Текст книги "Чаша любви"
Автор книги: Уинстон Грэм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 30 страниц)
Глава шестнадцатая
I
Неделей позже домой отправились ещё трое.
Семья Карн жила в Западном Лоо, в небольшом домике на перекрёстке, откуда мощёный и грязный переулок вёл к пятнадцатиарочному мосту из камня и деревянного бруса, скрипящего при переходе через реку. Мост был длинным – шесть выстрелов из лука, по оценке Уильяма Вустерского [5]5
Уильям Вустерский (ок. 1415 – ок. 1482) – английский летописец и антиквар, совершил несколько путешествий по Англии и описал их в своих книгах, некоторые были опубликованы только в конце 18 века.
[Закрыть], и узким, местами менее семи футов; он был единственным способом сообщения между двумя городками. Кто-то назвал Восточный и Западный Лоо Сциллой и Харибдой Корнуолла, хотя непонятно, каких опасных соперников они олицетворяли, ведь все корабли находились уже в реке, и шторм им не грозил. От атаки со стороны моря город надежно защищали одиннадцать пушек, установленных на возвышении в Восточном Лоо, охранявшем устье реки.
Маленькая кавалькада проехала большую часть пути домой в молчании. Карны устроили привал у живой изгороди, укрывшись от штормового ветра, но собирался дождь, а до темноты оставалось лишь несколько часов, так что они спешно доели пирожки и возобновили путешествие.
Когда они добрались до дома, уже начинало темнеть. Дрейк повёл лошадей на конюшню, а Морвенна с Лавдей зашли в дом. Когда Дрейк вернулся, Морвенна сидела на корточках и разжигала огонь.
– Давай я этим займусь.
– Нет, мне кажется, я лучше разжигаю огонь.
– Где Лавдей?
– Я отправила её к Аде Грит за свежим молоком.
Дрейк положил пакет с едой на стол.
– По моим подсчётам, нам надавали столько всего, что хватит до конца недели. Не стоило им так делать.
– Джеффри Чарльз очень щедрый. Амадора тоже, но на другом уровне.
– В каком смысле?
– Видишь ли, она боится показаться такой, будто смотрит на нас свысока. Сама она слишком горда, чтобы принимать подобные подарки. Но Джеффри Чарльзу это даже в голову не пришло: он просто свалил на нас целую груду еды.
– Он на редкость хороший человек. Как жаль, что он считает, будто должен вернуться на войну.
Морвенна взяла каминные щипцы и стала понемногу подбрасывать кусочки угля в разгорающееся пламя. Её очки сползли к носу, и она хотела их поправить, но взглянув на грязные руки, так и не решилась. Дрейк сделал это за неё. Она улыбнулась.
– По-прежнему балуешь меня, Дрейк?
– Всего лишь изредка, дорогая.
– Всего лишь постоянно, – сказала она, – с тех пор как мы поженились.
– Тебе это было необходимо.
– Да. Наверное, мне это было нужно.
Дрейк развязал пакет и выложил продукты на стол. Затем вышел во двор и набрал воды в большой чайник, потом подвесил его над огнём, чтобы дно чайника касалось пламени.
Морвенна поднялась, волосы упали ей на лицо, но она откинула их рукой. Дрейк хотел двинуться к ней, но она с улыбкой произнесла:
– Нет, я сама. Думаю, пора мне уже кое-что сделать для себя.
– Какая глупость, – сказал Дрейк. – Ты очень многое делаешь для себя. И для меня. А также для Лавдей.
– У меня же получается, правда? – стала спрашивать Морвенна. – Я ведь стала хорошей женой? Я тружусь, как любая другая, шью, штопаю, готовлю. Ты счастлив со мной, Дрейк?
Поражённый, он не сводил с неё глаз.
– Счастлив ли я? Ну конечно. Все эти годы я был счастлив. Как ты можешь думать, что я не счастлив, и разве я не был бы рад и половине того, что ты мне дала? Мне бы хватило и половины обещанного тобой, когда мы поженились! Но в этом не было нужды, ты прекрасно знаешь. У нас было столько любви...
Она заморгала, словно силясь очнуться от грёз.
– Столько любви. Да. Так много любви.
В доме было очень пыльно, на окне висела паутина.
Дрейк взял тряпку и смахнул её.
