Текст книги "Подлинные мемуары поручика Ржевского"

Автор книги: Валерий Шамбаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц)

– Да вы что там, ваще озверели, белые гады? – и шустро юркнула в ближайшую яму.

В это время штабс-капитан Шишкин наконец-то закончил настройку, и все с интересом собрались вокруг ожившего телевизора. На бледно-сером экране здоровенный казачина похвалялся: “В бою я теряю много энергии, а полевые кухни отстают. Меня выручает “Сникерс”!” – и лихо отхватывал саблей от батончика бесплатные 10 процентов. Конечно, завершение работы следовало отметить, и мы сдвинули бокалы за победу белогвардейского оружия. По ящику читали поэму. Если не ошибаюсь, что-то про лук, про море, про дубов-ученых. На вирши у меня память не очень. Кажется, там рассказывалось об отлове бродячих котов. Но в стихах это было божественно!

Правда, от близких разрывов по экрану бежали помехи, и полковник стал названивать на батарею, чтобы перенесли огонь куда-нибудь подальше, в глубину расположения красной сволочи. Но толком посмотреть телевизор нам так и не удалось. Изображение вообще исчезло. Наверное, вражья пуля перебила антенну. Штабс-капитан снова вызвал связистов, чтобы обнаружили и устранили повреждение. А поручик Фишкин предложил:

– Господа, ведь вчера в бригаду прислали новый броневик. Не махнуть ли нам вечерком в город по девочкам?

Мы принялись обсуждать этот вопрос, когда доложили, что красная сволочь опять зашевелилась. Выйдя покурить в траншею, на свежий воздух, мы увидели, как красная сволочь опасливо выбирается из своей ямы и подтягивает штаны. Набрав в грудь побольше воздуха и сложив руки рупором, полковник крикнул:

– Эй, красная сволочь! Может, хватит? Сдавайся!

– Не-а, не хочу, – ответила красная сволочь и засеменила к своим окопам.

А мы вернулись в блиндаж и сдвинули бокалы за победу белогвардейского оружия. Фронтовая страда продолжалась…

Глава 4

У ПОСЛЕДНЕЙ ЧЕРТЫ

/Записки рязанского разведчика в Москве/

А буржуины все сидят и думают: что же это за страна? Что же это за такая непонятная страна? У них уже и отцов изведи, и братьев изведи, а они все равно те же песни поют, те же знамена несут, те же речи говорят, то же думают, и то же делают… /Кажется, кто-то из Гайдаров/

* * *

ЮСТАС – АЛЕКСУ:

АЛЕКС, АУ-У-У-У!!!

ЮСТАС

АЛЕКС – ЮСТАСУ:

НУ ЧЕГО ОРЕШЬ-ТО?

АЛЕКС

* * *

Штирлин проводил разродившуюся Кэт, насобиравшую зачем-то по Москве еще кучу ребятишек, в нейтральную Белоруссию. Лично вывез из города через чекистские кордоны и в Можайске усадил на поезд. Настало время подумать о себе. Эх, с каким удовольствием он тоже маханул бы в сытую, благополучную Беларусь! Но ехать вместе с Кэт и ее оравой, поминутно меняя им пеленки, он не решился. К тому же, назад его звало чувство долга: товарищ Бухарик был должен Штирлину 150 штук, а когда Москва падет, ищи-свищи его…

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ: Бухарик Николай Иванович. Любимец партии. Член КПСС с момента любви партии к нему. Характер коммунистический, во время любви твердый. Хороший семьянин, поскольку вся его семья партийная. Беспощаден к врагам Союза, ревнуя к ним любимую партию. Отличный спортсмен, чемпион Москвы по игре в дочки-матери. В связях, порочащих его, замечен был, но это оказались связи с партией…

На двадцать третьем километре Штирлин свернул с шоссе. Здесь было одно место, удивительно напоминавшее ему родную рязанскую свалку у деревни Храпово. Яма с грязной водой, какие-то автомобильные покрышки, чахлые деревца вокруг. До боли знакомый кусочек пейзажа… Сюда Штирлин приезжал всегда перед трудными решениями. Здесь он отдыхал душой, набирался сил. Вот и сейчас курил, сплевывая в черно-зеленую жижу и полузакрыв глаза. И глубоко дышал, будто стараясь унести в себе частичку этой атмосферы и сохранить ее. Сохранить хотя бы на ближайшие дни. Да, решено, он возвращается в Москву. Возвращается в логово большевизма, чтобы с головой окунуться в закулисные тайны коммунистической агонии…

