Текст книги "Подлинные мемуары поручика Ржевского"

Автор книги: Валерий Шамбаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)

Он: Ты еще не рассказала, чем тебя удосужились экипировать.

Она: Оцени сам. Расческа, кошелек, косметичка, жевательная резинка, записная книжка, две пачки противозачаточных пилюль и единственный полезный предмет – иголка с ниткой. Только нитка красного цвета и, по-моему, гнилая.

Он: Ты ломаешь все мои представления. Я считал, что наши снабженцы вообще не умеют думать. А оказывается, кто-то сообразил, что отправляют вместе мужчину и женщину.

Она: Нет. Скорее, получил взятку от аптечного управления, чтобы хоть куда-то сбыть такую дрянь. Подобными пилюлями пользуются лишь несовершеннолетние девчонки, которые еще не научились бояться за свое здоровье.

Он: Предельно ясно. Твои сокровища стоят моих.

Она: Ну да! Ты богач. Целую пару белья положили. А те, кто собирал меня, сочли это излишеством. Решили, что если придется постирать то, что на мне, я смогу обойтись и верхней одеждой.

Он: Остается утешаться тем, что возможности стирки в ближайшем обозримом будущем не предвидится.

Она: Да, хотя обозримое будущее у нас коротковато. Я его представляю минут на пять. Дальше в таком положении либо ты не высидишь, либо я не высижу.

Он: Тебе не кажется, что следовало бы уйти отсюда?

Она: Ты еще веришь в волшебные страны?

Он: Если бы верил, не оказался бы здесь.

Она: Тогда давай считать, что мы уже ушли и находимся в другом точно таком же месте.

Он: Ты хорошо находишь оптимальные решения. И вообще ты чем-то необычна, но не могу понять – чем?

Она: Как ты можешь это понять, если готовился следить за обычными и разбираться в обычных?

Он: Не пойму, чем ты от них отличаешься – излишней добротой или излишней жесткостью?

Она: Когда их видишь, изучаешь, следишь, появляется потребность отличаться. Чем – не играет роли. Защитная реакция организма. Хотя, наверное, это плохо. На этом можно погореть.

Он: Плохо или нет – трудно судить. С одной стороны действительно, это могут заметить. А с другой стороны, что будет, если не отличаться? Потеряешься в толпе. И сам не заметишь, как побежишь вместе со всеми ловить шпионов.

Она: Думаешь, я не ловила? Еще как ловила! С каким трудом специальную литературу доставала, штудировала в свободное время, ночами…

Он: И неужели поймала кого-нибудь?

Она: Если бы поймала, не находилась сейчас с тобой в этом месте.

Он: Зато теоретически, наверное, сколько раз ловила? Саму себя, да?

Она: Любые теории в первую очередь примеряются к себе.

Он: Как считаешь, выкладки тех, кто сейчас ловит нас, совпадают с твоими тогдашними?

Она: Вряд ли. Ведь и они, по твоей схеме, ловят самих себя, а меня физически тянет от них отличаться.

Он: А когда ловила, ты представляла себя такую, как сейчас?

Она: Уж конечно, нет. Наверное, и ты представлял ремесло шпиона иначе. Небось, видел себя не в таком месте, не в такой одежде и не с таким пистолетом – правда, кто знает, вдруг он настоящий? Видел себя курящим не такие сигареты и общающимся не на таком одеяле не с такими женщинами…

Он: Хочешь, поделюсь наблюдениями? Все женщины абсолютно уверены в своей правоте. Но когда они решают, что умеют читать чужие мысли, процент попаданий очень невелик.

Она: В данном случае промахнуться куда труднее, чем из твоего пистолета, настоящий он или игрушечный. Неужели, думая о будущем, ты представлял рядом меня, а не рекламную девицу в полтора раза моложе?

Он: Если и так, то что? По-моему, мечты – нормальное свойство здорового организма.

Она: Не только свойство, но и потребность. Такая же нормальная, как потребность отличаться от неприятного.

Он: Согласен. Естественны все потребности, которые нельзя не удовлетворять.

Она: Что, какую-нибудь испытываешь? Мне отвернуться?

Он: Отворачиваться не обязательно, потому что это потребность в молитве.

Она: Я никогда не причисляла ее к остальным.

Он: Почему? Разве она не столь же естественна, как другие потребности – дышать, есть, пить?

