Текст книги "Кронпринцы в роли оруженосцев"

Автор книги: Валентин Александров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

ПОМОЩНИК КАК ЧАСТЬ СОБСТВЕННОСТИ

Когда М.С. Соломенцев, Председатель Совмина Российской Федерации, предложил мне в августе 1971 года перейти из аппарата ЦК в его секретариат, то имелось в виду, что на меня лягут вопросы международных отношений и участие в подготовке его публичных выступлений.

Но в жизни оказалось, что внешнеполитические дела тогда занимали лишь ничтожную часть в деятельности главы российского правительства. В то же время внутренних вопросов была целая гора. По распределению обязанностей между союзным правительством и республиканским на последнее возлагались заботы, связанные с обеспечением жизненных интересов населения, а это – сельское хозяйство, легкая, пищевая промышленность, торговля, строительство, коммунальные и бытовые службы, культурное обслуживание, образование, здравоохранение.

Нерешенные вопросы этой сферы захлестывали председателя Совмина и его секретариат. Они с головой накрыли и меня, заставляя вникать вдела, не имевшие ничего общего с прежним родом деятельности. В этой связи случалась масса всяких неожиданностей.

Помню, что в первый же день мне пришлось редактировать письмо, которое Соломенцев должен был направить в союзное правительство, по поводу трудностей в производстве овощных и фруктовых консервов. Проект был подготовлен пищевиками, но в такой степени неграмотно и нелогично, что скорее напоминал требование «дай миллион» из «Золотого теленка», чем обращение одного правительства к другому. Только вместо «миллиона» выступали тысячи тонн металла, стеклопосуды, консервантов, резиновых уплотнителей и прочего.

Меня как абсолютного профана удивило использование условной единицы – туб, в которой шли все расчеты. Поэтому редактируя документ и переводя его с «консервного языка» на русский, я предложил расшифровать непонятный термин, написать вместо «туб» слова «тысячи условных банок», а еще лучше перевести в реальные миллионы, потому что если сказано «1000 туб», это значит миллион.

На меня посмотрели как на сумасшедшего или как на агента ЦРУ, получившего задание дезорганизовать консервное производство в России. «Кто же нас поймет? – возмутился главный консервный специалист. – «Туб» он и в Совмине СССР останется «туб», а если словами написать, то никто нас за серьезных людей считать не будет. И вообще, если расшифровать это слово, то вместо условной банки реальная может получиться, а в таком случае ее легко и большой и маленькой сделать и нам вместо максимума дадут минимум».

Самая большая уступка, на которую в отношении этого слова пошли мои партнеры по консервному письму, – сделать сноску в тексте с расшифровкой слова «туб».

Потом-то я понял, что обе стороны были правы. Письмо Соломенцева перекочевало из Совмина СССР в политбюро, а там далеко не все в консервных терминах разбирались. Значит, я был прав, настаивая на человеческом языке. Но выделять металл и консерванты поручили Госплану с его специалистами. Значит, правы были и мои напарники, настаивая на своем консервном диалекте.

Вскоре у меня сложилось так, что около девяноста процентов времени уходило на разработку внутренних вопросов и только оставшиеся десять – на международные. Эти международные дела включали просмотр всех шифротелеграмм, поступивших из МИДа, от обеих разведок и Минвнешторга на имя членов политбюро и кандидатов в члены политбюро, каковым был Соломенцев. Ежедневно их приходило не менее семидесяти-восьмидесяти, общим листажом до трехсот страниц. Задача состояла в том, чтобы с наиболее важными из них и со всеми касающимися России предсовмина был ознакомлен, поскольку о них мог заходить разговор на политбюро или секретариате ЦК, и мог дать, в случае необходимости, кому-нибудь поручение.

Другой круг документов – материалы политбюро и секретариата ЦК, рассылавшиеся согласно повесткам дня и в порядке информации. Этих бумаг приходилось на круг не менее десяти в день, и они должны были прорабатываться так, чтобы предсовмина, участвуя в обсуждении, мог опереться на аргументированную позицию. По каждому пункту повестки дня вносились предложения вне зависимости от того, намерен или нет Соломенцев выступать поданному вопросу. Чаще всего он выступал на заседаниях или отдавал замечания, как они и были подготовлены, в письменном виде, тому, кто вносил в ЦК свои проекты.

