Текст книги "Чаша любви"
Автор книги: Уинстон Грэм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц)
Глава одиннадцатая
I
На следующий день Джереми и Клоуэнс заехали в Тренвит и отправились на прогулку по утёсам вместе с Джеффри Чарльзом и Амадорой. Джереми и Клоуэнс искупались – утро было солнечным и безветренным, а прилив – по-прежнему высоким. К вечеру, когда начался отлив, из-под воды показались груды водорослей и плавника; несколько десятков человек копались в них в поисках чего-нибудь ценного. Стоял тихий вечер, хотя сентябрьское солнце и переменчиво.
– Завтра будет солнечно и ветрено, – сказал Джереми.
Тропа у края утёса сужалась, они разделились – Джереми и Джеффри Чарльз ушли вперед, а девушки отстали на пятьдесят ярдов из-за Клоуэнс, собиравшей полевые цветы и показывающей их Амадоре.
– А мне запрещали пользоваться этой тропой в детстве, – заметил Джеффри Чарльз. – Даже Морвенна не разрешала здесь ходить.
– В этом все матери одинаковы, – откликнулся Джереми.
– Иногда поволноваться даже полезно, – заявил Джеффри Чарльз. – Амадора достаточно безмятежна. По крайней мере, по отношению к себе.
– Так ты настроен вернуться в Испанию сразу после приёма?
– Настроен? Это слово не хуже остальных. Я считаю, это мой долг. В какой-то мере я даже с нетерпением жду этого – столько лет враг бил нас, не пора ли уже начать бить его?
– Думаешь, война скоро закончится?
– Сейчас так много фронтов... Американцы преуспели в битве на озере Эри. Думаю, они скоро отобьют Детройт. Они гораздо быстрее получают подкрепления.
– Значит, даже если в Европе установится мир, война в Америке может продлиться ещё несколько лет?
– Сказать по правде, я бы не стал рваться домой, если меня тут же отправят воевать в Канаду. Мой враг – Бонапарт.
Словно желая превзойти Клоуэнс, Джереми остановился и сорвал стебель розоватого иван-чая, росшего на тропе. Он понюхал, но не почувствовал запаха.
– Не сделаешь мне одолжение, Джеффри Чарльз?
– Говори.
И Джереми рассказал.
– Дай мне их полные имена и адрес, когда вернёмся домой, – сказал ему кузен. – И я завтра же пошлю письмо.
– Благодарю.
– Возможно, мы не сможем разместить их в Тренвите. Ты ведь видел наши спальни. Но, как ты и сказал, миссис Поуп...
– Вы уже встречались с Поупами?
– На прошлой неделе. Она навестила Амадору. Хорошенькая дама.
– Бесспорно, – откликнулся Джереми.
Амадора, идущая позади, спросила:
– Это купание, которое мы будем делать сегодня. Ты останешься во всей одежде?
– Нет. Мама сшила себе лёгкий костюм, и мы все его скопировали. Ты видела греков – в смысле, на картинках? Они носили что-то вроде короткой тонкой туники без рукавов. Конечно, это мужская одежда для повседневной носки, а не для купания. Но мы используем для купания что-то подобное. Разумеется, такие костюмы не одобрили бы в Брайтоне или Пензансе, но для здешних мест сгодится.
– Но разве костюм не оголяет ноги?
– Оголяет. Но кто нас увидит?
– Ой. Не думаю, что я так смогу! Ты делать так только со своей семьей. А я не из твоей семьи.
– Из моей!
Амадора довольно чопорно ответила:
– Не в этом смысле. Я не могу раздеться перед Джереми.
– Мы как-нибудь сходим одни – прямо на оконечность пляжа.
– Может быть. Когда море станет потеплее. На прошлой неделе я опустила руку в море, и оно было ледяным!
– Но сейчас сентябрь, Амадора. Теплее уже не будет!
– Матерь Божья, я этого не вынесу! Я умру от холода!
– А вот это, – показала Клоуэнс, останавливаясь, – критмум. Мы используем его в маринаде. Попробуй, листья довольно вкусные.
Амадора попробовала, поморщилась и бросила лист.