– Хочешь перекусить?
– Нет. А вот ты наверное голоден.
– Пока нет. Думаю, ты очень устала с дороги, почему бы тебе не прилечь, а я принесу чай, когда чайник закипит?
– Ну вот, – сказала она, – ты опять меня балуешь.
– И что с того? Если тебе хорошо, то мне ещё лучше.
Морвенна перебрала продукты на столе и унесла масло, сыр и сливки в кладовую. Когда она вернулась, то сказала:
– Как же хорошо дома.
– Да. Ты сразу ощутила.
– А ты нет?
– Ну конечно, даже сравнивать нечего! Но ты ощутила сразу, то есть после случившегося в Тренвите.
– О да. О да... Дрейк, часы надо завести.
– Сейчас.
Он обнял её. Морвенна склонила голову ему на плечо.
– Знаю, почему Лавдей задерживается, – сказала Морвенна. – Сара Грит вернулась домой из школы и уговорила её обменяться последними сплетнями. Когда-нибудь у нас появится молоко!
– Ну, чайник закипит ещё нескоро.
– Дрейк, – вдруг заговорила она, – прости меня.
– Простить? За что?
– За всё случившееся между нами и в Тренвите.
– Дорогая, лишь бы ты не расстраивалась, а всё остальное не имеет значения. После случившегося с тем мальчиком.
Она вздрогнула.
– Теперь я уже успокоилась. Но мне кажется, тебе бы хотелось жить там с Джеффри Чарльзом. Ведь так?
– Я не знаю.
– Я заметила взаимопонимание и искреннюю любовь между вами; это мало изменилось даже спустя столько лет, когда он был мальчиком, а я его гувернанткой. Теперь он женат и навсегда вернётся домой после окончания войны. Это было и осталось его заветной мечтой. Без тебя мечта осуществится не полностью.
– Что ж, – вздохнул Дрейк. – Есть доля истины в твоих словах, из-за этого мне грустно. Но ты важнее всех, то есть, для меня важнее. Мы живём там, где хочешь ты. И точка. Если тебе хорошо, то и мне хорошо, если тебе худо, то и мне тоже. Раз Лоо – твой дом, то значит, и мой. И Джеффри Чарльз это прекрасно понимает.
– Да, теперь он понимает; но меня всё ещё терзает чувство вины.
Дрейк поцеловал её.
– Не говори глупостей. Чайник уже запел. Сдаётся мне, придётся самому идти за молоком.
Морвенна положила руку ему на плечо.
– Дрейк, все эти годы ты заботился обо мне, как о больном человеке, словно я жертва ужасной трагедии...
– Так и было.
– Пожалуй, в некоторой степени. Я не хромая, не слепая и не больная, ты ведь знаешь! Я сильная и стараюсь изо всех сил, как только что сказала...
– Разумеется, ты стараешься...
– Стараюсь быть хорошей женой и матерью.
– И в обоих случаях тебе это замечательно удаётся.
– Но при встрече с Конаном, другим моим ребёнком, когда я заметила, насколько сильно он похож на Оззи, как будто все старые раны открылись. Словно недавно сросшиеся кости вновь сломали...
– Хуже не придумаешь!
– Но вот уже несколько дней после той встречи я спрашиваю себя, а что если мне оказали услугу?
– Услугу? Боже милостивый, какая же это услуга?
– Своего рода. Потому что все эти годы Оззи был для меня кошмаром, от которого я постоянно сбегаю. Иногда мне в впрямь снились кошмары, и я просыпалась в ужасе...
– Знаю, дорогая.
– ...думая, что он рядом, ощущая его жуткое присутствие, дыхание, кряхтенье, мерзкие прикосновения. Ох, какое облегчение просыпаться и понимать, что это только сон!
– Зачем об этом вспоминать?
– И не только по ночам. Бывали такие дни, когда всё плотское казалось омерзительным, когда малейшее прикосновение к человеку казалось невыносимым, потому что это был он во плоти и превращал прикосновение к хорошему в скверну, а к чистому – в мерзость...
– Да, я прекрасно понимаю.
– Ужасная встреча с Конаном опять всё всколыхнула, как будто ударила ножом, и потекла кровь...
– Морвенна...
