Текст книги "Годы огневые"

Автор книги: Вадим Кожевников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 43 страниц)

СЛОВО, ДАННОЕ РОДИНЕ

Четвертого января на трибуну предвыборного совещания представителей трудящихся одного из избирательных округов города Москвы поднялась молодая женщина, тонкая, хрупкая, гладко причесанная. В углах серых блестящих глаз ее лежали утомленные светлые морщинки, какие во время войны приходилось видеть у летчиков или снайперов. Сосредоточенным, ушедшим вглубь взглядом она обвела собравшихся и сказала медленно, не в силах побороть звенящего волнения в голосе:

– Когда все мы собрались обсудить вопрос о выдвижении кандидата в депутаты Верховного Совета РСФСР, мы почувствовали, что у нас у всех одна общая дума и словно одно сердце.

Я работница Измайловской прядильно–ткацкой фабрики. Воспитанницей детского дома пришла в 1933 году на фабрику и стала работать на автоматических ткацких станках…

Здесь нам хочется прервать Клавдию Алексеевну Шишкову и несколько вернуться назад…

До Отечественной войны Клавдия Шишкова ничем не выделялась в цехе. Она ни разу не то что не перевыполняла нормы выработки, но даже как будто не пыталась этого делать. И если после работы и посещала курсы повышения квалификации, то делала это не столько для себя, сколько из душевной привязанности к своей подруге, энергичной, самостоятельной и нетерпеливой Лизе Морозовой, которая мечтала стать инструктором.

Но в тяжелые годы войны, когда было трудно жить, трудно работать, когда стены цеха промерзали насквозь, когда отсутствовали запасные части к станкам, а механические мастерские вместо того, чтобы ремонтировать изношенные детали, изготовляли боеприпасы, когда из–за трудностей снизилась выработка, вдруг со всей яркостью раскрылась сильная, непреклонная воля, дремавшая до сих пор в этой маленькой женщине.

Клавдия Шишкова поняла вдруг всю связь своего труда с тем гигантским усилием, которое делала вся страна для того, чтобы отразить удары, наносимые врагом.

Вот это ощущение живой своей связи в минуту опасности, нависшей над Родиной, со всей страной, со всеми советскими людьми и своей ответственности в эти грозные дни и было источником рождения новой личности.

В октябре 1941 года Клавдия Шишкова выполняет норму на 130 процентов, и потом из месяца в месяц в течение всей войны она с достоинством держит звание лучшей ткачихи фабрики.

Это было подвигом. Она свободно и настойчиво совершала этот подвиг, видя впереди великую и всеобщую цель. Но она не смогла бы сделать свой труд равным подвигу, если бы не было еще некоторых обстоятельств…

В цехе вместо мужчин–наладчиков остались одни неопытные женщины. Шишковой пригодились все ее знания, приобретенные на курсах повышения квалификации. Помощи ждать было не от кого. II от этого обостренного чувства личной ответственности появилась сознательная, настойчивая потребность в расширении объема своих технических познаний.

После работы Шишкова училась ожесточенно, жадно. II эта учеба, новые знания раскрыли ей иной взгляд на труд.

С помощью технических знаний она, продумывая свой труд заново, стала по–новому осмысливать каждую свою операцию, стремясь найти наиболее разумный, рациональный, экономный метод.

Это творчество ума породило иное отношение к труду и иные результаты его.

Она разработала свой маршрут, сократив его до 4680 метров. Разработка этого маршрута требовала точного знания капризов каждого своего станка, воли и выдержки. Нужно понять, что такое маршрут для ткачихи, когда за смену женщине приходится проходить по 10 километров между станками.

Шишкова, достигнув виртуозного мастерства, тратила на ликвидацию обрыва почти в два раза меньше времени, чем другие ткачихи.

1950 нитей напряженно трепещут в каждом станке. Сначала Шишкова работала на 25 ткацких автоматических станках, потом перешла на тридцать, потом – на сорок и ныне работает на пятидесяти.

