Текст книги "Звездные крылья"

Автор книги: Вадим Собко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 36 страниц)

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Ганна Ланко появилась в конструкторском бюро до начала работы. Она поздоровалась с инженером Королем как со старым знакомым и, не теряя времени, принялась за дело. Задание было для Короля новым и довольно сложным и требовало объяснений. Речь шла об изготовлении компрессора. Ганна не сказала Королю, для чего нужен такой компрессор, но инженер и сам понимал, что в лаборатории какие-то реакции будут проходить под высоким давлением.

Подобную работу Королю приходилось выполнять впервые. Поэтому он внимательно прислушивался к каждому слову Ганны. Она поставила основные требования, ничем однако не ограничивая Короля. Он мог конструировать как угодно – для Ганны важен был окончательный результат.

Деловой разговор был закончен очень быстро. Ганна поднялась, крепко пожала Королю руку и еще раз повторила свое требование: как можно скорее закончить конструирование и изготовление компрессора, и вышла.

Король проводил ее взглядом и сел к столу. Перед началом большой и важной работы он всегда испытывал волнение, идущее от некоторой неуверенности в своих силах. И все же это были самые приятные минуты. Потом пойдут строгие и точные расчеты и исчезнет это тревожное и радостное чувство неизвестности, когда чистый лист бумаги лежит на столе и первая линия еще не проведена.

Наверное, такое чувство бывает у художника или писателя, когда замысел будущей картины или романа только начинает очерчиваться в его воображении. Это прекрасное чувство творчества одинаково для всех людей, которые в своей жизни сумели сказать новое, пусть самое маленькое, но новое слово. И тот, кто почувствовал в себе такое мгновение, уже никогда его не забудет и всегда станет стремиться положить перед собой лист бумаги, где еще не проведено ни одной линии.

Король больше всего любил такие минуты. Чистый лист бумаги лежит на столе. Кто знает, какая машина, послушная и умная, воплотится в блестящий металл! Кто знает, сколько радости и страданий, сколько неудач и восторгов отразится на этой бумаге!

Много инженеров работало до Сергея Короля, они по– своему разрешали свои задания, они тоже строили компрессоры, и пренебрегать их опытом не следует.

Сергей взялся за книги. Они говорили ему о знакомых вещах, напоминали и обновляли старое, но упорно не хотели сказать ничего нового. Авторы будто нарочно скрывали это новое. В отдельных местах, где вот-вот, казалось, будет сказано все до последнего слова, строка неожиданно обрывалась, и дальше шло уже общеизвестное, много раз читанное. Вначале Король даже рассердился, но вскоре понял, что так оно и должно быть, ибо ни перед одним из авторов не стояла такая задача, какую поставила перед ним Ганна Ланко.

Прошло несколько часов, и Король отложил книги в сторону. Он возобновил в памяти все, что знал раньше о компрессорах, но, очевидно, новую задачу ему придется решать своими силами. Надо было испытать десяток конструкций, внимательно всмотреться в каждый штрих, и тогда будет найдена истина. С первого же часа работа оказалась труднее, чем мыслилось.

Король спрятал книги, посмотрел на чистый лист бумаги и подумал, что провести здесь первую линию будет не так– то просто.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

– В колбах и ретортах происходили невидимые, только химикам понятные процессы. На столе, изъеденном кислотами, стоял длинный прибор. Яринка сидела у стола, наблюдая за бурной реакцией. Ганна что-то записывала в тетрадь.

Подруги работали молча, сосредоточенно, тишина нарушалась только шипением в колбах, тонким и пронзительным, напоминающим комариное пение.

Яринка внимательно следила за пузырьками, появляющимися на поверхности жидкости в одной из многочисленных колб. И когда они, наконец, исчезли, открыла пробки и разобрала весь прибор.

– Вот и все, – тихо сказала девушка, как бы разговаривая сама с собой, – теперь придется анализировать все с самого начала, потому что я здесь ничего решительно не поняла.

– Почему? – не отрываясь от своей тетради, спросила Ганна.

– Я и сама не знаю почему. Эти соединения, в которых принимают участие и хлор, и водород, всегда нагоняли на меня тоску. Я даже не совсем понимаю, что хорошего находил в них Коробов…

Разговор оборвался. Ганна быстро дописывала в тетради цифры и формулы. Яринка промывала колбы и стеклянные пробирки.

– Хорошего в них и в самом деле мало, – отозвалась, наконец, Ганна, – только работать над ними, безусловно, нужно. Ведь у вас там не могло быть больше одного грамма этой материи. И этот один грамм в щепки разнес всю лабораторию. Об этом стоит подумать.

