Текст книги "Каин: Антигерой или герой нашего времени? (СИ)"

Автор книги: Валерий Замыслов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

Глава 19
На ярмарке

Макарьевская обитель находилась на левом (низменном) берегу Волги, вокруг которой ежегодно, после Петрова дня шумела одна из богатейших русских ярмарок, где уже с давних пор были поставлены богатыми купцами не только деревянные, но и каменные лавки и амбары

Благодаря выгодному расположению, на средине волжского пути, ярмарка развивалась все более и более. В 1641 году царь Михаил Федорович дал монастырю право сбирать с торговцев за один день торговли (25 июля – в день святого Макария) таможенную пошлину.

В 1648 году государь Алексей Михайлович разрешил торговать беспошлинно пять дней, а затем велел платить особый налог.

В 1666 году на ярмарку приезжали уже купцы не только из всей России, но и из-за границы, и она продолжалась две недели.

В конце XVII века привоз товаров достигал 80 тысяч. В первой половине XVIII века – до пятисот тысяч рублей, а к концу его уже 30 млн. рублей. В это время в Макарьеве было 1400 казенных ярмарочных помещений; кроме того, купечеством было построено 1800 лавок,[74]74
  В 1816 г. произошел пожар, который уничтожил Гостиный двор, со всеми временными принадлежавшими к нему балаганами. Убыток был свыше 2 млн. руб. Этот пожар выдвинул вопрос о перенесении ярмарки, так как у Макарьевской обители места было для ярмарки уже недостаточно, и, кроме того, течением р. Волги ежегодно отмывало макарьевский берег. 15 февраля 1817 г. ярмарка была перенесена на низменное место против Нижнего Новгорода.


[Закрыть]не считая многочисленных балаганов.

До Нижнего Новгорода ватага Каина благополучно доехала на тарантасе, затем с ним пришлось распрощаться.

– Все, братцы, отошла лафа. На ярмарке я не могу более сказываться богатым московским купцом, ибо подлинные московские купцы меня вмиг изобличат. Назовусь незначительным торговым человеком Иваном Осиповым, кой возмечтал выбиться в купцы. Приехал присмотреться к ярмарке, кое-что закупить, поучиться торговле у больших купцов, послушать их совета. Свою богатую сряду я тоже меняю.

– А мы? – спросил Зуб.

– Вы – мои помощники, торговые сидельцы. На ярмарке вести себя тихо и учтиво, ибо там бдит сыскная команда драгун. Без моего приказа ничего не делать, но осторожно высматривать то, что плохо лежит.

К ярмарке присматривались два дня.

Как-то неподалеку от питейного погреба столкнулись с веселым широколобым купчиком в сивой растопыренной бороде, который, раскинув крепкие мосластые руки, с улыбкой до ушей полез обниматься с Камчаткой.

– Никак, из Первопрестольной, братцы. По говору познал. Сердцу – утешенье, а то налезли всякие образины, душу отвести не с кем. Я ж люблю с земляками турусы[75]75
  Турусы – болтовня, разговоры; небылицы, вздор.


[Закрыть] развести. Зайдем да хватим по чарочке.

Камчатка глянул на Ивана; тот, слегка помедлив, кивнул.

– Грешно отказать земляку. Зайдем!

– Другой разговор, – переключился на Каина московский купец. – Грешно! Правда, попы бранятся. Пьяницы-де, царства небесного не увидят. Но куда денешься? Рада бы душа посту да тело бунтует, хе-хе.

– Твоя правда, земляк. Опричь хлеба святого, да вина проклятого всякое брашно приедчиво.

– Ох, гоже сказал, родимый. Дюже люблю красное словцо.

За чарочкой купец назвался Евлампием Алексеевичем Кулешовым, приехал на ярмарку закупить сибирскую пушнину да чаю от азиатов.

– А вы, мои разлюбезные, по какой торговой части?

