Текст книги "Закон Талиона (СИ)"

Автор книги: Валентин Пригорский (Волков)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 32 страниц)

Ната, робко облизнув губки, медленно прижалась к плечу Николая, потёрлась грудка-ми, будто умащиваясь поудобнее, и положила ладошку на рельефно обозначившийся меж его ног, обтянутый тонкой тканью бугор. Коля застонал, его бёдра сами собой подались на-встречу ласковым пальчикам. Ладошка сначала огладила, потом слегка сжалась, обхватила, словно стараясь вобрать в себя затвердевшее сокровище и вдруг, вспорхнув, шаловливо нырнула под поясную резинку, совершив настойчивое полукруговое движение вдоль про-гнувшегося тела.

Пленённый сексуальным безумием Николай вообще не почувствовал никакого движе-ния и лишь по неожиданной свободе понял, что штаны вместе с плавками сползли почти до колен. Пружина распрямилась. Сидя вполоборота, он жадным взглядом обволакивал её ли-цо, точно впитывая нежный образ. Левая рука, скользнула ей за спину, прижала узкий стан, его губы встретились с её мягкими и тёплыми губами. Поцелуй получился долгий, голово-кружительный, сбивающий дыхание, как затяжной прыжок с парашютом. И такой же опас-ный. В то же время его правая рука, совершенно разумом не управляемая, действуя сама по себе, расстёгивала пуговички на блузке. Пальцы дрожали, но, потихоньку справляясь с за-стёжками, добрались-таки до брючного пояска. Рука, скользнув под лёгкий газ ткани, легла на шелковистый животик, ласкающим движением поднялась выше и Колина ладонь, нако-нец-то, прильнула к маленькому трепещущему полушарию, нежному и вожделенному, увенчанному аккуратненькой пипочкой соска. Медовая грудка доверчиво улеглась в горсть.

Сладкая боль в паху доводила до сумасшествия, там мягко закольцованные пальчики Наты сновали вверх-вниз, нагнетая невероятное напряжение. Желание соединиться с этой – только с этой, и ни с какой другой – женщиной, войти в её лоно, стало всепоглощающим. Левая рука съехала на талию, а с талии на правое бедро, нащупывая застёжку. Да где же она?! Нету! Раз здесь нету, значит, она должна быть с другой стороны. Убрать правую руку с женской сисечки просто невозможно – это было выше Колиных сил, уж очень уютно она там пристроилась. Он плотнее прижался к девушке, обвил её талию всё той же, менее загру-женной левой, и зашарил пальцами в поисках "молнии" на её левом бедре.

– Подожди, – прошептала Ната, обдавая ухо жарким воздухом, и повторила, – подожди. Сейчас, сейчас тебе будет хо…ро…шо.

– …Шо…шо…шо, – откликался он, не замечая собственного учащённого дыхания.

Женщина чуть-чуть отстранилась, как-то сжалась, съежилась, словно от внезапного сквозняка и, свернувшись калачиком, опустила голову ему на колени. Потом…, потом мяг-кие влажные губы обхватили его плоть. Одновременно от волос на голове и от кончиков пальцев на ногах покатились волны острого наслаждения, столкнулись в паху, взметнулись, расплескались, и крышу окончательно сорвало.

Превышение допустимого

У иного мужика к двадцати шести годам в загашниках памяти накапливается преиз-рядное количество воспоминаний о постельных похождениях, да таких, что целомудренным составителям «Кама-сутры» с их передними и задними «вратами рая», впору обратиться в пепел со стыда. У Николая Фёдоровича Иванькова к своему возрасту кое-какой сексуальный опыт тоже имелся, но весьма и весьма скромный. Ничего удивительного: ни армия, ни зона приобретению такого опыта не способствовали. Поселковая юность тоже не позволяла раз-гуляться молодой плоти. Парень и девка, может, и не прочь бы, да слишком много внима-тельных глаз бдят из тёмных окошек, зашторенных ситцевыми занавесочками. Щупались, бывало, по углам, сопели, не без того, однако до дефлорации взаимное ублажение не дохо-дило. Как правило. А ежели кто кого распечатывал, то уж будь добр: «ваш товар – наш ку-пец», штамп в паспорте, самогон рекой, унылый быт, унылая работа, унылая повседневная пьянка, и…прощайте честолюбивые замыслы.

