Текст книги "Чаша любви"
Автор книги: Уинстон Грэм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 30 страниц)
Глава восьмая
Когда Мастак Томас сочетался священными узами брака с Эдит Пермеван, в доме у Томасов всё изменилось. Мастак был хозяйственным, опрятным, готовил и время от времени прибирался. Джон два-три раза в неделю ловил рыбу и не ночевал дома, а когда высаживался на берег, то сразу направлялся к Попрыгунье Митчелл, дома он только спал. Беспомощный Певун три раза в неделю ночевал в конюшне Плейс-хауса и старался не оставаться дома один.
В пятницу после полудня у Певуна всегда имелось три часа отдыха, и он отправлялся пешком домой, чтобы приготовить себе чай, перекусить и накормить котов. Певун любил кошек, ведь они не смеялись над ним, и сейчас у него их было целых пять: один рыжий, два шелудивых полосатого окраса, изящная чёрная хищница и один ласковый чёрно-белый котик. По пути домой Певун заскочил к Нэнфанам, которые держали корову, и купил молока на один пенни, чтобы не только попить чай, но и напоить питомцев. Лично ему было всё равно, козье или коровье молоко добавлять в чай, но коты предпочитали коровье, поэтому он его и покупал.
Все коты сидели на столе и ждали Певуна. Сегодня они съели по мелкой сардине, своего рода лакомство. Предполагалось, что коты сами прокормятся, и те ловили мышей, крыс, кроликов – всё, что шевелится и меньше по размеру. Хотя у Джона частенько имелся запас рыбы, он не одобрял идею, что люди должны кормить котов, но раз брат отсутствовал, Певун спокойно купил рыбы по дороге домой.
Клички котов и кошек не поражали воображение. Одного полосатого блохастого кота звали Том, другого – Полосатик, черную вёрткую хищницу – Чернышка, рыжего кота звали Рыжиком, а мирного чёрно-белого – Беляк. Насколько Чернышка обожала охотиться, настолько Том и Полосатик обленились: дожидались, когда Чернышка вернётся с добычей, которой хватит всем троим. Эта троица образовала закрытый клуб. Входи Рыжик и Беляк в их команду, они многому бы научились. Охотничьи навыки Чернышки отточились настолько, что ей удалось дважды стащить завтрак Джуда Пэйнтера. После этого Джуд несколько недель держал рядом с кроватью заряженное ружьё, но Чернышка всегда появлялась там, где её не ждали.
Певун налил молоко в пять жестяных крышек и раздал их животным. У него не было блюдечка от чашки, потому что он его разбил на Рождество, зато у чашки имелась ручка, да и трещина всего одна. Все пили молча, и только Беляк, как всегда, фыркал и разбрызгивал молоко. Затем Певун принёс сардины и разложил по одной в каждую крышку с капельками молока, а себе отрезал кусок холодного бекона. Он накрошил хлеба и разбросал его для бродивших по полу кур. Снова наступила тишина.
В бедно обставленной комнате стояли стол, три стула, ещё один стол у стены, заваленный мешками, вонючими рыболовными снастями и оловянными тарелками; рядом камин, где тлели дрова после кипячения чайника (печкой теперь редко пользовались), ведро с несвежей водой; на полке лежали остатки буханки хлеба, кусок бекона, две луковицы, фанерный ящик с картошкой, ещё две чашки и кувшин. Лестница вела в единственную комнату наверху с тремя соломенными тюфяками; снаружи был сарайчик и уборная; а за ними простиралась вересковая пустошь.
Певун с котами понимали друг друга без слов. Он вытягивал длинный палец, о который Беляк любил тереться, а иногда поглаживал других котов. Маленькая изящная пантера всегда рычала, когда её трогают во время еды, но Певун не обращал на это внимания.
Он завернул в старую газету внушительную охапку спаржи, приготовленную для доктора Эниса. Раз в неделю Певун старался относить доктору Энису небольшой подарок и оставлял его у кухонной двери. Так он благодарил его за безвозмездную помощь в последние два года. Доктор убедил его наступать на пятки при ходьбе, и Певун порядком в этом преуспел. А ещё он старался говорить на октаву ниже. У него получалось, но пока это только веселило народ. И всё же налицо были значительные улучшения.