– В Испании есть что-то похожее. Клоуэнс...
– Да?
– Мы почти одного возраста, разве нет? Есть кое-что, что будет тревожить меня, как ты понимаешь, это тревожит каждого. Я не сказала твоей матери, хотя она – добрейшая из всех. Это будет тревожить меня всегда, если я перееду жить в Англию.
– Ты о чём?
– Моя религия.
Клоуэнс смяла остальные листы и понюхала их.
– Меня воспитали в монастыре, ты же понимаешь, – пояснила Амадора. – Там нас учили, что все, кто не исповедует католицизм – еретики. Их стоит избегать, сторониться, воспринимать как порочных людей, как безбожников. Мне говорили, что еретики даже не могут хорошо выглядеть, ведь на их лице написано зло. Так меня учили, но потом я встретила англичан – и Джеффри Чарльза. И больше не могла в это верить. Afortunadamente [3]3
К счастью (исп.)
[Закрыть], мой отец – очень мудрый человек и очень терпимый. Прости, от смущения я начинаю забывать английский...
– Не торопись... Да идем мы, идём! – крикнула она молодым людям.
– Но моя мать неумолима, а ещё брат, старший брат, Мартин – мечет такие свирепые взгляды, словно я загоняю себя в преисподнюю. А уж отец Антонио – даже не спрашивай! – девушка вздохнула. – Пока наша любовь оказывалась выше всех этих препятствий, так будет и впредь, я сердцем чувствую.
– Разве не это одно имеет значение? – спросила Клоуэнс.
– Разумеется. Разумеется. Por supuesto. Но, оказавшись здесь, я говорю себе: для них я – еретичка, воплощение зла, антихрист. Люди, не имеющие сильной любви, чтобы преодолеть всё это – что они скажут?
– Что-то заставило тебя так думать?
– Пара-тройка косых взглядов то здесь, то там. Да и с тех пор, как мы приехали сюда, Джеффри Чарльз ни разу не ходил к исповеди – не видел священника, не посещал церкви. Это меня огорчает.
– То, что он не верен своей религии?
– Да.
– А с Джеффри Чарльзом ты об этом говорила?
– Нет, нет, нет. Не могу. Как я, его жена, осмелюсь расспрашивать о таких вещах?
– Дорогая, – Клоуэнс погладила её по руке. – Я не думаю, что религия играет в жизни Джеффри Чарльза такую же важную роль. Не думаю, что он слишком сильно расстроился из-за невозможности посещать церковь вместе с тобой. К тому же в нашей церкви просто не существует такого таинства, как исповедь.
– Не существует?
– Нет. Мы верим, что между нами и Богом необязательно должен стоять священник. Если нам есть в чем исповедоваться, мы исповедуемся Ему напрямую.
– А кто отпускает грехи? «Отпускает» ведь правильное слово?
– Бог. А кто же ещё?
– Ох, – озадаченно произнесла Амадора, и они двинулись дальше.
– Мне нужно о многом тебя спросить, Джеффри Чарльз, – говорил Джереми.
– Например?
– Сколько понадобится денег, чтобы купить офицерский патент?
Джеффри Чарльз взглянул на кузена. Оба высокие и худые, но Джеффри Чарльз казался выше, потому что держался прямее.
– Значит, ты решил уехать?
– Подумываю об этом. Твой совет в любом случае полезен.
– Ты обсуждал это со своими родителями?
– В общих чертах. Они знают, что я могу так поступить.
– И одобряют?
– Нет. Но и не встанут мне поперёк дороги.
Они прошли несколько ярдов.
– Могу я спросить, что именно тобой движет? Ты мечтаешь сразиться с французами? Хочешь уехать подальше от дома? Или тебя привлекает идея путешествовать, жить бурной жизнью и искать приключения?
– В основном второе. Я хочу уехать.
– Подальше от родителей? Я удивлён. Когда я ушел в армию, мной двигал такой же мотив, но я бежал от смерти матери, от отчима, которого ненавижу!
– Не от родителей, – Джереми пнул камень. – Скажу так: в моём сердце девушка, которой суждено выйти замуж за другого...