– Но раз это случилось, то следует, наконец, мужественно взглянуть страху в глаза, чего я раньше не делала. Я повторяла про себя: Оззи умер, Оззи мёртв, Оззи больше нет на свете. Снова и снова повторяла, а Оззи уже четырнадцать лет как лежит в могиле. Он больше меня не обидит. Просто не сможет. Как и его сын. Осознать это будет непросто. Лишь я сама делаю себе больно!
– Да, наверное. Но...
– Я сама наношу себе вред. Разве не так? Поэтому, когда я встретила Конана, упала в обморок, в ужасе пришла в себя и всё прочее, то лишь сама бередила раны. Разве не так? Но когда я делаю больно тебе, то делаю больно и Лавдей. Следовательно, что сильнее: любовь к вам обоим или страх? Если он сильнее меня, то значит, я ничтожество. Если он слабее, значит, впредь я не должна такого допускать. Я не должна закрываться от воспоминаний, чтобы они копились и в нужный момент их нельзя было побороть...
– Не накручивай себя, любовь моя...
– Я и не накручиваю! – воскликнула Морвенна, и слёзы заструились по её щекам. – Я хочу научиться быть сильной. Боже мой, уже давно пора стать сильной! Если я снова встречу Конана, где бы мы ни жили, то крепко вцеплюсь в твою руку и взгляну ему в лицо. Независимо от того, будешь ты рядом или нет, я всё равно буду держаться за тебя. И как только он исчезнет, я уйду в уголок и меня стошнит от его вида. Но я не стану прятаться! Больше не буду скрываться от него или позволять ему делать нам больно, нет!
Она так вцепилась ему в руку, что ногти вонзились в кожу.
– Будет, дорогая, – тихо сказал Дрейк. – Теперь я понимаю, о чём ты.
– Понимаешь, Дрейк? Сомневаюсь. Но какая разница, если я буду сильной? Думаю, надеюсь и верю, что сумею это преодолеть.
Он некоторое время обнимал её, и оба молчали. Из носика чайника показалась тоненькая струйка пара. Морвенна ослабила объятья, теперь они стали просто тёплыми и доверительными.
Вскоре на улице послышался свист. Это Лавдей принесла молоко.
Морвенна вздохнула и сказала:
– Некрасиво, когда юная леди свистит. Мы просто обязаны сказать ей об этом, Дрейк.
– Она довольна, – произнес Дрейк. – Что ещё нам нужно?
Морвенна сняла очки и вытерла слезы. Затем положила несколько ложек заварки в чайник.
Глава семнадцатая
I
Письмо доктору Голдсуорти Герни от Джереми Полдарка от 18 октября 1813 года.
Дорогой Герни!
Пишу тебе, чтобы сообщить о своем решении не продолжать совместную работу над паровым экипажем. По крайней мере, не сейчас. Позволь сразу сообщить, что причины, побудившие меня к этому, не имеют отношения к тебе. Я принял это решение вовсе не потому, что считаю, будто мы не сможем работать, финансировать и запустить проект вместе. Как раз наоборот.
К несчастью, по причинам, которые я предпочту оставить в секрете, жизнь в Корнуолле перестала меня устраивать. Должен пояснить, что нахожусь в подобной ситуации уже больше года, всё началось ещё до нашей встречи, а благодаря твоему интересу у меня вновь появилась страсть к паровым экипажам, прежде почти заброшенная. Но страсти, как я со временем осознал, недостаточно, чтобы вытеснить другие мои страсти, поэтому на какое-то время мне нужно уехать.
Так что – только не смейся! – я ухожу в армию, вместе с моим кузеном, майором Джеффри Чарльзом Полдарком, с помощью которого (хотя и неохотной) я побывал в Плимуте, где меня зачислили в 52-й Оксфордский полк. Я уезжаю на следующей неделе.
В конце концов, я получу новые впечатления и, надеюсь, испытаю меньше брезгливости, убивая французов, чем испытываю сейчас, убивая мышей!
Между тем, разумеется, можешь пользоваться всеми чертежами и схемами, которые я оставил у тебя. Ещё несколько, если понадобится, лежат у меня дома. Все, оставшееся от моего механизма в Хейле, можешь использовать для своих опытов, если захочешь.