Все это достаточно трудоемко, тем более что к проработке документов важно было привлечь и специалистов из отделов Совмина или министерств России, чтобы соображения были более весомыми.

Однако ни тот, ни другой массив материалов не заставляли так ломать голову, как выступления председателя с речами, докладами, приветствиями, публикациями и прочим. Стандарт выступлений у Соломенцева сложился достаточно крупный. Все его речи, произносимые в российской аудитории, по набору и раскрытию тем могли продолжаться не менее часа и, пожалуй, не более полутора часов. Поэтому требовался текст в 25–30 страниц.

Это были выступления по всему кругу вопросов, по которым работал Совет министров, – от состояния дел в народном хозяйстве в целом до анализа положения в отдельных областях. Выступал Соломенцев с такими полотнами минимум один-два раза в неделю в Москве или в провинции.

Предсовминабыл самым главным человеком по делам республики в границах РСФСР. Соломенцев неоднократно говорил, что когда его назначили на этот пост, Брежнев заявил: «Российской компартии в рамках КПСС нет, поэтому меня можно считать и генеральным секретарем по российским делам, но поскольку мне приходится заниматься массой других вопросов, ты практически будешь как бы моим заместителем по всем российским проблемам и обращайся в случае необходимости ко мне».

Так в общих чертах и было. В первые три года в неделю раз, по крайней мере, Брежнев звонил Соломенцеву или тот обращался к генеральному по вопросам, требующим поддержки сверху. Затем, после первого серьезного заболевания Брежнева, эта система общения нарушилась, а ближе к 80-м годам исчезла совсем.

Что же касается круга дел, то Соломенцев его постепенно расширял, находя различные обстоятельства, в силу которых Совмин республики стал заниматься вопросами жизнеобеспечения нефтяников, металлургов, даже некоторых оборонщиков, хотя само по себе производство в этих отраслях находилось в ведении Совмина СССР. На страже деления интересов на союзные и республиканские стояли и идеологические структуры. Из-за чего Соломенцеву не раз давали понять, что его прерогативы и на территории РСФСР остаются ограниченными.

Часовой масштаб выступлений предсовмина России на совещаниях и заседаниях сложил у него и соответствующую продолжительность телефонных разговоров. Он с трудом укладывался в отрезок времени менее одного часа, если разговаривал с кем-нибудь из людей, занимавших пост не выше его и с кем он по праву старшинства определял окончание разговора.

Если мне нужно было почему-то зайти к Соломенцеву, но дежурный секретарь говорил, что председатель недавно велел соединить его, допустим, с Липецком, то спокойно можно было час заниматься другими делами. Раньше этого срока его от телефонного аппарата мог отвлечь только Брежнев. Все же остальные, включая Косыгина, Мазурова, узнав от дежурного, что Соломенцев говорит по другому телефону, передавали просьбу перезвонить, когда он освободится. Так было заведено, если не касалось чего-то экстраординарного.

* * *

Разговоры длиною в доклад сложились у Соломенцева и со мной, когда он перешел из Совмина России на пост председателя комитета партийного контроля при ЦК КПСС, а я стал работать в том же партийном аппарате, но помощником секретаря ЦК по социалистическим странам.

Не очень часто, но раз в три-четыре месяца я заходил к Соломенцеву, условившись теперь уже о встрече через его дежурного секретаря, благо мы работали на одном этаже. Или он звонил мне по одной из двух систем правительственной связи, которыми был оборудован не только его, но и мой кабинет. И все было по сложившемуся масштабу времени – беседа длиною в один час. Причем я уверен, что он не смотрел на часы. Работал биологический секундомер.

Такие же по продолжительности разговоры были у нас и тогда, когда он ушел на пенсию и первое время у него на квартире оставался телефон второй правительственной связи.

Труднее было Соломенцеву привыкать к городскому телефону, когда у него после ГКЧП сняли телефон АТС-2, а я стал работать в редакции журнала. Ясно было, что он опасается (и скорее всего небезосновательно) какого-то третьего уха в нашем разговоре. Тем не менее наши телефоны были заняты каждый раз ровно на один час.