– Девушка? Та самая, которой ты просил написать?
– Да.
– И что, это стало для тебя большим ударом?
– Я попытался смириться с этим. Не получилось. Со стороны это кажется глупым, но...
– Необязательно. Но чего ты хочешь от меня?
– Уточнить кое-какие детали. И, если можно, попросить совета.
– Насчёт армии? Буду рад, если сумею помочь.
– Во-первых, – начал Джереми, – думаю, если я приду к отцу и скажу, что решил уехать, он купит мне звание. Но я не хочу, чтобы он за это платил. Так получилось, что я раздобыл кое-какие деньги – правда, довольно специфическим способом – и мне кажется разумным потратить на это какую-то их часть.
– А что там, внизу? – спросил Джеффри Чарльз. – Не помню этого места.
– Мы называем его «Лестница Келлоу». Пол Келлоу, ты уже встречался с ним, и его отец построили лестницу вглубь старой шахты, чтобы спускаться к маленькому укрытому пляжу. Но сейчас лестница сломалась, и туда никто не спускается.
– Какой отсюда вид! – сказал Джеффри Чарльз. – И какие волны! – он глубоко вздохнул. – Хорошо быть дома. Я и не представлял, насколько.
– Помню, мой отец как-то сказал, что в жизни очень важны контрасты. Может, я начну сильнее ценить всё это, повидав что-то другое.
– Но я думал, тебя интересуют паровые механизмы.
– Да.
– В армии ты не увидишь ничего подобного. По правде говоря, они и воду в чайнике недавно кипятить научились.
Джереми рассмеялся, но смех прозвучал невесело.
– Чувствую себя так, будто раскачиваюсь на канате и не знаю, в какую сторону прыгнуть.
– Одно я тебе скажу точно, – заявил Джеффри Чарльз. – Тебе не нужно ничего платить, чтобы получить звание. Конечно, ты можешь отдать бешеные деньги, чтобы попасть в какой-нибудь элитный полк: в Гвардейскую пехоту, в Валлийские фузилёры или даже в Лейб-гвардию. Но если ты хочешь получить звание как таковое и готов служить в любом полку, в какой запишут, то не возникнет вообще никаких проблем. Ты должен уметь читать и писать, а также иметь рекомендательное письмо от майора или выше. И тогда точно пройдешь. Три-четыре месяца обучения, и тебе позволят убивать в компании лучших.
– Я думал...
– Как и многие другие. Но на войне мы постоянно несём потери и постоянно должны пополнять полки. А где те сыновья богачей, готовые ещё и платить, чтобы занять вакантные места? Их просто не существует. В прошлом году мне сказали, что только армия Веллингтона нуждается примерно в тысяче новых офицеров в год. Около половины из них– на замену убитым или умершим от болезней. Кого-то отправляют в отставку, кого-то разжалуют. А из остальных формируют новые военные части.
– Так. Значит...
– Разумеется, тебе нужно на что-то жить. Жалование лейтенанта – где-то шесть шиллингов в день, и из них ещё кое-что вычитают. Для приличной жизни понадобится хотя бы сто пятьдесят фунтов в год. Кроме того, нужно купить мундир, саблю, компас, подзорную трубу, хорошо бы ещё иметь лошадь, даже если служишь в пехоте. Так что расходов фунтов на двести. В общем, в любом случае, ты наверняка потратишь сколько-нибудь собственных денег.
Они двинулись вперед.
– А Джеффри Чарльз не говорил с тобой о твоей религии? – спросила Клоуэнс.
– Да-да. Он говорил с моим отцом. Они пришли к соглашению.
– Он не упоминал, что ты можешь исповедовать свою религию в Англии точно так же, как и в Испании? Здесь, в Корнуолле, есть католические церкви – боюсь, я не знаю где, но точно есть.
– Да-да, отец говорил, что я должна их найти. Но мы были так заняты, что я ничего не успела. Я очень виновата. Надеюсь, скоро мы будем дома.