Как я упоминал в нашу последнюю встречу, меня не убедили твои доводы, что машина должна иметь подпорки или ножки, которые приводили бы её в движение. Ещё я предложил бы задуматься о проблемах сцепления прежде, чем начинать строительство экипажа. Знаю, некоторые современные учёные разделяют твоё мнение; но если машина, поставленная на рельсы, может начать движение без дополнительного импульса, то не поверю, что подобное повторится на менее ровной поверхности. Я предложил бы подумать об использовании песка или гравия, которые могут храниться в специальных цистернах и выбрасываться перед машиной по необходимости.
После этого письма ты какое-то время не получишь от меня вестей, но если тебе захочется о чем-то спросить или поделиться новыми сведениями, пиши мне в Нампару, а мои родители переправят письма.
Я верю, что, вопреки твоим страхам, доктор Эйвери поправится и у тебя будет больше времени на многочисленные обнадёживающие эксперименты.
Искренне твой,
Джереми Полдарк
II
За день до отъезда Джереми сходил на Уил-Лежер. По странному совпадению на прошлой неделе возникли неполадки с насосом. Все полтора года он работал почти бесперебойно – свидетельство в пользу инженерных умений Джереми и литейного цеха Харви. Порой насос останавливали на десять минут, чтобы кое-что отрегулировать или подремонтировать. Десять минут – почти предельный срок, в течение которого хороший двигатель может простоять без необходимости разводить пары заново, но в основном справлялись, не останавливая работу насоса. Однако на прошлой неделе Дэн Карноу пришёл в Нампару и сообщил, что недоволен насосом: стучит неровно, нет нужного напора, и работает как-то медленно. Джереми пошёл с ним, там оказались Питер Карноу и Бен Картер.
Они ждали его, хотя он был моложе остальных, не потому, что он сын хозяина, а как знатока своего дела; он спроектировал насос, это его творение, его детище. Джереми обошёл механизм, вглядывался там и сям, вслушивался, поднимался и спускался по лестнице, проверял, искал, перекрывал один клапан, другой, замедлял ход и внимательно наблюдал. Через полтора часа он наконец сказал, что, похоже, есть протечка в конденсаторе, поэтому насос не качает как следует, горячая вода, похоже, утекает в отводную трубу. Он посчитал, что с воздушным насосом не всё ладно.
Братья Карноу глубокомысленно кивали, будто всё время и так были в курсе, а вот Бен охал и причитал. Это значило остановить насос аж на неделю, а в такую-то сырую погоду самые нижние уровни придётся закрыть.
Отдельный конденсатор, давным-давно изобретённый и запатентованный Уаттом, находился в углублении в основании насосной станции. Каменное углубление было до краёв заполнено холодной водой, в самом конденсаторе содержалось некоторое количество воды, которое изначально было горячим паром, он сжимался по мере поступления в цилиндр и таким образом втягивал воду.
Как только работу насоса приостановили, то сначала пришлось ручной помпой откачать воду из каменного углубления. Глубина ямы составляла около шести футов, ширина – около восьми, а в ней стояли брусья, чтобы придать жёсткость и неподвижность камере конденсатора; что весьма затрудняло исследование даже пустой камеры, особенно когда приходилось этим заниматься в кромешной тьме холодного и мокрого подвала. Джереми надел шахтёрскую шляпу со свечой, взял два фонаря и спустился первым.
Целый час он не поднимался, потом к нему спустился Бен. Затем Джереми решил подняться и выпить горячего чая, вместо него спустился Дэн Карноу. Примерно в полдень со второй попытки Джереми наконец обнаружил искомое. В чугунном воздушном насосе обнаружилась небольшая трещина. На момент установки чугун был весь в окалине, и спустя месяцы под действием откачиваемой воды с шахты и не слишком чистой дождевой воды или воды из ручья, которую использовали для насоса, окалина почти растворилась. В итоге обнажилась трещина, на одном её конце образовалась дырочка размером с игольное ушко, сквозь неё и просачивалась вода. Поэтому вместо одного воздуха насос всасывал смесь воздуха с водой.
Они прочистили и высушили чугунную деталь, забили щель и дырку железной замазкой, проверили, и насос можно было запустить уже через два дня после остановки.
Разумеется, братья Карноу в конце концов пришли бы к тем же выводам, сделали те же открытия и тот же ремонт. Просто Джереми с его основательными знаниями конструкции насоса оказался проворнее. После его отъезда текущий ремонт будет производиться реже; если случится серьёзный сбой вроде этого, потребуется вызывать специалиста.
