Текст книги "Кронпринцы в роли оруженосцев"

Автор книги: Валентин Александров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

II
…И ДРУГИЕ ОФИЦИАЛЬНЫЕ ЛИЦА

АГЕНТЫ И ХРАНИТЕЛИ ТАЙН

В сообщениях о встречах и проводах высокопоставленных гостей, о визитах и переговорах, как правило, фигурируют слова, ставшие своего рода клише: принимали участие и другие официальные лица. Чем выше уровень гостя, тем выше состав людей, которые вместо фамилий обозначаются словом «другие». Кто они, эти «другие», и чем они «дру-гее» всех остальных?

Если пользоваться категориями отдаленного прошлого, когда понятие визит относилось преимущественно к коронованной особе, то в понятие «других» надо было бы включать свиту. Какой же король без свиты? Только наличие свиты и создает обстановку присутствия короля.

Поскольку основная часть международных связей теперь приходится не на монаршьи встречи, то и понятие «свита» исчезло. Его вытеснило более демократическое определение – «делегация». Когда же делегация бывает неуместна, например при личном визите президента, для высоких сановников стали употреблять описательный оборот речи: «Президента сопровождает министр иностранных дел».

Однако делегации или высокие сопровождающие деятели – лишь часть бывшей «свиты». Как же быть с остальными, а их может быть немало? Вот тогда и понадобилось емкое определение «и другие».

Ни в одном перечне должностей, как и в правилах проведения протокольных мероприятий, не сыскать определения, кого следует относить к этой категории. Это можно сделать только эмпирически, опираясь на опыт. Но для начала следует разобраться, среди кого можно было бы искать означенных «других».

Нет никаких норм, ограничивающих численный состав персонала, сопровождающего делегацию или политического деятеля. Потребности растут беспрерывно, и их ограничивает скорее не здравый смысл, а деньги, которые требуются на содержание современной свиты.

Когда мне приходилось летать по Союзу, сопровождая Председателя Совмина Российской Федерации или секретаря ЦК КПСС, бывали случаи, когда все сопровождение ограничивалось двумя постоянными сотрудниками – помощником и офицером охраны. Потом стали добавлять врача, затем второго, третьего офицера безопасности.

Даже Брежнева в начале его деятельности как руководителя КПСС, если он выезжал без делегации, сопровождали по Союзу или за рубеж не более 30 человек, основную часть которых составляла охрана. Но когда выезжали делегации во главе с руководителем партии и государства (по старинному определению – король со свитой), то общее число сопровождения исчислялось сотнями человек.

Самой обширной по числу задействованных в поездке людей была делегация КПСС на переговорах с чехословацкой стороной в Чиерне-над-Тисой летом 1968 года.

Во-первых, тогда в состав делегации вошли восемь членов политбюро и секретарей ЦК. Все имели своих помощников, кроме того, была большая группа экспертов, переводчиков. Ко всему этому добавлялись технические службы – стенографическое и машинописное бюро, шифровальщики, связисты, снабженцы, транспортники и, конечно, работники безопасности. Вся эта масса людей размещалась в двух железнодорожных составах и насчитывала свыше четырехсот человек. Кроме того, место дислокации эшелонов охранялось батальоном пограничников.

Чрезвычайно многочисленным бывало сопровождение Горбачева, особенно в последний период его правления. Как правило, весь состав едва размещался в трех большущих самолетах. Кроме того, самолетами заранее отправляли из Москвы три или пять бронированных «ЗИЛа» с экипажами и техслужбами для переездов в одном или двух городах входе визита. Списочный состав сопровождающих насчитывал 200–250 человек.

Таким примерно был воспринят в порядке преемственности состав сопровождения и первым Президентом Российской Федерации, которого редко когда сопровождали делегации, чаще – отдельные политические деятели.

Значительно изменил состав своего сопровождения, особенно в поездках по России, второй Президент России. Практически из деятелей, кого можно было бы удостоить упоминания по фамилии, бывает не более одного-двух. Зато значительно возросла численность охраны. Теперь уже президента сопровождают небольшие мобильные подразделения, включающие, кроме «людей в штатском», группу снайперов и контрминеров. В зарубежных поездках, естественно, этого сопровождения нет.

Как правило, принимающая зарубежная сторона на основе взаимности берет на себя часть расходов по содержанию гостей. Поскольку советские, а позже российские делегации значительно превосходили по численности приезжавшие к нам иностранные, то расходы по содержанию этого превышения несла наша сторона. Исключение составляют американцы, которые сами привозят массу людей, но за свой счет. Американцам невыгодно ездить за счет принимающих, так как в таком случае не выплачиваются командировочные, которые по стандартам США весьма высоки.

