Текст книги "Чаша любви"
Автор книги: Уинстон Грэм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц)
Реквизиты переводчика
Переведено группой «Исторический роман» в 2018 году.
Книги, фильмы и сериалы.
Домашняя страница группы В Контакте: http://vk.com/translators_historicalnovel
Над переводом работали: liudmila511, gojungle, IriniDm, Lenchick, zloyzebr, nvs1408, Lada_Dragon, Arecnaz, Oigene, GelyaWay, sveta_ptz и olesya_fedechkin .
Помочь группе: https://vk.com/translators_historicalnovel?w=app5727453_-76316199
…
Часть первая
Глава первая
I
Однажды вечером в конце июня 1813 года капитан Керкнесс ввел пакетбот его величества «Королева Шарлотта» в гавань Фалмута. Длинный корпус едва поднимал рябь на воде, вечернее солнце отбрасывало косые лучи над нижними парусами, пока их убирали и сворачивали. Пакетбот не сразу проследовал на место обычной стоянки в Сент-Джасте, а остановился у залива Пенрин и спустил шлюпку, чтобы отправить на берег почту и пассажиров. По пути пакетбот поприветствовали с «Королевы Аделаиды», отходящей, как водится, по пятницам с вечерним отливом в Лиссабон. С «Шарлотты» сообщили, что плавание прошло без происшествий, и пожелали того же «Аделаиде». В эти дни, когда Бискайский залив кишел французскими и американскими приватирами, это был не просто обмен любезностями.
Из шести пассажиров двое пересели в лодку поменьше, чтобы доплыть прямо до Флашинга на другом берегу реки. Капитан Керкнесс, живущий во Флашинге, как и многие капитаны пакетботов, послал с пассажирами весточку своей жене – что будет дома через пару часов.
Последний саквояж разместили на корме, и матрос начал грести к городку из кирпичных домов с крышами из тёмного сланца – их фасады, в отличие от домов в Фалмуте, выходили в сторону заходящего солнца. За шлюпкой на зеркальной воде оставались похожие на гусиные перья следы. Пассажирами были мужчина и женщина. Высокий и худой мужчина был довольно молод и носил мундир пехотного офицера, но отнюдь не парадный, а поношенный и заляпанный, с выцветшими лацканами и заштопанным рукавом. На загорелом лице выделялись голубые глаза, над плотно сжатыми губами протянулись тонкие усы, на нижней челюсти был заметен глубокий шрам, а правая рука, когда он помогал спутнице сойти в лодку, гнулась лишь частично.
Женщина была маленькой и изящной, а высокий рост её спутника ещё больше это подчёркивал. Капюшон серого дорожного плаща откинут назад – в такую тёплую погоду он ни к чему – лёгкий бриз изящно растрепал вокруг лица пряди чёрных волос. Она выглядела скорее миловидной, чем хорошенькой – узкое личико с острым подбородком, сверкающие юностью глаза, с интересом глядящие вокруг. Они приближались к берегу, и офицер показывал ей приметные объекты, один за другим. Он говорил на ломаном испанском.
Прилив мягко шлёпнул о причал, подошедший матрос отвязал и переставил ещё одну лодку так, чтобы они могли пройти по шатким ступеням. Молодой офицер сказал девушке, что вода спадает, пара нижних ступенек может оказаться скользкой. Она кивнула. Он что-то добавил, тоже на испанском. В ответ его спутница рассмеялась и ответила по-английски:
– Я помню.
Совсем скоро они оказались на пристани вместе с багажом. Девушка осматривалась, приглаживая волосы, её спутник расплатился с матросом. Рядом валялись ловушки для омаров, несколько мотков верёвки, лежала перевёрнутая тележка; чайка бродила по берегу, надеясь на рыбу. Два мальчика лет двенадцати разглядывали приезжих.
– Приокрасно, – сказала девушка.
– Прекрасно, – улыбнулся молодой человек.
– Прио-красно, – повторила она, возвращая улыбку.
– Постой здесь с вещами, малышка, всего пару минут, пока я... Но может быть, эти парни... Эй, сынок, где тут дом капитана Блейми? Не знаешь?
Мальчики застыли как вкопанные, робея говорить с чужаками. Однако из-за завесы сетей немедленно появился маленький человечек в синем свитере и потрёпанных штанах из саржи.
