Текст книги "Каин: Антигерой или герой нашего времени? (СИ)"

Автор книги: Валерий Замыслов

Глава 13
Родная матушка

Иван редко бывал в своих хоромах. Во-первых, закрутился по своим делам, а во-вторых, домой его не тянуло. Авелинка оставалась холодной, на ласки была скупа, а посему так и не затяжелела, чем весьма огорчила Ивана. Вот тебе и веселый, шумный терем с кучей детворы!

Норовил приструнить супругу, чтобы в постели вела себя как сладострастница, но Авелинка, поджав губы, сухо ответила:

– Ты меня через Пыточную к себе привел. Чего ты хочешь? Не мил ты сердцу моему, с первого дня не мил. Ты же Каин! Не зря ж к тебе такая кличка на всю жизнь прилипла. Кто ж захочет детей от Каина?

Иван, с трудом сдерживая себя, сжимал кулаки, ему хотелось ударить непокорную супругу, но он не сделал этого, потому что в жизни не поднимал руки на женщину, тем более, не взирая на обидные слова жены, в какой-то мере он понимал правоту слов Авелинки.

Да он и впрямь – Каин, коль забросил своих родителей, которых не видел уже много лет, хотя они и находились совсем недалече от Москвы.

Непростительно, Иван! Ты совсем забыл отца и мать, и нет тебе за то никакого прощения. Не пора ли их вызволить из лесной глухомани? Сколько же можно им горбатиться на купца Петра Филатьева, на этого пройдошливого человека, коему удалось вывернуться после убийства гарнизонного солдата. Деньгами откупился, собака!

Всё, сегодня же он встретится с купцом и разом покончит дело.

Такая мысль пришла в голову Ивана в то утро, когда он, проводив старообрядцев, вернулся в Зарядье. Отдохнув пару часов, он вновь уселся на коня и поехал к Сыскному приказу, чтобы забрать караул и вновь начать «перетряхивать всю Москву».

– На Мясницкую, братцы.

Солдаты по привычке не спрашивали – куда, зачем и почему – ибо знали, что Каину видней, где искать раскольников.

Привратник, увидев Каина с караулом, незамедлительно открыл ворота, подумав: «Никак хозяин что-то набедокурил».

– Ипатыч жив, борода?

– Ипатыч?.. Уж полгода как преставился, царство ему небесное.

– Жаль, весьма жаль.

«Вот и к Ипатычу не нашел время заехать. Каин ты Каин».

Сказал караулу:

– Потолкуйте с дворовыми. Не привечал ли купец раскольников.

Филатьев встретил своего бывшего дворового с напряженным лицом, хотя и выдавил приветливую улыбку.

«Черт его принес. Неужели что пронюхал? На дворе караул оставил. Дурной знак!».

– Присаживайся в кресло, Иван Осипович. Какая нужда привела?

– Прошелся по твоим лавкам. Приказчики и сидельцы не в меру шельмуют. А недавно слух прошел, что ты, господин Филатьев, казенный лес воруешь и в неустановленных местах красную рыбу ловишь. Не пора ли тебе в Сыскном приказе дознание учинить?

Иван сказал наугад, но, увидев, как изменилось лицо Филатьева, уверился: рыльце в пуху.

– Помилуй, Иван Осипович! Навет! Уважающий себя купец никогда не позволит никакого воровства.

– Это ты-то уважаемый, Филатьев! По самые уши в шельмовстве погряз. Да тебя только за убийство солдата Григория Порфирьева надо в Пыточную доставить.

Иван говорил резко и грубо, чем еще больше нагонял страху на купца.

– Моя вина не сыскана. Холопишки оказались виноваты.

– Хватит лгать, Филатьев! Мне доподлинно известно, какую ты мзду отвалил бывшему начальнику Сыскного приказа. На сей раз не увильнешь. Дыба истину покажет. Не забывай, что я очевидец тех событий. Ныне твое слово против моего, и гроша не стоит. За все ответишь, Филатьев.

Руки купца задрожали, он постарался сцепить ладони, но это не помогло.

Сам по себе купец был ушлый: он и мертвый из петли вывернется, но на сей раз Петр Филатьев понял, что от Каина ему не уйти, ибо тот, почитай, стал, чуть ли не хозяином приказа, а князь Кропоткин во всем ему потакает. Может, все-таки мзду сунуть, да такую, что у Каина глаза загорятся.

– Ты вот что, Иван Осипович… Мы все же свои люди, сколь годов у меня жил. Да и земляки, в одной деревеньке когда-то на реке Саре жили. Ну, подзатыльника порой давал, так это дело обыкновенное, уму-разуму юноту учил. Всяк хозяин так делает… Ныне же можно, ить, и миром поладить. Слышал я, что караул твой в скудной пристройке живет. Добрую избу бы им поставить, да и сам Сыскной подновить. Хочу порадеть за дело государево. Прими на благое дело две тысячи рублей.

– А чего так мало? – усмехнулся Иван. – От дыбы уйти – и всего капитала не пожалеешь. После пыток ты превратишься в груду костей. Так что крепко помозгуй, Филатьев.

– Четыре, Иван Осипович!

– Тьфу! Как был ты скрягой, так скрягой и сдохнешь.

– Пять! Больше нету, Иван Осипович.

– Ну, буде! И ржавой полушки от тебя мерзкого паука не возьму.

– За что ж такая немилость? Не пойму.

– И никогда не поймешь, ибо ты, Филатьев, из породы тех людей, чей жадный глаз только сырой землей насытиться… И все же мелочишку у тебя попрошу.

– Все что угодно, Иван Осипович.

– Вольную грамоту отцу и матери дай. Хватит им на тебя спину гнуть. И за все годы их жизни, начиная с деревни Ивановки, вернешь оброчные деньги, да еще щедро наградишь, чтобы родители мои ни в чем не нуждались. В карете привезешь их в мои хоромы, что в Дорогомиловской слободе.

– Все немешкотно исполню, Иван Осипович. Тотчас сяду за бумаги.

– Давно приказчик у родителей не был?

– С осени, как медок привез.

– Вот сей приказчик сегодня же за родителями и съездит… Раскольников не держишь? А то некоторые купцы за кусок хлеба к себе привечают, и на самые тяжелые работы ставят.

– Упаси Бог, Иван Осипович! Вот те крест!

Иван резко поднялся из кресла и пошел прочь из купеческих покоев.

На дворе спросил:

– Как дела, братцы? Всех опросили?

– Кажись, раскольников здесь не было, Иван Осипович.

– Значит, ложный слух. Поехали на Фроловку, глянем одно укромное гнездышко.

Но куда бы ни ездил Иван, как бы ни проверял «малины» и вертепы, нигде старообрядцев не обнаружил.

Воры диву давались: Каин за последнее время не забрал ни единого жулика. За раскольниками гоняется, зато братва оживилась, все больше и больше наводняя Москву.

На другой день Иван решил заехать в хоромы, чтобы встретиться с родителями, но встретился лишь с одной матерью, которая навзрыд заплакала и, прижимаясь к сыну, скорбно молвила:

– Отца-то намедни медведь задрал. В лесу схоронила.

Ивана окаменел, а на сердце навалилась тяжелая глыба. Ему стало так горько и тоскливо, что он обессилено опустился на лавку.

– Как это случилось, матушка?

– Пошел проверять дупло и наткнулся на голодную медведицу. Сколь лет такого не случалось, а тут…

Иван не находил слов, чтобы успокоить мать. Смотрел на нее, и сердце его еще больше сжималось. Постарела, осунулась и даже как-то убавилась в росте, превратившись в старушку.

«Эх, Каин ты Каин. Живешь ты, как перекати-поле, и теряешь самых близких тебе людей. А ведь давно мог вытащить в Москву отца. Забыл в суете сует, увлеченный своими далекими от родителей мечтами. Да что же ты за человек? Змей Горыныч, от которого никогда не жди добра».

Пожалуй, впервые Иван признался себе, что он далеко зашел со своими никому не нужными планами, и от этой мысли он растерялся, чего с ним никогда не было.

– Прости меня, непутевого, матушка.

– Да что ты, что ты, сынок. Приказчик сказал: в большие люди выбился. Вон ты, какой ладный. Вся Москва, чу, тебя уважает. А отец все равно бы долго не прожил. Еще три года назад ноги прытко застудил, так отниматься стали.

– Тем более, матушка. Лекарей мог найти. Тем более!

– Не сокрушайся, сынок. Жаль, вестимо, отца, но так уж на роду его написано от зверя погибнуть, а вернее, так Бог распорядился. Господь-то каждому свой срок отводит.

Мать всхлипывала и жадно рассматривала блудного сына. Последний раз видела его отроком, а ныне перед ней матерый мужик с печальными глазами и седыми паутинками в бороде.

– Знать и по тебе судьба-то бороной прошлась, а ведь еще только тридцать лет. Господи, сыночек! Ванечка!

Иван и вовсе потемнел лицом, и склонил голову, а мать гладила невесомой сухонькой ладонью по его густым черным волосам и все говорила: то про отца, то про лесную жизнь, то вдруг вспоминала родную деревню Ивановку, что в Ростовском уезде на реке Саре.

– Помнишь, Ванечка, как мы с тобой песни пели?

– Вот это, матушка, я никогда не забуду. И всегда их пою на старинный лад, как ты их певала…

И Каин тихо, грустно и протяжно запел:

 
Не шуми, мати, зеленая дубравушка,
Не мешай мне, доброму молодцу, думу думати,
Что заутра мне, доброму молодцу, в допрос идти,
Перед грознова судью, самого царя.
Еще станет государь-царь меня спрашивать:
«Ты скажи, скажи, детинушка, крестьянской сын,
Уж как, с кем ты воровал, с кем разбой держал,
Еще много ли с тобой было товарищей?» —
«Я скажу тебе надежа, православной царь,
Всю правду скажу тебе, всю истину,
Что товарищей у меня было четверо:
Еще первой мой товарищ – темная ночь,
А второй мой товарищ – булатной нож,
А как третий товарищ – то мой доброй конь,
А четвертой мой товарищ – то тугой лук,
Что рассылыцики мои – то калены стрелы».
Что возговорит надежа православной царь:
«Исполать тебе, детинушка, крестьянской сын,
Что умел ты воровать – умел ответ держать,
Я за то тебя, детинушка, пожалую —^;
Середи поля хоромами высокими,
Что двумя ли столбами с перекладиной».
 

Эпилог

Поиски раскольников не привели ни к каким результатам. Генерал Волков вновь передал Каина в Сыскной приказ.

Иван же приступил к своему последнему плану, чтобы как можно больше собрать в Москве злоумышленников и тысячи недовольных людей, способных начать войну против неугодных народу властителей. На войну требовались огромные деньги и Каин опять, ни чем, не брезгуя, активно занялся тем, чем занимался все последние годы.

Под его покровительство в Москву стекались отовсюду преступники, «гулящие люди» и меж двор скитальцы; весной 1748 года они переполнили город и, тайно им руководимые, терроризировали древнюю столицу грабежами и пожарами. Паника перекинулась в Петербург, императрица Елизавета Петровна приказала выставить заставы на московском направлении.

В Москву послан был с войском генерал-майор Ушаков, под председательством которого была учреждена особая следственная комиссия. Во время ее трехмесячного существования, Каин продолжал вести двойную игру и грабить, но уже не так свободно, как прежде, ибо явились новые деятели, которые ему не потворствовали.

Команда Ушакова, предупреждая поджоги, ловила всех подозрительных людей и приводила их не в Сыскной приказ, а в комиссию. Благодаря этому стали мало-помалу раскрываться проделки Каина, в том числе и укрывательство бунташных раскольников в доме Ивана в Зарядье, что наиболее возмутило Ушакова.

Слухи об участии Каина в грабежах, его взятках и других преступлениях распространялись все шире, так что даже купленный им сверху донизу Сыскной приказ был вынужден издать секретные против него инструкции.

Убедившись, что вся московская полиция была в заговоре с Каином, Ушаков ходатайствовал об учреждении по делу Каина особой комиссии, которая просуществовала с июня 1749 года по июль 1753, когда дело Каина передано было в Сыскной приказ.

Каин был арестован во второй половине января 1749 года, но и здесь «Каин по благодеянию секретарскому содержался в Сыскном приказе не так, как прочие колодники, которые никуда из острога не выпускаются, но он, имея только одни на ногах кандалы, имел вольность ходить по двору и часто прохаживался в передних Сыскного приказа и тут с подьячими и бывшими иногда дворянами вольно разговаривал».

Но когда в Сыскном приказе все лица были заменены на новых людей, Каин (потешаясь над власть имущими) начал давать показания, раскрылась такая картина поголовной коррупции в московских полицейских, сыскных и судебных учреждениях, что власти были вынуждены образовать 28 июня того же года особую комиссию, работавшую до июля 1753 года.

После ее роспуска дело тянулось еще до июля 1755 года. Иван Каин был приговорен к смертной казни, но, по указу Сената колесование было заменено наказанием кнутом, вырыванием ноздрей, клеймением и пожизненной каторгой; 27 февраля приговор был приведен в исполнение.

Каин был послан на каторгу, сначала в Рогервик[218]218
  Рогервик – бухта в западной части южного берега Финского залива, где в 1723 г. Петр I основал город Балтийский порт (позднее г. Палдиски в Эстонии).


[Закрыть], а потом в Сибирь.

Дата его смерти неизвестна.

* * *

Деятельность Ивана Каина может служить яркой иллюстрацией полицейских и следственных порядков в России XVIII века. Но Каин – не только сыщик-грабитель; он воплощает в себе и тип народного героя, мстителя, разудалого добра молодца, защитника народных интересов. Он не только грабит, но и забавляется, не только хоронит концы, но и глумится над полицией; нередко речь свою он держит прибаутками, а душу отводит в песне.

До сих пор многие песни известны в народе под именем Каиновых; последней из них по времени считается знаменитая песня: "Не шуми, мати, зеленая дубравушка".

Вскоре после ссылки Ваньки-Каина появились его жизнеописания в нескольких редакциях, под различными заглавиями; жизнеописания эти выдерживали много изданий, даже в девятнадцатом столетии. Число приложенных песен в различных изданиях различно: 54 или 64. Большой интерес представляет жизнеописание Ивана Каина, изданное в виде автобиографии Автобиография эта, отличающаяся чисто народным пошибом, издана была под заглавием: "Жизнь и похождения российского Картуша, именуемого Каином, известного мошенника и того ремесла людей сыщика, за раскаяние в злодействах получившего от казни свободу, но за обращение в прежний промысел сосланного вечно в Рогервик, а потом в Сибирь. Писана им самим при Балтийском порте, в 1764 г." (СПб., 1785 г., с приложением песен; под другим заглавием, 1788 и М., 1792). Жизнеописание Ваньки-Каина в этой последней редакции, по изданию 1785 г. перепечатано, без песен, Григорием Книжником (Г. Геннади), под заглавием: "Жизнь В.-Каина, им самим рассказанная" (СПб., 1859 г.), а с приложением песен – Бессоновым, в "Собрании песен П. В. Киреевского" (вып. 9, Москва, 1872 г.). Лубочной переделкой этой последней редакции является "История известного пройдохи В.-Каина и постигшего его наказания" (Москва, 1858; 2-е изд. Москва, 1870 года). Ср. исследование о В.-Каине по архивным материалам Есипова (в сборнике Бартенева: "Осьмнадцатый век", т. 3-й) и Д. Мордовцева: "В.-Каин, исторический очерк" (в "Древней и Новой России", 1876 г., 9 – 11, и отдельно; 2-е изд. CПб., 1887 г.).

Легенды, устные рассказы, песни о незаурядной личности Ивана Каина начали складываться еще при его жизни. Не случайно современные исследователи жизни Каина назвали его «безнравственным гением России»… «Его натура ослепительна, а жизнь легендарна. Во второй половине ХУ111 – первой половине Х1Х века он имел всероссийскую известность. Главную его книгу прочитала тогда вся Россия. Какая-то важная черта русского характера высказалась в нем с огромной силой.

Память о Каине будет жить долго.

Богата же на легендарных героев русская история!

Некоторые песни ивана каина

1

 
Не шуми, мати, зеленая дубравушка,
Не мешай мне, доброму молодцу, думу думати,
Что заутра мне, доброму молодцу, в допрос идти,
Перед грознова судью, самого царя.
Еще станет государь-царь меня спрашивать:
«Ты скажи, скажи, детинушка, крестьянской сын,
Уж как, с кем ты воровал, с кем разбой держал,
Еще много ли с тобой было товарищей?» —
«Я скажу тебе надежа, православной царь,
Всю правду скажу тебе, всю истину,
Что товарищей у меня было четверо:
Еще первой мой товарищ – темная ночь,
А второй мой товарищ – булатной нож,
А как третий товарищ – то мой доброй конь,
А четвертой мой товарищ – то тугой лук,
Что рассылыцики мои – то калены стрелы».
Что возговорит надежа православной царь:
«Исполать тебе, детинушка, крестьянской сын,
Что умел ты воровать – умел ответ держать,
Я за то тебя, детинушка, пожалую —^;
Середи поля хоромами высокими,
Что двумя ли столбами с перекладиной».
 

2

 
Ах! Пал туман на сине море,
Вселилася кручина в ретиво сердце;
Не схаживать туману со синя моря,
Злодейке-кручине – с ретива сердца;
Что далече-далече во чистом поле
Стояла тут дубровушка зеленая,
Среди ней стоял золотой курган,
На кургане раскладен был огничек,
Возле огничка постлан войлочек,
На войлочке лежит ли доброй молодец,
Припекает свои ранушки боевые
Боевые ранушки, кровавые;
Что издалека-далека из чиста поля,
Приходят к нему братцы-товарищи,
Зовут ли добра молодца на святую Русь.
Ответ держит доброй молодец:
«Подите, братцы, на святую Русь,
Приходит мне смертонька скорая,
Отцу, матери скажите челобитьице,
Роду-племени скажите по поклону всем,
Молодой жене скажите свою волюшку
На все ли на четыре на сторонушки,
Малым деткам скажите благословеньице?
Ах, не жаль-то мне роду-племени,
Не жаль-то мне молодой жены —
Мне жаль-то малых детушек,
– Осталися детушки малешеньки,
Малешеньки детушки, глупешеньки,
Натерпятся холоду и голоду.
 

3

 
Ах вы, горы, горы крутые!
Ничего вы, горы, не породили:
Что ни травушки, ни муравушки,
Ни лазоревых цветочков-василечков,
Уж вы только породили, круты горы,
Бел-горюч камень велик добре,
Что на камушке растет ли част ракитов куст,
Что под кустичком лежал убит доброй модец,
Разметав свои руки белыя,
Растрепав свои кудри черныя;
Из ребер его проросла трава,
Ясны его очи песком засыпались.
Что ни ласточка, ни касаточка.
 

4

 
Ах, конь ли, конь мой, лошадь добрая,
Ты не ходи, мой конь, на Дунай-реку,
Ты не пей, мой конь, из ручья воды,
Из ручья красна девица умывалася,
Она белыми белилами белилася,
Она алыми румянами румянилась,
Она черными сурьмилами сурмилася,
Во хрустально чисто зеркало гляделася,
Красоте своей девичьей дивилася:
«Красота ль моя, красота девичья,
Ты кому-то, красота моя, достанешься?
Как досталась красота моя мужу старому,
Я могу ли, красота, тебя убавит
Да что Краснова золота увесити,
Да что крупнова жемчугу рассыпати
 

5

 
Во славном было городе во Нижнем,
Подле таможни было государевой,
Стояли тут две лавочки торговый,
Во лавочках товары все сибирский:
Куницы да лисицы, черны соболи,
Во лавочках сиделец с Москвы, гостиной сын,
Он дороги товары за бесцен отдает,
Он белыми руками всплескается,
С душой ли с красной девицей прощается:
Покидает его красна девица,
Уезжает радость во иной город,
Во иной город, в каменну Москву,—
Как помолвили её за купца в Москве,
За купца в Москве за богатого,
За богатого и за старого,
За отца его за родимого.
 

6

 
Во Архангельском во граде
Ходят девушки в наряде,
Еще аленьки цветочки,
Горожаночки-девочки.
Ах, у нас было на взвозе,
На Буяновой горе,
В пирешлой слободе,
У столба да у версты,
Как стоял тута дворок,
Невысокой теремок,
Ах, во том ли теремку
Красны девушки сидят,
Се Дуняша да и Маша Алексеевны,
Что охочи за окошечко поглядывати,
Холостых ребят приманивати.
Случилось молодцу ввечеру поздно идти,
Что на те поры окошко отворяется,
А Дуняша та в окошке усмехается.
Случилось молодой за водой идти одной,
Под Буяновой горой
Стоит парень молодой.
Идет Дуня с колодца,
Увидела молодца,
Не дошед Дуня к Ванюше, поклоняется,
Речи Ваня говорит,
Постоять Дуне велит.
Ах, не в гусельцы играют,
Не свирели говорят,—
Говорит красна девица
С удалым молодцом:
«Про нас люди говорят,
Разлучить с тобой хотят,
Еще где тому бывать,
Что нам порозну живать,
Еще где же тому статься,
Что бы нам с тобой расстаться,
На погибель бы тому,
Кто завидует кому»,
 

7

 
Вниз по матушке по Волге,
От крутых красных бережков,
Разыгралася погода,
Погодушка верховая,
Верховая, волновая.
Ничего в волнах не видно
– Одна лодочка чернеет,
Никого в лодочке не видно —
Только парусы белеют,
На гребцах шляпы чернеют,
Кушаки на них алеют.
На корме сидит хозяин,
Сам хозяин во наряде,
Во коричневом кафтане,
В перюеневом ⁵⁸ камзоле,
В алом шелковом платочке,
В черном бархатном картузе,
На картузе козыречек,
Сам отецкой он сыночек.
Уж как взговорит хозяин,
И мы грянемте, ребята,
Вниз по матушке по Волге
Ко Аленину подворью,
Ко Ивановой здоровью.
Аленушка выходила,
Свою дочку выводила,
Хаки речи говорила:
«Не погневайся, пожалуй,
В чем ходила, в том и вышла —
В одной тонкой рубашке
И в кумачной телогрейке».
 

8

 
Весел я, весел сегодняшний день,
Радостен, радостен теперешний час,
Видел я, видел надежду свою,
Что ходит-гуляет в зеленом саду,
Щиплет-ломает зелен виноград,
Коренья бросает ко мне на кровать.
«Спишь ли ты, милой мой, или ты не спишь,
Слова не промолвишь, ответу не даешь,
Буду я, буду я сама такова —
Слова не промолвлю, ответу не дам».
«Выйди, выйди, Аннушка, на красно крыльцо,
Выпьем мы, Аннушка, по чаре вина,
И мы про здоровье твое и мое,
Вспомнишь ли, Аннушка, вспомятуешь ли,
Как мы с тобой, Аннушка, беседовали,
Осенние ночки просиживали,
Мы тайные речи говаривали?»
– «Я помню, мой милой друг, советы твои
– Тебе не жениться, мне замуж нейти.
Поехал надежа-друг на иной город,
Женился душа мой на иной жене,
И взял суку-срамницу не лучше меня,
Брови те у срамницы как лютой змеи,
Глаза те у срамницы как быть у совы,
А я, душа Аннушка, и всем хороша,
Брови те у Аннушки – черна соболя,
Глаза те у Аннушки – ясна сокола».
 

9

 
Грушица, грушица моя,
Груша зеленая моя,
Под грушею светлица стоит,
Во светлице девица сидит,
Слезну речь говорит:
«Катись, месяц, за лес, не свети;
Всходи, красно солнце, не пеки
– Стань, мой сердечной, в памяти,
Полно глаза ты мои жечь,
Полно из глаз слезы точить,
Полно бело лицо мочить,
Я и так много терплю,
Грусть превеликую держу.
Грусть ко злодею отошлю —
Пусть злодей ведает и сам,
Сколь жить на свете тяжело
Без милова друга своего.
Пойду в зеленой сад гулять,
Сорву с грушицы цветок,
Совью на голову венок,
Пойду на быстрой на Дунай,
Стану на мелком на брегу,
Брошу венок мой я в реку,
Погляжу в ту сторону —
Тонет ли, тонет ли венок,
Тужит ли, тужит ли дружок?
Не тонет мой аленькой венок,
Не тужит мой миленькой дружок,
Знать-то, иная у него,
Знать-то, иную полюбил,
Знать-то, получше меня,
Знать-то, поважливее,
Знать-то, поприветливее».
 

10

 
Еще что же вы, братцы, призадумались,
Призадумались, ребятушки, закручинились,
Что повесили свои буйныя головы,
Что потупили ясны очи во сыру землю?
Еще ходим мы, братцы, не первой год,
И мы пьем-едим на Волге все готовое,
Цветно платье носим припасенное;
Еще лих на нас супостат-злодей,
Супостат-злодей, генерал лихой,
Высылает из Казани часты высылки,
Высылает все-то высылки солдатские,
Они ловят нас, хватают добрых молодцов,
Называют нас ворами, разбойниками,
И мы, братцы, ведь не воры, не разбойники —
Мы люди добрые, ребята все повольские,
Еще ходим мы по Волге не первой год,
Воровства и грабительства довольно есть,
 

11

 
Из Кремля, Кремля, крепка города,
От дворца, дворца государева,
Что до самой ли Красной площади,
Пролегала тут широкая дороженька.
Что по той ли по широкой по дороженьке
Как ведут казнить тут добра молодца.
Добра молодца, большова барина,
Что большова барина, атамана стрелецкаго.
За измену против царскаго величества,
Он идет ли, молодец, не оступается,
Что быстро на всех людей озирается,
Что и тут царю не покоряется.
Перед ним идет грозен палач,
Во руках несет остер топор,
А за ним идут отец и мать,
Отец и мать, молода жена;
Они плачут, что река льется,
Возрыдают, как ручьи шумят,
В возрыданье выговаривают:
«Ты, дитя ли наше милое,
Покорися ты самому царю,
Принеси свою повинную,
Авось тебя государь-царь пожалует —
Оставит буйну голову на могучих плечах».
Каменеет сердце молодецкое,
Он противится царю, упрямствует,
Отца, матери не слушает,
Над молодой женой не сжалится,
О детях своих не болезнует.
Привели его на площадь Красную,
Отрубили буйну голову,
Что по самы могучи плеча.
 

12

 
Как у ключика у гремучева,
У колодезя у студенова,
Доброй молодец сам коня поил,
Красна девица воду черпала.
Почерпнув воды, и поставила;
Как поставивши, призадумалась,
А задумавшись, заплакала,
А заплакавши, слово молвила:
«Хорошо тому жить на сем свете,
У кого как есть и отец и мать,
И отец и мать, и брат, сестра,
Ах, и брат, сестра, что и род-племя.
У меня ль, у красной девицы,
Ни отца нету, ни матери,
Как ни брата, ни родной сестры,
Ни сестры, ни роду-племени,
Ни тово ли мила друга,
Мила друга, полюбовника».
 

13

 
Сокол ли в чистом поле не птица,
Да и тот ли по чисту полю гуляет,
Болотную воду попивает.
А я ли, доброй молодец, не удалой.
Когда было молодцу пора и время,
Отец и мать меня любили,
Сестры, братья и род-племя хвалили,
Друзей у молодца было много,
А как ныне добру молодцу безвременье,
Отец и мать детинушек невзлюбили,
Весь род-племя удалова не узнали,
Друзья все и приятели позабыли,
Ссылают добра молодца с подворья.
Пошел я, доброй молодец, сам заплакал,
В слезах пути-дороженьки не взвидел,
В возрыданьице словечушка не молвил.
 

14

 
У залетного ясного сокола
Подопрело его правое крылышко,
Правое крылышко, правильно перышко.
У заезжего доброва молодца
Что болит его буйна головушка,
Что щемит его ретиво сердце,
Не по батюшке, не по матушке,
Не по братце, не по родной сестре,
Не по душечке по молодой жене,
А болит его буйна головушка
И щемит его ретиво сердце
Что по душечке красной девице,
Что по прежней ли полюбовнице.
Во зеленом его садике
У любимой его яблоньки
Отвалился что ни лучший сук,
Покатились сладки яблочки
Что по матушке по сырой земле.
Подбирала сладки яблочки
Что душа ли красная девица,
Его прежняя полюбовница,
Уколола правую ноженьку
Об сучок сладкой яблоньки.
Что болит, болит ее ноженька,
Оттого щемит ретиво сердце
У дороднова доброва молодца,
У младова ее полюбовника.
 

15

 
Уж как полно, моя сударушка, тужить-плакать;
Не наполнить тебе синя моря слезами,
Не утешить тебе мила друга словесами.
Говорила я милу другу, говорила,
Я в упрос мила друга просила:
«Не женися ты, мой милой друг, не женися.
Не послушался душа моя, женился,
Он присыпал к сердцу бедному печали,
Он и налил мои ясны очи слезами,
Запечатал он уста мои кровью».
 

16

 
Чарочки по столику похаживают,
Рюмочки походя говорят.
Старым бабам полено сулят:
В старых бабах корысти-то нет,
Только их и дело на печи сидеть.
Чарочки по столику похаживают,
Рюмочки походя говорят,
Молодым молодкам плетку сулят,
Та ли та плетка о семи хвостах.
Первой раз ударит – так семь рубцов,
Другой раз ударит – четырнадцать,
Третий раз ударит – двадцать один.
Чарочки по столику похаживают,
Рюмочки походя говорят,
Красным девушкам лозу сулят.
Та ли лоза в лесу не выросла;
Хотя выросла, да не вывезена —
Мне, красной девушке, битой не быть.
 

17

 
Ах, ты всем, поле, изукрашено,
И ты травушкой и муравушкой,
Ты цветочками василечками,
Ты одним, поле, обесчещено —
Посреди тебя, поля чистова,
Вырастал тут част ракитов куст.
Что на кусточке на ракитовом
Как сидит тут млад сизой орел,
Во когтях держит черна ворона,
Он точит кровь на сыру землю;
Как под кустиком под ракитовым
Что лежит убит доброй молодец,
Избит, изранен и исколот весь.
Что не ласточки, не касаточки
Круг тепла гнезда увиваются —
Увивается тут родная матушка,
Она плачет, как река льется,
А родна сестра плачет, как ручей течет,
Молода жена плачет, что роса падет;
Красно солнышко взойдет – росу высушит.
 

18

 
Ах ты, наш батюшка, Ярославль-город,
Ты хорош-пригож, на горе стоишь,
На горе стоишь, на всей красоте,
Промежду двух рек, промеж быстрыих,
Промежду Волги-реки, промеж Котраски.
Протекала тут Волга-матушка,
Со нагорной да со сторонушки,
Пробегала тут река Котраска,
Что сверху-то была Волги-матушки.
Что плывет-гребет легка лодочка,
Хорошо-то была лодка изукрашена,
У ней нос, корма раззолочена;
Что расшита легкая лодочка на двенадцать весел,
На корме сидит атаман с ружьем,
На носу сидит есаул с багром,
По краям лодки добры молодцы,
Посреди лодки красна девица,
Есаулова родна сестрица,
Атаманова полюбовница.
Она плачет, что река льется,
В возрыданье слово молвила:
«Нехорош-то мне сон привиделся:
Ах, ты всем, поле, изукрашено,
И ты травушкой и муравушкой,
Ты цветочками василечками,
Ты одним, поле, обесчещено —
Посреди тебя, поля чистова,
Вырастал тут част ракитов куст.
Что на кусточке на ракитовом
Как сидит тут млад сизой орел,
Во когтях держит черна ворона,
Он точит кровь на сыру землю;
Как под кустиком под ракитовым
Что лежит убит доброй молодец,
Избит, изранен и исколот весь.
Что не ласточки, не касаточки
Круг тепла гнезда увиваются —
Увивается тут родная матушка,
Она плачет, как река льется,
А родна сестра плачет, как ручей течет,
Молода жена плачет, что роса падет;
Красно солнышко взойдет – росу высушит.
 

19

 
Ах! Далече-далече в чистом поле
Стояло тут деревцо вельми высоко,
Под тем ли под деревом вырастала трава,
На той ли на травоньке расцветали цветы,
Расцветали цветы все лазоревые;
На тех ли на цветах разостлан ковер,
На том ли на ковре два братца сидят.
Два братца сидят, два родимые;
Большой-то братец в цимбалы играл,
А меньшой-то братец песню припевал:
«Породила нас матушка, двух-то сыновей,
Вспоил-вскормил батюшка, как двух соколов;
Вспоивши, вскормивши, ничему нас не учил,
Научила молодцов чужадальна сторона,
Чужадальна сторона, понизовы города.
Чужадальна сторона без ветру сушит,
Без ветру сушит и без морозу знобит.
Как думала матушка нас век не избыть
– Избыла нас родимая единым часом,
А теперь тебе, матушка, нас век не видеть»,
 

20

 
Ах вы, ветры, ветры буйные,
Вы, буйны ветры осенние,
Потяните вы с эту сторону,
С эту сторону, со восточную,
Отнесите вы к другу весточку,
Что не радостную – весть печальную:
Как вечор-то мне, младешеньке,
Мне мало спалось – много виделось,
Нехорош-то мне сок привиделся:
Уж кабы у меня, у младешеньки,
На правой руке, на мизинчике,
Распаялся мой золотой перстень,
Выкатился дорогой камень,
Расплеталася моя руса коса,
Выплеталася лента алая,
Лента алая, ярославская,
Подареньица друга милова,
Свет дороднова добра молодца.
 

21

 
Уж кабы у меня, красной девицы,
На правой руке, на мизинчике,
Распаялся мой золотой перстень,
Выкатился дорогой камень,
Расплеталася моя руса коса,
Выплеталася лента алая,
Лента алая, ярославская;
Атаману быть пойману,
Есаулу быть повешену,
Добрым молодцам – головы рубить,
А мне, красной девице, – в темнице быть»,
 

22

 
Ах ты, солнце, ты, солнце красное,
Ты к чему рано за лес катишься?
У меня в глазах мил-сердечной друг,
Не гостит он, не жалует,
Все домой снаряжается.
Провожу ли я друга милова
Через два поля чистыя,
Через три луга зеленыя,
Через матушку каменну Москву;
Я тут с другом раставалася,
Я слезами обливалася,
Во слезах ему слово молвила:
«Коли лучше меня найдешь – позабудешь,
Коли хуже меня найдешь – воспомянешь»,
А со мною, молодою, постыдился,
Он, отъехавши далеко, воротился
И, прощаясь со мною, прослезился:
«Ты прости, прости, милая, дорогая,
Наживай себе мила друга инова,
Буде лучше меня найдешь – позабудешь,
Если хуже меня найдешь – воспомянешь».—
«Уж сколько мне на сем свете ни жити,
Такова мне мила друга не нажити».
 

23

 
Государь мой родной батюшка,
Государыня родна матушка,
Побывай, мой свет, у меня в гостях,
Посмотри на мое житье бедное,
Что на бедное, горемычное,
Что как я живу, молодешенька,
У чужова отца, матери.
Как журить-бранить младу есть кому,
А пожаловать меня некому,
Один у меня мил-сердечной друг,
Да и тот со мной не в любви живет:
Завсегда ходит поздно вечера,
Поздно вечера вдоль по улице,
Надо мною он ломается;
И он ляжет спать на кроватушку,
В среди его лежит змея лютая,
В головах лежит сабля острая,
Во ногах сидит красна девица,
Красна девица, разлучница,
Разлучает меня с другом милым.
 

24

 
Голова ль ты моя, головушка,
Голова моя молодецкая,
До чего тебе дошататися
По всему ли свету белому,
По всему ли царству Московскому,
Что у нас было на святой Руси,
На святой Руси, в каменной Москве,
На Мясницкой славной улице,
За Мясницкой за воротами,
У кружала да государева,
Как лежит убит доброй молодец,
Он белым лицом ко сырой земле,
Растрепав свои кудри черные,
Разметав свои руки белые,
Протянувши ноги скорые,
Что ни ласточка, ни касаточка
Вкруг тепла гнезда увивалася,
Увивалася его матушка родная,
Причитавши, сию речь промолвила:
«Я давно, сын, тебе говорила,
Не ходить было по чужим дворам,
По чужим домам, да к чужим женам».
 

25

 
Девушки пиво варили,
Красные пиво варили,
По молодца посылали,
По добра человека,
По гостинаго сына.
Сам молодец выглядывает,
Сам жидовин отговаривает:
«Девушки, я не буду к вам,
Красные, вы не ждите меня».
Девушки меды ставили,
Красные меды ставили,
По молодца посылали,
По добра человека,
По гостинаго сына.
Сам молодец выглядывает,
Сам жидовин отговаривает:
«Девушки, я не буду к вам,
Красные, вы не ждите меня».
 

26

 
Девушки баню топили,
Красные баню топили,
По молодыя посылали,
По добра человека,
По гостинаго сына.
Сам молодец выглядывает,
Сам жидовин приговаривает:
«Девушки, и я буду к вам,
Красные, и вы ждите меня».
Девушки приготовили,
Красные приготовили
Три дубины дубовые,
Три хворостины березовые,
Три прута жимолостные.
Как идет молодец
На широкой к ним двор,
Шапочкой потряхивает,
Зелен кафтан охорашивает,
Сапожки на ножках оправливает.
Как учали молодца парити
В три дубины дубовые,
В три хворостины березовые,
В три прута жимолостные.
Как идет молодец с широка двора,
Шапочкой не потряхивает,
Зелен кафтан не охорашивает,
Сапожки на ножках не оправливает.
Еще, дай Бог, у девушек
Век не бывать,
В баньке у девушек не париваться;
Щелок-мылок
Шумит в голове,
Веник мягок
В спину льнет.
 

27

 
Из-под лесу, лесу темнаго,
Из-под чистаго осиннику,
Как бежит тут конь, добра лошадь,
А за ней идет доброй молодец;
Идучи сам, говорит ему:
«Ты постой, постой, мой доброй конь,
Позабыл я наказать тебе,
Ты не пей воды на Дунай-реке:
На Дунае девка мылася
И совсем нарядилася;
Нарядившись, стала плакати,
А заплакав, сама молвила:
«Или в людях людей не было,
Уж как отдал меня батюшка
Что за вора, за разбойника;
Как со вечера они советовалися,
С полуночи в разбой пошли,
Ко белу свету приехали.
«Ты встречай, встречай, молода жена,
Узнавай коня томленова.
Ах! Томленой конь, конь батюшков,
Окровавлено платье матушкино,
А золот венок милой сестры,
А золот перстень мила брата;
Как убил он брата милова,
Своего шурина Любимова».
 

28

 
Из-за лесу, лесу темнаго,
Из-за гор, да гор высоких,
Не красно солнце выкаталося —
Выкатался бел-горюч камень;
Выкатавшись, сам рассыпался
По мелкому зерну да по макову;
Во Изюме, славном городе,
На степи на Саратовской,
Разнемогался тут доброй молодец,
Он просит своих товарищей:
«Ах вы, братцы, мои товарищи,
Не покиньте добра молодца при бедности,
Что при бедности и при хворости;
А хотя меня и покинете,
Как приедете в святую Русь,
Что во матушку каменну Москву,
Моему батюшке – низкой поклон,
Родной матушке – челобитьице,
Молодой жене – своя воля:
Хоть вдовой сиди, хоть замуж поди,
Моим детушкам – благословеньице».
 

29

 
Как из улицы идет молодец
, Из другой – идет красна девица,
По близехоньку сходилися,
По низехоньку поклонилися,
Да что взговорит доброй молодец:
«Ты здорово ль живешь красна девица?»
Говорит девка улыбаючись:
«Я здорова живу, мил-сердечной друг;
Каково ты жил без меня один?
Мы давно с тобой не видалися,
Что со той поры, как рассталися».
Говорит ей доброй молодец:
«Мы пойдем гулять на царев кабак,
Мы за рубль возьмем зелена вина,
За другой возьмем меду сладкова,
А за третий возьмем пива пьянова,
За две гривенки сладких пряничков».
Как возговорит красна девица:
«Я нейду гулять на царев кабак,
Я боюсь, боюсь родна батюшки,
Я еще боюсь родной матушки».
Тут рассталися и прощалися,
Промежду себя целовалися.
«Ты прости, прости, доброй молодец,
радость, красна девица».
Ты прости, мил-сердечной друг».
Да что взговорит доброй молодец:
«Ты прости, прости, моя матушка,
Ты прости, прости!
 

30

 
«Не бушуйте вы, ветры буйные,
Не шумите вы, леса темные;
Ты не плачь, не плачь, красна девица,
Не слези лице прекрасное».—
«Уж я рада бы, не плакала,
Сами плачут очи ясные,
Возрыдает ретиво сердце,
Все тужа, плача по милом дружке,
Что один у меня был свет вочью,
Да и тот вон выкатается;
Что один у меня был милой друг,
Ах, и тот от меня отлучается,
И тому ли служба сказана
И дороженька широкая показана.
Ты, дородной доброй молодец,
Удалая твоя головушка,
Ты куда, мой свет, снаряжаешься,
Во которую дальну сторону,
Во которую незнакомую?
Ты в Казань-город, или в Астрахань,
Или в матушку в каменну Москву,
Или в Новгород, или в Петербург?
Ты возьми, возьми меня с собой,
Назови ты меня родной сестрой
Или душечкой молодой женой».
Что в ответ сказал доброй молодец:
«Ах ты свет мой, красна девица,
Что нельзя мне взять тебя с собой,
Мне нельзя тебя назвать сестрой
Или душечкой молодой женой.
Про то знают люди добрые,
Все соседи приближенные,
Что нет у меня родной сестры,
Нет ни душечки молодой жены,
Что одна у меня матушка,
Да и та уже старехонька».
 

31

 
Ни в уме было, ни в разуме,
В помышлении того не было,
Чтоб красной девице замуж идти,—
Поизводил сударь-батюшка,
Похотелося моей матушке
Ради ближнева перепутьица.
«И я в торг пойду – побывать зайду,
Из торгу пойду – ночевать зайду
И спрошу, спрошу моего дитятка:
Каково жить в чужих людях?» —
«Государыня моя матушка,
Отдавши в люди, стала спрашивать;
Во чужих людях жить умеючи,
Держать голову поклонную,
Ретиво сердце покорное.
Ах! Вечор меня больно свекор бил,
А свекровь ходя похваляется.
Хорошо учить чужих детей,
Не роженых, не хоженых,
Не поеных, не кормленых».
 

32

 
Отец на сына прогневался,
Приказал сослать с очей долой,
Велел спознать чужую сторону,
Чужую сторону, незнакомую.
Большая сестра коня вывела,
Середняя сестра седло вынесла,
Меньшая сестра плетку подала;
Как подавши плетку, заплакала;
Что заплакавши, слово молвила:
«Ах, братец ты, братец родимой мой!
Когда же ты, братец, домой будешь?»
«Сестрица, сестрица родимая,
Как есть у батюшки зеленой сад,
В зеленом саду сухая яблонька,
Как расцветет та сухая яблоня,
Попустит она цветы белые,
Тогда я, сестрица, домой буду;
Что, прогневавши отца родимова,
Один-то я остался, доброй молодец,
Еще нету со мною товарища,
Еще нету со мною друга милова,
Еще нету со мною слуги вернова.
Товарищ мой – то ведь доброй конь,
А милой друг – то мой крепкой лук,
Слуги верные – мои калены стрелы;
Куда их пошлю, туда сам пойду»,
 

33

 
Породила меня матушка
Породила да сударыня,
В зеленом-то саду гуляючи,
Что под грушею под зеленою,
Что под яблоныо под кудрявою,
Что на травушке на муравушке,
На цветочках на лазоревых;
Пеленала да меня матушка
Во пеленочки во камчатные,
Во свивальни во шелковые;
Берегла-то меня матушка
Что от ветру и от вихорю;
Что пустила меня матушка
На чужу дальну сторонушку.
Сторона ль ты моя, сторонушка,
Сторона ль моя незнакомая,
Что не сам-то я на тебя зашел,
Что не доброй меня конь завез —
Занесла меня кручинушка,
Что кручинушка великая —
Служба грозная, государева,
Прыткость, бодрость молодецкая
И хмелинушка кабацкая.
 

34

 
Поутру то было раным-рано,
На заре то было на утренней,
На восходе Краснова солнышка,
Что не гуси, братцы, и не лебеди
Со лузей, озер подымалися —
Подымалися добрые молодцы,
Добрые молодцы – люди вольные,
Все бурлаки понизовые,
На канавушку на Ладожску,
На работу государеву;
Провожают их, добрых молодцев,
Отцы, матери, молоды жены
И со малыми со детками.
 

35

 
Перед нашими вороты,
Перед нашими широки,
Перед нашими широки
Разыгралися робята,
Все робята молодые,
Молодые, холостые;
Они шуточку сшутили:
Во новы сени вскочили»
Во новы сени вскочили.
Новы сени подломили,
Новы сени подломили,
Красну девку подманили,
Красну девку подманили,
В новы сани посадили.
«Ты садися, девка, в сани,
Ты поедешь, девка, с нами,
С нами, с нами, молодцами,
С понизовыми бурлаки;
У нас жить будет добренько —
У нас горы золотые,
У нас горы золотые,
В горах камни дорогие».
На обман девка сдалася,
На бурлацкие пожитки;
А бурлацкие пожитки
Что добры, да невелики,
Что добры, да невелики:
Одна лямка да котомка,
Еще третья-то оборка.
 

36

 
Стругал стружки доброй молодец,
Брала стружки красная девица;
Бравши стружки, на огонь клала,
Все змей пекла, зелье делала:
Сестра брата извести хочет.
Встречала брата середи двора,
Наливала чару прежде времени,
Подносила ее брату милому.
«Ты пей, сестра, наперед меня».—
«Пила, братец, напиваючи,
Тебя, братец, поздравляючи».
Как капнула капля коню на гриву,
У добра коня грива загорается,
Молодец на коне разнемогается.
Сходил молодец с добра коня,
Вынимал из ножен саблю острую,
Сымал с сестры буйну голову:
«Не сестра ты мне родимая —
Что змея ты подколодная»,
И он брал из костра дрова,
Он клал дрова середи двора;
Как зажег ее тело белое,
Что до самова до пепелу;
Он развеял прах по чисту полю,
Заказал всем тужить-плакати.
Что она над ним худо делала,
Ей самой так рок последовал,
От ея злости ненавидныя.
 

37

 
Случилось мне, добру молодцу,
Мимо зеленова саду ехати,
Случилось мне диво видети,
Такова дива, братцы, не видано
И такова, братцы, чуда не слыхано:
Как под яблонью под кудрявою,
Что под грушею под зеленою,
Что на травушке на муравушке,
На цветах, цветах лазоревых,
Как жена мужа потерять хочет —
Вынимает она булатной нож,
Что садится к нему на белы груди,
Распорола ему белую грудь,
Что закрыла ему очи ясные,
Она смотрит в его ретиво сердце;
Посмотрев сама, молвила:
«Ты каков был до меня, мой друг,
Такова тебе и кончинушка».
 

38

 
Слушай, радость, одно слово:
Где ты, светик мой, живешь
Там ли, где светелка нова?
Скажи, как, мой свет, слывешь,
Как и батюшку зовут,—
Расскажи все, не забудь.
Что спешишь теперь домой?
Ах, послушай! Ах, постой, постой!
Полно, полно, балагур,
Мне пора идти домой:
Мне загнать гусей и кур,
Чтоб не быть битой самой.
Тебе смехи ведь одни,
Не подставить ведь спины.
Поди, поди, не шути,
Добра ночь тебе, прости, прости!
Ты не думай, дорогая,
Чтобы я тобой шутил;
Для тебя, моя милая,
Весь я дух мой возмутил,
Как узрел красу твою,
Позабыл я честь свою.
Что спешишь теперь домой?
Ах, послушай! Ах, постой, постой!
Господин ты мой изрядной,
Как ты можешь говорить
Со мной, девкой неученой:
Я не знаю в свете жить;
А советую тебе любить ровную себе.
Поди, поди, не шути,
Добра ночь тебе, прости, прости!