– Допрежь хотим приглядеться. Мы купцы средней руки, до больших торговых сделок еще не доросли, но без товаришка, Евлампий Лексеич, не уедем.

– Уж тут сам Бог велел. С пустыми руками с ярмарки не возвращаются. Берите то, что на Москве идет нарасхват, но не продешевите. Тут нард ушлый, из печеного яйца живого цыпленка высадит.

– Понимаем. Держать ухо надо востро, капиталы-то наши не шибко велики. Тут бы нам наставника доброго, Евлампий Лексеич.

– Истинно! – воскликнул купец, подняв палец над головой. – В торговом деле без разумного наставника пропадешь… Тебя как кличут?

– Иваном Осиповым.

– Так вот, Иван Осипов, коль не погнушаетесь, заходи со своими торговыми людьми ко мне за советом. Я вас надуть не позволю. Тертый калач, на хвост не наступишь.

– Благодарствуйте, Евлампий Лексеич. Распрекрасный вы человек. Где разыскать прикажите, коль нужда доведется.

Изрядно опьяневший купец, заплетающим языком охотно выдавил:

– Полюбились… Ох, полюбились, родимые… В Гостином дворе… Завсегда рад помочь добрым людям.

– Мы тебя до Гостиного двора проводим, подальше от греха.

– Пойдем, любезные… Угощу вас бутылочкой мальвазии[76]76
  Мальвазия– известное ликерное вино, выделываемое на острове Мадейре, в Италии (в окрестностях Палермо, на острове Липари), в Греции, в Турции, во Франции и в Австрии.


[Закрыть]… Гульнем!

Но заморского вина отведать не пришлось: купец настолько назюзюкался, что уже языком не мог пошевелить.

Вышли из Гостиного двора под недовольный вопрос Зуба:

– На кой ляд, Иван, свое имя открыл?

– Нутром чую, крепко сгодится нам еще этот купец…

На другой день, вновь походив по ярмарке, Каин сказал:

– Привлек меня один армянский амбар, что стоит на песчаном месте. Товар купцы привезли богатый, и денег у них полным-полно. Две кисы[77]77
  Киса – кожаный или суконный мешок, затягиваемый шнуром.


[Закрыть] и три увесистых куля. Завтра рано поутру незаметно подойдем к амбару и проследим за армянами.

Рано утром в амбаре оказалось всего двое армян. Из раскрытых ворот было хорошо видно, как торговцы перекладывали свои товары ближе к дверям. Вскоре один из армян направился на рынок для покупки мяса.

– Кувай, следуй за ним. Как увидишь драгун, крикнешь, что сего купца надо взять под караул, так как он обворовал одну из лавок. Если купца схватят, затеряйся в толпе, а ты, Легат, проследи – и коль купец окажется на гауптвахте, немешкотно доложи мне. Ступайте, братцы.

Вскоре Легат вернулся.

– Все в ажуре, ваша милость.

Ватаге было запрещено называть Ивана Каином.

– Вы здесь не толпитесь, чтобы в глаза не бросаться. Приду к вам с добычей ночью, я ж один управлюсь.

Иван подошел к дверям амбара, поздоровался с купцом в цветастом халате и, сотворив озабоченное лицо, добавил:

– Твоего товарища драгуны из сыскной команды взяли под караул и увели на гауптвахту.

Купец охнул, засуетился, затем закрыл дверь на увесистый замок и побежал к караульному дому.

Иван сбил замок, вошел в амбар и, засовав мешки с деньгами и кисы в узел, отнес добро саженей на двадцать от амбара и, зорко оглядевшись по сторонам, зарыл его в песок.

Но дело выполнено лишь наполовину, надо было привести в исполнение дальнейший план.

И тогда Иван направился на Волгу к пристани, где располагались крестьяне со своими немудрящими товарами. Купив у них несколько лубьев, кожаных мошонок, в коих крестьяне носили деньги, а также десяток тесемок и всевозможных дешевых ленточек, он вновь вернулся к зарытым в песок ценностям и сотворил из лубьев что-то подобие торгового шалаша, в котором и развесил для продажи свои покупки.