– Кэп Блейми, сэр? Да, сэр, пятый дом налево его и есть. Вы к нему, значится? Сомневаюсь я, что он дома. Только миссис. Я её видал тому назад часа полтора. Поднести ваш багаж, сэр?
На улице, куда они свернули, было с десяток человек. По мостовой цокали лошади, девчушка продавала рыбу, в канаве возились два щенка. Прибытие пакетбота, естественно, не осталось без внимания, его заметили в Фалмуте, ещё когда он был в открытом море, и наблюдали за приближением. Единственным сюрпризом для зевак оказалось то, что два пассажира решили сойти на берег не в Фалмуте, а во Флашинге. Вероятно, таможенные и карантинные процедуры они прошли ещё на борту.
Зелёная парадная дверь была почти квадратной, с латунным молотком и стеклянным окошком, вокруг вилась плетистая роза, слегка унылая – сезон цветения уже миновал. Появилась пышноволосая девушка в розовом кружевном чепце и переднике.
– Миссис Блейми? Да, сэр, а кто её спрашивает?
– Капитан Полдарк с женой, – ответил молодой человек. – Капитан Полдарк-младший.
Их проводили в прихожую с низким потолком, и по тёмной деревянной лестнице спустилась седая дама со свежим цветом лица. Она остановилась и вскрикнула от радости.
– Джеффри Чарльз! Я... никак не ожидала! Скажи мне, что это не сон!
Он поднялся на три ступени, чтобы её обнять.
– Тетя Верити! Думаю, что это всё-таки нечто вроде сна, и все мы в нём... Ты прекрасно выглядишь!
– А ты как поживаешь?.. Но это же... Это же Амадора. Дорогая... Какая радость! Входите же, входите!
Амадора тоже оказалась в объятьях, быстро улыбнулась, но не поцеловала даму в ответ, не зная точно, что предписывает этикет в подобных случаях.
Непринуждённо болтая, щебеча и смеясь, Полдарки ввели испанку в гостиную, где беседа продолжилась, и каждый старался задать побольше вопросов и как можно скорее ответить. Джеффри Чарльз объяснил – они отправились домой так внезапно, что просто не было времени написать и предупредить как положено. Перед самым началом битвы при Витории, после которой Наполеона наконец вышвырнули из Испании, Полдарка ранили – такая досада – на этот раз в грудь, и не слишком серьёзно, однако у него началась лихорадка, и всё это волнующее победоносное время он провёл в постели. И, что ещё хуже, потом хирург отстранил его от службы по крайней мере на три месяца. Ну, а поскольку раненому можно путешествовать, он вернулся в Сьюдад-Родриго, к жене, и как только она собралась, они сели на пакетбот в Лиссабоне. В Корнуолле они намерены провести месяца полтора, а может, и больше – зависит от течения войны. Но это прекрасная возможность немного показать Амадоре Англию, и заодно дать родне возможность познакомиться с его супругой.
Видя, что девушка много улыбается, но не произносит ни слова, Верити спросила:
– Амадора говорит по-английски?
– Она всё понимает, – отвечал Джеффри Чарльз, – так что будьте осторожны, не слишком ею восхищайтесь. И она говорит со мной. Мы с ней заключили пакт – ступив на английскую землю, она станет говорить со мной лишь по-английски. Верно, querida mia? С чужими она стесняется, что-то сковывает язык. Но в школе она изучила основы, а за те полгода, что мы женаты, получила хорошую практику!
– Не считая того, что ты так долго отсутствовал, – произнесла Амадора.
– Видите? Когда я говорю на португальском или испанском – запинаюсь, сомневаюсь, как использовать времена. А вот она – нет, и теперь заговорит ещё более бегло.
– Времена? – спросила Амадора. – Кто она?
– Не соперница, любимая. Верити, ну разве она не прекрасна? Не представляю, почему она согласилась за меня выйти, но она дала согласие, и теперь я в первую очередь должен представить её тебе.
– Вы должны остаться хотя бы на ночь. Оставайтесь так долго, как пожелаете. Эндрю-младший в море. Мой Эндрю вернётся в течение часа, и он будет так рад, – Верити колебалась. – Конечно...
Джеффри Чарльз потеребил изуродованный подбородок.