На дорогах было уже неспокойно. В стороне – то там, то здесь, поднимались к небу столбы дыма. Это Алла Пугачева и Андрей Разин, объявив себя потомками крестьянских вождей и собрав толпы поклонников, громили подмосковные усадьбы. Выруливая на шоссе, Штирлин включил радиоприемник. Программа “Маньяк” передавала новости. В общем-то, все как обычно. “…Прием в Кремле. Вчера товарищ Генеральный Секретарь принял посла Китайской Народной республики за своего шурина… В белогвардейской Рязани торжественно принят Аморальный Кодекс Строителя Капитализма… Подвиг красноармейца Пыркина, который бросился с бутылкой под вражеский танк и перепоил экипаж… Наказ депутату. Жители деревни Верхние-Пипетки наказали розгами депутата сельсовета Марью Задирихину за легкомысленное поведение… Почин меховой фабрики имени номера Восемь, начавшей выпускать в больших количествах упрощенные шапки специально для закидывания врага… Дефициту молока скоро придет конец: для повышения продуктивности принято решение доить не только коров, но и доярок… Зверства дачников, которые, поймав бойцов продотряда, кормят их зелеными яблоками до жестокого поноса…” Одним словом, ничего серьезного. И все-таки в воздухе разливалась непонятная тревога. Штирлин чувствовал ее нутром опытного разведчика. Впрочем, и другими местами, не менее опытными.

Первые реальные подтверждения он увидел в Одинцово. На станции разгружался эшелон беженцев из Балашихи. А на соседней платформе набивался беженцами из Одинцово другой эшелон, отправляющийся в Балашиху. Никто ничего толком не знал, но Москва встретила его картиной разворошенного муравейника. Одни куда-то бежали в панике, другие бежали без паники, третьи спокойно предавались панике и никуда не бежали. От дома к дому носился измученный всадник: и коня нет – пропал конь, и сабли нет – сломалась сабля, и папахи нет – слетела папаха… Колотил в двери подъездов и орал:

– Эй, вставайте! Пришла беда, откуда не ждали!..

Ничего более определенного добиться от него Штирлин так и не смог. Всадник лишь бормотал, что “нам бы день простоять, да ночь продержаться”. К счастью, на соседнем углу маячила знакомая фигура – у своей сломавшейся машины стоял легендарный комдив товарищ Блюхрен и голосовал попутному транспорту. Он как раз отчаянно торговался с владельцем красных “жигулей” и обрадовался предложению Штирлина подбросить до центра. От Блюхрена Штирлин наконец-то узнал, что же произошло на самом деле.

– Согласно запоздалым разведданным, белоказачий корпус в Шатуре вовсе не вымер и никуда не исчез, а просто крупно загулял. Но сегодня утром казаки проснулись и вдруг обнаружили, что в городе и его окрестностях больше не осталось ни капли спиртного…

– И двинулись на Москву? – догадался Штирлин.

– Двинулись?! Рванули, как бешеные! Час назад они очутились уже в Люберцах! Их задержала лишь группа московских мазохистов, помчавшихся навстречу в надежде быть высеченными. А наши части, стоявшие на центральном участке, под Коломной, когда белые вышли им в тыл, тоже побежали… Короче, фронт рухнул!

Теперь происходящее становилось понятным. На Кутузовском предпринимались спешные меры против прорыва конницы – всюду развешивались дорожные знаки с перечеркнутым изображением лошади. За Калининским мостом кипела работа по укреплению Белого Дома. С верхних этажей летел мусор, балки и кирпичи – там по коридорам копали противотанковые рвы. На вопрос, почему Белый Дом признан удобным для обороны, комдив хитро ответил, что два раза в одно и то же место снаряд не попадает. Куда-то пронеслась сотня юных бойцов из муденновских войск, сверкая в воздухе клинками саперных лопаток. А по Садовому кольцу красноармейцы рыли траншеи полного профиля, периодически проваливаясь в метро. Здесь Штирлин высадил Блюхрена, а сам, прежде чем ехать в партийный бункер, решил поколесить по городу.