Опять пауза. Девушки слишком заняты собственными мыслями, собственной работой, чтоб поддерживать разговор. Так случалось между ними почти всегда. И разговор в таких случаях они начинали с последнего слова, как будто перерыва и не было. Так бывает у людей, умеющих понимать друг друга с полуслова.

– Да, – снова заговорила Яринка, – об этом в самом деле стоит подумать. Та лаборатория еще и сейчас стоит у меня перед глазами. Ее разнесло вдребезги. Кирпичи находили почти за полкилометра. Хорошо, что это произошло ка рассвете, иначе жертв было бы куда больше. Представь себе, если днем на большом заводе случится что-либо подобное. Даже подумать страшно.

Ганна кончила писать, закрыла тетрадь и встала с места. Она подошла к столу и взяла в руки небольшую колбу с зеленоватой жидкостью, где медленно оседал на дно темный осадок. Разглядывая его на свет, она спросила:

– Тогда с Коробовым реакция у вас проходила так же?

– Да, так же. И там тоже не все было понятно.

Ганна все еще держала колбу против света, будто видела там что-то интересное.

Проведенные опыты еще не давали окончательных результатов. Это было, так сказать, добывание полуфабриката для будущих реакций, которые должны были проходить под высоким давлением и при низкой температуре.

Сейчас она думала о том, что между ними во время работы устанавливаются довольно-таки странные отношения. Как бы стирается разница в возрасте, и нельзя даже понять, кто именно руководит работой. Однако это не вызывало ни удивления, ни сожаления. Все шло так, как нужно было.

– Вот я смотрю на эту колбу, на всю нашу работу, – сказала Яринка, – и, ты знаешь, иногда мне становится страшно.

– Страшно? – удивилась Ганна, – Почему?

От сумасшедшей силы, заложенной в этих маленьких колбах, силы, которую я, собственно говоря, держу в своих руках.

Яринка даже посмотрела на свои руки, как бы ожидая там что-нибудь увидеть.

– И ты понимаешь, я иногда думаю о том, что настанет такая минута, когда все, что мы с тобой открыли, придет в действие.

– Но я не понимаю, почему же все-таки страшно? – переспросила Ганна.

– А вот ты только подумай – мы сидим здесь и работаем, а где-то за тысячи верст тоже сидят химики, работают и изобретают, а мы даже не знаем, что они уже открыли. И я неожиданно чувствую на себе ответственность за жизнь всех моих товарищей, ответственность за наши города, за всю страну. И тогда я прихожу к выводу, что сделали мы с тобой очень мало. Ведь обидно – оно где-то здесь, как бы уже в руках, но проходит между пальцев, а найти его невозможно.

– Да, это в самом деле немного похоже на песок, только мне кажется, что от каждого раза у нас кое-что остается и на ладонях.

Глаза Яринки неожиданно заблестели, словно в них засветились огоньки или отблески вечернего солнца. Она посмотрела на Ганну внимательно, испытующе и увидела ее большие ярко-зеленые глаза. Взгляд их был совершенно спокоен, уверен и холоден. И на сердце стало спокойно и легко, как будто все уже было сделано, все найдено.

И словно вынырнув из этой волны сильных чувств, они снова принялись за колбы и пробирки, за цифры и формулы.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Высокими и большими строениями из стекла и бетона поднимался над степью новый завод. Если подъезжать к нему по шоссе со стороны города, то вначале из-за холмов покажется корпус ТЭЦ с четырьмя трубами, а потом уже приземистые широченные цехи.

Черная блестящая машина неслась по шоссе с большой скоростью. Крайнев сидел за рулем, берет и светлые волосы Марины виднелись рядом. На задних сидениях в серых дорожных плащах сидели Валенс и инженер из института стратосферы.

Бывшее строительство, нынешний завод должны были стать основной экспериментальной базой института.

Соколова, которая только вчера стала директором завода, ждала гостей в своем кабинете. Михаил Полоз, бывший прораб пятого участка, уже уехал в армию.

Когда гости вошли, Соколова пригласила всех сесть. После короткого знакомства и малозначащего разгогора Соколова начала докладывать. Она сказала о том, что на первых порах завод должен изготовить некоторое количество самолетов уже испытанной конструкции, но с первого ноября все производство переключится на работу над самолетами института стратосферы. И Валенс, и Крайнев об этом знали. К тому времени, когда завод выполнит свой первый, заказ, чертежи крейсера будут окончательно готовы и можно будет начать производство пробных партий.

