Текст книги "Чаша любви"
Автор книги: Уинстон Грэм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 30 страниц)
– Здесь живет Томас Уилсон, – указал Джеффри Чарльз. – Он хозяин земли, а значит, снимает сливки с добычи на шахтах, мимо которых мы проехали.
– Сливки? Молоко? Не понимаю. Сливки – их ведь едят, верно?
– Да, сливки едят. Но в нашей стране существует и другое значение этого слова. Оно означает долю прибыли. Её часть. Хозяин земли получает прибыль – примерно одну девятую – от стоимости добытой руды.
– Значит, он богач?
– Если шахта процветает, то да.
– А в твоём доме в Тренвите нет такой прибыли?
– Однажды была. Полдарки владели значительной долей шахты под названием Грамблер, но двадцать с лишним лет тому назад она потерпела крах; и поэтому мы обеднели.
– Но ты же можешь открыть другие шахты, как твой кузен, капитан Полдарк? Разве он не открывает всё новые и новые шахты?
– Он испробовал с тремя, и повезло ему с двумя. К несчастью, на территории Тренвита у нас была только шахта Грамблер, и уйдет целое состояние, чтобы откачать оттуда воду, то есть осушить. Поскольку речь идёт о сырой шахте, то в первую очередь нужно откачать воду. Новые работы в окрестностях к успеху так и не привели; хотя была пара попыток. Мой отец стал игроком, чтобы возместить потери, и надеялся обнаружить новые жилы; но увы, он только ещё глубже погряз в долгах.
– Как грустно! Но кто знает? Может, мы снова попытаемся, когда война закончится.
Вересковая пустошь уже не казалась столь пустынной; они пробрались в глубь долины, следуя по узким тропинкам сквозь заросли ежевики и колючих кустов, цепляющихся за шляпы и плащи.
– Мы огибаем Киллуоррен, – сказал Джеффри Чарльз. – Где живут Энисы. Сам он доктор и костоправ, всеми уважаемый и любимый. Говорят, о нем ходит такая слава, что его вызвали в Лондон осмотреть старого короля, когда тот впервые лишился рассудка.
– Мне тяжело, – пожаловалась Амадора, – запомнить все эти имена.
– Не утруждай себя. Ты быстро всех запомнишь, когда познакомишься с ними.
– Король потерял рассудок?
– О да. Это случилось несколько лет назад. Но он ещё жив, как это ни печально.
– Тогда как этот толстяк может быть королём?
– А он и не король. Будет принцем-регентом до тех пор, пока его отец не уйдет из жизни. Но пусть он номинально не король, царствует именно он.
– Как это ни печально, – повторила Амадора. – Это что-то новое. «Как это ни печально». Мне нравится это выражение. Звучит красиво.
– Это ты красиво звучишь, моя сладенькая картошечка.
– Когда ты так меня зовешь, ты просто насмехаешься и дразнишься.
Джеффри Чарльз расхохотался и хотел погладить Амадору по руке, но её кобыла шарахнулась. И он произнес по-испански:
– Хочу сказать тебе одно, малышка, я страшно рад, что ты едешь по моей стране и ко мне домой.
III
Джеффри Чарльз старался не попадаться на глаза и обошёл стороной привычные места, такие как церковь Сола; он двигался окольными путями, через перекрёсток Баргус. Его забавляло, что никто из знакомых не знает о его прибытии, хотя он понимал, что тайна скоро раскроется.
Он даже не пытался завернуть в привратницкую, ожидая, что дом и так не заперт – как в былые времена. Когда же вдалеке показался дом, Амадора ахнула от радостного удивления.
– Какой красивый! Оказывается, ты многое утаил от меня! Какой восхитительный! И изящный!
– Погоди, – прервал её Джеффри Чарльз. – Издалека он кажется милым, а вот поближе...
Они осадили лошадей у парадной двери. Джеффри Чарльз помог жене спешиться и долго держал её на руках, прежде чем опустить на землю. Небо наконец прояснилось, но солнце ещё не появилось, и поэтому фасад дома оказался в тени. Джеффри Чарльз тронул кольцо и толкнул дверь. Та со скрипом распахнулась, и взору предстала маленькая и непримечательная прихожая. Джеффри Чарльз проследовал дальше и правой рукой открыл дверь, ведущую в большой зал. Это помещение с балконом для музыкантов и огромным столом освещались через одно окно, в котором, как говорили, было пятьсот семьдесят шесть отдельных стёклышек. Зал лучше всего смотрелся, когда солнечные лучи светят в окно, но даже сейчас выглядел впечатляюще. Джеффри Чарльз надеялся, что Амадора не услышала шороха и топота, донёсшихся из угла, когда она с восхищением бросилась ему на шею.