Причем назвать это разговорами было бы большим преувеличением. Соломенцеву нужно было кому-то изложить свои взгляды, оценки, мнения. Таких людей становилось все меньше. И наши разговоры восполняли сложившийся образ общения, а позже помогали устранять угрожающий вакуум забвения.

Если Соломенцев сам определял продолжительность и выбор времени телефонных разговоров в зависимости от своего расписания, то мое положение было иным. Надо мной был другой прямой начальник и тоже высокого уровня, сначала секретарь ЦК Русаков, затем такой же секретарь ЦК, но уже по фамилии Медведев, потом тот же Медведев, но в еще более высоком положении члена политбюро и секретаря ЦК.

Каждый из них не мог допустить и мысли, что его помощник не все сто процентов времени отдавал его работе, а тем более обсуждал какие-то вопросы с другим членом партийного руководства. Когда однажды Русаков долго не мог мне дозвониться по телефону АТС-2, и я сказал ему, что разговаривал с Соломенцевым, председателем комитета партийного контроля, голос моего «текущего начальника» приобрел такие оттенки подозрительности, что я счел решительно неподходящим ссылаться на такие контакты.

Еще более подозрительно, а точнее сказать враждебно отнесся Медведев к моему упоминанию о телефонном разговоре с Соломенцевым. Здесь, видимо, примешивалось к ревностной нетерпимости работодателя еще и знание Медведевым того, что ставший Генеральным секретарем ЦК КПСС Горбачев вынес уже приговор об отставке Соломенцеву и другим членам политбюро старшей генерации. Горбачев только ждал подходящего момента для оглашения вердикта. А тут вдруг помощник Медведева, одного из ближайших сподвижников Горбачева, ведет какие-то личные разговоры с кандидатом на отставку. Кто знает, о чем они говорят? Более того, что будет, если кто-то совершенно неведомый узнает о самом факте таких разговоров?

Медведев в большей степени владел собой, чем Русаков, но все равно я понял, что общение с Соломенцевым, каких бы вопросов оно ни касалось, должно оставаться моим личным делом и уж никак не может служить оправданием для задержки в случае вызова со стороны «моего» секретаря ЦК.

ПОЛОЖЕНИЕ ОБЯЗЫВАЕТ

То поколение российских спичрайтеров, которое широко развернулось в предвыборных баталиях 90-х годов, опиралось на советский опыт только отчасти, предпочитая приемы, свойственные избирательным кампаниям США и других стран Запада. Навыки, наработанные в пору от Хрущева до Горбачева, скорее всего, уйдут в историю. Едва ли к ним будет возвращение, поскольку, в общем, на долю того поколения, к которому принадлежит автор этих записок, выпало не что иное, как обслуживание тоталитарного режима.

Существует множество различных определений тех порядков, которые стали устанавливаться в России после распада СССР, в 1991 году. Говорится о становлении рыночной экономики, о замене псевдосоциалистичес-ких порядков капиталистическими, о соединении государственной монополии с личной инициативой и т. д. и т. п.

Если в отношении экономики еще нет полной ясности, то в плане государственного устройства и нового принципа, положенного в основу формирования власти, доминирует общее мнение: в стране осуществляются широкие демократические преобразования с выбором власти на альтернативной основе.

Сначала гласность, а затем и свобода слова, демократизм стали главным достижением процессов общественного обновления в России. На алтарь демократии положено немало жертв, включая распад страны, снижение жизненного уровня большинства населения, очаговую гражданскую войну.

Рубеж между тоталитаризмом и демократией исключил преемственность в работе спичрайтеров советского и постсоветского периодов нашей истории. То, что было пригодно деятелям тоталитарного режима, оказывается неприемлемым для политиков демократического строя. И не в силу иного уровня их знаний, общей подготовки, человечности. Нет! Никакого нового человека на политической сцене не появилось. По большей части – от Ельцина и Гайдарадо Немцова и Путина – все политики прошли через школу партактива КПСС, комсомола или Лубянки.