Она: Не продолжай, а то все испортишь.

Он: Не продолжу. Я сказал достаточно.

Она: Разве в этом месте есть, чему молиться? Неужели тут может быть хоть что-то святое или священное?

Он: Это всегда есть. Например здесь – ты.

Она: Чем же я заслужила подобную честь?

Он: Просто своим существованием сейчас в этом месте.

Она: В какое же божество ты меня прочишь? На роль богини любви я, пожалуй, уже не гожусь. В богини домашнего очага меня не возьмут по анкетным данным, а в богини разума – по определению. Разумный в шпионы не пойдет.

Он: Божество всегда одно, только проявления разные. Оно во всем. А в том, что сильнее и совершеннее, его сконцентрировано больше.

Она: Поэтому для людей такой предмет и олицетворяет само божество?

Он: Я думаю, да. Сначала они выбирали для молитвы самое могучее дерево. Потом научились делать статуи и стали молиться статуям. Потом научились сооружать храмы и начали молиться там, потому что храмы были в их мире самым совершенным. А сейчас в этом месте самое совершенное – ты, вот я и молюсь тебе.

Она: То есть, невелика заслуга. А я, признаться, о себе невесть что подумала. Начала искать внешние признаки.

Он: Разве их нет? Вспомни, сам облик босоногой женщины несет в себе какую-то святость, какую-то ритуальность.

Она: Не только босоногой. Ты забыл, что я сейчас совершенно раздета, а все, что на мне – лишь поле для твоей фантазии.

Он: Тем более.

Она: И что, я должна принять какую-нибудь позу? Будды, Христа или, может, Венеры Милосской? Или ты собираешься молиться не всей мне, а одному из моих органов – наиболее совершенному с твоей точки зрения?

Он: Нет, я молюсь тебе. И не надо никаких поз. Ты здесь, и этого достаточно.

Она: И о чем же ты молишься?

Он: Не знаю. Обо всем, что накопилось на душе.

Она: Значит, ты серьезно? Извини. Я думала, что ты просто заигрываешь и искала, как поэффектнее тебя отшить, потому что для сексуальных игр у меня неподходящее настроение.

Он: У меня тоже.

Она: Я, наверное, мешаю тебе сосредоточиться?

Он: Не мешаешь. Я привык молиться не словами. Открываешь душу Божеству, и это помогает. Что-то приходит в порядок, а иногда даже исполняются желания.

Она: Представляю. Но я никогда так не молилась.

Он: Молилась, только сама не замечала. Когда от страха кричала “мама”, то мама была для тебя олицетворением Божества. Или очень хотела, чтобы обстоятельства сложились хорошо, а не складывались плохо, и твоя душа просила этого.

Она: Или натворила гадостей и хотела их забыть.

Он: И забываешь. Твоя душа истекает молитвой, и Божество прощает тебя.

Она: Знаешь, я ведь сама себя окрестила. Был момент, когда потребность в молитве оказалась особенно сильной, я и пошла в храм. Но там была очередь, и все дети – и младенцы, и подростки. Мне представилось, как будет выглядеть в этой очереди взрослая раздетая тетя, и как подростки будут много вечеров ее вспоминать. Почему-то не захотелось становиться заочной любовницей целого выводка детворы – и я просто стала заучивать обряд наизусть. А вечером поехала в лес, нашла озерцо и все сделала сама. Так и не знаю, кто я теперь – христианка или язычница?

Он: А ты что-нибудь чувствовала?

Она: Чувствовала. Только мое крещение действовало не очень религиозно. Луна, лес, трава лижет ноги, мокрые листья гладят кожу, темная яма с водой и пугает, и затягивает. Не знаю насчет таинств, но возбуждает очень сильно. Одним словом, мужика хотелось. Ты мне веришь?

Он: Верю.

Она: А почему ушел в себя? О чем задумался?

Он: Вспоминаю. Я сам был однажды настоящим язычником.

Она: Расскажи.

Он: Я этого никогда не рассказываю. Боюсь, что неправильно поймешь.

Она: Все равно делать нечего. Да и какая разница, как пойму? Я не жена, не сбегу.