То же самое с Уил-Грейс – если шахта продолжит работу. Нампара теряла главного инженера.
– Когда ты уезжаешь? – спросил Бен.
– На рассвете.
– В Плимут?
– Нет, из Фалмута в Чатем.
– Думаешь, скоро отправишься за границу?
– Не знаю. Говорят, в этом месяце в Голландию отправляют отряд, чтобы доукомплектовать полк.
– Голландия, значит? Там будут сражения?
– Похоже на то. Мне известно лишь имя командира и название причала в Чатеме, куда я должен явиться.
– Так значит, ты не поедешь в Испанию, как кузен.
– Пока нет, по-видимому.
Бен оглядел своего друга.
– Получил уже мундир?
– Нет ещё. Отец отдал свою саблю, которую чудом сохранил; а вот подзорная труба и компас обошлись мне в пятьдесят пять фунтов! Мундир, постельные принадлежности и другое имущество я получу в Чатеме. Ещё лошадь. Я бы взял Колли, но слишком велики затраты и опасности, связанные с перевозкой.
– Разве у пехоты есть лошади?
– Обычное дело для офицера, если он в состоянии себе это позволить... Ты знаешь, что Джеффри Чарльза произвели в майоры?
– Да. Слыхал.
– Что ж, новое звание позволило ему дать мне рекомендацию о получении офицерского чина. По крайней мере, мне это ни во что не обойдется, если я не возражаю против назначенного полка. Я ответил, что не возражаю, думал, что новобранца отправляют в Испанию... По правде говоря, это отличный полк, входит в Лёгкую дивизию. Сдаётся мне, кузен к этому причастен, хотя и не признаётся.
Они взобрались на третий этаж насосной станции, где находился балансир.
– Пусть я не потратился на офицерский чин, – сказал Джереми, – но быть офицером – всё равно недёшево. Мне сказали, что даже после первоначальных издержек мне понадобится ещё около сотни фунтов в год, чтобы сводить концы с концами.
– Сколько ты будешь получать?
– Пять шиллингов и три пенса в день, которые после вычетов усохнут до четырёх.
– Получается, лейтенант получает двадцать восемь шиллингов в неделю?
– Младший лейтенант, – поправил Джереми.
– Сидел бы ты лучше дома, Джереми. Приглядывал за насосом, как на прошлой неделе.
– Я отправляюсь туда не ради денег, Бен, и даже не ради славы.
Они смотрели на пляж, который так много значил для обоих. Ветер дул порывами с разных направлений. Неповоротливые тучи двигались с северо-запада, сливаясь в небе в необычный трилистник. Прибой набирал силу и беспорядочно обрушивался на берег, а порывы ветра успевали его поймать, взметая спирали пены, как кашалоты.
– Хотел бы я походить на отца, – произнес Джереми.
– В каком смысле?
– Ну... пока что в самом прямом. Отец – прирождённый военный и настоящий храбрец.
– Ну-у, не знаю, мне не кажется, что он записался в армию, потому что хотел стать военным.
– Тогда выходит, армия ему подходила больше, чем мне. Похоже, у него отсутствовал осознанный страх – я говорю о страхе за свою жизнь, который сидит во мне.
– Об этом я тоже ничего не знаю.
Джереми отбросил c глаз прядь волос.
– Сказать по правде, дорогой Бен, я трус наивысшего разряда. Меня передергивает от одного вида причиняемой боли и не на шутку беспокоит мысль, что боль могут причинить мне. Мне нравится ухаживать за больным животным, но если в итоге выяснится, что оно не поправится, то избавить его от страданий должен кто-то другой. Белла куда крепче меня и может наблюдать за кровавой расправой над мышами; я же побыстрее уношу ноги. Можно ли найти более неподходящего человека, чтобы вести за собой людей в бою?
Бен покачнулся от порыва ветра, грозившего столкнуть его с площадки, где отсутствовали поручни.
– Не наговаривай на себя понапрасну. Но, понимаешь ли...