Доктору Энису самому нездоровилось, его скрутила какая-то лихорадка. Негоже доктору хворать, совершенно негоже. Певун не раз помышлял сходить к вдове Кроу, которая точно появится на летней ярмарке, и попросить у неё снадобья; но даже он понимал, что будет трудно убедить доктора Эниса принять лекарство конкурентки.
Певун не умел следить за временем, поэтому отведённые для отдыха часы пролетали быстро или тянулись долго, смотря чем он занят; но главное было вернуться до темноты, чтобы запереть конюшню. После смерти мистера Поупа миссис Поуп дополнительно наняла четырёх мужчин – двух лакеев прислуживать за столом, мальчишку в конюшню и Сола Гривса – командовать прислугой. Прежде Гривс служил конюхом в «Голове короля» в Редрате и поэтому задирал нос. Он недолюбливал Певуна и подшучивал над ним, но нехотя признавал его одарённость по части лошадей.
День был пасмурный: туманные клубы дождя ходили кругами и орошали деревню, а тучи нависли так низко, что и не поймешь, скоро ли стемнеет. Нужно ещё успеть прогуляться до Киллуоррена, так что Певун не стал затягивать с чаепитием. Он выгнал котов и кур на улицу и запер нижнюю створку двери на задвижку. Но верхняя створка не запиралась, так что коты легко вскарабкивались, а куры могли вспорхнуть наверх, если вздумается.
Сжимая в руках охапку спаржи в заляпанной газете, он вприпрыжку двинулся из деревни, но через полмили вдруг вспомнил, что надо опустить пятки. Певун прошёл мимо церкви и двинулся короткой дорогой – через ступени в изгороди к Фернмору. У ворот он заметил, что в его сторону идут два человека. Они пока не миновали Фернмор, но уже отошли от «Герба пройдохи» на пару сотен ярдов по переулку. Женщина поддерживала мужчину под руку.
Это оказалась Эмма Хартнелл с Беном Картером. Завидев Певуна, Бен выпрямился и вытер рот рукой.
– Вечер добрый, – поприветствовал их Певун. – Бен, Эмма. Громыхает прям весь день. Опять дождь скоро нагрянет. Далече собрались?
– Да недалече, но плетёмся уж больно медленно! – с трудом выговорила запыхавшаяся Эмма, в алом плаще, но без головного убора; на её волосах сплел паутину дождь.
– Дальше я сам, – прохрипел Бен. – Возвращайся. – Он высвободил руку. – Спасибо, Эмма. Оставь меня, я сам доберусь.
Не успел он сделать пару шагов, как колени его подогнулись, и он бы упал, не успей Эмма его вовремя подхватить.
Она невесело усмехнулась.
– А по-моему, Бен пока не в состоянии справиться сам. Верно, Бен? Ничего страшного, красавчик. Я доведу тебя до дому.
– Куда направляетесь? – спросил Певун.
– Не твое дело, – ответил Бен.
– Пойду-ка и я, – продолжил Певун. – Иду вот к доктору Энису. Принёс ему кой-чего. Пойду, пожалуй.
Он прошёл мимо, а те проследовали дальше. Певун остановился и оглянулся. Эмма – крупная женщина, а Бен не верзила, но он всё время наваливался на неё, так что чуть не сбивал с ног. Певун прежде не видел Бена в таком состоянии и решил, что на шахте с ним произошёл несчастный случай. Он побежал обратно.
– Что стряслось? – спросил Певун. – Дай-ка мне, Эмма. Я помогу. Что стряслось, Бен? Упал что ли?
– Упал в моём заведении, Певун, – ответила Эмма. – Весь день там просидел, да Бен? Печальный и грустный денёк.
Оба взяли Бена под руки и побрели к церкви Сола.
– Не знала, что и делать, – пожаловалась Эмма. – Бен весь день у нас просидел. Наверное, надо было его выгнать пораньше. Но не понравилось его настроение. Дурное настроение, да, Бен? Нед в Труро. Бен явился в одиннадцать и с тех пор так и сидел. Я приготовила ему поесть, а он и не притронулся. Только ром пил. Стакан за стаканом. Один ром.
Тут до Певуна дошло, что стряслось с Беном. Он хохотнул и сразу заткнулся. Всё-таки Бен – важный человек. Капитан на шахте Уил-Лежер. И брат Кэти. Так непохоже на него. Куча народа напивается в стельку, но не Бен.
