Текст книги "Подлинные мемуары поручика Ржевского"

Автор книги: Валерий Шамбаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц)

Но однажды после чересчур плотного ужина обуяло нас любопытство продолжить свои опыты с птичкой. Подманили нашего знакомца из общей стаи – он уж нас знал, это совсем нетрудно оказалось, и определили на дальнейшую учебу. А дальше, видимо, сказалось то, что с финансами у нас был теперь полный порядок, то бишь в бутылочке-другой мы себе больше не отказывали. Так пернатого выучили, что результаты превзошли все ожидания. Да, чуть не забыл упомянуть, что Лопштофа списали с парохода именно за сквернословие по настоятельным просьбам пассажиров, которым надоело в течение всего плавания женам и детишкам уши ватой затыкать. И когда чудесный вран снова явился паломникам да клювик свой раскрыл, те же толпы из монастыря в панике побежали. И что характерно – все, кто его услышал, сразу меняли свои убеждения на противоположные. Те, кто за левых глотку драл, вдруг осознали, что скоро их так отделают, как солдат во сне собственный матрац отделывает. Те, кто за правых стоял, теперь волосы рвали в раскаянии, узнав из уст вещей птицы, сколь далеко они посылаемы. А те, кто страшного суда ждал, приходили к однозначному выводу, что спешить с этим мероприятием, в общем-то, не стоит, потому что раньше и десятой доли не представляли из тех процедур, которые им ворон наобещал. За разбежавшимися толпами другие потянулись, и тоже, бледнея от ужаса, птичьи прорицания выслушивали. И что б вы думали? Народ взбудораженный начал буквально на глазах в себя приходить, и вся их революция как бы сама собой на убыль пошла.

Правда, окончания этого процесса мы так и не застали. Как только обстановка чуть-чуть нормализовалась, в порт заглянула первая яхта с контрабандой, а после разгрузки на ней нашлись места для двух пассажиров. Между прочим, Лопштофа, поднабравшегося перед отъездом, так и тянуло в монастырь зайти, со своим воспитанником попрощаться. Насилу я его отговорил – узнает ведь, тварь, из чьих рук кормился, к хозяину полетит, а потом последствий не оберешься. То ли на штыки поднимут, то ли воспримут за очередное знамение и объявят вождем революции. А тогда уж здешняя каша вовек не успокоится. Потому что если будут сторонники, то наверняка появятся и противники. Ведь революции у латиноамериканцев – болезнь хроническая…

ЗАРЯД КУПИДОНА

Нет, что бы ни говорил этот выскочка Фрейд, а область психологии до сих пор состоит из сплошных загадок. Возьмите к примеру собаку, кошку, жирафа, еще кого-нибудь – нетрудно заметить, что на некоторые очевидные для них вещи они будут реагировать одинаково, хотя и принадлежат к разным биологическим видам. Но возьмите любую, пусть даже самую близкую для вас женщину, которая, вроде бы, относится к одному с вами виду “хомо сапиенс”. Уверены ли вы, что она нормально, по-человечески, отреагирует на совершенно очевидную для вас вещь? А? То-то же!

Опять же, стоит сравнить эту модную теорию “либидо” и старую, дедовскую, о стреле Купидона, и я готов доказать, что именно прежняя теория дает надежные положительные результаты в таких условиях, где ни о каком “либидо” вообще слыхом не слыхивали. Говорю вам это вполне определенно, ибо однажды в образе Купидона довелось побывать мне самому. Случилось это на островах Литонезии, куда я поехал собирать кое-какие лекарственные растения. С местными племенами у меня были давние дружеские отношения, принимали они меня со всем радушием, вот и лазил потихоньку по горам, ночуя то в одной, то в другой деревне и изучая туземный фольклор. И вдруг получаю приглашение на Большой Праздник Охоты. А когда прибыл туда, то узнал, что вдобавок мне на празднике отведена самая почетная роль. За мной тогда уже укрепилась репутация лучшего охотника во всей Литонезии, и естественно, сначала подобная честь мне польстила. Но когда подробнее узнал, в чем суть дела, то крепко призадумался.

