Текст книги "Подлинные мемуары поручика Ржевского"

Автор книги: Валерий Шамбаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 29 страниц)

С базара вернулся довольный Митька, протирая рукавом обшарпанную винтовку. Сообщил: «Ежели рублей тридцать добавить, то можно было б хорошую пушечку отхватить, – но, отметив мое выражение лица, сразу спохватился, – да только куда она нам с вами, без снарядов-то…

Идти в штаб было рано, и я, отвыкнув от уличной суеты, решил побродить по городу. В скверике у памятника Павлову шел митинг рязанской “Памяти”. Между деревьями свисал покосившийся транспарант “Бей жидов и московитян!” А русобородый оратор в картузе и поддевке объяснял собравшимся зевакам, что все беды Руси начались с Юрия Долгорукого, который на самом деле был Юдой Долгоносым. Ну а замашки и образ Иоанна Калиты вообще не оставляют сомнений в его национальности… Я некоторое время послушал из любопытства, но в последующих выступлениях повторялись одни и те же рассуждения о всемирном жидомосковском заговоре, и мы с Митькой двинулись дальше. В городском парке у каруселей бросалась в глаза надпись: “Билетер был нужен, но уже взяли! И больше со всякими глупостями не лезьте!” Мимо гнали толпу пленных на строительство телеканала “Ока”. Невольно вспомнились жуткие слухи о здешних ведущих, которые своими интервью доводят там людей до изнеможения и вытягивают из них такие сведения, которые не удалось вытянуть даже специалистам из контрразведки… Глянув на часы, я повернул обратно. Найдя на Астраханской бывший Дом Офицеров, оставил Митьку с чемоданами возле дежурного, а сам поднялся на второй этаж. В коридоре сразу же встретил полковника Мышкина, которого хорошо знал еще по Омску. Он тоже был рад встрече, поинтересовался:

– Из госпиталя? Ну как, оправился?

– Еще утром. Стул нормальный.

Как-то странно икнув, он, видимо, счел вопрос исчерпанным и пригласил меня в кабинет. Я обратил внимание на то, что большой сейф в углу грубо взломан. Полковник отмахнулся:

– А, это “неуловимые”. Каждую ночь ломают. Мы уж им через своих людей и шифр передавали – девять-один-четыре. Первая Мировая началась – чтоб, значит, проще запомнить было. Куда там! Как об стенку горох! Все равно ломают! Теперь вообще не запираем, используем вместо мусорной корзины.

– А что, их и вправду никто не может поймать? – удивился я.

– Да кому они на фиг нужны! – плюнул Мышкин. – Еще с хулиганьем связываться!

Предложив сесть, он ввел меня в курс обстановки:

– На сегодняшний день фронт проходит примерно по линии Оки. Калуга – Серпухов – Кашира – Коломна, далее уходит на северо-восток к Егорьевску и теряется где-то в шатурских болотах.

– Шатура наша? – уточнил я.

– Вроде бы, да, – неопределенно замялся полковник. – Там на фланге действует казачий корпус. На днях позвонили и доложили: “Город взяли. Гоним…” Потом раздалось непонятное бульканье и связь оборвалась. Кого или что они там гонят, остается неизвестным.

– Связных посылали?

– А как же, троих. Одного вчера привезли без сознания. Пришлось сразу же в наркологию отправить. Сегодня – завтра ждем остальных, – тяжело вздохнул Мышкин. – Я уж им и места в Галенчинской больнице заказал…

Разумеется, я тут же выразил желание отправиться на опасный участок. Но полковник, скорее всего, решил, что после госпиталя такие перегрузки противопоказаны. И предложил другое назначение:

– Сейчас наметился успех на центральном участке, под Коломной. Здесь Рязанский Добровольческий корпус захватил плацдарм, и главнокомандующий приказал усилить это направление…

Я заверил, что мы с Митькой охотно его усилим.

– Не хотите ли взять после лечения несколько суток отпуска?