Отсутствие массовой партийной дисциплины, открытый плюрализм, преобладающая внепартийность избирателей, альтернативность выбора, конкурсность и конкурентность политиков потребовали перенести акцент в подготовке выступлений с обслуживания политического деятеля на обслуживание или обработку электората. Сама фигура политического деятеля преобразилась из божества, которому поклонялись, в шоумена, который должен с помощью специфических, свойственных политической сцене приемов привлечь на свою сторону миллионы не знакомых ему и по-разному мыслящих людей. Политический деятель должен находить сам и с помощью своего штаба вектор сил, способных удержать в поле своего воздействия избранную им массу людей. Так появляется ставка на харизматичность, достаточную для общероссийского масштаба, отсюда – фигуры Лебедя, Жириновского, Рохлина. Одновременно появляются и деятели локально харизматического склада типа Росселя, Шаймиева, отчасти Лужкова, Рахимова.

Та часть политического истеблишмента, которая не может рассчитывать на личностное харизматическое воздействие, вынуждена обратиться к сумме средств, отработанных практикой избирательной борьбы в странах, где раньше, чем в России, сложился опыт завоевания симпатий избирателей.

Так сложилась целая сеть фирм, действующих чаще всего под вывесками фондов, ассоциаций содействия, консалтинговых компаний. Скорее всего, на чисто коммерческих условиях они организуют кампании в поддержку политических кандидатур, от сбора подписей до подготовки предвыборных речей и листовок, разбрасываемых по подъездам накануне выборов.

Эти же фирмы или связанные с ними предприятия могут пойти на материальное стимулирование поддержки кандидата от организации бесплатных обедов для безработных до предоставления стипендий, гонораров, премий, разовых подношений влиятельному составу избирательных и властных учреждений.

Ну и наконец, ими же осуществляется контакт со средствами массовой информации, особенно электронными, которые стали основными каналами формирования общественного сознания, включая симпатии и антипатии к политическим деятелям.

Вся сумма этих услуг, естественно, стоит огромных средств. Поэтому наряду с официальными источниками финансирования, включая выделяемые из бюджета деньги на зарегистрированных кандидатов, создаются разного рода теневые счета, скрытые кассы, так называемый «черный нал». Примером служит широко известное дело с коробкой из-под ксерокса, в которой одна из таких фирм пыталась вынести из здания правительства России полмиллиона долларов, предназначенных на оплату услуг в ходе кампании по выборам Президента России в 1996 году.

Отсюда и такса, которая сложилась для победного продвижения кандидата на высокую выборную должность. Она варьируется в зависимости не только от уровня выборного органа, но и региона, откуда планируется выдвижение потенциального или действующего политика. В избирательных кампаниях 1996–1997 и 1999 годов такса за услуги в печати называлась в пределах миллиона долларов за депутатское кресло в Государственной думе, сотни тысяч долларов – за место в местном законодательном органе субъекта Федерации. Соответственно что-то стоило и избрание советником муниципальных округов.

Однако чистоган еще не определяет неизбежность успеха. На сцене политспектакля, как правило, сталкиваются несколько участников конкурса под названием выборы. Им приходится соревноваться друг с другом не через обмены ударами денежными мешками, а в иной форме, преимущественно в виде выступлений, заявлений и других форм устного и письменного общения с электоратом.

На этом поприще и формируется соответствующая демократическому обществу школа подачи зрителю или читателю публичного политического деятеля. На этой ниве и добывает свой хлеб численно выросший, а в возрастном плане помолодевший состав людей, которые по-прежнему не приобрели самостоятельного русского определения и каждый из них для удобства может называться сложившимся в английском языке словом «спичрайтер», то есть «пишущий речь».

* * *

В чем наиболее существенные отличия двух школ – старой, обслуживающей диктатуру единственной правящей партии, и новой – оказавшейся на службе демократической системы ценностей?

Прежде всего, первая исходила из непререкаемости власти. Властные структуры допускали какие-то преобразования, могли принять инициативы, идущие снизу, о чем только сами располагали правом извещать общество. Даже гласность была инструментом тоталитарной политики, а не слагаемым демократического образа жизни, ибо ее мера определялась верхами, а не низами.