Вы представляете эти десятки тысяч нитей, каждая из которых требует к себе внимания, каждая может порваться и к каждой нужно склониться, чтобы поправить, если она просит о помощи!

Вы понимаете, что это такое по сумме человеческого напряжения и внимания! Ткачиха должна различать звучание голоса каждого станка – в этом слитном грохоте, когда голос человека гаснет, как свеча на ветру, – а уход за основой, а контроль за качеством ткани, пуск станков, автоматически останавливающихся в случае обрывов нити, и т. д. и т. и.

Сколько же нужно внутренней, сознательной убежденности в высокой важности своего труда, чтобы ни на секунду не выходить из состояния собранности, волевого, зоркого напряжения, в котором находится ткачиха всю смену! Вот поэтому у Клавдии Шишковой в углах глаз – тонкие усталые морщинки, такие благородные, как в дни войны они были у летчиков или снайперов.

Вот эта высокая духовная дисциплина, внимание, целеустремленность остро и сильно выработаны усилием долго тренированной воли.

И все это: высокая способность ума к длительному волевому напряжению, зрение, слух, виртуозные движения пальцев, сращивающих нити, окрыляющее сознание значительности своего труда, любовь к нему – и составляет то, что только в нашей стране называют проникновенным словом – талантом, дарованием, овеянным трудовым гением народа.

Да, в Клавдии Шишковой в тот момент, когда она осознала значение своего труда, единство своего трудового усилия со всем гигантским напряжением страны, и раскрылось дарование – талант выдающейся ткачихи.

И этим стоило гордиться, ибо в нашей стране трудовая доблесть равна всем другим высоким способностям человека.

И когда Клавдия Шишкова, стоя на трибуне, с нескрываемой гордостью сказала: «В 1946 году я соткала сверх нормы 32 тысячи метров ткани, свою годовую норму я закончила 29 октября… На 40 станках я свою декабрьскую норму выполнила на 134 процента», – голос ее потонул в шуме восторженных аплодисментов. А она стояла, опираясь руками о трибуну, и глаза ее светились от гордости, от ощущения безмерного счастья.

И все понимали, что эта женщина сделала все, что могла, для приближения счастья другим людям. Она торопила время, побеждая его! 32 тысячи метров ткани сверх плана соткали ее руки, и если бы все работали с таким умением, разве трудности послевоенного времени не сократились бы с облегчающей быстротой?!

Но вернемея к вопросу о гордости, самолюбии и трудовой славе. Поговорим о духовной чистоте советского человека, об особенностях его души, о силах его, о любви к славе. Словом, о том, что называем мы чувством или сознанием своего личного «я» и общественного «мы».

Ткачихи шутя говорят: «Найти хорошего мужа легче, чем хорошую сменщицу». От выбора сменщицы действительно зависит очень многое в трудовой жизни ткачихи. Когда знаменитой ткачихе Клавдии Шишковой нужно было найти сменщицу, вся фабрика была взволнована в поисках кандидатуры. Назывались имена самых опытных, квалифицированных ткачих. Все понимали, что от качества сменщицы будет зависеть вся дальнейшая работа Шишковой. Неопытная, нерасторопная ткачиха может нарушить всю гармоническую настройку станков и, сдавая на ходу смену, может заставить Шишкову тратить много времени на приведение станков в порядок. Поэтому понятно, как остро обсуждался вопрос о сменщице.

А Шишкова выбрала себе в сменщицы молодую девушку, только что окончившую школу ФЗО, Дусю Самойлову. Шишковой говорили, что она себя загубит. И действительно, Шишкова, принимая станки после Самойловой, мучилась, чтобы привести их в надлежащий порядок, и от этого даже выработка несколько снизилась.

Но Шишкова упорствовала и не расставалась со своей неопытной сменщицей. И вот почему. Острым, проницательным глазом она подметила в Самойловой то, что раскрылось в ней самой сейчас со всей зрелостью, – особые приметы таланта, дарования ткачихи. И она решила вырастить из этого подростка сильного и самостоятельного, высокоодаренного мастера, виртуоза. Это был риск. И она платилась за него. Но, оставаясь после своей смены, настойчиво учила Самойлову тонкостям ткацкого искусства. Способности Самойловой под опытными руками Шишковой начали раскрываться, и вскоре она стала приближаться к показателям своей учительницы. Юная слава соревновалась со славой знаменитой ткачихи Клавдии Шишковой.

Но когда Клавдия Шишкова решила перейти на обслуживание 40 станков, Дуся Самойлова расплакалась. Она испугалась такого числа станков – ведь каждый дополнительный станок требует нового внимания, заботы, знаний, напряжения.

И тут бы, казалось, Шишкова могла недосягаемо опередить свою талантливую ученицу, сохранив от всяких посягательств знамя своей трудовой славы. Но Шишкова думала не о себе, не о своей личной славе, она думала о славе ткацкого подвига. II снова Шишкова остается после своей смены и учит Дусю Самойлову всему тому, чего достигла сама. Дуся Самойлова идет снова почти рядом со своей наставницей. И уже некоторые поговаривают о том, что счастье славы непрочно. А как тяжело добывалась эта слава Шишковой, вы уже знаете.

Стоя на трибуне, Клавдия Шишкова говорила:

– Товарищи! Это далось мне не легко, пришлось потрудиться немало. Но ведь перед нами поставлена великая задача – сделать нашу Родину еще сильнее, поднять наше хозяйство еще выше, дать народу больше товаров широкого потребления. Вот я и решила на своем посту всеми силами помочь нашей стране выполнять эту задачу. С первого дня второго года пятилетки я перешла на обслуживание 50 станков.

И, подняв глаза, словно видя что–то очень большое, она сказала тихо, проникновенно, как говорят, обращаясь только к одному человеку:

– Я даю здесь обещание справиться и с пятьюдесятью станками и ко дню выборов соткать не меньше 28 тысяч метров ткани.

Обращаясь к сидевшим в зале людям, она объяснила:

– Я, товарищи, беспартийная работница, но я считаю себя ученицей партии и, как советская работница–стахановка, уверенно говорю: дело, за которое взялся советский народ, будет выполнено!

В цехе, на том участке, где работают Клавдия Шишкова и Дуся Самойлова, висит сейчас красный транспарант: «Здесь на 50 станках работают лучшие ткачихи цеха Клавдия Шишкова и Дуся Самойлова. Слава передовым стахановкам!»

В ночь на третье февраля Клавдия Алексеевна Шишкова сдала до срока 28‑ю тысячу метров ткани.

Свое слово Родине она сдержала с честью.

1947 г.

НОВАТОРЫ И КОНСЕРВАТОРЫ

22 года назад на одну пз шахт Боково–Хрустальского рудника привезли новую американскую врубовую машину, которая за океаном получила всеобщее признание, как последнее достижение мировой горной техники.

Александр Сердюк, молодой русских! горняк, работавший помощником механика рудоуправления, с большим вниманием отнесся к заморской новинке.

Он с уважением, но взыскательно изучил машину и пришел к выводу, что она далеко не отвечает требованиям советскшг социалистической каменноугольнох! промышленности.

Американская врубовка подрезала уголь только от почвы пласта. Для того же, чтобы уголь отделить от массива и раздробить, нужно было проводить по старинке взрывные и ручные работы.

Пять лет Сердюк работал и создал такую машину, какой еще не было ни в Америке, ни в других странах.

Машина Сердюка не только подрезала уголь от почвы пласта, но и отрезала от массива. Это достигалось заменой на врубовой машине плоского бара изогнутым.

Развивая дальше свою идею, Сердюк пришел к конструкции угольного комбайна с кольцевым баром. Эта машина вырезала в пласте саморазваливающегося угля глыбу, которая, дробясь при своем падении, скатывалась вдоль забоя к месту погрузки.

Понятно, какое революционное значение имели этй машины в угольном деле. Они отвечали не только самым существенным интересам нашей экономики, но и в своем принципе соответствовали стремлению советского государства максимально облегчить труд рабочих под землей.