Пожалуй, нелишне пояснить, что здешние племена, в отличие от своих прибрежных собратьев, уже не были отъявленными каннибалами, но в особо торжественных случаях побаловаться человечинкой еще не отказывались. И к ежегодному Празднику Охоты выбирали одного пленного либо покупали у соседей бабу, и определяли на должность дичи. Запускали в долину и предоставляли право лучшему охотнику душеньку потешить. Причем он должен был прикончить свою дичь до заката, после чего и угощал все племя свежатинкой. А если до заката добычу упустит, то его лицензия вроде как кончается, и эту дичь отпускают куда глаза глядят. Но старейшины, непроизвольно облизываясь, утешили меня тем, что долина замкнутая, и на их веку неудач еще не случалось.

Можете представить, насколько энергично я отказывался, ссылаясь на белые табу. Однако старейшины возразили, что наши табу на их территории все равно не действуют, и, хитро перемигиваясь, звали хотя бы поглядеть на дичь. Специально, мол, ради меня расстарались. Ладно, пошел, рассчитывая по дороге придумать более веские поводы для отказа. Заводят в хижину – и у меня аж челюсть до аппендикса отвисла. Потому что сидит там блондиночка лет двадцати, а формы такие, что даже не у людоеда слюнки потекут. Видать, туземцы мою реакцию растолковали по-своему и радостно поясняют – дескать, в знак уважения к великому белому охотнику нарочно приобрели сей экземпляр у береговых племен, которые ее просто так, безо всякой культуры, скушать намеревались. Смотрю, девка сидит совсем ошалелая. Если кого вокруг себя и замечает, то лишь по исконной женской привычке примеряя на себя ихние желудки – в котором она будет выглядеть симпатичнее. Вот и гадай, что делать? Отказаться – они другого охотника найдут. Согласиться и до заката впустую пробегать? Можно, конечно. Но что тогда станет с моей репутацией лучшего охотника в Литонезии? Да и девица, судя по всему, не из умных, ну как такую не поймаешь? Это уж совсем опозориться. Хорошо, думаю, соглашусь, а потом что-нибудь придумаю.

Мысль о побеге пришлось сразу отбросить. Далеко ли с такой дурехой пришибленной по горам от моих здешних корешей уйдешь? У них ведь дружба-дружба, а приличий не нарушай. И представьте, нужную идею мне подал как раз Купидон с его стрелами. Если строго подойти – тоже оружие, а люди-то ему за каждый выстрел благодарны бывают! Пошел к старейшинам и удочку закидываю: чья, мол, после охоты добыча будет? Отвечают – твоя, того, кто ее добыл. “А раз так, заявляю, то я ею делиться ни с кем не стану”. Вижу – приуныли, даже про жадность белых людей ворчать кто-то начал. Но я как просек, что возражать им обычаи не позволяют, твердо встал на своем. А уж когда дал им денег на трех свиней, то и совсем повеселели – много ли толку от одной девицы на такую толпу?

И вот, начало праздника. Выводят под барабаны мою дичь, а она уже, судя по всему, с белым светом окончательно распрощалась, вся в себя ушла и мысленно сервирует там грядущий обед на сотню кувертов. Но когда выпустили, рванула – ого-го! Будто это ее любимое занятие, с утра пораньше нагишом по джунглям бегать. Тут и я приготовления начал. Советчиков, конечно, толпа. Один копье предлагает, другой лук, третий силки. Ну да я, как положено признанному охотнику, советчиков поразогнал и достал свою двустволку. В одном патроне пулю оставил, а из другого дробь высыпаю и забиваю туда пригоршню соли. Народ кивает с пониманием знают, дескать, что все белые любят мясо только с белой гадостью. Выждали еще какое-то время и пошли. Болельщиков за мной – толпа, как на приличном стадионе. И всего через какой-нибудь час мы девицу настигли. Она ж, как и следовало ожидать, по прямой бежала. А тут уже выдохлась, едва бредет. И только болельщики мои заулюлюкали, она нет, чтобы в кусты стрекануть, а давай на открытый пригорок карабкаться. Вскинул я ружьишко – здесь-то уж промазать грешно было. Задница широкая, круглая, как мишень. Чуток к ее колыханиям приноровился, да и вмазал солью. А пулей – в белый свет. И все вышло как по писанному. Девица ведь уже совершенно извелась, каждую секунду конца ожидая. А как попало – брык, и в обморок.