Из Академии Фрунзе раздавался бодрый перезвон молотков – там срочно ковали командные кадры Красной Армии. Но наблюдались и явления другого порядка. Парк Горького пришлось объезжать далеко стороной. По слухам, там уже действовал партизанский отряд Дениса Давыдова, пуская под откос красные трамваи. У чукотского консульства толпилась масса народу, пытаясь всеми способами доказать свое чукотское происхождение и получить соответствующее гражданство. В арбатских переулках вовсю скупали валюту, причем курс манатов подскочил в десять раз, а курс манаток еще выше. Получив общее представление и мысленно редактируя донесение в Центр, Штирлин свернул к Александровскому саду. Всюду на стенах висели плакаты: “Наркомздрав предупреждает – распространение слухов опасно для Вашего здоровья!” На Манежной и Красной площадях рокотали экскаваторы, окапывая Кремль глубоким рвом. А у музея Ленина шла запись бомжей в Красную Гвардию. Здесь же шел митинг, и лидер движения “Трудовая Совдепия” товарищ Вампиров призывал вместо развалившегося фронта тотчас выставить Фронт Трудящихся. Над ним на ветру трепыхался транспарант: “Наше дело ультралевое, враг будет разбит, победа будет за нами!” А внимающие ему старички и старушки то грозно потрясали иссохшими мощами, то порывались хором запеть: “Вот кто-то с горочки спустился…”

* * *

ЮСТАС – АЛЕКСУ:

4875x64 + 11310:58-3598 х 116:257 = 189453

ЮСТАС

АЛЕКС – ЮСТАСУ:

НЕПРАВИЛЬНО. 310571.

АЛЕКС

* * *

Латышские стрелки штудировали наставление по каратэ и тренировались ребром ладони перешибать казачьи сабли. А в бункере ЦК кипела работа. Маршал Ворожилов диктовал приказ: “…Балашихинский, Раменский, Домодедовский, Подольский районы переименовать в укрепрайоны, а Городу-Герою Москве присвоить звание Крепость-Герой за успешное отражение предстоящего белогвардейского штурма. В связи с этим гражданское право временно заменяется крепостным правом…”

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ: Ворожилов Климакс Ефремович. Красный маршал. Осуществил восемнадцать войсковых и двадцать пластических операций. Член КПСС со дня, когда сумел прочесть это слово. Характер коммунистический, тверданутый. Хороший семьянин с кем прикажут. Беспощаден к врагам Союза, хотя чаще они беспощадны к нему. Отличный спортсмен, чемпион Москвы по игре в оловянные солдатики. В связях, порочащих его, замечен не был, потому что никто не хочет с ним связываться.

За соседним столом товарищ Держимский составлял для чекистов инструкцию о переходе на нелегавное положение. От Штирлина он досадливо отмахнулся, и тот пошел по коридорам в надежде встретить другой источник информации. Действительно, там бегал встревоженный генерал-майор Пронин, не знающий, с кем своей информацией поделиться – его тоже отовсюду посылали. Штирлин поинтересовался у него обстановкой, и обрадованный его вниманием Пронин взахлеб зашептал, что она стремительно ухудшается:

– По слухам, восстало москворецкое, яузское и неглинское казачество. А в Санкт-Ленинбурге выстрелом из Зимнего дворца торжественно потоплен крейсер “Аврора”…

– Ничего, отобьемся, – устало зевнул Штирлин, деликатно прикрывая рот портфелем. – Я видел, что Кремль скоро превратится в настоящий остров…

– Про остров Кремль я тебе вот что скажу. Планы его обороны, конечно, составляются, – склонился Пронин над самым его ухом, – но правительство в секретном порядке уже обсуждает план эвакуации на остров Врангеля…

– Ну и какие перспективы?

