Текст книги "Чаша любви"
Автор книги: Уинстон Грэм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 30 страниц)
Глава шестая
I
Поскольку погода позволяла, Росс опять вернулся домой морем. Четыре дня хорошей декабрьской погоды и благоприятный ветер привели его в Пар. Там он нанял лошадь и оказался дома раньше, чем ожидала Демельза.
Росс не мог не думать о переменах. Десять лет назад ему навстречу выбежали бы Джереми и Клоуэнс, и он закружил бы их в объятьях, они бы щебетали и обыскали бы его карманы в поисках подарков, а теперь оба покинули дом, осталась лишь Изабелла-Роуз, а гугукающий Генри обхватил его за ноги, и тявкал не Гаррик, а куда более симпатичный, но менее любимый Фаркер. А ещё Демельза. Она была всё такой же, почти не изменилась, Росс принимал её как должное, но всегда нуждался в ней, иногда раздражался и сердился, но без неё всё остальное было бы пустым, к добру или к худу, но вся его жизнь проходила при неизменном присутствии Демельзы.
Из-за случившегося накануне его отъезда Росс оценивающе осмотрел её над головами детей. Сначала она вернула ему вопросительный взгляд без какого-либо опасения, но когда поняла значение его взгляда, то холодно покачала головой.
– Правда?– спросил он.
– Посчитай бутылки, если хочешь.
– Какие бутылки? – вдруг спросила Белла.
– Бутылки с пряностями,– сказал Росс, – которые я обещал привезти твоей матери и совершенно забыл об этом, забыл обо всём кроме того, что должен привезти моей шумной, очень шумной дочке.
– И что ты ей привез?
– Подожди до Рождества, моя девочка.
– Ох, папа!
Той ночью, когда удалось уложить Беллу, они обсудили новости, и Росс снова намекнул на ту тему.
– Со мной всё хорошо, – натянуто сказала Демельза.
– Никаких страшных снов?
– Временами. Но не таких страшных.
– Почему ты так испугалась в ту ночь, когда это случилось?
– Не спрашивай.
– Я просто волнуюсь...
– Больше не говори об этом, или я обижусь.
– Очень хорошо,– сказал Росс.
На мгновение воцарилась напряженная тишина.
– И вообще, если я захочу напиться, то напьюсь! – в конце концов сказала Демельза.
– Разумеется.
– Ты меня не остановишь, Росс.
– Я знаю, что нет.
– Так позволь мне остановить саму себя.
– Разумеется, – повторил он.
– Но до тех пор...
– До тех пор, – сказал Росс, – эта тема – табу.
Позже, когда её раздражение утихло, она легла на его руку в кровати, и они ещё немного посплетничали. Но Росс всё равно не сразу рассказал о предложении лорда Ливерпуля.
– И что ты ответил?
– Что я обдумаю его предложение.
– Ты серьёзно думаешь принять его?
– Зависит от тебя.
– Росс, ты не должен...
– Я серьёзно. Я не стану принимать решение, не спросив тебя и детей.
Она разгладила простыню и натянула её сильнее.
– Но я не говорю по-французски. И по-прежнему считаю Францию врагом.
– Я знаю. Я тоже не особо хорош во французском.
– Тогда почему он предложил это тебе?
– Похоже, он знает обо мне не меньше, чем знаю я сам! Что в детстве я немного говорил по-французски, но почти полностью забыл язык, хотя когда в 1802 году я несколько месяцев пробыл во Франции вместе с Дуайтом, то начал немного понимать и достаточно прилично говорить. Ливерпуль сказал, что для моих целей плохой французский может стать преимуществом.
– Звучит так, как будто он хочет сделать тебя шпионом!
– Я сказал ему то же самое. Он ответил, что у него широкая сеть шпионов и ещё один не нужен. Он сказал, что ему нужен наблюдатель, человек, обладающий определённым влиянием, который может посетить французскую армию и там ему доверились бы, рассказали о текущих настроениях и преданности королю.
– Это может быть опасно?