И лишь в течение первого в жизни студенческого семестра Николай слегка продвинул-ся на этом интимно-сладостном поприще. Разбитной сокурснице приглянулись Колины уши.

Жила она с хорошо поддающими, настрогавшими кучу детей родителями в рабочем посёлке на окраине Твери, ввиду неустроенности быта старалась как можно реже появляться дома, ночуя у подруг в общаге. Там она и подцепила, в смысле, соблазнила ушастого и стеснительного юношу – Колю Иванькова. Встретились они на общежитской вечеринке по случаю чьих-то именин, сидели рядышком на чужой койке, прихлёбывая "Отвёртку" из одной баночки, слегка осоловели, прониклись взаимной симпатией и как-то сами собой уединились от общего базара в пустующей комнатушке. Девушка, не чинясь, жарко дыша, щедро подставила свои прелести под трясущиеся Колины руки и отдалась ему с удивительной для её юного возраста страстью. Что и говорить, первое в Колиной жизни, да ещё такое горячечное соитие довело его до ошаления и стало причиной влюблённости, не окрыляющей, а какой-то мутной, осадочной. Девчонка не отличалась красотой, но имела всё, что положено иметь женщине, и Николай притягивался к ней, как гвоздь к магниту. Звали её Лизой, однако она сама предпочитала транскрипцию – Лайза. Ещё она не отличалась постоянством в выборе постельных партнёров, испытывая прямо-таки болезненное пристрастие к любовным играм с мальчиками. Врачи-сексологи, наверное, найдут объяснение, столь рано созревшей пылкости, но в общаге на эту тему не парились, и к ней прилепилось прозвище – Лайза Минетти. По этому поводу Коля злился, страдал, но ничего не мог с собой поделать.

Чтобы избавиться от докучливого любовника, Лайза уговорила выступить в качестве лекарства от любви не очень щепетильную подругу. Подруга зазвала парня к себе, обнажи-лась и, преодолев недолгое сопротивление, провела сеанс излечения. Юноша более-менее остыл, чувства подугасли, но какая-никакая нежная дружба сохранилась – девчонка, в об-щем-то, была добрая, а что мальчиков любила, так это и не грех вовсе, особенно с точки зре-ния мальчиков.

Позже, когда произошло то, что произошло, друзья высказали догадку, дескать, Лизка чувствовала, что не заживётся на этом свете, вот и спешила. Всё может быть. Её нашли мёртвую субботним утром в парковых зарослях. Видимо, хотела навестить родителей и братиков с сестричками, всего сто метров не дошла до дому, какие-то выродки изнасиловали девчонку и запинали – живого места не осталось на её юном теле. "Зачем? – ревела подруга, – попросили бы по-хорошему, сама бы раздвинула".

Насильников и убийц – троих шестнадцатилетних парней, задержали на следующий день по горячим следам. Доказательств их преступления имелось предостаточно, но следст-вие по делу всё тянулось и тянулось, и суд состоялся всего лишь за сутки до Колиной явки на приписной пункт по повестке военкомата.

Сидя в зале судебных заседаний, Николай пристально всматривался в ненавистные ли-ца бравирующих своей отмороженностью гадёнышей и всё пытался и не мог понять: зачем эти тупые рептилии, походя и свирепо прервали человеческую жизнь. Чем угрожала, что могла противопоставить им семнадцатилетняя девчушка? Чем отличаются эти садюги от большинства молодых людей? Морды-то обычные, без печати порока и жестокости, а за ци-ничными ухмылками прячется страх, и ни капли раскаяния. Недоумки просто не восприни-мали меру своего злодеяния. И совсем не потому, что пока ещё несовершеннолетние. Можно ли мерить нравственность количеством прожитых лет? Шестнадцатилетние парни уже не младенцы, знают, что творят, и от взрослого преступника их отличает лишь неумение заметать следы. Они втихаря гордятся своей безжалостностью и бесчеловечностью. И всегда будут гордиться. Единственный сдерживающий фактор – расплата за содеянное. Значит, убивать можно – попадаться нельзя.