Разговор как-то не клеился. Соколова предложила пойти осмотреть завод. Через несколько минут они уже шли по заводскому двору, где были разбиты пышные клумбы.

Соколова рядом с Крайневым вошла в первые двери большого цеха, площадь которого занимала несколько гектаров.

Цех встретил их шумом станков и ливнем света. Он падал со всех сторон – из окон, с высокого стеклянного потолка, лучи его многократно отражались в сверкающих деталях станков, играли на полированном металле.

Это был инструментальный цех. Здесь уже давно работа шла полным ходом. Цех должен был обеспечивать инструментом весь завод. Длинные, ровные стояли ряды станков, и на каждом – марка советского завода. У станков работали преимущественно молодые парни и девушки, лишь кое– где стояли пожилые рабочие.

Соколова вела своих гостей все дальше. Они перешли в цех, где должны были изготовлять сердце самолета – мотор. Тут еще только налаживались сложные производственные процессы.

Зато в литейном цеху работа была в полном разгаре. Ритмично постукивали формовочные машины. Размеренно двигались длинные закрученные ленты конвейеров с заформованными опоками. Ослепительно белой струей лился из ковша расплавленный металл в темное горло формы.

Только через три часа они вернулись в кабинет Соколовой. Завод произвел на всех грандиозное впечатление. Соколова вызвала главного инженера и вместе с Крайневым начала уточнять сроки поступления первых чертежей крейсера.

– Там будет много неожиданностей, – предупредил Крайнев.

– Я знаю, – ответила Соколова, – и поэтому очень хотела бы, чтобы на заводе всегда находился один из ваших квалифицированных сотрудников. Я хочу иметь постоянную консультацию. Ведь дело для нас совершенно новое.

– Возьметесь, Марина Михайловна? – осторожно спросил Валенс.

Марина заколебалась.

– Беритесь, Марина, – поддержал Крайнев, – вы будете не одна. Мы все часто будем сюда приходить.

Работа представлялась очень интересной и к тому же самостоятельной. Марина согласилась.

– Прекрасно, – подвела итог Соколова, – квартиру для товарища Токовой я обеспечу. Ну, кажется, все.

Впервые за все это время Соколова улыбнулась. И тут все присутствующие увидели, что она очень красива. Раньше как-то не замечались и ее стройная фигура, и пышная прическа, и высокий лоб, и тонкие черты лица.

Соколова пригласила гостей к обеду. Крайнев поблагодарил и усмехнулся. Первое знакомство с заводом ему понравилось. Крейсер передавался в надежные руки.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Марина переселилась на завод. Ей дали большую комнату с окнами на запад и рабочий кабинет. Работы было много, но оставалось немало и свободного времени. В такие минуты все чаще и чаще стали одолевать Марину честолюбивые мысли о самолете собственной конструкции. И чем больше работала она над крейсером, тем сильнее хотелось девушке увидеть так же реально, как детали крейсера, свой самолет.

Тогда она шла в цехи, взваливала на себя как можно больше работы, лишь бы не думать о чем-либо подобном.

Приезды Крайнева на завод всякий раз были для Марины настоящим испытанием. Она необычайно волновалась, и тогда все честолюбивые мысли улетучивались из ее головы. Но как только Крайнев уезжал, все начиналось сначала.

Первый крейсер уже рождался в экспериментальных цехах завода. Марина прекрасно знала всю машину, она даже могла представить ее себе в полете.

Все больше деталей накапливалось на небольшом стенде, скоро уже можно будет приступить к сборке первого крейсера. Марина успела за это время привыкнуть к людям на заводе. У нее появилось много знакомых, даже друзей. Но все же довольно часто она бросала все и всех и одна уходила гулять.

Она очень любила эти дальние прогулки в степь, туда, куда совсем не долетал шум завода, где пряно пахло чебрецом и еще какими-то неведомыми степными травами. Она шла к далекой могиле, поднималась на вершину кургана и садилась на большой белый камень. Говорили, что под ним похоронен партизан, но точно никто ничего не знал. Сидя на белом ноздреватом камне, Марина часами смотрела на завод, на степь, на солнечный закат.

Она полюбила пьянящую степную тишину, научилась даже различать голоса птиц, степь раскрывалась перед ней, как книга. Под могильным камнем жила ящерица. Она быстро привыкла к Марине и часто при ней вылезала из норки греться в последних лучах вечернего солнца.

Однажды вечером отдых Марины был испорчен. Совсем близко послышались легкие шаги. Марина недовольно оглянулась и увидела Любовь Викторовну. Они были мало знакомы, просто несколько раз встречались на работе.