Еще исключение составляют те страны, которыми прежде СССР, а сейчас Россия воспринимается как старший брат или сестра и поэтому они готовы оплатить пребывание делегации любой численности.

Ознакомившись с количественной стороной дела, можно перейти и к оценке качественных различий внутри свиты, чтобы увидеть, кто же это такие «и другие официальные лица».

Понятие это включает в себя прежде всего советников и экспертов, иногда достаточно высокого уровня. Помню не один случай, когда в это число входили Черненко, бывший тогда заведующим Общим отделом ЦК КПСС, Ильичев, пониженный с должности секретаря ЦК КПСС до замминистра иностранных дел. В это число могут входить и руководители службы безопасности, как, например, входил при Горбачеве главный охранник Плеханов.

Подчас очень тонкая грань отделяет официальных «и других» сопровождающих от неофициальных сопровождающих (такая категория тоже есть), а тех, в свою очередь, от технических специалистов и службы безопасности. Сюда входят переводчики, делопроизводители, снабженцы, занятые раздачей и получением сувениров, стенографистки, повара, парикмахеры, врачи, массажисты, водители и даже горничные, обязанные следить за безукоризненным состоянием гардероба руководителя, под которого формируется свита. Каждому находится своя задачка, были бы только денежки.

Самый многочисленный, респектабельно одетый и молодой контингент – охрана. В основном это люди с упругой поступью леопардов и сложением профессиональных спортсменов. Но в большой команде охранников иногда виднеются один-два дряблых и немощных заморыша. Это – начальники охраны. Не дай бог положиться на их защиту. Они сильны не этим, а преданностью шефу и стопроцентным доверием последнего.

Впрочем, и здесь не всегда соблюдаются правила. Так, Плеханов мало того что обладал ничтожным боевым потенциалом, так еще оказался в числе первых предателей, ибо он предал своего охраняемого – Горбачева. А Коржаков наоборот: хотя и решительно отмежевался от «охраняемого» Ельцина, зато обладал завидной физической силой.

В службе безопасности есть одна отличающая ее от всех «других» черта. Это – профессиональная солидарность, не знающая границ. Бывает так, что официальная встреча высокого прибывшего гостя с принимающим хозяином еще не состоялась, эксперты продолжают спорить, чуть ли не хватаясь за грудки, не в силах согласовать коммюнике, протоколист доходит до обморочного состояния из-за несоответствующего формата флагов, хозяйственник, ответственный за размещение, протестует по поводу не выделенной комнаты для стенографисток, переводчики вообще сидят на чемоданах, так как для них забыли забронировать номера в гостинице, а охранники обеих сторон уже пьют водку за общим столом.

Каким образом они умудряются установить контакт, не зная языка друг друга, остается профессиональной тайной. В любом случае через полчаса они уже знают, сколько у кого детей, кто каким спортом увлечен, а еще через четверть часа соревнуются, кто быстрее выхватит оружие из кобуры. Глава государства, правительства или делегации для них определяется словом «охраняемый», и ясно, что чужого «охраняемого» будут защищать с той же тщательностью, как и своего.

Представители разных служб внутри свиты мало общаются между собой. Но есть исключения. Всегда находится один из приближенных к главе, который как некая вертикаль проходит через все горизонтальные слои.

При Брежневе это был либо его главный помощник Цуканов, либо заместитель управляющего делами Могилевец. Без суеты и назойливости они успевали пообщаться и с экспертами, и с переводчиками, и, конечно, с охраной. Поскольку специалиста по имиджу в советские времена еще не было в окружении главы государства, такие приближенные брали на себя и эту функцию, охотно воспринимая соображения собеседников на этот счет и транслируя их в максимально тактичной форме высокому начальству. С ними можно было поделиться свежим анекдотом, историей или соображениями политического свойства, зная наперед, что, преломленные тем или иным образом, они будут доведены до сведения высочайшего лица.

Также и с их стороны вниз шли какие-то вопросы, замечания, которые имели бы слишком большое поражающее действие, если бы исходили прямо от того же руководящего деятеля.

Соответственно и в делегациях ниже уровня главы партии и государства были люди, которые выполняли неформальные функции связующих звеньев.