Я подошел, убедился, что все в порядке. Правда, и болельщики, прыгающие вокруг от восторга, тоже обратили внимание, что дышит. Но я их от своей добычи быстренько шуганул и сказал, мол, при этом способе заготовки дичи так и положено. Чтоб, значит, сначала соль разошлась, а то мясо на жаре протухнет. Туземцы еще раз подивились великой мудрости белых людей, а я побыстрее взвалил на себя девицу и поспешил распрощаться с гостеприимными хозяевами.

Сразу же, как она маленько оклемалась, мы с ней, естественно, этот остров покинули. И даже потом поженились. Вот только продолжался наш брак недолго. Сперва-то, пока впечатления о пережитом свежими оставались, просто на шее висела, боготворила за спасение. А дальше пошло-поехало… И то не так, и это не эдак. Во-первых, после всей этой истории заделалась она ярой вегетарианкой, причем вздумала и меня от мяса отучать. Во-вторых, изображений Купидона совершенно не выносила. В гости ли придем, где картина висит с амурчиками, прогуливаемся ли мимо здания, где они на фасаде вылеплены, пришлют ли открыточку соответствующую к годовщине свадьбы, она сразу настораживается и начинает мысленно траекторию высчитывать, куда ей эти амурчики целятся? И уж вообще оскорбительным намеком считала похлопывание пониже спины – а разве при такой заднице удержишься?

Ну а потом, скорее всего, мой купидоновский заряд окончательно рассосался, все же соль – не стрела, материал недолговечный. И тогда она пришла вдруг к выводу, что я ее не люблю и никогда не любил. Иначе, мол, если бы любил по-настоящему, то никаких хитрых планов спасения изобретать не стал бы, а без рассуждений вступил бы сразу в бой против всего племени. А уж когда я по пьяни имел неосторожность проболтаться, что вместо порции соли имелась еще возможность не поймать ее до заката, тут же на развод подала. И совершенно не смогла понять такую очевидную вещь, что в этом случае погибла бы моя репутация лучшего охотника во всей Литонезии!

КЛИНИЧЕСКИЙ СЛУЧАЙ

Я убежден, что некоторые душевные сдвиги можно вправлять без каких-либо заумных методик, вполне доступными физическими способами. Тонкость заключается лишь в диагностике. Потому что при телесных расстройствах сразу видно, что и в какой степени у человека не на месте очутилось. А при расстройствах душевных остается только догадываться и вычислять, что там и куда могло сместиться, и чисто теоретически прикидывать, какое воздействие и к какой точке приложить следует.

Кстати, подобные выводы я сделал из наблюдений за практикой индейских колдунов в Бразилии. А там, надо сказать, всякие сдвиги по фазе – явление вполне обычное, примерно как у нас – простуда. Один вдруг ни с того ни с сего ягуаром себя вообразит, другой начинает жену ревновать к какому-нибудь муравьеду, а у третьего появится внезапная потребность на ядовитых змей испражняться. Ну да это не удивительно, климат там уж больно тяжелый – жара, влажность, болотные испарения, так что поневоле свихнешься. И вот представьте, местные колдуны подобные расстройства в два счета излечивают безо всякого психиатрического оборудования и психологических выкрутасов. Лишь собственными руками немытыми. А то и ногами или еще кое-чем, при дамах обычно не называемым. Правда, колдунам-то как раз с диагностикой легче, чем нам. У них ведь клиентура все темная, необразованная, а значит, какой он диагноз поставит, такой и будет. Так что им мешает выбирать диагноз из тех, которые они заведомо лечить умеют? С белыми у них это не получилось бы. Белые пациенты нынче все начитанные пошли, сразу сами прикидывать начинают, подойдет им такой диагноз или не подойдет. Вот и приходится попотеть, пока диагноз однозначно и грамотно под их ситуацию не подгонишь.