– Я и об этом спросил, в особенности из-за тебя и детей. Он сказал, что не может обещать полное отсутствие риска, но считает его несущественным. Нет никакого смысла пытаться убить простого члена английского парламента, вот так сухо он это объяснил, и мы не ведём войну с Францией. Но если я с кем-нибудь повздорю и буду драться на дуэли, то он, конечно же, не гарантирует мою безопасность. Как видишь, у премьер-министра отличная память. Но что касается тебя и детей, то он считает поездку для вас не более рискованной, чем пребывание в Лондоне. Герцогиня Веллингтон останется в Париже, пока герцог в Америке. Ливерпуль особо подчеркнул, что англичан не любит французская пресса и определённые слои населения, но король и высшее общество принимает их и приветствует.
Демельза стиснула пальцами простыню, как будто встревожилась.
– Так значит, ты намерен принять предложение?
– Как я уже сказал, только если ты готова поехать. И только в случае, если мне сделают определённое предложение. А пока что его не сделали.
– Я не вполне...
– Ливерпуль просто прощупывал меня. После отъезда Веллингтона ситуация может улучшиться, недовольство утихомирится и не будет нужды в подобной миссии.
– А если будет?
– Что ж... В таком случае он считает меня подходящим человеком. Помимо Фицроя Сомерсета, второй по старшинству человек в британском посольстве тоже молод. Человек моего возраста, пусть даже ниже чином, будет очень полезен, по мнению премьер-министра.
Демельза поерзала на его руке.
– У тебя холодный нос, – сказал Росс.
– Значит, я здорова... Я когда-нибудь встречалась с лордом Фицроем Сомерсетом?
– Да. Когда он был ещё мальчишкой, у миссис Говер. А потом виделась с ним на крестинах Джорджа-Генри, всего три года назад. Молодой лейтенант.
– Ах да, конечно же. Блондин со свежим цветом лица, невысокий и привлекательный.
– Он самый. Один из тех отпрысков семейства Боскауэнов, в которого ты не влюблялась.
– Ох, Росс, это жестоко! Даже в шутку.
– Прости. Это не шутка. И я не имел права так говорить.
Он поцеловал её в ухо – это всё, до чего он мог дотянуться. Через минуту она сказала:
– Но он ещё очень молод.
– Двадцать пять или шесть, думаю. При Буссако он уже был адъютантом Веллингтона и капитаном. Вроде бы к концу войны уже дослужился до подполковника.
– Не думаю, что мне понравится в подобном обществе.
– Ты всё время так говоришь, но всегда добиваешься успеха.
– Но теперь хуже всего – они говорят на другом языке!
– Ты очень хорошо справилась с де Сомбреем и де Марези.
– Что ж, я не поняла ни слова из того, что говорил граф де Марези, кроме того, что он хотел уложить меня в постель.
– Да, – откликнулся Росс, – это на всех языках звучит одинаково. По крайней мере, понять несложно... Приятная штучка, – сказал он, похлопав её по внутренней части бедра.
– Росс, ты не должен так делать, если хочешь, чтобы я уснула.
– Хорошо, но если я не должен, то кто? Я тебя спрашиваю. Есть несколько привилегий, доступных мужу. Графу де Марези это не разрешено. Сэру Хью Бодругану не разрешено. Джону Тренеглосу нельзя даже думать об этом. Но если это нельзя и мужу...
– Ну ладно, – произнесла она, – если ты этого хочешь, то и я тоже.
II
Только рано утром Росс рассказал ей о другом предложении, от которого он отказался.
– Господи! сказала Демельза. – Росс! Вот это да! Он правда хотел это сделать? Не намекнул? Не в шутку? Он правда так сказал?
– О да.
Через минуту она повернулась к нему.
– Что он сказал, дословно?
– Что меня станут звать сэром. Как Джорджа. Вернее, даже значительнее, чем Джорджа, потому что я мог бы приписать к своей фамилии «Бар.» А это значит, что титул передаётся.
– Как это передаётся?
– Ну, когда я умру, он перейдет к Джереми, а когда умрёт он, к его сыну.
– Навсегда?
– Да, пока будут рождаться сыновья. Иногда это заканчивается.
– А я? Кем стану я?
– Леди Полдарк, разумеется.
– Это невозможно. Я не могу!
– Почему?
– Я же дочь шахтёра. Меня таскали за волосы и пороли при каждом удобном случае.
– Никто об этом не знает, да если и знал, это не возымело бы никакого эффекта. Но в любом случае, ты ничем не рискуешь.