– Никто не заставляет меня идти, ты это хотел сказать? Совершенно верно. Так зачем я тебе жалуюсь, когда уже поздно? Может, потому, что я тщательно скрывал от семьи эти мысли, и только теперь у меня появилось желание их выразить. Тем не менее, всё уже решено... Давай-ка спустимся в помещение, где теплее. Здесь похолодало.
– Твой отец в Лондоне, – сказал Бен. – Кузен едет обратно в Испанию. Нампаре будет не хватать мужчин.
– Верно подмечено.
– Даже в Тренвите пусто. Тот парнишка Тревиннард – славный малый, но силёнок ему не хватает... и твёрдой руки.
Наступило долгое молчание.
– Интересно, как поступит мисс Клоуэнс, – вдруг заговорил Бен, – если тот человек снова объявится, этот Стивен Каррингтон. Слыхал, он где-то недалеко.
– Он в море и вернётся ещё не скоро. Не думаю, что тебе стоит об этом беспокоиться, Бен. Он никогда не станет силой принуждать Клоуэнс. Не настолько он дурной человек. А если он так плох, то можешь ли ты себе представить Клоуэнс, которую заставляют делать то, чего она не хочет?
Бен натянуто улыбнулся. Он признавал – или готов был признать – физическую силу Клоуэнс. Но именно её сила духа и внутренняя стойкость смогли противостоять обольстительным чарам этого плотского и коварного человека, а раньше Бен в этом сомневался. Интересно, как бы поступили Росс Полдарк с сыном, если бы один вернулся из парламента, а другой с войны, и обнаружили, что дочь и сестра не устояла перед Стивеном Каррингтоном и вышла за него замуж. Сам Бен не питал надежд. Но он мог бы смириться с лордом как-его-там, который проявил к ней интерес, а Клоуэнс ему отказала. Он даже смирился бы с тем парнем, Гилдфордом, который уже с января не появлялся. Все, что угодно, только бы она не досталась Стивену Каррингтону.
– Бен, я знаю, ты недолюбливаешь Стивена и не доверяешь ему, – заговорил Джереми, – у меня самого смешанные чувства. Но согласись, в находчивости ему не откажешь. У него два быстроходных рыболовных судна; одно построено на нашей верфи в Лоо, другое – французский трофей, доставленный в Сент-Айвс. Стивен купил его на аукционе и переоснастил в соответствии со своими целями. Он уговорил моего кузена Эндрю Блейми к нему присоединиться. Ты знаешь об этом?
– Нет... Это тот молодой офицер с пакетбота?
– Да.
– Видел его как-то. Рыжий такой, с бакенбардами. Твою семью устраивает, что он плывет вместе с Каррингтоном?
– Понятно, что не устраивает. Особенно его родителей. Они, естественно, думают, что он бросил хорошее место на государственной службе ради сомнительного предприятия. Они правы. Многое может пойти вразрез с планами Стивена. Но, по словам Клоуэнс, с которой Эндрю разговаривал до отъезда, у Эндрю возникли трудности с долгами, и он рассказал об этом Стивену, чтобы тот позволил ему принять участие в предприятии. Поэтому явно не Стивен его заманил.
– Что они задумали?
– Стивен до отказа забил оба судна сардинами в бочках – по дешёвке купил в Корнуолле – и собирается прорвать французскую блокаду и доставить бочки в Геную. Если всё пройдет удачно, то увидишь, сколько прибыли это принесёт. Так или иначе, даже если по пути на юг он поймает пассаты у берегов Португалии, как рассчитывает, то уж точно не вернётся в Англию до марта. До тех пор с Клоуэнс ничего не случится.
– Кое-что он заработал на шахте, – проворчал Бен, – но ему пришлось выложить гораздо больше. Где он раздобыл остальные деньги?
Повисла тишина.
– Наверное, одолжил, – сказал наконец Джереми. – Ещё он говорит, что унаследовал кое-что от дяди.
– Так я и поверил.
– Я лишь говорю, что он уезжает на несколько месяцев, поэтому не стоит беспокоиться на этот счёт.
Они спустились на второй ярус и пару минут в тишине наблюдали, как поршень скользит подобно шпаге вверх-вниз, поочерёдно выпуская пар. Сопит, останавливается, вздыхает, сопит, останавливается, вздыхает; и работает так уже полтора года, почти бесперебойно, если не считать обычные перерывы и поломку на прошлой неделе. Насос хорошо сконструирован, и это его заслуга, не считая советов со стороны. Хотя бы этим можно гордиться. Поднимать тридцать тонн железных труб, затем опускать, выталкивая воду так, чтобы она заполняла резервуары и низвергалась к поверхности штольни. На поршне скопился конденсат, напоминая бисеринки пота на лбу человека.