– Нед в Труро, – повторила Эмма. – Вернётся не раньше десяти. Уехал на телеге. Сказала ему, что всё равно много так не сэкономишь. Но он и лошадь забрал.
– Оставьте меня, – пробурчал Бен. – Я могу идти.
– Хотела довести его до церкви, – сказала Эмма Певуну, – он слегка шатался, но только мы вышли за порог, как он вообще перестал на ногах держаться.
– Не нужна мне помощь, – ворчал Бен, – возвращайся в пивнушку, Эмма.
– Я беспокоюсь не за пивнушку, – ответила Эмма, – а как там Сэмми и Бет. Ладно, не страшно, на этот раз как-нибудь сами справятся без меня. Гляжу я, мы уже много прошли.
У Грамблера Бен уговорил их пойти по старой тропинке позади шахты, не желая, чтобы его видели в таком состоянии. Особенно его унижало, что в помощниках оказался Певун, деревенский шут. У шахты Эмма извинилась и ушла, уверенная, что теперь Певун справится без неё. Она помчалась обратно в «Герб пройдохи».
Для обычного пьяного состояния слабость Бена казалась необычной. Очевидно, выпивка всё сильнее ударяла Бену в голову, периодически он отключался и норовил упасть. Поэтому время от времени он приваливался к стене или изгороди, чтобы собраться с мыслями и силами, пока Певун добросовестно ждал рядом.
День клонился к вечеру. Редкие кривые деревца припали к земле, словно в ожидании порки. Нависающие облака неслись, несмотря на безветрие. Все краски в пейзаже исчезли, оставив от зелени один унылый серый цвет, как будто декабрь, только с листьями.
У церкви Сола несколько зевак уставились на странную парочку, ковыляющую по тропинке. Пара человек их поприветствовали, и обоим Певун бодро ответил. Когда они дошли до лавки, Бен остановился и, шатаясь, попытался поправить шейный платок.
– Ладно, хорош, – выговорил Бен. – Я уже дома. Можешь идти, юный Певун. И спасибо.
Бен качнулся к двери, и тут колени его подогнулись.
В итоге Певун толкнул дверь лавки, внутри никого не оказалось. Он затащил туда Бена и чуть ли не на себе поволок его по крутой тёмной лестнице в спальню.
Он довёл его до кровати, но не успел уложить, как послышался грохот шагов и появилась Кэти.
– Это ещё что значит? Певун, чего ты тут делаешь? Бен, ты где был? Мама подняла ужасный шум. Где ж ты его нашёл, Певун?
И он объяснил, пока они укладывали Бена в постель. Умение объяснять никогда не было сильной стороной Певуна, а дело усугублялось тем, что Кэти требовала объяснений, и язык у него стал заплетаться; но правда всё-таки вылезла наружу. Бен целую неделю не ел, а в последние дни ещё и пил не просыхая. Джинни Картер вышла, воспользовавшись присутствием Кэти, и оставила лавку на её попечение, чтобы повидать родителей в Меллине и разузнать у них, ходил ли Бен на шахту, обедал ли у них, как и что.
Бен сердился на помощников и ворчал, что он не маленький и сам о себе позаботится, и ежели ему захотелось выпить, то их это не касается, так что шли бы они оба к чёрту.
Кэти с грохотом спустилась по лестнице, чтобы приготовить чашку крепкого чая с молоком, и поставила на огонь кастрюлю с супом из баранины. Певун дважды крепко приложился головой о стропила, прежде чем освоился, и тут заметил орган, который Бен пристроил к стене. Его восхитило это сооружение, ужасно захотелось подудеть и нажать ногами на педали; и лишь злобный и неблагодарный взгляд Бена не позволил ему это сделать.
Вернулась Кэти, и Бен, сперва поворчав, что его стошнит, глотнул чая и стал понемногу успокаиваться. За окном почти стемнело.
Кэти подобрала бумажный свёрток и развернула его.
– Мама дорогая, что это?
– Спарража, – улыбнулся Певун, который каким-то образом до сих пор не потерял свёрток.
– Твоя что ли?
– Ага. Нёс доктору Энису, но потом увидал Бена.
– Где ты её раздобыл, Певун?
– Чего раздобыл?
– Спаржу.
– Не знаю.
– Так я и поверила. Ты её нарвал.