– Ты окончательно отказался?
– Да.
– Ох, я вся вспотела. Потрогай. Нет, не там! Лучше лоб.
– Да, – сказал Росс. – Уж вижу, какое ты испытываешь облегчение, что избежала этой опасности.
– Ну, для себя – да... Это из-за твоей дружбы с мистером Каннингом?
– Ливерпуль говорит, это главным образом из-за моей службы – тех незначительных заданий, которые я выполнял. Но я подозреваю, что, если бы не Каннинг, о них полностью забыли бы.
– Что ж, тебе хотя бы не пришлось покупать рыцарство, как Джорджу.
Незаметно наступил поздний и хмурый рассвет, мало что менялось по мере движения стрелок на циферблате. Но очень скоро проснётся Изабелла-Роуз и тут же начнутся стуки в её комнате. Обычно она будила Генри, а иначе тот спал бы до девяти.
– Я бы просто умерла, – сказала Демельза.
– Неужели?
– Я бы так смущалась, стала бы посмешищем... сама для себя. Некоторые люди просто не рождены для... для... для...
– Продолжай.
– В общем, носить титул леди!
– Ты рождена для того, чтоб носить всё, что захочешь. Но мне приятно, что я тебя порадовал.
– Разумеется, тебе бы титул пошел. Сэр Росс. Да, тебе это прекрасно подходит.
– Как сказал Ливерпуль, некоторые люди с древней родословной считают титул вульгарным. Именно так мне и кажется.
– Но его-то собственный титул устраивает!
– Он его унаследовал. Хотя его отец начинал как мистер Дженкинсон. Но, справедливости ради, просто подсказал мне приемлемую причину для отказа.
Кто-то выпустил Фаркера. Он помчался к пляжу и лаял на чаек. Закукарекал петух, ему вторил ещё один в Меллине. Всё вокруг просыпалось.
Через некоторое время Демельза заёрзала и села.
– Мать честная, на какие же низкие мысли это меня навело, Росс.
– И какие же?
– Не смею даже сказать.
– Не припоминаю такого, чтобы ты чего-то не смела.
– Что ж, я не смею сказать, потому что, похоже, я сожалею о твоём отказе, а это неправильно, ведь если ты считаешь решение верным, то оно верно и для меня.
– Продолжай.
– И дело даже не в гордости или в признании твоих заслуг и в справедливости награды...
– Тогда в чём дело?
– Дело в том... – Она потёрла глаза, прогоняя сон. – Думаю, ты скажешь, что об этом сожалеть не стоит. Не думай, что я возражаю! Ты поступил правильно, я знаю... Но разве не было бы замечательно подняться на одну ступень выше Джорджа?
– Ты права, – ответил Росс, – что назвала это низкой мыслью.
– И ещё одна мысль, менее отвратительная – по крайней мере, для матери. Это было бы для Джереми. Как приятно было бы знать, что он унаследует после тебя титул.
– Пусть он сам заслужит признание.
– Да, я согласна. Но ты понимаешь, о чем я. Его сын и сын его сына примут на себя твой почёт, они будут знать, каким прекрасным и заслуженным человеком был их дед и прадед.
– И как же они будут заблуждаться!
– Вовсе нет! Ты не должен... не смей надо мной насмехаться, Росс.
– Что ж, если посмотреть со стороны, то это вовсе не насмешка. Я женился, вырастил детей и стал владельцем пары шахт, полтора десятилетия был членом парламента от карманного округа и несколько раз отправлялся на задания, которые могли бы выполнить и другие. В этом нет никаких особых заслуг. Всё могло бы быть по-другому, будь я, к примеру, Уилберфорсом, с его приверженностью идее отмены рабства и запрета работорговли. Или даже Коббетом, с его столь же пылкой решимостью ввести всеобщее избирательное право и реформировать парламент. – Он почесал нос и посмотрел на зарождающийся день. – Не уверен, что могу отличить хорошие поступки от плохих, но уж точно знаю, что означают заслуги.
Они надолго замолчали, Демельза снова откинулась на подушку и выпрямила ноги.
– Чем сегодня займешься?
– Сегодня? Первым дело просмотрю счётные книги вместе с Заки. Как я понимаю, всё благополучно?
– На Лежер? Да. Уил-Грейс, как ты знаешь...