В новых условиях авторитет рласти не предполагает непререкаемости суждений. Более того, он постоянно должен подтверждаться и завоевываться. Как ни странно, авторитет оказался подверженным одному из физических законов. Подобно тому, как центр тяжести любого тела в своем стремлении приблизиться к центру Земли непременно занимает самое нижнее положение, так и авторитет, в том числе авторитет власти, в естественных условиях неизбежно теряет высоту под влиянием сил общественной гравитации. Поэтому главной заботой спичрайтера становится наращивание авторитета оратора.

Далее. Чем дальше заглядывать в глубины эпохи тоталитаризма, тем заметнее, что в оценке выступлений штатных ораторов доминировала содержательная сторона и меньшее значение имела форма. Не случайно Александр Твардовский нарисовал в пору оттепели саркастическую картину: «Во рту торчит мочало и надпись – пламенный оратор».

Как только возросла роль формы, наряду с подготовкой текста в полный рост встала и новая задача – создание благоприятного имиджа, то есть такого восприятия облика оратора, который помогал бы упрочению его авторитета, завоеванию симпатий в обществе.

Соответственно профессия спичрайтера дополнилась профессией имиджмейкера (опять английское слово, пришедшее к нам вместе с профессией). Более того, образовались две сферы деятельности, из которых одна связана с содержательной стороной, а другая отвечает за вопросы формы.

Наглядный пример в этом плане дает система обслуживания президента Б. Ельцина как публичного деятеля. С одной стороны, была группа спичрайтеров, возглавляемая Н. Пихоей, в которую входили три человека, да кроме того над книжными текстами работал руководитель администрации президента, главный составитель его биографических изданий В. Юмашев.

Вне связи с группой спичрайтеров действовала в качестве самостоятельной творческой единицы Т. Дьяченко, дочь президента, по должности – его советник, на которой лежало обеспечение имиджа, в данном случае внешнего облика Б. Ельцина. Кроме того, на имидж работает, естественно, какая-то другая часть людей, в том числе: визажист, парикмахер, гример, возможно, массажист, фотограф и т. д.

Более конспиративно, в манере конфиденциальности, приближенной к советским временам, работает команда спичрайтеров и имиджмейкеров с фигурой В. Путина. Его способность говорить в манере импровизации позволяет создавать впечатление его собственного авторства президентских речей.

Надо признать, что принципиально нового в системе современного спичрайтерства ничего нет. Были и раньше придворные художники, скульпторы, фотографы, ретушеры. Они превращали тщедушного Петра III в могучего рыцаря, толстушку Екатерину II – в величественную повелительницу, самоуверенно нетерпимого Ульянова – в лукавого мудреца Ленина, жестокого грузина Джугашвили – в наднациональный образ отца всех народов Сталина.

Большие изменения в системе формирования облика публичного деятеля происходят сейчас под влиянием технического прогресса, который преобразил средства массовой информации. Практически крупные политические деятели предстают перед широкой аудиторией в реальном времени, так как действует «прямой эфир». Причем если можно установить эмбарго на показ того или иного сюжета для наших отечественных средств информации, то многие зарубежные каналы физически не предполагают иных передач, кроме «прямого включения».

В этих условиях возрастает цена ошибки, оговорки, даже неверного ударения. Едва ли в начале 2000-х годов можно было предположить, что руководитель страны, как, например, М.С. Горбачев, не был в состоянии научиться произносить название одной изфеспублик и упорно называл ее «Азебарджан». Надо полагать, что окружение Горбачева подсказывало ему необходимость устранения такого дефекта речи. Но тоталитарный лидер мог позволить себе небрежность, оскорбительную для целого народа.

Правда, и период демократии дает немало примеров искажений речи. Постоянно растущая коллекция новых словообразований, которую формируют выступления В.С. Черномырдина даже на посту посла России в Украине, говорит о том, что нормы русского языка еще не стали нормами речи публичных ораторов.

Возросшая требовательность аудитории, которая не считает теперь себя обязанной слушать любую, в том числе и занудную речь политического лидера, привела к сокращению продолжительности выступлений. Доклад протяженностью в час или около того можно представить только в исключительных случаях. Даже выступления президента в Федеральном Собрании с ежегодным посланием стране продолжаются не более этого. При Б.Н. Ельцине на такой случай делали три разных документа: во-первых, само послание объемом до 100 машинописных страниц; во-вторых, развернутый текст выступления, который печатался в официальной «Российской газете», примерно на полторы газетных полосы; в-третьих, устный вариант этого текста, который зачитывался с трибуны, передавался по телевидению и имел вдвое меньшую продолжительность. У В.В. Путина второй и третий элементы сошлись воедино, а третий – просто исчез.