Я задумался. Скрыть от Нюськи свое пребывание в городе все равно не удалось бы, а роман с ней уже успел потерять прелесть новизны. И я сказал, что готов сегодня же выехать на позиции. Пока оформлял литер на электричку первого класса, пока получал жалование и подъемные, Митька отоварил продаттестаты и взял сухой паек на дорогу. Причем ухитрился набрать столько, что бока чемоданов распирало от банок и пакетов, а Митькину морду, уже начинающую снова лосниться, от полноты чувств. Времени до отъезда оставалось достаточно, и я решил еще погулять. Впереди ждали фронтовые будни, фронтовые субботы и фронтовые воскресенья. И кто знает, когда судьба опять додумается забросить меня в этот чудный город!

Некоторое время я постоял у красочной витрины магазина “Интим”, где для желающих позаниматься коммунизмом были выставлены резиновые и пластиковые члены КПСС различных размеров. Здесь же красовались фирменные наборы презервативов “Совдепия”: а-ля-Сталин – с усиками, а-ля-Ленин – с бородкой, а-ля-Хрущев – лысенький, с ушками, а-ля-Брежнев – с бровками, а-ля-Горбачев – с пятнышками и длинным болтающимся язычком… А Митькин нос безошибочно поворачивался в сторону киосков с разноцветными бутылками, баночным пивом и баночным самогоном. Набитое брюхо и чемоданы, кроме моря удовольствия, начали доставлять ему и некоторые неудобства, поэтому он все чаще канючил:

– Я ж не лошадь. Значит, перекурить надо.

Я предостерег его, что ослов капля никотина тоже убивает. Правда, на улице Некрасова мы все же сделали остановку. Здесь кипела работа по восстановлению знаменитой пивной, варварски разрушенной большевиками в период антиалкогольной кампании. Рядом со стройплощадкой стояла большая пивная кружка, сделанная из жести, с прорезью и плакатиком: “Жертвуйте на восстановление “Некрасовки”!” До завершения было еще далеко, но со всех концов Рязанщины шли сюда паломники. Седые, изможденные, и в хороших костюмах, и босые, перепоясанные бечевой. Дрожащими пальцами выворачивали карманы и бережно опускали в кружку свои медяки и засаленные бумажки. Потом располагались здесь же, на траве или асфальте, пили водку и бутылочное пиво, молча, благоговейно взирая, как возрождается из праха народная святыня…

– Оживает наша “Некрасовка”! Оживает, матушка! – услышал я голос рядом и увидел благообразного старика в пальто и ботах без молний. – Спасибо освободителям, а то уж и не чаяли! Мож, и не доживем, так хоть знать, что внуки ее узрят!

Я дал седому патриарху на водку и от всей души пообещал грудью стоять за народное дело. А когда получил от него благословение и обернулся на чувствительное шмыгание Митькиного носа, то убедился, что этот нос уже успел приобрести характерный цвет большевистского знамени. Запашок тоже изменится в сторону обычных Митькиных ароматов, хотя он тут же принялся горячо убеждать меня, что здесь просто аура такая.

Миновав улицу Некрасова, мы вышли на набережную. По тенистым лавочкам барышни целовались с офицерами, целомудренно прикрываясь зонтиками от прохожих. И приходилось каждый раз заглядывать за эти зонтики, дабы узнать воинское звание и уточнить приоритет в отдании чести. Впрочем, война испортила нравы – почти никто из господ офицеров так и не догадался представить меня своим дамам. А один тип явно тыловой наружности даже полез выяснять, куда ему прислать своих секундантов. Я попросил прислать их в госпиталь к медсестре Нюське, ибо после моего отъезда ей, конечно же, потребуются другие мужики. И подумал, что Нюська будет тронута этим маленьким знаком внимания с моей стороны.

Из кустов возле Соборной площади доносился голос корнета Тришкина, которого я хорошо знал еще по Одессе. Устроившись на травке, он читал двум девицам свои стихи, и мы тоже остановились послушать. Я вообще люблю стихи Тришкина, они чем-то неуловимо напоминают Сергея Есенина, спрятавшегося под кроватью от Айседоры Дункан. Правда, на вирши у меня память не очень. Если не ошибаюсь, там в популярной форме рассказывалось о размножении пернатых. Но в стихах это было божественно!..