– В Англии, – заметила Клоуэнс, – мы не считаем это серьёзным грехом. Разве что очень немногие из нас. – Она подумала о Сэме. – Ты сейчас употребила слово «терпимый». Не такими ли мы все должны попытаться стать? Разве мы не друзья – испанцы и англичане? Разве мы не боремся за одно и то же?
– Да, да, – ответила Амадора. – Ты успокоила меня, Клоуэнс. Как мне повезло найти здесь такую добрую приму.
– Приму?
– Не знаю, как это по-английски. Родственницу. Нужно позвать Джеффри Чарльза.
Когда мужчины обернулись, Клоуэнс сказала:
– Это «Лестница Келлоу». Джеффри Чарльз когда-нибудь её видел? Мы не могли бы спуститься?
– Нет, – сказал Джереми. – Это опасно. Я пробовал в прошлом месяце, ступени очень ненадёжные.
– А в прошлом году они были вполне крепкие.
– Но сейчас они не крепкие, я чуть не упал.
– Но мы будем осторожны. Там ведь такая маленькая изящная бухточка...
– Нет, – повторил Джереми. – Лестница довольно ненадежна. Давай-ка лучше повернём здесь и срежем по полям. Разве уже не время для чая? Давай попросим Амадору угостить нас испанским чаем.
II
Они выпили чая в летней гостиной. Теперь это была уютная и опрятная комната, где кусками, вырезанными из бархатных штор двух спален, прикрыли отсыревшие спинки кресел и изъеденные молью сиденья. Наконец подул ленивый ветерок и зашуршал в завитках плюща на окнах; два зяблика ссорились и громко щебетали. Дрейк и Морвенна отправились в гости к Сэму и его жене; похоже, не возникало какого-то смущения из-за того, что когда-то Дрейк собирался жениться на супруге Сэма. Больнее всех тогда пришлось Розине, но либо по давности лет, либо она в должной степени прониклась учением Сэма о христианском прощении, но теперь от её смущения не осталось и следа.
Чуть позже, пока Амадора и Клоуэнс болтали, Джеффри Чарльз предложил Джереми поглядеть на огромный стол в зале. Он стоял там уже три века, и все попытки сдвинуть его оказались тщетными, даже попытки самого Джорджа Уорлеггана, но Джеффри Чарльз решил, что для праздника стол как раз и подойдет. Невыносима даже мысль отпиливать центральные ножки из лучшего и стойкого дуба; лучше уж поднять плиты пола, вытащить ножки и вынести стол целиком, или, если он не влезет в дверной проём, можно поставить его у стены, чтобы занимал поменьше места. Это было единственное большое помещение в доме, подходящее для танцев, и с балконом для музыкантов наверху. По такому случаю следовало им воспользоваться. Джеффри Чарльз вспомнил тот день, когда отчим устроил праздник и все танцевали вокруг стола; но это неподобающе.
– А офицеры, какие они? – поинтересовался Джереми. – Наверное, почти все закончили престижные школы?
– Вовсе нет. Может, за всё время я встретил всего шесть или семь человек из своей школы Харроу. И не так уж и титулованные, как может показаться из газет. Разумеется, именно о них и пишут в новостях. Подавляющее большинство офицеров закончили только грамматическую школу. И у них я многому научился! Эта тема не стоит обсуждения... Видишь, вон те плитки, мне кажется, они вздыбились. Если растрескаются, их будет нетрудно заменить.
– Стол можно поставить вертикально, – предложил Джереми. – Потолок высокий, так что он особо не станет мешать. Заранее могу тебе сказать, что через дверь его не вынесешь, потому что за ней ещё одна дверь. Придётся снять окно.
Джеффри Чарльз пристально посмотрел на него.
– Кузен, я вовсе не собираюсь удерживать тебя от вступления в армию, если жить в Корнуолле тебе стало в тягость. Но поверь, это гадкая и опасная жизнь. Люди постоянно умирают или получают увечья. А ты постоянно убиваешь других или стремишься убить. Это одновременно и тягомотно, и опасно. Во время сражения при Виттории у нас появился один новичок; он вступил в 43-й полк. Звали его Томпсон. Прекрасно подготовленный, отлично смотрелся в форме, так и рвался в бой. Сын фермера, как оказалось. Набрался жеманных штучек, чтобы выглядеть поблагородней. Хотел поскорее перейти в кавалерию. Рассказывал мне о своих любовных похождениях в Портсмуте в ночь перед отплытием. На следующее утро он уехал, и вдруг откуда ни возьмись – какой-то случайный выстрел. Шальная пуля. И всё равно его убила.