– Вроде, Врангель не возражает…

Расставшись с генералом, Штирлин заглянул еще в несколько кабинетов. Товарищ Дроцкий уверенным тоном диктовал очередную передовицу для “Правды”: “…Иностранные империалисты и их белорязанские наемники рано радуются! Советский медведь скоро оправится от временной медвежьей болезни и покажет себя в полную силу!..” А из другой, полутемной комнаты доносилось коллективное пыхтение. Штирлин подсмотрел в замочную скважину и увидел, как коммунистические руководители – Хаменев, Виновьев, Бухарик, Смердлов и Хулинин прячут партийную кассу вместе с кассиром, пытаясь запихнуть ее за книжный шкаф.

Штирлин тщательно запомнил это место, прошел в свой кабинет, расслабился и постарался заснуть. Когда спишь, время всегда идет быстрее, а сейчас главное было – выиграть время… Ему снилась родная Рязань, Садовая улица и дом, в котором жил Циолковский. В доме шла дискотека под музыку полкового оркестра, и изящные дамы одна за другой приглашали его на белый танец. А сам Циолковский, достав из сейфа секретную карту звездного неба, снимал оттуда звезды и прикалывал на его золотые погоны…

ИЗ ЛИЧНОГО ДЕЛА: Овечкин Петр Сергеевич. Штабс-капитан контрразведки. Он же Максим Максимович Штирлин. Опытный работник, прошел огонь, воду и фаллопиевы трубы. Обожает сыграть на бильярде и послушать “Боже, царя храни”…

* * *

ЮСТАС – ЮСТАСУ:

АЙ ДА ЮСТАС, АЙ ДА УМНИЦА!

ЮСТАС

* * *

ГЛАВА 5

ОСТРОВ КРЕМЛЬ

Эпиграф: “Учение Маркса оказалось бессильно, потому что неверно”. /То ли Т.Т. Нихтшиссен, то ли В. Шамбаров/

Другой эпиграф: “А то, что осталось от непонятной страны и ее военной тайны, закопали на зеленом бугре у синей реки. И вбили в могилу большой осиновый красный флаг…” /Из какой-то сказки/

Первая рота ударила в лоб, вторая по лбу, и враг побежал. Вообще-то, нашу атаку должны были поддержать броневики, но на въезде в Москву их остановила ГАИ, придравшись к неисправным глушителям и неполадкам в пулеметах. И все равно, исход штурма оказался уже решенным – успех определил обходной бросок офицерской кавалерии через Ленинские горы. Она прошла горными тропами через кручи и перевалы, где ее никто не ждал, и обрушилась на большевиков, как снег на голову – особенно телеги обоза, посыпавшиеся со смотровой площадки. И красные заметались в панике, бросая позиции. Кое-где еще гремели выстрелы, раздавались крики “ура”, а со стороны Домодедово один за другом тяжело поднимались самолеты, обвешанные гроздьями спасающихся большевиков.

Чтобы не попасть под обстрел пулеметчиков, засевших на Останкинской башне, я решил ехать на метро и отдал соответствующее приказание своему батальону. Правда, образовалась огромная очередь за жетонами, грозящая затормозить наше победоносное продвижение, но я сумел уговорить контролершу, что рядовых положено пропускать бесплатно, и мы благополучно проследовали на станцию. Во избежание распыления сил солдаты получили приказ втиснуться в один поезд. С дружным “ура” они рванулись по вагонам. После сдавленных стонов, сопения, повизгивания и похрюкивания утрамбовка прошла успешно. Машинист объявил: “Осторожно, двери не закрываются! Следующая станция…” И поезд помчал нас в центр красной Москвы. Для меня Митька отгородил угол с кусочком сиденья, поставил чемоданы друг на дружку и, разложив на них карту, я принялся обдумывать, что нас ждет впереди. Согласно разведданным, переданным из штаба армии, большевики окопали Кремль сплошной канавой, соединенной с Москвой-рекой, чтобы он стал настоящим островом. А музей Ленина засыпали землей и превратили в неприступный Ленинский вал. Внутри вала оказались многочисленные залы, переходы, помещения и запасники с экспозицией и первоисточниками, из которых защитники могли черпать моральную поддержку. Имелись большие запасы оружия, из которого когда-либо стреляли в Ленина или которым его охраняли. В общем, крепкий орешек. Я бы, конечно, предложил в таком случае “психическую”, но оставались сомнения, как она подействует на психов.