– Простите, – сказала Берг, опускаясь рядом с Мариной на сухую траву. – Я не буду вам долго надоедать. Отдохну немного и пойду…

Несколько минут они сидели молча, каждая думая о своем. Солнце медленно опускалось к горизонту. Над степью стояла звонкая, высокая тишина. Это было время молчания. Время уходящего дня.

Почти не нарушая этой тишины, Берг медленно сказала:

– Сегодня прошло полгода со смерти моего мужа.

В этих словах, произнесенных тихо и спокойно, прозвучала такая глубокая печаль, такое горе, что Марина поежилась.

– Это случилось здесь, на строительстве? – спросила она.

– Да. Это было уже здесь.

Берг вздохнула. Прошло несколько минут в молчании, потом она начала говорить. Перед Мариной вдруг раскинулась огромная снежная равнина. Темными пятнами виднелось на бескрайней белой пелене строительство. Тепляк инженера Полоза возвышался над всеми строениями, достигая низких снеговых туч. Потом пришла оттепель, и страшный порыв ветра оборвал тросы, тепляк рухнул бесформенной глыбой колод, и где-то глубоко под обвалом барахтался, стараясь вырваться, инженер Гучко.

Потом появилась белая палата и багряные пятна заходящего солнца на стене. Сумерки. Исподволь исчезают багряные пятна. В палату приходит смерть.

Берг умолкла. Солнце скрылось. Только легкие облака, прозрачные, розовые, еще купались в лучах.

Марина глубоко вздохнула и взяла Берг за руку. Хотелось сказать что-то теплое и хорошее, как-то рассеять эту глубокую тоску. Но нужных слов не нашлось, на ум приходили какие-то банальные, затасканные слова сочувствия, и Марина промолчала.

В степи становилось холодно. Падала роса. Они поднялись и пошли к заводу. Берг немного повеселела. Словно ей стало легче от того, что она рассказала Марине все, что тяготило душу.

После того вечера они встречались очень часто, чуть ли не каждый день. Их видели вместе в степи, на могилах. Они много беседовали, и получалось так, что Берг во всем соглашалась с Мариной. Иногда заходил разговор о работе завода, о первом крейсере. Но в таких случаях Марина сразу же становилась суше. Берг замечала это и переводила разговор на другую тему.

Как-то вечером Марина ушла в степь одна. Хотелось побыть наедине с собой, ни с кем не разговаривать. Накануне с завода уехал Крайнев. В такие дни в Марине оживали её старые, как будто давно забытые честолюбивые желания. Она сама упрекала себя, напоминала о том, что в крейсере есть часть и ее работы, но никак не могла обрести равновесие.

Как всегда, она поднялась на могилу, села на белый камень, и ящерица доверчиво выползла ей навстречу.

Рядом послышались легкие шаги. Марина оглянулась и увидела Любовь Викторовну. Ящерица испуганно скрылась. Марина улыбнулась, хоть появление Берг не доставило ей удовольствия.

Высоко над заводом пролетел самолет. Марина проводила его взглядом и как-то неожиданно для самой себя начала говорить о своей заветной мечте – когда-нибудь построить самолет, который будет нести на крыльях инициалы Марины, ее славу.

Берг слушала молча, явно заинтересованно. Глаза ее загорелись, как будто она узнала для себя что-то чрезвычайно важное.

Она даже осмелилась вставить несколько слов о том, как приятно, наверное, видеть свои инициалы на машине. Потом неожиданно просто спросила, будет ли на крейсере стоять имя Крайнева.

Марина вздрогнула, умолкла и до самого дома не произнесла больше ни слова.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Ночь встает над Киевом, над заводом, над всей землей. Ярко светят над цехами большие фонари. Отчетливей слышится почти незаметное днем шипение пара. Тише становится между цехов на широком заводском дворе. Заходят в депо маленькие паровозики, только изредка проедет по асфальту электрокар и скроется в широких, ярко освещенных воротах. Завод работает ритмично, напряженно, в три смены.

В кабинетах и длинных коридорах лаборатории темно. Только в комнате Ганны окна ярко освещены и смотрят в темноту заводского двора, как настороженные, неусыпные глаза. Очень поздно. Уже давно минула полночь, но ни Ганна, ни Яринка не думают уходить домой. Они сидят за столом и следят за потоками жидкости в колбах, наблюдают за тем, как, выжимаемая газом, она переливается из колбы в колбу, и в каждой на дне остается небольшой сгусток.