Что же касается выступлений по менее официальным обстоятельствам внутриполитической жизни, то их все труднее представить себе как зачитывание заранее подготовленного текста.

На встречах с избирателями, партийными активистами, руководителями региональных организаций приезжающий из центра политический деятель не может позволить себе пользоваться полностью написанным текстом. В лучшем случае возможно выступление с использованием тезисов. Чаще же всего предпочитают речь без какого-либо письменного варианта перед собой.

Конечно, было бы наивно думать, что политик выходит на трибуну, не имея никаких заготовок. Еще со времен Древнего Рима известно, как ораторы заранее писали тексты своих выступлений, заучивали их наизусть или запоминали основные тезисы, что и позволяло рассчитывать на успех. Пятьдесят восемь судебных и политических речей Марка Туллия Цицерона только потому и дошли до наших дней, что были написаны им до произнесения, хотя самим автором они едва ли могли зачитываться, хотя бы в силу царившей тогда свободной формы общения оратора с аудиторией.

Демократические нормы жизни, необходимость завоевывать на свою сторону симпатии общественности уменьшают значение монолога в деятельности публичного политика. Вместе с тем возрастает важность диалогового стиля, ответов на вопросы, обмена репликами, возможности вести разговор «за круглым столом». А это, со своей стороны, требует новых приемов подготовки, продумывания и инспирирования вопросов, реплик, распределения ролей между участниками дискуссий и прочего.

Понятно, что в демагогическом или псевдодемократическом плане такие приемы в зачаточном виде использовались и до воцарения атмосферы демократизма в политических аудиториях. Так, провозглашая гласность в качестве нормы политической жизни в СССР, М.С. Горбачев ввел практику проведения пресс-конференций во время своих заграничных поездок. Внимательные наблюдатели не могли не заметить, что первыми всегда задавали вопросы советские журналисты, сопровождавшие Генерального секретаря ЦК КПСС, причем чаще всего это были представители «Правды» или ТАСС. Содержание вопросов не вызывало сомнений в их согласованности с пресс-службой, ибо ответы на них давались пространные, подробные, явно по предварительным заготовкам.

Советской новизны в такой практике не было. Американские президенты также пользуются возможностью ответить на инспирированный вопрос. Его в журналистской среде так и называют «первый топик», то есть первая тема. В советском исполнении такой прием выглядел более откровенным и плоским.

При Горбачеве же вошел в практику отечественных политиков и соответственно их «речевого аппарата» такой прием, когда заранее прорабатывается та или иная актуальная тема, а затем она проговаривается в любой аудитории, вне зависимости от того, будет задан на этот счет вопрос или нет.

Первоначально телезрители удивлялись, когда Горбачев, а затем и Ельцин подходили к представителям городской общественности, выведенным для встречи высокого начальства, и вещали о чем-то, не имеющим прямого отношения ни к месту, ни ко времени. Обращение делалось, таким образом, не к нескольким встречавшим активистам, а к широкой аудитории телезрителей, подчас даже зарубежных.

Ясно, что такой разговор не предполагает никакой возможности пользоваться письменным текстом или даже тезисами. Хотя очевидно, что он не может быть спонтанным, должен тщательно готовиться по смыслу и облекаться в короткие запоминающиеся фразы. Соответственно новому ораторскому приему вошел в оборот и термин «озвучивать» позицию или предложение. Словечко это пришло из кругов кино – и телевизионных работников, которые соединяют видеокадры с речью и подчас одного актера «озвучивают» голосом совсем другого.

Как ни странно, термин «озвучивать» стали употреблять не только наделенные излишним самомнением пресс-секретари, но и применительно к себе многие политические деятели, включая первого Президента России. Тем самым, конечно, возвышается роль спичрайтеров, стоящих за кадром, но и принижается чуть ли не до уровня диктора положение политического деятеля. В.В. Путин избегает употребления этого неологизма.