Но есть у нас новаторы и есть консерваторы. Последние приветливо сгибают свои, как говорили в старину, выи при виде всякого заграничного изделия и падменно задирают носы, когда их ставят перед оригинальным советским изобретением.

Вместо того чтобы дать возможность Сердюку широко испытать эту машину в производственных условиях, та^у кие консерваторы, надев личину добрых нянек, решили не выпускать нелюбезное их сердцу детище из лабораторных яслей.

Все же была выпущена серия кольцевых и изогнутых баров Сердюка, но они были выпущены на базе маломощных врубовых машнп ГТК‑3, предназначенных для прямого бара. Это не позволило широко применять изогнутые бары в промышленности. Их удалось использовать только в тех шахтах с крутопадающими пластами, где был непрочный уголь. И даже в этих условиях из–за недостаточной мощности врубовки приходилось применять укороченный но сравнению с прямым изогнутый бар, что снижало его промышленный эффект.

Даже с этими недостатками комбайны Сердюка, проходя испытание в шахтах 2/12, имени Феликса Кона и в Ново–Мушкетове, дали выдающиеся результаты.

Месячная производительность забоя, где они применялись, была повышена в среднем с 3500 тонн до 5000 тонн.

Война прервала испытание комбайна в тот момент, когда он уже получил признание угольщиков.

В 1941 году в немецком горнотехническом журнале «Глюкауф» появилась статья, анализирующая состояние механизации угольной промышленности в Советском Союзе. В этой статье, разжигавшей бандитские аппетиты немецких промышленников, описывался быстрый рост угледобычи в Советском Союзе после первой мировой войны, а также развитие подземной механизации и в особенности в очистных работах. Говорнлось в статье и о том, что в русской горнорудной промышленности создано «определенное число собственных конструкций, часть которых представляет замечательное и оригинальное решение». Среди ряда советских горнорудных машин описывался комбайн Сердюка.

Эта статья служила директивным указанием немецкому военному командованию о методах грабежа ценностей первоочередной важности для немецкой промышленности.

В 1944 году в том же журнале «Глюкауф» был опубликован отчет об использовании украденной в Советском Союзе конструкции Сердюка в немецкой угольной промышленности. Говоря о применении комбайна Сердюка на немецких шахтах, в отчете указывалось: «В последующие месяцы кривая производительности поднялась еще выше, и в декабре 1943 года экономия на задолженных сменах составляла кругло 5 смен на 109 тонн добычи но сравнению с нормальной системой разработок».

Эта история имеет свое продолжение. Похищенная немцами конструкция Сердюка попала в качестве… германского технического патента. Но нас интересует сейчас другое.

А. Сердюк после войны решил отдать все творческие силы дальнейшему совершенствованию своего открытия. Но тут он столкнулся с утверждениями, что изогнутые бары себя не оправдали. Не желая утруждать себя анализом работы изогнутого бара, бюрократы спрятались за эту отговорку.

Материалы о работе машин Сердюка лежали без движения в архивах Министерства угольной промышленности около шести лет, никем не обработанные, не изученные. А. Сердюк вынужден был сам обработать и изучить эти материалы с группой своих конструкторов, и после двухмесячного труда выяснилось, что производительность труда забойщика на крутых пластах, где эти машины применялись, увеличилась почти в пять раз по сравнению с производительностью забойщика, вооруженного отбойным молотком.

Цифры разительные.

1947 г.

СКОРОСТНИКИ

…Киев! Да разве можно не любить его красоту. Подымитесь на Владимирскую горку и гляньте. Днепр. Это же не река, это же нежнейшее море. А пространство! Край земли видно. Хлопцы, которые с войны вернулись, говорили: есть за границей города, получше Конотопа есть, но прекраснее Киева нет.

Сколько веков народ наилучшее место на земле искал—и нашел! И вот здесь город поставил… Киев!

Подождите, скоро он еще лучше будет. Смотрели, как по Крещатику люди гуляют? А ведь его сильно порушили немцы. Но думаете, люди только на разбитый горький камень смотрят? Нет, они новый Крещатик видят. Они дивные его будущие здания всем сердцем чуют. Вот приезжайте снова и скоро увидите.

Может быть, я слишком патриотично о своем городе говорю, а?

Что я скажу тогда про Ленинград? Ну, это же великая героическая академия рабочего класса. Вот что это такое. По его улицам с непокрытой головой надо ходить. Его ни умом, ни взором не охватишь.

Ездил я в Ленинград для обмена опытом к знаменитому токарю–скоростнику товарищу Борткевичу. Вот, скажу вам, человек! Мастер – золотые руки. Образованный, культурный, в своем деле профессор, настоящий ленинградец. Восемьсот чертежей он мне дал новых приспособлений, инструмента, различных режимов обработки металла, новых станков для резки металла и заточки инструмента.

Пришел я там на один завод, стоит станок, ну, волшебство рук человеческих, умница, сам себя полностью обслуживает, только говорить не умеет, но когда операцию заканчивает, – звонком предупреждает. И такой станок критикуют. За что, спрашиваю. А за то, говорят, что конструктор не предусмотрел тех новых скоростей, на которых в 1950 году будут наши скоростники работать. Видите, на кого технику равняют, хоть она и волшебная.

В Ленинграде я заключил договор на социалистическое соревнование с токарем Козыревым. Взял я обязательство выполнять ежемесячно не меньше 500 процентов нормы. Дать в течение года рационализаторских предложений, экономящих не менее 100 тысяч рублей. Еще ряд других обязательств взял, но самое трудное – книгу я обещал написать о методах скоростного точения. Не литератор я, не ученый. На завод пришел 25 Лет назад неграмотным, чернорабочим был, окончил, правда, вечернюю школу рабочей молодежи, потом на вечернем рабфаке учился, прошел курсы по теории резания металла, Курсы мастеров, дома занимался, до войны библиотечку себе собрал в 300 книг по холодной обработке металла.

К книге величайшее уважение и любовь имею. Но самому написать – строго, ясно, доходчиво – это ж так трудно.

Я очень люблю свое дело, увлекательная эта профессия – токарь. Много мыслей всяких, да не все в строку. Вот, например, сноровка, опыт, все это очень хорошо, а вместе с тем очень мало. Теперь настоящий токарь должен быть образованным, мыслящим человеком; Сложнейшие машины, особые качественные металлы, новый режим резания, новая технология. Вот получили мы заказ на экскаватор, каких мы еще не делали, пускать в производство должны были через два месяца. Пошел я в конструкторское бюро, ознакомился с проектом, выписал для себя чертежи тех деталей, которые, возможно, мне придется обрабатывать, посоветовался с инженером–металлургом, какие стали будут идти на них, а после работы, когда домой приходил, расчеты режима прикидывал. Два месяца готовился. И когда детали поступили в цех, у меня уже вся технология была разработана.

Специальную резцодержательную головку придумал, приладил индикаторные приспособления для настройки резцов на размер и благодаря всему этому сразу дал увеличение нормы в семь раз. Как видите, только на одной сноровке и опыте далеко не уедешь.

Или вот: точили мы тонкие валы для экскаваторов. Операция несложная, но крайне медлительная. Нельзя было применять резцы с победитом, крошились они, а обыкновенные быстро тупились. После работы остался я и экспериментировал, испортил резцов кучу, а причины понять не мог. Ночи пе спал, думал и, наконец, понял – вибрация. Вибрирует вал во время обработки и разрушает победит, вот в чем дело. Значит, надо устранить вибрацию. Два месяца, как шальной, перепробовал все способы крепления, и ни один не давал результата. Наконец, сконструировал я жесткое крепление. Стал испытывать его – нет вибрации, держится победитовый резец. Но тут решил я подвергнуть свое приспособление самому рискованному испытанию. Переменил шестерни у станка, чтобы увеличить обороты, запустил его на таких высоких оборотах, на каких не только валы не обрабатывают, но вообще в токарном деле у нас не применяли. Решил, пусть несколько минут станок на таком режиме идет только для испытания крепления. Душа, конечно, замерла. Вдруг, думаю, крепление не выдержит, и все к чертям разлетится.

Работаю час, два, уже светает, а станок, как часы.

Трудно передать, что я тогда чувствовал. Но не оттого я полноту счастья узнал, что приспособление мое испытание выдержало. Другое меня поразило. Скорость. Значит, может станок на высоких оборотах работать, и такой режим может быть постоянным. Понимаете, как меня всего перевернуло от этой мысли! Думаете, я от своей гордости был взволнован? Нет. Я волновался оттого, что ведь так мы уже работали во время войны, но я не отдал себе после отчета, не продумал всего того нового, что во время войны в технике родилось.

В Сибирн мы тогда как работали! Темпы, скорости – все тогда решало, и мыслили мы скоростями. Я тогда тысячником был, свыше тысячи процентов нормы выполнял. И вдруг, когда пришло радостное время нашей победы, вернулся я в свой родной Киев и все как будто это забыл. Вот какие мысли меня тогда волновали.

Написал я в партийный комитет заявление, что беру обязательство: теперь в каждый послевоенный год выполнять пятилетнюю норму. II вызвал на соревнование киевских токарей.

Понимал я всю ответственность этого вызова. Дело было не только в том, выполню я, Семияский, свое слово или нет. Дело было серьезное. Должен был я, как большевик, раскрыть на своем примере все общественное значение скоростного метода. Ведь нельзя было его ограничивать только одной нашей профессией – токарей, нужно было у людей вкус к высоким темпам вызвать, увлечь их.

Как вам уже говорил, изучил я предварительно все технологические данные, детали, которые мне придется обрабатывать, разработал режимы, одновременно станок себе приглядывал, обдумывал. Остановил я свой выбор на револьверном станке.

Высококвалифицированные токари револьверный станок не уважают: операционио он очень ограничен. Но я его переделал полностью. Я на нем мог теперь производить все те операции, как на токарпом станке. Поставил сильный мотор, укрепил фундамепт станка, забетонировал его так, что всякие вибрации полностью исключались. Много дополнительных приспособлений сделал. И приступил. Ну, как я работал – знаете. Сдержал свое слово: каждый год выполняю пятилетнюю норму. Но вот как–то в один, как говорится, прекрасный день разворачиваю я газету «Правду» и читаю там статью о ленинградском токаре–скоростиике товарище Борткевиче. Читал – это, конечно, слабо сказано: мне каждая строчка той статьи в сердце входила. Бесценные были для меня те строчки. Я их и сейчас наизусть помню, там, где говорилось о геометрии резцов, которые применял Борткевич, – резцы с отрицательным углом! Вы, понимаете, что это для меня тогда было, что это значило. Открытие!

Сделал и я такие резцы. Я не знал, конечно, всех условий режима, но я его разработал. И к началу этого года достиг тех скоростей, которые рекомендовал товарищ Борткевич при работе с этими резцами.

Ну, тут стал я пропагандистом. Где только можно, выступал, рассказывал о скоростных методах обработки металла. На соседние заводы ходил, там агитировал, показывал, на городском партийном активе Киева говорил. Подхватили киевские токари этот метод. Но у меня мысль о большем была: увлечь людей других профессий, чтобы и у них загорелся огонек в сердце.

И вот приходит ко мне наш замечательный строгальщик Цибенко и говорит: мне твой технологический метод скоростного резания не подходит, я строгальщик, но хочу по своему делу тоже скоростником быть, мотор я себе уже сменил, темпы увеличил; значит, выходит, что я теперь тоже скоростник, только по другой специальности. Кузнец Куровский придумал десять приспособлений, увеличил мощность парового молота и тоже в наше движение скоростников включился. Монтажники заявление сделали.

Вот тогда я полное счастье и испытал. И было оно выше той радости, которая у меня была тогда, когда я придумал жесткое крепление тонких валов, изобретателем себя почувствовал.

Почему это – полное счастье, а изобретение – только радость? Так ведь техника для человека предназначена, и новое в технике не только продукцию дает, оно в человеке новое, хорошее будит, а для меня, коммуниста, это и есть высшее счастье, в людях хорошее размножить, увлечь их хорошим.

Если по–настоящему кто бы взялся историю стахановского движения написать, так ведь надо говорить, как души у людей росли, расцветали. Всю силу нашей советской техники может полностью понять только тот, у кого сознание высокое, сердце пламенное, мысли просторные, чистые, возвышенные. Она же вечно живая, по ней сразу понять можно, чем страна дышит.

Мы сейчас у себя на заводе экскаваторы делаем, и каждый заказ словно картина будущего. Ими же новые города будут строить, заводы, и если они в несколько раз мощнее, сильнее прежних, значит, и строить все это будут быстрее, чем раньше, лучше.

Всем хочется это вот будущее наше скорее увидеть, пожить в нем, а для этого организуй скорости, которые от тебя зависят, распространяй их.

Вот почему я так о счастье сказал, когда движение скоростншшв вширь пошло, по другим профессиям. Дело не только в методе скоростного резания, дело в социалистической душе его.

А вот такие мысли у меня в книге не получились, постеснялся их писать. Расчеты, таблицы, чертежи приложил, технологию обстоятельно описал, невредная книжка для токарей получилась, а самую суть изложить не смог, голая техника заела. А надо было б написать, с сердцем написать.

После приезда из Ленинграда занялся я у себя на заводе использованием того богатства, которое привез, изготовлял новые резцы, различные приспособления для скоростной резки. Еще больше загорелся идеей скоростной обработки. Ходил по всем киевским заводам, собирал людей, показывал, как применять на различных операциях скоростное резание. Появились на других заводах агитаторы и пропагандисты скоростных методов. Организовал кружок из лучших токарей, чтобы они, в совершенстве овладев новым методом, могли выступать в качестве инструкторов на других заводах.

Но Ленинград у меня из головы не выходит. Заводы его, высокий стиль, каким там работают, такой строгий, умный, зоркий; где что новое, сейчас подхватывают, изучают. Надо бы в Киеве у себя тоже свой Дом техники открыть, как в Ленинграде, чтобы там с лучшими учеными нашими встречаться. Стахановское движение – ведь это массовое, народное творчество. Но для того чтобы оно к самым вершинам науки поднялось, нам падо плечом к плечу с учеными действовать, в одной цепочке, как люди на гору поднимаются. Так вот…

* * *

Недавно научное инженерно–техническое общество машиностроителей утвердило своими членами пятьсот мастеров и рабочих–стахановцев. Наряду с такими выдающимися новаторами, как лауреат Государственной премии Н. Российский и ленинградский токарь–скоростник Г. Борткевич, в члены общества был принят также токарь киевского завода «Красный экскаватор» В. Семинский.

С начала послевоенной пятилетки Семинский выпол–пил 15 годовых порм. За 11 месяцев текущего года он дал сверхплановой продукции на 100 тысяч рублей. На заводе осуществлено более двухсот его рационализаторских предложений. Только 14 предложений, внесенных им в этом году, дали экономию на 84 тысячи рублей.

Я познакомился с Виталием Куприяповпчем Семинским и записал его откровенный рассказ.

Есть люди, которые сосредоточенно, со всей страстью и нежностью души самозабвенно любят свою профессию, свое дело и подымаются до таких высот тончайших вдохновенных знаний, что, слушая их, невольно начинаешь думать, что их профессия это и есть самая увлекательная на свете.

Передовые советские люди, отдавая себя целиком своему делу, видят постоянно и зорко в нем часть того великого дела, которое вершит в своем историческом творчестве наша партия, весь советский народ. Так смотрит на свой труд и коммунист Семинский.

1948 г.