Текст книги "Звездные крылья"

Автор книги: Вадим Собко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 36 страниц)

– А все-таки вас будут судить, – сказал начальник аэродрома, когда попытка изолировать Крайнева от советских людей оказалась неудачной.

– Многих придется судить, – ответил ему Крайнев. – И уверяю вас, что в этой очереди не я буду первым…

В это время на аэродром начали прибывать специальные самолеты. Скандал был чересчур громким, чтобы его можно было затушевать. Юрию показалось даже, что среди прибывших мелькнуло знакомое лицо, но это, видимо, была галлюцинация: не мог же так быстро появиться здесь фон Дорн…

– Только не оставляйте меня, пока не прибудет наш консул, – попросил Юрий пассажиров советского самолета.

– Даже если б захотели, то не сможем, – с улыбкой отвечали ему.

Стараясь оказать советским людям внимание и проявляя чрезмерную готовность и услужливость, начальник аэродрома предложил немедленно отправить их по назначению специальным самолетом.

– Нет, мы полетим на своем, – ответили они, и начальнику не оставалось ничего другого, как только задуматься над тем, какая кара постигнет его за невыполнение категорических приказов.

Час спустя на аэродром прибыл советский консул. Юрий Крайнев успокоился. Он знал, что впереди предстоит еще немало проволочек и оттяжек, что скандал будут стараться замять, но знал также, что теперь сделать это куда сложнее. Отныне сила Советской державы стояла за спиной инженера Крайнева в лице невысокого, очень корректного и внешне спокойного советского консула.

– Не беспокойтесь, – сказал консул. – Теперь уже ничего плохого вам не угрожает. Но какой же это скандал, подумать страшно! За всю мою дипломатическую практику еще никогда ничего подобного не происходило…

Юрий выслушал эти слова, понимающе улыбнулся и от консула уже не отходил ни на шаг.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Как и предполагал консул, разыгрался невиданный скандал. Целую неделю европейские газеты пестрели сенсационными сообщениями об увозе Крайнева и бегстве его из бетонированной тюрьмы. И чем больше разгорались страсти, тем яснее становилось, что в фашистской Германии Крайнева удержать не удастся. Но в один прекрасный день все, словно по команде, окончилось. Газеты вдруг утратили всякий интерес к этому событию. Будто ничего необычайного и не произошло.

Это неожиданное молчание могло означать только одно: Крайнев едет домой. С этой минуты его имя перестало занимать буржуазную прессу. Вот если б он отказался вернуться в Киев, тогда другое дело… А так – что ж тут интересного – человек не предал, остался честным – никакого повода для сенсации!

И в одно осеннее утро Яринка и Крайнев в сопровождении советского консула очутились на Силезском вокзале в Берлине.

– Вы знаете, – с улыбкой, которая теперь уже не сходила с его лица, говорил Крайнев, – мне и сейчас еще страшновато ехать. Все мерещится, будто какая-то неожиданность подстерегает…

– Не думаю, – спокойно ответил консул. – Слишком много шума вызвала ваша история. Повторить что-либо подобное они не смогут.

– Господи, как мне хочется домой! – вздохнула Яринка.

– Не позже, чем послезавтра, вы там будете, – заверил ее консул.

Таможенные чиновники осмотрели багаж. Несколько коротких формальностей, и паспорт уже лежит в кармане на самом сердце.

Длинный темно-зеленый поезд, держа курс на восток, медленно трогается с места, провожаемый недоброжелательными взглядами нескольких человек в штатском, которые всё время толклись у вагона, будто собираясь пожелать Крайневу счастливого пути, да так и не осмелившись пожелать.

О возвращении Крайнева и Яринки в Киевском институте стратосферы не знал никто, кроме Валенса. Директору хотелось сделать сюрприз всему коллективу, и поэтому никому, даже ближайшим друзьям, он ничего не сказал. Сдерживая радостное волнение, буквально прикусив язык, чтобы не проговориться, Валенс распорядился подать к подъезду машину и вышел из института.

