Текст книги "Чаша любви"
Автор книги: Уинстон Грэм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 30 страниц)
Приготовления не имели большого значения; а вот завтрашний ранний отъезд вымотает эмоционально. Он знал, что матери придётся тяжелее всех, но она не станет предаваться отчаянию. Изабелла-Роуз увидит в этом забаву и будет завидовать, что он едет без неё, расстроится до смешного, что только ему можно быть военным. Он точно не знал, как поступит Клоуэнс. Она могла неожиданно разрыдаться, и что самое ужасное и постыдное, в детстве в таких случаях он никогда и сам не мог удержаться от слёз. Однажды это случилось, когда им было восемнадцать и пятнадцать. Это показалось ему унизительным. Если такое произойдёт, то завтрашнее утро станет невыносимым. Разве может солдат идти на войну в слезах. Надо успеть ночью предупредить Клоуэнс, даже пригрозить, что утро должно пройти безо всяких волнений и слёз.
Джереми не писал Кьюби после праздника. Повода не было. Когда-нибудь она и так узнает. Он надеялся, что будет уже далеко во время её свадьбы. Это освободит его от обязательства принимать приглашение.
Теперь, когда настала пора уезжать, он радовался. Или, может, одна сторона его сложной натуры благословляла этот день. Всю жизнь, думал Джереми, его баловали. Всю жизнь, за исключением добровольного риска во время ограбления экипажа, его баловали и оберегали; он представитель Полдарков, знатной корнуольской семьи; единственный раз он пошёл против воли родителей, когда осмелился изучать принципы пара высокого давления, не спрашивая их согласия. Если бы ему пришлось спать на улице или голодать, то он всё равно знал, что дома его ждёт покой и уют. Что ж, теперь начинаются тяжкие испытания, лишения и настоящая жизнь, полная приключений. Этого уже не избежать. Настоящая жизнь стоит у порога. Как и смерть. Окончилась пора детства и юности. Настал черёд взрослой жизни.
III
На неделе, когда отбыл Джереми Полдарк, сэр Джордж Уорлегган велел своему адвокату Гектору Трембату обратиться к другому адвокату, мистеру Артуру Уильямсу Роузу, который жил и занимался юридической практикой в Лискерде. Всегда осмотрительный и осторожный, Джордж не допускал, чтобы работники знали о его замыслах, и привлёк ещё двух служащих, чтобы провести предварительное расследование с другой стороны. Оно продвигалось медленно. Но теперь завершилось. Из семи человек, игравших в фараон с Харриет в ту знаменательную дату, у двоих имелось алиби на понедельник двадцать пятого января. Касательно пятерых других, маловероятно, что Эндрю Блейми участвовал в ограблении. Именно двадцать пятого января его пакетбот находился в Фалмуте и покинул город во вторник на рассвете. Теоретически он мог ехать в экипаже, но «Графиня Лестер» прибыла только в субботу днём, поэтому вряд ли Блейми-младший мог добраться до Плимута и сыграть роль лейтенанта Моргана Лина в затее, которая требует тщательного планирования задолго до ограбления. И всё же Джордж пока отказывался исключить его окончательно, поскольку весьма приятно обвинить Полдарка.
В январе Стивен Каррингтон нанялся помощником к мельнику Уилфу Джонасу в окрестностях Баргуса, недалеко от Нампары, и вроде как официально ещё живёт на окраине земель Полдарка в коттедже тюдоровских времен, который привыкли называть сторожкой. Но расследование показало, что Каррингтон брал выходные на мельнице, когда ему вздумается. Джонас, даже когда ему предложили деньги за сведения, грубо огрызнулся, что не имеет понятия и не записывал, по каким дням в январе Каррингтон работал. Известно только, что через три недели Каррингтон уехал в родной Бристоль и не возвращался до июля, и тогда стал рассказывать о наследстве и сорить деньгами.
