Текст книги "Годы огневые"

Автор книги: Вадим Кожевников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 43 страниц)

Страшно Мэтью Риджуэю в Корее. Он боится, как бы хозяева не сделали из него козла отпущения за все те мерзости, которые он сам и подчиненные ему убийцы совершили на корейской земле. Пускаясь в свои одинокие вечерние прогулки, о которых писал журнал «Тайм», «американский Роммель» быстро перебирает своими жилистыми ногами, обутыми в тяжелые армейские ботинки, позвякивает подвешенными на груди гранатами, сухими пальцами нервно ощупывает за плечами огромный индивидуальный пакет, мелкая трусливая дрожь сотрясает его поджарое тело. В такие минуты ему вспоминаются войлочные туфли, которые стоят под кроватью дома, в форте Майер, и фланелевый халат, который женушка Пенни всегда согревала на электрическом калорифере. И чтобы избавиться от очередного приступа страха, генерал отдает приказы о новых провокациях. «Сорвать переговоры во что бы то ни стало» – так угодно его хозяевам…

Мэтыо Риджуэй еще продолжает в Корее своп прогулки, о которых его помощник, сам того не ведая, правильно заметил, что это «ужасающее зрелище». Зловещая тень убийцы мечется по холмам, политым кровью безвинных людей. Но сколько бы ни длились еще эти «прогулки» по чужой земле, они не принесут Риджуэю ни славы победы, ни лавров полководца. Стальной шлем не поможет Риджуэю скрыть горящее на лбу его клеймо – «палач корейского народа».

1951 г.

ЛОГИКА ГОСПОДИНА ДАЛЛЕСА

Нью–Йорк справедливо гордится своими самыми высокими в мире зданиями, множеством разноцветных, как леденцы, автомашин с ультрамодными кузовами, тем, что он самый гулкий город на земном шаре и стоит на первом месте по оглушению своих жителей шумами.

Но этот добротно и с размахом построенный город обладает метро, которое может вызвать восхищение разве что любителей технической старины. Вагоны в нем болтаются на ходу, нестерпимо грохочут, духота удручающая. Входы и выходы в метро сооружены с той же непритязательностью, как некоторые более скромные места общественного пользования.

У меня, разумеется, не было никакого сомнения в том, что у богатейшего в мире города хватит средств, чтобы переделать свой метрополитен по лучшим современным образцам. И когда мы высказывали эти оптимистические соображения своим американским знакомым, то нам отвечали:

– О, да, конечно! – Но тут же добавляли ставшую нам уже привычной фразу, словно присказку: – Если в ближайшее время не произойдет спада экономической деятельности.

Насколько мы успели понять за несколько дней пребывания в Америке, перспектива спада тревожит не только жителей Нью–Йорка, но и самого президента Эйзенхауэра. Правда, Эйзенхауэр, как и полагается президенту, нашел средство от надвигающейся угрозы: он порекомендовал трудящимся не требовать увеличения заработной платы, а предпринимателям осторожно вкладывать капиталы. Но где уж тут говорить об «осторожности», если правительство США так неосторожно и безудержно тратит гигантские средства на гонку вооружений, не считаясь с ростом государственного долга, увеличением бремени налогов и даже с тем, что доллар стал обнаруживать тенденцию сползать вниз, создавая угрозы жизненному уровню американцев! Именно это сползание доллара и породило унылую присказку – «если не будет экономического спада»…

Американцам постоянно внушают, что за последние годы они достигли вершины просперити (процветания). Но на эту вершину ложатся сейчас мрачноватые тени. Журнал «Юнайтед стейтс ньюс энд уорлд рнпорт» 13 сентября сообщил о сокращении производства в автопромышленности на 30 процентов, о снижении добычи угля и руды на 10–15 процентов. Эксперты Федерального резервного банка считают, что борьба с инфляцией требует сокращения расходов на оборону. Но монополисты видят в гонке атомных вооружений наиболее верное средство для своего обогащения…