– Я не питаю иллюзий, – спокойно ответил Джереми. – Не думаю, что у меня есть воинское призвание... А у тебя?
Джеффри Чарльз натянуто улыбнулся.
– Нет. Но я считал, что у меня были основания пойти в армию. Я так понимаю, ты создал новый насос для Уил-Лежер, ты человек достаточно широкого ума, чтобы извлечь пользу из паровых двигателей новой эпохи, и трудишься над самодвижущимся экипажем. Как я уже сказал, армия в этом тебе не помощник. Будет жаль всё это бросить.
Последовало долгое молчание. Послышался смех.
Джереми прервал тишину:
– Как замечательно, что Клоуэнс и Амадора прекрасно поладили друг с другом.
– Это точно.
– Какой оркестр ты пригласишь?
– Говорят, есть один в Труро; играет на балах. Но надо убедиться, что они играют не слишком степенную музыку. В армии я как-то привык к джигам и контрдансам.
Немного подумав, Джереми признался:
– Есть ещё одна причина, которая вынуждает меня пойти в армию.
– Могу я её узнать?
– Если найдем уединённое местечко. Эта комната слишком велика для признаний.
– Сад подойдет?
– Если поблизости нет садовников.
– Придут не раньше шести, когда покончат с другой работой.
Тогда они отправились в сад, и Джереми поведал свою тайну.
III
Они гуляли у пруда, и Джеффри Чарльз воскликнул:
– Боже мой! Не верю! Не могу в это поверить!
– Не можешь?
– Что ж... Не могу!
– Уверяю тебя, именно так всё и было.
– Всё, как ты рассказал?
– Всё в точности.
– Это ни в какие ворота не лезет!
– Вероятно.
– Тогда зачем? Какая на то была причина?
– Ну, понятно какая. Хотелось денег.
– И много ты получил?
– Да, прилично.
– И как ты ими распорядился?
– Пока ещё никак.
Джеффри Чарльз поглубже засунул руки в карманы сюртука.
– Ты меня не разыгрываешь?
– Зачем мне врать? Разве можно запросто признаваться в таком?
– Джереми, ты наверное спятил!
– Было немного, признаюсь.
– И другие тоже.
– Про них не знаю.
– Они тоже нуждались?
– Джеффри Чарльз, ответь мне, если, к примеру, ты любишь Амадору, как я люблю ту девушку, и вдруг узнаёшь, что она должна выйти замуж за другого только из-за денег, которых у тебя нет в таком количестве, то как ты поступишь? Скажи!
– Скажу лишь одно: если девушка такова, какой ты её описываешь, то грош ей цена в базарный день.
– Но разлюбил бы ты её из-за этого?
– Бог его знает! Это только Господу ведомо! Дорогой кузен, откуда одному знать о чувствах другого? Прошу прощения, что назвал тебя сумасшедшим. А ещё...
– Слегка не в себе, согласен. Ведь я заранее понимал, что, сколько ни укради, этого будет мало, чтобы вырвать девушку из рук того, с кем она обручена. В этом и заключается мое помешательство. Пусть мы и сорвали куш, ну и что с того, мне всё равно пришлось бы вновь вложить средства, возможно, положить их на кон, чтобы набрать нужную сумму. А вместо этого, когда всё завершилось, когда я достиг цели, мне всё опротивело. И я до сих пор никак не распорядился деньгами!
– А остальные распорядились?
– Остальные – да. С большой осмотрительностью. Они не собираются попадаться, как и я.
– Это главная опасность. Они из местных?
– Не могу тебе сказать.
Джеффри Чарльз хмыкнул.
– Но риск опознания...
– Мы все замаскировалась.
– Но как вам это удалось? Ты сказал, что всё прошло без всяких там «кошелёк или жизнь»?