Мы выгрузились из вагонов на “Площади Революции” и быстро разоружили тамошние статуи матросов с красноармейцами. А по переходу от “Площади Свердлова” уже катился на соединение с нами батальон штабс-капитана Шишкина, наступавший по Горьковско-Замоскворецкой линии. Голова командира была обвязана, и я поинтересовался, не ранен ли он.

– Наоборот, – подкрутил он усики. – Нас забрасывали цветами. Но какая-то очаровашка с пятого этажа, увидев меня, настолько обомлела, что забыла вынуть цветы из горшка.

Выдвинув наши силы наверх, мы заняли у входа в метро круговую оборону и организовали разведку, чтобы прояснить обстановку в окрестностях. Сведения оказались самыми благоприятными. Вокруг острова Кремль стягивались белогвардейские части, концентрируясь у Лениномузейного перешейка. Кое-где стучали длинные очереди “максимов”, выкашивая стаи бегущих из Кремля крыс. У большевиков царил полный развал. Огромные очереди стояли в косметические салоны, где коммунисты срочно перекрашивались в социал-демократов. Один из вражеских отрядов почему-то пытался сдаться в ближайший пункт приема стеклотары, и громко спорил с приемщицей, орущей: “Битых не берем!” На каком-то здании болталась надпись: “Райком закрыт. Все ушли в бега”. А часть отступавших красных свернула на Арбат и уже бойко торговала там своей формой, амуницией и знаменами.

В это время подтянулись главные силы нашей бригады во главе с полковником Пышкиным. И мы сдвинули бокалы за победу белогвардейского оружия. На вопрос, как протекала у них операция, полковник пробурчал, поправляя ремень шашки:

– Нормально. Правда, в одном месте преградили путь старые большевики, из которых песок сыплется. Но поручик Фишкин догадался реквизировать в соседнем магазине несколько пылесосов, и мы быстро очистили дорогу.

– Ерунда, – отмахнулся польщенный Фишкин. – Хуже пришлось на Сущевском валу. Там противник навалил так, что хоть носы затыкай. А у вас как? Потери есть?

– Еще не уточнял, – ответил я, – но уверен, что Митька наверняка потерял в толчее несколько моих чемоданов.

Тут наконец-то подоспела наша артиллерия, и по команде полковника бригада выступила батальонными колоннами в направлении Красной площади. Ленинский вал действительно выглядел грозной махиной, контролирующей единственный перешеек на последний клочок вражеской земли. Но… на его гребне развевалось трехцветное знамя с рязанским гербом! Как выяснилось, пока большевики готовились к отражению штурма своей твердыни, Вторая дивизия Рязанского Добровольческого зашла со стороны ГУМа, перекинула доску через Кремлевскую канаву и форсировала ее, оказавшись в тылу неприятельских укреплений… И нам не осталось ничего иного, как во втором эшелоне влиться на коммунистический остров. Из брошенных окопов торчало покосившееся дуло Царь-пушки, а рядом валялась россыпь ее ядер, доказывая, что большевики готовы были развязать ядерную войну. Солдаты прикладами сбивали указатель “Красная площадь” и царапали штыками – “Белая”.

А на самой площади уже вовсю разливалась атмосфере праздника. На Лобном месте дымили походные кухни, к Минину и Пожарскому выстраивались очереди за фронтовыми чарками. Там и тут люди пускались в пляс. В одном месте – в присядку, в другом – в припрыжку, в третьем – впритирку, в четвертом – вприкуску… Среди казаков, лихо отплясывающих с посвистом, гиканьем и размахиванием шашками я, к своему удивлению, обнаружил Митьку, скачущего в их кругу и размахивающего вместо шашек двумя уцелевшими чемоданами. Только контрразведчики были озабочены серьезным делом – они по счету и под запись собирали в ящики булыжник – оружие пролетариата.