Он: Мы раскапывали древний храм и нашли идола. Сейчас-то мы с тобой инструкций ждем, а тогда все как-то само, безо всяких инструкций началось. То ли идол своим видом подействовал, то ли атмосфера вокруг него была особенная. Сначала на радостях пьяные плясали, какие-то непристойные пляски сами собой рождались. А потом кто-то предложил жертву принести. Конечно, в шутку, а восприняли почему-то всерьез. У нас практикантка была – тихая, забитая, а тут вдруг смущенно так сама предложила себя в жертву.

Она: Неужто принесли?

Он: Да. Оказалось, что эта девица с детства увлекалась всякими экзотическими обрядами. Ее и не замечал-то раньше никто, а тут вся преобразилась, загорелась, ну и нас своим энтузиазмом заразила. Больше всего переживала, что уникальная возможность застала ее врасплох и приходится импровизировать. Как готовилась! Гнула из проволоки браслеты для рук и ног, красила соски губной помадой, рисовала на себе орнаменты. Легла примерно так же, как ты сейчас…

Она: Вот только идолов здесь нет и подобные удовольствия не для меня. И вообще, предполагая даже полное сумасшествие, я никогда не рискнула бы на что-то решаться, предварительно не оценив, как это выглядит со стороны.

Он: Со стороны это выглядело настолько омерзительно…

Она: Да ладно, не расписывай, Тебе же все это просто приснилось.

Он: Знаешь, я часто так и думал, что был бы счастлив, если бы мне это только приснилось.

Она: Вот уж не подозревала, что подобных сновидений достаточно для счастья.

Он: Но по сравнению с тем, что было наяву…

Она: Брось. Откуда мне знать, что и как было наяву? А свою историю ты придумал. Посмотрел на меня, лежащую. На содержимое моей сумки. И придумал Что дуешься? Я же не отказываюсь, что историю с самокрещением тоже придумала. Но в отличие от тебя, придумала интереснее. Даже самой захотелось повторить это на самом деле.

Он: Извини, я, наверное, действительно рассказывал нудно и утомительно А ты и без того устала с дороги. Хочешь, отдохни, а я покараулю?

Она: Станешь своим пистолетом разгонять кошмары?

Он: На это он, возможно, и сгодится. Смотря какие кошмары тебя посещают

Она: Не классические. Хотя и неприятные. Вот вчера приснилось время.

Он: И в каком же обличье? Как оно выглядело?

Она: В собственном обличье, то есть никак. Просто шло, только быстро. Не успеешь помечтать – все уже исполнилось. Только начнешь к чему-то готовиться – а оно уже позади. И во сне сознаешь, как все это быстро…

Он: Интересно, чем ты занималась до того, как попала в шпионы?

Она: Продавала молоденьких, глупых девчонок в бардаки.

Он: И многих успела продать?

Она: Более чем достаточно. Одну.

Он: Себя?

Она: Разумеется. Разве весь мир – не большой бардак?

Он: И выгодно продала?

Она: Если бы продала выгодно, не очутилась бы сейчас с тобой.

Он: Какое мрачное прошлое!

Она: О чем ты? Великолепное.

Он: По-моему, ты только что сказала другое.

Она: Не путай. Одно дело, когда продажа состоялась, а другое – когда она еще впереди и сулит неизвестные перспективы. Ты сохранил что-нибудь из своего прошлого? Хоть ниточку?

Он: Ниточку – нет. Все внутри меня. А остальное – лишь экипировка.

Она: А я сохранила вот этот шарфик. Он оттуда.

Он: Как же ты ухитрилась его протащить?

Она: Он почти воздушный. Беру в руку – и его нет.

Он: Стоило ли возиться? Я не думал, что ты сентиментальна.

Она: Просто это такая редкая вещь, которая мне повинуется. Я умею превращать его, во что захочу. Вот смотри, я превратила его в огонь. Почти настоящий, возле него даже теплее. А вот превратила в воду. Он скользит по ногам, и я чувствую, будто опустила их в ручей. Похоже?

Он: Когда изображаешь огонь, ты движешь рукой, вот и согреваешь себя.

Она: А почему же он холодит, когда изображает воду? Ты и это так же просто можешь объяснить?

Он: Так же просто не получится.

Она: А у меня получается.

Он: Наверное, и впрямь каждому нужна в жизни любимая игрушка. Иначе было бы слишком одиноко.

Она: Произвольная игрушка тут не годится. Например, этот шарфик и я действительно нужны друг другу. Он мне подчиняется, а я, если надо, прячу его в руке.

Он: Оказывается, ты умеешь быть разной.