Полюбовавшись панорамой кремля, мы сели в первый нумер троллейбуса и покатили на станцию, наблюдая в окошко уносящиеся от нас картина рязанских улиц. С песней “Соловей, соловей, пташечка…” шагали куда-то в своих долгополых шинелях юнкера воздушно-десантного училища, и штыки их трехлинеек мерно покачивались над головами. Яркие огни неоновых реклам обещали французскую туалетную воду, поступившую в продажу прямо из парижских унитазов. Распахнулись двери ночных кабаре с шансонетками и теми, у кого шансы еще есть. Казино г-на Леденева предлагало желающим новые игральные автоматы Калашникова для игры в русскую рулетку. Темнело… В эту сгущающуюся мглу фронтовой неизвестности уезжали мы с пыхтящим под чемоданами Митькой. А из окон привокзального ресторана под повизгивание скрипок и возбужденных дам разливался хрипловатый голос певицы:

…А я проститутка, я дочка парторга,

Я черная моль, я последняя дрянь.

Вся жизнь моя – омут из пьянок и оргий,

Сияй же огнями, ночная Рязань!

Песня обрывалась шквалами аплодисментов, криками “браво” и беглой пальбой пробок пенящегося шампанского…

Глава 2

ЗАПИСКИ РЯЗАНСКОГО РАЗВЕДЧИКА В МОСКВЕ

Пум-пум-пум-пy-py-py,

Пум-пум-пум-пу-ру…

Не думай о секундах свысока, пум-пy-бу-бyм.

Настанет время, сам поймешь, наверное —

Свистят они, как пули у виска – ту-ду-ду-ду —

Мгновения, мгновения, мгновения… /Из советской народной песни/

ЮСТАС – АЛЕКСУ:

–.-…-…-.-..-..-.-.-..-..-…-…-.-…-…-..-..-.-.-

ЦЕЛУЮ ЮСТАС

АЛЕКС – ЮСТАСУ:

БМЕК ТДЮДСЕРАТН МУАКВДМЕФЫЧАТЕНИАВНУД

ТВОЙ АЛЕКС

* * *

Когда Штирлин спускался в бункер ЦК, он задницей почувствовал близкие неприятности. Видимо, потекло мороженое, спрятанное в заднем кармане брюк. Возле надписи "Осторожно, злая охрана!” застыли латышские стрелки, стреляя сигареты. Но к Штирлину они никогда не приставали, поскольку никак не могли уяснить его место в большевистской иерархии…

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ: Штирлин Максим Максимович, полковник разведуправления Красной Армии. Член КПСС с 19.. года. Характер коммунистический, твердый. Хороший семьянин – холост. Беспощаден к врагам Союза. Отличный спортсмен, чемпион Москвы по игре в прятки. В связях, порочащих его, замечен не был, потому что его связи порочат всех, с кем он связан.

Штирлин задумчиво шел по коридорам. Он любил здесь ходить. Служебные коридоры были излюбленным местом его прогулок. Его мерные шаги раздавались здесь особенно четко и гулко, и под этот звук хорошо думалось. Тоже мерно и четко. А часовые на каждом повороте, вытягиваясь в струнку и отдавая честь, помогали его самоутверждению. Именно здесь к нему приходили лучшие мысли и идеи. Именно здесь его судьба делала резкие повороты вслед за поворотами коридоров. Именно здесь случались неожиданные встречи. Например, вчера во время такой же прогулки товарищ Держимский посмотрел на него как-то странно. Штирлин мысленно стал вспоминать, что он может знать о недавней конспиративной встрече. Но оказалось, что Держимского интересовало, нет ли у него ненужной бумажки, потому что он шел в туалет. И Штирлин протянул ему заготовленный на всякий случай рапорт с компроматом на товарища Ворожилова. Он знал, что Держимский обязательно прочтет рапорт перед использованием. Знал, что он тотчас о рапорте забудет. Но информация прочно осядет в каком-нибудь уголке его загадочного сознания и со временем может сыграть свою роль…

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ: Держимский Феникс Махмудович. Председатель ВЧК. Партийная кличка “чугунный Феникс”. Член КПСС со дня очугунения. Характер коммунистический, чугунный. Хороший семьянин, содержит четыре семьи. Беспощаден к врагам Союза, и к друзьям тоже. Отличный спортсмен, чемпион Москвы по игре в салочки. В связях, порочащих его, замечен был, но слишком поздно…