– Разумеется, мой собственный дом всего в двадцати милях, а дом моего отчима – и вовсе в шести. И потому куда предпочтительнее... – он умолк и улыбнулся, – остаться здесь. Что я найду в Кардью? Валентина? Он ведь ещё не вернулся из Кембриджа. А отчима я не особо люблю. Ты знакома с его женой?
– Виделась с ней один раз, почти случайно. Она производит впечатление.
Патти принесла канарское, и каждому налили по бокалу.
– Ты наверняка устала, дорогая, – сказала Верити Амадоре. – Проводить тебя в вашу комнату?
– Нет, – ответила Амадора. – Не устала. Нет. Вы хотеть говорить наедине?
– Вовсе нет, малышка, – сказал Джеффри Чарльз, обнимая её. – Попробуй вино. Тебе понравится. Конечно, с портвейном твоего отца не сравнится. Он был... delicieux... Нет, мы не устали, Верити. Так приятно просто поболтать. В котором часу вы ужинаете?
– Около девяти. По крайней мере, сегодня. Ты спрашивал по поводу женитьбы твоего отчима.
– Мимоходом. Боюсь, меня это не особо трогает. Я не желаю Джорджу зла. Он двенадцать лет сохранял верность памяти моей матери, а это куда больше, чем стал бы хранить любой богатый человек на его месте. Каким-то образом, хотя я никогда не мог этого понять, они действительно друг друга любили. Я не мог этого понять, надо думать, потому что не выносил Джорджа. Он не годился на роль моего отца. У него нет ни воспитания, ни инстинктов джентльмена. Его поведение всегда определяли деньги. Я лишь могу пожалеть эту... эту дочь герцога, если она позволила заманить себя в ту же клетку, в которой оказалась моя матушка.
Верити глотнула вина.
– Не знаю, какие у них отношения. Когда вернётся Валентин, тебе следует спросить у него. Хотя мне не кажется, что Валентин сильно привязан к отцу.
– Хм... – Джеффри Чарльз отошёл от стула Амадоры и распрямился. – Что ж, прежде чем перейти к более приятным темам, я скажу, что предлагаю. Завтра днём мы поедем в Кардью и предстанем перед сэром Джорджем и леди Харриет, и если нам предложат, выпьем с ними по бокалу. А потом я попрошу ключи от Тренвита. Это мой дом и...
– Джеффри Чарльз, я должна тебя предупредить...
– Я знаю, что дом в запустении. Росс сказал мне, когда мы встречались перед сражением при Буссако. За имением присматривают двое братьев Харри и их общая жёнушка, дом не чинят и не пытаются сохранить. Так что я готов к немеблированному и запущенному дому. Более того, я и Амадору подготовил. И она говорит, да благословит её Господь, что уже в предвкушении. Понимает ли она масштаб запустения, да и понимаю ли я сам, там будет видно. Но завтра днём, не откладывая, мы поедем туда и посмотрим своими глазами.
II
В возрасте под семьдесят Эндрю Блейми стал медлительнее в речи и движении, чем помнил Джеффри Чарльз, однако с прежним радушием и теплотой уговаривал гостей оставаться, сколько пожелают. За ужином много говорили – все кроме Амадоры, переводившей взгляд с одного лица на другое и следуя, или вернее, пытаясь следовать за ходом беседы. Верити хорошо понимала её восхищение Джеффри Чарльзом. Девушка выглядела такой юной и свежей, с персиковой кожей и живым выражением подвижного лица. Волосы, по некоторым меркам не особенно роскошные, вились вокруг лица, обрамляя лоб. Однако Амадора была не только чувствительной, но и ранимой, и при каждом недопонимании её нежную кожу заливала краска.
– А как Росс и Демельза? В добром здравии? Я был поражён, услышав про малютку Генри. Мне никто не сказал. Должно быть, они счастливы. И значит, новая шахта...
– На самом деле шахта старая, ты о ней слышал в детстве – Уил-Лежер, но она заново оснащена и открыта под управлением Джереми. И только в прошлом октябре там случилась хорошая находка, а до тех пор они лишь теряли деньги. Кажется, обнаружили старые разработки, ещё времён средневековья.