Энтони Трефузис на тот момент проживал в доме с родителями и старшим братом, но его приходы и уходы всегда были такими хаотичными, что он вполне мог отсутствовать пару дней, и никто не обращал на это внимания. От слуг тоже ничего нельзя было добиться. Но на следующей неделе он поехал на скачки в Ньютон-Эббот и, судя по всему, ему повезло. Пусть он не погасил все долги, но слегка разбогател.
Джордж Треветан, чей отец управлял пороховой фабрикой в Пенрине, редко испытывал денежные затруднения, а значит, вряд ли его можно считать подозреваемым. Но в конце января он уехал повидать друзей в Эксетер, поэтому исключать его совсем пока нельзя. Последний подозреваемый, Майкл Смит, происходил из богатой семьи, живущей недалеко от Ки, но сильно пил. Остроумный юноша с приятным голосом (когда трезвый), с готовностью ответил, что две последние недели января пролежал дома с тяжелой формой инфлюэнцы. Не слишком ли охотно ответил? Но позже он не разбогател, и потому трудно считать его главным подозреваемым.
Разумеется, Джордж никогда не упускал из виду то обстоятельство, что всё это пока лишь догадки, а банкнота могла пройти через десятки рук, прежде чем оказаться в выигрыше Харриет. Вот почему он послал мистера Трембата к мистеру Роузу.
Как сообщил женоподобным голоском мистер Трембат, он зашёл в контору мистера Роуза в Лискерде, но тот не выходил из дома из-за приступа подагры и согласился на встречу только после настойчивых требований, когда Трембат упомянул имя клиента.
Мистер Роуз, как объяснил мистер Трембат, оказался крепким и пожилым человеком, отдаленно напоминающим портреты Сэмюэля Джонсона; с румянцем на щеках и седой шевелюрой, причем собственной...
– Да-да, – раздраженно перебил Джордж. – Так что в результате?
Гектор Трембат, пусть и хороший, услужливый законник, в глазах Джорджа не был идеалом серьёзности и немногословности. Вечно ему хотелось разбавить разговор всякой ерундой.
– В результате, сэр Джордж? Что ж, результат весьма отличается от показаний кучеров Маршалла и Стивенса. Мистер Роуз говорит, что прекрасно помнит своих попутчиков. Говорит, что дама не снимала вуали, и он вряд ли её узнает, если случайно встретится. Он заметил, что у неё небольшая родинка на подбородке и она левша, и больше ничего. Однако он заявил, что священника и флотского лейтенанта он узнает где угодно.
– Ага, – только и произнес Джордж и потеребил монеты в кармашке. – Так что же?
– Поначалу он всё неправильно понял, будто подозреваемых арестовали и их следует опознать. Я объяснил, что это не так. Но поставил его перед фактом, если можно так выразиться, что в ближайшем будущем он должен навестить вас в Кардью и погостить несколько дней. Он скривил физиономию при мысли о поездке в такую даль и в дурную погоду; но когда я объяснил, что это будет не ранее весны, он так и просиял. Ещё я сказал, что у вас к нему одно дело.
– Вы упомянули о награде? Что будет мгновенно выплачено четыреста фунтов за опознание хотя бы одного преступника?
– Упомянул, сэр. И надо полагать, когда я уходил, он пребывал в более приподнятом настроении, нежели когда я пришёл.
Часть вторая
Глава первая
I
В ноябре Веллингтон вновь разгромил Сульта и начал наступление на Байонну. Одиннадцатого ноября пал Дрезден, двадцать первого ноября – Штеттин, а пятого декабря – Любек. Союзные войска взяли Франкфурт. Наполеон постоянно отступал, но никогда не использовал по отношению к себе слова «поражение» или «проигрыш». Союзники предлагали ему мир без раздела Франции, с сохранением её границ до самого Рейна и возвращением почти всех заморских владений, завоёванных Англией. Бонапарт реагировал уклончиво, публично заявляя о своей готовности к миру, а в узком кругу угрожая, что, лишившись трона, погребёт весь мир под его руинами.