Вот и сейчас было о чем подумать. С тех пор, как белорязанцы развернули широкое наступление на Москву, обстановка менялась по семнадцать раз за мгновение. А тут еще проблема с Кэт, которая при родах наверняка начнет орать с рязанским акцентом. А как он тогда просил Центр прислать презервативы! Отказали, штабные теоретики. Ответили, что таким изделием в большевистской Москве он может себя демаскировать, и предложили обходиться подручными средствами… Эх, самих бы вас так, с подручными средствами! (Штирлин еще не знал, что Центр все-таки послал ему презервативы. Но связной, попавший в засаду, вынужден был их проглотить. И оберегая душевное равновесие Штирлина, Центр не сообщил ему об этом…).

Он обдумывал бы этот вопрос и дальше, но навстречу попался генерал Пронин. Вид у него был встревоженный, и Штирлин подумал, не разжаловали ли его снова в майоры. Хотел деликатно уточнить, однако Пронин ухватил его за рукав, увлекая в свой кабинет:

– Я как раз вас разыскивал. Белому командованию откуда-то стало известно о секретной миссии Громыко и его сепаратных переговорах с эстонцами. Об этом знали только вы и я…

Возмущенный явным наговором, Штирлин собирался возразить, что не только. Что знала еще его радистка, знали радисты по ту сторону фронта, знали шифровальщики. Но потом в голову пришло более подходящее объяснение:

– Возможно, на белых работает сам Громыко. Или эстонцы.

– Да, об этом я не подумал, – оживился Пронин. – Надо приказать нашему резиденту в Таллинне срочно проверить всех эстонцев.

– И Громыко, – напомнил Штирлин.

– Да, вы правы. Как говорил мой учитель, товарищ Ягодица, подозревать надо всех, даже самого себя. И ведь действительно, оказался шпионом…

Штирлин кивнул. Он давно подозревал самого себя в двойной игре. Но не делился этой информацией ни с кем, поскольку другим доверял еще меньше.

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ: Пронин Пал Палыч. Бывший майор, а ныне генерал-майор разведуправления Красной Армии. Член КПСС с майорского звания. Характер коммунистический, местами твердый. Хороший семьянин, когда имеет семью. Беспощаден к врагам Союза, если в состоянии им что-то сделать Отличный спортсмен, чемпион Москвы по синхронному плаванию среди мужчин. В связях, порочащих его, замечен был, но успел спрятаться…

Пронин взглянул на часы и заторопился:

– Пойдем, скоро прием у Генсека. Надо подготовиться…

Штирлин забыл, что сегодня прием. Иначе вообще не пришел бы в бункер, а погулял в другом месте. Но теперь делать было нечего, и он зашагал вслед за Прониным. В приемном зале кучка приглашенных лиц обступила маршала Ворожилова, интересуясь линией фронта.

– Калуга – Серпухов – Кашира – Коломна, а далее на северо-восток, в шатурские болота.

– Шатуру сдали? – уточнил Штирлин.

– Трудно сказать. Там действует вражеский казачий корпус. Вошел в город, и больше о нем ничего не известно. Наши посты слышат только непонятное бульканье.

– Разведку посылали? – заинтересовался товарищ Дроцкий.

– Посылали эскадрон муденновцев. Они успешно проникли в расположение врага, но обратно приползли почти без сознания. Пришлось всех срочно отправлять в наркологический диспансер.

– А перебежчики? – встрял товарищ Бухарик. Ворожилов безнадежно махнул рукой:

– Выловили в речке одного казака. Но он никакой членораздельной информации дать не может. Только мычит, что “Митька, брат, помирает, ухи просит”.

Некоторое время горячо обсуждали, весь казачий корпус уже вымер, или только на восемьдесят семь процентов. На всякий случай для отчетных докладов условились считать, что под Шатурой вымерло два с половиной казачьих корпуса. Потом Смердлов завел разговор с Держимским:

– Тут ко мне обратились деятели искусств с просьбой освободить заложников.