Что же касается надежд на безнаказанное применение атомного и водородного оружия, то, даже по свидетельству ближайших союзников США, эти иллюзии утрачены. «Россия, – пишет в редакционной статье канадская газета «Глоб энд лейл» – в связи с успешным испытанием советской межконтинентальной баллистической ракеты, – вполне’в состоянии произвести это и любое сверхоружие: у нее для этого есть ресурсы, деньги, и сверх всего она обладает огромными научными и техническими возможностями…»

Ну что ж, соображения канадской газеты правильны, но мы, советские люди, знаем, в какую копеечку обходятся средства обороны, и с большим удовольствием вложили бы эту «копейку» в другие, мирные дела. Мы убеждены в том, что и все честные американцы думают так же. И если на средства, освободившиеся от военных расходов, в Нью–Йорке будет построено метро лучше московского и ленинградского, это будет мирное, деловое соревнование американского и советского народов.

Надежды на освобождение стран и народов от бремени вооружений, от страха и недоверия друг к другу мировая общественность возлагает сегодня и на Организацию Объединенных Наций. Хотя горечь и негодование остались от минувшей специальной сессии, где с помощью услужливого большинства Соединенные Штаты протащили клеветническую резолюцию по «венгерскому вопросу», остается все же возможность стереть это пятно на престиже ООН, если общими усилиями на двенадцатой сессии будет найдено правильное и честное решение этих насущнейших вопросов нашего тревожного времени.

А в том, что при наличии доброй воли такое решение возможно, ни у одного честного человека не могло остаться сомнений после выступления советского делегата. Товарищ Громыко произнес свою речь при переполненном зале и в напряженной тишине. Сначала такой же «тишиной», свидетельствовавшей о растерянности, встретила советские предложения и американская большая пресса. Зато с тем большей яростью она обрушилась против них в последующие дни. Правда, ярость – плохой советчик, и, может быть, поэтому хор опровергателей и хулителей советских предложений выступил не особенно стройно и, скажем прямо, совсем не убедительно.

Одни начали кричать, будто Громыко не сказал о разоружении «ничего нового», но тут же признавались, что голосование по этому вопросу «может поставить Запад в очень затруднительное положение». Поэтому–де, писала газета «Крисчен сайенс монитор», «немалое число дипломатов и наблюдателей полагает, что он одержал верх над Даллесом». В такую же спортивную форму облекла свое признание и «Нью–Йорк тайме», корреспондент которой изрек с глубокомысленностью старого «болельщика»: «В первом раунде нынешней пропагандистской битвы, видимо, победил Советский Союз».

Оставим, однако, этот «боксерский» подход к важнейшим вопросам современности на совести авторов. Но вот что говорят американские фермеры, которым журнал «Уоллесеа фармер энд Айова хоумстед» задал такой вопрос: «Если все другие страны, включая Россию, согласятся прекратить дальнейшие испытания ядерного оружия и водородных бомб, то должны ли США согласиться прекратить их или нет?»

Семьдесят пять процентов опрошенных ответили «Да!», а среди молодежи (от 20 до 34 лет) 83 процента заявили примерно так: «Прекратите их теперь же!»

Надо полагать, что более трезвый учет именно таких настроений, а не спортивный азарт побудил такую газету, как «Нью–Йорк пост», заговорить о том, что «Соединенным Штатам следует принять предложение Советского Союза о наложении моратория на испытания ядерного оружия…»

Однако расскажем все по порядку.

В день открытия сессии зал заседаний сферической формы, освещенный с куполообразного свода софитами, выглядел торжественно. Если на предыдущей чрезвычайной сессии большинство мест пустовало, как это бывает в театре, когда ставится пьеса, написанная его владельцем, а все роли распределены между ближайшими родственниками, то теперь почти все места заполнены. Даже самые безапелляционные предсказатели из ложи прессы не решались пророчествовать насчет того, как будут развиваться события.