Но были и у меня случаи весьма успешного лечения душевных недугов. Например, однажды прибегают ко мне две девицы. Старые девицы, разумеется. Молодые по таким глупостям не бегают. Молодые бегают по другим глупостям. Настолько взволнованные, что свою полную родословную и исчерпывающую историю семейных отношений сумели всего-то минут за сорок изложить. А потом наперегонки сообщают, что племянник их совместный, которому обе они, значит, тетушками и опекуншами приходятся, с ума съехал, и, видать, серьезно. До того серьезно, что пребывает в неустойчивом равновесии и никак не может решить, чем же ему полезнее заняться: то ли для разнообразия в петле покачаться, то ли поехать к эскимосам проповедовать магометанство, то ли с тоски любимых тетушек ножиком поковырять. Тут они, понятно, целую арию на два голоса прорыдали и маленько в обморок похлопались. А дорогие тетушки, с пеленок сего несмышленыша растившие, так его любят, так любят – в этом месте они, помнится, по стопарю валерьяночки за мое здоровье хлопнули – словом, уж так любят, что просто не в силах сдать его в дурдом, где наверняка не умеют даже кофе настоящего приготовить.

Ладно, говорю, приводите свое человекообразное – может, чего и придумаем. Приводят эдакого ясноглазого ребенка лет тридцати. Выглядит, откровенно признаюсь, неважно: либо как разочаровавшийся чайник, либо как задумавшийся о своем месте в обществе прокисший помидор. Тетушек я в приемную удалил, а ихнему отроку предлагаю рассказать о себе все по порядку, не стесняясь. Он отвечает, что стесняться ему уже нечего, потому как все одно дальше не жить – только пока он еще не выбрал, что вместо жизни делать будет. И завел ту же историю с самого начала, как он рос, как его дорогие тетушки любили. Уж так рассказывал, что они дуэтом за дверью подвывали, и слезы фонтанчиками из замочной скважины брызгали. А потом, мол, решили тетушки его женить и повезли к соседу-плантатору, у которого одна дочь уже замужем была и еще три на выданье оставались. Ну и девки, не будь дуры, как только свежую кандидатуру увидели, так и рады стараться, каждая спешит себя разрекламировать. Одна песенки поет, другая на клавикордах бренчит, третья норовит какой-нибудь округлостью прижаться, а четвертая прямо в кусты тащит. Причем в кусты тащит уже замужняя, а остальные готовы были и без кустов обойтись, на любом видном месте. Вот и зашел ум за разум у моего пациента, который кроме собственных тетушек баб вблизи видел разве что на картинках – если, конечно, Библия у них дома была иллюстрированной.

Словом, глаза разбежались. Ну и все остальное тоже. То принялся было планы строить, как бы со всеми четырьмя по очереди жениться и разводиться, но сразу в тупик зашел – с которой начать? Потому что тогда ведь остальные могут огорчиться, а он при своей пламенной любви ко всем четырем допустить этого никак не мог. То совсем было собрался в мормоны перейти, чтобы сразу на троих жениться, но так и не сумел придумать, куда же в данном случае четвертую девать, которая уже замужем? А дальше вообще в буйные фантазии ударился: нельзя ли, например, с какой-то одной из избранниц размножением заняться, а уже потом, размножившись, на остальных пережениться? И тут уж он, как сами понимаете, окончательно запутался.