Один из подсудимых по фамилии Рыгов и с соответствующей кличкой, отвечая на во-просы судьи, доходчиво пояснил: " А чего? Просто захотелось. Попинали маленько, чтоб никому не нажаловалась". Вот и всё: захотелось, и убили.

Восемнадцатилетнему пареньку Коле впервые пришлось столкнуться с настоящей тра-гедией, мазнувшей чёрной тенью, больно царапнувшей по сердцу ядовитыми когтями – с убийством, можно сказать, близкого человека, с убийством, совершённым походя, между делом. Кем? Людьми? С виду – да, но… Нет, это не люди!

В деревенской глубинке, не такой уж и далёкой от цивилизации, случались, конечно, мордобои, или запойный мужичок под "белочку" решал погоняться с оглоблей за "своёйной бабой", но драчунов разнимали, а мужичка по-соседски утихомиривали, душевно разливая под это дело по стаканам "мировую". По "телику", что ни вечер, "крутили" боевики, где статистов убивали пачками без особой надобности, но фильмы воспринимались, как игра, где всё понарошку. Вообще-то, слово "деревенский", отнюдь не синоним слову "наивный" и, тем паче, "блаженный"; и социум не представлялся Николаю этакой братской семьёй; и где-то в височной извилине за ухом гнездилось точное знание, что ходят по земле звери в человечьем обличье и совершают свои зверские преступления, но пока злодейства творились далеко-далеко, и не особо тревожили, и близко к сердцу не принимались. А тут приблизились вплотную. Вот они…все трое…сидят на скамье…ухмыляются. От-требье.

У призывника Иванькова мозги закипали от ненависти к подонкам. Его возмущала ка-кая-то, по его мнению, неправильная обыденность судебного разбирательства. Допрашива-лись обвиняемые, давали показания эксперты и сотрудники милиции, выступал обвинитель, брал слово защитник, которого Николай прямо-таки возненавидел за отведённую ему роль, и всё это делалось монотонно, будто бы даже привычно, словно не витала под потолком тень старухи с косой. Лизка умерла, и умерла не сразу, последние минуты её жизни были наполнены ужасом и болью. И по восемь лет?! Да за такое…!

Да, да, каждому кинули по восемь лет! – детский срок за недетское преступление. Уж очень снисходительно наше законодательство к малолетним убийцам. Малолетним? Тоже мне – дети! Шалуны! На свободу выйдут – снова захочется, снова "маленько" убьют. Только теперь уже наученные, постараются затереть следы, чтоб не нашли, значит. Потом снова захочется, потом снова… "А чего?"

Почему именно сейчас вспомнилась первая в жизни жрица любви Лизка и проведён-ный при её непосредственном участии великолепный ритуал расставания с девственностью? Да и не то, чтобы вспомнилась, просто отголосок давнего события скользнул по краешку памяти – лёгкое дуновение принесло издалека неясный и тут же оборвавшийся сигнал. Так почему? Да потому: в настоящий момент, в салоне заезженной "Волги", на потёртом сиденье он пережил острейший оргазм, сродни тому – первородному. Ясный пень, стимулятор половой активности, распылённый в замкнутом пространстве, усилил ощущения, но, надо отдать должное Нате, она хороша сама по себе. Жаль, если девочка глубоко завязла в сектантских делах-делишках. Искренне жаль.

Вообще-то, Коля Иваньков ни о чём таком особенно и не думал. Он – так и не удосу-жившись натянуть штаны – полулежал на горячем сидении, ласкал грудки приткнувшейся к плечу женщины и балдел от нежданно-негаданно словленного отчаянного кайфа. Впрочем, почему нежданно? Специалист-психолог мало кому известного "центра подготовки" СО-ТОФ – седой, улыбчивый дядька с водянистыми, пристальными глазами следователя НКВД, сразу сказал: "Если ты им нужен не в качестве пускающего слюни дебила, то хомутать тебя, парень, будут для начала непременно на сексе. Наилучший иммунитет – пресыщенность, поэтому я рекомендую…"

Выслушав доходчиво изложенную рекомендацию, Николай чуть сконфуженно улыб-нулся и согласно кивнул, а в душе возликовал – "без греха и досыта".