– Ну... Выдрал в саду.
– В каком саду?
– В Плейс-хаусе.
– Просто взял без спроса? Или тебе кто-то дал?
– У доктора Эниса лихорадка. Думал его порадовать.
– Так значит, ты её взял? Спёр, получается?
На вытянутой физиономии Певуна отразились тревога и смущение.
– Тяжко найти чего-нибудь для доктора Эниса. Думал его порадовать.
– Да, но... – Кэти откинула волосы и забрала у Бена чашку. – Тебе полегчало?
– Если тебя порадует ответ, – пробормотал Бен, – то так и скажу.
– Схожу-ка за бараньим супом, – проговорила Кэти и опять загрохотала вниз по лестнице.
Лицо Певуна просияло улыбкой.
– Навроде шахта хорошо работает, а? Хорошо работает, это самое, славно работает.
Бен промолчал.
– Какой чудный орган, Бен, – не утерпел Певун. – Красивый-прекрасивый. Как он звучит?
– Как самый обычный орган, – ответил Бен.
– Ага, – только и произнёс Певун, изогнувшись под таким углом, что любому бы стало ясно – он хочет сесть на скамейку перед органом, но всё никак не получал одобрения.
– Говорят, любой трудяга на Уил-Лежер получит премию на Михайлов день. Жаль, я не работаю на Уил-Лежер.
– Лучше сиди, где сидишь, – посоветовал Бен. – Ты разбираешься в лошадях. А в меди и олове ничего не смыслишь.
– Медь и олово, медь и олово, – стал повторять Певун, поскольку ему понравилось звучание слов.
Кэти вновь очутилась на пороге с дымящейся чашкой.
– Выпей-ка, Бен. Согреешься.
– Мне кажется, пожар во мне лучше облить водой и потушить, – ответил Бен.
– Не надо так грустить! Боже мой, родной брат болтает такое!
– Медь и олово, – зарядил Певун. – Медь и олово.
– Эй, Певун, – встревоженно сказала Кэти. – Разве ты не обещал вернуться на конюшню до темноты?
Певун выглянул в окошко.
– Гляжу я, на улице темно и мрачно. Ветер тоже завывает. Не удивлюсь, если опять польёт.
– Ты обещал вернуться?
– Обещал. Но могу и забыть.
– Тогда возвращайся немедленно! Пошевеливайся! Иначе не оберёшься неприятностей! Этот Гривс...
– Эх, ну, наверное, тогда я лучше пойду. – Певун огляделся, но не стал забирать свёрток со спаржей. – Я лучше пойду, Бен.
– Пока, – попрощался Бен. – И спасибо, что подмогнул.
– Ой, – на радостях от стольких благодарностей Певун попятился и треснулся головой о дверной косяк.
Потирая голову и бормоча что-то под нос, он спустился в пустую лавку, но у дверей его настигла грохочущая башмаками Кэти.
– Певун. Хочу с тобой поговорить.
– Со мной, Кэти? – он расплылся в улыбке.
– Ты украл ту спаржу!
– Чего?
– Ты прекрасно слышал!
– Я... Ну, она просто там росла.
– Где росла?
– Ну, в саду. Где всегда и растёт.
– А кто тебе разрешил её срывать?
– Никто. Я просто подумал...
– Значит, ты её украл!
– Вовсе нет.
– Именно так!
Певун потирал голову.
– На минувшей неделе в выходной я ходил за грибами. Исходил все поляны, где они растут...
– Ты бы их не нашел. Ещё рано.
– Я искал и искал. Ведь лето уже на дворе. Думал, найду малость.
– Говорю ж, пока не найдешь. А вот ежели ты воруешь, то тебе крепко попадёт!
– Да там её навалом, этой спаржи. Не думаю, что миссис шибко её любит. Она частенько уже семена даёт, а никто её и не ест.
– Без разницы, Певун. – Она взяла его за руку. – Что скажет доктор Энис, когда узнает, что ты воруешь для него?
Певун понурил голову.
– Ну, чего молчишь?
– Не знаю, Кэти.
– А я знаю. Он скажет: «Что, неужто Певун этим занимается? А ещё ходит в церковь по воскресеньям! Он ведь поёт в хоре!»
Певун молчал. Вместе со стыдом его пронизывала жгучая радость, что ей не всё равно.