Вижу, действительно, свихнулся парень. Нормальный-то человек на подобном перепутье просто монетку кинул бы или, на худой конец, на картишках разыграл бы. Но мне его случай показался вполне поправимым, больно уж явная физическая аналогия напрашивалась. Вот и говорю ему – дескать, ничего страшного нет, у тебя обычный душевный вывих. Он обрадовался, что его хоть кто-то понимает, подтверждает – да, действительно душа болит. А я разъясняю – что ж тут, мол, удивительного? Нога между камней попадет – и готово. А у тебя душа между четырех особей застряла, отсюда и вывих. Ага, дошло, кивает понятливо, а тетушки за дверью вообще дыхание затаили. Продолжаю и для него, и для них, что для современной медицины вывихи не проблема, и сейчас мы его быстренько вправим. Укладываю пострадавшего мордой вниз и предупреждаю, что придется потерпеть, мол, больно будет. Размахиваюсь посильнее и ка-ак дам ему ботинком по заднице! Ойкнул, чего-то там покумекал и спрашивает: «Уже все?» Я тоже покумекал и говорю: «Нет, потерпи еще чуток». И добавляю затрещину хорошую, чтоб уж наверняка и мозги на место встали. Вот теперь, объявляю, все, а если снова что-то неладное почувствуешь, то приходи еще, посильнее вправим.

Он встает, благодарит. Гляжу, вроде, помогло. Зову тетушек и объясняю, что травму мы ликвидировали. Но во избежание рецидивов в ближайшее время нужен полный покой и никаких дальних поездок, особенно к соседям-плантаторам. А потому я предписываю их племяннику на недельку строгий постельный режим с каким-нибудь лицом противоположного пола. И порекомендовал им одну из своих сиделок, для данного случая как раз подходящую. Вот и все. Ума у молодого человека, конечно, не прибавилось, но все прочие симптомы как рукой сняло!

Между прочим, столь же явные аналогии между физическими и душевными явлениями помогли мне потом разработать и весьма эффективный метод лечения словесного поноса. Чтобы понять его, достаточно вспомнить органическую взаимосвязь входного и выходного отверстий пищеварительного тракта. И если обычный понос представляет собой самопроизвольное истечение из заднего прохода, то останавливают его введением в противоположное, ротовое отверстие активированного угля, дубовой коры и прочих лекарств. Но ведь словесный понос, если разобраться, есть не что иное, как самопроизвольное истечение из входного, ротового отверстия! Следовательно, чтобы от него избавиться, достаточно примерить обратный принцип и ввести те же лекарства в противоположное отверстие, заднепроходное! В случае, если кто-то из ваших близких, знакомых или товарищей по работе будет страдать словесным поносом, вы сами можете опробовать на нем данный способ и убедитесь, какие превосходные он дает результаты.

КЛЯТВА ГИППОКРАТА

Когда спорят о Клятве Гиппократа – должен ли врач лечить заведомого злодея, проходимца или даже собственного врага, я утверждаю – должен! Мало того, он должен уделить такому больному впятеро, вдесятеро больше сил и внимания, чем обычному пациенту! И лучшим доказательством этому служит мой собственный опыт.

Однажды экспедиция, в которой я участвовал, пересекала пустыню. И в песчаной буре дернула меня нелегкая заблудиться, от своих отбиться. Словом, остался я в гордом одиночестве играть в куличики на барханах, покуда случайный караван не подобрал. Но на дорогах пустыни свои законы: монетку подобрал – твоя, кувшин подобрал – твой, мужика подобрал – тоже твоим стал. Караван-баши довез меня до Тунгази – и работорговцу, а тот – на базар. На базаре-то после песков даже интересно было, какое-никакое, а все же общество. Только вот жмоты там ужасные. Одежку, видать, отдельно загнать решили, а вместо нее дали клочок мешковины, который лишь одно место прикрывает, да и то разве что в спокойном состоянии. А какое спокойное состояние, если там не только мужики, но и бабы продавались, и одежки на них ничуть не больше? Правда, самыми редкостными красавицами они отдельно, в шатрах торговали, но что такое по-ихнему красавица? Это когда задница двухспальная и при плюсовой температуре жир каплями вытапливается. Либо в той поре цветущей юности, когда еще на горшок ходить необучены. А второго сорта – то бишь, по-нашему, хоть на рекламную картинку, вместе с мужиками прелестями сверкали. Главным образом, понятно, негры и арабы, из белых я один попался, так что на недостаток спроса пожаловаться не мог. В принципе, я человек не бедный, поэтому мог бы и сам себя купить, да еще пару девиц прихватил бы приглянувшихся. Но счет мой банковский больно далеко остался, а по-нашему там никто ни бум-бум. Как ни старался объясниться – ни хрена не поняли.