– Никак нельзя! – возражал Держимский. – Вы же знаете, как у нас обычно освобождение заложников получается. И освободить – не освободят, и своих кучу перестреляют…

Зазвучали фанфары, и присутствующие торопливо принялись выстраиваться двумя шеренгами вдоль стен. Открылся бронированный занавес, и перед приглашенными предстал Генсек, восседающий на российском троне. Голову его венчала золотая кепка, украшенная пятиконечными рубинами, а в руках он держал сверкающие драгоценными камнями серп и молот, символизирующие рабоче-крестьянскую власть. Штирлин сразу обратил внимание на поразительное сходство Генсека с его портретами. И принялся размышлять о том, что вряд ли такое сходство можно объяснить чистой случайностью…

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ: Генсек. Генеральный секретарь ЦК КПСС. Потомственный член КПСС по праву рождения. Характер коммунистический, затвердевший. Хороший семьянин в братской семье советских народов. Беспощаден к врагам Союза, когда может вспомнить об их существовании. Отличный спортсмен, почетный чемпион Союза по всем видам спорта. В связях, порочащих его, замечен не был, потому что не понимает, что это такое.

Медленно сойдя с трона, Генсек обходил строй приближенных, всматриваясь в их лица. Штирлин знал, что это всегда опасно. Скажет, например, по рассеянности: “Здравствуйте, товарищ Ким Ир Сен!” – и придется не только учить корейский язык, но и делать пластическую операцию под Ким Ир Сена… Да хорошо еще, под Ким Ир Сена, а если под Индиру Ганди? Но на этот раз пронесло Генсек какое-то время смотрел на Штирлина – видимо, припоминая, зачем тут мог очутиться этот полковник, и молча кивнул. Не повезло товарищу Держимскому. Остановившись около него, Генсек спросил:

– А как у нас с бриллиантами для диктатуры пролетариата? – и последовал дальше. А побледневший Держимский начал лихорадочно рыться по карманам, отыскивая там какие-нибудь бриллианты. Прием заканчивался. К трону уже семенил цековский астролог, предсказывающий будущее по положению звезд на кремлевских башнях. Обернувшись, Генсек поманил к себе пальцем товарища Дроцкого, и под фанфары занавес за ними закрылся. Гадая о причинах вызова Дроцкого, остальные решили подождать в кабинете Ворожилова, где занялись разглядыванием фронтовых карт, отыскивая на них знакомые названия. Ворожилов с Держимским обсуждали, какими мерами бороться с новым угрожающим явлением – среди коммунистов появилась мода отстреливать себе член, чтобы не платить членские взносы. Из комнаты спецсвязи ворвался раскрасневшийся комиссар и, потрясая телеграфной лентой, выкрикнул новость:

– Победа! На Волоколамском шоссе памфиловцы уничтожили сорок вражеских танков!

После дружного “ура” зависла гнетущая тишина. Все присутствующие соображали, каким образом вражеские танки вдруг оказались на Волоколамском шоссе, и чьи же тогда танки истребили памфиловцы… В общем-то ответ был всем ясен, но никто не говорил этого вслух, цепляясь за слабую надежду, что танки непонятным образом были все-таки вражескими. Мертвую сцену прервало появление товарища Дроцкого. Он был очень озабочен и морщил лоб, заглядывая в свой блокнот:

– Сейчас товарищ Генсек рассказал мне анекдот. Теперь надо будет всем его законспектировать, довести до личного состава и углубленно изучить на политзанятиях…

Чтобы отвертеться от этих мероприятий, Штирлин поспешил незаметно выскользнуть из кабинета и направился к выходу из бункера.

* * *

ЮСТАС – АЛЕКСУ:

АЛЕКС – ДУРАК

ЮСТАС

АЛЕКС – ЮСТАСУ:

САМ ДУРАК

АЛЕКС

* * *

На Красной площади кипела работа. Здесь прокладывали рельсы, чтобы на ближайшем параде можно было пустить мимо трибун бронепоезда. На Кремлевском кладбище скульпторы увеличивали бюсты вождей с помощью силиконовых вставок. А возле Исторического музея сооружали к празднику большое чучело пузатого рязанца, которое можно будет возить по улицам, протыкая штыками. Рядом суетился главный дизайнер и кричал, что брюхо надо перетянуть на бок для наглядной косопузости.