Видимо, здесь проявляется некая закономерность любого состава людей, объединенного на какой-то срок словами «делегация», «представительство», «посольство» или «отдел», где могут быть «и другие официальные лица». Такие закономерности и их проявления дают особо о себе знать, когда через действия людей преломляются отношения государств.

Значит, и рассказы, следующие ниже, представляют собой, с одной стороны, частные случаи, а с другой – проявления тенденций или политики, которой временно или долгий срок следует государство.

ВСЕ ТАЙНОЕ СТАНОВИТСЯ ЯВНЫМ

Меня назначили в Каир младшим дипломатическим чином. Холодная война была в разгаре. В отношении развивающихся стран, в том числе Египта, действовало еще завещание Сталина: все национально-буржуазные режимы предали знамя освободительной борьбы. Поэтому никакой дружбы с развивающимися странами еще не водили. Вскоре в посольстве состоялся большой прием по случаю нашего государственного праздника.

В толчее ко мне подошел незнакомый человек, явно из местных, но не араб, а европеец, представился по фамилии и сразу же сказал по-русски: «Вы – полковник, и я полковник. Вы – разведчик, я – контрразведчик. Мы оба охотимся, и нам стоит знать друг друга».

Я постарался не выразить никаких эмоций, насколько это было возможно. Ни по возрасту, ни по положению полковничьи погоны мне не подходили. Но если кому-то так надо считать, зачем же сразу разочаровывать?

Расставшись с новым знакомым под каким-то предлогом, я подошел к одному из своих старших коллег, в офицерском звании которого не сомневался. Рассказал об удививших меня словах гостя.

Старший коллега встрепенулся:

– Считайте это недоразумением. Но его не разубеждайте.

«Вот тебе раз, – подумал я, – хорошенький совет получил – не разубеждайте! А если он действительно охоту на меня начнет? Мне-то отстреливаться нечем».

Раза два я еще замечал в сходных условиях, где было много людей, обращенный ко мне взгляд контрразведчика. На ум приходил вопрос: он еще меня выслеживает или уже прицеливается?

Однако вскоре интерес тайного охотника ко мне пропал.

В посольство прибыл еще один сотрудник. Старше меня по возрасту и положению. И к тому же мой однофамилец. Ему-то, видимо, и должен был представиться мой собеседник.

Сведения о разведчике опередили его приезд.

Стало немного обидно за нашу разведку.

С другой стороны, контрразведчик тоже промахнулся.

Значит, по крайней мере по промахам обе стороны квиты. А это – залог взаимопонимания.

«ТЕЛЕГА» ПРИЕХАЛА

Меня приняли на работу в МИД в 1954 году, сразу же после окончания Института востоковедения. И тут же направили в Египет. По возвращении в Москву, примерно через два года, я оказался в отделе Ближнего и Среднего Востока.

Внутримидовские переживания ушедших в прошлое сталинских времен мне были неизвестны. Старшие коллеги в разговорах не выходили ни на полслова за пределы служебных дел. Да и работа велась так, чтобы, упаси бог, сосед справа не увидел, какими бумагами занят коллега, сидящий за соседним слева столом.

В большой комнате на восьмом этаже высотного здания на Смоленской площади нас сидело семь человек. Никаких разговоров. Каждый шелестит своими бумагами. Или говорит по телефону. Но исключительно по служебной необходимости.

Звонок. Меня вызывает большой для меня в ту пору начальник – зам. зав. отделом. И всего-навсего для того, чтобы сообщить, что на следующий день в 10 утра мне надо прийти в управление кадров. Там скажут, зачем я понадобился.

Возвращаюсь в свою комнату. Повинуясь чувству общности, говорю, не обращаясь конкретно ни к кому: «Почему-то завтра надо идти в кадры».

Пока говорю, коллеги замерли. При слове «кадры» у старшего вырвались слова, похожие на стон: «Неужели опять началось?»

Комната наполнилась тоской и страхом. Кажется, головы опустились еще ниже. Спины вдавились в стулья. Бумага перестала шелестеть.

Спрашивать что-либо бесполезно.

Часом позже, по дороге в буфет, обращаюсь к коллеге Фатхуллину, с которым мы хотя бы обменивались отдельными словами: «Что насторожило в моем вызове в кадры?».

Отвечает: «Ничего особенного за этим, может быть, и не стоит. Только раньше если человека сразу после загранкомандировки вызывали в кадры, обратно на рабочее место он мог и не вернуться». – «Чего бояться-то, если все нормально и уже месяц прошел, как я вернулся из командировки?» – задаю естественный вопрос. «Как раз за это время «телега» могла прийти. Может быть, она вас одного касается. А если вообще все снова начнется?» – на этом старший товарищ осекся, оставляя простор для размышлений.