У Путина выработался новый прием, похожий на импровизацию: он перед телекамерой заслушивает доклады подчиненных, но реагирует на них с расчетом на общероссийскую аудиторию. Это как бы допускает присутствие любого телезрителя в кабинете президента. Прием достаточно эффективный и не требующий никаких ораторских ухищрений.

Выход политика к телевизионному объективу с псевдоимпровизацией в целом намного увеличивает эффективность живого общения. Однако при этом нельзя забывать, что повышается планка ответственности нескольких участвующих звеньев одной пропагандистской цепи, а именно: самого политического деятеля, который должен соблюдать рамки «импровизации», спичрайтеров – за подготовку четкого, не перегруженного деталями текста, наконец, пресс-службы, которая должна быть в курсе задуманного маневра и уметь ограждать политика от нелепых случайностей.

Когда говорят, что слово – не воробей, вылетит – не поймаешь, в этом есть чрезмерная абсолютизация влияния стихийных обстоятельств. При высокопрофессиональной пресс-службе никто и не заметит, как слово-воробей может подвергнуться экзекуции купирования, или переозвучивания.

* * *

Итак, гласность, и затем свобода печати в разных ее стадиях, соответствующих уровню демократизма, радикально преобразили работу тех людей, которые заняты подготовкой выступлений политических деятелей.

В самой этой профессии произошло вычленение нескольких слагаемых, которых не было в советские, догорбачевские времена. Появились имиджмейкеры со своими вполне самостоятельными функциями. Широкое распространение получила система пресс-службы, которой прежде не было даже при главах правящей партии, государства или правительства. Все общение с прессой организовывалось либо секретариатами политических деятелей, либо двумя официально уполномоченными на то органами – пресс-службой Министерства иностранных дел и пресс-службой ТАСС.

Кроме качественных произошли и количественные изменения в части, касающейся людей, занятых подготовкой чужих выступлений. Своих спичрайтеров имеют депутаты Государственной думы, главы местных органов власти, руководители крупных коммерческих структур. Из представителей редкой профессии вроде укротителей тигров или канатоходцев авторы чужих выступлений превратились в достаточно многочисленный слой функционеров политического аппарата и предпринимательства.

Если все это суммировать, то получится вроде бы, что между прошлым и настоящим в работе над чужими выступлениями накопилось так много различий, что опыт, накопленный в иных условиях, теряет смысл из-за своей неприменимости в настоящем и будет еще более обесцениваться в будущем.

Однако такого рода размышления могут показаться убедительными лишь при поверхностном рассмотрении дела. Остается одно определяющее слагаемое профессии спичрайтера, которое проходит сквозной линией через меняющиеся эпохи и образы жизни. Этим неизменным слагаемым служит то, что как в советские времена, так и в период становления демократического общества политические деятели оказываются не в состоянии подготовить для себя тексты выступлений в таком объеме и на таком уровне общественного воздействия, как этого требует от них их политический статус.

«Положение обязывает», – говорят французы. Эти слова вынесены в заголовок заключительной главы не случайно. По прихоти судьбы или стечению обстоятельств тот или иной человек может оказаться во главе какого-то сообщества вплоть до государства. Ведь даже цари и императоры, например почти все правители из династии Романовых, не обязательно должны были унаследовать трон. Так, если бы дядя Петра I – царь Федор Алексеевич – не умер бездетным, на российском престоле была бы совсем другая ветвь. Точно так же не будь бездетным Александр I и не откажись от трона его средний брат – Константин, не были бы царями ни Николай I, ни Николай II. Соответственно, иначе бы сложился XX век на нашей земле.

Таким образом, отдельные политические деятели представляют собой в немалой степени случайных избранников судьбы. Во многом случайным и субъективным бывает выбор действующим руководителем своего преемника. Ведь если бы А. Собчак не проиграл выборы В. Яковлеву в борьбе за пост мэра Санкт-Петербурга, В. Путин не оказался бы в Москве и едва ли стал бы воспреемником президентской власти. Но система отношений между избранниками и остальным обществом имеет уже гораздо больше предопределенности. В условиях современной демократии действует достаточно крупный свод правил, которые и создают правовое общество.