Так и попал я к одному из местных шейхов. И прямо скажу, худшей дыры я даже в дикарских деревеньках не видел. Все княжество жмется к единственному источнику с мутной водой, которая на вкус противнее касторки. Замок шейха в виде глинобитного балагана, плюс жара, плюс насекомые, плюс песок, который из каждой дыры на теле пальцами выковыривать приходится. Сами понимаете, что о каком-то здоровье тамошних обитателей при подобном образе жизни особо и гадать не нужно. Но каюсь, на первых порах вступил я в противоречие с великой Клятвой Гиппократа. Не совсем благоразумным мне показалось свою профессию раскрывать. Не сумеешь вылечить какой-нибудь запущенной хворобы – того гляди, голову снимут. А если сумеешь – вовек оттуда не вырвешься, за столь ценного раба руками и ногами ухватятся. Опять же, кого пришлось бы лечить на этом островке среди пустынь? В первую очередь, шейховых жен с наложницами. Баб ведь хлебом не корми, только дай полечиться. Но прежде чем гарем обслуживать, могут сначала самому кое-какую хирургическую операцию произвести, там у них это запросто.

Короче, как ни угнетало меня сознание неисполненного долга, временно переквалифицировался я в чернорабочие. Хотя какая уж там работа! Скота раз в десять меньше, чем у нашего среднего фермера, поля – с носовой платок величиной, а в доме уборку производить все одно без толку, ну какие могут быть уборки, если глина и песок кругом? Раз в полгода змей с ящерицами из ковров повытрясут – и ладно. В общем, рабов полно – к этому шейха положение обязывало, а делать им нечего. То есть переутомление здесь не грозило. Вот со жратвой значительно хуже. Попробуй-ка прокорми с подобного хозяйства всю ораву! Жиденькой и явно антисанитарной бурды, и то не хватало, потому что украсть любую съедобную крошку норовили и повара, и надсмотрщики, и евнухи, и жены с детьми шейховы, тоже вечно голодные. А рабы, как легко догадаться, у них крали – и так все приходило в некое равновесное состояние.

Но что уж совершенно невыносимым оказалось – это сам шейх. И не то чтобы разбойник или злодей – эдакие подвиги для него давно в прошлое канули, а теперь его брюхо уже никакой скакун не поднял бы. Однако в том-то и дело, что шейх тоже со скуки подыхал. Поэтому он с утра до ночи слонялся по своему хозяйству и задавал выволочки рабам, которых заставал, естественно, околачивающимися без дела. Ох, и надоел – хуже хронического радикулита! И ведь никуда от него не спрячешься – там же все на одном пятачке! Появится, скажем, в поле, где ты с товарищами по несчастью в смертной тоске день коротаешь, и сразу ему развлечение на пару часов – орать, визжать, слюной брызгать. Потом мобилизует надсмотрщиков, на ходу глаза продирающих, и те с рукоприкладством и ногоприкладством переводят вас с земледелия на скотоводство – к пастухам, которым и самим делать нечего. А назавтра, сочтя, что на полях порядок уже навел, он может направить стопы как раз к пастухам…

Но нет худа без добра. Общаясь то с одними, то с другими, стал я помаленьку языком местным овладевать. И как только сумел связать несколько фраз, то сразу объяснил надсмотрщику, какой за меня выкуп получить можно. Он шейху доложил, и тут мне труднее всего пришлось – терпеть его рожу три дня подряд, поскольку по здешним обычаям требовалось изрядно поторговаться. Но все же человеком он был дальновидным, ради денежек мог иногда даже своим сварливым нравом поступиться, и наконец-то мы поладили. Пообещал шкуру содрать, если обманываю, набросал я текст телеграммы управляющему нашей компании, и с попутным караваном записка отправилась к ближайшему телеграфу. А через месяц обрел я свободу.