– Я говорил тебе о Джереми Полдарке, дорогая, – обратился Джеффри Чарльз к Амадоре. – Как тебе известно, он мой кузен, старший сын Росса и Демельзы. Джереми двадцать два, Клоуэнс – девятнадцать. И ещё есть Изабелла-Роуз – ей почти одиннадцать. А теперь – такая неожиданность – малыш Генри, ему всего полгода.
– Понимал, – сказала Амадора. – Но Валентин? Кто есть Валентин?
– А, он мой сводный брат. У нас общая мать, но моим отцом был Фрэнсис Полдарк, он погиб в шахте, а отец Валентина – сэр Джордж Уорлегган, завтра ты с ним познакомишься.
– Да, да, я вспоминать. Ты должен быть говорил мне это во время поездки.
– Опять времена. Отбрось «должен быть», и получится правильное предложение.
Амадора ест словно птичка, думала Верити, с тарелки исчезла лишь половина трески, а к телячьей отбивной с грибным соусом девушка едва притронулась. Кажется, пока они не ждут ребёнка. Нужно уговорить её есть побольше. А увлечён ли женой Джеффри Чарльз? Не так-то легко разглядеть. В свои двадцать восемь он выглядел по меньшей мере на все тридцать пять. Узкое худощавое лицо, как у её кузена Росса, тонкая линия усов параллельна твёрдой линии губ. Глаза, видевшие яростные побоища и тяжёлые походы в постоянном обществе солдат, раненая рука, вмятина на челюсти, крепкие жёлтые зубы. Дух самообладания, присущий лишь тем мужчинам, кто жил рядом со смертью, повидал всё и обрёл уверенность, что для выживания должен рассчитывать только на собственные силы.
И его удивительное мягкосердечие. Откуда оно у такого целеустремлённого человека, которому знакомо чувство товарищества, многократно испытавшего радостное чувство чудесного избавления от смерти? Вероятно, именно это нравится Амадоре. А может, раз он – представитель гордого и воинственного племени, её восхитили эти достоинства, которые, по мнению Верити, скорее отпугнут изящную и разборчивую девушку? Конечно, они очень влюблены друг в друга. Верити болела за них всем сердцем. Пусть это продлится долго.
– Что? – переспросила она, очнувшись от своих дум.
– Я говорю, что Клоуэнс не вышла замуж. Пока ты далеко, по одним только шуршащим письмам трудно судить, да ещё пока стреляют пушки, но у меня создалось впечатление, что её вступление в брак со Стивеном как-его-там... ах да, Стивеном Каррингтоном, что эта помолвка семье не особо по душе.
Верити глотнула вина.
– Росс и Демельза ни словом не обмолвились. Они придерживаются не слишком популярного взгляда, что выбор должен оставаться за детьми, ведь как ни крути, брак устраивают ради денег и положения. Его цели казались благородными, но вот слухи о нем... Что ж, как ты и сказал, они обручились. Клоуэнс сама разорвала помолвку. Причины никто не знает. Теперь он уехал. А Клоуэнс получает знаки внимания от юноши по имени Том Гилдфорд, друга Валентина.
– Никогда о нём не слышал, – Джеффри Чарльз покачал головой. – Достойный кандидат?
– О, кажется, вполне.
– За тем исключением, что дружит с Валентином, – вставил капитан Блейми.
Джеффри Чарльз взглянул на угрюмое лицо отставного капитана.
– Я так давно не виделся со своим единоутробным братом, что даже не знаю о его дурной славе. Разумеется, он всегда был с огоньком.
– Наверное, мне не следовало так говорить...
– Боюсь, твой дядюшка недолюбливает Валентина, – поспешила добавить Верити, – отчасти потому, что он близкий друг нашего сына, и мы считаем, что из-за него, безусловно по легкомыслию, Эндрю-младший залезает в ненужные долги и сорит деньгами. Но нельзя делать такие поспешные выводы. Том Гилдфорд – племянник лорда Деворана, а его родители обеспечены, пусть и не слишком богаты. Ему около двадцати четырёх, он привлекательный, изучает юриспруденцию.
Воцарилась тишина.
– Каковы твои планы? – спросил Эндрю Блейми. – То есть ваши планы с Амадорой. Надеюсь, вы наконец здесь осядете, раз война закончилась.