Кое-что удалось даже сбыть, но Иван ждал наступления ночи, в которую и должен завершиться его план.

Притащить на спине нелегкую поклажу через весь рынок к своей ватаге было не так просто, так как по опустевшей ярмарке сновали конные драгуны из сыскной команды в надежде изловить любителей ночных хищений.

У наиболее богатых лавок и амбаров держали караул торговые сидельцы купцов, для которых любой пробегавший мимо человек с вместительным узлом вызывал подозрение и вместе с тем подавался сигнал для сыскной команды.

Но наш главный герой на то и был тем знаменитым Ванькой Каином (чьими подвигами чуть позднее восхищалась вся Россия), чтобы совершенно незаметно прокрасться к своим наименее смекалистым товарищам, поджидавшим его в ночлежном бараке. Притулившись к дощатой стене, он утер пот со лба и огладил рукой набитый деньгами узел.

Внезапно мелькнула заманчивая мысль. «Денег тут, если на одного, жить, не прожить. Сигануть на пристань (она рядом; рано утром от нее отойдет суденышко), вначале затеряться в заволжских лесах, а затем где-нибудь осесть в добром месте – и царствуй лежа на боку. Никаких тебе забот. Ласковая жена, детишки, слуги, наилучшие пития и яства. Вот где настоящая малина! Такая жизнь только во сне может пригрезиться. А что? Все в твоих руках Иван Осипов. Меняй беспокойную жизнь на отрадную. Двигай на пристань, пока из барака братва не вылезла. Двигай!»

А затем вдруг перед глазами Ивана предстал худенький, голодный, синеглазый мальчонка Ванятка, который был бы рад черствой горбушке хлеба. Какими бы глазами он посмотрел на богача Ивана Осипова, кой барствует и свысока посматривает на нищий люд? Завидущими или осуждающими глазами?.. Едва ли завидущими, коль на Руси свирепствует голод и чудовищное бесправие, исходящие от богачей. Ненавистными были бы голодные глаза Ванятки. Эко ты, Иван, размечтался: жить вровень с господами, которые мучают обездоленный люд. И как такая дурная мысль могла тебе в голову втемяшиться! Ты уже установил свою житейскую стезю – воровать и грабить толстосумов – и не бывать у тебя другого пути. Не бывать, Каин!

Иван поднялся, вскинул на плечо узел и вошел в барак, где его встретила восторженная ватага. Богатую добычу отметили хорошей попойкой, но Иван пил в меру, ибо пьяная голова разумными мыслями не располагает.

Не увлекался водкой и Камчатка. Когда бражники, наконец, улеглись спать, он подсел на топчан к Ивану и положил свою тяжелую ладонь на плечо Каина.

– Я в тебе не ошибся, Иван. Ты и впрямь исключительный гопник. Коль не возражаешь, буду тебе верным другом. Всегда и всюду. Клянусь!

– Бесконечно рад твоим словам, Петр. Всем сердцем принимаю твою дружбу. Вот моя рука.

Впервые Иван назвал Камчатку собственным именем.

* * *

Дня через два Камчатка, побывав в Колокольном ряду, что у Гостиного двора, сообщил Ивану, который находился неподалеку:

– Пятеро купцов пересчитывали серебряные деньги, затем сложили в кули и накрыли их в лавке рогожей.

– Что дальше, Петр?

– Травят баланду с соседними купцами, лавка же открыта.

– Ну что ж…Ты побудь здесь, а я сыграю в кошки-мышки.

– Рисково, Иван.

– Бог не выдаст, свинья не съест.

Иногда дерзость Каина преобладала над его рассудком.

Купцы, находясь у соседней лавки, о чем-то увлеченно разговаривали, не обращая внимания на прохожих.