– В экипаже только четыре места. Мы забронировали три места и одно для несуществующего человека, который, понятно, так и не объявился. Оказавшись внутри, мы задвинули шторки и продолбили заднюю часть кареты, чтобы добраться до сейфа под облучком. Всё прошло, почти как мы задумали.
– Почти?
– Видишь ли, возникла одна помеха, которая чуть всё не сгубила. Какой-то престарелый толстяк-адвокат по фамилии Роуз настоял на том, чтобы занять пустующее место от Лискерда до Добуолса. Как ни пытались мы от него отделаться, он всё равно сел в карету; так что мы на время затаились, скрыли следы проделанной работы, пока он не вышел.
– И как вам только удалось сохранить хладнокровие? Говоришь, вся идея принадлежала тебе?
– За несколько месяцев до этого мой... один из моих сообщников привез из Лондона газету, где говорилось об ограблении экипажа, следовавшего до Брайтона. Никто не представлял, как это можно провернуть. Я же придумал один неплохой способ.
– Ну и ну, Боже ж мой!.. – Джеффри Чарльз наконец выдохнул. – Просто невероятно! Никогда бы... А чьи деньги вы украли? Об этом известно?
– О да, об этом мы знали с самого начала. Все деньги принадлежали Банку Уорлеггана.
– Уор... – Джеффри Чарльз запнулся и уставился на кузена. – Всё принадлежало моему... отчиму?
– Да.
Оба замолчали на секунду, и вдруг Джеффри Чарльз залился хохотом. Испуганные птахи взлетели с другой стороны пруда.
– Ты ограбил отчима Джорджа? Плавильщика Джорджа? Как же это правильно, превосходно, как замечательно и страшно весело! По-твоему, это не смешно, Джереми?
Они замолчали и уставились друг на друга.
– Не смешно, – лицо Джереми окаменело. – Правильно – может быть.
Джеффри Чарльз вытащил платок, высморкался и вытер глаза.
– Извини. Мне не следовало смеяться. Это не повод для веселья. Боже упаси! Но должен признаться, я испытываю облегчение, что вдовы и сироты не пострадали!
Он взял Джереми под руку, и они продолжили прогулку.
– Вот сюда Дрейк каждую ночь высаживал лягушек, – показал Джеффри Чарльз, – просто чтобы позлить моего отчима. Тогда я веселился до упаду. Но Дрейку это чуть не стоило жизни. Пусть тут дело совершенно в другом, но в каком-то смысле я обрадовался по личным причинам. И это может стоить тебе жизни! Опасность ещё никуда не делась. – Он сжал руку Джереми сильнее. – Почему ты мне рассказал?
Джереми пожал плечами.
– Счёл это... необходимым.
– Как и ограбление?
– Нет. Думал, что так лучше.
– Признание пойдет на пользу...
– Может, и так. Понятно, я и не собирался кому бы то ни было рассказывать. Когда я сегодня приехал сюда, то даже не помышлял об этом!
– Ты больше никому не сказал?
– Ясное дело – нет.
– Что ж, настоятельно советую тебе принять обет молчания. Меня как-то смущает, что ты поделился со мной тайной. Разумеется, можешь быть спокоен, я никогда не злоупотреблю твоим доверием... А теперь ты считаешь, что должен сбежать? Это по личным причинам или просто боязнь разоблачения?
– По личным причинам, наверное. Но не боязнь разоблачения. Думаю, теперь нам нечего бояться.
– Бояться стоит ещё несколько лет, Джереми, во всяком случае, пока деньги не израсходуются до конца. Но уже то, что ты пока ни гроша не потратил, а теперь вдруг захотел, или подумываешь вступить в армию, наводит меня на мысль, будто ты хочешь искупить вину за преступление.
– Я бы не стал заходить так далеко.