– Так что вот, пока ты не ушёл, пообещай мне, что больше не станешь воровать.
– Чего?
Кэти повторила фразу.
– Потому что, если тебя поймают на воровстве, ты потеряешь работу и угодишь в тюрьму. Понимаешь?
– Ага.
– Так ты обещаешь?
– Обещаю.
– Не обманываешь? А ну, поклянись.
– Обещаю, – повторил Певун. – Вот те крест и чтоб мне провалиться.
– Ну вот, ладно, ступай уже. И если Гривс будет ждать объяснений, скажи ему, что был поблизости. Помогал человеку, который упал. Не говори, что тот напился! Скажи, кто упал. Уточни, что это мой брат, вот. Капитан шахты Уил-Лежер! Этого оправдания хватит, иначе ему придётся иметь дело со мной!
– Ага, Кэти, я запомню, что ему сказать. А ещё, Кэти...
– Что такое?
– То пиво, что я тогда дал тебе в Тренвите. Я не нарочно. Это совсем не то...
– Ай, да забудь уже, дурачина, – махнула рукой Кэти и, хотя и так была высокой, встала на цыпочки и поцеловала его. – А теперь иди уже, давай.
Немного погодя, когда убывающая луна высветлила тучи, по полю к бухте Тревонанс прыгала долговязая фигура. Он то бежал, то скакал, и всё время на цыпочках, начисто забыв указания доктора Эниса, а порой даже попискивал контр-тенорком, а сделав пару шагов, подпрыгивал и снова переходил на бег.
Певуну Томасу казалось, что теперь перед ним открывается новая жизнь. Ему даже в голову не пришло, отчего вдруг Кэти считает, что может повлиять на Сола Гривса.
Глава девятая
I
В письме от Джереми говорилось, что возвращение прошло без приключений, а также упоминались слухи о переброске его полка из Брюсселя в Антверпен. Джеффри Чарльз сообщал в письме о своем решении уйти в отставку и отправиться к Амадоре в Мадрид. Он не знал, вернутся ли они домой до рождения ребёнка. По его словам, Амадора предпочла бы пока остаться в Мадриде, и он вполне понимает её чувства.
В письме от Джорджа Каннинга говорилось, что его планы могут измениться. Лорд Ливерпуль предложил ему пост посла в Португалии.
Он пообещал сделать всё, что в его силах, чтобы этот пост стал действительно важным и миссия имела смысл. Регент Португалии вот-вот вернётся из изгнания, а потому потребуется немало такта и доброй воли, чтобы уменьшить связанное с этим напряжение. Признаюсь, я ухватился за эту миссию – не из-за помпезности и обстоятельств, а потому, что моей карьере в парламенте пришёл конец, а Джордж крайне нуждается в солнце над головой. Даже если я откажусь, всё равно нужно отправить сына куда-нибудь за границу. Милосердие, как и сострадание, начинаются с собственного дома.
Если я приму это предложение, не присоединишься ли ты к нам? Уверен, я смогу через Чарльза Эллиса убедить Ливерпуля назначить тебя на соответствующую должность. Допустим, на полгода. Ты уже знаешь принца Жуана и явно станешь persona grata в его семье. Так почему бы тебе не приехать и не помочь облегчить положение? Бери с собой жену – хоть я и никогда не встречался с ней, но весьма наслышан о её красоте и обаянии.
– Ну уж нет, – сказал Росс, когда Демельза бросила вопросительный взгляд на письмо. – Я не поеду ни с тобой, ни без тебя.
– Но Джордж Каннинг...
– Мой хороший друг. Но думаю, шесть лет назад сопроводив королевскую семью Португалии с флотом в Рио, я уже исполнил свой долг перед ней. У принца Жуана нет собственных суждений – или они меняются со скоростью ветра. А когда его мать доставили на корабль до Бразилии, пришлось буквально с ней драться.
– Почему? Она не хотела уезжать?
– Нет, она уже несколько лет как повредилась в рассудке. В тот день у неё просто случилось обострение.
– Почему так много королей и королев сходит с ума? – спросила Демельза. – Или сейчас просто какая-то эпидемия?
– Правильнее спросить, почему так много королей, которые рождены править, оказываются к этому неспособны?
Демельза вернула Россу письмо.
– Если он уедет, поддерживать твои проекты – реформы, помощь беднякам – станет некому...