От ГУМа завивался хвост очереди – там отоваривали карточки на “сникерсы” и “баунти”. Штирлин направился в сторону площади Свердлова. У Большого театра раздавалась сильная пальба, прерываясь бранью. Это чекисты выполняли приказ об уничтожении пятой колонны, но никак не могли сообразить, с какой стороны ее отсчитывать. Огни “Националя” зазывали публику на ночное шоу со стриптизом – здесь под музыку разоблачались происки империализма. А возле Малого театра толпился народ, спрашивая лишний билетик на премьеру. Штирлин вспомнил, что вся критика расхваливала эту постановку как смелую и оригинальную – исторический спектакль “Речь Брежнева на 24 съезде КПСС” в исполнении всего лишь одного актера. Он остановился у афишной тумбы. В кинотеатре “Октябрь” шел новый эротический фильм “Нет у революции конца”. Во дворце спорта “Динамо” – открытие чемпионата по классовой борьбе. В Доме Культуры ВЧК – конкурс молодых исполнителей приговора. Нет, он слишком устал в последние дни и пойдет прямо домой…

“Метрополь” ходил ходуном. Там коммунистическая номенклатура предавалась разврату и всяческим излишествам: пили водку полными стаканами, жрали килограммами любительскую колбасу и плясали под вокально-инструментальный ансамбль. У асфальтового котла грелась толпа беспризорников из какого-то ПТУ. В сторону Лубянки провезли на “воронке” Фанни Каплан – похоже, опять на кого-то из вождей произошло покушение и требовались виновники. А возле Детского Мира расположился лагерем продотряд, готовящийся к рейду по дачным поселкам, чтобы отбирать излишки яблок и смородины. На телеге у пулемета разбитной красноармеец, тыча куда-то пальцем, объяснял смутившейся, простоватой бабенке:

– А вот это называется губки…

Штирлин хотел и дальше пройтись пешком, но навстречу побежали испуганный обыватели. Скорее всего, чекисты устроили очередную облаву на распространителей “Вечерней Рязани”. Конечно, ему ничего не угрожало, но суматоха мешала сосредоточиться. И он поехал на метро.

Войдя в квартиру, тщательно запер двери и зашторил окна. Была пятница. В этот день по доброй рязанской традиции Штирлин всегда напивался. Позволял себе немного расслабиться и побыть самим собой. Но сначала надо было разделаться с текущими делами. Развернул газеты, вынутые из почтового ящика. Внимательно прочел в “Правде” передовицу товарища Дроцкого, клеймящую белорязанцев, продавшихся империалистам за списанную британскую говядину и американские окорочка. Статья заканчивалась призывами стереть с лица земли гнездо контрреволюции, раздавить белых гадов в их поганом логове и сбросить их в воды Трубежа…

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ: Дроцкий Хлев Завидович. Второе лицо партии и первая задница. Член КПСС со дня, когда научился говорить. Характер коммунистический, твердолобый. Хороший семьянин, пристроил всех своих родственников. Беспощаден к врагам Союза и к самому Союзу. Отличный спортсмен – любит писать передовицы для спортивных газет. В связях, порочащих его, замечен был, но нечаянно, и больше этого не повторится.

Штирлин заглянул на вторую страницу. Там сообщалось об успехах народного хозяйства, выпустившего продукции на 318 % больше, чем в 1612 году. А видные экономисты доказывали, что общий кризис капитализма продолжает углубляться, поэтому его и не видно. Дальше шли новости фронта и тыла. “…Подвиг Анки-пулеметчицы, которая закрыла грудью амбразуру, заслоняя при этом командира второй грудью… Историческая победа над узбекским басмачеством, одержанная таджикским басмачеством… В Намибии по приговору Верховного Суда съедена банда белых наемников – поделом досталось хищникам империализма!.. В доме № 15 по улице Пушкина зарегистрирован факт полтергейста. Кто-то стучит, а вот кто – непонятно… Московский мясокомбинат научился комбинировать мясо, почти похожее на настоящее…”. Объявление: “В целях борьбы с эпидемией гриппа все обнаруженные вирусы будут расстреливаться на месте”. На последней странице красовалась реклама, призывающая болельщиков ЦСКА записываться в Конармию.