Там, где меж рядов кресел Джон Фостер Даллес и Генри Кэбот Лодж терпеливо и тщательно позировали перед фоторепортерами, ослепительно белое пламя фотовспышек почти не меркло. Потом багровый, словно поджаренный фотографами Лодж обходил своих еоюзни–ков, кланялся, улыбался. Он пожимал руку чанкайшисту, желая, должно быть, удостовериться, что перед ним не призрак в пиджаке, а нечто живое, вполне послушное и даже способное произносить слова…

Торжественным вставанием, посвященным минуте молитвы и размышления, открылась двенадцатая сессия. Но очень скоро стало ясно, что для американского блока эта минута размышлений была совершенно излишней. За членов американского блока уже многое было решено заранее, роли распределены и тексты выступлений проверены.

Обнаружилось это сразу же, во время процедуры избрания председателя очередной сессии. Выдвинуты были две кандидатуры: министр иностранных дел Ливана Шарль Малик и новозеландский министр Лесли Мунро. Если судить по американской печати, то выдвижение кандидатуры Малика вызвало смятение в среде западного блока, обещавшего поддержать Мунро и вместе с тем не желавшего восстанавливать против себя страны Востока. Но выход был найден, партитура написана – и представитель Мексики в витиеватых выражениях, но весьма настойчиво потребовал, чтобы один из кандидатов отказался от баллотировки. И хотя по адресу самоотверженного господина Малика говорилось много высокопарных и лестных слов, никто из представителей американского блока даже не пытался создать хотя бы видимость, что предложение о снятии его кандидатуры возникло действительно здесь, на Ассамблее, а не было прорепетировано вне ее.

Отрадным событием было принятие в состав ООН Малайской федерации, народ которой своей героической борьбой добился национальной независимости. Но вином свете, в перевернутом виде пытался представить это событие делегат Англии: начисто перезабыв историю не только малайскую, а и английскую, он пытался выдать достижение независимости Малайей… за дар англичан. Советский делегат, поздравив Малайю, напомнил о ее героической борьбе за независимость, пожелал ей также успешно и в возможно более короткий срок добиться и экономической самостоятельности.

Обстоятельства вынудили господина Даллеса также сказать несколько приветственных слов новому члену ООН. Но в какой–то момент он вдруг забыл о причине, побудившей его выйти на трибуну, и разразился тирадой, суть которой сводилась к тому, что ему, Даллесу, всюду видится призрак «мирового коммунизма». Хотя подобное откровение выпадало из предмета приветственной речи, возбужденное воображение побудило оратора не посчитаться с этим.

На следующий день утреннее заседание открылось общей дискуссией, и нам снова довелось услышать Даллеса. Не буду скрывать, что я лично с большим нетерпением ждал выступления этого известного политического деятеля США. Но выступление этого оратора если и поразило, то только тем, что господин Даллес с поразительным упрямством повторил все то, что многократно говорил во все предыдущие времена. Он не затруднился и на сей раз поискать новых аргументов. Даже измышления его по адресу Советского Союза не отличались ни свежестью, ни оригинальностью. При этом логика оратора сильно смахивала на логику адвоката, призвавшего судей оказать снисхождение обвиняемому, убившему свою мать, поелику обвиняемый остался сиротой. «Трагедия человечества», по представлению Даллеса, заключается не в том, что миру угрожают неисчислимые бедствия атомной войны, а в том, что… США недостаточно осведомлены о военном потенциале своего возможного противника. Эту позицию Даллес пытается прикрыть пухом и перьями благостных рассуждений о христианском долге, доверии и мире. И вдруг – с господином Даллесом это бывает, очевидно, не часто! – с неожиданным радушием он обратился к членам Ассамблеи и пригласил их… присутствовать при новом испытании американского атомного оружия в апреле следующего года. Эта речь Даллеса была бы вполне уместна в Пентагоне, но не на Ассамблее ООН. Может быть, оратор в силу крайней перегруженности делами перепутал аудиторию?

…В то же утро в американской печати были опубликованы данные о расходах на оборону. Издержки этою года достигают свыше сорока миллиардов долларов, хотя в начале года предполагалось держать их в пределах тридцати восьми миллиардов. Выступление Даллеса на Ассамблее объясняет, почему эти расходы выросли. Угроза американскому «просперити» исходит от трех политических деятелей США, которые заинтересованы не столько в благополучии своего народа, сколько в поддержании конъюктуры «холодной войны», которая создает монополиям наилучшие условия для получения гигантских доходов. Голос этих монополий, отчетливо звучавший в речи Даллеса, начисто заглушил голос фермеров из Айовы, которые, как и все простые люди мира, серьезно обеспокоены таким развитием событий. И, может быть, именно потому даже газета «Нью–Йорк тайме» была вынуждена признать: «Существуют солидные доказательства увеличения радиоактивности в результате ядерных испытаний, и советское требование об их временном прекращении, несомненно, получит значительную поддержку».

Правильно, получит и уже получает.

1957 г.

ОСЕНЬ В НЬЮ-ЙОРКЕ

Завтракаем мы обычно в кафетерии–автомате Хорн и Хордат на 42‑й улице. Сюда приходят не для того, чтобы посидеть, поговорить, – только поесть, не поднимая глаз от подноса. Едят сосредоточенно, блюда выбирают по вкусу и средствам. Посетители кафетерия – люди, живущие своим трудом. Это скромно одетые, озабоченные люди, молчаливые, неулыбчивые. Зато за всех них много улыбаются актеры в Голливуде, изображая простых американцев в облике веселых гуляк с ночного Бродвея. Посетители кафетерия терпеливо ждут, пока мы с помощью немногих английских слов выбираем блюда и расплачиваемся в кассе. Но они не расспрашивают нас: им некогда быть любопытными.

Пустую посуду со столов собирают негритянки, мулатки и пожилые белые женщины. Обслуживающего персонала мало, а. посетителей много – нужно обладать проворством и выносливостью, чтобы к ночи не ронять сальных тарелок из рук.

Мое внимание привлекла согбенная женщина, устало волочащая ноги. Она с усилием толкала перед собой тележку для сбора пустой посуды.

Когда она приблизилась к нашему столу, мы помогли собрать с него посуду, не только из естественного желания помочь ей, но и для того, чтобы скорей освободить стол. Но женщина очень странно отнеслась к этому. Сначала она растерялась, потом на лиде ее появилось волнение, и, наклоняясь к нам, она спросила шепотом:

– Русские?

Сама она не походила на русскую. Смуглая, с черными, иссеченными сединой волосами, горбоносая, с синеватыми губами, изможденная, усталая и скорбная, она казалась безмерно несчастной.

– Откуда вы?

Она, не понимая нашего вопроса, покачала головой. Я показал на себя пальцем и сказал: «Москва».

Женщина сделала то же и произнесла, волнуясь:

– Будапешт. – Ив глазах ее появились слезы.

– Вы венгерка, да?

Она закивала головой и попыталась улыбнуться нам.

Мы попытались продолжить разговор, но женщина не говорила ни на каком языке, кроме венгерского.

Кто она, как попала сюда?

Мы спросили об этом уборщицу посуды, негритянку. Та сказала:

– О да, это венгерка. Но она не служит у нас. Моя подруга–негритяпка позволила ей поработать за себя в воскресенье, чтоб самой поехать на Лонг–Айленд. Их тут много таких, голодных из этой страны.

Вот и все, что мы узнали об этой женщине. Когда мы уходили из кафетерия, венгерка подкатила тележку для посуды к самым дверям и печально и скорбно улыбнулась нам. Она подошла к дверям только для этого. Может быть, хотела что–то сказать, пожаловаться, попросить о помощи. Руки ее были так худы, что она все время поправляла обручальное кольцо, чтобы оно не свалилось с пальца…

Позднее мы встретили в Центральном парке еще двух венгров, деликатно просивших подаяние. Сколько людей ввергла в несчастье американская политика подрывных действий!

Я иду по шумной улице к остекленной призме здания ООН, где у входа развеваются флаги большинства наций, населяющих нашу планету. Сюда ежедневно приходят тысячи американцев в качестве благоговейных экскурсантов, верящих в силу разума человечества, в мощь его доброй воли.

И мне вместе с ними тоже хочется верить, что сила разума и справедливости победит, что наступит время деловой дружбы между нашими великими народами. Их разделяет не столько обширное пространство соленой воды, сколько ледяная температура холодной войны, искусственно создаваемая целым сонмом безответственных политиков. Хочется верить, что доверие простых людей друг к другу растопит эти ледяные преграды…

* * *

В это утро Нью–Йорк залило сплошным, серым, скучным теплым дождем. Сырой ветер с океана с силой швырял дождевые полосы о стены зданий. В моей крохотной комнате стекла в черных железных рамах дребезжали, и возникало ощущение, словно находишься внутри маяка.

Было еще очень рано, когда раздался телефонный звонок и неведомый американский студент предложил послушать записанный им по радио голос советского спутника Земли.

Так, несмотря на пасмурную погоду, приятно начался и этот день в Нью–Йорке. Помня о приглашении американского политического обозревателя, я вошел в Дом новостей посмотреть па американскую модель спутника Земли, благо это оказалось совсем недалеко. В вестибюле огромный глобус, на стенах бронзовые циферблаты часов, указывающие время в разных точках земного шара, географические карты обоих полушарий, обклеенные бумажками с краткими текстами о последних событиях. А в уютной тиши стоит прозрачный шар, размером с футбольный мяч, свинченный по радиусу никелированиыми винтами. На его поверхности торчат металлические спицы, а внутри находится столбик из разноцветных пластинок.

Конечно, советскому спутнику Земли было бы веселее путешествовать в пространстве рядом с американским собратом, который внес бы свою лепту в развитие мировой науки. Но, как говорится, на нет и суда нет.

Когда журналисты осведомились у господина Лоджа о его впечатлениях по поводу советского спутника Земли, господин Лодж глубокомысленно ответил, что он занимается только политикой, не обладает техническими познаниями и поэтому ничего на такой вопрос ответить не может. Как видно, господин Лодж забыл, какую бойкость еще совсем недавно он обнаружил на трибуне ООН, рассуждая о различных усовершенствованиях атомных бомб…

К чему скрывать, на американском материке даллесовская политика создала для советских людей климат с резко пониженной температурой. Но в эти дни мы ощутили, как на нас пахнуло человеческим теплом; сотни незнакомых американцев, узнав, что мы русские, жали нам рукн и чистосердечно поздравляли с величайшей научной победой. Нас приглашали к себе в дом незнакомые люди и показывали самодельные схемы полета советского спутника Земли. Народ Америки отверг слово «сателлит», успевшее ему омерзеть в неутомимых устах господ Лоджа и Даллеса. И теперь все американцы, как и печать США, пользуются русским словом «спутник» – «Рашен спутник».

В «Нью–Йорк пост» Джозеф Лош приводит высказывания главы делегации одной из западных стран: «Выло бы чудесно, если бы президент Эйзенхауэр прибыл на Ассамблею, поздравил русских с их достижением и провозгласил, что в интересах выхода из тупика по вопросам разоружения США безоговорочно прекратят испытания термоядерного оружия». Таковы здравые голоса некоторых политических деятелей Запада…

Директор американского института физики Элмэр Хатчинсон объясняет причины отставания американской науки тем, что молодежи не прививают вкуса к физике и математике.

К нашему удивлению, мы узнали, что во многих школах США не препадают ни физику, ни математику. И в печати приводилось в качестве примера блистательного образца американского образа жизни и мышления высказывание одного ученика, который заявил:

– У нас свобода, и никто не смеет нас принуждать, как в СССР, учить математику и физику!

В американских ученых кругах высказывается серьезное недовольство тем, что США до сих пор только ввозили к себе ученых из Европы и не были озабочены подготовкой собственных специалистов. То, что вес советского спутника Земли превосходит в 8,5 раза вес предполагаемого американского, ученые США считают величайшим чудом и необъяснимой загадкой. Почти всюду по США происходят сейчас форумы молодежи, и на них дается информация о советском спутнике Земли. Находящийся здесь советский ученый А. А. Благонравов выступил перед телезрителями с беседой о спутнике. Его заявление о том, что СССР намерен запустить в небо и такой спутник, который затем вернется невредимым на Землю, произвело ошеломляющее впечатление. В часы этой телепередачи протиснуться к телевизору в вестибюле гостиницы было невозможно. И снова множество американцев жали нам руки, поздравляли и говорили с волнением и надеждой: «Надо, чтобы паши политические боссы поняли, что с Россией следует дружить, а не ссориться!»

Вчера в здании ООН экскурсовод–девушка по требованию экскурсантов показывала места, где сидят делегаты «той страны, где делаются искусственные Луны». По Нью–Йорку сейчас ходит поговорка: «Если американец один, то он только думает о советском спутнике, но если их двое, то они говорят о нем так громко, что слышно на трех улицах». Но говорят не только на улицах Ныо–Йорка. «Нью–Йорк тайме» напечатала отклики от всего мира под заголовком «Мировые газеты видят, что Советы отняли у США первенство в науке…». Особняком стояло лишь сообщение из Дели; в нем говорилось, что запуск советского спутника улучшил репутацию США в Индии, так как… полностью отвлек внимание индийского народа от событий в Литл–Рок.

По–своему откликнулось и министерство оборопы США. Оно объявило, что «в целях экономии на военных заводах прекращается выплата рабочим сверхурочных».

И совсем уж комедийно звучат жалобы некоторых органов американской печати, что запуск советского спутника создал трудности для выступлений американских политических деятелей в ООН, по крайней мере на ближайшее время. По этим причинам «политическая антисоветская кампания по венгерскому вопросу, а также и другим вопросам утрачивает всякое значение». Не эти ли жалобы побудили одного чикагского обывателя, некоего мистера Мэнчэну, заявить: «Я не выдавал СССР права на пролет над моей фермой и протестую»? Кстати, этот протест официально принят местными властями…

Все человечество отмечает сейчас начало новой эпохи. Американский народ, как и народы других стран, видит в советском спутнике вестника мирного творчества и новых величайших возможностей научных открытий, которые сделают жизнь на земле просторней, лучше. Ведь это же американец сказал, что «к союзу звезд в небесах теперь присоединилась еще одна звезда – красная звезда кремлевского изделия».

* * *

В субботний день, досыта наглядевшись с южной оконечности Манхеттена на слабо темнеющую в пепельной мгле тяжеловесную тушу «памятника свободы», мы отправились на Уолл–стрит, чтобы запечатлеть в памяти это знаменитое скопище американских капиталистов.

В узкой, сумеречной улочке, кривой и крохотной, почти не было прохожих, и только со стен коренастых зданий мраморные и бронзовые плиты сообщали имена тех, кто управлял Америкой.

Из отверстий, примыкающих к панелям тротуаров, курился пар теплоцентрали, было тихо и сиротливо на этой улице большого бизнеса. Толстые стальные решетки округло выпирали из нижнего этажа банка, придавая ему сходство с тюрьмой, а полицейские, стоящие в подъезде со скрещенными на груди руками, усиливали это сходство.

На Уолл–стрите в эти субботние часы уже никто не работал, и только старик с лицом профессора, в сильно изношенной спецовке и роговых очках, усердно и одиноко починял мостовую.

Закат солнца в центре Манхеттена заставляет человека думать, будто он находится на дне ущелья. Вершины зданий освещены солнцем, в то время когда в нижних этажах зажигается свет.

Но вечером небоскребы необитаемы и гаснут, когда кончается работа в конторах, которыми они начинены.

Брусья небоскребов создают силуэт города. Но для того, чтобы видеть их, приходится задирать голову, как гусь, когда он глотает пищу. Так можно делать в первый день приезда, но потом это надоедает. Нью–йоркцы не видят своих небоскребов. Они ходят по коридору улиц, не думая о том, что торчит у них над головой.

…В Вашингтон–сквере на железных решетках забора вывешены на продажу картины художников. Весь примыкающий к скверу пустырь огорожен их картинами.

На этом рынке подчас продаются произведения действительно даровитых художников. У одного мы видели диплом и медаль, которой он удостоился на какой–то выставке за одну из своих картин.

Мы беседовали с художниками. Одни говорили, что гордятся такой рыночной свободой торговли искусством. Другие, смущенно пожимая плечами, признавались:

– Надо же чем–то жить!

Третьи заявляли с гордостью:

– Мы выставили свои произведения не ради наживы, – и объясняли, что живут писанием реклам, декоративней росписью стен, а иногда и просто малярной работой в богатых домах меценатов.

А один, торгующий странными пятнами на полотне, заявил с доблестью, что он противник метода социалистического реализма, и хотел с нами спорить. Но мы посоветовали ему обратить свой полемический пыл против того, что понуждает его торговать на улице.

Чувство печали оставил этот рынок под открытым небом…

Нижние западные улицы почти не освещаются. Из открытых дверей баров несет сивухой. Здесь, не закусывая, люди настойчиво накачиваются спиртным и потом бредут по тротуару, шатаясь, вытирая плечами стены домов. Сосредоточенные, угрюмые, пьяные. Улица за улицей. Словно тысячи тяжело больных выпущены из госпиталей.

Зрелище удручающее.

И совсем не так далеко отсюда граненый ствол Эмпайр стейт билдинг – символ американской мощи и процветания.

Но самое тяжелое впечатление оставляют подростки, толкающиеся у входа в бары.

Тщедушные мальчики в коротких куртках с намасленными головами и девушки в узких брюках, с глазами, грубо обведенными черной краской. Они лениво приплясывают на тротуаре и внимательно осматривают каждого выходящего пьяницу…

По словам комиссара ныо–йоркской полиции, число арестов малолетних преступников увеличилось на 13,6% по сравнению с тем же периодом прошлого года и на 41,3% по сравнению с первым полугодием 1955 года.

Подростки моложе 16 лет за 6 месяцев этого года совершили 5480 преступлений: 9 убийств, 526 крупных грабежей, 1067 грабежей со взломом…

В качестве меры пресечения преступности среди несовершеннолетних генерал Кларк предложил создать лагерь для мальчиков при каждом военном учреждении США.

Концентрационные лагеря для несовершеннолетних? Действительно, такая мысль может прийти в голову только человеку, за плечами которого стоит огонь разбойничьей войны против Кореи!

На углу 42‑й улицы возле забора, ограждающего стройку, сидели четверо рабочих в железных касках и ужинали, запивая хлеб молоком из картонных коробок. Это были крепкие парни с тяжелыми руками тружеников.

Мы часто и подолгу смотрим, как чисто и быстро американские рабочие собирают здесь каркас нового небоскреба. Один из рабочих, видно, признав в нас «постоянных зрителей», спросил, кто мы. С этого начался разговор, Они похвалили наш ТУ‑104, а мы – то, как ловко на крохотном участке без помех собирается огромное здание. Они спросили, верно ли, что СССР хочет дружбы с американцами. Выслушав наш ответ, пожилой рабочий с глубокими морщинами возле угрюмых губ проговорил громко:

– Так какого же дьявола тогда наши не могут договориться с вашими! – И добавил сердито: – Я своими руками сваривал балки, когда строили здание Организации Объединенных Наций. Думал: как построим, сразу найдется место, где люди смогут договариваться. – Он недоуменно развел руками, выпачканными ржавчиной, и закончил горько: – Не договариваются!

Из ворот стройки вышел человек в черной фуражке и с железным жетоном на куртке и учтиво попросил нас прекратить разговор с рабочим, если мы не хотим, чтобы его уволили с работы.

Поспешно попрощавшись с рабочими, мы ушли, чтобы не нарушать американских правил общения с чужестранцами…

1957 г.