На следующий день в кадрах оказалось, что действительно-таки «телега» прикатила. И зацепила она меня одного.

Других дело не касалось. Значит, пора того, чего боялись, вроде бы миновала. Или еще не наступила. В глазах моих видавших виды коллег царила настороженность, которую подчас сменял вопрос: «Выгонят ли этого и не потянут ли за ним других?»

РАССКАЗЫ О ДВУХ ГЕНЕРАЛАХ

I

Где-то в конце правления Хрущева у нас в очередной раз начался приступ антиамериканской лихорадки. Главным объектом атак стал существовавший тогда на Ближнем Востоке прозападный союз, который назывался «Багдадский договор». Орудием же борьбы против этого союза стали попавшие в наши руки планы ядерного минирования прилегающей к СССР территории Турции и Ирана.

Работал я тогда в управлении информации МИДа, и волею обстоятельств мне было поручено представить тексты записки и проекта постановления ЦК КПСС на подпись руководителям Министерства обороны.

Начались мои хождения по военному комплексу близ Гоголевского бульвара с разговора с близким мне по положению майором, а закончился маршрут в кабинете министра. Но наиболее примечательны были две встречи в середине пути. О них и пойдет рассказ.

Чтобы поставил подпись бывший в ту пору министром обороны маршал Малиновский, нужно было получить на втором экземпляре визу его первого заместителя маршала Захарова. Но тот мог поставить подпись, только если документ завизирован человеком пониже рангом – в данном случае начальником ГРУ, генералом армии Серовым, который, в свою очередь, не мог подписать проект без визы своего заместителя – начальника управления информации генерал-полковника Кореневского.

Этому командиру я и был представлен для согласования бумаг.

Генерал Кореневский был общевойсковым начальником, руководившим, правда, разведкой фронта. Каким образом он попал в круг разведчиков политического уровня и руководил ими – загадка, теперь уже не имеющая объяснения. Огромного роста, крепкого телосложения, он всем своим видом олицетворял несокрушимую мощь наших доблестных Вооруженных сил.

– Ну-ка, что там у тебя? – сказал он вместо приветствия. – Едрена мать, какую гору бумаги исписали! На кой хрен мне это читать надо? А тут что за лопуховина? Нельзя что ли, трах-тара-тах, одним русским обойтись? Зачем это гаженое иностранное слово написано?

– Можно, конечно, русским обойтись, – отвечаю, – но слово основной смысл американского плана минирования передает: «interdiction» означает «заграждение».

Генерал засомневался. Читать записку не стал. В слово уперся взглядом.

– Вот что! Я знаю только два языка – русский и матерный, а здесь на каком-то другом написано. Я так подписывать не могу. На хрена мне это надо?

Он нажал кнопку звонка. Вошел адъютант.

– Генерала Яковлева ко мне!

Через минуту вошел интеллигентного вида немолодой генерал-лейтенант. Он подтвердил правильность перевода, но оказался не в состоянии устранить сомнения начальника управления.

– Позвольте пригласить генерал-майора Романова, он непосредственно занимался этим документом?

Кореневский кивнул головой.

Повторилось то же самое: генерал Романов попросил пригласить полковника Водолазова. Каждый спускался по субординационной лестнице.

Полковник Водолазов также не убедил генерала Кореневского. И тогда кем-то была произнесена фамилия моего знакомого майора Рабиновича, фамилия исключительно неожиданная для тех стен в те времена.

Водолазов спросил разрешения у Романова, тот у Яковлева, который обратился к Кореневскому. И также согласия пошли по цепочке вниз, хотя все разговаривали стоя в двух шагах друг от друга.

Явился сильно поседевший майор с моложавым лицом.

– Так точно, – подтвердил он, – это слово означает «заграждение».

Кажется, возможности перепроверять подчиненных были исчерпаны. Генерал Кореневский махнул рукой, как бы говоря: «Ну, что с вами поделаешь, приходится согласиться». И поставил свою подпись.

Такое сомнение по пустяковому вопросу и полное игнорирование основного, политического смысла документа озадачило меня. Но времени для раздумий не было. Надо было как можно скорее идти к генералу Серову.

II

Начальник ГРУ ГШ ВС Советского Союза генерал армии Иван Серов был фигурой незаурядной в московской политической среде. В армию попал в конце 50-х годов, когда Хрущев снял его с должности министра государственной безопасности, видимо, опасаясь возможных козней этого матерого мастера заплечных дел.