Полковник Пышкин выбрал для командного пункта уютное место под кремлевскими елочками, мы расстелили на траве ставшие ненужными карты и, конечно же, сдвинули бокалы за победу белогвардейского оружия. Тут поручику Фишкину пришла идея, что можно захватить самого натурального Ленина, который, по его словам, должен был прохлаждаться где-то неподалеку. Разумеется, подобный план сразу увлек господ офицеров. Строя различные прожекты на предмет использования мумии и обсуждая, что выгоднее – подарить ее Главнокомандующему или толкануть на черном рынке некрофилам, мы всей компанией направились в Мавзолей. Но нас, видимо, опередили. Стеклянный саркофаг был разбит, и внутри ничего не оказалось. Выйдя наружу, полковник обратил внимание на группу солдат, которая возле Мавзолея пила пиво, деловито обстукивая о мрамор трибун какие-то сухие мослы. Подозрительно покосившись на них и потянув носом, Пышкин спросил, не видели ли они тут Ленина, и куда он мог подеваться. Старый фельдфебель, выпятив грудь колесом и уставившись прямо в глаза, очень убедительно доложил:

– Ленин-то? Убег, ваше высокоблагородие! Непременно убег! Ленины – они такие, они завсегда так. А то куды ж ему еще-то деваться? – и при этом невзначай прикрыл мослы мятой газетой.

Подосадовав на неудачу, мы продолжили прогулку. Группа рязанских добровольцев заинтересованно разглядывала кремлевскую стену, обсуждая, не прихватить ли ее в качестве трофея для рязанского кремля – а то, мол, у них совсем без стены и как-то несправедливо получается. Но потом вспомнили, что в здешнюю стену понапихали невесть какое содержимое, и решили ее не брать, поискать в другом месте. Адъютанты с рулеткой обмеряли Спасские ворота – пройдет ли в них любимый белый конь Главнокомандующего. А рядом латышские стрелки вели с нашим начальством переговоры о национальном суверенитете и государственном самоопределении своих казарм. В ликующей толпе я увидел характерную фигуру знакомого репортера “Вечерней Рязани” в клетчатом кепи и желтых гетрах. И попросил его запечатлеть нас своей камерой на фоне Спасской башни. Он согласился, но попозже – сейчас он спешил, чтобы побаловать читателей редкой экзотикой, сделать снимки настоящих, живых коммунистов. Мы составили ему компанию и вместе поднялись на стены, направляясь на сторону, выходящую к Москве-реке.

На Кремлевской набережной творилось что-то невообразимое. От нее отваливали последние пароходы, битком набитые удирающими большевиками. Обезумевшая толпа штурмовала оставшиеся места, и какой-то комиссар в кожанке орал, что единственное право коммуниста – всегда быть впереди…

Неподалеку от нас, в тени башни, я заметил еще одного зрителя – неприметного, усталого штабс-капитана без боевых наград, чем-то напоминающего молодого Джигарханяна. Я хорошо знал его еще по Севастополю и тотчас окликнул:

– Петр Сергеевич! Овечкин! Сколько лет, сколько зим! Вы тоже участвовали в штурме?

– В некотором роде, – скромно улыбнулся он.

– Неужели…, – начал догадываться я, вспомнив о характере его работы. – Надеюсь, при случае расскажете?

– Когда об этом можно будет говорить.

– А теперь куда же, если не секрет?

– Переводят из Москвы в Рязань. То есть, с повышением. А тут, как говорится – партия, господа, партия! – повел он рукой в сторону реки.

Огромная флотилия пароходов, теплоходов, катеров и речных трамваев, переполненная коммунистическими беженцами, постепенно уходила вдоль фарватера в неизвестном направлении и исчезала в туманной дали…

И мы вернулись на площадь, где сдвинули бокалы за победу белогвардейского оружия. Праздник этой победы уже кипел в полную силу. Заслушавшись, мы остановились у импровизированной сцены, с которой корнет Тришкин читал свои вдохновенные новые строки. Как там было-то? “Скажи-ка дядя, какого хрена…” …нет, не то! “Дела давно минувших лет, преданья старины позорной…” Нет, опять не то! На вирши у меня память не очень. В общем, господа, там говорилось, как мы поставили красных, пардон, в ракообразное положение, и оттрахали по первое число. Но в стихах это было божественно!..

ИХ ЗНАЛИ ТОЛЬКО ПО МАТЕРИ…

Наша служба и опасна, и трудна.

А на первый взгляд и на фиг не нужна.

Глава 1

МЕСТО ВСТРЕЧИ ИЗВИНИТЬ НЕЛЬЗЯ

Где танки, там и рвется. Русская народная мудрость

Бар “Ночной Мотылек" предлагал посетителям богатый выбор холодных и огнестрельных закусок. И зрелищ тоже. Стриптизерше на подиуме сунули несколько долларовых бумажек, и она, радушно улыбаясь, начала элегантными движениями стаскивать лифчик. Полковник Ломовой из разведуправления ФСБ невольно отвлекся, сравнивая ее грудь с грудью управленческой буфетчицы Фроси, а когда перевел взгляд за столик, напротив уже сидел майор Василий Хряков. Он любил возникать неожиданно и как бы ниоткуда, особенно в дни получки. Но сегодня был не день получки, и Хряков риторически спросил.

– Вызывали?

Ответить полковник не успел. Официантка, тоже одетая на грани стриптиза, чтобы удобнее было обсчитывать клиентов, принесла заказ: бутылку коньяка “Наполеон” бородинского разлива и бифштекс с кровью – видимо, на кухне кого-то прикончили. Кивнув на майора, Ломовой попросил для него граненый стакан, пачку “Примы” и рукав от армейской тужурки для занюхивания. Василий сосредоточенно нахмурился. Он знал, что если уж начальство проявляет такое трогательное внимание к его привычкам, значит, задание предстою очень серьезное.

Хряков считался одним из самых лучших и самых засекреченных агентов, и пока он пялился на официантку, сервирующую их столик, полковник перебрал его послужной список. Отличился Василий еще в 80-х, когда первым обнаружил самолет Руста, торчавший на Красной площади. Хорошо проявил себя в горячих точках, некоторые из которых ему удалось охладить. Например, деликатно и без особого шума погасил волнения белых медведей, требовавших суверенитета островов Новой Земли и задиравших русскоязычное население. Участвовал в международной операции по поимке группенфюрера СС Вольфа, привлеченного за групповуху. Улаживал скандал в Антарктиде, когда Владивостокской китобойной флотилией был избит кит Гриша. В девяносто шестом сорвал крупную диверсию большевиков, намеревавшихся через подпольную парторганизацию Кардиологического центра подменить сердце Ельцина сердцем Ленина, хранившимся у коммунистов в заспиртованном виде. И, наконец, блестяще провернул дерзкую операцию в США, познакомив Клинтона с Моникой Левински.

Стриптизерше на подиуме добавили еще несколько купюр, и она, расплываясь в улыбке, начала элегантными движениями снимать трусы. Полковник не вольно отвлекся, сравнивая ее задницу с задницей трупа, найденного вчера в дипломатической почте, а потом обратился к Хрякову:

– Ты телевизор смотришь?

– Смотрю.

– Значит, про события в Чуфырии слышал?

– Нет. У меня звук не работает.

Ломовой вздохнул, наполняя свою рюмку и стакан Хрякова:

– В общем, опять там конфликт. Южные чуфырцы с северными поцапались.

– И в чем же проблема? – видимо, рукав принесли хороший, как раз в меру потертый и в меру засаленный. Василий занюхал с таким полным, таким искренним удовольствием, что полковник в душе даже позавидовал ему и ностальгически, со щемящей доброй грустью, вспомнил свою собственную пограничную молодость.

– Главная проблема в том, что помирить их никак не могут. Северные согласны сесть за стол переговоров лишь в том случае, если южные тоже признают себя северными. А южные – если северные признают себя южными.

Разошедшаяся публика совала стриптизерше еще “зеленых”, и она, игриво подмигнув, стала элегантным движением снимать серьги. Ломовой невольно отвлекся, сравнивая ее уши с ушами генерала Свистоплясова, а Хряков задумчиво предположил:

– Так может, и ну их в баню? Подерутся – поумнеют.

– Никак нельзя. НАТО собирается ракетами врезать.

– По кому – по северным или по южным?

– Пока не решили. И только из-за этого еще не врезали.

– А может, и совсем не врежут?