– Нет-нет, есть и другие, куда более пылкие люди, чем Каннинг.
– И эти «другие» – члены правительства?
Росс погладил её по руке:
– Нет. Это люди, называющие себя радикалами. Мне во многом близки их цели, но я хотел бы достигнуть их не с помощью революции.
– И ты хочешь стать одним из них?
Он улыбнулся.
– Не думаю, что я вообще хочу кем-нибудь становиться. В любом случае, моя песенка уже почти спета...
– Ох, Росс, не валяй дурака! Ты здоров и в такой хорошей форме, так что в некотором смысле всё ещё молод!
– Прости, я имел в виду только парламентские дела. Я чуть не покинул Палату на последних выборах, а затем остался, чтобы увидеть конец войны. Оба Фалмута терпели мои эксцентричные выходки, но не стоит ожидать от них терпения, если я решусь высказать свои взгляды на голосовании. Мир обещал принести процветание, а вместо этого принёс многим в Англии бедность. Но теперь у правительства нет оправданий. Нельзя вечно подавлять недовольство.
– Виги думают так же?
– Разве что некоторые, – Росс положил письмо в карман и поднялся. – Ты сегодня виделась с Кэролайн?
– Нет, только вчера вечером. Дуайту лучше, но у него по-прежнему нет аппетита. Серьёзно, Росс...
– Да?
– В этом году ты выглядишь более довольным, чем обычно – уже достаточно долгое время. Кажется, почти с самого рождения Гарри. Конечно, ты два раза ездил в Лондон, но возвращался домой раньше.
– Я провёл мало времени в парламенте. В основном работал в комитете по горному делу, как ты знаешь.
– По крайней мере, ты не такой неугомонный. Как думаешь, это надолго?
Росс улыбнулся.
– А тебе бы этого хотелось?
– Ну разумеется. Меня бы это очень порадовало. Но то, о чём ты только что говорил... Думаешь, это начало чего-то нового?
Росс помедлил с ответом.
– Нет. Я не создан для политики, больших собраний и речей в пользу реформ. Если имеются в виду действия...
– Да, – вздохнула Демельза, – именно этого я и боюсь.
Он снова сжал её руку.
– Я постараюсь действовать в рамках закона.
– Кстати, – поинтересовалась Демельза, – те слова мистера Каннинга: «весьма наслышан о её красоте и очаровании» – это то, что принято называть лестью?
– Вовсе не обязательно.
– Тогда откуда он вообще мог быть «весьма наслышан»?
– Понятия не имею, – отозвался Росс.
II
В тот же день вернулся Валентин Уорлегган. Он задержался на несколько дней в Лондоне вместе с приятелем, и всё неудовольствие Джорджа из-за этой задержки испарилось, когда тот узнал, что у приятеля есть титул.
Джордж ничего не сказал, но на следующий день предложил Валентину зайти к нему перед ужином, чтобы попробовать недавно заказанное канарское. Валентин вошёл – худощавый, костлявый, одно колено слегка вывернуто внутрь, но при этом самоуверенный, красивый и язвительный.
Он с видом знатока сделал пару замечаний насчёт вина, понимая, что это – лишь прелюдия к разговору.
И действительно, стоило им осушить второй бокал, как Джордж произнёс:
– Я надеялся, что ты вернёшься с летних каникул пораньше, потому что я собираюсь объявить о помолвке.
– О помолвке? – переспросил Валентин, уставившись на бокал.
– О твоей помолвке, разумеется. О помолвке с мисс Кьюби Тревэнион. Я подумывал о том, чтобы организовать небольшой приём в честь этого события на Иванов день, двадцать четвёртого июня, сделать на нём официальное объявление и известить газеты, в том числе «Таймс». К сожалению, ты не дал нам времени всё организовать, так что я предлагаю семнадцатое июля, это воскресенье.
– Вот как.
Некоторое время они молча потягивали вино.
– Кьюби согласна? – спросил Валентин.
– Разумеется. Как тебе известно, мы обо всем договорились ещё год назад. Но Джон Тревэнион оказался настолько ненадёжным партнёром, настолько беспринципным, стоило ему заполучить деньги, что мне пришлось дважды переносить дату – я не был уверен, что он выполнит собственные обязательства. Конечно, мы всегда могли воззвать к закону, но в судебных тяжбах между без пяти минут родственниками есть нечто неприятное, и это создало бы плохое впечатление, просочись что-нибудь в газеты. Так что я выжидал и надеялся заключить новое, более однозначное соглашение. Теперь это сделано, и нам больше не о чем беспокоиться. Надеюсь, что он не попытается обойти условия брачного соглашения, побоявшись навлечь на себя позор. В любом случае, эта задержка сыграла нам на руку. Теперь тебе двадцать, а Кьюби двадцать два. Ещё лучше.
– Вот как.
Джордж потеребил две гинеи в кармашке для часов.
– Свадьбу можно устроить в сентябре. Я думал о начале сентября, чтобы ты смог насладиться медовым месяцем перед возвращением в Кембридж. Надеюсь, ты всё же завершишь обучение, а через год Джон Тревэнион согласился освободить замок Каэрхейс. Тогда ты переедешь в новую резиденцию, и шурин не будет путаться под ногами.
– Вот как.
– Что касается свекрови, оставляю это на откуп тебе. На меня она произвела впечатление мрачной особы. Полагаю, эта женщина разочаровалась в жизни, так рано овдовев. Она сдержанная, скрытная и независимая – не думаю, что она станет серьёзной помехой. Но если что, я смогу убедить её переехать.
– Кьюби очень привязана к своей семье, – заметил Валентин.
– Это правда. Но, женившись, ты становишься полноправным хозяином дома. Как я уже говорил, если ты правильно разыграешь карты, тебе не придётся терпеть ещё и миссис Беттсворт.
– Ясно, – сказал Валентин.
Джорджа начинало беспокоить отсутствие реакции со стороны Валентина, но он помолчал. Наконец, Валентин заметил:
– Слышал, ты устроил игру в карты, пока я был в колледже.
Джордж фыркнул. Валентин задел больное место.
– Приезжал Тревэнион. Тогда мы окончательно договорились насчёт объявления о помолвке и даты свадьбы. Но ты задержался, и я написал, что приеём придётся отложить.
Внезапно Валентин спросил:
– Думаешь, Кьюби счастлива, что всё так сложилось?
– Счастлива? Ты о чём? Женщины всегда рады выйти замуж, для неё всё идет прекрасно – теперь она до конца своих дней останется хозяйкой Каэрхейса. Она как-то по-особенному гордится предками и этим замком. Так что, выйдя замуж за привлекательного и хорошо обеспеченного молодого человека, она исполнит свою самую заветную мечту!
– К слову сказать, отец, а что там насчет обеспеченности?
Джордж взял графин и налил себе ещё полбокала. Сыну он вина не предложил.
– Всё прекрасно. Ты получишь приличное содержание.
– Я слышал, ты хотел бы, чтобы я представлял твои интересы в производстве фарфора.
– Кто тебе такое сказал?
– Не помню. Может, ты сам?
– Определённо нет... Что ж, если тебе этого не хочется, в двадцать один ты вполне можешь оставаться просто сельским джентльменом. Но любые обязанности, которые ты возьмёшь на себя на западе и юго-западе Корнуолла, будут оплачиваться и станут неплохой надбавкой к твоему обычному доходу. Можешь быть чуть более или чуть менее богатым, это твой выбор.
– Вот как, – в очередной раз произнёс Валентин.
– Возможно, тебе также будет интересно узнать, что я вложил деньги в добычу марганца на севере Корнуолла. Кажется, рынок почти полностью может перейти под наш контроль. И в будущем это сулит много интересного, даже захватывающего.
– Вот как, – Валентин согнул ноги и снова распрямил. – Прости, если я слишком вникаю в детали, но говорила ли когда-нибудь Кьюби, что любит меня?
Единственным звуком в следующие несколько секунд было жужжание мух за оконным стеклом.
– Ты о чём? – раздраженно произнёс его отец. – Любит? С чего вдруг ей говорить что-то подобное? Тем более, с чего бы ей впадать в такую сентиментальность при мне? Это с тобой она должна объясняться!
– Что ж, со мной она не объяснялась.
– Это всё потому, что ты не дал ей такой возможности! Твой достаточно циничный взгляд на жизнь должен обеспокоить молодую леди, привыкшую жить под крылом у брата. Но какая разница? У вас достаточно времени для подобных объяснений. Когда вы встретитесь в следующий раз, ты с лёгкостью можешь повернуть разговор в нужное русло.