– Раз закончилась. Ах, закончилась. Вы же знаете, у меня нет денег, дядюшка, нет ни гроша, кроме пособия отчима Джорджа, а мое жалованье лишь помогает свести концы с концами и нуждается в постоянных пополнениях. Я играю в кости, карты, делаю ставки на лошадей и ослов; а поскольку я старше, мудрее и умнее соперников, то выигрываю. Хватает, чтобы выжить. Но теперь я женат на девушке из семьи Бертендона. Вам это о чем-нибудь говорит?
– Боюсь, что нет.
– Амадора, я хотел бы рассказать о твоей семье. Ты позволишь?
– Если у тебя есть желание.
– Да, у меня есть такое желание. Бертендона – старинный испанский род, обнищавший, так сказать, после войны, но они всё ещё владеют землёй. Прадед Амадоры – скорее даже более давний предок – командовал кораблём, который доставил Филиппа Второго, короля Испании, чтобы женить его на английской королеве Марии, в каком году это было? По-моему, где-то в 1554 году. Его сын командовал эскадрой знаменитой Армады, и, разумеется, управлял эскадрами каждой последующей армады. Все дальнейшие потомки были почётными идальго. Отец Амадоры – член Кортесов, испанского парламента, и поэт. Я удачно женился, дядюшка. Неужели ты сомневаешься? Будь Амадора служанкой в таверне, я бы всё равно считал, что женился удачно. Я настолько её люблю и почитаю...
– Посчитаю, – неправильно расслышала Амадора и поправила локон. – Это новое слово. Как я посчитаю?
– Почитать, – поправил Джеффри Чарльз. – Любить, дорожить, лелеять, уважать, восхищаться – всё, что только смогу испытывать! А что касается будущего – кто может туда заглянуть? Если война закончится, мы вернёмся, и вероятно, с достаточным количеством средств, чтобы привести в порядок Тренвит и зажить как дворяне; пусть скромно, но прилично.
– Это случится совсем скоро, – заверил капитан Блейми. – Наполеон отступает.
– Что ж... На восточном фронте он принял решение о перемирии. Разумеется, это обусловлено не только его поражением в России и Польше, но также по причине успеха Веллингтона. Я так понимаю, Бонапарт послал генерала Сульта исправить неудачи на Пиренейском полуострове. Его нельзя недооценивать. Нам ещё предстоит решающее сражение.
Амадора накрыла ладонью руку супруга.
– Не говорить сейчас о сражении.
В ответ он накрыл её ладонь.
– Всё это ново для меня. Раньше мне было нечего терять. А теперь у меня есть целый мир. Боже, молю тебя, чтобы счастливая судьба не превратила меня в труса.
– Труса? – спросила Амадора. – Кто такой трус? Но сейчас говорить ничего о сражениях. Чему быть – того не миновать.
Глава вторая
I
Джереми Полдарк был по делам в Сент-Агнесс; возвращаясь домой, он решил пройти вдоль утёсов. Обогнув шахту Уил-Спинстер, принадлежащую Уорлегганам, и глядя на безмолвное здание подъёмника Уил-Пленти, также закрытой Уорлегганами в прошлом году, он обогнул бухту Тревонанс и спустился по крутой тропе по направлению к Тренвиту. Последнее время пешие прогулки стали входить у него в привычку, они давали время подумать. И чем сильнее он уставал, тем быстрее засыпал.
До встречи с Кьюби Тревэнион жизнь юноши не отличалась особой сложностью, но теперь закружилась в водовороте страстей. Он старался подавить протест, собственные порывы, не поддающееся объяснению, сопровождаемые поступками, которые он не одобрял и с безотчетным фатализмом считал их бунтом, который не побороть. К этому он так и не привык.
Взбираясь по ступенькам через забор, он увидел оседланную серую лошадь у живой изгороди, отделяющей поле от соседнего. Поводья свободно свисали с шеи, пока лошадь мирно щипала траву. Седло было дамское. Джереми спрыгнул и подошёл поближе. Лошадь никак не отреагировала на приближение.
– Эй, – мягко позвал Джереми. – Ну же, подойди, что случилось? Не знаю, кто ты, красавчик. Ты потерялся и заблудился?
Конь тряхнул головой, позвенел уздечкой и закатил глаза. Джереми знал толк в животных и заметил, какие у него упругие мышцы.
У изгороди жужжали пчёлы. И никаких других звуков.
– Где же твоя хозяйка, а? Пошла собирать цветы? Разве тебя не привязали, красавчик? Эй, эй...