Она: Такие вещи надо замечать раньше или не замечать вообще.

Он: Кстати, в твоей записной книжке есть какие-то телефоны. Может, это выход для нас?

Она: Нет, это не выход.

Он: Таких людей не существует?

Она: Все они умерли.

Он: Тогда это улика. Достаточно одного звонка…

Она: Нет, это не улика. Я действительно всех их знала.

Он: Что, среди твоих знакомых прошла эпидемия?

Она: Обычная жизнь. Каждый знакомый рано или поздно умирает для нас. В настоящем его больше нет, он остается только в прошлом. Так всегда бывает.

Он: Вот в чем дело! Но с такими мертвецами и встретиться бывает интересно.

Она: Только иногда и совершенно бесполезно. Все равно что увидеть сон или вызвать духа. Встречаешься только с прошлым.

Он: Зачем же тогда таскаешь ненужное? Выбрось.

Она: Не стоит. Ведь других книжек нет, и я уже привыкла к этой. Я ее перечитываю по вечерам. Каждая страница – свой сюжет, свой рассказ.

Он: И ты в каждом – главная героиня.

Она: Главная только в некоторых.

Он: Разве интересно читать, заранее зная судьбу действующих лиц?

Она: Люди же читают и Шекспира, и Сервантеса, и Толстого. И переживают за героев, хотя описанные события происходили давным-давно, а значит и все герои заведомо умерли.

Он: А неужели не любопытно узнать, как поживают сейчас твои знакомые?

Она: В моей жизни их больше нет.

Он: Как сказать! Наверное, они сейчас вместе со всеми ловят шпионов.

Она: Будто ты их не ловил!

Он: Да, ловил. Но в отличие от некоторых, уже тогда сознавал, как это глупо! И в отличие от некоторых, участвовал в этом балагане только для вида, а не разыскивал специальную литературу и не просиживал над ней ночами!

Она: Почему ты злишься? Ты забыл, что я совершенно раздета, а обнаженная женщина – символ беззащитности. Не совестно набрасываться на беззащитных?

Он: Извини, я действительно забыл, что ты раздета. Вылетело из головы.

Она: Значит, все же не хватает фантазии?

Он: Наверное, поле для нее осталось слишком велико.

Она: Могу доказать, что дело не в этом. Дай-ка одеяло. Я завернусь в него… Ну а сейчас разве не похоже?

Он: Сейчас похоже.

Она: Вот как? А ведь тряпок на мне стало больше. И поле для твоей фантазии больше. Ты же не знаешь, что сейчас под этим одеялом скрывается. Вдруг я там уже все сняла? Смотри внимательно – я сейчас его сброшу. Ты ведь можешь только гадать, что тебе откроется. Через несколько секунд. Нет, еще не сейчас. Немного покрасуюсь, потяну, испытаю твое терпение и сброшу… Вот теперь сбрасываю… Не сразу, конечно. Расправлю и постою к тебе спиной. Все уже открылось, но ты этого еще не видишь… Приготовься… Ну? (Она поворачивается, сбрасывая одеяло, и оказывается одетой так же, как раньше).

Он: Неплохо. Мне и в самом деле захотелось овладеть тобой. Ты этого добивалась?

Она: Конечно. Чтобы за грубость ответить тебе отказом.

Он: Ты импровизировала или эта игра входила в твой курс обучения?

Она: Где ты видел, чтобы учили чему-то нужному? Хотя возможно, для тебя сделали исключение.

Он: Почему ты так считаешь.

Она: Снарядили-то по-королевски. Пара белья, пистолет.

Он: Скорее всего, игрушечный.

Она: А может, настоящий? Но в любом случае, мне и такого не дали.

Он: А интересно сравнить – что ты чувствовала сразу после заброски?

Она: В этом сумасшедшем доме?

Он: Ну да, когда кругом призывы ловить шпионов, разговоры о шпионах, передачи о шпионах. Было не по себе?

Она: Естественно. Казалось, что все именно за мной охотятся, разве что пальцами не указывают. Словно зверь, из зоопарка сбежавший. Или голая посреди улицы очутилась.

Он: У меня то же самое. А потом наоборот, хотелось надо всеми смеяться. Такое превосходство наполняло: вы все меня ловите, а я вот он и плюю на вас.

Она: Да. А потом свыклась. Примелькалось все – и призывы, и люди.