Сделав нужные выписки и отложив газеты, Штирлин облегченно вздохнул и включил телевизор. Шла передача “Угадай мелодию” – участники должны были с пяти, с четырех, с трех и даже вообще без нот угадывать “Интернационал”. Из тайника он достал секретный декодер, развернул и присоединил антенну особой конструкции. Подкрутил ручки настройки, и на экране возникла до сладкой боли знакомая заставка рязанского “Теле-Эхо”. Он побыстрее смахнул набежавшую на глаза скупую мужскую слезу, взял карандаш и бумагу. Потому что некоторые слова и жесты ведущих предназначались именно ему. Штирлин не знал, но догадывался, что другие слова и другие жесты могли предназначаться и в другие адреса – другим, таким же, как он… Досмотрев передачи до конца, он расшифровал и сжег сообщение, тщательно спрятал декодер и разобрал антенну.

Потом Штирлин все-таки напился. И спрятавшись с головой под одеяло, шепотом читал стихи Есенина… У него ныла поясница. Это значило, что где-то там далеко, на Рязанщине, идут грибные дожди…

* * *

ЮСТАС – АЛЕКСУ:

97354 85347 45638 74536 34263

25485 92704 34915 16344 10412

01345 36789 34190 35168 03451

ЮСТАС

АЛЕКС – ЮСТАСУ:

ДА ВЫ ЧТО ТАМ, СОВСЕМ ОБАЛДЕЛИ?

АЛЕКС

Глава 3

ФРОНТОВАЯ СТРАДА

А-ля-хер, комм а-ля-хер /Каламбурчик-c/

В Коломне сразу чувствовалась близость фронта. На путях шипела броне-электричка с разбитыми стеклами, а из открытого окна станционного здания раздавался охрипший голос, пытающийся докричаться в телефонную трубку:

– Алло! Слышишь меня? Записывай: секретно… Что? Передаю по буквам – Сергей… Евгений… Константин… Роман…

В городе действовало осадное положение, то есть на осаду положили. На вокзале попахивало дихлофосом. Видимо, здесь недавно травили подполье. Я поинтересовался у железнодорожника, и он подтвердил мое предположение:

– Да, подрывали устои. Вон угол уже начал заваливаться.

Тем не менее, всюду царил образцовый порядок. Даже в туалете было чисто, а на стенах кабинок предусмотрительно висели свежие большевистские листовки. Я был в восторге от дальновидности местной контрразведки, предоставившей агитаторам возможность свободно таскать их сюда.

Поймав такси, мы с Митькой отправились на позиции, где бригада полковника Пышкина вела напряженные бои с красной сволочью. Выгрузились со своими вещами неподалеку от окраин, у деревушки Хорошево. Судя по громкости и интенсивности доносившейся сюда брани, поле брани было где-то рядом. И действительно, у дороги разворачивалась к бою батарея, и двое артиллеристов писали на снарядах: “Наша цель – коммунизм!” А по соседству, развалившись на травке, группа саперов играла в толовые шашки. Уточнив у них дорогу, мы зашагали по ходам сообщения. Командный пункт бригады располагался на самой передовой. Оставив Митьку на чемоданах в траншее, я нырнул под бревенчатый накат блиндажа. Бравый полковник Пышкин, которого я хорошо знал еще по Стамбулу, встал навстречу из-за стола и заключил меня в свои медвежьи объятия:

– Ко мне? Ну, мы с вами повоюем! Господа, прошу любить и жаловать, – представил он меня находившимся здесь офицерам. Молоденький поручик согнулся у стереотрубы, худощавый подполковник измерял что-то по карте и щелкал клавишами калькулятора, а штабс-капитан с паяльником возился у телевизора, от которого двое связистов тянули наружу антенну. Я поинтересовался обстановкой.

– Да который уж день красная сволочь покоя не дает. Лезет и лезет! – поморщился полковник и любезно предложил. – Не желаете ли по рюмочке? Настоящий “Кристалл”, еще довоенная…

Конечно, отказаться от такого соблазна я не мог, господа офицеры оторвались от своих занятий, и мы сдвинули бокалы за победу белогвардейского оружия. Ординарец, подававший закуску, спросил, не нужно ли покормить моего денщика.

– Ни в коем случае! – возразил я. – Пока мы тут общались, он оставался наедине с моими запасами, и если его сейчас еще и кормить, он просто лопнет. А парень хороший, жалко…

Тут поручик Филькин, вернувшийся к стереотрубе, доложил, что красная сволочь опять перешла в наступление. Полковник позвонил на батарею и попросил накрыть ее шрапнелью. После нескольких залпов красная сволочь смутилась и побежала назад.

– А переговоры не пробовали? – спросил я. Пышкин развел руками:

– Простите, я ж не Андрей Болконский, с дубами разговаривать не умею.

Я попросил уточнить, какой участок занимает наш корпус.

– Рязанский Добровольческий? Восемьдесят верст. От Каширы до Егорьевска. Мы на самом острие.

– А что на флангах?

– За левый я спокоен, там Дикая дивизия.

– Я о них читал в газетах. Что, и вправду дикари?

– Самые натуральные. Они на пляжах совсем одичали, в бой идут в одних плавках с консервными ножами в зубах. Враг от них разбегается в панике. А уж если в атаку женские роты несутся, все на своем пути сметают. Как на врагов набрасываются, только клочья летят от красных революционных шаровар. Грудью проволоку рвут, только бы до неприятельских солдат добраться…

– А на правом фланге?

– Вот на правом неладно. Там действовал казачий корпус. Но после взятия Шатуры будто испарился. Правофланговые посты только слышат иногда оттуда непонятное бульканье.

– А связных посылали?

– Посылали, – вздохнул полковник. – Их потом пришлось в лечебницу отправить. С белой горячкой.

– Раз с белой – значит, там наши.

– А ведь точно! – изумился полковник. – Как это я сразу не сообразил! Учитесь, господа, настоящей офицерской смекалке! Кстати, о вашем назначении – у меня есть вакансия командира второго ударного батальона.

Я согласился и, конечно, предложил это назначение отметить. И мы сдвинули бокалы за победу белогвардейского оружия. Поскольку я прибыл прямо из Рязани, меня попросили рассказать свежие столичные сплетни и новости. Я поведал, что у престолонаследницы недавно случился жидкий трон, а генерал Подмухин, имевший пять дочерей на выданье, наконец-то выдал их армейской контрразведке. Начал рассказывать о том, как милиция нравов раскрыла крупную банду фальшивоминетчиков, но тут позвонил наблюдатель и сообщил, что красная сволочь опять лезет из окопов. Чтобы она нам не мешала, полковник приказал пулеметами загнать ее обратно.

Возобновляя прерванный разговор, слово взял подполковник Вышкин:

– Господа, слыхали новый анекдотец? Встречаются как-то Ленин с Деникиным. Ленин шутит: “Антон Иванович, а чего это у вас вся спина белая?” А Деникин отвечает: “Сейчас я своих казаков с нагайками кликну, посмотрим, какого цвета станет твоя задница…”

– А вот еще, господа, – вспомнил полковник, – Идет по лесу тамбовский волк, а навстречу ему колобок катится. Тамбовский волк поглядел на него и головой качает: “Говорил же я тебе, Владимир Ильич, что за такие дела башку оторвать могут!”

– Господа, я тоже слыхал недавно, – не удержался поручик Фишкин, – Попали Ленин с Крупской в ад и сидят в котле. Она и говорит: “Володенька, что ж ты революцию не делаешь? И тут коммунизм бы построили!” А он вздыхает: “Не получится, Наденька. Тут уже полный коммунизм”.

Мне не удалось вспомнить ничего подходящего, и под предлогом сходить до ветру я отлучился к Митьке спросить у него какой-нибудь свежий каламбур. Митька в этот момент, натужившись от напряжения, решал труднейшую задачу – сожрать ему остатки наших запасов или обменять их у полковничьего денщика на трофейный одеколон. Но свои служебные обязанности он знал хорошо и тут же выдал:

– Кто такой “кастрат”? Это кубинский революционер.

Я вернулся к обществу и сообщил, что все турецкие евнухи – убежденные большевики. Вероятно, тонкость юмора дошла не до всех, но тоже посмеялись. И мы сдвинули бокалы за победу белогвардейского оружия. Наблюдатель доложил, что красная сволочь опять проявляет активность. Мне стало любопытно, и полковник провел меня к амбразуре, откуда хорошо просматривалось, как красная сволочь ползет по пригорку. Не удержавшись, я пальнул из нагана. Красная сволочь завопила: