Текст книги "Годы огневые"

Автор книги: Вадим Кожевников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 43 страниц)

ХУЛИГАН

Торжественная луна висит в воздухе. По улице шагает женщина, у нее усталая походка, в руке тяжелая корзина. Тяжесть корзины гнет женщину набок. Из переулка шумно выходят двое парней, они поворачиваются и идут вслед за женщиной. Парип тихо разговаривают, потом они вдруг расхохотались и стали громко рассказывать похабный анекдот. Женщина ускорила шаги, парни тоже. Женщина пробует идти еще быстрее. Женщина почти бежит. Тогда один из парней нарочно падает и подшибает женщину. Женщина, вскрикнув, упала.

– Вы что хулиганите? – говорит, подбегая, случайный прохожий.

– А ты откуда такой сорвался? – спрашивает парень, напирая на защитника грудью.

Но увидев, что тот не один, что вокруг упавшей женщины столпились люди, помогая ей встать, – парень вдруг протяжно улыбается:

– По нечаянности упал, скользко, а что гражданку уронил, – грустный факт.

И, повернувшись, он намеревается уйти.

– Факт фактом, а пойдемте, гражданин, в милицию, – сказал человек в военной шинели.

– Это зачем же в милицию? Я извиниться перед гражданкой могу, опять же скользко, – заговорил парень веселым голосом.

– В отделении извинитесь, пойдемте, – сказал человек в шинели, беря парня за руку.

– Пусти, я и так пойду, – шарахнулся в сторону парень. – В отделении разберемся, какое вы имеете право а-арес. товывать да руки ломать – посмотрим! – приобретая вид оскорбленного достоинства, бормочет парень.

Хулиганство – огромное зло, это для всех истина. Но что хулиганство – маскировка, хитрый маневр классового врага, – это не все еще научились понимать. Под хулиганством наш уголовный кодекс в 1922 г. (ст. 176) понимал «…озорное безделье, сопряженное с явным проявлением неуважения к отдельным гражданам или обществу в целом, действие». Хороши бесцельные действия! Хорошее неуважение к личности, когда хулиган садит финку в бок коммунисту или комсомольцу, чинившему препятствия его хулиганским действиям. Впоследствии, конечно, редакция статьи кодекса была соответственно изменена. Но были тенденции у некоторых юристов толковать хулиганство как «следствие перехода от героического периода революции к периоду ее будней. Скучно стало ребятам – они и балуются».

Групповое изнасилование, налеты на клубы объясняли, видите ли, «действием массового психоза», объясняли «ролью темперамента», «бытовыми ножницами». Говорили даже много о «биологическом характере» хулиганства, но вскрывать объективно контрреволюционный характер хулиганства ученые такого толка воздерживались. В период 1925–1926 г. хулиганство развернулось особенно широко. В этот период у нас была среди молодежи безработица. Хулиганство проникло и сильно прорастало в среде безработной рабочей молодежи. Оправившиеся после потрясения мелкие лавочники в период нэпа явились идейными вдохновителями хулиганства.

В одном из переулков на Сретенке помещалась небольшая парикмахерская. Работали в ней всего два мастера, двое братьев. Парикмахерская являлась неофициальным штабом группки Сухаревских спекулянтов. (Сейчас, мы это знаем, вместо Сухаревки будет стадион, но тогда была Сухаревка.) Двое братьев, помимо того, что стригли, брил'и, завивали, занимались посильно спекуляцией. Частенько после того, как двери парикмахерской запирались, с черного хода в нее шли люди в коротких брюках с гитарами, девицами и водкой. Маленький дом дрожал, выл, стонал от грохота ног.

Председателем домоуправления был комсомолец Коля Лавров. Он неоднократно предупреждал парикмахеров, что помещение домоуправление им сдает не под кабак и спекулятивные операции, но на его предупреждения парикмахеры отвечали руганью и угрозами.

Одна из попоек была особенно шумной. Лавров спустился вниз и потребовал от парикмахеров немедленно прекратить шум, иначе он заявит в милицию.

В доме все уже были пьяны. Лаврова встретили гоготом и свистом.

– Его бы, Васька, побрить бы, а то какой некрасивый, – сказал один из парикмахеров Василию Горбачеву – дворнику, приглашаемому только потому, что он ловко бренчал на гитаре.

– Верно, – расхохотался тот, – постой, я тебя, парень, сейчас побрею.

И Горбачев направился к Коле с бритвой в руке, которую сунул ему один из парикмахеров.

Лавров кричал, отбивался, обливаясь кровью.

На суде все участники вечеринки единогласно свиде–тельствовали, что виной всему дворник Горбачев. С большим трудом прокурору удалось докопаться до истинного положения дела.

Статистические данные ясно характеризуют ведущую роль в хулиганстве именно подобной публики. Комсомол мобилизовал силы на борьбу с хулиганством. В тот период почти в каждом номере «Комсомольской правды» обсуждались методы борьбы с этим злом. Решительные меры революционной законности, широкая массовая работа и, наконец, начало великих работ привели к тому, что всей рабочей молодежи мы сумели дать точку трудовой опоры.

Сегодня парень, работая на производстве хотя бы чернорабочим, знает, что если он станет заниматься на технических курсах, – он приобретет квалификацию. Работая квалифицированным рабочим и дальше учась, он может стать мастером. При заводах есть втузы, техникумы; если у парня есть желание – он может стать техником, инженером. Сегодня молодежь уверена в завтрашнем дне, она знает реальные перспективы своего развития. Безработицы нет. Основной базы для развития хулиганства среди рабочей молодежи не существует. Но хулиганство есть. Откуда же оно берется? Кто же они, эти хулиганы?

Классовый враг маневрирует, изыскивает различные способы маскировки и мести, В деревне – это в первую голову дети раскулаченных. Эти «дети» устраиваются иногда очень неплохо. Благодая хорошо сработанной «липе» они работают в кооперации, пролезают в комсомол или, в лучшем случае, являются простыми «смирными» колхозниками. Но разве можно забыть былое благополучие, былое уважение деревни, вкусные щи со своей убоенкой, хромовые сапоги с глянцем? Нет, этого забыть нельзя. Что они могут найти в колхозе родного и хорошего? Ничего. Им «скучно» в колхозе, они «развлекаются».

Перерезать для «шутки» постромку у подводы для уполномоченного по хлебозаготовкам, «для смеху» выпустить керосин из бочек, припасенных для тракторов, от «скуки» «нечаянно» поджечь скирды необмолоченного хлеба. Вот как порой «развлекаются» наши заядлые враги в деревне.

Колхоз имени Красных зорь забелило снегами, замело метелями, завалило сугробами. Но сквозь всю эту снеж–ную неразбериху звездами бодро горят огни электрических ламп собственной электростанции.

Шелушится легкий снег. В конюшне возятся двое ребят. Запрягают лошадей, чтобы отвезти на станцию партию молока.

– Н-но, стерва! – кричит парень, затягивая подпругу и со всего размаха ударяет ногой в живот маленькую, лохматую лошаденку.

– Ты, легче, Серега, жеребая ведь.

– Исхай ей, – отвечает Серега и еще раз уже без всякой цели пинает лошадь. – Нехай – трактор купим, на нем веселей.

Нагруженные бидонами лошади идут осторожно: быстрее нельзя, иначе на ухабах сани перевернутся. Сдав на станции молоко, потоптавшись в багажной и выкурив по папироске, оба парня возвращаются к своим подводам. Серега покрепче запахивается в полушубок, затягивается поясом и играющим голосом говорит своему приятелю:

– Давай, Семка, наперегонки.

И, вытащив из передка длинную, гибкую лозину, свистяще резанул ею воздух.

Серега, стоя во весь рост на санях, дико выл и гикал. Лошадь несла, комья снега летели из–под копыт в лицо. Серега не чувствовал – он дико выл и гоготал, подхлестывая лошадь. Степь метелила, качалась и неслась вслед за Серегой. Не доезжая до колхоза, Сергей для вида пустил лошадь шагом. Живот лошади плясал в тяжелом дыхании, от лошади клубился пар, ноги дрожали. Серега распряг лошадь и пинком хотел отправить ее в стойло, но лошадь вдруг пошатнулась и упала. Прибежал конюх. Он сразу понял, в чем дело. Сначала он хотел ударить Серегу, потом бросился к лошади и начал возиться с ней, но лошадь не вставала больше. Сергея Званцева судили.

– Человек, который портит общественную собственность, есть кулацкое отродье! – сказал общественный обвинитель Павел Васильев. – Званцев совершил хулиганский, вредительский поступок. Враги наши, проникая в колхозы, действуют именно так, как сделал сейчас хулиган Сергей Званцев.

Не всегда удается, конечно, устроиться хитроумным «юношам» в колхозе. Тогда они ищут других путей. Наши гигантские новостройки требуют сотен тысяч людей. Враги пользуются случаем и пролезают на строительство. Они быстро тут ориентируются. Здесь они смыкаются с людьми из города, не сумевшими там вновь себе наладить уютной жизни.

Они – веселые экспериментаторы. Они кладут в бетонный опалубок деревянные чурки, чтобы узнать – выдержит после этого колонна тяжесть крыши или рухнет. Они любят жизнь веселую и приятную. Они проявляют исключительные способности в организации грандиозных попоек в бараках. Они создают и распаляют традиции «своих и чужих». Они полны воинственнопатриотического пыла. Они вызывают и вдохновляют побоище между бараками. Они проявляют живейший интерес к твоей национальности, чтобы потом травить и издеваться над тобой за то, что ты украинец, еврей или поляк.

На новостройках мы должны быть особенно беспощадны. И если общественные организации, в первую голову комсомольские, не сумели при первых проявлениях хулиганства развернуть широкую кампанию по борьбе с хулиганством, мы должны делать суровые выводы.

Мы имеем в своих руках клубы со всем инвентарем, зимние и летние, хорошо оборудованные стадионы. Но разве мы достаточно используем этот крепкий инструмент убедительнейшей культурной работы? А ведь, если мы не мобилизуем молодежь, – ее мобилизует враг. Наряду с чуждыми людьми сплошь да рядом от скуки – оттого, что ребятам после работы нечего делать, оттого, что комсомол плохо борется за молодежь в быту, – хулиганят наши рабочие парни. Хулиганство эпидемично, им болеют и заражаются очень многие от скуки, при плохо организованной массовой работе.

Краммашстрой. Строится величайший в мире машиностроительный завод. На строительство прибыла группа московских электросварщиков. Все – молодежь, недавно окончившая электросварочные курсы: среди них много комсомольцев. Работа по электросварке еще не начиналась. Ребятам предложили пока пойти на другую работу. Они отказались, мотивируя свой отказ отсутствием спецодежды. Сочинили отказ и мотивировку – Эркин и Чумичев, выгнанный из комсомола.

Молодые москвичи жили три недели на строительстве и ничего не делали. Сами ни к кому не ходили, и их не беспокоили. Комсомольские организации на строительст–ве знали о приезде москвичей. Даже как–то заворг обмолвился, что–де неплохо, что москвичи приехали, народ, должно быть, культурный… но пойти к ребятам, познакомиться с ними, ориентировать их – никто не догадался. Комитет ждал, когда придут к нему, а москвичи ждали комитет.

– Ребята, – сказал Эркин, – завтра – Новый год. Я, как председатель пропойной комиссии, даю приказ по эскадрону. Гони по красненькой.

По красненькой собрали. Чумичев сходил в город и приволок несколько литров водки.

Началась выпивка. Эркин на минуту исчез, потом снова появился и сказал сияя:

– Ребята, нас девчата из женского барака к себе зовут.

На самом деле их никто не звал. Ребята гурьбой пошли в барак. Увидев пьяную толпу, женщины начали их гнать, но те, будучи вполне уверены, что их действительно кто–то приглашал, не уходили.

Староста барака, накинув платок, выбежала на улицу. Навстречу ей попался председатель стройкома, возвращавшийся вместе с группой рабочих с собрания. Она попросила его унять хулиганов. Председатель пошел в барак, первый, с кем он столкнулся, был Чумичев. Увидя председателя, Чумичев сказал ухмыляясь:

– Ты давай топай отсюда помаленьку.

И загородил вход.

– Пусти, – сказал председатель и хотел пройти.

– А, ты так, – взвыл Чумичев и ударил председателя по лицу, вбежал в барак и закричал:

– Ребята, там шпана пришла, бить хочет.

Началась драка, и только после того, как председатель несколько раз выстрелил в воздух, хулиганы остыли. На суде рабочая общественность требовала самого сурового наказания хулиганам. Но рабочие также требовали к ответу и комсомольских работников, которые не сумели вовремя проверить прибывших и охватить их своим влиянием через кружки, школы и клубы.

Отчего иногда рабочий парень перерождается в хулигана? Мы не всегда умеем сделать работу клубов интересной. Наши спортивные организации замыкаются в свои рамки и забывают о повседневной массовой работе с неорганизованной молодежью. Парню скучно, он не знает, что бы придумать такое занимательное и интересное. Он идет к такому же скучающему приятелю, там сидят еще несколько неприкаянных. От нечего делать перекидываются в картишки. Тупо глядя на карты с их: символическими знаками одури и скуки, ребята для начала играют по маленькой. Потом ставка увеличивается. От картежа переходят к выпивке, от выпивки к ссорам и дракам. Большое место в быту и жизни нашей молодежи занимают вечеринки, конечно, с выпивкой.

На этих вечеринках любопытны фигуры так называемых «мировых» парней. Внешне они выглядят так: ослепительный, до ломоты в глазах, сверкающий галстук, яркая рубаха с металлической застежкой «молния», костюм моден до преувеличения и пошлости. Этот парень умеет плясать, умеет петь рохтнсы, бренчать на гитаре, знает уйму анекдотов. Он развязен, снисходительно груб с девушками, уверенный в своем превосходстве, в то же время кокетлив и жеманен, разговаривая, пересыпает блатными словечками.

Он иногда свой парень среди деловых. Костюмы, сверкающую новизну нескольких пар ботинок, постоянную монету для выпивок – из одной только получки не возьмешь. На производстве этот тин халтурит, на производстве ему скучно. Производство – это скучная необходимость – не для денег, – нет, ему нужно прочное социальное положение. Он прогульщик, бюллетенщик. Свои прогулы он умеет замазывать. Он старается подружиться с мастером, табельщиком. Он приглашает их на вечеринки. Он имеет возможность каждый день ходить на вечеринки, его как веселого «фартоватого» парня приглашают на вечеринки всюду. И это его оружие, его капитал. Есть ребята, которые относятся к нему с восхищением, они подхалимничают, чтобы через него попадать на вечеринки. Он вертит этими ребятами, как хочет. Это новый тип паразита. Он борется с нами, с комсомолом, с общественностью в быту ядовитым и гибким оружием вечеринок.

Клуб – вот где центр сосредоточения сил борьбы с влиянием врага в быту. Новые формы, завлекательные и интересные, должны своей радостью и весельем уничтожить воняющие сивухой и глупостью вечерние сборища.

У нас при милиции существует Осодмил – общество содействия милиции. Наряду с массовой воспитательной работой надо усилить оружие административного воздействия, надо прямо сказать, что комсомольские организации не сумели правильно оценить и серьезно отнестись к работе Осодмила. Осодмил не стал серьезным орудием против хулиганства, осодмилец – лицо, часто не пользующееся ни авторитетом, ни уважением. Вокруг Осодмила не поднята серьезная работа.

Были курьезы. Пионеры решили, не в пример комсомольцам, включиться в Осодмил целыми отрядами. Кто–то допустил такое головотяпство. Странно было видеть, как какой–нибудь малец тянул за рукав подвыпившего гражданина в милицию, усердно дуя в свисток, что вот еще немного и он улетит в небо. Подвыпивший гражданин, правда, шел, ошеломленный столь необычным блюстителем порядка.

Будет время, мы в этом неколебимо уверены, когда милиции нечего будет делать. Но сейчас будем бдительны, товарищи. Хулиганство – это конвульсия издыхающего классового врага.

1933 г.

БОЛЬШОЕ НЕБО

Юденич наступал на Петроград. Бои шли на подступах. Уже из передовых окопов сквозь кислый туман можно было увидеть мерцающий силуэт величественного города.

Рабочие, красноармейцы, матросы героически защищали свой любимый и родной город.

В расположении фронта находились Пулковские высоты, на них возвышалась знаменитая Пулковская обсерватория, опоясавшая землю своим собственным Пулковским меридианом. Советское командование в эти тяжелые и страшные минуты, движимое благородными заботами о бессмертии науки, обратилось к генералу Юденичу с предложением: сделать Пулковские высоты, на которых находилась драгоценная для всего научного мира обсерватория, нейтральными. В ответ генерал Юденич бросил на Пулковские высоты лучшие офицерские полки, танки, артиллерию.

Вся тяжесть лобового стремительного удара врага обрушилась на красноармейский отряд имени Карла Маркса, защищавший Пулковские высоты.

Танки, мерцая тяжкими стальными доспехами, поднимая землю, с ворчанием мчались на жидкую цепочку закопавшихся в землю людей. Снаряды падали, подбрасывая к небу гигантские фонтаны земли. Воздух шатался, и люди получали тяжкие ранения, контузии от этих могучих колебаний пропитанного гарью воздуха.

Матрос Белокопытов, командир отряда, вжимая в глаза бинокль, подымал руку, а когда он опускал ее – истерзанная старая трехдюймовка выплевывала визжащие снаряды.

Удалов – токарь Путиловского завода, белобрысый, голубоглазый парень, с пушистыми ресницами, прижимаясь к трясущемуся, воняющему от накала пулемету, бил по врагу.

Внезапно Белокопытов наклонился к нему и стал что–то кричать, указывая назад – туда, где на толстом холме возвышалась хрупкая стеклянная голова обсерватории.

Слов его нельзя было разобрать, но Удалов понял по движениям губ командира, что нужно было сделать.

Удалов хотел встать и, приложив руку к козырьку, сказать четко по–военному: «Есть, товарищ командир, будет сделано», но Белокопытов схватил его за ногу и повалил на землю. И если бы он этого не сделал, Удалов валялся бы на земле с телом, перебитым свинцовым ливнем.

Удалов шел в обсерваторию вместе с двумя красноармейцами.

Моросил неиссякаемый мелкий дождь, было скользко, люди карабкались вверх, цепляясь за взлохмаченные кусты.

Удалов деловито пояснял задание командира.

– Наука для пролетариата – первое дело! Науку мы уважать должны! Там вон увеличительное алмазное стекло в трубку вставлено, через него все как есть видно. Профессора через это стекло марксизм подтвердили. Бога нет, а звезды – расплавленная масса!

Продрогшие, усталые красноармейцы добрались до здания обсерватории. Раздобыв мешки, они набивали их в огороде сьгрой, тяжелой землей и таскали в обсерваторию. Там по металлической лестнице опи пробирались с красными, искаженными от натуги лицами на хрупкий хрустальный купол обсерватории и устилали его мешками с землей.

Лоснящийся пол обсерватории был запятнан следами облепленных размокшей землей сапог.

Удалов велел красноармейцам разуться. Взглянув на свои босые ноги, потом на купол, он сказал, усмехаясь:

– Чисто… как в мечети мусульман!

И сам расхохотался.

К красноармейцам вышел высокий старик в белом халате, с бледным продолговатым лицом и розовыми, усталыми, старческими глазами.

– Что тут происходит, господа?

Удалов, не обижаясь на «господа», добродушно сказал:

– Если из тяжелой вдарят, – всем вашим трудам крышка!

– Но ведь это обсерватория! – удивленно и злобно заявил профессор. – Они не посмеют!

Удалов протянул руку в сторону города и сказал:

– А там женщины и дети!

Красноармейцы таскали тяжелые мешки и укладывали их на купол обсерватории.

Смеркалось. И внезапно над люком показалось искаженное от усилий лицо профессора. Сухая прядь седых волос прилипла к его высокому потному лбу. Профессор, обнимая огромную пухлую перину, силился втащить ее наверх.

– Вот за это спасибо! – воскликнул Удалов и принял из ослабевших рук профессора перину.

Профессор поднялся наверх и сел, с трудом переводя дыхание.

Удалов, с нежностью глядя в лицо профессора, застенчиво спросил:

– Сказывают, товарищ профессор, звезда такая есть: Маркс. Это что, в честь нашего учителя называется?

– Марс. В честь бога войны, – глухо сказал профессор.

– Бога? – переспросил Удалов. – А Маркса нету?

И вдруг бодро заявил:

– А нужно бы завести, товарищ профессор!

– Это должна быть новая звезда! Ее нужно сначала найти.

– Чего искать? – дерзко воскликнул Удалов и, протянув руку к небу, указал на самую большую звезду.

– Вот она!

Профессор вышел проводить красноармейца. Шаркая ногами, он умоляюще бормотал:

– Остались бы, я вас чаем угощу…

– Нельзя нам, товарищ профессор!.. Ребята бойцуют, а мы тут… И так совесть замучила…

Удалов пожал сухие, тонкие пальцы профессора, бросился догонять красноармейцев.

Земля вздрагивала от тяжелых взрывов. Тяжкая мгла колыхалась, содрогаясь.

Красногвардейский отряд имени Карла Маркса, седьмые сутки полузасыпанный землей, оборонялся от натиска врага.

Удалов, лежа у дрожащего, воняющего, кипящего, как самовар, пулемета, посылал очереди в лавину противника.

И когда, обжигая небо, высоко в воздухе пролетал снаряд и падал далеко позади, там, где высилась на холме стеклянная хрупкая голова обсерватории, Удалов ежился, вздрагивал и пробовал оглянуться. Но оглянуться было нельзя, ибо враг наступал.

В краткие перерывы боя Удалов горестно шептал командиру Белокопытову:

– Застенчивый я… Случай был, может быть, единственный, на небо взглянуть – какое оно есть на самом деле! Застеснялся я профессора попросить, зсе ж таки интеллигенция, обидится…

И снова наступал враг. И снова пулемет, накаляясь, трясся в руках красноармейца Удалова.

Внезапно что–то черное, грохочущее, как мчащийся поезд, ударилось об землю, и Удалов вначале удивился, что боль может быть такой сильной, нестерпимой. Потом это прошло, только что–то липкое текло у него из глаза, и он мягко погружался в глубину…

Петроград превратился из осажденного в грозную боевую крепость. Люди, никогда не державшие в руках винтовки, шли на фронт железными отрядами. И враг в ночь на 25 октября был разбит. Полчища противника превратились в стада. Они бежали.

Рабочий красноармейский отряд имени Карла Маркса расположился на кратковременный отдых во дворе обсерватории. Люди устилали своими сонными телами каждую пядь земли.

Тихо. Ночь. В небе шевелились огромные хрустальные звезды.

Удалов не спал. Мучимый лихорадкой, он бродил но двору. На бледном худом лице вместо глаза у него зияла запекшаяся черная яма. Подняв лицо, он глядел в небо и искал в нем своим сиротливым единственным глазом ненайденную профессором звезду.

На крыше обсерватории шевелились люди. Они осторожно освобождали хрупкий купол от отягощавших его мешков земли.

Скрипнула дверь флигеля. Во двор вышел профессор. Он осторожно шел между спящими людьми, балансируя руками.

Удалов окликнул профессора. Профессор остановился. Удалов, силясь улыбнуться, задорно спросил:

– Ну как, нашли звезду–то?

Профессор наклонился к нему и радостно сказал:

– Ах, это вы, голубчик?

Потом он отшатнулся и воскликнул:

– Боже мой, что у вас с глазом?

– Уполовинили! – добродушно заявил Удалов. – Ничего, теперь вы за меня в оба посмотрите.

Потом вдруг ьытянул руки по швам, выпятил грудь, поднял подбородок. Он пролепетал застенчивым шепотом:

– Товарищ профессор, разрешите в трубу поглядеть.

– Ах, прошу вас, пожалуйста, – засуетился обрадованно профессор.

– А ребятам можно?

– Но они же спят?!

Удалов, вобрав воздуха, вдруг завопил:

– Кто звезды глядеть хочет – вставай!!

И люди, потревоженные в первом спокойном за семь суток сне, со стоном зашевелились, не в силах сразу сбросить гигантской тяжести сна.

Огромное небо сверкало звездами. Удалов сидел на металлическом табурете, припав своим единственным глазом к трубе рефрактора. Профессор шепотом рассказывал ему о таинственной жизни вселенной. Небо раскрывало свои глубины, поднося свои пылающие миры.

А на улице, у дверей обсерватории, выстроилась очередь продрогших, изнеможденных усталостью людей. Люди хотели увидеть далекое небо вблизи и терпеливо ждали. Они курили, говорили хриплыми голосами, толкались, пробуя согреться, но, входя в обсерваторию, движимые каким–то инстинктом, они почтительно снимали фуражки, хотя боец не снимает своего головного убора даже перед лицом смерти.

Человека охватывало огромное, спокойное волнение и хотелось побывать одному и думать о том, как замечательна жизнь.

Солнце наполняло огромные облака розовым нежным светом. И можно было видеть сквозь дымку горделиво поднятые вершины счастливого величественного города. В воздухе уже реяли ласточки, наступало утро.

А очередь перед дверьми обсерватории все росла и росла.

1937 г.