Валя сидела в машине, как всегда, подтянутая и сосредоточенная.

«Знала б ты, моя милая, какая тебя ждет неожиданность, – подумал, внутренне улыбаясь, Валенс, – небось, не сидела бы за баранкой так спокойно и равнодушно. Я-то ведь хорошо помню, как болело твое сердечко. Ничего, сейчас мы его немного подлечим…»

– На вокзал, Валя, – сказал он и сам не узнал своего голоса.

– Что с вами, Адам Александрович? – спросила Валя. – Не захворали ли вы?

– Нет, – ответил директор и переменил тему разговора. – У нас четырнадцать минут…

– Успеем. Вам еще придется ожидать.

Девушке нечего было напоминать о времени. Она прекрасно ориентировалась в нем. Так и здесь. Ровно через шесть минут автомобиль уже стоял у входа в вокзал. Валенс поблагодарил, улыбнулся и торопливо, хотя опоздать было невозможно, пошел на перрон. Валя резко развернулась и поставила свою машину на отведенное для ожидания место.

Осень плыла над Киевом. Ни одного листка не было на высоких каштанах. Голубое небо сияло над городом, и несмотря на движение машин, толпы людей и шум трамваев, – задумчивая тишина висела над улицами.

На вокзале, как всегда, суматоха. Люди торопятся к поездам, к кассам, к выходу в город. Все новые и новые машины, блестящие, лакированные, подкатывались к вокзалу, чтобы потом остановиться неподалеку от Вали.

Девушка сидела в машине и спокойно разглядывала прохожих. Несмотря на ноябрь, ее машина все еще оставалась открытой. Осень пришла ранняя, но на диво теплая. И хотя в этой поездке на вокзал к московскому поезду не было ничего необычного, тень волнения все время касалась мыслей девушки.

Какой-то странный сегодня Валенс. Наверное, что-то все– таки произошло, а вот приятное или неприятное – неизвестно. Девушка уже хорошо изучила своего директора и знала, что по пустякам волноваться он не станет.

Шоферы других машин собираются неподалеку, любуясь не столько сверкающей машиной института стратосферы, сколько светловолосым водителем. Но Валя к этому давно привыкла и не обращала внимания. Достаточно и того, что она поздоровалась со знакомыми ребятами, когда ставила машину. Вступать с ними в разговоры ей совсем не хочется. Неотвязная мысль мучает ее. Почему на обычно сдержанном лице Валенса она уловила сильное волнение? Что это может значить?

На вокзале гудели невидимые паровозы. Прибыл, очевидно, поезд. Значит, Валенс скоро появится. Чего ж она так волнуется? Чего ждет? Ведь это самая обыкновенная поездка, которые приходится делать по нескольку в день.

– Здравствуйте, Валя, – неожиданно послышался позади неё весёлый, невероятно знакомый голос.

Валя окаменела, не в силах повернуть головы. Она готова была поклясться, что это голос Крайнева. Но что это с ней? Она бредит? Да нет… Ведь она сидит в машине на площади перед вокзалом, ждет Валенса, какой же это бред?

– Здравствуйте, Валя, – послышался такой же знакомый женский голос, и девушка всплеснула руками – уж не сходит ли она с ума!

Взволнованная донельзя, испуганная, она быстро оглянулась и прямо перед собой увидела Крайнева. Он стоял с маленьким чемоданчиком в руке и смотрел на Валю. Девушка чуть не закричала от нежданной радости.

– Крайнев! – не то воскликнула, не то простонала Валя, все еще не веря…

– Здравствуйте, Валя, – сказал Крайнев, любуясь ее изумлением.

– Вы… вы живы? – Валя потрясла головой, словно желая отогнать какое-то видение. Потом сильно ударила рукой о борт машины.

– Ой, нет! Не сплю!

Шоферы соседних машин были шокированы и раздосадованы. Такая хорошенькая девушка, если она уже села за баранку, должна вести себя сдержаннее.