Он осторожно погладил коня по шее, и вдруг тот испуганно дёрнулся, а через мгновение чуть поодаль возобновил щипать траву, едва не угодив Джереми в лицо копытами.
– Вот так, да? Ну-ну, старичок. Зачем же поднимать такой шум! Показывать свой характер? Наверное, потому что тебе давали слишком много овса.
Джереми огляделся. Солнце уже почти село за море. Высоко в небе кружили вороны.
– Эй, есть здесь кто-нибудь?
На другой стороне поля коровы подняли головы и посмотрели на него со свойственным им безразличием. Поскольку в Тренвите никто не живёт, лошадь, скорее всего, из Плейс-хауса. Джереми теперь вспомнил, что видел эту лошадь, но это было давно.
Вдалеке послышался стон. Он перебрался через высокую, поросшую наперстянкой стенку. На другой стороне близлежащего поля прямо на траве полусидела, полулежала молодая дама в сером платье, а рядом валялась серая шляпка. Пока Джереми бежал к ней, он узнал миссис Селину Поуп.
Она тоже его узнала, когда Джереми приблизился, и вымученно улыбнулась.
– Джереми...
– Миссис Поуп. Вы упали с лошади?
– Боюсь, что так. Моя лодыжка. Я неудачно упала.
Белокурые волосы, убранные в пучок, растрепались, а пара локонов рассыпалась по плечам.
Он опустился на колени рядом.
– Эта лодыжка?
– Да.
– Давно вы здесь лежите?
– Минут двадцать. Или полчаса. Не знаю точно.
– Вам повезло, что я шёл мимо. Иначе неизвестно, сколько ещё вам пришлось бы лежать.
– Да, пожалуй, неизвестно. Пока не поднимут тревогу.
– Вы ещё что-нибудь повредили?
– Плечо, кажется, – она ощупала его.
– Сильно?
– Нет, вроде не очень.
– Наверное, вам лучше снять сапог.
– Нельзя ли вызвать кого-нибудь из Плейс-хауса?
– Разумеется. Но лучше высвободить лодыжку, пока она не отекла.
Селина Поуп чуть приподняла юбку.
– По-моему, она уже отекла.
Высокий сапог из серой лайковой кожи с шестью застежками сбоку. Джереми стал медленно и осторожно расстегивать, стараясь не нажимать на ногу.
После смерти в 1808 году сэра Джона Тревонанса его наследник и брат Анвин продал Плейс-хаус мистеру Клементу Поупу, по слухам, богатому торговцу из Америки, который привёз с собой миловидную вторую супругу Селину и двух дочерей возрастом меньше двадцати лет от первой жены. Мистер Поуп, неприветливый пожилой человек лет шестидесяти с длинной тонкой шеей, отличался редкостным занудством, его голос напоминал скрип несмазанных дверных петель. Он стремился пробиться в корнуольское общество, удачно выдать замуж дочерей, но попытки не увенчались успехом. Виноват по большей части был он сам, по причине несуразного сочетания строгой бережливости и набожности, которая настолько оскорбляла тех, кого он и хотел впечатлить, что даже старый сэр Хью Бодруган не выдержал и сказал: «прямо как чёртов бродячий торговец».
Полдарки неоднократно встречались с его семьей и были неизменно дружелюбны, особенно с дочерями Летицией и Мод, ровестниц Клоуэнс. Хорри Тренеглос какое-то время отчаянно заигрывал с простушкой Летицией; но теперь серьёзно нацелился на Анжелу Нанкивелл из Ламборна. Джереми нравилась хорошенькая Мод, но он старательно избегал любых обязательств. Что касается мачехи...
Что касается мачехи, то она выглядела лет на двадцать шесть...
– Я пробовал поймать вашего коня, миссис Поуп. Но он убегает. А вообще-то я умею ладить с лошадьми. Этот же кажется чуточку необузданным.
– Амбой – конь моего мужа. Но здоровье мистера Поупа не позволяет вывести его на прогулку, так что я решила дать ему размяться.
– Разумней было бы поручить это конюху.
– О, я и раньше на нём уже ездила, – сухо ответила она.
– Как себя чувствует мистер Поуп?
– Сам не свой. Кажется, волнение или чрезмерное беспокойство вызывает подагрические боли.