Вечером в дверь его гостиничного номера постучала очень и очень привлекательная девица. Она осталась в номере на всю ночь. Девушка оказалась профессионально нежной и податливой. Неизбалованный женским вниманием Николай уснул лишь под утро, когда ус-талая профессионалка, намекнув, что ей "пора", быстренько собралась и выскользнула из комнаты. Следующим вечером в номер вошла другая, не менее прелестная девушка. Короче, Коля Иваньков в течение трёх предоставленных для подготовки дней и ночей (и каких!) дисциплинированно и с удовольствием следовал рекомендациям психолога. Излишне под-чёркивать: Николай встречал подруг в искусно наложенном гриме, а сами девочки контро-лировались службой безопасности специализированной гостиницы.

За эти три чудесных ночи парень основательно вымотался физически и прямо-таки расцвёл духовно. Ещё бы, что может быть целебнее для израненной души, чем насыщенная ночь с прекрасной женщиной? После такой терапии Коля не без оснований полагал, что по-давить его волю и трезвый разум при помощи секса, даже помноженного на афродизиак, уже не возможно.

"Как я ошибался!"

Ната сонно дышала в шею, её нежная грудь наполняла ладонь, её ласковая рука по-прежнему лежала на мужском сокровище, было бездумно хорошо, и даже присущий отече-ственным авто запах раскалённого масла казался всего лишь пикантным ароматом.

Николай почувствовал повторно накатывающее возбуждение. Ласковые пальчики женщины моментально отреагировали на подступающее напряжение, оживились, массируя вновь активно набухающий орган, она немного отстранилась и внимательно посмотрела ему в глаза. Ох, этот взгляд! Ему опять до головокружения, до лихорадочной дрожи захотелось прижаться к её раздвинутым ногам, войти в неё, ощутить своей грудью её обнажённую грудь и слиться в едином ритме.

Предвкушая, он потянулся к замочку "молнии" на её брюках, но Ната прервала это ес-тественное движение, перехватив своими пальчиками его руку.

– Не надо, – жалобно вздохнула она, – не могу.

Николай растерялся.

– П-почему?

Ната лукаво прищурилась.

– Про женские дни слышал?

– Это когда "обтягивающее не носить"?

– Прости – гигиена. Я хочу, ну, очень-очень, но не сейчас.

Женщина будто даже виновато вздохнула, потом её глаза ни с того, ни с сего округли-лись, и Коля догадался, что смотрит она мимо него в боковое окно.

В его голове только-только начала оформляться мысль, мол, что-то неладно в окружающем мире, а дверца "Волги" с его стороны внезапно распахнулась, и чья-то грубая рука сгребла ворот куртки под горлом. Последовал мощный рывок…

Оплошность – она всегда чревата. Да, Коля оплошал, расслабился, растёкся, и суровая действительность болезненно напомнила о себе. Можно сколько угодно оправдываться, мол, за деревьями трасса и шум непрерывно проносящихся мимо машин сделался привычным, как морской прибой, и поэтому, мол, всегда чуткие ухи не выделили из общего фона скромное урчание мотора подъезжающего автомобиля. Оправдываться можно, но на том свете твои оправдания уже никому не понадобятся, и, в первую очередь, тебе самому.

…Последовал мощный рывок, воротник куртки затрещал, но выдержал. Единствен-ное, что Николай успел сделать, это пригнуть голову, чтоб не шарахнуться о верхнюю жёст-кость, и ещё он успел, сгруппировавшись, сильно оттолкнуться ногами. И в бизнесе, и в по-литике, и в бою знающие люди советуют воспользоваться приложенной противником энер-гией, чтобы добиться нужного тебе эффекта. Можно, конечно, упереться и чужой силе про-тивопоставить свою, но это по ситуации – готовых рецептов нет. Если ты способен выбрать правильный вариант – быть тебе со щитом.

"Стреноженный" спущенными до колен штанами, он вылетел из салона, как речной окатыш из рогатки и приземлился с кувырком значительно дальше того места, где его ожи-дали подловить. Такой неожиданный кульбит позволил ему выиграть пару секунд, подхва-титься, натянуть штаны и оценить обстановку. К тому же его первоначальное явление – го-лый низ и торчащий пенис – вызвало у нападавших издевательский хохот. Они не восприня-ли всерьёз ловко проскользнувшего, жилистого, но голозадого мужика, обеспечив ему до-полнительное время на подготовку.

Николай отметил, что злоумышленники подкатили на сером потрёпанном "Опеле" почти вплотную к "Волге". Трое вооружённых бейсбольными битами парней (интересно: если бейсбол в России не популярен, то, скажите, за каким хреном эти биты свободно про-даются в магазинах спортинвентаря?) натурально ржали, а Коля смотрел на них и офигевал. И было от чего: он узнал в этих троих Лизкиных убийц! Рыга – по фамилии Рыгов, Топа – Топорков и Стеба – Стебликов стояли перед ним на девять лет повзрослевшие, заматерев-шие, крайне злобные и абсолютно беспощадные. Они, чувствуя себя хозяевами положения, позволили себе немножко посмеяться перед экзекуцией. Совсем немножко – секунды три. Иногда секунда стоит жизни, а уж целых три – о-о! Три на три запросто делится без остатка – по секунде на брата. Но трое бандитов об этом не знали, полагая застигнутого врасплох горемыку очередной жертвой. Очередной?! По прикидкам они уже с год, как на свободе и, похоже, продолжают свои людоедские забавы, и вряд ли эта их первая вылазка. А даже если и первая, всё равно станет последней. Наверное, они – молодые и борзые – заранее распре-делили роли: один приходует бабу, двое гоняют "зайца" по лесу пока тот, обессиленный, не подломит ноги и не умрёт под хряскими ударами. Убежать они не позволят – им это не ин-тересно.

Николай в такой момент не стал заморачиваться вероятностью подобной встречи, бе-гать и петлять он не собирался, значит, надо либо наказывать, либо… Никаких "либо"! Жить вам, от-требье, осталось всего-ничего – покаяться уже не успеваете. На зоне у Ивань-кова не было спарринг-партнёров, если не считать тех урок, что пытались спервоначалу его подмять, но ежедневную часовую разминку он себе отвоевал – дисциплинированного зека начальство за такое дело не жучило и высоко ценило, как автомеханика. В течение послед-них дней Полежаев придирчиво проинспектировал его навыки и выставил "троечку". А "троечка" у капитана – это что-то! Это вселяет!

Рыга, не отсмеявшись, резко прыгнул вперёд и нанёс хлёсткий удар битой по рёбрам. Ежели бита достигает цели – хана: человек жив, способен ощущать боль, но бегать и кричать он уже не может. Кайф! Далее – неспешный забой, с хрустом, с мокрыми шлепками и с разлетающимися кусочками человечины.

Одновременно Топа, стоявший в стороне от приятелей и поближе к "Опелю", шмыг-нул Коле за спину, отрезая путь к отступлению, а Стеба, огибая капот "Волги", кинулся к левой дверце – Ната по-прежнему сидела на месте водителя. Нравственные калеки разыгры-вали спектакль, доставлявший им чудовищное удовольствие. Судя по слаженности дейст-вий, у троицы убийц-насильников наработан кое-какой опыт, и данный факт наводил на мысль поистине страшную: значит, находятся где-то рядом подавленные горем люди, похо-ронившие или безуспешно разыскивающие своих близких.

Николай Фёдорович Иваньков мысленно поклялся, что эти…, эти уже никогда больше не выйдут на свою жуткую охоту.

…Мало кто из командиров в Чечне представлял себе истинные умения ребят из раз-ведроты капитана Полежаева, их считали "везучими дьяволятами" и не более, поскольку в настоящей работе "дьяволят" видели только сам их наставник Паша Полежаев, его замести-тель – лейтенант Солоха, да противники, которые никому ничего рассказать уже не могли. Генерал-лейтенант Виктор Шершнев, например, считал лопоухого старшего сержанта Иванькова универсальным механиком-водителем, каковым Коля и являлся…по совмести-тельству. Правда, основную специальность диверсанта-разведчика, в ротном обиходе – ди-вера, он получил позже.

Считалось, что дивер чрезвычайно вынослив и способен с полной выкладкой долго бежать по пересечённой местности, но никто не мог сказать – как долго; считалось, что ди-вер хорошо стреляет, но не все же они, блин, снайперы; считалось, что дивер умеет неплохо драться и результативно использовать холодное оружие, но нельзя же пацанву-срочников сравнивать с какими-нибудь легендарными ниндзя. В общем, неплохие ребятишки, спортивные и, даст бог, кто-нибудь да оторвёт себе краповый берет. Может быть. Когда-нибудь. А так – везёт ребятам, возвращаются живыми, и, слава богу.

Занятия по рукопашной капитан Полежаев проводил со своими подчинёнными отдель-но, не афишируя и не допуская к сему действу лиц посторонних. "Чтоб не сглазили". Парней в свою роту, которая по численности приписанного к ней народу была поменьше иного общеармейского взвода, капитан отбирал тщательно, руководствуясь отнюдь не физическими качествами, а таким диким и никчемным критерием, как нравственные установки кандидата. Потом уже и сами ребята понимали, что к чему – каждый из них сам по себе превращался в грозное оружие.

Так вот, о рукопашной. Ничего плохого нет в красивых спортивных состязаниях на ковре, татами или ринге, где существуют свои правила, где присуждаются очки за актив-ность и за грамотно выполненный бросок, где техничный удар ценится выше "грязного", где даже так называемые "бои без правил" имеют свои ограничения. Наоборот – это не только эффектное зрелище, но и философия, и этика, и мудрость поколений, и доброта, и демонстрация незаурядных человеческих возможностей, и, что тоже немаловажно – навык, позволяющий отбиться от уличного хулигана, а то и от толпы. Диверу всё это без понятия, его задача – одним экономным движением отключить противника, если нужен "язык", или уничтожить, чтоб остаться в живых самому. Всё! Не умеешь – не выживешь. Со стороны его действия могут показаться случайными, могут выглядеть дилетантской дракой, а не эффектным боем, только вот сам чёрт не объяснит, почему это вдруг толпа умелых здоровяков, кажется, вот-вот уже растерзывающих дивера на фрагменты, быстренько и непонятненько превращается в штабель порубанных полешек, а дивер спокойно уходит, будто так и надо. Да, дивер владеет и использует сплав приёмов, разработанных в различных школах различных единоборств, но помимо них он иногда вытворяет нечто, нигде, никогда и никем не описанное, приёмом называться недостойное, похожее на случайный, но неожиданно смертельный жест.

Ребята из разведроты капитана Полежаева не мнили себя крутыми спецназовцами и не кичились приобретёнными умениями, может быть потому, что настольной книгой в команде почиталась повесть братьев Стругацких – "Трудно быть богом". А вчера Николай узнал от самого Полежаева, что капитан с недавнего времени активно налаживает контакты с дембельнувшимися и разъехавшимися по стране бывшими подчинёнными. Глядя в удивлённые глаза Иванькова, Паша пояснил: "А не криво опять вместе поработать, а, Колька?"

…хлёсткий удар битой по рёбрам…

Коля качнулся назад, позволив дубине пролететь мимо, ещё раз качнулся вперёд, пра-вой рукой поймав убойщика за челюсть, и резко дёрнул в сторону, обратную, заданному инерцией направлению. Тяжёлое тело Рыги, в отличие от головы, продолжало двигаться всё туда же, что неизбежно привело к непоправимому смещению шейных позвонков.

Давным-давно, ещё в прошлом веке фанатичная испанская коммунистка Долорес Ибаррури (подпольный псевдоним – Пассионария, что по нашему будет – Пламенная) про-изнесла гордую и красивую фразу: "Лучше умереть стоя, чем жить на коленях!" Недобро-желатели, правда, эти слова маленько урезали до простого: "Лучше стоя, чем на коленях", – пламенные испанки – они такие. Так вот, Рыга умер гордо и красиво. Хоть тут мудаку по-везло, поскольку на зоне с его статьёй, как правило, живут раком. Достойная поза.

Но эту тему Николай развил после, а "пока покойничек покачивался", Коля успел пе-рекатиться через крышу "Волги", чтобы встретить как раз подоспевшего Стебу. Стеба похо-дил на нормальных людей хотя бы тем, что не умел бегать спиной вперёд и, стремясь к во-дительской дверце – бабу же нельзя упускать – обегая капот машины, повернулся спиной к подельщикам, что не позволило ему увидеть красивую смерть Рыги. Он был уверен, что приятели сами разберутся, он предвкушал, он пускал слюни от нетерпения и вожделения, он обожал, прежде чем замочить, сначала помучить – такой вот "мачо-мучачо".

Увлечённый предстоящим делом, рывком открывая дверь "Волги", Стеба так ничего и не понял, он не пережил, в отличие от Лайзы, ужаса от осознания неминуемой смерти – ему тоже повезло. Везёт же некоторым!

Николай принял его в подкате, но, поскольку катился он не по земле, а по крыше авто-мобиля, то его ноги оказались на уровне плечевого пояса среднего человека, это обстоятель-ство и определило Стебино последнее в жизни везение. Повёрнутая внутрь стопа левой Ко-линой ноги оказалась за спиной мачо чуть выше лопаток, обеспечив ему поддержку, чтоб, не дай бог, не упал на спинку раньше времени, а правая пятка ударно вошла под нижнюю челюсть, задрав подбородок и продвинув его далее по прямой. Вследствие такого нехитрого толчка позвоночник в районе шестого позвонка образовал прямой угол, затылок Стебы кос-нулся спины, одновременно треснули горловые хрящи и мышцы шеи – травмы не совмести-мые…

Стеба ещё падал, а Коля, раскинув ноги врастяжку, крутнулся на спине в обратную сторону, исполнив движение, в нижнем брейке называемое "геликом" и…

Топа слыл в своей компании самым "добрым", он не любил мучить людей и всегда старался вырубить жертву на раз и, желательно, насмерть, поэтому приятели держали его на подхвате, чтоб не ломал кайф. Топа по этому поводу не возникал, так как помимо "доброты" отличался от корешей ещё и разумной трусостью. Сообразив, что спектакль пошёл не по сценарию, но, ещё не осознав, в силу врождённого умственного торможения, что дружки окончательно сошли со сцены, он попытался достать дубиной мужика, запрыгнувшего на крышу "Волги". Раскорячив ноги, Топа довольно умело направил свистнувшую в воздухе биту, намереваясь раскроить фраеру череп. Получи, сука!

…крутнулся на спине в обратную сторону, исполнив "гелик" в нижнем брейке, и нос-ком левой кроссовки подбил под локоток стремительно летящую руку с дубиной, тем самым значительно усилив маховый момент.

Топу развернуло, он почти упал, приземлившись на колено и на ладони рук – поза спринтера перед выстрелом стартового пистолета. Из этой позы Топа и стартовал, и, забыв про оружие, рванул без оглядки к спасительным кустам, не подозревая, как мало осталось ему до финиша.

Соскочив на землю, Коля подцепил носком кроссовки забытую Топой биту, подбросил её, как это делает цирковой жонглёр со специально брошенной под ноги булавой, поймал за рукоять на взлёте и по-городошному метнул вслед убегающему. "Летит булава, гудит була-ва, и попадает булава Соловью-разбойнику прямо в…".

Бейсбольная бита – штучка увесистая – хоть и спортивный, но снаряд, а если снаряд попадает в основание черепа… Топа жил, как трус, и умер, как жил. "В общем, они все умерли".

Коля посоветовался со своей совестью и получил уверения, что она, то бишь – совесть, не собирается терзать его душу по столь незначительному поводу, как "превышение преде-лов необходимой обороны" – примерно так в "УК РФ" называется статья, которую он толь-ко что себе накрутил. А, ч-чёрт! Сколько же за такое дело светит? И пойди, докажи, что оборонялся, что это особо опасные преступники, что за их уничтожение надо награждать. Доказать, наверное, можно, однако, не факт. Что же делать? Явка с повинной? Х-м.

"Прежде всего, надо утешить Нату, вдруг у неё истерика", – забеспокоилась "явная" половинка. "Подождёт твоя Ната, – обрубила "трезвая" ипостась, – пока будешь успокаивать, сюда свернёт очередной усталый путник и выбора уже не будет. Что делать, что делать? – закопать!"

В сторону Наты он всё-таки посмотрел. Девушка стояла между "Опелем" и "Волгой" и на истеричку совсем не походила, хотя мордашка у неё раскраснелась, а глаза возбуждённо блестели.

– Ты их…, – звенящим голосом заговорила она, – они…

– Спокойно, девочка. Я тут приберу по-быстрому, потом…, всё потом.

Для принятия решения Николаю потребовалось не более одной секунды, далее он дей-ствовал так, как действовал бы на спецзадании, подчищая за собой хвосты.

Для начала заглянул в салон "Опеля". Ключи в замке. Хорошо. Достать. Открыть ба-гажник. Ага, лопата – припасли, значит. В сторонку, пригодится. Та-ак, сначала Топу. Гад, растёкся медузой. Теперь Рыга. "Попинали маленько…", – говоришь? Ну, ну. Хороший ба-гажник, ёмкий. Давай-ка, Стеба, туда же. Биты рядом. Пальчики не оставлять. Хлоп! Пора объясниться.

– Ната, ты как? Пойми, если б не я их, так они бы нас точно.

– Как ты их…?

Николай нахмурился.

– Чечня научила. У тебя водичка есть? Пить хочется. И руки бы ополоснуть.

Ната удивлённо посмотрела на него, покачала головой, потом вздрогнула, словно спо-хватившись.

– Руки оп…. Ах, да! Где-то была.

Она, как заведённая, сделала три шага, открыв переднюю дверь, пошарила в бардачке и вытащила полуторалитровую пластиковую бутылку с зелёной этикеткой "Ессентуки".

– Вот.

– Спасибо, – просипел Коля, откручивая пробку, – а стакан?

Ната вяло отмахнулась. Из-под пробки зашипело, пальцы окатило пузырчатой пеной.

Истолковав её отмашку, как разрешение, Коля присосался к горлышку, сделал не-сколько глотков солоноватой, тёплой минералки, полил на ладони, завинтил крышечку и покосился на девушку.

О чём она сейчас думает? Сеанс сексобработки показал, что она не просто служащая общества "Новая Азия", а задействованный сотрудник, можно сказать – агент. Это обнадё-живает со всех сторон. Во-первых, как агент, она наверняка подготовлена к нештатным си-туациям и не станет падать в обморок. Во-вторых, тутошний инцидент как нельзя лучше характеризует бандита Иванькова. Пусть её шефы думают обо мне, что хотят, лишь бы думали плохо. Она же не в курсе той давней истории, полагает, что я раньше не знал этих отморозков, и у меня не было причин их ненавидеть до сегодняшнего дня. Сегодня я совершил настоящее преступление, и ни в одном глазу. Господи, я же частенько мечтал встретить гадёнышей на узкой тропинке и, надо же – сбылось! Встретил! Кстати, а какова вероятность такой встречи? Причём, не в Твери, а под Москвой? Чёрт знает! В России сто сорок миллионов народу, можно встретить кого хошь, но чтоб вот так, как по заказу, это один шанс на…, на много. Совпадения продолжаются? Удивительные встречи, как в фильме "Вечный зов"? Можно сказать и так, но это выходит за грань допустимого. Ей богу, попахивает мистикой. М-да, попал. Всякое бывало, но такого ещё не было. Интересно, как поведёт себя Ната? Свидетельница. Недонесение о преступлении приравнивается к соучастию. Наверняка ей светиться нежелательно – показания, то, сё… Найдёт повод скинуть меня с хвоста? Возможно, возможно. Не такой уж я ценный кадр. А с другой стороны… провёл нестандартный бой, в считанные секунды положил троих, а потом попросил водички, страха не выказываю, угрызениями не мучаюсь. Это интригует. Нужен я им такой? Пожалуй. Такие на дороге не валяются. Сдаётся мне, она сейчас тормозит не с испугу, а гадает: нужен – не нужен. Значит, будет звонить начальству, как оно решит. Ко всему, я же приворожённый, сексом бабахнутый, послушный. Карманный монстрик. Пакемон. Куды ж меня? Играем? Ладно, повяжем языком.