В конце декабря тётушку Эди Пермеван наконец-то повели к алтарю, и та стала миссис Томас. Она указала, что ей сорок один год, соврав больше чем на десять лет. Мастак Томас сказал правду – ему было двадцать три. Его не волновали насмешки, тычки в бок и похабные шуточки. Этот брак открыл ему дорогу в землю обетованную – кожевенное дело. Певуну не так повезло с ухаживаниями. Ведь совершённая ошибка стоила ему дружбы девушки, которая заботила его больше всего на свете. Несмотря на неуклюжие попытки объясниться с Кэти, она всё ещё отказывалась с ним разговаривать.
В ноябре Джеффри Чарльз прислал весточку, сообщив, что Амадора с родителями благополучно вернулись в Мадрид, а он направляется в свой полк, во Францию. Он поблагодарил всех кузенов за тёплый приём и доброту, особенно в отношении юной испанки, приехавшей к ним незнакомкой и успевшей так быстро стать их другом. А затем и Джереми написал свое первое письмо домой:
Моя дорогая семья!
Вот я и в Виллемстаде. Меня расквартировали у фермера и его жены на окраине города. Это долгая история: мы высадились в Чатеме девятого декабря, и я сразу же пошёл доложить о прибытии, а затем решил обзавестись мундиром, шинелью и прочими атрибутами и принадлежностями, необходимыми офицеру британской армии.
На это ушло несколько дней (пришлось даже съездить в Рочестер), но в конце концов я приобрёл полную экипировку и ещё два дня неспешно осматривал окрестности, в том числе корабль, нагруженный пушечными ядрами. Моряки и докеры перебрасывали их с такой лёгкостью, словно это кирпичи, а я, приподняв одно, убедился, что ничего подобного! Наконец, за мной снова прислали, а затем отвели к капитану Джону Шеддону, нашему командиру. Кажется, мне не повезло – весь 52-й сражается во Франции под командованием Веллингтона, но второй батальон отправили служить в Голландию, а мы, прибывшие на «Мэри Моррис» – небольшое подкрепление. Помимо капитана Шеддона и меня самого, здесь четыре сержанта, один горнист и шестьдесят девять рядовых.
Я так и не купил лошадь – мне сказали, что приобрести её в Голландии будет гораздо легче, но я сильно в этом сомневаюсь. Хотя я и присмотрел одну, не уверен, что готов отдать такие большие деньги за столь посредственного коня.
Мы отправились в Рамсгит, погрузились на корабль шестнадцатого и прибыли в Стивенс, что на голландском побережье, двадцать третьего. Это самое странное Рождество! Нам приказано соединиться с остальными солдатами 52-го полка, прибывшими из Дувра три недели назад, и сформировать одну из частей голландской армии под командованием генерала Томаса Грэма, имеющего замечательную репутацию со времен Пиренеев. Мы – часть Лёгкой бригады под командованием генерал-майора Кеннета Маккензи, а рядом с нами (хоть и недостаточно близко для братаний) стоит часть Прусского корпуса под командованием князя Бенкендорфа и германская армия генерала фон Бюлова.
Так что нам пока не о чем беспокоиться, хотя говорят, скоро мы отправимся на осаду Антверпена.
Сейчас здесь очень холодно, все реки и каналы замёрзли. Многие местные жители катаются на коньках от деревни к деревне, и некоторые английские солдаты следуют их примеру. Поскольку в нашем графстве редко бывает по-настоящему морозно, не помню, чтобы я когда-нибудь вставал на коньки. Я уже пару раз попробовал, и это чертовски сложно, уж поверьте на слово. Но я не сдаюсь!
Ещё здесь очень высокие ветряные мельницы. Говорят, лопасти достигают ста двадцати футов...