Держась за руки, они обследовали свой дом. Джеффри де Тренвит, который его спроектировал, или, по меньшей мере, руководил строительством, выделил средства и направил силы умельцев на обустройство нескольких роскошных залов для приёмов и простеньких пятнадцати спален, в основном облицованных в тёмных тонах – даже четыре лучшие по нынешним меркам были относительно невелики по размерам. Нынешний Джеффри показывал молодой супруге комнату в башенке, где он жил в детстве, и с восторгом обнаружил несколько своих детских рисунков на стенах. Кровать была накрыта пыльной и мятой простынёй, словно кто-то недавно на ней ночевал; на полу валялись одеяла, одно совсем дырявое; свет проникал сквозь полуопущенные шторы.
Затем они проследовали в старую комнату тётушки Агаты и увидели запустение, в отличие от других помещений дома. В двух картинах на стенах было разбито стекло, а рамы перекосились. Туалетный столик был сломан, с одной стороны ножки погнулись, как солдат с костылём. Дверь шкафа болталась на петлях. Пустая птичья клетка висела у окна, её прутья блестели на солнце, а внутри лежал крошечный хрупкий скелетик, покрытый пылью.
Казалось, от всего дома веет могилой.
– Давай уйдем отсюда, – резко сказал Джеффри Чарльз, прикоснувшись к Амадоре. – По-моему, это безрадостная комната.
Безрадостно выглядела и комната его матери, где шторы и ковёр были в дырках и повсюду лежал мышиный помёт; моль изъела красивое розовое покрывало; возле кровати стояли песочные часы, бутылка с заплесневелой жидкостью, ложка...
В комнате отчима было чище, она выглядела прибранной, но Джеффри Чарльз не стал там задерживаться. Он проследовал в комнату, ещё недавно принадлежащую Джонатану и Джоан Чайноветам, его деду с бабкой; наверное, потому что там было очень солнечно; на окне висели синие парчовые шторы с кружевным тюлем, стены над деревянными панелями оклеены цветочными обоями, розово-желтый шёлковый полог украшал кровать. Постель следовало просушить, полог кишел молью, а из-под деревянных панелей доносились зловещие шорохи – одним словом, проблемы требовали срочного решения.
– Давай спустимся, – предложил Джеффри Чарльз, с грохотом распахнув оба окна. – Мы будем спать здесь. Разожгу камин сначала на кухне, потом здесь. Затем схожу и разыщу этих двух пройдох, которые делают вид, что присматривают за имуществом. Пусть отведут лошадей на конюшню и почистят их, но сегодня я не потерплю их мерзкие рожи в доме, в нашем доме. Если неожиданное просветление ненароком выведет их из пьяной одури, то они могут заявиться сюда в самый неподходящий момент.
– Неподходящий момент? – удивилась Амадора.
– Именно неподходящий.
Держась за руки, они спустились по тёмным лестницам, слегка подталкивая друг друга, чтобы идти в ногу. Он проследовал на кухню.
По оставшимся трём ступенькам они спускались со скоростью улитки из-за ветхого пола. Нетопленый камин закоптел и проржавел. Большой чайник вообще не снимали с крючка. За задней дверью стояла деревянная водокачка с расколотым ведром. Кружева паутин украшали полки, воняло тухлятиной. В помещении с единственным немытым окном было темно, поэтому Джеффри Чарльз распахнул дверь наружу. Сразу посветлело.
– Так-то лучше. За один вечер мы тут всё не отмоем, но с горящим камином станет веселее. А свежий воздух...
Амадора искоса посмотрела на него.
– Хочешь, я что-нибудь приготовлю?
– У нас есть курица, масло и яйца, которые дала Верити. Хлеб. Сыр. Сможешь с этим управиться?
– Это входило в моё обучение. Вот только не знаю, понравится ли моя стряпня английскому офицеру.
– Всё, что ты сделаешь, понравится английскому офицеру, раз уж этим занимаешься ты и раз уж мы наедине.
– Мы впервые будем ужинать наедине.
– По-моему, в погребе осталось вино; здесь есть тарелки, их надо помыть, ножи и вилки тоже; есть и свечи. Мы поужинаем за этим огромным столом; с одного конца сидеть будешь ты, а с другого я! Посреди запущенного и грязного дома! Что за восхитительная мысль!
– Так далеко друг от друга...
– Да, иначе приготовленная тобой еда останется нетронутой. А потом в спальне наверху...
Он повернул её к себе и поцеловал сначала в лоб, а потом в губы.
– Мой супруг.
– Да, малышка, – ответил он, – случится много чего интересного.
Глава четвёртая
I
Джереми обнаружил адресованное ему письмо, когда вернулся с семьёй с ярмарки в Сент-Дее. День в целом прошел славно, если бы его чуть не омрачила Кьюби Тревэнион с братом, которых он заметил вдалеке.
Как обычно, несмотря на бедственное положение графства, ярмарки собирали толпы людей; и хотя народ выглядел плохо одетым и голодающим, какие-то деньжата у него всё же водились. Люди торговались за скот, покупали безделушки, толпились у лотков, ели булочки и запивали их молоком. Шатры с пивом и джином, установленные местными тавернами, были полны народу; день только начался, а пьяные уже спали беспробудным сном в укромных уголках, дары ярмарки перестали их интересовать.
Полдарки взяли на продажу лишних поросят и корзины спелых фруктов. Малину впервые посадили только четыре года назад, а подкормка растений перепревшим свиным навозом способствовала её разрастанию на песчаной почве. Единокровные братья Дик и Кэл Тревейлы привезли в двух тележках кучу разнообразных вещиц, необходимых Демельзе – по крайней мере, ей так казалось или просто нравилось смотреть на них. Не считая самого младшего, Генри, семья была в полном сборе, а теперь, когда Росс или старшие дети часто отлучались по делам, вся семья редко куда-нибудь выбиралась.
Демельза наслаждалась поездкой рядом с Россом и смотрела на трёх всадников впереди. Какие же чудесные, красивые, умные и обаятельные у них дети! Наверное, так считают большинство родителей, но всё же её переполняло чувство гордости. Джереми в двадцать два был высокий, худой, с милым румянцем и серо-голубыми глазами; необычайно одарённый и смешливый, он обычно скрывал свои потаённые и непонятные порывы за шутливой завесой, уделял много времени животным и рисованию – полностью творческая натура, если бы не страсть к механизмам. Клоуэнс скоро исполнится девятнадцать, крепкая и стройная, по-скандинавски белокурая, всегда откровенная, не способная притворяться или прибегать к женским уловкам, достаточно красивая, чтобы притягивать мужской взгляд, хулиганка, но с добрым сердцем, порывистая и радушная. Младшей, Изабелле-Роуз, исполнилось одиннадцать, черноволосая, в противоположность сестре, с тёмно-карими глазами, крепкая, непосредственная, вечно тренькающая на фортепиано, вечно танцующая, с сильным, но немузыкальным голосом; она не сидела на месте и часто шумела. Скоро мужчины начнут обращать на неё внимание.
Все они – её дети. Именно это Демельзе порой казалось таким ошеломительным и потрясающим. Их с Россом дети, плоть и кровь, следствие их союза и плоды любви. Все зёрнышки взошли и выросли по-разному, каждый украсил семью и дом по-своему. А дома остался четвёртый, мальчик по имени Генри, или Гарри, как его прозвали, которому нет и семи месяцев, радостно агукающий, ещё одна новая веточка, который, будем надеяться, вырастет и дополнит этот квартет таких разных людей, но связанных родством и фамилией. Настоящее чудо из чудес.
Никто и не утверждал, что у двух старших детей нет проблем, наоборот, все понимали, что их станет только больше: такова жизнь, состоящая из трудностей, их преодоления и повседневных забот.
Джереми поднялся наверх, с нетерпением сломал печать письма и нахмурился, потому что не узнал почерк. Он поднёс листок к окну и в сумеречном свете прочёл:
Уважаемый сэр!
За последние несколько месяцев я слышал от друзей, что Вы разрабатываете или пытаетесь разработать паровой экипаж для использования на наших дорогах. Эта проблема волновала меня всю жизнь, и я буду очень признателен, если Вы поведаете о своих успехах. Я дважды встречался с мистером Тревитиком и восхищён его гением в области механики и науки.
Я доктор, младший партнер доктора Эйвери в Уэйдбридже, откуда вам и пишу, и, увы, соглашусь, этот город находится далеко от мест, где проводятся эксперименты. Однако мой дядя – викарий прихода Сент-Эрт, я несколько раз его навещал, а также удостоился чести познакомиться с мистером Дэвисом Гидди и мистером Генри Эндрю Вивианом из Кэмборна, которые и рассказали мне о Вас.
Особенно мне хочется узнать, как именно Вы собираетесь справиться с проскальзыванием колес, а также не приходило ли Вам в голову, что разрыв котлов не всегда связан с давлением пара, а может произойти из-за распада воды? Разве водород в сочетании с азотом и кислородом не может образовывать взрывчатое вещество?
На эти и многие другие вопросы я хотел бы выслушать Ваше мнение, и если разработка Вашей машины вышла на достойный уровень, то я почту за честь её увидеть.
Если Вы готовы встретиться, то я могу приехать в Труро в любую среду, лучше утром, и мы всё обсудим. Хотя мистер Тревитик пока отказывается верить, я твёрдо убежден, что в этой области есть огромные коммерческие перспективы, причём уже не за горами. Паровые экипажи – будущие транспортные средства всей страны.
Имею честь, сэр, быть Вашим покорным слугой,
Дж. Гарнер
Джереми повертел письмо и, умей он зловеще улыбаться, непременно так бы и поступил. Мистер Гарнер, или как его там, доктор Гарнер, чуть опоздал. Джереми положил конец попыткам построить новый паровой экипаж уже больше года назад, когда Тревитик неожиданно заявился к нему в литейный цех Харви, осмотрел строящийся экипаж и заявил о его непригодности: слишком тяжёлый, с котлом устаревших размеров. Разумеется, Тревитик постарался смягчить удар, но по его замечаниям было понятно, что эта машина, по его мнению, всего лишь юношеская блажь, обречённая на провал.
Порой мысли о создании парового экипажа и стремление попытаться снова не давали Джереми покоя по ночам. По мнению Стивена, причина крылась в том, что пусть мистер Тревитик и выразил недовольство, но это не значит, что следует положить конец замыслам; или, как сказала Кьюби во время прошлогодней счастливой встречи, негоже истинному изобретателю сдаваться после первого же провала.
И всё равно доктор Гарнер опоздал: январские события этого года крепко засели у Джереми в голове. Он бы не отказался изменить кое-что в собственной жизни, но медленно развивающийся мир техники и изобретений, по-видимому, не входит в этот круг.
Так что краткий ответ мистеру Гарнеру вежливо закроет вопрос.
В сундуке под окном лежали все бумаги, которые Джереми накопил за годы увлечения паровыми машинами: газеты, журналы его юности, наброски и рисунки последних лет, наряду с расчётами и сметой расходов, которые он бегло записал в первое посещение Хейла и когда нашёл котел для своего экипажа. После встречи с Тревитиком прошлой весной он приложил последние наброски поверх остального и захлопнул крышку. Открывал он сундук только для того, чтобы вытащить всякие бытовые мелочи. И вот Джереми снова распахнул крышку и стал копошиться в рыболовных крючках, карандашах, начатых набросках, старых газетах, и, наконец, вытащил вырезку из «Шерборнского вестника» начала 1803 года. Первая вырезка, которую он решил сохранить.
«Наряду с многочисленными попытками создать паровой экипаж, недавно в деревушке Кэмборн в Корнуолле опробовали систему, которая сулит надежды на успех. Экипаж построен мистером Тревитиком и включает небольшой паровой двигатель, чьей мощности хватит, как показали испытания, чтобы экипаж с людьми внутри, общим весом тридцать центнеров, тронулся и взобрался на крутой подъём со скоростью четыре мили в час, а по ровной дороге он может набирать скорость в восемь-девять миль в час».
Только это. Только это и всё; никаких рассуждений и домыслов; отдельная статья в газете, не важнее, чем следующая за ней заметка о ничтожном празднике в городке Пробус.
Джереми расправил пожелтевшую газету, разложил её на туалетом столике, снова полез в сундук и достал охапку вырезок. В одной вырезке из «Лондонского обозревателя» от 17 июля 1808 года содержалось дерзкое объявление.
«Совершенно поразительная машина нашего времени – паровая машина с четырьмя колёсами, изготовленная таким образом, что с лёгкостью и без посторонней помощи побежит по кругу со скоростью от пятнадцати до двадцати миль в час. Весит машина восемь тонн и на ярмарке в Ньюмаркете будет соревноваться с тремя лошадьми в течение двадцати четырёх часов. Сейчас её испытывают в усадьбе леди Саутгемптон рядом с Нью-Роуд у Бедфордской больницы в Сент-Панкрасе. Машину начнут испытывать на публике со следующего вторника».
А к краю вырезки Джереми прикрепил один из цветастых входных билетов, что они тогда купили – он и его родители – входные билеты, чтобы попасть туда тем осенним днём. На розовой бумаге была изображена машина под названием «Догони, кто сможет», а наверху написано: «Передвижная паровая машина ТРЕВИТИКА. Механическая энергия, превышающая скорость животных».
Этот поразительный опыт длился недолго. Машина работала хорошо, но рельсы не выдерживали. Число желающих заплатить шиллинг за вход с возможностью проехаться, если захочется, оказалось недостаточным, чтобы покрыть расходы. Выставку закрыли. Движение паровой машины по рельсам или по дороге стало диковиной, очередным аттракционом, не имеющем ничего общего с практическим применением. Лучше забыть. Тревитик с тех времён и сам решил об этом не вспоминать.
Так кто этот человек, написавший из Уэйдбриджа? Какой-то дружелюбный чудак. Который почему-то уверен, что если очищать и долго нагревать олово, то оно превратится в золото, или, например, если закрепить на спине бамбуковые крылья, то можно взлететь. В Корнуолле полно чудаковатых изобретателей.
Джереми перечитал письмо. «Справиться с проскальзыванием колес»? Вероятно, вполне разумный вопрос, поскольку многие считали, что недостаточную силу сцепления колёс можно преодолеть, если снабдить из по кругу зацепами. Лошадь – наглядный тому пример. Колёса слишком гладкие. Насколько этот человек отстал от времени? Разве он не читал технические документы? Нужно ли вообще отвечать на письмо?
Услышав шаги на лестнице, Джереми отложил окончательное решение. Раздался стук в дверь. Необычно.
– Войдите.
Отец склонился в дверном проёме и вошел в комнату. Худое лицо Росса выражало приятную загадочность. Нечасто он сюда наведывался.
– Разве ты не слышал суматохи?
– Нет. Это Белла? Но она ведь всегда шумит.
– Похоже, мы тебя заждались.
– Ужинать? Хорошо.
– Нет, не ужинать... Тебе не нужен свет?
– Я как раз собирался зажечь.
– Эта чёртова дверь слишком низкая, – сказал Росс. – Ты часто расшибаешь голову?
– Сейчас уже реже, отец. Я привык.
– Когда комната стала твоей, твой рост едва достигал пяти футов. Лишний фут существенно изменит положение. С этим нужно что-то делать. Можно приподнять. Вырезать кусок дерева.
Снизу доносились крики.
– Так что ты собирался мне сообщить? – спросил Джереми.
– Джеффри Чарльз вернулся.
– Что! Здесь? Когда же он...
– Он в Тренвите. Похоже, они приехали вчера вечером.
– Они?
– Да, он привез с собой молодую жену из Испании.
– Боже правый! После стольких лет! Чудесная новость! А что...
– Сегодня утром мы уехали слишком рано, поэтому не узнали. Джейн только что рассказала. Услышала от Эрна Лобба, который в свою очередь узнал от кого-то ещё, не помню точно. Зашли в дом и, похоже, просто зажили там в одиночку, если не считать заботливых рук Лизы Харри.
– Они не приходили сюда, пока нас не было?
– Нет. Представляю, что творится в Тренвите, понадобится пара дней, чтобы навести порядок.
– Но ведь в этом мы можем им помочь!
– Разумеется.
– Папа, папа, – послышалось грубоватое контральто Изабеллы-Роуз. – Ты идёшь?
Росс взглянул на Джереми и улыбнулся.
– Видишь?
– То есть, вечером ты собрался в гости?
– Вопреки здравому смыслу. Я доказывал твоей матери и Клоуэнс, что если четыре человека стучат в дверь в десять с лишним вечера с требованием их впустить, то это своеобразное приветствие Джеффри Чарльзу под силу пережить. Но если его супруга слишком чувствительна, у неё могут появиться предубеждения против семьи. Без толку. Они так и не вняли моим просьбам.
– Что сказала мама?
– Неважно. Самое главное, хочешь ли ты ужинать в одиночестве и порадовать Джейн, которую расстраивает, когда все её блюда простаивают часами? Или как, по-твоему, раз уж мы и так давно ждём Джеффри Чарльза, то ещё один день ничего не изменит?
– Я пойду с тобой, – решил Джереми. – Чтобы хотя бы взглянуть на его испанскую девчонку.
II
Росс покинул комнату, и, прежде чем последовать за ним, Джереми остановился и взял серебряную булавку, принесённую посыльным несколько дней назад. Она не особенно подходила к его костюму, но всё равно нравилась Джереми, и он приколол её на лацкан сюртука.
Булавку принес Певун Томас. К ней была приложена визитная карточка с подписью: «От миссис Клемент Поуп, Плейс-хаус, Тревонанс, Корнуолл».