Джереми не понравилось это заявление, одновременно близкое и далёкое от правды. Его чувства были не так просты. Раскаяния он не ощущал и не жалел о своем поступке. Он нуждался не в искуплении, скорее, ему хотелось сбежать от того, что вызвало этот поступок, того, что мучило его и душило. Какое-то время он казался себе омерзительным; у него даже пропала страсть к Кьюби. Долго это не продлилось; преступление убило чувства, все чувства; но вскоре безразличие прошло. Последний раз он видел её в музыкальной лавке, а желанная встреча на празднике в Тренвите полностью соответствовала его прежнему поведению, будто ограбления и вовсе не случилось, словно он – тот же самый долговязый дурачок, следующий за ней по пятам в надежде на ласковые слова и лёгкий флирт, хотя и зная, что всё равно ничего не добьётся. Умом он понимал, что всё вернулось на круги своя, но отказывался в это верить, именно это и побудило его признаться во всем Джеффри Чарльзу.
– Ты бы потратил свою долю денег на покупку офицерского чина или на обычные расходы армейской жизни?
– Нет.
– Но разве тебе не хочется потратить их на дальнейшие опыты с паровыми машинами?
– Вот это можно. – Джереми вкратце поведал о встречах с Голдсуорти Герни. – Я приму решение в ближайшие недели.
Они ступили на поле и вышли к лесу, где когда-то давно маленький Джеффри Чарльз впервые повстречал Дрейка. Вдалеке Уилл Нэнфан приглядывал за овцами. Они помахали друг другу.
Джеффри Чарльз продолжил:
– Что ж, раз уж ты рассказал обо всём, то, наверное, попросишь моего совета.
– Я тоже об этом подумал.
– Но вряд ли ты ему последуешь. Из разговоров на привалах и офицерских обедах я по опыту знаю, что если человек просит совета, то ждет одобрения собственного решения.
Улыбка чуть тронула губы Джереми.
– Может быть. Не знаю. Не могу обещать, что последую твоему совету, но буду крайне за него признателен.
– Пока вас троих никто не подозревает?
– Пока нет.
– Тогда я считаю, что следует остаться и пережить это. В том-то и состоит парадокс! Уйти на войну – разве это не напоминает побег? Вся проблема в нас самих. Разве не так? Проблема не исчезнет, даже если уехать сражаться в Пиренеи. А когда война закончится...
Джеффри Чарльз замолчал и посмотрел на главные ворота. Через них входили трое. Заметив двоих молодых людей, вновь прибывшие помахали им и побежали наперегонки.
– Сообщи о своем решении. Мне хотелось бы знать.
– Разумеется, сообщу.
Дрейк прибежал первым, следом за ним Лавдей, поддерживая юбку. А Морвенна больше спотыкалась, чем бежала, и замыкала строй. Пока трое приближались, Джеффри Чарльз раздумывал, правильный ли совет дал кузену. Военный – это не про Джереми. Если уже сейчас его так подводит излишняя чувствительность, то как он приспособится к миру, где каждый день может стать последним, где друзей увечат, а чувства притупляются суровой действительностью солдатской жизни и войны? И всё же, как указал Джереми, разве сам Джеффри Чарльз не пришёл в армию зелёным юнцом, который прежде жил в роскоши и изнеженности? Он с трудом мог вспомнить того мальчишку, который любил Дрейка и находился в те давние времена под мягким надзором гувернантки Морвенны. Словно то был совсем другой человек.
Теперь же, только теперь, после стольких лет сражений, товарищества и внутреннего одиночества, он наконец встретил Амадору... Но Джереми потерял свою любовь. Эту девушку Джереми полюбил всем сердцем, и когда понял, что, скорее всего, её лишится, потерял способность здраво мыслить и забыл об осторожности... Неужели кто-то ещё придерживается заповедей? Не укради. Не возжелай жены ближнего своего... Не убий... Кто их не нарушал?
– Знаешь, – запыхавшись, сообщил Дрейк. – Я встретил Эллери. Питера Эллери! Помнишь, мы вместе тогда отправились во Францию спасать доктора Эниса. Он всегда жил поблизости. Столько лет прошло, а он почти не изменился.
– Ты тоже, Дрейк, – сказал Джеффри Чарльз.
Её зовут Кьюби Тревэнион. Должно быть, она особенная девушка. Джеффри Чарльз очень надеялся, что она придет на праздник.