– Достаточно времени? – произнес Валентин, услышав фразу, которой так долго дожидался. – Так я и думал, отец. Достаточно времени. Надеюсь, и у нас достаточно времени, чтобы чуть подробнее обсудить эту помолвку. Она уже больше года в подвешенном состоянии, подождёт и ещё немного, ничего не случится. Живя в Кембридже, я почти не имел возможности общаться с Кьюби. Мне бы не хотелось спешки. Лучше объявить о помолвке поближе к Рождеству, а свадьбу устроить, когда я вернусь из Кембриджа в следующем году.
Джордж поднялся, закупорил графин с вином и убрал его в буфет. Буфет он запер.
– Это дело больше года было в подвешенном состоянии по одной простой причине, и именно поэтому больше не стоит откладывать. Мы с Тревэнионом наконец-то пришли к соглашению. Нет никаких причин для новой задержки.
– Но ты не спрашивал, люблю ли я Кьюби, – сказал Валентин.
Джордж выдохнул.
– Господи, а зачем? Она красивая, умная и милая девушка! Молодая, здоровая и хорошо воспитанная! – В его голосе вдруг появилась какая-то дерзость, никогда не звучавшая до женитьбы на Харриет. – Многие считают тебя везунчиком. Так что на твоём месте я бы проявил побольше симпатии...
– О, мне она вполне симпатична, – признал Валентин. – А если, как я подозреваю, она ещё девственница, то я бы с удовольствием лишил её невинности. Меня привлекают многие женщины. В этом-то вся соль. Но я не уверен, что хочу быть связанным с Кьюби на всю жизнь. Признаю, она и впрямь обладает всеми перечисленными достоинствами. Но для женитьбы нужно нечто большее. Полагаю, лучше подождать ещё полгода, чтобы принять решение.
Джордж взглянул на сына с нетерпением, за которым скрывалась нарастающая злость.
– Не думаю, что так будет лучше, Валентин. Я провёл длинные и сложные переговоры, а дальнейшее промедление может свести их результат на нет. Как только мы нарушим какие-то обязательства или затянем с их выполнением, Джон Тревэнион будет вправе сделать то же самое. – Ему стоило больших усилий сохранять рациональный, примирительный, даже дружеский тон. – Это ведь не стало для тебя большим сюрпризом, мой мальчик. Ты мог бы уже и свыкнуться с такой перспективой. Как я уже сказал, и ты сам с этим согласился, в этой перспективе немало приятного. Получить такое прекрасное поместье и такую прекрасную девушку, когда тебе нет и двадцати одного! Ты же понимаешь, сколько мне стоила эта свадьба? Я сделал это для тебя, своего единственного сына, чтобы ты смог вести такую роскошную жизнь. Поместье, принадлежавшее Тревэнионам на протяжении пятисот лет, теперь станет твоим. Благодаря тебе род Уорлегганов поселится там на следующие пятьсот лет! Это великолепно, это вдохновляюще! Но время промедлений и задержек прошло. Свадьба состоится не позже сентября. Надеюсь, ты простишь меня, – Джордж сглотнул, – надеюсь, ты простишь меня за твёрдость в этом вопросе. Но я настаиваю. Двумя неделями раньше, двумя неделями позже – это всё, на что ты можешь рассчитывать.
Валентин поднялся и провёл руками по волосам.
– Не возражаешь, если я ещё выпью?
Джордж полез в карман и достал ключ.
– Угощайся.
На несколько секунд воцарилась тишина, нарушаемая лишь скрипом дверки буфета и звоном графина. Где-то внизу гулко залаяла одна из собак Харриет.
– Вот скажи, отец... Как ты поступишь, если я отвечу «нет» на твоё предложение?
– О чем ты, чёрт побери? Сказать «нет»? Ты не можешь сказать «нет». Всё уже решено!
Теперь Валентин сидел в кресле, держа спину прямо и сжав колени, и медленно вертел бокал в руках.
– Но ты должен учитывать и моё мнение! Чёрт возьми, речь ведь о моей жизни!
– Да, и я направляю её курс! Не забывай об этом. Я твой отец, и ты поступишь, как я скажу. Твоего мнения никто не спрашивает. Ты поступишь, как я скажу!
