколько человек из “Томонокай”. Того же Саваду. Пусть скажут, как они думают!
– А что? Не помешает, – согласился майор. – Давайте-ка их сюда.
Савада и двое его помощников с удивлением услышали, что советские офицеры хотят с ними посоветоваться.
– Спросите их, Гуров, может быть, нам назначить унтер-офицера Эдано? – сказал майор.
Неожиданно для майора низкорослый со шрамом на лице ефрейтор Савада смело ответил на исковерканном, но понятном русском языке:
– Нет, господин майор. Невозможно. Эдано мой друг, но нельзя. Нужен офицер.
– Так кого же? – спросил майор Попов.
Вся троица отошла в угол кабинета и заговорила настолько быстро, что Гуров улавливал лишь отдельные слова. Через минуту-другую “прения” закончились, и Савада от имени всех предложил назначить командиром батальона капитана Уэду.
– А ведь правильно они подсказали, товарищ майор! – рассмеялся довольный Гуров. – Именно капитана Уэду!
– Не обменяли бы мы с вами шильце на мыльце! – засомневался майор.
– Не ошибемся. Он инженер, о работе беспокоится, И не солдафон.
– Хороший офицер! – решился подтвердить Савада.
– Ладно! Быть посему! – хлопнул ладонью о стол майор. – Вот ты, ефрейтор, и позови Уэду… Будешь при нем переводчиком. Другого у нас нет. Так, что ли, Гуров?
6
Капитан Уэда был ошеломлен и озадачен назначением на пост командира батальона вместо Мори. Этого он не ожидал и чувствовал, что остальные офицеры – не все, конечно, но большая их часть – неприязненно отнесутся к этому. Причин для этого было много.
С того памятного дня, когда он согласился поехать на машине с громкоговорителем, чтобы собрать остатки отряда Такахаси, в его сознании произошел какой-то надлом. Он понимал, что сделал правильно, что так именно и надо было поступить, и в то же время чувствовал себя неловко перед другими офицерами. Тем более что кто-то из его бывших подчиненных по отряду Такахаси рассказал об этом Мори. Недаром в последнее время Мори стал так холоден по отношению к нему. Поначалу Уэда думал, что причиной этому его разногласия с Мори из-за организации работ. Уэда добросовестно относился к своим обязанностям и старался сделать всё, чтобы стройка шла лучше. Но позже понял, что Мори ему не доверяет. Почему? Не сойдясь близко с офицерами, Уэда не пытался искать более тесных контактов и с солдатами. На собрания пленных он ходил только тогда, когда шли все офицеры, с русскими говорил только по вопросам производства. Но он пристально всматривался во всё происходящее вокруг, многое подмечал и много читал, скрывая это от других.
Он пришел к выводу, что там, в окрестностях Муданьцзяна, поступил правильно. Ведь он не знал, что спасает и свою семью. Жена и сын всё-таки остались живы. И плевать ему в конце концов на этого Мори. Тем более, что вряд ли они теперь когда-нибудь встретятся. Подумать только, поражение ничему не научило таких, как Мори, – тупых, ограниченных вояк, неспособных мыслить здраво.
Собрав командиров подразделений, Уэда заявил:
– Я больше инженер, чем офицер. Поэтому буду требовать добросовестной работы. Учтите – мы не только работаем, но и обучаем наших людей профессиям, нужным в мирное время. Императорской армии больше нет, нашей стране запрещено иметь вооруженные силы, и нужно думать о мире. Наша родина разорена, города разрушены. Многое придется отстраивать заново, и строитель в Японии будет самым нужным человеком. Запомните ещё: ни в какую политику я вмешиваться не буду!
Заявление нового комбата обескуражило старшего унтер-офицера Хомму – Тараду. Надежда установить контакт с новым комбатом рухнула. А ему это было крайне необходимо. Арест Нисино и неожиданное смещение капитана Мори сильно напугали бывшего поручика жандармерии. Вот-вот русские откроют и его истинное лицо. Поэтому Хомма отдал приказ заговорщикам из “Чисакуры” прекратить деятельность, замаскироваться и выдавать себя за демократов.