Правда, при всей своей дальновидности шейх не смог учесть одного – силы Клятвы Гиппократа, которая давно уже мою совесть терзала и сейчас осталась лежать на душе тяжким грузом. Мог ли я, врач, так и бросить этих сынов пустыни на произвол их недугов? Нет уж, как только добрался до цивилизованных мест, я даже личных сбережений не пожалел. Нанял десяток санитаров покрепче и покруче, взял переводчика, зафрахтовал несколько аэропланов, и свалились мы к шейху с ясного неба, словно птичий помет на голову. Без единого выстрела установили там строгий постельный режим, а чтобы случайных посетителей отвадить – соседей или караваны какие-нибудь, я в оазисе карантин объявил по подозрению в верблюжьей чуме. И приступил к лечению. Возможно, для вас будет интересным узнать, что к шейху и его ближним я применил самую интенсивную терапию. Врачевал своего благодетеля, не покладая рук, со всей щедростью изливая на него багаж моих медицинских познаний. И представьте, курс лечения оказался настолько успешным, что вскоре шейх, как в молодости, смог бы уже и на скакуна взгромоздиться, если бы к тому моменту был в состоянии вообще хоть на чем-нибудь сидеть. И что самое примечательное, благодаря усилиям медицины ума у него тоже явно прибавилось. Потому что через неделю он объявил себя совершенно здоровым и согласился в качестве платы за лечение вернуть весь выкуп и возместить расходы по моей экспедиции к нему.

Каюсь, глодало меня сомнение, не назначить ли еще дополнительные процедуры, чтобы он уж совсем в спортивную форму пришел, а заодно и в счет оплаты остальных рабов освободил. Но поверите ли – они сами отказались. И как раз из-за отсутствия работы в шейховом хозяйстве. Считали, что таких благодатных мест на свете раз-два и обчелся. А с отрицательными сторонами своей жизни они давно свыклись, оценивая их как весьма умеренную компенсацию за главные удобства. Потом мы еще в Тунгази остановочку сделали, где я бывшего своего работорговца изолировал по подозрению в проказе. Ну его-то я быстро исцелил, воздушными ваннами – всего за три дня стояния на солнцепеке в чем мать родила. И обошлось ему мое лечение со справкой о выздоровлении лишь в двух рабынь, да и то, по ихним понятиям, “второго сорта”, не из самых дорогих. После они у меня сменными секретаршами работали.

Пытался я найти и Караван-баши, меня подобравшего, но так и не разыскал. А жаль. Ведь, судя по моему предварительному диагнозу, ему вообще требовалось срочное хирургическое вмешательство. И желательно, без наркоза…

ТУРИСТИЧЕСКИЙ РАЙ

Я уверен, что любая медицинская процедура может вызвать порой самые непредсказуемые побочные эффекты. И пришел к этому выводу после того, как меня направили для обычного медосмотра в архипелаг Будубуни. Поездка предполагалась несложная, особых трудностей не ожидалось, поэтому медсестер я с собой взял из новеньких – пусть набираются опыта. Ну а они, впервые очутившись на тропическом острове, совсем ошалели от экзотических красот и, прыгая по пляжам, не уставали щебетать, что тут был бы настоящий рай для туристов. Не учли, что каждый белый в здешних условиях сразу становится центром внимания, в любую минуту за ним подглядывают десятки глаз, и подслушивают его десятки развешенных ушей.

И вот заявляется ко мне делегация островитян с вопросом: кто такие туристы, и почему на Будубуни их надо определять в рай? Стараюсь объяснить – мол, туристы, это такие белые, которые приезжают куда-нибудь отдыхать, бездельничать, развлекаться, а потом уезжают. И вообще-то в период отдыха попадать в настоящий рай они не очень стремятся, поэтому “раем для туристов” называют такие места, где их собирается особенно много. Делегация загалдела, засовещалась, и сообщает свои выводы – дескать, это им очень даже подходит, ведь если белые понаедут развлекаться, то оставят после себя массу вкусных объедков и других полезных вещей, вроде банок и стеклянных осколков. И на полном серьезе спрашивают, чем обычно туристов привлекают? Я-то еще думал общими фразами отделаться и брякнул, что по-моему, больше всего они любят выпивку и баб погорячее.