Иван вскочил в пустую лавку, откинул рогожу и, схватив самый увесистый куль, спокойно вышел из лавки и, как ни в чем не бывало, прошел мимо заболтавшихся купцов. Мельком заглянул в куль и разочарованно хмыкнул: вместо денег – три иконы в серебряных окладах. Не подфартило, а тут, как на грех, баба истошно закричала, коя неподалеку от лавки торговала калачами и пряниками:

– Держи вора! Он куль из лавки упер!

Каин ринулся, было, к центру рынка, где было легче скрыться от преследователей, но сегодня ему явно не везло: один из торговых людей кинул под ноги Ивана свернутый бухарский ковер и тот распластался на земле, и тотчас оказался настигнутым обворованными купцами и их собеседниками. Норовил вырваться, но десяток людей не одолеешь.

Купцы, связав Каина кушаками, привели его на Гостиный двор, «во-первых, взяли у него данный ему из Тайной канцелярии абшит, а потом, наложив на шею его железную цепь с превеликим трудом и раздев донага, стали сечь железною проволокою».

Жестокие Иван претерпел побои, а затем, вспомнив заветные слова, воскликнул:

– Слово и дело государево!

Купцы тотчас прекратили казнь, и, не снимая с вора цепи, облачили его в одежду и отвели в канцелярию сыскной команды Редькина[78]78
  Полковник Редькин в тогдашнее время определен был с большой командой главным сыщиком для искоренения воров и разбойников, которому дана была полная власть не только воров разыскивать, но по законам казнить и вешать.


[Закрыть], в которой в ту минуту находился один подьячий, приказавший посадить вора в тюрьму.

Все тело Ивана горело огнем, казалось не пошевелить ни рукой, ни ногой, но он был терпелив к любым истязаниям, и никогда не показывал виду, что у него что-то болит.

Всю ночь он раздумывал о том, как выкрутиться из сегодняшнего положения, измыслил несколько версий, а утром к колодникам заявился монах с милостыней, коя состояла из калачей, положенных в лубяной короб. Подавая Ивану сразу две милостыни, монах тихо ирек:

– Трека калач ела страмык сверлюк страктирила.

Каин, конечно же, смекнул: в калачах ключи от замка и серебряные деньги. Молодец, Камчатка! Денег оказалось на добрый штоф водки.

Иван окликнул стоящего на карауле драгуна:

– Слышь, служивый, подойди на минутку.

– Чего тебе? – позевывая, лениво спросил караульный.

– На добрые калачи чрево доброго винца требует. Не откажи в милости, принеси штоф.

– Не много ли?

– Мне – лишь чарочкой нутро сполоснуть. Башка трещит с вчерашнего. Да и сам дерябни.

– Леший с тобой.

Драгун, закрыв дверь, ушел за вином, а Иван осмотрел три ключа, с запасом присланные Камчаткой. Один, кажется, подойдет.

Вскоре вернулся караульный и протянул Ивану штоф и оловянную кружку, в которой колодникам подавали воду.

– Опохмелься, коль башка трещит.

Иван выпил полкружки и передал штоф драгуну, который тоже «дерябнул».

– А, может, и нам поднесешь, служивый, – подал голос один из колодников.

– Редькин вам поднесет, – насмешливо отозвался драгун.

– Он так поднесет, что кровушкой захлебнешься. Сволочной мужик.

О полковнике Редькине, присланным из Нижнего Новгорода, шла дурная слава. Был он настолько жесток, что за крупное воровство вешал преступников на виселицах или расстреливал из мушкетов. Его прозвали грозой лиходеев. За малые хищения Редькин подвергал воров безжалостной порке и томил в каталажке по нескольку месяцев, посадив колодников на ничтожный паек, с которого некоторые заключенные протягивали ноги.

Спустя некоторое время Иван запросился в нужник. Драгун благодушно кивнул: в его кармане остался семишник, да и полштофа водки веселили душу.

В сортире один из ключей к замку подошел. Иван стянул с шеи цепь, а затем поднял в нужнике доску, ужом просунулся в выгребное окно и бежал.