Он: Нет, сначала опротивели, раздражали ужасно, а уж потом примелькались.

Она: Возможно. Я не помню. Но в итоге как-то свыклась, поняла, что жить можно.

Он: Если бы можно было только жить!

Она: Что же тебя смущает?

Он: То, что за шпионами не просто охотятся, а иногда и ловят. И вешают.

Она: В конце концов, можно пройти и через такое паскудство. Ведь те, кого поймали, уже прошли. Жаль, что ни один из них не может рассказать, как это бывает.

Он: Как это бывает? Изволь. Свяжут, пришпилят листок бумаги…

Она: С надписью “Шпион”?

Он: Карандашом. Печатными буквами. Разорвут воротник, снимут туфли, обрежут покороче волосы и поведут.

Она: При людях?

Он: Между двумя толпами, которые будут обсасывать тебя глазами, изнемогая от любопытства и истекая слюной от нетерпения.,

Она: Заставят взойти на помост?

Он: На помост? На колченогую табуретку. На стремянку, облепленную известкой. Или осклизлую скамью из трактира.

Она: Потом?

Он: Потом наденут петлю, пробубнят нечто безграмотное, минутку потянут для смака и выбьют опору. Теперь все понятно?

Она: Не все. Ясно насчет воротника, волос, скамьи. А зачем снимать туфли?

Он: Не знаю. Может, чтобы человек секундой раньше, чем горлом, ощутил мгновение смерти. А может, чтобы зрители полнее насладились содроганиями ног.

Она: Это всего лишь твои догадки?

Он: Да, конечно. Просто так положено.

Она: Откуда ты знаешь?

Он: Я однажды видел, как вешали шпионов.

Она: Разумеется, тоже во сне. Или опять придумал?

Он: Почему ты мне не веришь?

Она: Если бы ты видел это наяву, то разве пошел бы в шпионы?

Он: Почему же нет? Все люди видели похороны. И, тем не менее, не только живут, но и продолжают зачинать детей.

Она: Погоди. Я хочу представить, как это бывает

Он: Что – зачатие детей?

Она: Ты понял, о чем идет речь. Значит, руки связаны… пройти между толпами… Потом подняться… Вот так?

Он: Да, примерно.

Она: Жаль, что нет большого зеркала и нельзя увидеть, как это выглядит со стороны.

Он: Похоже на то, что изобразила ты. Только ты совсем раздета, а они в этих процедурах строго целомудренны. Снимают только туфли.

Она: Все, я представила. Это настолько плохо, что я не хочу, чтобы это было. Никогда.

Он: Если бы подобное зависело от нас!

Она: А если нам с тобой схитрить?

Он: Перестать быть шпионами?

Она: Просто забыть, что мы шпионы.

Он: Поздно. Уже не получится. Ведь тогда придется ловить шпионов, и мы будем чувствовать, что ловим таких же, как мы. Самих себя. А если ловить понарошку, опять будем чувствовать себя шпионами.

Она: Тебя не тянет сказать сейчас какую-нибудь банальность? Вроде того, что хорошо бы, мол, найти место, где никто никого не ловит…

Он: Возможно, мы и прилипли к этому месту, потому что тут пока никто никого не ловит.

Она: Да, оно очаровывает иллюзией безопасности.

Он: Кстати, а от всего остального мира мы отгородились вполне добротными кругами.

Она: А чем не жизнь? Есть сигареты, есть собеседник, и даже противоположного пола, есть одеяло…

Он: Которое, как ты рассчитываешь, я уступлю тебе.

Она: Разумеется. Ведь и ты рассчитываешь, что глядя на тебя, мерзнущего на земле, я сжалюсь и позову к себе.

Он: И я получу возможность отказаться. Отплатив за твой предыдущий отказ.

Она: Видишь, у нас появились и определенные правила игры.

Он: Есть даже книжка, чтобы скрасить часы досуга. Правда, я твою книжку не умею читать.

Она: Я со временем тебя научу. Это нетрудно. Если бы еще можно было развести огонь, наше место превратилось бы в настоящее жилище.

Он: Огонь, к сожалению, обойдется нам слишком дорого.

Она: Если вещь не по карману, пользуются ее суррогатом. На первое время могу вместо огня предложить свой шарфик. Он способен в какой-то степени заменить и воду, но не одновременно с огнем. По очереди. Пока пусть побудет огнем.

Он: Почему ты остановила его?

Она: Это не я. Когда сроднишься с вещью, учишься понимать ее. Ты заметил, как шарфик вздрогнул? Он предупреждает об опасности.

Он: Он дрогнул, потому что дрогнула твоя рука.

Она: А рука дрогнула, потому что я услышала посторонний звук. Сюда идут. Это место перестало быть безопасным.

Он: А вдруг, это связной с инструкциями?

Она: Мне кажется, это не связной с инструкциями. Мне кажется, там не один человек.

Он: Сейчас посмотрим. Где-то был фонарь.

Она: Оставь. Он наверняка неисправный. А если и исправный, то без батареек. Или они сели.

Он: Чего же мы ждем?

Она: Не дергайся. Звук был очень близко. Сейчас они, наверное, обнаружат себя… (В глубине сцены загораются несколько фонарей). Вот видишь.

Он: Они не подходят. Опасаются. Значит, их не так много. Беги. Ты беги, а я тебя прикрою…

Она: Погоди, не стреляй.

Он: Почему?

Она: А вдруг пистолет игрушечный?

Он: Но наш единственный шанс – если он все же настоящий…

Она: А если нет? Если нет, мы будем жить, пока остается надежда, что он настоящий. Если нажмешь спуск, и эта надежда исчезнет, в ту же секунду кончится и жизнь. Останутся только неприятные формальности. Не стреляй пока. Мне хочется пожить подольше.

Он: Я подожду…

Она: Давай подольше поживем. Сколько сможем. Попробуй стрелять позже, когда тянуть будет уже нельзя.

Он: Хорошо. Будем жить дольше. Сколько сможем.

Она: Смотри! Машут фонарями.

Он: Зовут к себе.

Она: Прикрой меня.

Он: Уже сейчас?

Она: Я не об этом. Прикрой меня в прямом смысле. Ты забыл, что я сейчас совершенно раздета. Я не хочу предстать перед ними в таком виде. (Он загораживает ее одеялом. Она надевает туфли).

Он: Мы оставляем здесь после себя только круги…

Она: Может, в каком-то отношении это и к лучшему, что мы оставляем их? Ведь замкнутый круг – это еще и безвыходность. И, в конце концов, разве так важно, что человек оставляет? Гораздо важнее, что он уносит с собой… Вот и все. А теперь пойдем. Помедленнее…

ЗАНАВЕС

ГРАЖДАНСКИЙ ДОЛГ

Драмокомедия в двух действиях

Действующие лица:

Гражданка

Хозяйка дома

Чиновник, возникающий на экране монитора

Действие первое

Небольшая квартира. По углам несколько телекамер и другое оборудование. Из комнаты открывается вход на кухню и в ванную. Звонят в дверь.

Хозяйка (из ванной): Минуточку! Уже одеваюсь! (Идет открывать и впускает Гражданку).

Гражданка: Извините, я по предписанию.

Хозяйка: По предписанию? Ах, да. Ну-ка покажите. Но здесь сказано – к половине седьмого, а сейчас еще нет половины.

Гражданка: Я думала, что лучше прийти заранее.

Хозяйка: Так вы не из трибунала?

Гражданка: Нет, я вызвана в качестве обвиняемой.

Хозяйка: А трибунал арендовал эту квартиру с половины седьмого. Правда, наладчики от них уже приезжали – вон монитор установили, камеры.

Гражданка: Значит, и вы не оттуда?

Хозяйка: Нет, я хозяйка этого дома, а сюда зашла просто принять ванну. Тут ванная очень удобная. Даже когда жильцы здесь бывают, я и то договариваюсь, чтобы мыться у них. Если не возражают, конечно. И сейчас решила воспользоваться, пока срок аренды не начался. Потом кто знает, вдруг чистить придется, дезинфицировать? Кстати, можете доложить им, что уже пришли. Глядишь – зачтется. Там есть кнопка вызова.

Гражданка: Да, спасибо. (Включает монитор, на экране Чиновник). Извините, я по предписанию.

Чиновник: Кто вы такая?

Гражданка: Обвиняемая. Вызвана по этому адресу на половину седьмого.

Чиновник: Сейчас еще нет половины, поэтому ждите и не лезьте без очереди! (Отключается).

Хозяйка: Я ж говорила, что рано. Кстати, если хотите, тоже можете пока ополоснуться.