– Вас лечит доктор Энис, насколько мне известно.
– Да, в последнее время.
– Лучше вам и не найти, уж поверьте.
– Мне так и говорили. – Её достоинство было чуточку ущемлено.
Последняя застёжка наконец была расстёгнута, и Джереми увидел отёкшую лодыжку. Он ухватился за каблук и слегка потянул. Миссис Поуп поморщилась.
– Ужасная боль.
– Тогда придется разрезать сапог. Если вам не слишком жалко.
– Нет. О нет... Но...
Джереми взглянул на неё. Для него она всегда была миссис Поуп, а он просто «Джереми». Это отмечало разницу в их положении, проводило границу в отношениях юноши и замужней дамы, заменившей мать двум девицам, что вроде должно его восхищать. Значит, теперь их отношения станут другими, хотя раньше ему не приходило в голову, что такое может случиться.
– Ты можешь сходить за помощью? – спросила она.
– Разумеется, я так и поступлю. Но вашей ноге будет куда удобней, если я сначала разрежу сапог.
С этими словами он пошарил в кармане и вытащил складной нож. Как раз вчера он наточил лезвие.
Джереми раскрыл нож и просунул его между ногой и сапогом. Селина Поуп наблюдала с интересом.
Нож разрезал кожу и даже не порвал чулок. Когда Джереми наконец снял сапог, она произнесла с облегчением:
– Благодарю, Джереми.
– Не за что.
Она присмотрелась.
– Да, ступня точно отекла.
– Если вы снимите чулок, я наложу холодный компресс. Схожу к канаве с водой на другой стороне поля.
– А где ты возьмёшь ткань для компресса?
– У меня есть платок.
– Ты не мог бы поймать Амбоя?
– Полагаю, это пока невозможно. Он наслаждается жизнью. В любом случае, домой на нём вы уже не поедете.
– Что ж...
– Почему вы назвали его Амбой?
– А что?
– Это необычное имя.
– Это название местечка в Америке, где мы жили. Чуть южнее Нью-Йорка.
Джереми присел на корточки рядом с ней. На солнце наползли летние облака. Стая комаров мерцала, зависнув над наперстянками.
– Я так и не спросил. Вы американка?
– Моя мать американка. А сама я родилась в Эссексе.
Он поднялся.
– Пойду платок намочу. А вы пока снимите чулок.
Он направился к канаве, в которой после вчерашнего дождя скопилась вода. Затем разорвал платок и смочил половину. Вернувшись к миссис Поуп, Джереми увидел, что та послушалась. Он по-дружески ей улыбнулся, и в силу молодости решил взять инициативу в свои руки и перевязал голую ступню и лодыжку. Так уж случилось, что раньше он не видел женщин с накрашенными ногтями. Сначала он было решил, что это кровь. Их вид его заворожил.
– Такая удача, что ты шёл мимо, – прервала она молчание.
– «Так добрые дела в злом мире светят».
– Откуда эти строки?
– Эти? Не помню. Кажется, изучали в школе.
– Ты возвращался из Сент-Агнесс?
– Да. Советовался с капитаном Уил-Китти.
– Ты очень умный, мне говорили, что тебе нет равных в создании механизмов.
– Я не изобретатель, миссис Поуп. Разрабатываю чужие идеи и иногда их чуть улучшаю.
– Этим и занимаются изобретатели, Джереми. Каждый делает шажок вперед, опираясь на достижения предыдущего.
– Вы очень любезны в оценке, – улыбнулся Джереми.
– И по справедливости.
– Только отчасти. Но только настоящие изобретатели совершают передовые открытия, о которых ещё никто даже не подозревал... У вас есть булавка?
Она замешкалась, затем вытащила из-под отворота жакета короткую булавку с серебристой головкой.
– Благодарю вас, – он воткнул её в повязку и закрепил, чтобы держалась.
Неподалеку Амбой мирно щипал траву.
– Как думаешь, сможешь его поймать?
– Нет. Только с посторонней помощью. Или надо дождаться, когда он озябнет и устанет.
– Что ж, было бы славно, если бы ты сбегал за помощью.
Он выпрямился.
– Понятно, что я не доктор, но держаться будет. Я отнесу вас домой.
Она взглянула на него, лилово-голубые глаза с песчаными ресницами сузились.