Об Иване Серове много писала западная печать, называя на разных языках одним и тем же по смыслу словом – «Иван Террибл» – «Иван Грозный».

Такое определение Серов получил за жестокую расправу над татарами Крыма и некоторыми народами Северного Кавказа, депортацией которых в 1944 году он руководил по приказу Сталина.

Явственно представляя, какой кровавый след тянется за Серовым, я мысленно нарисовал его портрет: могучего сложения, с мрачным выражением волевого лица, человек в генеральском мундире при Звезде Героя.

Каково же было удивление, когда за широченным столом в глубине обширного кабинета оказался сухонький и сморщенный, словно печеное яблоко, человечек. Он вышел из-за стола, побуждаемый не манерами воспитания, а непроходящим внутренним напряжением.

В коричневом гражданском костюме, далеком от новизны, маленького роста, с худой костлявой ладонью, он казался совершенно не похожим ни на палача народов, ни на служаку-генерала.

Самое большее, на что он тянул по своему облику, – счетовод из довоенных фильмов.

Впрочем, все вожди и начальники, бывшие вблизи Сталина, отличались малорослостью. Это они только на картинах художников да в кинофильмах почему-то выглядели исполинами. Говорят, что самый крупный злодей в ГПУ-НКВД нарком Ежов был совсем коротышкой. И ему приходилось подпрыгивать, чтобы личной оплеухой продемонстрировать свой гнев к «врагам народа», отличавшимся гвардейским ростом, Блюхеру и Тухачевскому.

Мой визит к генералу Серову проходил в середине светлого летнего дня, в кабинете же царил полумрак. Выходящие во двор окна кабинета были затянуты до середины бри-зетками и с боков пришторены тяжелыми драпировками.

Бывают такие начальники, особенно среди тех, кто имеет дело с тайными документами, которые работают и днем как ночью, с закрытыми окнами и при электрическом свете. Но у Серова в кабинете не горело ни одной лампочки. Все было погружено в полумрак – тяжелая мебель, огромный глобус рядом со столом и сам хозяин, который должен был приблизить бумагу к глазам, чтобы вчитаться в содержание. На лице у него сразу же появилось брезгливо-недовольное выражение, будто чтение вообще, а этой бумаги особенно, было для него противным занятием. «Ну, – подумалось мне, – сейчас разнесет в пух и прах. Тут уж одним словом «interdiction» не обойтись».

Генерал листал страницы быстро, едва ли вникая в смысл каждой фразы. Первая, вторая, третья и следующие страницы пролетели. Замечаний, вопреки моим ожиданиям, не было.

Наконец Серов стал читать последнюю страницу, на которой был напечатан всего один абзац и обозначено место для подписей трех министров – иностранных дел, обороны и безопасности. Генерал насторожился, посмотрел на бумагу с обратной стороны. Потом стал разглядывать ее на просвет, для чего ближе подошел к окну.

И тут он разразился искренним гневом. Но не по поводу содержания, а по совершенно неожиданному обстоятельству.

– Это что такое? – скрежещущим шепотом спросил Серов. И сам ответил:

– Три исправленных слова в одном абзаце! С подтирками отдавать документ на подпись трем членам правительства! Это – у вас печатали? И у вас держат таких машинисток? Гнать надо немедленно сраной метлой!

Ясное дело, что гнев бывшего шефа МГБ на самом деле адресовался не безвестным машинисткам, а всей пирамиде ответработников, которые должны были проявлять требовательность, отвечающую высокому уровню подписывающих документ.

Серов, наверное, не стал бы визировать записку, но там уже стояли подписи руководителей МИДа и КГБ. Поэтому он ограничился бранной фразой и брезгливым выражением лица.

Для меня же было важно другое: сосредоточившись на недостатках машинописи, начальник ГРУ ГШ не коснулся текста по существу, что могло бы прибавить куда больше переживаний, чем ощущение неловкости по поводу проскочившей технической небрежности.

Из этого, как из ситуации с термином «interdiction», я сделал вывод о нецелесообразности доводить до технического совершенства политические документы. Наоборот, в них надо оставлять легко находимые огрехи, чтобы ретивым начальникам было на чем проявить свою требовательность без нанесения ущерба основному содержанию.

Уж коли заранее известно, что есть гроза в лице начальства, должны быть и громоотводы. Они не украшают здание, но оберегают его от разрушения.