– Бен пришёл в себя?
– Было немного напряженно, когда заезжала Клоуэнс, но они уже дважды виделись и больше не чувствуют неловкости.
– Я обещал Белле после встречи с Заки прокатиться с ней по пляжу.
– Отговори её, идёт дождь. Не знаю ни одного человека, который бы умудрялся намокнуть, как она. Иногда она приходит в таком виде, будто окунулась в море!
– Может, так и есть. С неё станется. Демельза...
Она посмотрела на Росса, но не заговорила, рассматривая его худощавое лицо в бледном свете.
– В Лондоне мне сделали ещё одно предложение.
Росс рассказал ей о визите к майору Картрайту и о людях, с которыми он там встретился. Демельза медленно выдохнула.
– Но если я посвящу свою жизнь их идеям, – закончил Росс, – то, пожалуй, я чуть больше склоняюсь к тому, чтобы получить милости от короля.
– Если ты посвятишь жизнь их идеям, – возразила Демельза, – то уж точно никаких милостей от короля не получишь!
Росс мрачно улыбнулся.
– Это точно. Наверное, до сих пор я не осознавал, насколько это верно.
– Почему?
– Я ведь сказал тебе, что лорд Ливерпуль, похоже, прекрасно обо мне осведомлен. Настолько хорошо, что наверняка знал о моем визите к майору Картрайту на ужин, где собрались многие известные «возмутители спокойствия».
– Неужели?
– Он намекнул, что счел бы прискорбным, если бы я позволил, чтобы мои симпатии к их идеям привели к активному сотрудничеству. Я вежливо сказал ему, что мне не нравится, когда за мной следят. Он заверил меня, что совсем наоборот, никто за мной не следит, присматривают за Картрайтом и его группой, и обычно правительство устраивает так, чтобы на их встречах присутствовал «наблюдатель», чтобы держать их деятельность под контролем.
– Но это же шпионаж! – воскликнула Демельза. – Это как война, но с собственным народом. Не знала, что в Англии такое возможно!
– Ещё как.
– А они опасны? А если и так, то для кого?
– Ливерпуль производит впечатление человека уравновешенного, но у него фобия относительно революции.
– Что значит «фобия»?
– Страх. Крайнее неприятие. Он сказал мне – раньше я об этом не знал – что в 1789 году был в Париже и лично наблюдал штурм Бастилии. А во время террора он потерял нескольких друзей... И к тому же, разумеется, не так давно его предшественника убили в Палате общин. Наверняка он редко об этом забывает, и днем, и ночью. Беллингем, насколько я знаю, никак не связан с возмутителями спокойствия, но смерть Персиваля обрадовала народ в Мидлендсе и на севере... А потому теперь за безобидными собраниями реформаторов шпионят, и они подвергаются опасности оказаться в тюрьме.
– И если ты к ним присоединишься, то тоже подвергнешься этой опасности?
– Возможно. Интересный вопрос. Сейчас все они на свободе – физически... Как ты понимаешь, совет Ливерпуля меня не порадовал. Одно то, что меня предостерегли к ним присоединяться, побуждает поступить наоборот.
Демельза тут же почуяла в этой ситуации западню. Чего она уж точно не хотела, так это повторить ошибку лорда Ливерпуля.
– Поездка выдалась явно интересной.
– Бодрящей, это уж точно.
– Обсудишь это с Дуайтом?
– Кое-что. Но сначала обсуждаю с тобой.
– Спасибо, Росс.
– А теперь ты надо мной не насмехайся. Для меня нет никого важнее тебя, и твое мнение сильно на меня влияет. У нас есть ещё время поспать?
– Нет, милый. Белла вот-вот запоёт.
– Боже мой, и что нам с ней делать?
– Пусть поёт. Она молода. Это мило, как мне кажется.
– Не в шесть утра.
– Уже больше. Ты забыл, что сейчас декабрь.
Росс высунул руку, чтобы дотянуться до часов, но Демельза схватила её. Он почесал нос об её ладонь.
– Твой нос тоже холодный... – сказала она. – Росс, нам нужно как следует это обсудить. Когда нам следует принять решение?
– Я надеюсь, что во Франции всё уляжется, и нам не придётся принимать решение. В любом случае, мы с лордом Ливерпулем договорились, что он подождёт моего ответа до февраля. Так что у нас в запасе несколько недель. Давай сначала получим удовольствие от Рождества.
Глава седьмая
I
Несколько дней спустя над Англией разразилась страшная буря и длилась девять дней без перерыва. На мели Гудвина потерпел крушение пакетбот «Британская королева», шестнадцать человек утонули, ещё девять погибли при крушении у берегов Фолкстона, а неподалеку от Дюнкерка разбились в щепки бриг и галиот. В Бристоле прекратилось всякое транспортное сообщение – улицы накрыл слой снега толщиной в пять футов, Дартмур прекратился в пустынную местность с одинокими фермами и умирающими овцами. Почтовые кареты переворачивались, а дети замерзали насмерть.
Корнуолл пострадал не меньше остальных. Как обычно, вдоль побережья произошло несколько мелких кораблекрушений, хотя они не приблизились по масштабам к трагедии предыдущего января, когда транспортный корабль «Королева» решил укрыться от юго-восточного шторма в Фалмуте, но потерял швартовы, и его отнесло к Трефузиз-Пойнт, где он и затонул всего за двадцать минут, погибло больше двухсот человек. А в этот декабрь весь Вест-Индский флот из почти трёхсот кораблей сумел вовремя укрыться в Фалмуте и переждать череду страшных штормов без существенного ущерба. «Шасс-Маре», идущее с грузом древесины и гранита для новой гавани в Портлвене, оказалось запертым в заливе, село на мель у Маллиона и чуть не разбился, судно спасли лишь героические усилия команды.
Настало Рождество и слишком быстро закончилось. Все, кто могли, получили от него удовольствие. Новобрачные Уорлегганы устроили приём и развлекались на всю катушку, как и в Нампаре и Киллуоррене. Лишь Тренвит стоял тёмным. Новобрачные Полдарки собирались провести несколько дней в Нампаре, но как только погода наладилась, Стивена призвала необходимость заняться «Шасс-Маре», и он отправил жену на праздник в компании Блейми.
Джереми тоже отсутствовал. Демельза вопреки всему надеялась, что он появится в канун Рождества, как появился на свадьбе. Ей не хватало только его.
Но он и впрямь появился, и в самое подходящее время – в канун Нового года, причем с самыми прекрасными новостями.
После приступов безумия в середине месяца погода потихоньку начинала вести себя прилично, подул восточный ветер, небо было безоблачным, а сквозь зимние туманы то появлялся, то исчезал размытый шар солнца, похожий на китайский фонарик. Море без устали грохотало по твёрдому песку, дёргая белыми головами, но приливы перестали быть такими сильными.
Росс шел из Уил-Лежер, когда заметил спешивающегося у двери человека, и тут же узнал чёрный плащ, красный мундир и долговязую фигуру. Джереми увидел его почти в то же время и вместо того, чтобы постучать в дверь, перепрыгнул через стенку, примыкающую к саду Демельзы, и побежал к отцу. Они обнялись, прижавшись щека к щеке.
– Добро пожаловать. Ты как раз вовремя – привёз с собой Новый год! Прекрасно выглядишь. Фландрия явно пошла тебе на пользу!
– Но не так, как возвращение домой! Или новости, которые я привёз! Ты слышал, отец? Ты слышал?
– Нет. Какие новости? Что случилось?
– Мир с Америкой!
– Что?!
– Так написано в газете, которую я купил в Труро! В канун Рождества подписали предварительный мирный договор! Его ещё нужно ратифицировать, но это же просто формальность!
– Боже мой, это же... это отлично! – Росс снова взял сына за плечо. – Разумеется, мир был лишь делом времени, ведь нам особо нечего оспаривать, но военные и правительства – такие упёртые, что это могло затянуться ещё на год. А когда на карте гордость и престиж...
– Я знаю... И кстати, следующая война, в которой мы примем участие, непременно должна быть в Бретани, а то поездка домой в это время – просто ужасна. Половина отпуска прошла!
– Нужно сказать твоей матери. Немедленно. Кажется, она у Кэролайн.
– А дети?
– Белла гуляет с миссис Кемп, и Гарри с собой потащили. Не знаю, в какую сторону они пошли, но должны появиться с минуты на минуту.
Джереми взял отца под руку.
– Давай доедем до Киллуоррена. Оседлать лошадь – это же минутное дело.
– Даже быстрее.
Росс повернулся и побежал к конюшне.
Вскоре они уже поднимались по долине, а вещи Джереми валялись в прихожей в качестве сообщения, что он приехал. Демельза и Кэролайн играли с новым щенком мопса, Кэролайн только что его купила и назвала Гораций Третий. Дамы взвизгнули от радости, и Джереми обнял обеих и извинился за небритый подбородок – он так спешил добраться домой, что не стал задерживаться ради бритья.
– Половина отпуска прошла! – снова посетовал он. – Неделю мы проторчали в Остенде, пережидая шторма, целая неделя потеряна, и...
– Какая теперь разница, учитывая новости, которые ты привёз? – сказал Росс. – Где Дуйат? Нужно побыстрее ему сказать.
– Я должен вернуться к семнадцатому, и никаких отсрочек...
– Теперь это неважно, – сказал Демельза, обнимая его.
– Надеюсь, Софи и Мелора здоровы?
– И прекрасно себя чувствуют, – улыбнулась Кэролайн.
– Теперь мы все будем прекрасно себя чувствовать!
Он изменился, подумала Демельза. Или, может, ей так кажется. Но он выглядит крепче, шире в плечах, как настоящий военный. Волосы длинные, как у отца, но совершенно на него не похож. Росс бы никогда... Росс по натуре более прямой, менее скрытный, неужели этот сложный характер у Джереми от моей семьи? Понятия не имею, но ведь был ещё Джошуа Полдарк. Слава Богу, последняя война закончилось. Теперь, если даже он на какое-то время останется в армии... Но, может быть, он вернётся домой. Должен вернуться.
В этот вечер они устроили приём, чтобы отпраздновать мир и встретить Новый год. Могли ли обстоятельства сложиться лучше? В шесть часов они начали праздновать в библиотеке Нампары, Белла пела, а Демельза аккомпанировала ей на фортепиано, а потом все подхватили знакомые мелодии. Пригласили и домашних слуг – Джона и Джейн Гимлеттов, миссис Кемп, Бетси-Марию Мартин и остальных. Праздник закончился только в три часа ночи, когда Дуайт, выглядящий гораздо лучше, чем осенью, сослался на то, что ему рано вставать, и утащил Кэролайн и полуспящих дочерей. Но и после этого в семейном кругу продолжались разговоры и веселье, почти до морозной зари первого января 1815 года.
II
Джереми проснулся поздно, что неудивительно после утомительного путешествия, и когда в одиннадцать он спустился, остальные уже разошлись по делам. Он съел в столовой тарелку овсянки, два яйца, немного холодной ветчины и кусок пирога с крольчатиной, запив это пинтой пива. Он открыл зачитанную газету, которую привёз с собой, на центральном развороте с главной статьей.
Она называлась «Мир». В ней говорилось:
«Теперь, когда меч единодушно вложен в ножны, мы можем смотреть в будущее, а не сетовать на тяжкую ношу. Мы многое пережили и много страдали, мы долго боролись и прилагали бесконечные усилия. Мы добились прекрасного результата и потому уверены, что в скором времени с наших плеч снимут груз, который мы так долго носили, и через несколько лет мир и процветание вознаградят нас за беспримерные усилия последних чудовищных испытаний.
Страх Господень чист, пребывает вовек. К Нему мы стремились, и Он нас спас».
Чуть менее возвышенная и более циничная заметка начиналась так: «К разочарованию некоторых, радости большинства и всеобщему удивлению, в Генте накануне Рождества был подписан договор о перемирии с Америкой».
Джереми уже собирался перевернуть страницу, когда уголком глаза заметил кое-что на буфете. Он взял этот предмет, покрутил туда-сюда и прочёл гравировку.
Когда он уже собирался поставить его обратно, вошла Демельза.
– Доброе утро, любовь моя. Надеюсь, ты хорошо выспался. Джейн о тебе позаботилась?
Джереми поцеловал её. Он покраснел, оттого что его застали с этой серебряной безделушкой в руке, и заглянул матери в глаза, как будто искал разгадку тайны. Но не нашел её там. Демельза могла быть такой же притворщицей, как и любой другой, когда захочет, и её глаза были чисты, как гладкая вода.
– Я прекрасно выспался. Боже, как же хорошо дома, даже не знаю, почему я уехал.
– Вот и я не знаю.
– Может быть, я пытался сбежать от самого себя, но это не всегда удаётся, правда?
– Я никогда и не пыталась... Но почему мы так серьёзны? Счастья тебе в Новом году!
– Благодарю, мама. Надеюсь, так и будет. – Джереми полистал газету. – Так должно быть. Ты похудела с моего прошлого приезда.
– Пустяки. Я здорова. Нам многое нужно тебе рассказать. И многое услышать, я надеюсь!
– Что ж, жизнь военного не особо разнообразна, не считая сражений, а к сражениям меня не допускают! Но я попытаюсь. – Он опустил взгляд на чашу в руке. – Что это? Она новая?
– Я её нашла, – сказала Демельза.
– Где?
– На пляже.
– То есть она просто там валялась?
– Нет, в небольшом мешке.
– У кромки прибоя?
– Где-то рядом.
Джереми снова повертел чашу.
– Интересно, откуда она взялась.
Демельза не ответила. Позади конюшни замычала корова.
– И она была вот такой? – спросил Джереми.
– Какой?
– Ну, яркой и сияющей.
– Нет, я её почистила.
– Очень милая. И эта надпись. Amor gignit amorem. Ты знаешь, что это означает?
– Любовь творит любовь. Так вроде бы. Это чаша любви, так её назвали.
– Кто?
– О, только твой отец и дядя Дуайт.
– Ты показывала её ещё кому-нибудь?
– Кому мне здесь её показывать?
Джереми кивнул.
– Она такая маленькая. Я думал, круговые чаши обычно больше.
– Я никогда прежде такую не видела.
– Она серебряная?
– О да. Клеймо на дне показывает, из чего она сделана и когда.
Джереми поставил чашу обратно на буфет. Румянец с его щёк так и не пропал.
– Мама...
– Что?
– Когда-нибудь, однажды... не сейчас, может быть, когда мы станем на несколько лет старше, мне хотелось бы с тобой поговорить.
Она улыбнулась.
– Только не затягивай.
III
Почти весь свой первый день Джереми провёл на Уил-Лежер. Насос работал удовлетворительно, все детали сияли и были смазаны, но в самом здании можно было бы и прибраться: на нерабочих частях скопилось слишком много жира, а в щелях на стенах и полу – слишком много угольной пыли. Конечно, паровые механизмы по природе своей грязны в работе, но нужно всё-таки прилагать какие-то усилия. Пока что Джереми промолчал, поскольку его голову занимали не только мысли о двигателях.
С ним на шахту отправился Бен Картер, по пути они здоровались с шахтёрами и болтали с ними. Основными продуктивными уровнями были уровни в тридцать, сорок и восемьдесят саженей – последний открыли недавно – и все давали хорошую руду. Уровень в тридцать саженей, ведущий к старым выработкам Треворджи, пока что оставался наиболее прибыльным, но уровень в восемьдесят саженей, где начали работать только в июне, уже давал медную руду высокого качества.
После полудня Джереми в одиночестве прогулялся по утёсам. В сумерках он заглянул к Келлоу в Фернмор. Поначалу его поприветствовала вся семья, хотя Дейзи держалась с заметной холодностью, что и понятно, но позже Пол прошёлся с ним, уже в полной темноте облачной и безлунной январской ночи.
– Когда ты в последний раз спускался по «Лестнице Келлоу»?
– Э-э-э... месяца полтора назад.
– И что ты там обнаружил?
– В каком смысле?
– Ну, там было всё то же самое, что и до того?
– Да, вроде бы. А что?
– Сегодня я туда спускался. Пещеру кто-то вычистил.
– Вычистил? Ты про мешки?
– Всё исчезло. Мешки, брезент. Всё.
– Что ж, там не осталось ничего ценного. Может, Стивен там побывал.
– Ничего ценного. Но что-то ведь осталось? Что там было, когда ты залезал туда в последний раз?
– Ну, ты забрал свою долю в мае – сам так сказал. Я забрал остаток своей в сентябре. Стивен – задолго до этого. Когда я был там в последний раз, там остались только мешки и какие-то бумаги...
– Бумаги? Какие?
– Несколько закладных, пара чеков на олово, кредитные расписки. Ничего существенного. Они хранились в моём мешке, и я подумывал их сжечь.
– Но не сжёг?
– Нет. Прости. В конце концов, это всё равно мусор.
– А чаша любви?
– Что?
– Помнишь, серебряная чаша?
– Ах да. Но она же принадлежала Стивену. Или тебе?
– Мы так и не решили. Но она лежала в пещере, ведь так?
– Да... О да, я уверен.
– Что ж, теперь она оказалась на буфете в нашей столовой.
– Что?! – Пол остановился и вгляделся в лицо Джереми. – Боже, да как...
– Именно так.
– Откуда она там взялась?
– Мама говорит, что нашла её на пляже. В мешке. У линии прилива.
Они спотыкаясь прошли ещё несколько шагов.
– Что ж, это вполне возможно, – сказал Пол. – Какой-нибудь пьяный бродяга... Может, он её уронил. Может, просто свалился с лестницы.
– А может, отдал её моей матери и рассказал, где нашёл.
– А какая разница? Она никогда не узнает, никогда не догадается.
– Трудно быть уверенным, о чем может догадаться моя мать. У неё есть шестое чувство.
– Ей понадобятся двенадцать чувств, чтобы связать маленькую серебряную чашу, найденную на пляже (а может, и в пещере), с ограблением двухлетней давности, а потом ещё связать всё это с нами.
– Да... да, наверное.
– Звучит как-то не очень убедительно.
– Да... Лучше бы ты сжёг те бумаги.
Кто-то в темноте прошёл мимо, совсем близко, и пропищал «вечер добрый». По традиции, они ответили – так узнавали друг друга в темноте и удовлетворяли любопытство.
– Кто это был? – спросил Джереми.
– Певун Томас. Интересно, чего это он здесь бродит. Говорят, сохнет по какой-то девице, которая его не выносит, и я не удивлен. Джереми...
– Что?
– Кстати, о влюблённости. Ты же знаешь, Дейзи от тебя без ума.
– Наверное.
– Если ты хочешь ей признаться, то сейчас самое время, пока ты в отпуске. Ты сделаешь её счастливой.
– Да, наверное.
– И знаешь, ты ведь давал ей повод для надежд.
– Да, – сказал Джереми, но больше ничего не добавил.
Они добрались до потрёпанных непогодой сосен и часовни у руин Уил-Мейден. В часовне было темно.
– У меня есть основания полагать, – сказал Пол, – что Дейзи даже сейчас, после того как ты её унизил, с радостью услышит...
– Пол, помнишь, ты как-то сказал, что почти завидуешь моей способности к глубоким чувствам? Помню, ты сказал, что для тебя всё происходит будто за полоской стекла. Ты наблюдаешь за событиями, получаешь удовольствие или неудовольствие, но редко или почти никогда не погружаешься в них.
– Да-да, это так. Но...
– Так вот, со мной это не так. Это было не так, когда под влиянием порыва я пошел на ограбление дилижанса. Это не так и сейчас. Если я женюсь на Дейзи, то, без сомнения, постараюсь быть ей хорошим мужем. Но увы, вряд ли у меня получится. Если я играл её чувствами, то горько об этом сожалею. Но лучше сожалеть о незначительном, чем о более важном. Дейзи очень привлекательна. Я считаю её очень привлекательной. В её лице, характере, фигуре нет недостатков, лишь повод для восхищения и желания. Но если я на ней женюсь, то окажусь за стеклянным экраном, потому что я её не люблю и не смогу полюбить. Чудесно было бы жениться на сестре старого друга. Все были бы довольны. Но это стало бы чудовищной ошибкой.
IV
Какие бы тайны Джереми ни выдал Полу, в ближайшие несколько дней он ничего не сказал родителям. Во вторник на заре он уехал на Уил-Эбрахам в Кроване, где весь день наблюдал за работой нового двухцилиндрового двигателя Вольфа. Четверг он провел в Портлвене, где строили новую гавань. «Шасс-Маре» снова был на плаву и вернулся в Пенрин, так что Джереми не увиделся со Стивеном и Клоуэнс до пятницы. Он не заехал и к Валентину. Как и к Голдсуорти Герни.