Зашептались, в головах зачесали. И говорят: выпивку пусть лучше туристы с собой привозят, у белых ее больше. А женщин они для подобной цели готовы выделить, и если их прямо с огня подавать, то будут очень даже горячие. Чувствую, как-то сомнительно дело оборачивается, пробую растолковать, что горячие не в кулинарном, а в сексуальном плане требуются. Чем привел островитян в полное недоумение. Жмут плечами – как же это в сексуальном плане с горячей женщиной? Ведь мужчина обжечься может! И даже среди белых, мол, в такой странный способ не верится – например, когда господин доктор вчера с медсестрой уединялся, то вовсе ее не подогревал, они это сами подсматривали и хорошо помнят. И позавчера, когда медсестры господина доктора друг с дружкой уединялись, они тоже никакими нагревательными устройствами не пользовались. Вздохнул я, принимаюсь объяснять, что вчерашняя ассистентка и на солнышке перед тем хорошо разогрелась, а позавчера они, видать, вообще перегрелись – изнутри, огненной водой. Наконец-то дошло! Заулыбались и уверяют – солнышко у них всегда есть, так что их женщины всегда разогреты и к употреблению готовы, поэтому огненную воду на них переводить вовсе не понадобится, лучше мужчинам отдать. И туристы могут приезжать хоть завтра.

Тут уж смекаю – настроились они фундаментально. Тогда начал тоже серьезно для них разбирать, какое непростое дело туристический бизнес. Тут и экзотика нужна, чтобы отдыхающих привлекать, и цивилизация, чтобы удовлетворять их запросы. Отвечают туземцы, что людей с такими именами у них и вправду нет, но проблема-то пустяковая, это они прямо сейчас решат, кого Экзотикой назвать, а кого Цивилизацией. Что тут поделаешь? Продолжаю ликбез. Дескать, экзотикой называется все необычное, на что туристы глазеть любят. Здесь, к примеру, можно было бы местные пляски им показать, воинские состязания, рыбную ловлю, охоту на акул. Вижу – не понимают. Соглашаются, что можно состязания необычными сделать, если копья не руками, а ногами кидать, но вот как же необычно рыбу ловить? Пробую им как-то разжевать, что их обычное для туристов как раз и есть необычное, за которое они денежки платить готовы. Тут туземцы головами закивали – да, мол, если деньги будут платить, то действительно необычно получится. Ладно, разобрались с экзотикой, переходим к цивилизации. Здесь-то я и попытался было их пыл охладить. Припомнил, что там примерно в туристические комплексы входит, и перечисляю – прежде чем рай для туристов открывать, строят для их проживания отели с разным количеством звездочек, киоски с сувенирами, бары со стриптизом, рестораны с национальной кухней, публичные дома… Ага, примолкли озадаченно мои энтузиасты. И я уж считал было вопрос исчерпанным.

Как бы не так! На следующий день ко мне опять толпа прется. Они, мол, весь вечер обсуждали полученные сведения, и теперь им некоторые уточнения требуются. С отелями уже все решено – под отели они готовы собственные хижины отдать, и сейчас на них местный умелец звездочки рисует. А вот что такое “сувениры”? Объясняю – это разные ненужные безделушки, вроде ихних амулетов. Обрадовались они и тут же определили, что и с сувенирами у них полный порядок. Один соглашается челюсть своего прадедушки пожертвовать, поскольку она ему все равно плохо помогает. Другой предлагает свою сушеную ящерицу, у которой хвостик обломился, и она стала хуже действовать. Третий отдает ком волос из свиного желудка, потому как недавно он новый нашел, лучше прежнего. Короче, в пять минут сувениров набрали на целый магазин.