Мой новый друг, лейтенант Бартон из Девоншира, рассказал, что слово «Голландия» – это искаженное выражение «голая земля», и я вполне в это верю – иногда мне кажется, что нас не смывает в море только благодаря системе дамб и насыпей. Здесь обитают изумительные морские птицы, некоторых из них я никогда прежде не видел, их очень много. В эту суровую пору многие птицы голодают, так что я повадился подкармливать их, пока не столкнулся с капитаном Шеддоном, который велел мне прекратить – иначе, по его словам, весь лагерь покроется помётом.
Помимо Фредерика Бартона, я сдружился с ещё двумя лейтенантами, моими ровесниками: Джоном Питерсом, сыном фермера, и Дэвидом Лейком, который учился в Итоне и знает Валентина.
Вот, думаю, и всё, что мне хотелось рассказать. Помимо того, что мне хотелось бы лучше кататься на коньках, я жалею, что не учил в школе никаких современных языков. Никто не ждёт от меня знания голландского, но умение немного изъясняться по-французски оказалось бы кстати – Франция управляет этой страной уже двенадцать лет.
Счастливого Нового года!
Шлю всем вам свою любовь,
Джереми
В начале января Том Гилдфорд приехал в Корнуолл, чтобы повидаться с Клоуэнс, и попросил её руки. Она отказала, но в осторожных и нерешительных выражениях, что побудило Тома спросить, могут ли они и дальше видеться.
– Разумеется, – ответила она, – мне этого очень хочется, Том.
Тёмные глаза пристально смотрели на неё.
– Мы ведь прекрасно проводили время вместе.
– Не то слово.
– Отчего же не предположить, что на такой основе возникнет серьёзное чувство?
– Ох, чувство, – произнесла Клоуэнс. – У меня оно к тебе есть. Но не в том смысле... – она пыталась подобрать слово получше.
– У тебя ко мне родственное чувство, да?
– Нет... – она смущенно рассмеялась. – Не совсем.
– Более-менее родственное?
– Нет, другое чувство.
– В таком случае, я наберусь смелости и зайду завтра.
– Заходи. Буду только рада. Моим родителям будет приятно.
Они сидели в библиотеке, где им вряд ли помешают. Том надел бархатный серый сюртук с широкими лацканами и жилет более тёмного тона с перламутровыми пуговицами, жёлтые плисовые бриджи и лакированные туфли. Свет падал на длинные тёмные волосы, связанные сзади в хвост. У него была плохая кожа, белые неровные зубы; но от него веяло надёжностью, он явно заслуживал доверия.
– Теперь, когда мать больше не нуждается в моей помощи, – сказал Том, – я могу приезжать сюда почаще.
– Том, я искренне тебе сочувствую. Поверь, я могла бы полюбить тебя уже за то, что минувшее лето ты провёл с ней, а не со мной.
– Уже прогресс. Хочу лишь сказать, что за исключением юридического обучения, меня больше ничто не связывает с Лондоном. Отец переживёт что угодно, с его-то чувством собственного достоинства он преодолеет тяжесть утраты. Буду рад по возможности приезжать в Корнуолл, не просто чтобы сбежать из нежеланного дома, но хочется надеяться, что нечто желанное из Корнуолла хотя бы маячит на горизонте. Погоди, дорогая, пока ты не возразила, я знаю, ты мне отказала, и прекрасно понимаю, что ты не станешь играть чувствами мужчины. Иными словами, нет – значит нет. Но существуют различные степени отказа, если осмелюсь так выразиться. Первая степень отказа заключается в том, что ты совершенно меня не выносишь, при виде меня у тебя мурашки бегут по телу, и если только я не настолько туп, чтобы понять намёк, то должен немедленно покинуть эту комнату, дом и никогда не возвращаться. Вторая степень – когда ты видишь во мне человека, мужчину, личность приблизительно своего возраста, с которым можно приятно провести время, который обладает хорошими манерами и чувством такта, приемлем в качестве спутника и порой даже друга; но сама его личность тебя не интересует. Третья степень отказа означает, что ты испытываешь ко мне некоторый интерес и влечение, с радостью думаешь о встрече со мной, что жизнь вмиг преображается, когда я рядом; но когда-нибудь жизненная искра, заряд электричества и энергии превратит симпатию в любовь, пока отсутствующую... Как ты оцениваешь свои чувства?
– Том, ты станешь умнейшим юристом, – сказала Клоуэнс.
– Благодарю. Я твёдно намерен им и стать. Так ответь мне, поскольку ты искренняя девушка, ты поместила меня в третью категорию?
Клоуэнс молчала.
– Так в третью? – допытывался Том.
– Том, ну конечно же, в третью!
– Значит, мои будущие поездки имеют смысл.
– Может, ты встретишь кого-нибудь в Лондоне.
– Может быть. Я не собираюсь становиться затворником по твоей вине; но вряд ли мне удастся найти такую, которая может тягаться с тобой.
– Тебе не кажется, что уже пора сменить тему разговора?
– Вовсе нет; тема очень приятная, пусть даже её основная цель потерпела неудачу.
– В котором часу ты придёшь завтра?
– Когда пожелаешь.
– В одиннадцать не слишком рано? Тогда я не буду кататься по пляжу до твоего прихода.
– Было бы замечательно.
– Холодная погода ещё долго продлится. Я подготовлю тебе лошадь. Мы успеем покататься до начала прилива и вернёмся к обеду.
– Клоуэнс...
– Да?
– Ты ведь знаешь, что я люблю тебя.
– Ты только что об этом сказал.
– Но при этом не стану от расстройства подаваться в армию, как Джереми.
– Кто сказал тебе такое?
– Валентин.
– Очень странно...
– Что странно?
– Да так.
– Учитывая воодушевление оттого, что я вхожу в третью категорию, – продолжил Том, – я намерен добиваться своей цели. Заранее предупреждаю, я очень настойчив. Чуть с ума не свёл свою няньку.
– Получается, отказов ты не принимаешь?
– Совершенно верно.
Клоуэнс наклонилась, чтобы подкинуть угля в камин, но Том оказался проворнее и опередил её.
– Ох, Том, – произнесла она.
– Хорошо, отлично, звучит уже славно.
– Я почти жалею, что не сказала «да». Жизнь стала бы для меня куда проще, не такой противной и гадкой.
– Почему же гадкой?
– Есть немного. Пока что. Может, потом...
– Дам тебе время подумать, – ответил Том напоследок.
II
В конце января замерзла Темза: такой суровой зимы не было уже несколько лет. Союзники перешли границу Франции – казалось, они вот-вот войдут в Париж. Первого февраля немцы под командованием Блюхера взяли Ля-Ротьер, а позже к ним присоединились русские, одержавшие решающую победу над французами. Однако Веллингтон, узнавший о намерениях союзных войск, остался недоволен: он считал, что армия слишком измотана. И оказался прав. Проявив свой прежний гений, Наполеон собрал войска, в основном из юных и неопытных, и разбил сначала Блюхера, одержав четыре победы подряд, а заодно уничтожил и русскую дивизию.
И пока те отступали, он направил свои измотанные отряды против двух других немецких и русских армий, смёл их с пути и столкнулся с принцем Шварценбергским, с грациозной осторожностью приближавшимся к Парижу. Австрийцы растеряли всю свою грациозность и поспешно ретировались, к концу месяца подписав в предгорьях Вогезов ещё один сепаратный мир.
А в Голландии Джереми, не знавший о благородной роли, сыгранной Первым батальоном его полка на реке Адур во Франции, проходил боевое крещение вместе со Вторым батальоном. Они без потерь вытеснили французов из Мерксема и, выждав несколько дней, двинулись на Антверпен. Позиция англичан позволила увидеть французский флот, запертый льдами в бухте у города, и идея обстрелять его с выигрышной позиции казалась весьма перспективной.
Однажды они с удивлением узнали о приезде Уильяма, герцога Кларенса, брата принца-регента. Он приехал для наблюдения за боевыми действиями, но, к несчастью, попал под ответный французский обстрел. Не показав ни тени страха, герцог продолжал наблюдать за происходящим, сидя верхом, пока пуля не пробила полу его шинели. Капитана Лава, командовавшего обстрелом, снесло с лошади, впрочем, он почти не пострадал, но караульного рядом с ним убило, а ещё троих серьёзно ранило.
Несмотря на то, что стычка под Мерксемом была небольшой, Джереми впервые увидел, какой кошмар чинит пушечное ядро. Кровь и обломки костей, солдат, держащийся за плечо, ниже которого нет руки, другой, корчащийся на земле в луже крови и рвоты. Но лошадь Лава стала последней каплей. Джереми отошёл на несколько шагов, и его стошнило в кусты.
– Да на тебе лица нет, Полдарк, – усмехнулся лейтенант Бартон.
– Нет-нет, – Джереми резко распрямился и прикрыл рот рукой, – мне это доставляет удовольствие.
Обе стороны прекратили обстрел, как будто по взаимному соглашению, и за этим последовало затишье, во время которого строились укрепления и переносились батареи. Бомбардировку кораблей признали неудачной идеей, потому они были слишком мелкой целью, а пушечные ядра рикошетили от толстого льда, не нанося никакого ущерба. Тогда вместо этого они начали обстреливать Антверпен, чтобы нанести максимальный урон прежде, чем войска отправятся на штурм.
Эта канонада продолжалась несколько дней, а ответный огонь французов не причинил особого ущерба. Армия ждала приказа о наступлении, но его так и не отдали. Наоборот, им велели отступать к Оденбаху, где они останавливались за несколько дней до этого. Капитан Лав объяснил, что немцы под командованием фон Бюлова получили приказ двигаться на юг и обогнуть Антверпен: это была часть некоего большого плана, правда, кому именно принадлежал этот план, осталось загадкой. Остались позади и русские казачьи отряды: угрожающего вида мужчины на косматых лошадёнках, в накидках из овчины, с длинными пиками и неряшливыми бородами. Они соблюдали определённую дисциплину, которая, впрочем, грозилась быстро исчезнуть при первом же запахе поживы и грабежа.
Джереми почти не упоминал об этом во втором письме домой, а заполнил его весёлыми историями о своих друзьях-офицерах. Его интерес вызывали голландское свиноводство, разведение мелкого скота, странные голландские сыры (почему бы им не вставлять в них фитили и не палить как свечки?), изготовление и окрашивание одежды из шёлка. Он интересовался потрясающими новостями, касающимися двух новых залежей меди в Уил-Лежер. Удивительно, что тоннели в Треворджи, где так интенсивно добывали олово...
***
В начале января «Шасс-Маре» и «Леди Клоуэнс» с разницей в один день прибыли в Ливорно, где выгрузили сардины, продав их по сто восемьдесят два шиллинга и шесть пенсов за бочку. Через неделю корабли нагрузили итальянским белым вином, бочонками с монастырскими настойками, шёлком, кружевом и бархатом. Корабли готовились отчалить, но их задержал сильный зимний шторм, бушевавший две недели. Он потопил шесть судов и нанёс повреждения «Шасс-Маре», поэтому нависающий горный пейзаж исчез за бортом только к концу месяца.
Обратный путь прошёл без происшествий, если не считать нескольких беспокойных часов в Гибралтаре и того факта, что двое из семи членов экипажа «Шасс-Маре» заразились неизвестной болезнью и едва не умерли. Иногда Эндрю Блейми думал, что секрет их успеха скорее в удаче, чем в хорошем планировании: познания Стивена в навигации оказались, мягко выражаясь, поверхностными – даже Эндрю, чуть ранее проваливший экзамены, знал гораздо больше. Ну, а один из рыбаков, Берт Блаунт из Сент-Эрта, мог дать фору им обоим.
***
Росс провел в Вестминстере почти три недели прежде, чем увидел Каннинга, уезжавшего в Хинкли к заболевшему сыну. Каннинг пребывал в унынии – не из-за военных проблем, а из-за собственных.
– На самом деле, – сказал он, – я восхищён, что пока всё идет так хорошо. В то же время, на этом решающем этапе я бы хотел играть роль позначительнее роли заднескамеечника, подбирающего крупицы информации, которые просачиваются от соответствующих министров. Особенно от Каслри.
С Каслри Каннинг стрелялся на дуэли пять лет назад, и после этого они помирились, но их неспособность работать вместе стала одной из причин, по которой Каннинг оказался не у дел.
– Если Каслри правильно разыграет свои карты – или, если выразиться точнее, правильно использует наше золото, то... И всё же баланс сил ещё неустойчив. В свете последних успехов Наполеона все боятся повторения битвы при Маренго. Он снова пытается нас разделить.
– Уж конечно, сейчас Австрия не станет заключать сепаратный мир, – сказал Росс.
– Что ж, никто не станет отрицать, что наших союзников объединяет лишь неприятие Наполеона. Австрийцам куда ближе французы, чем русские или пруссаки, которых они считают просто варварами – и, надо сказать, небезосновательно. Императрица Франции – дочь австрийского императора. Её сын наследует Наполеону. Если Наполеону хватит здравого смысла признать своё поражение, согласиться на возвращение к старым границам и вообще вести себя разумно, то австрийцы скорее предпочтут, чтобы он сохранил трон, чем разгром Наполеона и Европу под русско-прусским господством.
– Но Франция продолжит существовать. Мы же собираемся уничтожить не её, а только Наполеона.
Каннинг нетерпеливо протянул руку, как будто намереваясь положить её на ящик для депеш [6]6
Так называемый «ящик для депеш» стоит с каждой стороны стола в Палате общин (на стороне правительства и оппозиции), около него произносят речи члены кабинета министров и лидеры оппозиции, в отличие от заднескамеечников, которые говорят со своего места.
[Закрыть].
– Задача Каслри как раз в том, чтобы это стало очевидным. Он должен использовать всё наше влияние, особенно деньги, чтобы австрийцы не размякли. И русских: говорят, царь Александр очень удручён недавним переломом. Что нам действительно нужно, даже необходимо – это формальный договор между союзниками, гарантирующий, что никто не заключит мир без участия остальных!
Россу стало ясно, что Каннинг вовсе не так плохо информирован о текущей дипломатической и военной ситуации. Злые языки подшучивали, что он организовал вокруг себя небольшое личное правительство.
– Слышал о приключениях сэра Гемфри Дэви во Франции? – спросил Росс.
– Во Франции? Нет.
– Они, кажется, благополучно попали в Париж и остановились в отеле, но их дважды арестовывали из-за каких-то подозрений, и ещё были сложности с выправлением паспортов. Несмотря на это, он встретился с Ампером, Гей-Люссаком, Гумбольдтом и Лапласом. Им позволили свободно путешествовать. Они посещали театр и встретились с императрицей Жозефиной. Живущие в Париже американцы поражены. Да я и сам задумываюсь, получили бы революционные французские учёные такую свободу, если бы приехали в Лондон.
– Думаю, мы были бы столь же любезны.
– Может, стоит пригласить их сюда?
– Ну, это одно из достоинств и преимуществ Наполеона – делать щедрые жесты, ведь у него абсолютная власть, он не перед кем не отчитывается. Предположим, лорд Ливерпуль предложит нескольким выдающимся французских учёным нанести визит вежливости – вообрази, сколько вопросов возникнет у парламента!
– Если император падёт, в Париже могут начаться беспорядки и даже гражданская война, – заметил Росс.
– Так и случится через месяц или около того, – отозвался Каннинг. – Надеюсь только, альянс к этому времени не распадётся.