– Нет. Врежут обязательно. Мы ж с ними договор об ограничении наступательных вооружений подписали? Подписали. Ну вот, наши-то козлы не доперли, и рады стараться, ракеты с бомбами демонтировать. А это ж в какую копеечку влетело – еще и в долги залезли к тем же американцам! А в НАТО, видать, поумнее люди нашлись, и прикинули, что гораздо выгоднее все излишки на кого-нибудь сбросить. Поэтому и ищут сейчас любой предлог для вмешательства…

Посетители бара изрядно мешали разговору, вовсю свистели и аплодировали, тыча стриптизерше новые порции долларов. И она, поощрительно пококетничав, начала элегантными движениями снимать накладные ногти. Полковник невольно отвлекся, сравнивая ее пальцы с отпечатками на недавнем взрывном устройстве, потом аккуратно вытер собственные отпечатки с опустевшей бутылки, подозвал официантку и заказал повторить.

– Словом, мирить их надо. И помирить их должна обязательно Россия. Сам понимаешь, это вопрос международного престижа. Мы же их всю дорогу мирили. Но раньше-то куда проще было! Намекнем, что деньги будем давать только дружественному нам и не ссорящемуся между собой государству – и куда они денутся! А теперь где их взять, деньги-то? Вон даже правительство из-за финансовых трудностей вынуждено работать на полставки-полотставки.

– Но какие-то действия, наверное, предпринимаются?

– Конечно, предпринимаются, да что толку? Президент назначил своего спецпредставителя по урегулированию – ну, сам знаешь, кого. Так он и с собственной женой никак спорных вопросов урегулировать не может. Она требует, чтобы переговоры шли в Париже – пока суть да дело, по магазинам пошататься, а он норовит, чтоб в Швейцарии, попутно там в банках свои дела уладить. А мир в опасности – НАТО уже вовсю со старых складов ракеты выгребает. Вот и получается, что вся надежда на нас…

Восторженные зрители никак не хотели отпускать стриптизершу. Добавляли еще денег. И она, с улыбкой погрозив им пальчиком, начала элегантными движениями снимать парик. Полковник невольно отвлекся, сравнивая ее волосы с волосами Натальи Гончаровой, а Василий спросил:

– Кто вероятный противник? – как всегда, после третьего стакана он умел удивительно точно схватывать суть.

– Конкурентов будет много. И конкурентов серьезных, – подтвердил полковник. – Речь ведь идет о геополитических сферах влияния бывшего Союза, поэтому мирить чуфырцев нацелились все, кому не лень. По нашим данным, операции в этом направлении разрабатывают разведки Украины, Казахстана, Латвии, Грузии, Туркмении, Башкирии…

– Погодите, а у Башкирии-то разведка откуда взялась?

– Еще на прошлой неделе не было. А в пятницу их законодательное собрание решило, что нужно тоже завести собственную разведку. Так что пока о ней мало известно.

Стриптизерша уже пыталась раскланиваться, но публика настойчиво вызывала ее на “бис”, потрясала кошельками, выуживая еще долларовые бумажки. Девица ненадолго задумалась, ободрила поклонников новой очаровательной улыбочкой и элегантными движениями принялась вытаскивать “тампакс”. Ломовой невольно отвлекся, сравнивая ее органы с компроматом на Мадлен Олбрайт, снятым в туалете скрытой камерой, и перешел к более детальным инструкциям:

– В целях конспирации поедешь под видом греческого туриста. Так что на досуге почитай что-нибудь про Грецию. Документы, пожалуй, оформим на фамилию Пердукакис.

– Почему Пердукакис?

– Запомнить легче. Через Европу посылать тебя слишком опасно. А то наворочаешь там дел – потом с очередным займом проблемы возникнут. Придется кружным путем…

– Через Кавказ?

– Нет, отпадает. Там слишком многие тебя знают.

– Это точно. Заедешь – из гостей не выберешься.

– Остается через Среднюю Азию. Заодно и противников со следа собьем…

Девица на подиуме крутилась так и эдак, норовя закруглить представление, однако перевозбудившиеся зрители не унимались, снова соблазняя ее деньгами. И она, помедлив и пожеманившись, начала элегантными движениями вынимать вставную челюсть. Ломовой невольно отвлекся, сравнивая ее зубы с фрагментом черепа Евы Браун. Потом протянул майору конверт: