Текст книги "Закон Талиона (СИ)"

Автор книги: Валентин Пригорский (Волков)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 32 страниц)

Чистый след

2004 год, август.

Идея информационного окукливания и без того невероятно засекреченной группы "Т" принадлежала её создателю Юрию Андропову и являлась одним из эпизодов его тайной доктрины. Жёсткий, волевой, умный и очень хитрый – даром, что ли был одним из руково-дителей партизанского движения в Карелии – Андропов, похоже, ещё в начале восьмидеся-тых предвидел коллапс социалистической системы. Иначе чем объяснить тот факт, что ста-реющий всесильный политик, не доверяя Политбюро и управляемым силовым ведомствам, замкнул все связи подразделения на себя и приступил к изъятию документов, проливающих свет на его деятельность. Приступить-то, приступил, но, проводя изъятие в режиме стро-жайшей секретности и, опасаясь, прежде всего, своих же соратников, завершить работу не успел. Однако успел-таки перед подозрительно скоропостижной кончиной отдать тогдаш-нему командиру подразделения приказ о разрыве всех контактов с руководителями КГБ, ГРУ, СВР и далее по списку, и об уходе в глубокое подполье. Временно.

Незнамо, как предпоследний Генеральный секретарь ЦК КПСС, одновременно предсе-датель Президиума Верховного Совета СССР, одновременно председатель Совета Обороны относился к возможной, а, может, и неизбежной смене существующего строя, но, обнулив некоторые направления тайной деятельности, устранив их следы из пределов информацион-ного поля, он грамотно кинул своих преемников. Решение, безусловно, мудрое, поскольку, как показали дальнейшие события, в ходе Perestroika и в течение переходного периода за-кладывалось и продавалось всё, имеющее хоть какую-то цену. В окружении Горбачёва хо-дили тончайшие, на грани ультразвука слухи, что именно Андропов увёл из-под носа пар-тийных бонз большую часть золотого запаса страны. Не зря же у последнего Генсека дела практически сразу пошли наперекосяк. И как тот ни старался использовать в качестве под-тяжек насильно отрезвлённое общество, кооперативное движение, гласность и ускорение, как ни тужился наладить контроль над денежными сбережениями трудящихся и бандитски-ми общаками – штаны всё-таки упали.

То, что "несгибаемый большевик" не успел довершить в восемьдесят четвёртом, через семь лет, в девяносто первом, по недомыслию уничтожили сами реформаторы. Хотя, не ис-ключено, что некий скромный кадровик, ссылаясь на Службу Безопасности Президента, действуя последовательно и самоотверженно, всё-таки выполнил задание, полученное ещё задолго до развала. Ведь наверняка были у Андропова нигде не засвеченные, абсолютно преданные, идейные сексоты? Сейчас, пожалуй, и концов не найти.

Так или иначе, но кое-где сохранившиеся, подшитые или разрозненные бумаги, в тек-стах которых упоминалось подразделение "Т", уже не могли навести на сколь-нибудь зна-чимый след. А никто и не пытался этот след взять.

Могла ли отверженная и отрешённая, самовольно утратившая связь с сюзереном, нигде не фигурирующая и потому, как бы несуществующая организация, со временем превратиться в крупнейшую международную банду? Никак нет! Не могла! По одной простой, как дискретная математика, причине: она целиком состояла из служивой элиты, свято сохраняющей, несмотря на обилие напяленных масок, традиции имперского офицерства. И потому она превратилась в тайный рыцарский орден со своим уставом и со своей идеологией. Кстати, о масках.

Вот сейчас изображение на едва ли не метровом экране позволяло рассмотреть детали. Из притормозившего у входа в офис авто "Фольксваген-пассат" неуклюже выбрался гро-моздкий, немного сутулый, пожилой человек – клерк средней руки, с достоинством несущий по жизни до конца не изжитое совковое мировосприятие, груз профессиональных знаний и не чрезмерных чиновничьих амбиций. Мистер Холмс или мсье Пуаро, живи они в современном мире, основываясь на незаметных поверхностному глазу нюансах и пытливых наблюдениях, опираясь на собственные аналитические способности, однозначно определили бы в нём какого-нибудь третьего заместителя директора не шибко крупного банка, по долгу службы курирующего текущие вопросы взаимоотношений между учредителями и администрацией этого банка. Вот, так! И не ошиблись бы. Подполковник в отставке Вячеслав Владимирович Горин действительно занимал такую должность в СОТОФ-банке, что позволяло ему поддерживать тесные связи с сопредседателем офицерского союза, мотаться по командировкам и перевозить значительные суммы в рублях и валюте, естественно, с вооружённой охраной. Сам он, конечно же, имел разрешение на ношение оружия. Работа у него такая.

В кругу посвящённых Вячеслав Владимирович не без горькой иронии величал себя "Великим Магистром неприкаянного Ордена "Талиона", оставаясь при этом верным сыном забывчивого Отечества, а выработанная в годину великих катаклизмов формула: "Служу трудовому народу", – почиталась намолённым девизом орденцев. При всём, при том тайным рыцарям ну никак не светил в окошке ситцевый, настоянный на редьке с квасом, посконный патриотизм. Люди "Т" не грешили сентиментальностью. Ни банкир из Марракеша, ни юрист из Нью-Йорка, ни предприниматель из Копенгагена, ни другие, разбросанные по све-ту резиденты подразделения, никогда не ощущали потребности прослезиться, вспоминая песни, про плакучую иву, про клин журавлей, про берёзовый сок, про неразгаданную грусть. Они работали на далёкую отчизну, руководствуясь нормальным чувством долга. Вот и всё. А командира без всякой иронии почитали настоящим Великим Магистром. И он того имени стоил. Генерал Шершнев благодарил судьбу, столкнувшую их лбами на каменистой тропе.

Запутанный след

2004 год, август.

Следом за третьим заместителем из автомобиля выбрался…

– Та-ак, – протянул Виктор, – шустёр наш дядя Слава!

– Да уж, – с гордостью согласилась сестра, и уточнила – а что?

– А то! А-а, ты же вчера нас не видела. Кто, думаешь, с ним? Друга, понимаешь, Коль-ку из гостиницы приволок. Значит…? Э?

– Значит, он знает больше, чем мы. Так и должно….

А Шершнев и не спорил.

– Через годик после того случая, – Коля-Николай рассказывал, поглядывая на Шершнева, полагая его здесь главным, – я дембельнулся, только домой не поехал, остался ещё на два года по контракту. Я ведь сам-то деревенский, нас там таких Иваньковых…, а из Твери, из института меня после первого курса забрили – сессию завалил.

– Лоботрясничал? – Генерал посмотрел с укоризной, как мама с картины "Опять двой-ка".

– Угу, всем бы так. У папки с мамкой таких, как я, ещё трое. Денег нет, а жрать…, про-стите, – Коля покосился на Марину Сергеевну, – кушать хочется. По ночам подрабатывал, а на лекциях задрёмывал. В общем, не вытянул. Военкомат тут, как тут. Сначала, как водится, учебка, потом с полгода туда-сюда, а уж потом в Чечню. Да я не жалею. С первого дня под началом у товарища капитана, спасибо ему за науку.

– Всегда пжалста, – улыбнулся, весь такой непривычный в штатском, хорошо пошитом костюме, примостившийся в кресле Полежаев.

Николай признательно покивал головой, будто кланялся.

– Вы даже не представляете, как я рад встрече, и с командиром, и с вами, товарищ ге-нерал. А вас, – Коля, сидя в кресле, всем телом повернулся к Вячеславу Владимировичу, – товарищ комбат, я сразу узнал, когда в гостиницу за мной заехали. После курсов на механи-ка-водителя я в мотострелковом под Рязанью служил, а аккурат перед вашим отъездом меня с пополнением в Чечню. Весной девяносто шестого. Вы меня, конечно не помните…

– Ошибаешься, сынок, я всех помню. У всех каскетки на темечке, у тебя на ушах дер-жалась. Да ты не смущайся. Паша мне говорил, что ты стал отменным бойцом. Это хорошо. А вот, как тебя на зону угораздило?

Коля, опустив голову, втянул воздух сквозь зубы, выдохнул чуть ли не со свистом, сжал костлявые кулаки. В горле стало сухо и жарко, как в паровозной топке.

– Подставили меня. Нет, честное слово! Мне врать, выгоды нет! – Парень внезапно за-молчал, ослабил галстук и, расстегнув ворот рубашки, прижал руку к ямке над грудью. Си-лился ещё что-то сказать – голос сорвался, на глазах выступили слёзы, лицо враз осунулось, на скулах заходили желваки. Засипел, словно подавился горстью песка.

– Ты по порядку, – Павел встал, коснулся рукой плеча бывшего подчинённого, – а я по-ка уважаемое собрание обеспечу напитками. Виктор Сергеич, можно в холодильнике пошу-ровать? Вон, у Кольки уже в глотке скрипит. Нет уж, Марина Сергеевна, я сам. Прошу! Ко-му соку, кому минералочки? Коньяк не предлагаю.

Так по-хозяйски приговаривая, Паша быстренько извлёк из встроенного холодильника запотевшие бутылки с "Нарзаном" и яркие упаковки с соком, водрузил всё это великолепие на столик.

– Стаканы в "плацкарте" – подсказал Шершнев, – в буфете.

Пока Павел бренчал посудой за перегородкой, в кабинете все молчали, но это молча-ние не имело ничего общего с тем неловким, натужным, про которое потом говорят, мол, "мент родился". Комбат, закрывая широкой спиной нижнюю часть окна, смотрел во двор, меланхолично перебирая пальцами портьерную бахрому; Марина Сергеевна, пристроив "ежедневник" на колене, что-то черкала в нём; Виктор Сергеевич сосредоточенно выгребал из широченного, двухстворчатого холодильника пакеты с орешками и кексами. И лишь Коля Иваньков, подсвечивая ушами, мысленно материл себя за несдержанность. Вот ведь грёбаная доля, втянувшись в войну, как в трясину, умирая и убивая, не раз постояв над бездыханными телами товарищей, собственной шкурой ощутив несправедливость системы, отмотав срок без вины, он уверился, что его душа стала жёстче сапожной подмётки. Ан нет! Встретил людей из той, из прошлой жизни, людей, которых безмерно уважал, и раскис.

Раскис, не раскис, а наивность давным-давно растерял, понимая, что интерес к его судьбе далеко не праздный. Люди задают вопросы и выслушивают ответы вовсе не для того, чтобы повздыхать, да пожалеть. Изощрённое зоной чутьё подсказывало, что этим ребятам, включая Марину Сергеевну, он для чего-то нужен. Сволочной, писклявый голосок гундел в уши, де, мол, привечают тебя только потому, что ты им надобен, иначе не стали бы с тобой вошкаться. Он это пищание урезонивал, вспоминая ту неподдельную радость, с какой Вик-тор Сергеич вчера тормошил его в толпе, растерянного и оробевшего. Встреча была, бес-спорно, случайной, никто не мог знать, что именно в этот день Николай выйдет из поезда на московский перрон. Значит, уже после генерал или комбат, а, может капитан, или все они вместе решили привлечь его к своим насущным делам. А раз так, то он не возражает. Он даже не мечтал влиться в такую команду – судьба сама распорядилась. И пусть они используют его, как хотят, он будет с ними до конца! Вот так, и никак иначе! Если, конечно, примут.

Из закутка выскользнул Павел, удерживая на ладони левой руки поднос, похожий на большой серебристый лист кувшинки. Пять высоких, тонкостенных, суживающихся кверху стаканов, сгруппированных посередине листа, действительно напоминали лепестки чудного прозрачного цветка.

Потеснив пакеты и бутылки, Павел поставил поднос на столик, напузырил в один из стаканов кипящей и стреляющей, ледяной минералки, и протянул стакан Николаю.

– Поухаживаю за гостем. Испей, вчерашний вечер, надо думать, ещё напоминает о се-бе?

– Спасибо, – Николай, сделав несколько глотков, прижал стакан к груди обеими рука-ми, – поймите, там, на зоне я худо-бедно свыкся с мыслью, что пять лет псу под хвост, что потеряны годы, которые я мог посвятить учёбе, что судимость невыводимым пятном будет преследовать меня всю жизнь, пачкая характеристики и резюме. Свыкся, но не было дня, чтобы я об этом не думал. Срок я получил за преступление, которого не совершал. Обиду, злость глушил, надо было выживать, не оскотиниться. Не я первый, не я последний. А вас встретил – появилась надежда. Вот и психую. Доля, блин…простите.

Он говорил горячо, его не перебивали. Марина Сергеевна ободряюще улыбнулась.

– Да вы не волнуйтесь. Николай, поверьте: мы – ваши друзья. Мне вот интересно, что вы такое вчера Виктору рассказывали, что он аж слезу подпускал?

– Мариша, – Шершнев погрозил сестре пальцем, – грешно хихикать над старшим бра-том. Я, между прочим, тоже имею право на чувства. Водочка, она, конечно, усугубляет, но рассказ Николая меня зацепил. Коля, будь другом, повтори для всех.

Павел, ещё раз коснувшись Колиного плеча, направился к своему креслу, на ходу при-хлёбывая из стакана, а комбат, отвернувшись от окна, столь выразительно кивнул, будто приказ зачитал.

Звукоизоляция кабинета была, что надо, уличные шумы сюда не проникали, слыша-лось лишь дыхание присутствующих людей, шорох одежды да потукивание генеральской трости – Виктор Сергеевич, не спеша, возвращался к своему креслу у рабочего стола, до-шёл, уселся, вопросительно уставился на парня.

Николай кашлянул, прочищая горло, обвёл взглядом кабинет, выбрал на дубовой пане-ли точку и, зацепившись за неё взглядом, заговорил.

– Можно и повторить, – он хмыкнул, – не в смысле, чтоб пожалели, а так – для ясности. Я, пока чужой срок мотал, решил: расшибусь, а должок верну. Только не подумайте, что мне слава Монте-Кристо не даёт покоя. Впрочем, да! Не даёт! Должна же быть в жизни справедливость, иначе… Я справедливость так понимаю: "Какой мерой меряешь, такой и тебе отмеряно будет". Да ай!

Его словно тряхнуло от чрезмерных эмоций, прорвавшихся сквозь блокаду деланной бравады, и он утихомирил их, ударив сжатым кулаком по колену.

– Тэ-эк, прошу прощения, что-то меня не туда понесло, не с того начал. Сами понимае-те – тема больная. Ладно. Я ведь планировал денег на контракте подзаработать на первое время, квартиру в Твери снять, в институте восстановиться на вечернем, чтоб, значит, учиться и работать. Многие так делают. Ну, а когда образование получу…В общем, перспективы самые радужные. Сначала всё шло, как задумано: квартиру снял в коммуналке, в ВУЗ поступил. Нормально! А вот с работой облом. Куда берут – там не платят, а где платят – там мест нет. Подумывал частным образом мастерскую по ремонту автомобилей организовать. В машинах прилично разбираюсь. Казалось бы, чего проще? Ага! Только меня там и ждали! Конкуренция жёсткая. Всё поделено, и всё под крышей. Это сейчас тогдашние проблемы выглядят ерундовыми, а в ту пору я маленько запсиховал. Нет, деньги были, однако, когда не всё ладится… Союз ветеранов Чеченской войны? Так его ещё не было. Афганцы были, но это другой коленкор. Короче, потыкался туда-сюда и как-то открываю местный "Рекламник", а там объявление, что, мол, требуются охранники в фирму, зарплата, мол, стабильная, то, сё. Дежурства: сутки через трое. Приём, мол, на конкурсной основе. Воины уволенные… Ну, сами, наверное тыщу таких объявлений видели. А чего ж, график для учёбы в самый раз. Пошёл. Взяли. Ещё радовался, придурок! – Коля засипел, отпил из стакана, который так и не выпускал из рук, и продолжил ясным голосом. – Приступил к работе и учёбе. Посильный труд и непосильный отдых. Вроде, как масть пошла. Охраняемый объект – небольшой двухэтажный офис с примыкающим к нему складским ангаром и огороженной площадкой со всяким хламом. На смене трое. Ничего сложного. Ключи сдал – ключи принял, через сутки свободен. В общем, как в романах: "ничто не предвещало…" Так и жил, и на восток забывал перекреститься, покуда гром не грянул. Можно ещё водички?

– Наливай да пей. Тут тебе официантов нету! – По-охотнорядски отозвался Павел.

Пашин ответ прозвучал бы обидно, чтоб не сказать, грубо, но широкая улыбка и обод-ряющий взгляд словно говорили: "Не комплексуй, приходи в себя, парень! Воспаряй орлом над собственной тщедушностью!"

И Николай воспарил! И улыбнулся в ответ, и, наконец-то, свободно вздохнул! И в этом вздохе, как капля щёлока в чистом озере, незаметно растворились и гнетущая горечь, и ско-ванность, и обида на весь белый свет, и робость перед присутствующими, и, чего греха та-ить, неосознанная до конца зависть к этим сильным и независимым людям. Он выпрямился в кресле, стряхнув наваждение волчьих законов зоны и ощущение ущербности, ясно поняв, что здесь он среди своих. Что люди рядом с ним ждут от него не просто рассказа, а чёткого изложения исходных данных, чтобы, основываясь на них, выработать определённый план и сделать шаг к неведомой ему цели. Пока неведомой.

Продолжил он по-деловому, без сипения и горестного сглатывания.

– Тринадцатого октября заступил на смену, как водится. Осень такая, знаете, жемчуж-ная – другого слова не подобрать. Листья почти опали, солнце сквозь тучки светит, но тепло и сухо, как в валенке с калошей. В такие дни настроение самое благодушное. Причин для беспокойства никаких. Сделал первый обход по графику. Кабинеты проверил – всё в ажуре. Чаю втроём попили, за жизнь поболтали, снова разбрелись по точкам ответственности, снова сошлись, снова поболтали. Ребята, надо сказать, со мной в смене вполне приличные. Спокойствие. Так незаметно вечер подошёл, потом ночь. Очередной обход по графику. Всё путём, как обычно. Ключи у меня от всяких подсобок и так, по мелочи. От директорского кабинета я, естественно, ключей не имел, от других кабинетов, впрочем, тоже. Бухгалтерия, отдел снабжения, отдел продаж – нам туда заказано. Ручки подёргал для понту и всё. Осел я в дежурке, значит, читаю конспекты. Моль не прошуршит. Перед сменой я обычно хорошо отсыпаюсь, да и армейские навыки ещё не растерял, поэтому ни в одном глазу. На нарах я много-много раз прокручивал события того дня, особенно той ночи. Событий, правда, до определённого момента, как таковых, не было, так, маленькие детали цепляются одна к од-ной, но восстановить могу, чуть ли не по минутам, если только башку размышлениями не свернул, не подогнал результаты под собственные подозрения. Ведь и так бывает? Ладно. Во всяком случае, точно могу назвать время, с которого начался мой многолетний персональный кошмар. Объект охраны располагался в промзоне, в полукилометре железнодорожная сортировка, автотрасса с подъездными путями рядом опять же, поэтому днём и ночью рычание проезжающих грузовиков сливалось с лязгом и гудками со станции. Вот этот самый привычный звуковой фон я воспринимал, как тишину. В три двадцать семь – я на часы автоматом глянул – поблизости неожиданно раздался натужный рёв КАМАЗа. Что, я работу КАМАЗовского движка не отличу? Почему неожиданно? Так подъезжающий грузовик непременно слышно издалека, а тут звук, будто с неба упал. Вы понимаете, о чём я? И сам рёв был какой-то…, я ещё подумал, мол, глушак накрылся. Одновременно я услышал, будто осколки стекла полетели, но уже над головой, прям в здании офиса на втором этаже. Каюсь, на гражданке нюх потерял, не сразу среагировал, а через секунду-две. А если бы и сразу… Сначала появилась такая смешливая мыслишка, мол, так ревёт, что стёкла лопаются. Потом мелькнуло, что это же посыпалось окно директорского кабинета со стороны нашего складского двора. Потом, на бегу уже, подумалось, что на окнах решётки и пока ничего страшного. Ну, а уж потом поймал запах гари.

Николай на секунду прикрыл глаза и снова очутился на лестничном пролёте в конторе фирмы.

…Он бежит вверх, почти не касаясь ногами ступеней. Ещё не верится в происходящее. Ну, что такого может случиться? Ерунда какая-нибудь! Второй этаж начинается с микроскопической, огороженной перилами площадки и чуть приоткрытых, стеклянных, двустворчатых дверей. В щелке меж створками клубится сизый дымок. Лишь тогда в первом приближении он начинает осознавать, что у дежурной смены большие проблемы. На площадке пирамидкой стоят три химически-пенных огнетушителя, а над ними торчит красная коробочка с кнопкой пожарной сигнализации под стеклом – пожарный пост. Коля ключами разбивает символическое стёклышко на коробке, резко вдавливает кнопку вызова пожарной службы, хватает ближайший огнетушитель, плечом расшибая дверные створки. Коридор. Запертые двери кабинетов. Направо директорская приёмная, именно оттуда по полу ползёт густеющий на глазах сизо-чёрный дым. Дверь в приёмную филёнчатая, хлипкая вылетает с одного плевка. А вот в святая-святых запросто не попадёшь – дверь особая. Николай, тараня разлетающиеся филёнки, успевает подумать, что бодаться в принципе ни к чему, один хрен до приезда пожарных в кабинет шефа не пробиться, да и те сходу вряд ли, разве что решётки вышибут на окнах. Тут без вопросов – предосторожность оправданная: там сейф с бабками, документация, за которую конкуренты готовы отстегнуть, может ещё какая хренотень. Думать-то думает, но дверь в приёмную всё же таранит, чтоб, значит, потом не обвинили в бездействии. Оп-паньки! Бронированная плита, исполняющая обязанности кабинетной двери – нараспашку! Подсвеченные пламенем клубы едкого дыма – горит бумага, горит пластик. Николай не задумывается, почему так, главное, он сможет хоть что-то предпринять до приезда пожарных. Перекинув рычажок на огнетушителе, и, перевернув красный цилиндр вверх тормашками, он бросается в проём. Очаг возгорания, вопреки опасениям, не так уж и велик: только-только занимается громадный письменный стол, полыхает оргтехника, тлеет паркет, пламя вылизывает портьеры, ещё что-то там трещит в углу. Пенная струя расходуется вхолостую, пока он выдирает шнур из розетки, но того, что осталось, хватает, чтобы довольно эффективно сбить жадные язычки с монитора и факса. Опадающая пена лужей растекается по столешнице. Пустой огнетушитель летит в сторону. Коля срывает портьеру, топчет на полу. Снова пламя. Ч-чёрт! Он бежит к инвентарю на входе, хватает оставшиеся огнетушители и с разворота в дым. Второй огнетушитель чуть ссыкнул и умер. Младенец способен на большее. Коля матерится сквозь зубы. Впрочем, матерится он непрерывно – как-то помогает, что ли? Зато третий! О-о! Элефант! Обливает всё, что пытается сдружиться со стихией огня. Раздаётся пронзительный визг-рёв пожарных сирен, топот ног сначала внизу, потом по лестнице. Коля удовлетворённо прислоняется к стене и только сейчас замечает, что дверца тяжёлого жаропрочного сейфа открыта настежь.

– В точности так всё для меня началось, – сказал Николай и охладил минералкой пере-сохшее горло, – а чем закончилось… Надо ли рассказывать, какой кипеж поднялся в офисе немного погодя? Пожарные, милиция и даже "скорая", наверное, чтобы хозяина откачивать. Он то плакал, то порывался меня укусить. Всё кричал, что разорён. Я лишь руками разводил. Ну не выстраивалась у меня никак логическая цепочка. Ну, скажите на милость: причём здесь грузовик? А разбитое стекло со стороны складского двора, а незапертая дверь в кабинет? Притом, что приёмная на замке. Нетронутые решётки на окнах и, наконец, распотрошённый сейф? А пожар? Если неизвестный деятель забрался в кабинет и всё это натворил, то куда он делся? Скрыться злоумышленник не мог! Даже в суматохе мимо меня разве что легендарный ниндзя мог проскочить. Я ведь, между прочим, хоть и бывший, но разведчик. Нет, что вы, я и не собирался какие-то версии выдвигать! Для себя понять хотел: что же здесь происходило? Но в тот момент я так и не сумел сложить два и два, а потом нас по одному начали допрашивать, не отходя от кассы. Я рассказал, как было. А потом меня арестовали…Я вас ещё не утомил?

Вопрос прозвучал достаточно нахально, но, поскольку Николай адресовал его Марине Сергеевне, демонстративно повернувшись к единственной в этой компании женщине, муж-чины промолчали, оставив решение за дамой.

Марина Сергеевна мягко, лучисто улыбнулась.

– Николай…

– Можно просто – Коля, – поспешно вставил Николай, и в его голосе послышалась про-сительная интонация, а уши загорелись.

– Спасибо Коля, – оценила Марина Сергеевна проявленное парнем сочетание хитрости и простодушия, на её лице блуждала улыбка любящей королевы-матери, – вы сегодня зав-тракали?

– Д-да нет, н-не хотелось, как-то.

– После вчерашнего, – хохотнул Павел, тактически продолжая разыгрывать роль казар-менного остряка, но, поймав взгляд комбата, приложил палец к губам, мол, всё – меняю ам-плуа, – Вячеслав Владимирович, да Николай всё видит и всё понимает, а скоморошество моё – что-то вроде психотерапии. Ей богу, ну идут же люди к психотерапевту, прекрасно пони-мая, что врач – не чудотворец. На что они надеются? Да, в конечном счёте, на проявление внимания к ним, на душевность, которой им недостаёт в повседневной жизни. А сопутст-вующая психодиагностика и различные рекомендации рассматриваются ими всего лишь, как довесок к общению, пусть даже оплаченному. И это установленный факт! А я от всей души.

После такого заявления всем почему-то стало весело и свободно.

– Друзья, – повысила голос Марина Сергеевна, – предлагаю отобедать!

– Согласен! – Подержал Шершнев, глаза его хитро блеснули. – Чем-нибудь необременительным. Шашлыком из осетрины с гарниром из спаржи под грибным соусом, к примеру.

– А ты, гурма-ан, Витя, – пророкотал дядя Слава, – что может быть непритязательнее и вкуснее русских пельменей? Особенно если на десерт подать сухое красное и фрукты.

– Самые коварные гурманы, это те, которые закусывают водочку квашеной капустой, а на чёрный хлеб кладут розовое сало, – парировал генерал, – и я из таких. Кто "за"?

"За" проголосовали единодушно.

Николай вертел головой и улыбался, он отлично понимал, что всё это немножечко представление, спектакль для одного зрителя, но не имел ничего против – визит к психоте-рапевту.

Перед поездкой в ресторан комбат неожиданно заявил, что они с Павлом плотно позавтракали и на обед пусть особо голодные отправляются без них, а он и Павел займутся неотложными делами и обязательно дождутся возвращения, поскольку беседа ещё не окончена. И ещё: он настойчиво порекомендовал Николаю загримироваться.

– Это необходимо, – заявил он, – потом объясню.

Полежаев на минутку исчез и вернулся в кабинет с чемоданчиком, в котором, как вы-яснилось, хранились маскирующие личину причиндалы. Колины уши замаскировали чудес-ным и ничуть не мешающим париком, приклеили небольшие усы в цвет, глаза закрыли оч-ками с радужными стёклами в тонкой оправе.

Марина Сергеевна придирчиво осмотрела произведение Пашиного гримёрного искус-ства и молча подняла вверх большой палец.

Павел также молча подвёл Николая к зеркалу. Из зазеркалья на Колю смотрел эффект-ный бизнес-мальчик из тех, что разъезжают на крутых иномарках, решают масштабные дела, иногда общаются с прессой и всегда обедают в дорогих ресторанах.

– И впредь без грима никуда! – Сурово сказал Вячеслав Владимирович.

Николаю захотелось, взяв под козырёк, щёлкнуть каблуками, но он лишь кивнул, слег-ка приподняв руку.

– Я учту ваши пожелания, Вячеслав Владимирович, напомните об этом моему секрета-рю.

Марина Сергеевна дважды сомкнула ладони, обозначив аплодисменты, Виктор Сер-геевич деловито кивнул, будто ничего другого не ожидал, а Павел с полупоклоном указал на выход.

– Машина подана, господа!