Вале было совершенно безразлично, что подумают о ней ее коллеги. Крайнев жив. Он здесь, в Киеве, стоит рядом с Валей, а все остальное не может иметь ровно никакого значения!

Но все же уж очень разойтись своим чувствам Валя не позволила. Лицо ее залилось краской. Она потешно насупила брови и села за руль. Слова не приходили ей на ум. Девушка просто не знала ни одного, которое хоть в сотой доле могло выразить ее чувство, Она с нескрываемым восторгом смотрела на Крайнева, а тот, тоже очень взволнованный неожиданной встречей, не знал, как вести себя, что говорить.

– Ну, может быть, мы поедем? – будто издалека долетел голос Валенса.

– Да, конечно, – ответила Валя, не вникая в смысл своих слов.

Директор помог Яринке сесть на заднее сидение. Юрий сел рядом с Валей. Машина тронулась. В полном молчании доехали они до бульвара Шевченко, и Валя уже хотела повернуть в сторону института, но Крайнев неожиданно попросил:

– Давайте проедемся. Я так давно не видел Киева.

Повторять просьбу не пришлось. Валя готова была ехать хоть тысячу километров… Лишь бы Юрий Крайнев сидел рядом…

Город, окутанный холодной дымкой осеннего солнца, проплывал мимо них. Он показывал Крайневу свои новые дома и новые строительные леса. Город тянулся вверх, к солнцу, широкими окнами, прямыми улицами и улыбками людей. Отражался в холодных водах Днепра первыми камнями гранитной набережной правого берега.

Город проходил перед Юрием Крайневым, давно знакомый и удивительно новый. Юрий горячо любил его. От Японии до Польши, от Памира до Финляндии, молодо дыша, лежала его Отчизна – и этот город был частью ее. И так хотелось, чтобы дольше длилась эта прогулка, чтобы больше мелькало перед ним давно не виденных улиц, домов, деревьев.

Но вот автомобиль, круто завернув, остановился у блестящих гранитных ступеней института стратосферы, и Крайнев оторвался от своих мыслей. Он ступил на широкую лестницу, и ему показалось, будто гранит качнулся под его ногой. Через знакомую дверь, где каждая мелочь навевала множество воспоминаний, весь охваченный радостным чувством возвращения, он вошел в институт.

Старенькая гардеробщица взглянула на него и испуганно перекрестилась. Юрий весело засмеялся, подошел к ней, крепко обнял и поцеловал – он сейчас готов был расцеловать весь мир.

Он шел по коридору рядом с Валенсом. На миг остановился у двери своего кабинета. Табличка с надписью «Инженер Юрий Крайнев» по-прежнему висела на своем месте.

«Они были уверены, что я вернусь», – подумал Крайнев и благодарно посмотрел на Валенса.

В кабинете директора они сели друг против друга и немного помолчали. Валенс почти не изменился за это время. Зато на лице Крайнева следы страданий обозначились волевыми складками у губ, даже в самой улыбке.

– Я до сих пор не могу понять, как ты отважился лететь на такой машине. Ведь это граничило с самоубийством.

– Нет, – возразил Крайнев, – самоубийцы мне никогда не нравились, и записываться в их клуб я не имел намерения. Но ведь это был единственный шанс… Никто из моих тюремщиков не мог допустить, что машина без винта сможет оторваться от земли… Именно в этом было мое спасение… Зато теперь я знаю о реактивных самолетах больше, чем кто-либо другой. Знаю, какими они должны быть, знаю, по какому пути пойдет их развитие. И, конечно, это будет не ракета, а турбореактивный двигатель.

Крайнев говорил, а Валенсу за этими словами чудилась иная мысль; будто говорит человек какие-то определенные и точные слова, слушает, отвечает, а хочет узнать что-то совсем другое и не решается спросить…

Они снова помолчали несколько минут, потом Юрий не выдержал:

– Где Ганна?..

Ни в Берлине, ни по дороге домой он не позволил себе ии к кому обратиться с этим вопросом, но тут уж больше он не мог молчать. Валенс понимал, как тяжело его другу произнести эти слова, и ответил сдержанно:

– Ганна тяжело больна. Мы приняли все меры и консультировались со многими врачами, но пока состояние ее прежнее. Мне кажется, что твой приезд будет для нее лучшим лекарством…

– Ты думаешь, она не забыла меня?

– Уверен в этом.

Они еще немного помолчали. Откуда-то снизу стал доноситься сперва неясный, а потом все нарастающий гул. Будто в глубине зародившись, куда-то вверх по строению шла мощная демонстрация.

– Что это? – спросил Крайнев.

– Наверное, товарищи собрались вокруг Яринки, а теперь идут сюда.

Валенс не ошибся. С той минуты, как Юрий поцеловался с гардеробщицей, вся работа в институте прекратилась. Новость облетела этажи с быстротой молнии. В зале заседаний Яринку чуть не задушили в объятиях.

– Где Крайнев? Дайте нам Крайнева! – воскликнул во весь голос инженер Матяш, и толпа ввалилась в кабинет директора.

Пожалуй, так энергично и резко никогда еще не распахивались двери этого тихого кабинета. Толпа людей, которые еще не верили сказанному и хотели убедиться во всем собственными глазами, стояла в коридоре, десятки верных друзей Крайнева переступили порог.

– Крайнев! Значит, правда! Вернулся! – одним вздохом прозвучало в комнате. И на мгновение стало очень тихо.

Юрий в волнении поднялся с кресла, посмотрел на друзей, на их сияющие от радости глаза, и слезы сдавили ему горло. В эту минуту он еще острее почувствовал, какое это счастье быть дома, на земле своей Родины, среди близких людей, и только теперь осознал, какой страшный путь остался за его спиной.

Матяш бросился к Юрию и обнял его своими здоровенными ручищами. И долго никто ничего не мог понять в словах и возгласах, которые раздавались в кабинете директора института стратосферы.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
КРЕЙСЕР

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Дача академика Барсова стояла под горой. Небольшой дом с широкой верандой прятался за зелеными лозами дикого винограда. Летом разлапистые листья плотно закрывали террасу от солнца, и там в тени было прохладно. Зимой листья осыпались, и тогда солнечные лучи проникали через густое плетение лозы и разгоняли мягкие сумерки.

Солнце всходило медленно плыло оно над морем. Зима в Крыму стояла удивительно сухая и теплая. Вершина Ай-Петри четко вырисовывалась на фоне синего неба. Дожди и туманы прятались где-то в горах. На южном берегу светило солнце, и люди шли гулять к морю.

– Я очень рад, что вы приехали и мы, наконец, встретились, коллега, – сказал академик Барсов, медленно опускаясь в широкое плетеное кресло и жестом приглашая Юрия Крайнева сесть.

Барсов чувствовал на лице нежное прикосновение лучей и от удовольствия щурился. Его седая, аккуратно подстриженная бородка торчала немного кверху, и весь он, невысокий и сухонький, как будто тянулся к солнцу

Крайнев пододвинул второе кресло и сел рядом. Несколько минут они молчали. Вдоль берега шел пароход, и длинный дымный след оставался в воздухе. Темная полоса дыма висела над морем, как тучка. Пароход скрылся где-то за Ай-Тодором. Дымная полоса изогнулась под порывом ветра и исчезла.

– Я внимательно слежу за вашими работами, Юрий Борисович. Они меня радуют, удивляют, восторгают, но… не удовлетворяют. Последнее время я заметил некоторый перелом, отход от теоретических, чрезвычайно важных исканий. Вы сейчас слишком много внимания уделяете практике, и это меня огорчает. Вы должны открывать. Все остальное пусть делают ассистенты. Ваше время слишком дорого, чтобы растрачивать его по пустякам. Прошу простить мне этот поучающий тон, столь неуместный между коллегами. Однако, я, вероятно, втрое старше вас, а жизненный опыт кое-что да значит.

Юрий слушал молча. Когда-то он учился по книгам академика Барсова. Теперь их пути разошлись. Но давнее уважение оставалось прежним, и Крайнев внимательно слушал каждое слово академика. Иногда едва заметная улыбка мелькала в его глазах. Это случалось, когда Барсов употреблял слово «коллега». Оно звучало несколько неуместно, однако Юрий не протестовал.

Он непринужденно сидел рядом с Барсовым. Кепка лежала у него на коленях. Солнце блестело холодным светом на нескольких прядях седых волос. Юрию Крайневу было двадцать восемь лет, но Барсов имел все основания называть его своим коллегой.

– Я слыхал, – продолжал академик, – что вы опять заинтересовались самолетами. Это известие опечалило меня. Вы, по-моему, становитесь на неправильный путь. Вам нужно рваться в звездный простор, а вы все возвращаетесь назад, в стратосферу, поближе к земле. Я читал вашу работу о межпланетных перелетах. Это блестяще. Циолковский мог бы гордиться вами. Повороты вашей мысли меня удивляют, а чаще огорчают, хотя ни советовать, ни упрекать вас я не решаюсь.

Крайнев сидел и слушал: что он мог сказать в ответ на слова Барсова? Согласиться с ним он не может. Возражать, сказать, что академик ошибается, – как-то неудобно для первого знакомства.

– Я бы на вашем месте, Юрий Борисович, – продолжал академик, – ни на минуту не оставлял межпланетных перелетов. Вы можете возразить мне, что я сам, кроме основной работы, выполняю еще специальные задания для армии. Но кто скажет, какая работа сейчас более необходима – первая или вторая.

– Да, Николай Александрович, – тихо и задумчиво, как бы обращаясь к самому себе, сказал Крайнев. – Сейчас я буду проектировать двухмоторный крейсер-бомбардировщик. Наша работа зависит от многих неожиданных или, наоборот, слишком ожидаемых обстоятельств,

Барсов посмотрел на него внимательно, сосредоточенно и, опустив глаза, улыбнулся. Юрий носком туфли шевелил маленький, отполированный водой камешек, лежавший на полу. Широкий носок был украшен замысловатым узором. Молодой профессор тщательно следил за собой.

Академик сидел задумавшись. Эта беседа никак не походила на горячие споры, возникавшие в институте. Крайнев не знал, как говорить с Барсовым, и чувствовал себя неуверенно. Пользуясь наступившей паузой, Юрий смотрел на море. Ему казалось, что возле Ай-Тодора что– то шевельнулось. Секунду спустя он уже убедился, что это ему не кажется. Какой-то длинный низкий корабль действительно выходил из-за прибрежных скал.

Барсов заметил заинтересованность гостя и тоже стал смотреть на белую линию, появившуюся на поверхности моря перед носом корабля.

Крейсер «Красный Кавказ» шел в Севастополь. Рассекая волну, неудержимый в своем людьми направленном порыве, мчался он вдоль крымского берега. Широкая пенистая волна расступалась перед ним. Винты за кормой вздымали высокий белый бурун. Орудия стояли на палубе, вытянув вперед длинные стволы.

Краснофлотцев не было видно, и казалось, будто крейсер – живое существо и мчится вперед, целеустремленный и грозный.

Это было прекрасное, захватывающее зрелище. Барсов и Крайнев молча проводили крейсер глазами, и только когда он скрылся, словно растаяв за линией горизонта, вернулись к прерванному разговору. Но характер беседы неожиданно изменился, она стала суше, жестче, тревожнее, словно горячее, дыхание войны пролетело над тихой дачей академика Барсова.

– Видите ли, Николай Александрович, – сказал Крайнев, – только после того, как нам удастся сделать свои самолеты такими же надежными и боеспособными, как этот крейсер, я смогу вернуться к мысли о межпланетных полетах. А до того времени, не оставляя своих мечтаний, я буду строить двухмоторный бомбовоз и заодно завод, где его будут изготовлять.

Барсов подумал, пошевелил пальцами левой руки и сказал:

– Прошу извинить меня за несколько неуместные упреки, сделанные мной раньше. Я мало знаю о вашей теперешней работе. На сегодня она, конечно, важнее всего. Но обещайте мне, что, как только представится малейшая возможность, вы снова вернетесь к межпланетным полетам. Будет, преступлением, если вы забудете о них.

– Это я могу вам обещать обдуманно и уверенно, – засмеялся Юрий. – Мне самому давно уже не терпится вырваться за пределы нашей уважаемой планеты.

– Это не шутки, – серьезно заметил Барсов. – Я хочу услышать от вас определенное обещание.

– Николай Александрович, ведь это моя мечта, как же я могу забыть о ней? – искренне и взволнованно ответил Юрий.

Барсов не ответил ни слова. Он смотрел на море, туда, где скрылся крейсер. Неожиданно на террасе послышались легкие шаги. Кто-то прошел через дом, направляясь в сад.

Крайнев и Барсов оглянулись одновременно.

Высокая девушка в светлом пальто и таком же берете вышла на веранду. Копна золотистых волос, выбиваясь из– под берета, закрывала половину лба. Глаза ее внимательно, вопросительно смотрели то на Барсова, то на Юрия. Она – выжидающе, неуверенно улыбалась.

Приблизившись, она протянула Барсову руку и повернулась к Крайневу. Глаза у нее были узкие, миндалевидные. Серовато-зеленые, они казались светлее под ярким солнечным светом.

– Знакомьтесь, Марина Михайловна, – сказал – Барсов, – это профессор Крайнев.

Девушка помолчала, словно что-то припоминая. Улыбка на ее губах стала отчетливее.

– Профессор Крайнев? Из Киевского института стратосферы?

– Да, – предупредительно улыбнувшись, поспешил ответить барсов. – Вы удивлены?

– Откровенно говоря, да, – сказала девушка, протягивая Крайневу руку. – Марина Михайловна Токова.

– Крайнев, – представился Юрий.

– А я вас представляла совсем не таким и… значительно старше.

Юрий промолчал.

– Да, Юрию Борисовичу можно позавидовать: молодость– это такой капитал, который рад бы приобрести, да негде… Прежде можно было продать нечистому душу, как это сделал Фауст, но теперь и этот путь закрыт. Советская власть ликвидировала чертей, душу заложить и то некому.

Академик рассмеялся своей шутке, пригладил аккуратно подстриженную бородку и решил продолжать разговор в том же духе.

– Да, молодость, молодость, – вздохнул он.

– Простите, Николай Александрович, – неожиданно поднялся Крайнев.

Он терпеть не мог, когда пожилые люди начинали говорить многословно и беспредметно. Кроме того, Марина выжидательно поглядывала в его сторону. У нее в руках Юрий заметил большой желтый портфель. Она, наверное, собирается работать с Барсовым, и Крайнев будет только мешать их работе.

– Куда же вы? – встрепенулся Барсов. – Я ни за что не отпущу вас так рано.

– Мне надо отдохнуть, Николай Александрович, завтра в шесть утра я уезжаю в Севастополь.

– Ну, куда это годится, – развел руками Барсов, – первый раз встретились, поговорить не успели, а вы уже удираете. Нет, нет, я вас не отпущу.

– Может быть, я вам помешала? – спросила Марина.

Крайнев молча махнул рукой, улыбнулся и снова уселся в кресло.

– Мне казалось, что вы пришли к Николаю Александровичу по делу. Может быть, мне лучше пойти погулять к морю, пока вы будете работать?

Барсов взглянул на Марину, Очевидно, этот вопрос должна была решать она.

Девушка помолчала, как бы колеблясь, потом сказала неожиданно для самой себя резко:

– Нет, оставайтесь здесь. Мне ваше мнение тоже интересно узнать,

– Вот и прекрасно, вот и прекрасно, – обрадовался Барсов. – Я тоже думаю, что мнение Юрия Борисовича стоит послушать. Это вам принесет безусловно большую пользу.

– Посмотрим, – буркнула Марина и сама удивилась: неужели она не может быть более сдержанной и вежливой?

Барсов обеспокоенно взглянул на Юрия – не обиделся ли тот? Но слова девушки не произвели на Юрия никакого впечатления. Он по-прежнему невозмутимо сидел в кресле.

– Я сейчас покажу вам свою последнюю работу, – сказала Марина, щелкая блестящими замками портфеля и вынимая квадраты плотной бумаги, – но перед этим я хотела бы сделать небольшое предисловие.

– Пожалуйста, – поспешил ответить Барсов.

– Мои работы касаются еще очень мало разработанной теории полета с реактивным двигателем. Важность этой проблемы доказывать не нужно. Должна вам сказать, что пока это еще абсолютная тайна. В Ленинграде, где я работала, один только директор института знал о характере моей работы. Надеюсь, что вполне могу положиться на вашу скромность.

– Несомненно, – поспешил заверить Марину академик.

– И вы ни с кем не консультировались? – спросил Крайнев, глядя куда-то мимо Марины, на далекий горизонт.

– Мне не у кого было консультироваться. Ни в учебниках, ни в журналах почти не встречаются материалы на эту тему. Они, очевидно, существуют, но очень засекречены. Поэтому мне пришлось делать все самой, с самого начала до того момента, где я остановилась. Назвать это концом было бы слишком смело. Все это только начало.

Марина посмотрела на ту же точку горизонта, куда были обращены глаза Крайнева. Ничего особенного там не было – сливалось с прозрачным небом серо-стальное море, и длинная туча пряталась за горизонт.

– Вы прекрасно знаете все трудности, связанные с постройкой такого самолета. Проблема горючего, проблема материалов повышенной прочности, проблема посадки и взлета еще настолько не исследованы, что все приходилось начинать с самого начала. Опыт работы с обычными самолетами оказался здесь непригодным. Большая разница в скоростях самолетов с реактивными двигателями и обычных наших обесценила почти все теоретические работы в этом направлении.

Крайнев по-прежнему смотрел в одну точку на поверхности моря. Это раздражало Марину, Хочет ли он этим выказать полное свое равнодушие или такова его манера слушать?

– И все же, – продолжала Марина, – мне, кажется, удалось разрешить все эти проблемы и сконструировать реактивный самолет, который безусловно будет обладать скоростью, значительно превосходящей скорость лучшего моторного истребителя. Я не стану говорить о деталях конструкции. Основную схему и часть чертежей я могу показать сейчас, они вам расскажут значительно больше, чем любые слова. Следовало бы составить пояснительную записку, но я не успела.

С этими словами Марина передала в руки академика несколько чертежей и оглянулась на Крайнева. Тот все ещё сидел неподвижно. Даже заинтересованность, вызванная рассказом Марины, не могла оторвать его взгляда от одинокой тучки.

– Это чрезвычайно интересно, – воскликнул Барсов, просмотрев два первых листа, – просто исключительно!

Услышав его голос, Крайнев неторопливо потянулся за чертежами. Взял первый лист, лениво развернул, и все его спокойное настроение как рукой сняло.

На листе бумаги была начерчена модель одного из первых реактивных самолетов, несколько лет назад сконструированного им, Юрием Крайневым.

Он хорошо помнил, как испытывали эту модель. Она поднялась в воздух и даже продержалась несколько минут в полете. Но это все. Большего Юрий от нее и не требовал, а перешел к конструированию других, более совершенных моделей.

Об этих работах Юрия Крайнева, имевших оборонное значение, в специальных журналах публиковалось очень мало материалов. Поэтому неудивительно, что девушка, не пожелав ни с кем консультироваться, делая из своей работы полную тайну, открыла уже давно открытое, давно изобретенное.

Крайневу стало жаль напрасно затраченного огромного труда. Он взял из рук Барсова все чертежи, отметил множество мест, совпадающих с его конструкцией, внимательно просмотрел несколько остроумно сконструированных деталей, свернул чертежи и неторопливо протянул их Марине.

Слушая похвалы Барсова, Юрий думал о той минуте, когда ему придется сказать Марине правду. Юрий был убежден в том, что эту правду надо сказать немедленно, – девушка могла пойти дальше по ошибочному пути, изобретая уже изобретенное.

И в то же время Крайневу было жаль Марину. Он видел, как она расцветает от похвал академика, заметил, как порозовели ее щеки. Как же в такую минуту одним словом, одним ударом уничтожить все?

Но вот Барсов умолк, и Марина спокойно, ожидая похвалы, взглянула на Крайнева.

А тот уже снова смотрел в одну точку горизонта, где уже даже и тучки не было, а лишь серебристо поблескивало холодное море. Марине показалось, что этот отблеск коснулся глаз Крайнева – такими они стали спокойными, равнодушными. Юрий решился.

– Боюсь, что разочарую вас, Марина Михайловна, – сказал он, – но я твердо знаю, что ваш самолет сможет оторваться от земли, от трех до пяти минут продержаться в воздухе, а после того приземлиться.

– Вы говорите так, точно видели эту машину в полете. – Марина усмехнулась.

– Да, я видел ее в полете, – наклонил голову Крайнев. – Несколько лет назад я построил такой же самолет, точно по такой схеме, а частично и так же оформленный. Он дал именно те результаты, о которых я вам говорил. Ваша модель не сможет дать лучших.

Юрий поднял глаза на Марину и испугался: девушка сидела перед ним белая как мел. Вся кровь отхлынула от ее лица, и оно казалось совсем прозрачным.

– Продолжайте, – твердо сказала она, и Юрий подивился ее выдержке.

– Мне очень жаль, что вы не ознакомились с работами нашего института, в частности с моими, до того, как взялись за этот проект. Вы могли бы сконструировать действительно современную машину, а так весь ваш труд на девяносто пять процентов пропал даром. Вы изобрели уже давно изобретенное. К сказанному я могу только добавить предложение переехать в Киев и работать в нашем институте.

– Чужими руками хотите жар загребать, товарищ Крайнев, – тихо и зло сказала Марина. Дышать ей стало трудно. Она уже ненавидела Крайнева всем своим существом, и Юрий это почувствовал.

– Если бы вы увидели наши работы, если бы сравнили наши машины с вашим очень еще примитивным самолётом, вы бы никогда не произнесли таких резких и несправедливых слов, – спокойно, без тени раздражения ответил Юрий.

Марина перевела взгляд на Барсова, который был очень обескуражен всем, что происходило на его глазах, и взяла чертежи. Порывисто сунула в портфель тугие листы, щелкнула замками и поднялась.

– Всего хорошего, Николай Александрович, я еще зайду к вам перед отъездом, – сказала она, повернулась и пошла по дорожке к калитке.

Сделав несколько шагов, остановилась и, обращаясь к Крайневу, спросила:

– Значит, вся моя работа проделана напрасно?

Крайнев промолчал. Марина подождала немного и быстро, уже не оглядываясь, пошла, почти побежала к выходу. В саду и на веранде воцарилась гнетущая тишина. Все это было очень неприятно, но Крайнев твердо знал, что поступить иначе не мог.

– Как это неприятно, – сказал Барсов с искренним огорчением. – Так всегда бывает, когда кто-нибудь плохо подготовится к работе.

– Она очень талантлива, – сказал Крайнев. – С первого раза открыла то, до чего я дошел только в четвертой модели.

– Жаль, как жаль! – еще раз вздохнул Барсов.

Они сидели рядом, молчаливые, углубленные каждый в свое. Говорить не хотелось, настроение было испорчено.

Солнце уже клонилось к западу, приближаясь к верхушкам невысоких гор. В воздухе повеяло прохладой. Барсов встал с кресла, Юрий тоже поднялся. Они смотрели на море, на холодную и блестящую, как ртуть, воду.

– Пройдемте в кабинет, – сказал Барсов. – Я покажу вам кое-что интересное. Быть может, это пригодится в вашей работе.