– Тут больше мили, – возразила она. – Умоляю, даже не думай. Сообщи в Плейс-хаус.
– Что без малого займет сорок минут туда и обратно. А солнце уже садится. Сдаётся мне, мистер Поуп не одобрит, что я оставил вас одну.
Он поднял с земли чулок, свернул и сунул в карман. Затем поднял шляпу и сапог.
– Лучше сохранить, – посоветовал Джереми. – Разумеется, его можно зашить. Если вы его подержите.
На облаке мерцали всполохи, словно разлетались в воздухе клочки горящей бумаги. Лишённая телёнка корова дико ревела на склоне в направлении Тренвита.
– Я не из лёгких, – предупредила миссис Поуп.
– А как же иначе, – ответил Джереми и нагнулся, чтобы взять её на руки.
Она обвила руками его за шею и выпрямила ушибленную ногу, чтобы ему легче было поднимать. Чуть покряхтев, он наконец поднял ношу.
– Проклятье, – чертыхнулся он. – Забыл ваш кнут. Погодите, кажется, я могу наклониться.
– Брось, – сказала она. – Можно потом вернуться.
Они двинулись в путь. Джереми вдруг вспомнил об изгороди у бухты Тревонанс и стал прикидывать, как её преодолеть; но как оказалось, изгородь имела проёмы, чтобы беспрепятственно переходить с одного поля на следующее; им пришлось преодолеть только один переступок и ворота, которые Джереми сумел открыть с ней на руках. Что касается ступеней, то он поставил её, и миссис Поуп стояла на одной ноге, пока Джереми не перелез дальше.
Пусть она и оказалась тяжелее, чем думал Джереми, но путешествие было отнюдь не утомительным. По пути они перекинулись несколькими словечками, но она попросила:
– Умоляю, отдохни, если устал.
– Нет, благодарю.
– Ты, наверное, силач.
– Да не очень.
– Но и не хилый молодой джентльмен.
– Я трудился на ферме. И разумеется, на шахте. И разными способами... – он нахмурился и помрачнел.
– Разными способами?
– Мои родители всегда учили детей, что иногда нужно пачкать руки.
– Замечательный совет. Мне тоже не помешает ему последовать.
– О, тут совсем другое дело.
– Потому что я женщина? Может, и так. Но ведь Клоуэнс это не смущает?
– Смущает?
– Запачкать руки.
– Нет, уж точно не смущает.
– А что случилось с тем красивым моряком, с которым она дружила?
– Стивен Каррингтон? Он уехал.
Миссис Поуп заметила перемену в его голосе.
– Навсегда?
– Это к лучшему.
– Но почему?
– Мне кажется, они слишком разные.
– Это вполне понятно. Они едва ли подходят друг другу.
– Я говорил не об этом. Если только вы имеете в виду слово «подходят» в широком смысле.
– А ты очень разумный для своего возраста, Джереми, – улыбнулась она.
– Двадцать два – это юный возраст?
– Так кажется. – Она хотела добавить «мне», но не стала.
Он снова сжал её в руках. Время от времени приходилось это делать, потому что она соскальзывала.
Солнце уже почти зашло, когда вдалеке показался Плейс-хаус. Кружились ласточки. Сумерки поглощали небеса.
– И хватит на этом, – сказала миссис Поуп. – Я так тебе благодарна. Видишь, здесь есть уступ, я сяду, а ты пойдешь за помощью.
– Теперь-то к чему помощь?
– Если мой муж выглянет, а это случится, то не на шутку встревожится и решит, что я серьезно пострадала.
– А мы его быстро в этом разуверим.
– А ещё он ревнив, – сказала она беспечно. – Поскольку я намного моложе мужа, он ревнует ко всем мужчинам.
– Ах вот что, – понял Джереми, – тогда всё ясно.
– Благодарю.
Он опустил её на лужайку между двумя каменными выступами.
– Благодарю,– повторила она.
– Что прикажете делать теперь, миссис Поуп?
– Если муж не увидел, тебе лучше пойти в конюшню. Певун Томас там. Попроси его прийти. Думаю, я смогу опереться на его руку.
– Почему бы не позвать двоих, чтобы усадить вас в кресло?
– У нас нет больше мужчин в доме, Джереми. Мистер Поуп их не нанимает.