Именно он, Джереми, сотворил насос. Он, инженеры и рабочие. Его не покидало ощущение, что он создал живой организм из железа, кирпича, воды и огня. Обладающий огромной мощью, чувствительностью, настроением, темпераментом и характером. И придется о нём забыть.
– Надеюсь, война продлится не больше года, – сказал Джереми. – Положение Наполеона пошатнулось. Когда он уйдет с глаз долой, американцы точно захотят заключить мир. Тогда я вернусь – года через два, может, и раньше. И тогда я бы хотел кое-что усовершенствовать. Я читал о так называемой валковой дробилке. А ещё есть механический сток для обработки шлама. И многое другое. И хотелось бы провести пару опытов, почему чугунное литьё, содержащее добавки пушечной бронзы, иногда разрушается. Не потому ли, что литьё соприкасается с грязной водой? Столько всего ещё нужно здесь сделать... Но, вероятно, сейчас и в другом месте много срочных дел. Душевный покой. Этого я ищу? Спокойствия? На войне-то? Странный вопрос.
Затем они спустились на первый этаж, где седой и лысоватый Питер Карноу распахнул дверцу топки и сгребал остатки угля. Все молча наблюдали за тем, как падает сверкающая зола, а облако серого дыма от новой порции угля уходит в трубу. Вскоре дверца с лязгом захлопнулась; Питер взял маслёнку и стал капать масло на рычаги, которые автоматически открывают и закрывают клапаны. Он усмехнулся и начал подниматься наверх.
– Вот, собирался капнуть чутка на поршневой палец. Я ведь вам не нужен, да?
– Нет, Питер. Благодарю.
Огромный полосатый кот поднял морду и посмотрел на них со стула, глаза сузились в щёлочки, будто свет вдруг стал ярче; затем вальяжно развернулся и положил голову на лапы. Его назвали Влоу, в честь старой заброшенной шахты дальше по берегу. Кошки всегда возникают непонятно откуда и селятся на работающей шахте, а их там привечают. Умеют находить тёплое местечко.
– Так странно, – сказал вдруг Джереми, – когда мы с тобой впервые исследовали эту старую шахту и я убеждал отца и мистера Тренеглоса вложить деньги, хотя все знали о том, что где-то поблизости шахта Треворджи и к ней можно пробиться, мне не вполне верилось, что игра стоит свеч. Но мы живём за счет Треворджи, именно она приносит прибыль. Если бы ты её тогда не обнаружил, Уил-Лежер закрыли бы полгода назад.
– Наверное. Хотя можно было спуститься пониже и ещё что-нибудь обнаружить. Прелесть выработок Треворджи состоит в том, что они более-менее поверхностные и не перегружают насос.
– Прелесть также в том, что мы углубляемся в старые выработки олова и находим медь. Ты по-прежнему получаешь жалобы?
– Насчёт чего?
– Насчёт призраков.
– Да. С десяток или больше шахтёров побросали лучшие забои и убежали на новые места. Но хватает и смельчаков, которые ради прибыли не побоятся и гномов.
– Они что, жалуются на римских солдат?
– Всего лишь на какие-то стуки. Это суеверие. Предполагается, что гномы трёх футов роста, с тонкими ножками, огромной уродливой головой и крючковатым носом; но их никто не видел. Их просто слышат по другую сторону стены.
Джереми почесал Влоу шею. Кот заурчал и ещё сильнее её подставил.
– Они боятся, что это предрекает обвал?
– Возможно. Просто неудачу, я думаю.
– Каковы прогнозы прибыли на следующий квартал?
– Заки скажет точнее, но думаю, восемьсот-девятьсот. Ты знаешь о тёмной оловянной руде с восточной жилы сорокового уровня? Когда стали обжигать, оказалось, что по большей части это не олово, а железо. И потому там было только полтонны вместо тонны.
– Что ж... Негустно, но доход удовлетворительный.
– Твоя доля, поди, пошла на мундир, – сказал Бен с печальным оттенком в голосе.