“Нужно переждать, – решил он. – Смотреть, запоминать, чтобы ни один из смутьянов не ушел от кары, когда вернемся домой. Хомма выполнит свой долг”.
Хомма – Тарада объявил взводу, что он ничего не имеет против, если кто-то не пожелает совершать поклонения, стал настойчиво требовать выполнения трудовых заданий и даже ходил на читки газет. Он стремился завоевать популярность.
Обстановка в батальоне постепенно разрядилась, и стало легче работать. Эдано теперь величал Саваду не иначе, как “высокочтимый начальник”, просил его о “покровительстве и милостях”. Механик отшучивался, но иногда не выдерживал и начинал горячиться, к удовольствию всех во взводе.
К маю взвод Эдано перевыполнил план, и всем им перед строем батальона в торжественной обстановке были вручены заработанные деньги. Двое солдат были посланы в город и накупили там табаку, папирос, сладостей. Люди Эдано ходили по казарме и великодушно угощали всех.
Закончили строить школу. Просторная и светлая, она была делом их рук. В её стенах будут учиться русские дети: сыновья и дочери тех, кто воевал в эту войну, и дети тех, кто не вернулся.
Оказывается, в городе есть улица, которая названа в честь бригадира каменщиков, строившего дома на ней! Возможно ли что-нибудь подобное у них, в Японии?
Осенью они помогали колхозникам капать картошку. Эдано разговорился с пожилой колхозницей, которая работала вместе с ними. “Война – плохо. У меня два сына погибли!” – говорила она. Эдано отвечал: “Да, очень плохо. Войны не надо!”
Оказывается, машина, которую они видели однажды из вагона, называется комбайном. Савада облазил комбайн сверху донизу. Повертел штурвал. Он очень доволен осмотром: машины – его страсть.
– Хорошая машина, – заключил механик. – Только что ей делать у нас? Где ей развернуться на наших полях-полосках? Помещику батраки и арендаторы дешевле обойдутся, чем комбайн… Ну ничего, – хлопает Савада друга по плечу. – Придет время – и на наших полях появятся такие же машины!..
* * *
Советские люди выбирали свой парламент – Верховный Совет. Хомма высказал сомнение: действительно ли кандидаты в депутаты – рабочие, учителя, врачи? Гуров разыскал и пригласил в батальон кандидата в депутаты – рабочего соседнего завода. Тот охотно рассказал о себе, своих товарищах и показал в заключение свои руки. Все увидели, что такие руки могут быть только у человека, много лет имеющего дело с металлом. Кандидат в депутаты спрашивал, есть ли в Японии члены парламента – рабочие.
Все откровенно смеялись над этим вопросом. Савада с горечью признал:
– Кошельками они только могут похвастать, толстосумы!
В один из осенних дней Гуров вызвал Эдано и вручил ему пачку открыток.
– Всему вашему взводу, как лучшему! Это для приветов на родину. Наше правительство разрешило пленным переписку через Красный Крест. Когда все заполнят открытки, принесите. Их будут зачитывать по радио на японском языке.
Взволнованный Эдано бегам бросился во взвод.
Радость и сомнения. Узнают ли дома о них, будут слушать радио или нет? А если у кого нет приемника? И слушают ли советское радио в Японии? Раньше запрещали.
– Услышат! – убежденно заявляет Савада. – Хорошая весть всегда найдет себе дорогу!
Механик был мудрым человеком. Хорошая весть, особенно корда её ждут, действительно найдет себе дорогу, хотя пути её бывают извилисты и неожиданны. Так случилось и на этот раз.
Мелкий токийский делец Судо, называвший теперь себя бизнесменом, прогорел. Его последний бизнес – торговля контрабандными сигаретами я продуктами – закончился крахом. Он совершил ошибку, поскупившись на “подарок” чиновнику из районного полицейского управления, и тот конфисковал “товар”. Компаньон – американский сержант – надул своего японского коллегу, и “фирма” Судо обанкротилась.