Гражданка: Что вы, я еще дома вымылась, а по дороге сюда в парикмахерскую успела.

Хозяйка: Тогда чаю? У меня как раз заварился. Пальто можно на вешалку повесить. А вас, если не секрет, по какому делу привлекли?

Гражданка: По статье о национальном достоинстве.

Хозяйка: То есть?

Гражданка: Ну, сочли, что я не совсем достойна своей нации.

Хозяйка: А приговор какой светит, не узнавали?

Гражданка: Говорят, обычно смертный. Я, признаться, подумала, что вы уже исполнительница.

Хозяйка: Нет, куда мне! Что ж вы стоите, проходите за стол. Ой, не разувайтесь, я специально ковер вынесла. А то вдруг заляпается – сами же знаете, какие у них обычно приговоры. Да и люстру сняла. Побьется еще, ходи потом по инстанциям, пока компенсируют! Вам с молоком налить? Очень рекомендую, улучшает цвет кожи. Знаете, даже поговорка есть такая – кровь с молоком.

Гражданка: Ну, для меня-то цвет кожи вряд ли уже имеет значение. А вот насчет крови действительно волнуюсь – как там оно будет? Я же ее вида не переношу, могу в обморок упасть.

Хозяйка: Сигарету возьмите, это успокаивает. А от вида крови нужно было просто захватить темные очки.

Гражданка: Надо же, как я не догадалась! А у вас, случайно, не найдется?

Хозяйка: Вообще-то в договор об аренде очки не входят. Но чай с молоком тоже помогает, поддерживает силы. И насчет цвета кожи вы зря. Женщина должна в любой ситуации выглядеть привлекательно. Вот вы же не забыли сходить в парикмахерскую. И маникюр успели сделать.

Гражданка: Ну, это я еще за неделю распланировала, как только предписание получила.

Хозяйка: Извините, а нельзя ли полюбопытствовать, ведь вы могли по предписанию и не приходить, а сесть на поезд и махануть подальше, за границу?

Гражданка: В принципе, да. Я слышала, некоторые так и делают. Но как-то неудобно. Вдруг неправильно поймут? В конце концов, есть же чувство долга. Меня ждать будут, время назначили, вот и квартиру арендовали, оборудовали, а я возьми и не явись! Столько людей подвела бы… (Включается монитор)

Чиновник: Так, кто тут обвиняемый? Вы обе?

Гражданка: Нет, я одна.

Чиновник: Тогда почему с вами посторонняя?

Хозяйка: Я не посторонняя, а хозяйка квартиры. А до срока аренды еще осталось три минуты.

Чиновник: Ваши часы отстают, поэтому пожалуйста, покиньте помещение Ключи пока оставьте обвиняемой, а по окончании процедуры наши сотрудники сдадут вам помещение.

Хозяйка: А посмотреть нельзя будет? Очень уж любопытно.

Чиновник: Нет, посторонние зрители к исполнению приговора не допускаются.

Хозяйка: Ну и ладно. Счастливо, лапочка. Если что, я буду у себя. (Уходит)

Чиновник: Рядом с монитором стоит факс. Умеете им пользоваться? Прекрасно. Передайте мне предписание и лицевую страницу паспорта. Кстати, сейчас уже больше половины. Вы опоздали, а это говорит о вашей безответственности.

Гражданка: Но я же доложила вам раньше.

Чиновник: Да, я помню, вы лезли без очереди и мешали работать. А мне, между прочим, в тот момент пришлось решать срочный вопрос по другому адресу. Там супружеская пара, которая пришла раньше вас, и пришла четко в свое время, подала прошение, чтобы им разрешили находиться вместе. Сами понимаете, тут же разобраться надо, все взвесить с точки зрения их гражданских прав, а то и неких высших духовных истин, а вы еще и отвлекаете! Кстати, вы не замужем?

Гражданка: Нет. И даже на примете никого подходящего.

Чиновник: И то хорошо, хоть с вами таких проблем не будет. Давайте заполним остальные данные. Ваша профессия?

Гражданка: Служащая.

Чиновник: А где служите?

Гражданка: На работе, где же еще.

Чиновник: Национальность?

Гражданка: Так меня же сочли недостойной своей нации…

Чиновник: Ах да! Тогда проще. Какой будет приговор, вы, наверное, и сами знаете. Возраст?

Гражданка: Еще молодой. Хотя некоторые говорят – средний.

Чиновник: Ну, это ладно, главное – что совершеннолетняя.

Гражданка: Да. А что, это так важно?

Чиновник: В принципе – нет, но с несовершеннолетними возни больше. Вечно опаздывают, гонору на десяток взрослых, а документацию заполняют с такими ошибками, что приходится переписывать. Кстати, после вас должна явиться несовершеннолетняя девица, так я заранее предупредил свою секретаршу, чтобы сразу брала ее под персональный контроль. Ваш пол?

Гражданка: Разве вы не видите?

Чиновник: Простите, здесь на глазок определять не положено. Мало ли, как человек выглядит? Вот на прошлой неделе был один трансвестит, на улице бы встретил – ни за что не отличил бы от женщины. Поэтому пол должен подтверждаться медицинским заключением. Вы его принесли?

Гражданка: Да, я сделала все, как сказали. Прошла полный медосмотр, вот данные.

Чиновник: Все пока не надо. Передайте только заключение. Потому что если вас направили на больничный, вынесение и исполнение приговора можно отложить до выздоровления. А если болезнь инфекционная, я обязан проинструктировать исполнителей о мерах предосторожности.

Гражданка: Нет, что вы! Я совершенно здорова.

Чиновник: Вместе с предписанием вам должны были вручить пакет. Вскройте его, пожалуйста.

Гражданка: Сейчас… тут наручники, какие-то бланки…

Чиновник: Достаньте прозрачную пленочку – только аккуратненько, за уголочек. Это для идентификации вашей личности, на ней надо оставить отпечатки пальцев. Приложите их с краешку, в один рядочек…

Гражданка: Нужно прикладывать только пальцы рук?

Чиновник: Обычно это считается достаточным, но строго юридически не оговорено. В инструкциях сказано только – отпечатки пальцев, и если условия позволяют, мы для пущей гарантии стараемся взять и отпечатки ног.

Гражданка: Одну минуту, я сейчас разуюсь. Ой, еще колготки…

Чиновник: Не спешите, время есть. И делайте, как вам удобнее. Пленку положите на пол…

Гражданка: Лучше на табуретку, пол очень уж пыльный.

Чиновник: Теперь передайте мне отпечатки по факсу. Нет-нет, не обувайтесь, потом это все равно придется снимать. Дальше вас надо сфотографировать.

Гражданка: Я принесла фотографии. После парикмахерской зашла в ателье.

Чиновник: Это вы сделали напрасно. Фотографирование производится одновременно со снятием отпечатков, а то вдруг с вашим фото и паспортом пришел другой человек? Увы, попытки подлога тоже известны. Встаньте перед телекамерой анфас. Головку повыше. И не моргать, сейчас птичка вылетит… Теперь в профиль. Отлично. И последняя формальность – там в пакете есть сантиметровая лента. Возьмите ее и снова встаньте в профиль. Кофточку приподнимите, пожалуйста, а юбку приспустите. Ниже, ниже…

Гражданка: Но ниже…

Чиновник: Нет, туда не надо. Обмерьте свою талию и отметьте цифру. А сейчас надуйте живот так сильно как можете. Еще, еще! И снова замерьте.

Гражданка: Извините, а если не секрет, для чего эти обмеры?

Чиновник: Нужно знать возможности надувательства с вашей стороны. Кажется, все. Направляю ваше дело на разбирательство.

Гражданка: А мне пока чем заняться?

Чиновник: Так ведь приговор почти наверняка будет смертным. Пока суд да дело, можете начинать готовиться. Раздевайтесь потихоньку и ждите, когда к вам подъедет наша бригада.

Гражданка: Раздеваться надо совсем?

Чиновник: Разумеется. Вся одежда приговоренного и его личные вещи поступают в доход государства, и сдаваться должны по описи, Поэтому я и предлагаю вам не терять зря времени. Бланк описи возьмите в пакете и заполняйте пока. А когда приедет исполнитель, ему останется только расписаться в приеме. Советую начать с предметов, которые уже сняли, а то о них иногда забывают.

Гражданка: Понятно. Значит, пальто. Так, цвет… размер… материал… А вот эта графа – степень износа?

Чиновник: Укажите приблизительно, на свой взгляд.

Гражданка: Теперь туфли и колготки…

Чиновник: Если на колготках имеются дырки, обязательно отметьте их в графе “примечания”.