– Бен...
– Что?
– Не думай, что покидаю тебя с лёгким сердцем. Для меня это оказалось непростым решением. Я думал больше года... Ох, если бы не трусость, я бы уехал ещё в начале года, а не в конце. В итоге, как ты сказал, мужчин остается – раз-два и обчёлся...
– Тех мужчин, которые берут на себя ответственность, – сказал Бен. – И принимают решения. Других-то полно.
– Отец рассчитывает приехать из Вестминстера через несколько недель. Поскольку меня здесь уже не будет, он вернётся задолго до Рождества.
– Он одобрил твой отъезд?
– Одобрил? Слово уж точно неподходящее. Но хотя бы не мешал. Мы созвали семейный совет, вместе с Джеффри Чарльзом, пока тот не успел уехать. Встреча оказалось не из лёгких, но в конце концов все пришли к согласию.
Бен стряхнул угольную пыль с башмака.
– Ты уже виделся с Заки?
– Нет, но скоро его навещу. Я рад, что ему лучше.
– Да... ему лучше. Но он стар, Джереми. Мой дед, знаешь ли.
Спустился Питер Карноу с маслёнкой в руке; поставил её на полку, вытер руки тряпкой.
– Теперь насос работает как надо, мистер Джереми.
Они ещё поговорили о шахте. Ох уж все эти прощания, думал Джереми, поскорее бы всё это закончилось, и оно оказалось последним. Вчера вечером он виделся с Полом Келлоу...
Пол спросил тогда:
– Сколько ты взял?
– Четыреста. Это на мундир и прочее.
– Стивен забрал всю долю.
– А ты?
– Немного оставил. Забрал бóльшую часть из пещеры.
– Почему?
– Так безопаснее. Почему бы тебе не взять побольше?
– Потом заберу. Когда вернусь.
Пол хлебнул пива.
– Меня волнует, как мы будем жить предстоящий год. Если и дальше продолжу врать отцу о том, как достал деньги.
Джереми не думал, что мистер Келлоу станет слишком наседать с вопросами, пока запас не иссякнет. Но промолчал. Пол, не считая покупки нескольких экстравагантных предметов одежды, повёл себя значительно лучше всех, потратив большую часть неправедно добытых денег на семью. Как человеку хвастливому, ему стоило немалых усилий проявлять сдержанность и не выдать себя с головой. Или его сдерживал страх...
– Боже, как же они тяжело нам достались! – воскликнул Пол. – Всё то время в экипаже мне казалось, на шее затягивается петля. Мне всё ещё иногда снятся разломанная задняя спинка кареты и два сейфовых ящика на сиденье, так что любой может их увидеть, стоит дилижансу остановиться, а мы не в состоянии вскрыть эти проклятые ящики! Я просыпаюсь весь мокрый, обливаясь потом, как в лихорадке! После этого мне страшно уснуть, чтобы кошмар не повторился.
– Не сомневаюсь, – только и сказал Джереми.
– Я как-то спросил у Стивена, просыпается ли он по ночам. Он ответил, что нет, мол, ему вообще не снятся сны. И всё же тогда, клянусь, он был точно таким же встревоженным и перепуганным, да-да, как и мы! Припоминаю, как он ругал и проклинал тот ломик, а лицо обливалось потом.
– Я всё это помню, – отозвался Джереми.
Они допили пиво.
– Успех нашего дела с дилижансами зависит от прекращения войны, – сказал Пол. – Если повезёт, мы переживём следующий год. Тогда мы надеемся, что люди начнут больше путешествовать. Рано или поздно это всё равно случится. Народ в Корнуолле не ездит с одного места на другое, если только в случае крайней необходимости... Ты попрощаешься с Дейзи?
– Собираюсь. Завтра утром.
Которое уже наступило...
Утром перед рассветом он сходил к «Лестнице Келлоу» и взял нужную сумму. В кошельке шуршали ассигнации и звенели монеты; кошелёк висел на уровне пояса, и держать его нужно всегда при себе...
Расставшись с Беном Картером, Джереми пошёл попрощаться с Заки Мартином, казначеем обех шахт, который теперь был прикован к креслу. Джереми едва успел перевести дыхание, как наступил черёд друзей в окрестностях Меллина и Грамблера.