Они берут одну колбу за другой, внимательно и бережно собирают этот темный осадок. Потом производят анализ и каждый раз, молча записав результаты в тетрадь, отбрасывают темное вещество. Все это не то. Все это не сходится в самой основе. А не получив первоначальных участников реакции, нельзя переходить к окончательным работам, к получению самого взрывчатого вещества.

Наконец, бурное выделение газов прекратилось. Жидкость перестала переливаться по длинным трубочкам. Реакция закончилась.

– Мы делаем какую-то странную работу, – раздраженно сказала Ганна, – Собственно говоря, сами не знаем, чего ищем. Коробов мог ошибиться в записи или просто не дописать реакцию, а мы сейчас бьемся неизвестно зачем и для чего.

Яринка посмотрела на Ганну внимательно, как бы не узнавая ее или удивляясь, как может всегда такая спокойная Ганна сердиться и волноваться.

– Нужно опять повторить все сначала, – устало сказала девушка. – Мы совсем близко от истины. Надо повторить еще и еще раз, может, точнее отвешивать дозы вещества, но повторять надо. Я знаю, что мы идем правильно.

– И каждый раз сворачиваем на какие-то окольные пути, так что и понять нельзя, куда зашли.

Яринка ничего не ответила. Она пересела к столику, на котором стояли аналитические весы, и опять начала отвешивать и отмерять реактивы для повторения опыта.

– Надо что-то изменить, – сказала Ганна, – нельзя же все время продолжать одно и то же, переливать из пустого в порожнее.

Яринка промолчала. Она и сама не понимала, что заставляет ее так скрупулезно следовать записям Коробова, в точности повторять его работу. Чувствовала только, что истина кроется здесь, что Коробов ни в чем не ошибся. А сила неизвестного взрывчатого вещества стоила того, чтобы поработать над его поисками. Изменять что-либо сейчас девушка не хотела. Надо было испробовать все возможности, проверить все открытое Коробовым и только тогда переходить к новому.

Ганна принялась сливать и ссыпать в первую колбу начисто вымытого прибора отвешенные вещества. Она смотрела, как пенится, а потом закипает темная жидкость, и подумала, что и на этот раз у них, наверное, ничего не выйдет и, может быть, при следующем опыте надо не сразу смешивать все количество реактивов, а небольшими порциями, не допуская закипания.

Яринка тоже смотрела на большую светлую колбу и вдруг увидела на прозрачном стекле улыбающееся лицо инженера Орленко. Улыбнулась ему и крепко протерла кулачком глаза. Видение исчезло. Это, наверное, от усталости.

Скоро будет готов компрессор и можно будет приступить к окончательным реакциям, а у них еще ничего не готово. Ведь это просто позор!

Реакция повторяется снова, снова медленно движется по прозрачным трубочкам темная жидкость. Яринка следит за ней внимательно и напряженно, хотя это и не вызывается необходимостью. Все равно – смотри не смотри, а только анализ может сказать, правильный или ошибочный путь избрали подруги.

В колбах, в прозрачной жидкости появляются первые сгустки. Ганна начинает анализы. Это все повторение пройденного» уже знакомое. Ганна ведет свою работу почти механически, не надеясь ни на что новое. Она аккуратно записывает в тетрадь результат каждого анализа – все это может еще пригодиться– Этот очередной опыт опять не принесет ничего неожиданного.

– Да, мы действительно зашли в тупик, – говорит Яринка, заканчивая последний анализ. – Неужели Коробов мог ошибиться и чего-то не записал? Мы делаем странную работу. Нам надо решить, следует ли дальше искать соединение, которое записано у Коробова как основа всего вещества.

Яринка раздражается, сердится. И теперь наступает очередь Ганны успокаивать девушку сдержанной улыбкой.

– Все надо повторить с самого начала, – говорит она, – мне кажется, что мы уже недалеко от истины.

– Нечего повторять сделанное, – сердится Яринка, – все равно ничего нового мы не откроем, если будем топтаться на одном месте.

– И все-таки надо все повторить, – говорит Ганна. Один ее тон заставляет Яринку подчиниться и замолчать.

Молча, насупив брови, садится она к аналитическим весам и начинает снова отвешивать реактивы.

В лаборатории тишина и покой, свойственные только глубокой ночи. Приближается утро. Медленно меркнут звезды. Светлеет край неба.

А завод работает так же ритмично и напряженно, как днем, и окна во втором этаже большой лаборатории по– прежнему освещены. Если посмотреть в окно, то можно увидеть головы двух подруг, низко склоненные над тетрадями, и можно увидеть, как улыбается Ганна, записывая в тетрадь совершенно новые данные последнего опыта.