Драгун, так и не дождавшись выхода Каина, зашел в сортир и обомлел: заключенный исчез. Перепугавшись за свое разгильдяйство и непременное наказание от Редькина, караульный поднял на поиск заключенного всю сыскную команду.

А Иван был уже в поле, в коем увидел татарскую кибитку и табун лошадей. Диво дивное, надо было взметнуть на одну из лошадей и мчать к дремучему лесу, но Каин даже в этом случае оставался верен себе. Он заглянул в кибитку и увидел спящего князька в шелковой чалме и аксамитном халате, у коего в головах находился подголовок, в котором обычно хранились деньги. Как тут обойтись без воровства и озорства?!

Каин крайне осторожно привязал ногу князька к лошади, затем стеганул ее плеткой, лежавшей вблизи спящего татарина, и лошадь, сорвавшись с места, помчала хозяина в поле.

Князек заверещал, а Иван, рассмеявшись, взял увесистый подголовок и с небывалыми предосторожностями… вернулся к своей ватаге.

И вновь братва была поражена необычайной удалью своего вожака. Иван же тепло обнял своего спасителя.

– Век не забуду, Петр.

– Чего уж там. Свои люди, – поскромничал Камчатка.

Раздав братве деньги, Иван принял новое решение:

– Оставаться здесь больше нельзя. Сейчас же уходим к Москве. Нас там уже не ищут.

Никто не возражал, ибо вожак пользовался теперь полным доверием. Но только вышли из своего пристанища, как увидела два десятка конных драгун, едущих к бараку.

Братву ждала плачевная участь.

Ивану ничего не оставалось, как крикнуть:

– Врассыпную, братцы!

Ивану удалось выскочить на рынок, где конным пришлось замедлить погоню, и где Каин ринулся в торговую баню, в надежде укрыться от преследователей.

В бане было немало моющихся людей. Иван разделся до исподнего и выглянул в оконце. Вот черт! Сыскные люди, спешившись с лошадей, шли к дверям бани. Надо было что-то незамедлительно придумать. Но что? Время на раздумья не было. А может…

Иван свернул свою одежду, сунул ее под полок, облил себя из деревянной шайки горячей водой и выскочил из бани. Нагишом, в одном исподнем пошел с веником мимо драгун и воскликнул:

– Эк, нажарили баню, дьяволы. Дышать не чем.

Сыскные, не обращая внимания на запарившегося мужика, вошли в баню, а Иван прибежал на гауптвахту, где находился караульный офицер.

– Ты чего ко мне с веником лезешь? – ворчливо закричал офицер.

– Прошу прощения, ваше благородие, – отбросив веник, извинился Каин и сотворил на лице удрученно-горестный вид.

– Умоляю, сжалься, ваше благородие! Пока был в парилке, одежду мою украли, а вместе с ней паспорт и деньги. Помоги найти воров, ваше благородие. Христом Богом прошу!

– Безобразие! Нынче мазуриков развелось, как тараканов. Даже в бане воруют!

Офицер вызвал двух сыскных и велел им накинуть на «бедолагу» солдатский плащ и отвести в канцелярию сыскной команды.

Вот здесь уже Иван встревожился не на шутку. Если в канцелярии окажется все тот же подьячий, то наказания ему уже не избыть. Но, на его счастье, в канцелярии того подьячего не оказалось (находился другой), а в кресле за столом восседал сам полковник Редькин, одно имя которого вызывало у каждого мошенника мороз по коже, но только не у Каина. Сейчас он должен сыграть совершенно новую роль.

Редькин не успел и рта раскрыть, как Иван пошел в нападение:

– Что же это твориться, господин полковник? Уважаемому московскому купцу невозможно уже и в бане помыться. Пока я хлестал себя веником в парилке, меня наглым образом обокрали. Унесли мое купеческое платье, паспорт, выданный московским магистратом, и немалую сумму денег. Обо всем этом безобразии я объявил на гауптвахте господину офицеру, тот был не в меру возмущен, вошел в мое положение и прислал меня к вашему высокоблагородию, человеку, которого высоко чтит все московское купечество, как верного слугу ее императорского величества.

Вечно сумрачные, холодные глаза полковника заметно оттаяли.

– Так вы изволили сказать, что являетесь московским купцом? Ваше имя?

– Иван Осипов, господин полковник.

– Поверю на слово. Сами понимаете, господин Осипов, в нашем деле нужен порядок, а посему я прикажу подьячему произвести письменный допрос вашего дела… Изволь, Мефодий Петрович.

Полковник вышел из комнаты, а подьячий, придвинув к себе бумагу и чернильницу, и сняв из-за уха гусиное перо, изрек:

– Начнем допрос, благословясь.

– Непременно-с, сударь. Наслышаны-с о вашем усердии в делах государевых. Рвение ваше не останется без внимания. Непременно-с получите дорогой кафтан с камзолом.

Мефодий ничего не сказал, но по его благорасположенному лицу Иван понял, что допрос будет проведен в нужном ему направлении.

Так и получилось. Исправный крючкотворец, услышав посул Каина «истощил всю силу ябеднического своего разумишка на изъяснение в допросе Каинова оправдания».

Но произошло непредвиденное. Мефодий завершил, было, уже допрос, как в канцелярию вошел драгун, который проворонил колодника Ивана в каталажке. Иван, конечно же, не на шутку встревожился. Это – конец. Теперь ему не увильнуть, никакие самые хитроумные слова уже не помогут. Завершились его подвиги.

– Чего тебе, Захарьев?

– Хочу доложить его высокоблагородию, что преступника, который бежал через нужник из тюрьмы, пока обнаружить не удалось.

– Худо твое дело, Захарьев… Ты вот что, милейший, – Мефодий обмакнул перо в оловянную чернильницу и строго добавил.

– Господин полковник пока весьма занят. Продолжай ловить вора.

– Слушаюсь, Мефодий Петрович.

Драгун, так и не посмотрев Каина, вышел из канцелярии, а с души Ивана, будто каменная глыба свалилась. Затем ему подумалось:

«Подьячий предумышленно драгуна выпроводил. Злой Редькин, выслушав бы доклад Захарьева, учинил ему разнос и едва ли бы стал подвергать разбору допросные листы подьячего, отклонив сие дело на неопределенный срок. Ай да Мефодий!».

– За неотложность золотые рублевики к кафтану с подходом, – шепнул Иван.

Крючкотворец и виду не подал, что слышал слова Ивана, но, завершив допрос, пошел с бумагами (как это требовало предписание) в кабинет к Редькину. Вновь настали для Каина напряженные минуты. Как еще все обернется?

Подьячий вернулся с добродушным лицом.

– Осталась совершенная малость, господин Осипов. Мне приказано идти на ярмарку и сыскать там московских купцов, кои удостоверили бы вашу личность.

– Да сколько угодно, милостивый государь. Хоть на Гостиный двор.

– Можно и на Гостиный, господин Осипов.

На счастье Ивана купец Евлампий Кулешев оказался на месте. Пил горькую с каким-то сибирским промысловиком. Увидев Ивана с подьячим, оживился:

– Прошу к столу, господа честные!.. Но почему в солдатском плаще мой любезный друг?

– Мы по важному делу, – значимо произнес подьячий.

– Понимаем, Мефодий Петрович. Дел у Сыскной канцелярии видимо-невидимо, но добрая чарочка никогда не повредит.

Подьячих знала вся ярмарка и в основном с худой стороны, ибо те не столько занимались розыском лихих людей, сколько заботились о своем кошельке.

– Сего человека знаешь? – кивнул на Ивана подьячий.

– Да как не знать, Мефодий Петрович? – округлил крупные табачные глаза Кулешов? – Московский купец Иван Осипов. Друг мой любезный. Да его многие московские торговые люди знают. Где они в сию пору?

– Кто – торгует, а кое-кто может совсем недалече, в питейный погреб заглянул… Коль хочешь полностью удостовериться, Мефодий Петрович, дозволь мне моих московских друзей отыскать, да и кое-что принести, коль я остался гол, как сокол. Я – недолго.

– Дозволяю, – милостиво согласился подьячий. – А мы тут с твоим другом пока потолкуем.

Не прошло и получаса, как вся братва оказалась в комнате Кулешова. Теперь уже Иван предстал в купеческом облачении, да и вся ватага была в сюртуках и жилетах.

– Как же так, Мефодий Петрович, нашему доброму знакомцу, купцу московскому, проверку устраивать? Без вины виноватому? Негоже-с, – покачивая головой, высказал Кувай.

– Прошу прощения, господа. И на старуху бывает проруха.

– Ну, а я что Мефодию Петровичу сказывал? Ивана Осипова, почитай, половина московского купечества знает. К столу, все к столу!

– Мефодий Петрович, надеюсь, торопиться не станет, – подмигнул подьячему Иван, положив свернутый плащ на лавку.

Мефодия и уговаривать не надо. Чарочка, и впрямь не помешает, но главное ждало подьячего впереди.

Надежды оправдали его ожидания. Получил он от Ивана не только кафтан с камзолом, но и десять рублевиков. Мефодий за сию сумму не только совесть, но и со всеми бы потрохами свою душу охотно мог продать.

– Это по-нашему! – воскликнул Евлампий. – Купцы добро помнят. Ты уж постарайся, Мефодий Петрович, выдать моему другу новый паспорт без волокиты.

– Приложу все усилия, господа.

Мефодий расстарался. Вновь придя с Иваном в канцелярию, он написал обстоятельный письменный рапорт полковнику Редькину, а на словах «уверял по чистой подьяческой совести [79]79
  «По мнению честных людей, у полудюжины самых лучших подьячих не более пяти золотников имеется хорошей совести». (М. Комаров)


[Закрыть], что Каин действительно московский купец, многие купцы его знают и ручаются, что он человек честный».

Выслушав подьячего, Редькин приказал освободить Ивана Осипова и выдать ему, вместо украденного в бане, паспорт.

Каин поблагодарил Редькина с небывалой сердечностью и заявил, что отпишет о прилежании господина полковника самому московскому генерал-губернатору, и что теперь он намерен ехать с товарами в разные города.

«По прилежному старанию криводушного подьячего Ивану был выдан пачпорт на два года за канцелярскою печатью и за рукою самого полковника».

Получив паспорт и закупив два тарантаса, ватага Каина поехала к Нижнему Новгороду, но пойти на дело там не довелось.

В первый же день, остановившись на горе Соколке, Иван приказал своей братве оставаться на месте, а сам решил глянуть на торговые ряды, и только подошел к торгу, как сразу же наткнулся на солдат сыскной команды, которые тотчас окружили его и беспардонно заявили, что он беглый человек, а посему будет отведен в караульное помещение.

– Очумели, служивые. У меня паспорт, выданный самим полковником Редькиным. Надеюсь, слышали такого?

– У Макария – Редькин, а у нас Тыквин. Разберемся. А ну двигай!

Шагая по зеленой, утопающей в садах улице, Иван заприметил подле одного забора кадку с водой. Больше не раздумывая, он выскользнул от солдат, вскочил на край кадки и ловко перебросился через забор. Пока ошарашенные сыскные люди перебирались в сад, Иван был уже на соседней улице, а вскоре и на горе Соколке, где безмятежно отдыхали в тарантасах его товарищи.

– Быстро сматываемся, братцы! Здесь сыскные всюду рыскают. Попытаем счастья в Ярославле.

– А найдем? – спросил Кувай.

– На ярмарке мне удалось поговорить с ярославскими купцами. Многое поведали. Там такое твориться, что волосы дыбом. Самое место ватаге разгуляться.